48

Свернув с бульвара Мушаши на Оук-Лаун-авеню, Трэвен увидел мигающий желтый огонек на телефоне в «Чероки». Ему казалось, что тело болит в тысяче мест. Он снял трубку:

– Трэвен.

– Мик, Эрл Брэндстеттер, вне всякого сомнения, и есть человек, которого мы ищем, – послышался взволнованный голос Отсу Хайяты. – Я пыталась связаться с тобой в течение целого часа. Вот послушай. В тринадцатилетнем возрасте Эрл Брэндстеттер был доставлен в больницу Гастона с многочисленными пулевыми ранениями. Я отыскала эту информацию в закрытом файле, хранящемся в судебном архиве. Не знаю, почему сотрудники Нагамучи, проверявшие его прошлое, упустили это.

– Кто стрелял в него? – спросил Трэвен.

– Его отчим. – Трэвен слышал щелканье клавишей компьютера. – Человек по имени Уэйн Холлистер.

– Почему?

– В полицейском отчете говорится, что Холлистер однажды вернулся домой и обнаружил свою жену в постели с ее тринадцатилетним сыном, Эрлом Брэндстеттером. Холлистер был пьян. Он достал из шкафа пистолет и начал стрелять в них. Мать, Кэтрин Холлистер, была мертва, когда прибыла полиция.

– Ты хочешь сказать, что Брэндстеттер находился в интимных отношениях со своей матерью, занимался с ней инцестом? – Трэвену пришлось заставить себя думать. Все становилось на места, но за последнее время произошло столько разных событий, что ему было трудно вернуться обратно к расследованию убийства пяти женщин и поискам маньяка-убийцы.

– Да. Мне удалось найти в этом файле доклад психолога. Судя по приведенным в докладе данным, интимные отношения Брэндстеттера с матерью продолжались по крайней мере пять лет.

– Половая связь? С восьмилетним ребенком?

– Все началось с взаимного поглаживая, ласк, мастурбации, сна обнаженными в одной постели и тому подобного. Я плохо разбираюсь в этом. Мне казалось, что ты лучше знаком с такими вещами, чем я.

– Мне не приходилось заниматься расследованием преступлений, связанных с сексом, – ответил Трэвен, – но это похоже на правду.

– Психолог также указал в своем докладе, что Брэндстеттер с трудом привыкал к обществу других людей после убийства матери. В детском доме вел одинокую жизнь. Его так и не усыновили.

– Он остался сиротой?

– Да.

– А где его отчим?

– В материалах об этом ничего не сказано. Трэвен запомнил имя.

– Ты считаешь, что Холлистер нужен для нашего расследования?

– Не знаю, нужен он или нет, но что-то подтолкнуло Брэндстеттера к совершению всех убийств. Я пытаюсь понять, чем это, было вызвано. А где Хайэм?

– Он еще не приехал.

Трэвен подключился к центральному банку данных «Дата Мэйн». Сейчас 3.58 ночи. Приближалось утро. Хайэм должен был приехать уже давно. Трэвен услышал в трубке шорох открывающейся двери квартиры.

– Может быть, это пришел он, – сказала Хайята. Сжав в руке телефонную трубку, Трэвен произнес:

– Отсу, немедленно уходи из квартиры. У Хайэма нет пароля для прохода через мою систему охраны.

Послышался резкий щелчок – это на другом конце провода положили трубку на твердую поверхность.

– Отсу! – Трэвен нажал ногой на педаль газа, включил сирену и выехал на середину шоссе. – Отсу! – снова крикнул он в трубку. Молчание. Трэвен почувствовал леденящий холод страха, мгновенно заставивший исчезнуть мысли о боли, терзавшей его тело.

Из трубки донесся приглушенный крик, затем хриплое мужское дыхание. – Трэвен?

Детектив попытался взять себя в руки.

– Что тебе надо, Брэндстеттер?

– Ты, Трэвен. Мне нужен ты. Если хочешь увидеть Хайяту живой, то приезжай сюда. Мы встретимся с тобой один на один, Трэвен. Если одержишь верх, то выйдешь отсюда в сопровождении женщины. Если нет, то не пойдешь никуда. Стоит мне увидеть полицейских, я убью ее и скроюсь. Тебе не удастся найти меня. Я просто исчезну, как исчезаю всегда. В конце концов, я ведь мистер Никто, помнишь? – В трубке до тех пор раздавался хриплый хохот, пока не прервалась связь.

Трэвен положил трубку и взялся за руль обеими руками. Он рвался вперед через транспортный поток, лавировал между автомобилями и слышал сердитые гудки недовольных водителей, едущих на утреннюю смену. Детектив пытался сравнить безумный голос, только что услышанный по телефону, с голосом человека, с которым он беседовал в Нагамучи, и не смог. Эрл Брэндстеттер казался тогда уверенным в себе, спокойным и сдержанным, и ничто не указывало на то, что он когда-нибудь будет так говорить. Воспоминание о безумном смехе заставило Трэвена вздрогнуть.

Он подумал – а не вызвать ли полицию, но тут же отказался от этой мысли. Даже если бы Трэвен продолжал работать в Департаменте полиции, Брэндстеттера было бы нелегко арестовать – он умел необычайно ловко ускользать от преследования. Детектив занес имя Брэндстеттера и обстоятельства происходящего в память коммуникационного микрокристалла. В случае его смерти Зензо или какой-нибудь другой техник сумеет извлечь информацию и воспользоваться ею. Брэндстеттеру пришел конец, чем бы ни завершилась их встреча. Сейчас самым главным было спасти Хайяту, если это возможно.

Повернув на юго-восток на Оук-Лаун-авеню, Трэвен с ревом промчался по Холланд-стрит и поставил «Чероки» у обочины. Когда он выпрыгнул из машины и бросился к главному входу в здание, у него в руке уже был пистолет. Трэвен вбежал в дом и направился к лифту. Опустив руку с пистолетом вниз и скрыв ее в складках плаща, он нажал на кнопку своего этажа.

Все лифты бездействовали. Трэвен хотел было броситься к лестнице, но тут открылись дверцы служебного лифта.

– Заходи, Трэвен, – прошептал механический голос кабины. – Мы ждем тебя.

Телевизионная камера в углу лифта зажужжала и повернулась в его сторону, как только он оказался внутри кабины. Трэвен протянул руку, схватился за объектив и дернул. Объектив остался у него в руке, и детектив бросил его на пол. Едва кабина устремилась вверх, Трэвен заметил на полу лужу крови. Рывок был настолько резким, что его отбросило в сторону. На мгновение он подумал – а уж не хочет ли Брэндстеттер воспользоваться лифтом, чтобы убить противника, но затем пришел к выводу, что воспринимает как само собой разумеющееся, будто Брэндстеттер каким-то образом превратился в составную часть здания. Если это действительно так, подумал Трэвен, как, черт возьми, он сумеет справиться с ним?

Когда лифт остановился на его этаже, Трэвен посмотрел вверх, пытаясь определить, откуда натекла лужа крови. Круглое пятно, похожее на протечку на дырявой крыше, виднелось в одном углу люка, ведущего на крышу кабины. Все еще сжимая в руке СИГ/Зауэр, Трэвен протянул вверх свободную руку и отбросил в сторону панель. Затем нащупал в темноте ткань, схватил ее и потянул к себе.

Кабина лифта внезапно вздрогнула, когда через открытый люк на Трэвена упало тело. Детектив опустился под его тяжестью на колени и только после этого понял, что это тело Хайэма.

Кабину наполнил маниакальный хохот Брэндстеттера:

– Он не сумел остановить меня, Трэвен. Может быть, это удастся тебе?

Трэвен не ответил. Он приложил палец к шее Хайэма, пытаясь найти пульс, и понял, что полицейский мертв. Кровь Хайэма оставила пятно на плаще Трэвена, и ее запах в маленькой кабине лифта казался удушающим. Двери с шуршанием раздвинулись.

– Выходи, Трэвен, – скомандовал голос лифта. – Быстро выходи, или умрешь!

Детектив мгновенно выскочил из кабины, и в следующее мгновение она обрушилась вниз. Он лежал на животе в вестибюле. Камеры охраны здания дружно повернулись в его сторону, и тут же снизу донесся грохот упавшей кабины лифта.

– Я вижу тебя, – послышался шепот Брэндстеттера из динамика аварийной системы, висевшего на стене. – Ты боишься, Трэвен. Это видно по твоему лицу. Тебе не удастся остановить меня. Никому из вас не удастся. Она сказала, что вы все слабаки по сравнению со мной.

– Она? – переспросил Трэвен, направляясь к открытой двери своей квартиры, держа перед собой пистолет.

– Да, – ответил Брэндстеттер. – Она и сейчас со мной. Никто не сможет отнять ее у меня.

Трэвен прислушался к звукам, доносящимся из квартиры. Внутри было тихо. Он слышал только лихорадочное биение своего сердца.

– Ты имеешь в виду свою мать? Это она сейчас с тобой? – Безумный вопрос, но Трэвену хотелось, чтобы Брэндстеттер говорил, надеясь, что его удастся вывести из равновесия и заставить совершить ошибку.

– Да. Она сказала, что ты догадываешься о ее существовании. Именно тебя она считала самым опасным, говорила мне, что ты узнаешь о нас.

Трэвен остановился в дверях и обвел прихожую пистолетом в вытянутых руках. Видеостенка была включена, изображенные на ней предметы казались больше, чем в жизни. Трэвен увидел себя. На мгновение у него закружилась голова. Камера увеличила изображение, теперь он был на видеостенке крупным планом. На лице виднелись пятна крови Хайэма. С трудом он заставил себя выбросить это из головы.

– Твоя мать мертва, Брэндстеттер. Ее убили, когда тебе было тринадцать лет.

– Ты лжешь! – Голос донесся из динамиков квартирной системы искусственного интеллекта, причем в каждой комнате он включался на мгновение позже, что создавало ревущее эхо.

Боль в голове Трэвена усилилась. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Затем головокружение исчезло. Его руки дрожали. Коммуникационный микрокристалл в голове походил на живое существо, пульсируя, подобно червю, пытающемуся проскользнуть через его мозг. Какие-то изображения накапливались, подобно теням в интерференционной полосе приема, они казались одновременно более четкими и более расплывчатыми, чем то рассеивание, о котором предупреждал его Зензо.

– Она предупреждала меня, что ты скажешь это, – произнес Брэндстеттер. – Она говорила, что ты будешь лгать о ней. Все и раньше пытались убедить меня в том, что она мертва.

– Посмотри на экран компьютера, – сказал Трэвен и пошел вперед. Изображение на видеостенке начало перемещаться одновременно с ним. Его органы чувств переставали подчиняться ему. Становилось все труднее и труднее различить реальность и игру воображения. – Уэйн Холлистер убил твою мать, когда тебе было тринадцать лет. И едва не убил тебя.

– Ложь, – отозвался Брэндстеттер. – Все это ложь. Они пытались не пускать меня к ней. Все они хотели разлучить нас. Но я знал, что она все еще жива. Я знал, что, если буду ждать, придет время, когда она вернется ко мне.

Трэвен вошел в коридор, ведущий к спальне. Его охватил приступ тошноты, вызванный микрокристаллом связи в голове. Он испытывал слабость от боли и головокружение, колени подгибались. На мгновение Трэвен усомнился в том, находится ли он действительна у себя в квартире или Брэндстеттеру удалось каким-то образом исказить его ощущение реальности. Он подумал о вероятности того, что приближается к краю здания, следуя сценарию, созданному Брэндстеттером.

– Где тебе удалось отыскать ее?

– Внутри компьютера в Нагамучи. Она находилась в моей логической конструкции и ждала меня все это время. Еще немного – и я не оправдал бы ее ожиданий. Ведь мне с трудом удалось получить там работу. Я собирался отказаться от предложенной должности. Я не знал. Она не могла предупредить меня о себе. Еще немного – и наши пути разошлись бы навсегда. – В голосе Брэндстеттера звучало отчаяние. – Теперь, когда мы снова вместе, никто не разлучит нас.

Трэвен попытался представить себе логическую конструкцию. Он никогда не бывал в ней, никогда не бывал в киберпространстве, но Зензо описывал ему логические структуры. Зензо называл их земным раем, говорил, будто в них есть все, что только может пожелать хэкер. Однако ничто не было реальным. Теперь Трэвен понял: в них могут осуществиться даже мечты безумца. Холодок пробежал у него по коже, когда он вспомнил убитых женщин, проносящихся в его сознании, как шарики ртути, и снова представил себе тело Хайэма, падающее из люка внутрь кабины лифта. Детектив сделал еще шаг, надеясь, что Хайята все еще жива.

– Зачем ты убивал женщин?

– Я убил Нами Шикару потому, что Йоримаса угрожал моей работе. Затем я понял, как нуждался в них.

– В женщинах?

– Да.

– Почему? – Трэвен вышел из-за угла и увидел Хайяту.

– Чтобы мать могла стать прекрасной. Она всегда Говорила, что хочет быть прекрасной для меня. Она говорила, что хочет, чтобы я касался ее.

При свете экрана компьютера Трэвен увидел, как на шее Хайяты медленно пульсирует жилка. Женщина жива, всего лишь потеряла сознание. Он оглянулся по сторонам в поисках Брэндстеттера. В комнате было темно. Видеостенка выключена.

– Поэтому Холлистер и убил ее, не так ли?

– Она жива! – донесся оглушительный ответ из всех динамиков квартиры.

Казалось, Брэндстеттер исчез. Трэвен прошел через спальню к Хайяте и протянул к ней руку.

Брэндстеттер вышел из видеостенки. Внезапно его фигура появилась на темном фоне экрана.

– Она жива, черт побери! – крикнул он.

Трэвен нажал на спусковой крючок и два раза выстрелил. Обе пули пролетели мимо, пробили видеостенку, но не задели Брэндстеттера.

Нога Брэндстеттера стремительно взвилась вверх и ударила Трэвена в подбородок.

Ослепительный свет пронзил мозг детектива, и вспышка головной боли словно рассекла ему голову. Он почувствовал, что падает от сокрушительного удара, и выронил СИГ/Зауэр. Огромная фигура Брэндстеттера внезапно выросла над ним. Его глаза светились в темноте.

Одной рукой Брэндстеттер держал Трэвена за подбородок, в другой руке сжимал окровавленный боевой нож, лезвие которого находилось всего в нескольких сантиметрах от горла Трэвена. Волосы Брэндстеттера стояли дыбом, в его взгляде сквозило безумие.

Трэвен попытался сопротивляться и понял, что его двигательный аппарат парализован внезапным нападением. Он не мог поднять рук, словно налитых свинцом.

– Она жива, – сказал Брэндстеттер. – Я покажу тебе.

Коммуникационный микрокристалл с ужасающей болью шевельнулся в голове Трэвена, на мгновение словно раскалился добела под влиянием мощного кибернетического воздействия и затем поглотил Трэвена целиком.

Трэвен стоял на ногах. Он не чувствовал боли. Он провел руками по телу, удивленный странным ощущением. Его плащ был совершенно чистым, пистолеты исчезли. Трэвен оглянулся вокруг, осматривая комнату, в которой они находились. Брэндстеттер стоял рядом с камином. Их окружали полки с книгами. На полу лежала медвежья шкура.

– Она здесь, – произнес Брэндстеттер. Он был обнажен и двигался с грацией разъяренного льва.

– Где мы? – спросил Трэвен.

– В моей логической конструкции, – рассеянно ответил Брэндстеттер и вышел из комнаты.

Трэвен последовал за ним, убеждая себя, что все окружающее нереально, что на самом деле он все еще лежит на полу у себя в квартире, а лезвие маньяка приставлено к его горлу. Они шли мимо лабораторий, мимо спален, украшенных зеркалами и разноцветными коврами, мимо закрытых дверей, по извилистым коридорам, кажущимся бесконечными. Трэвен касался руками предметов, которые можно было бы использовать в качестве оружия: бронзовых подсвечников, причудливых хрустальных пепельниц, рам картин, висящих на стенах. Он не мог поднять ни один из этих предметов, словно был призраком, лишенным физической силы в этом мире. На мгновение ему показалось, что Брэндстеттер уже убил его и обрек на скитания внутри логической конструкции до тех пор, пока кто-то не сотрет программу.

– Мама! – прогремел голос Брэндстеттера, и крик его отозвался эхом со всех сторон.

Трэвен заметил зажигалку в виде двойной спирали ДНК, лежащую на столе в комнате, напоминающей салун в вестерне. Пока Брэндстеттер обыскивал комнату, детектив попытался взять зажигалку со стола. Даже если она недостаточно тяжелая, чтобы применить ее в качестве оружия, может быть, удастся поджечь логическую конструкцию. Может быть. Трэвен попытался поднять зажигалку, но понял, что и ее ему не оторвать от стола.

– Все здесь принадлежит мне, – сказал Брэндстеттер.

Трэвен убрал руку от зажигалки и посмотрел на него.

– Я контролирую все происходящее здесь.

– Где она? – спросил Трэвен, намереваясь использовать единственное слабое место, обнаруженное им у Брэндстеттера.

Брэндстеттер с недоумением оглянулся по сторонам.

– Она мертва, – снова произнес Трэвен. Ему хотелось сломить противника, но его пугало чувство неизвестности. Если Брэндстеттер утратил контроль над действительностью, это значит, что они оба оказались в ловушке и не смогут выбраться из логической конструкции. Зензо говорил Трэвену, что, пока ты находишься в киберпространстве, в виртуальном мире время останавливается.

Брэндстеттер внезапно повернулся и без малейшего предупреждения огромным кулаком ударил детектива в лицо, отшвырнув его назад с силой, далеко выходящей за пределы человеческой.

Трэвен упал на стол сзади, разбил его в щепки и при падении разбросал в разные стороны стулья. Он встал, не ощущая никакой боли, запомнив только чувство невероятной силы удара. Его плащ остался по-прежнему чистым. К нему не пристало ни одного обломка.

– Она здесь, – произнес Брэндстеттер, глядя на потолок. Свет керосиновых ламп освещал полированную деревянную поверхность. – Она боится тебя. Почему?

– Я не знаю, – ответил Трэвен.

– Она предупреждала, что ты узнаешь о нас, – сказал Брэндстеттер. – Но я хочу продемонстрировать ей, что справлюсь с тобой. Пусть она наглядно убедится: ты больше не представляешь для нас никакой опасности. Ты умрешь.

Трэвен старался вспомнить все, что говорил ему Зензо о логических конструкциях и киберпространстве. Да, техник упоминал что-то… но Трэвен никак не мог вспомнить, что именно.

– Она где-то там, – внезапно произнес Брэндстеттер. – Когда она чем-то испугана, то всегда прячется там. Она сама создала для себя ту часть дома. – Он повернулся и пошел обратно по извилистым коридорам.

Трэвен последовал за ним. Теперь он сомневался, что принятие решения зависит от него одного. Слова Брэндстеттера о чем-то напомнили ему. Зензо говорил об этом.

Брэндстеттер шел первым, поднимался по одним лестницам, ведущим, казалось, вниз, спускался по другим, словно бы направленным вверх. Здесь не было ничего, кроме лестниц. Темнота, готовая поглотить Трэвена, висела по обеим сторонам узких проходов. Неожиданно впереди появилась дверь. Брэндстеттер отпер замок, и они вошли внутрь.

– Вот ее комната, – произнес он благоговейно.

Трэвен остановился, мысленно сопротивляясь невозможному, окружающему его. Комната была маленькая, но создавалось впечатление, что она огромная. Вешалки для одежды и коробки обуви вытянулись вдоль стен и возвышались штабелями по всему полу. Освещенное трюмо стояло у одной стены. Дюжины порнографических фотографий приколоты к стенам. Темная, мрачная атмосфера наполняла комнату. И здесь же царил запах смерти.

Из-за трюмо вышла женщина. Она была моложе, чем ожидал Трэвен, вряд ли намного старше его самого. И он тут же вспомнил, что умерла она молодой. Блестящие черные волосы обрамляли лицо. Кожа ее обнаженного бледного тела словно светилась в полумраке. На лице было выражение отвращения и гнева.

– Ты не должен был приводить его сюда, Эрл, – сказала она. – Ему не следовало видеть меня. Я ведь говорила, что его нужно держать подальше отсюда.

Брэндстеттер подошел к ней.

– Он утверждал, что ты мертва. Мне хотелось, чтобы он видел, как ошибается. – Брэндстеттер взял ее за руку.

Не веря своим глазам, Трэвен смотрел, как исчезают годы и уменьшается рост Брэндстеттера, превращающегося в тринадцатилетнего мальчика.

– Убей его, Эрл, – скомандовала женщина. – Убей его прежде, чем он уничтожит нас обоих. – Холодное и бледное лицо женщины превратилось в маску гнева.

Теперь Трэвен увидел это. Когда женщина говорила, губы Брэндстеттера тоже двигались, повторяя ее слова, будто он произносил их вместе с ней.

Женщина посмотрела на детектива мертвыми глазами. Ее голос напоминал ледяной шепот. Запах смерти в комнате усилился.

– Он все знает. Знает правду о нас с тобой. Трэвен заставил себя сохранять спокойствие, не в силах отвернуться, когда Брэндстеттер смотрел на него и беззвучно повторял слова женщины. Затем он вспомнил, что когда-то говорил ему Зензо о логических структурах.

– Мне всего лишь хотелось сделать тебя счастли-вой, – произнес Брэндстеттер, опускаясь перед ней на колени и продолжая держать за руку. – Я мечтал показать, как защищаю тебя.

– Это не твоя мать, – сказал Трэвен.

Она протянула вниз руку и погладила волосы мальчика.

– Я – твоя мать, и ты знаешь это. Не имеет значения, что думают другие. Пока я с тобой, тебе больше никогда не придется испытывать одиночество. – Их губы двигались в унисон.

Трэвен подошел ближе, захваченный происходящим.

– Это не твоя мать. Вспомни о возможностях, предоставляемых тебе логической структурой. Ее основой являются как сознательные, так и бессознательные мысли. Два разума, соединенных друг с другом хрупким звеном.

Испуганное мальчишеское лицо повернулось к нему.

– Нет, нет, нет! – зарыдал он и прижался к ногам женщины.

Губы мальчика двигались одновременно с ее губами, тело содрогалось от рыданий.

– Два разума, – повторил Трэвен. Испытывая понимание и отвращение одновременно, он протянул руку, схватил женщину за лицо, почувствовал, как кожа поддается под его пальцами, и потянул. Лицо оказалось у него в руке.

Внезапно выросший Эрл Брэндстеттер поднял голову и посмотрел вверх на лицо и плечи своего двойника, вырвавшегося из тонкой кожи существа, только что казавшегося его матерью.

– Твое подсознание, – сказал Трэвен. – Твое подсознание создавало образ матери, когда ты появлялся здесь. Ты обманывал себя.

Выпрямившись, Брэндстеттер уставился диким взглядом на фотографии, висевшие на стенах. Изображение матери исчезло с них. Он видел только себя в роли соблазнителя и соблазненного. Плакат на двери шкафа изображал теперь Эрла Брэндстеттера в платье Мэрилин

Монро.

– Убей его! – крикнул двойник Брэндстеттера, пытаясь натянуть на себя разорванную кожу. Голос был женский.

Губы Брэндстеттера двигались вместе с губами двойника. Он бросился на Трэвена.

– Ты убил ее! – Громкий вопль вернул их в материальный мир.

Трэвен почувствовал боль от боевого ножа, пробившего кевларовую броню и глубоко вонзившегося ему в грудь. Лишь теперь он понял, что снова находится в своей квартире. Тяжелое тело Брэндстеттера навалилось на него. Трэвен не мог дышать. Коммуникационный микрокристалл бездействовал.

– Мерзавец! – почти бессвязно кричал Брэндстеттер. – Ты убил ее! Ты убил ее!

Опершись об пол, Трэвен сбросил его с себя и сумел наконец вздохнуть. Нож снова врезался в него, проведя на этот раз длинную кровоточащую линию над кевларовым бронежилетом. Трэвен почувствовал, как по груди потекла кровь. Он увидел, что Брэндстеттер замахнулся снова, и сумел увернуться от стремительно опускающегося лезвия. Трэвен не мог нащупать пистолет, потерянный им в темноте, но запасной по-прежнему находился в кобуре, пристегнутой к лодыжке. Если бы только ему удалось дотянуться до него…

Брэндстеттер продолжал кричать. Слова звучали неразборчиво.

Трэвен почувствовал себя израненным, слабым и одиноким. Даже если бы у его противника не было ножа, детектив уступал ему в росте, весе и физической силе. Он парировал очередной удар и услышал, как треснула кость кисти, подставленной им под опускающуюся руку Брэндстеттера. Боль ослабила его еще больше. Трэвен сумел перекатиться на бок, встал, опираясь на раненую ногу, и нанес удар здоровой ногой в голову противника. Острая боль пронзила ступню.

С воплем боли и ярости Брэндстеттер снова бросился на него.

Трэвену удалось отразить предплечьем левой руки удар ножа, он тут же сделал шаг вперед, уклонился от повторного удара и ударил Брэндстеттера в лицо открытой ладонью. Он почувствовал, как хрустнул нос противника и хлынула кровь, обрызгавшая руку. Брэндстеттер отшатнулся назад и заревел, подобно раненому зверю, затем снова обрушился на Трэвена, сбил его с ног и впился зубами в шею.

Борьба продолжалась словно в тумане. Наконец Трэвену удалось дотянуться пальцами до рукоятки пистолета на лодыжке, но он тут же ощутил удар ножа. Детектив чувствовал, что быстро слабеет. Левой рукой он схватил противника за рубашку на груди, пальцы соскользнули и задержались на застежке кевларового бронежилета. Трэвен инстинктивно потянул за нее, и бронежилет расстегнулся с резким скрежетом. Пытаясь забыть о боли, уже теряя сознание, он сумел вытащить пистолет, упереться дулом в щель, образовавшуюся на груди Брэндстеттера между двумя половинками бронежилета, и нажать на спусковой крючок. Первая пуля сотрясла огромное тело противника, но Брэндстеттер не отпускал Трэвена, продолжая колоть его ножом.

Последнее, что запомнил Трэвен, было щелканье курка разряженного пистолета.