Глава 2
Клозе нашел, что такой полет ему нравится.
Расчетами и прыжками занимался Арни Стотлмайер, присутствовавший на «Лорде Корвине» в качестве запасного пилота. Не участвовал в бою, так пусть хоть сейчас разомнется и почувствует причастность к общему делу.
Клозе беспокоили только два факта. Во-первых, ero вместе с остальным экипажем наверняка зачислили в погибшие, а во-вторых, он так и не узнал, чем кончилось дело.
Клозе не располагал информацией обо всех тонкостях плана. Как это заведено в армии, его известили только о части, его касающейся. Но идея была неплохая. Использовать численное преимущество таргов против самих таргов. Клозе не сомневался, что одним из авторов плана был Юлий.
Клозе узнал его стиль.
Он так до конца и не привык, что его вечный собутыльник и спутник в большинстве увеселительных заведений и боевых вылетов стал императором. Юлий — император! Смешно.
Хотя барон и гостил на Земле, и отказывался принять флот или стать личным советником императорского величества. А все равно смешно.
В понимании Клозе фарсом была вся жизнь. Людям без чувства юмора он сочувствовал и советовал стреляться сразу. Воспринимать Вселенную вообще и армейскую службу в частности всерьез совершенно невозможно. Это прямой путь либо в дурдом, либо в адмиралы флота, а пока Клозе не был готов ни для первого, ни для второго.
Он никогда не хотел стремительной карьеры и никогда не мечтал стать адмиралом. Ему хотелось просто дожить до пенсионного возраста и уйти в отставку по выслуге лет. Вот тогда, уже не обремененный материальными проблемами и ничего не задолжавший Империи, он мог бы пожить в свое удовольствие. А удовольствия у аристократа Клозе были вполне мещанскими.
Жена, дети, внуки, небольшой домик в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Он сам презирал себя за столь приземленные мечты и никому о них не говорил. Это настолько не вязалось с его обликом бесшабашного ковбоя, летуна и бабника, что он и сам чувствовал себя неловко.
Но не так неловко, как почувствовал себя лейтенант Стотлмайер, застигнутый им на месте преступления.
— Зашибись, — сказал Клозе, усаживаясь в кресло второго пилота и закидывая ногу на ногу. — Я знал, что вы молоды, Арни, но не полагал, что до такой степени.
Арни промолчал. Он был красный, как мантия кардинала Ришелье.
— Я видел много странностей у пилотов, — сообщил ему Клозе. — Потому что все пилоты — люди со странностями. Но даже самый безбашенный летун из всех, кого я знаю, никогда не кричал «ба-бах», занимаясь прокладкой курса.
— Извините, сэр.
— И это — лучший ученик выпуска, — сказал Клозе. — Вы зачеты по практическим дисциплинам тоже так сдавали? Бегали по комнате, растопырив руки, и кричали «Пиф-паф! Я тебя сбил»?
— Нет, сэр.
— Надеюсь на это, — сказал Клозе. — И что же это было, позвольте полюбопытствовать? Битва за марсианские верфи? Ликвидация мятежа графа Оллбрайта? Или наша недавняя схватка с таргами?
— Ничего конкретного, сэр. Просто я забавлялся!
— Война забавляет вас, Арни?
— Нет, сэр.
— Или вас забавляет пилотирование?
— Нет, сэр. Я…
— Вы еще не налетались, — сказал Клозе. — Давайте я угадаю. Вы никогда не участвовали в боях?
— Нет, сэр. — Арни было неудобно вдвойне. Он выставил себя идиотом, и не перед каким-то обычным пилотом, но перед самим легендарным Клозе, знаменитым дальним разведчиком и личным другом императора.
— Ходили только на больших кораблях и никогда в кресле первого пилота? За джойстики истребителя не садились с момента выпуска?
— Так точно, сэр.
— Расслабьтесь, Арни. Недостаток опыта — самый безобидный из возможных недостатков. Дайте себе немного времени, и все пройдет.
Истребители неофициально считались высшей кастой среди пилотов. Водить большой корабль может любой дурак. Там куча контролирующих друг друга и твою работу систем, там всегда наготове запасные пилоты, и сам корабль может выдержать довольно большое число попаданий, от которых ты не сумел увернуться.
Для истребителя почти каждое попадание фатально. И надеяться можно только на самого себя. Конечно, может быть, тебя и прикроет пилот с другого истребителя, если ему позволят время и мастерство, но ведь он не сможет прикрывать тебя вечно. Даже два раза подряд не сможет. А поэтому в конечном счете все зависит только от самого тебя.
Ты можешь быть каким угодно человеком. Ты можешь кричать «ба-бах», заливаться слезами, кончать или писать в летный комбинезон, но то, какой ты пилот, зависит только от двух вещей. Ты должен сбивать цели и возвращаться на базу. Тот, кто умеет это делать, получает черепа на бицепс и уважение коллег. А кто не умеет — становится очень мертвым.
Клозе подумал, не закатить ли Арни лекцию на эту тему, чтобы он дальше так не смущался, а потом передумал и просто проверил курс. Курс был проложен неплохо, с учетом щадящего режима работы двигателей.
Клозе одобрительно фыркнул и сообщил, что доверяет Арни все прыжки отсюда и до Эдема и даже больше не будет заходить в кабину пилотов, если Арни его сам не позовет в случае какого-нибудь экстраординарного события, без которого Клозе предпочел бы обойтись. После чего барон направился в свою каюту и обнаружил там Дойла.
— Привет, Конан, — сказал Клозе. — Как настроение в среде твоих бомбардиров?
— Скучно. Вам, пилотам, хоть есть чем заняться — корабль вести. А мы даже по астероидам пострелять не можем.
— Надо было экономить, — сказал Клозе. — Разбазарили, понимаешь ли, все боеприпасы, а потом жалуетесь. А главное, нашли кому.
— Капитану, — сказал Дойл.
— Временно, друг мой, временно. Не люблю я эти лоханки. Слишком они большие, а это мешает мне правильно летать. Будь я на истребителе, в меня бы ни разу не попали.
— Истребитель сюда своим ходом не долетит.
— Пожалуй, это его единственный недостаток. Зато плюсов хоть отбавляй. Например, на борту нет посторонних парней, которые жалуются на скуку.
— Там даже ноги вытянуть негде.
— Во-первых, есть где. А во-вторых, не фиг в полете ноги вытягивать. Вернешься на базу, там и вытягивай, хоть всю «Камасутру» в одном лице изображай.
— Насколько я понимаю, лицо в «Камасутре» не главное, — заметил Дойл.
— Что чертов ирландец может об этом знать?
— Да уж больше, чем свинский немец.
— Шнапса хочу, — сказал Клозе. — У тебя заначка есть?
— Откуда? Предполагалось, что это будет очень короткий бой, а потом мы вернемся на борт «Зевса».
— Я слышал, у ирландцев вместо орудий самогонные аппараты стоят.
— Это не мой корабль, — сказал Дойл. — Будь мы на моей калоше, я б тебя угостил по-царски. А так — не обессудь.
— Обессудю, — сказал Клозе. — То есть обессу… Ирландец без выпивки — не ирландец.
— А немец без колбасы?
— При чем тут колбаса? — насторожился Клозе.
— Не знаю, — сказал Дойл. — Но у меня немцы всегда ассоциируются с колбасой.
— Странные ассоциации, — сказал Клозе. — Больные! Ты на меня внимательно посмотри. Похож я на человека, который любит колбасу?
— Ты похож на человека, который любит резиновых женщин.
— Им сноса нет, — сказал Клозе. — И никакого риска, между прочим. Разве что заплатки иногда ставить приходится.
— Кто из нас после этого больной?
— Ты, — сказал Клозе. — Ты, вообще, зачем пришел?
— Пожаловаться.
— И чего не жалуешься?
— Я жалуюсь. Скучно.
— А я что, на клоуна похож?
— Есть немного.
— Скотина, — сказал Клозе. — Ты не смотри, что я капитан только временно. Если я тебя расстреляю, это будет навсегда.
— Хоть какое-то развлечение. Кстати, ты знаешь, чем развлекается человек, которому ты уступил свое кресло?
— Изображает из себя офигительного истребителя в самый разгар атмосферного боя?
— Меня это тревожит. Когда я проходил мимо рубки, я слышал, как он пытается сымитировать гул пикирующего судна. Весьма убедительно, кстати.
— А я слышал, как он кричал «ба-бах».
— И тебя это не беспокоит?
— Нет.
— Почему?
— Я проверял курс, ошибок не нашел. Кроме того, он совершил уже три прыжка, а мы до сих пор живы.
— Он еще не налетался.
— Сколько тебе самому было лет, когда ты понял, что вдоволь настрелялся?
— Чуть больше, чем ему, — признался Дойл. — Но я никогда не кричал «ба-бах». Мне кажется, люди, которые кричат «ба-бах», эмоционально нестабильны.
— Не более нестабильны, чем люди, которые говорят «бум».
— Я не говорил «бум».
— Говорил, я сам слышал.
— Это другое дело. Это в бою. Люди в бою вечно несут всякую чушь. Ты и сам улюлюкал.
— Вовсе я не улюлюкал.
— Ха!
— Это «ха!» преследует меня уже полгода, — признался Клозе. — Все вокруг только и делают, что говорят мне «хам».
— Это очень распространенное слово.
— «Ха!» ассоциируется у меня с ударом ногой в живот.
— Тебя часто били ногой в живот?
— Нет, поэтому тот раз я запомнил особенно хорошо.
— Ладно, поговорим серьезно. Как думаешь, чем там дело кончилось?
Клозе не пришлось объяснять, что Дойл имеет в виду под словом «там».
— Не знаю, — признался он. — Но изначально план показался мне толковым.
— Толковым? Это было чистое безумие.
— Поэтому он мне и нравится, — сказал Клозе. — Чем безумнее планируемая выходка, тем громче победа, если она тебе достается.
— А если нет?
— Тем сокрушительнее провал.
— Я хотел бы знать это прямо сейчас.
— Кто виноват, что ты не можешь этого сделать!
— Ты. Нечего было подставлять антенну под выстрелы.
— Надо было лучше вести заградительный огонь.
— Теперь я же еще и виноват?
— Я — капитан, — с достоинством сказал Клозе. — В мои обязанности входит такое дело, как назначить виноватого и все на него списать.
— Ты, вообще, где служишь, капитан?
— Боюсь, что это — секретная информация.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ого.
— Ага. А ты где служишь?
— На «Торе». Батарея триста восемьдесят пять, восемнадцатый уровень, левый борт.
— Неплохо устроился.
— Бывало и хуже, — признался Дойл. — Не хочешь к нам?
— На МКК нет пилотов.
— Зато она большая и безопасная.
— Чем больше мишень, тем легче в нее попасть.
— Сразу видно, что ты не бомбардир, — сказал Дойл. — Для настоящего стрелка размер мишени не имеет значения.
— Я тоже стрелять умею.
— Рейд на «Одиссее»? Наслышан. Но я бы сделал лучше.
— В отличие от тебя я еще и летать умею.
— Зато я стреляю лучше.
— Это мы еще посмотрим. «Офицерский сороковой» при тебе?
— Конечно.
— Пошли в казарму.
— Это еще зачем?
— Постреляем, — сказал Клозе. — Все равно делать нечего.
— Стрелять на корабле? — изумился Дойл.
— Поверь мне, из «офицерского сорокового» значительно хуже именно этому кораблю мы уже не сделаем. И вообще, капитан я или не капитан?
