ГЛАВА 2
Возвратиться в комнату, где большое становится малым, было несложно. Берт спрыгнул с последних ступеней обрушенной лестницы, подняв тучу серой пыли. И побежал по своему следу, переплетающемуся с более старыми, почти уже стертыми отпечатками сапог Сета. Вылетев на очередной перекресток, он свернул было туда, куда сворачивал раньше, но отчего-то остановился. Вернулся назад.
Ему послышалось, будто откуда-то из дальних коридоров прилетел слабый крик, жалобный крик о помощи… Мощь, бьющаяся в жилах, гнала дальше, но Берт все стоял, напряженно всматриваясь во мрак.
Почудилось?
Нет, крик повторился, но был он таким слабым, что сюда докатилось только эхо… В этом эхе, неясно, как отражение в мутной воде, он прочитал свое имя.
— Марта?.. — изумленно проговорил Ловец. — Марта! — закричал он во всю силу легких.
Ответный крик метнулся сквозь нагромождения Тьмы отчаянным зигзагом.
Оставив сомнения, не думая об осторожности и не переставая кричать, Берт бежал на звук ее голоса, путеводной нитью протянувшийся через запутанную систему каменных туннелей. Наконец, коридор, которым он двигался, сильно раздался вширь, скрылся в черной пелене, и шаги Ловца застучали отчетливей и громче, стук раскатывался по пустому пространству, где мрак развеивался в серую дымку и терялся среди вырастающих из дымки гигантских колонн. Очевидно, Берт приближался к главному входу во дворец. Когда-то здесь пылали сотни светильников, стража громыхала тяжелыми копьями, а по мраморным напольным плитам звонко цокали подбитые бронзой сапоги самого Аниса… Сейчас только ветер гонял по ощеренному трещинами полу прах гнилых костей, только пауки неслышно копошились в липких своих логовищах, растянутых меж колонн.
— Марта! — крикнул Берт снова.
Крик взлетел вверх, к невидимому потолку, и столкнулся с тонким стоном:
— Альберт!
Еще десяток шагов — и Ловец остановился. Рыжеволосая, распятая на стене, вздрогнула так сильно, что зазвенели в кольцах, вбитых в камень, ржавые звенья толстой цепи.
— Альберт… — выдохнула она, глядя на Ловца испуганно и оторопело. — Аль… берт… Это ты? Ты жив?
По ее лицу сквозь грязь и синяки мгновенно расплылась голубая бледность.
— Ты сама звала меня, — ответил Берт, приближаясь. — Разве не так?
Рыжеволосая снова вздрогнула, и он остановился.
— Кого же мне еще звать?.. — вымолвила она, не в силах отвести взгляда от Ловца. — Мне сказали, что ты погиб. Но ты…
— Уже нет, — улыбнулся Берт, — как видишь.
— Ты стал другим… — договорила Марта. — Что с тобой случилось?
— А что случилось с тобой? Я же велел тебе оставаться среди Детей Красного Огня! Я и Самуэлю приказывал…
— Приказывал… Велел… — глухо отозвалась Марта. — Пусть Самуэль слушается твоих велений, а я… не принадлежу тебе. Я вольна делать все, что захочу, понял? — Ее голос истерически зазвенел: — Почему ты не спросишь, что меня привело сюда?
— Твоя глупость.
Берт вынул меч, прикидывая что-то, пробежал глазами по звеньям цепи и бросил меч обратно в ножны.
— Не бойся, — сказал он, как мог мягко.
Она вдруг всхлипнула:
— Я думала, ты и вправду мертв… Этот человек… Он был так уверен в своих словах, будто стоял в шаге от твоего мертвого тела.
— Так оно и было. Умирать чертовски неприятно, — усмехнулся Берт. — Но ради того, чтобы вовремя вернуться — стоит умереть…
— Я не понимаю… — Кажется, Марта уже перестала бояться. — И не буду ни о чем больше спрашивать. Ты нашел меня — это главное…
Она лязгнула цепями.
— Погоди, — шагнул к ней Ловец, — сейчас…
Он взялся за железный костыль, удерживающий на цепи ее правую руку. Напряг мышцы, и сияние от его кожи полыхнуло ярче, разгоняя мрак… Костыль натужно заскрипел, покидая камень, брызгая перхотными струйками пыли. Рыжеволосая со вздохом облегчения опустила затекшую руку. Цепи звеня побежали сквозь кольца, с лязгом улеглись на каменном полу свернувшейся змеей. Берт встряхнул кистями и взялся за второй костыль…
Осторожные шаги и приглушенные голоса, донесшиеся с той стороны коридора, где серый полумрак был светлее, остановили его.
— Скорее! — шепнула рыжеволосая. — Они возвращаются!
— Они возвращаются… — повторил Берт, кусая губы.
Надо было решаться — и надо было решаться как можно скорее. Эти люди идут сюда. Если они увидят, что пленница освобождена, наверняка поднимут тревогу — такие цепи даже сильному мужчине снять весьма сложно, что уж говорить о женщине… А если поднимется тревога, завершить дело во дворце Аниса будет непросто…
Берт отступил.
— Прости… — выдохнул он.
— Альберт!
— Не кричи! Не кричи, Марта… Тише. Ты не понимаешь…
Ну как сделать так, чтобы она поняла то, что понял он? Как рассказать ей о беззащитном голубом шаре, к которому слетаются черные крылья жуткой Тьмы? Как успеть поведать о том, что его выдрали из лап смерти и нельзя, никак нельзя рисковать еще раз?
Стараясь не смотреть на рыжеволосую, он поднял с пола костыль и одним движением вогнал его на место.
— Альберт… — ахнула Марта.
— Так надо. Я вернусь за тобой. Слышишь, обязательно вернусь…
— Ты опять бежишь от меня… — Она не плакала, и голос ее не дрожал, а был хрипл и бесцветен, как стон обреченного. — Наверное, так… и должно было произойти. Я могла догадаться… Почему я до последнего верила в тебя?
— Перестань… — болезненно покривился Берт. — Пожалуйста, перестань. Я вернусь за тобой, слышишь? Обещаю…
— Ненавижу тебя.
— Не надо…
— Ненавижу! — выкрикнула Марта, и глаза ее заблестели. — Господи, как я тебя ненавижу! Кроме своих пыльных безделушек, ты никогда ничего не любил! Альберт Гендер, Ловец Теней из Карвада! Кроме твоего громкого имени, у тебя ничего нет! Что б ты сдох, Альберт!
Берт колебался еще мгновение. Шаги приближались. Теперь можно было даже расслышать звяканье оружия, можно было уловить настороженное дыхание и запах пота. Ловец сказал в последний раз:
— Я вернусь, — и исчез, разрезая тьму своим слабнущим уже свечением, — на то, чтобы выдернуть крепко вбитый костыль из стены, у него ушло немало сил.
Марта, всхлипнув, рванулась за ним. Костыль, удерживающий ее правую руку, вывалился. Освобожденную руку она протянула вслед Ловцу… И уронила ее.
«Я вернусь, — билось в голове Берта. — Я вернусь, обязательно вернусь… Что они ей сделают? Если они сразу ее не… Если они оставили ее в живых, значит, имеют на это причины… Прости, Марта, но я действительно должен закончить свое дело. Это важно. Это важнее всего на свете…»
Он пытался отвязаться от этих мыслей, но, чем больше он твердил себе, что его дело важнее всего на свете, тем слабее становилась его вера. Сияние его гасло стремительно…
— Надо успеть… — превозмогая отчаяние, говорил он на бегу. — Надо успеть…
И он успел.
В потолке комнаты, где большое становится малым, вспух красный огонек. Солнце там, снаружи, почти село. Торопясь, Берт вытащил свой шнурок, быстро, но тщательно отмерил нужную длину, сложил оба меча — свой и Сета — и крепко связал их. Сбил с навершия медный медальон и укрепил свой, истинный знак Аниса.
Только он всадил клинок в каменный черепаший панцирь, красный огонек в потолке комнаты вспыхнул ярче. Тонкий, словно игла, луч пронзил отверстие знака Аниса и вонзился в макет дворца.
Несколько секунд не происходило ничего.
Жадными глазами Берт следил, как луч рос, становясь сильней. Упершись в крохотный дверной проем одной из комнат в нижнем ярусе дворца, он будто поджег древнюю резную кость.
Миниатюрный коробок комнаты окрасился ослепительным багровым пламенем. Что это было — секрет неведомого мастера или чудом не рассеявшийся за столько веков магический заряд — Берт не мог определить. Да и не пытался. Завороженный, он смотрел, как пульсируют багровым жаром костяные перегородки… Но потом опомнился и, опустившись на колени, отыскал на макете комнату, где находился сейчас — это было не особенно сложно — древний мастер постарался передать даже внутреннее убранство каждой из комнат. Через несколько минут Ловец принялся высчитывать путь, который ему предстояло пройти. Путь к тайному хранилищу Кости Войны.
Их осталось только восемь из одиннадцати, наемников из Северной Пустоши, суровых и умелых воинов, привыкших к честному сражению, лязгу мечей, брызгам крови, пятнавшим их татуированные лица, яростной стихии борьбы не на жизнь, а на смерть.
Здесь, в этом пустом, наполненном лишь завываниями черного ветра каменном лабиринте, им было не место. Каждый из них кожей чувствовал это. Но они шли вперед, ведомые старшим, чьего приказания ослушаться не смели.
Ургольд с обнаженным мечом в одной руке и горящим факелом в другой, стараясь ступать неслышно, осторожно двигался в шелестящем полумраке.
Услышав металлический лязг, он остановился.
«Это же баба! — вспомнил он. — Та самая, прикованная… Ничего страшного… Нужно продолжать поиски. Лучше встретить опасность лицом к лицу, чем дрожать всякую ночь, ожидая, пока зубы мертвеца вопьются в твое горло…»
Ему было не по себе. Впервые в жизни он ослушался повеления господина, которому служил, но и впервые в жизни ощущал господина не хозяином своим, а коварным врагом, тянущим за собой в гибельную пропасть жуткой смерти.
«Авось обойдется, — мысленно говорил себе Ургольд. — Авось наваждение это спадет с господина, и он снова станет прежним…»
Свет факела выхватил из Тьмы силуэт девушки. Ургольд испытал облегчение, увидев живого человека.
— Не боись… — хрипнул он в ответ на лязг цепей. — Мы это, мы… Ничего худого не сделаем…
Но девушка, кажется, вовсе не испугалась северян. Она едва взглянула на них — и снова вперила взгляд в липкую мглу пустого коридора. Ургольд невольно глянул туда, куда смотрела она, но ничего не увидел.
— Был тут кто? — спросил он. — А? Чего молчишь?
Воины тоже молчали, тяжело дыша за его спиной. Верзила с расцарапанным лицом — он стоял ближе других — поглядел на девушку, опустил глаза и крепче перехватил рукоять меча. Сейчас ему было не до любовных шалостей.
— Оно, конечно, неприятно тут торчать… — миролюбиво начал Ургольд, чье подозрение в том, что рыжеволосая видела здесь кого-то, укрепилось. — Но, ежели нам поможешь, и мы тоже того… Стой-ка!
Его несильно толкнули в спину, да он и сам заметил — правая рука девушки была свободна.
— Вот оно как! — удивленно выговорил Ургольд. — Сам же проверял цепи… Ну-ка… Это ты как умудрилась?..
Не подходя близко, он поднес факел к дыре, в которую был вколочен костыль, и покачал головой. Костыль просто выдернули, не раскачивая, не отбивая каким-либо орудием. Человек, который сделал это, должен обладать поистине медвежьей силой.
— Дружок твой! — догадался Ургольд. — Был здесь, ага? Молчишь? Ну молчи, молчи… Значит, не помер он и не встал еще… А то бы не избавлять тебя кинулся, а башку отгрызать… Значит, живой…
Северянин задумался.
Если бы ненавидимый господином чужак был восставшим мертвецом, старшина отряда наемников не колеблясь повернул бы обратно. Но Ургольд явился во дворец со своими людьми, чтобы найти и сжечь труп до того, как тот обернется кровожадным чудовищем, чтобы избавить себя от ужаса ожидания ночного нападения.
Чужак был жив. Что ж, выходит — есть шанс добыть его голову и вернуть расположение господина. Может, гибель чужака от руки Ургольда приблизит долгожданный момент, когда господин решит покинуть это проклятое место. Ничего северянин не желал с такой страстью, как только оказаться подальше отсюда. А ежели чужак уже обнаружил то, что ищет господин с таким неистовством?
Ургольд принял решение. Они идут дальше. Чужак не мог далеко убежать — только что он был здесь, и они его спугнули. Как бы ни был он силен, против восьмерых опытных воинов ему не устоять. К тому же — эта мысль пришла в голову северянина неожиданно — в битве против чужака у них может быть кое-какой козырь…
— За мной, — скомандовал Ургольд. — И захватите с собой бабу.
Если бы он не знал, что здесь должен быть проход в тайную комнату, он бы ни за что не догадался обратить внимание на этот участок стены — такой же угрюмо-серый, затянутый портьерами толстой пыльной паутины. Берт еще раз вызвал в памяти путь от комнаты, где малое становится большим— до тайного хранилища. Все точно, переход к переходу, поворот к повороту…
Факелом он поджег паутину — коридор на миг озарился ярким пламенем, в свете которого Ловцу наметанным взглядом удалось кое-что различить. Он подошел ближе. Так и есть: в одной части стены пыль, налипшая на камни, лежала гораздо более тонким слоем, чем везде. Значит, где-то здесь должна быть щель, может, незаметная глазу, но пропускавшая постоянный, хоть и очень слабый, ток воздуха. Пальцы Берта побежали по стене, ощупывая каждый камень. Первый камень, поддавшись, хрустнул и вывалился, второй раскрошился… Время! Третий упруго поддался под рукой Ловца, и стена ощутимо дрогнула.
Вот оно.
Берт сжал пальцы вокруг камня и сильно надавил.
Он ожидал, что часть стены повернется вокруг оси — таким образом открывалось большинство тайных дверей, но громадная каменная плита, заскрежетав, вдруг поползла вверх, погружаясь в потолок. Затхлые комья мрака с тяжелым выдохом покатились в коридор.
Берт остановился, не переступая порога комнаты. Здесь. Тайное хранилище Кости Войны находится здесь. Сила, дарованная ему по возвращении в мир живых, иссякла, и теперь он чувствовал дрожь в мышцах и тяжкое гудение в голове — предвестники ослабляющей усталости.
— Осталось немного, — сквозь зубы проговорил Ловец. — Совсем немного…
Тьма снова смыкалась вокруг него душащими кольцами. Он вытащил из-под одежды тряпицу, пропитанную горючим составом Самуэля, подумав, разорвал ее надвое. Одну часть сунул за пазуху, а вторую намотал на клинок своего меча и поджег. Трескучее бездымное пламя пугнуло темноту, черными струями брызнувшую в разные стороны.
Берт, прислушавшись к собственным ощущениям, осторожно шагнул на порог. Нарастающий скрежет ринулся на него откуда-то сверху, волосы шевельнул тугой поток воздуха. Не раздумывая, он швырнул свое тело вперед, ворвался в душный мрак и, услышав страшный грохот позади, растянулся на холодном полу. Обернулся: плита в прогале двери снова поднималась — будто размыкались огромные челюсти. Ловца пробил пот при одной мысли о том, что его могло расплющить в бесформенный кровавый ком, промедли он лишь одно мгновение. Впрочем, почти сразу же другая мысль ударила его еще более сильным испугом.
Он не почуял близкой опасности. Чувство опасности, верно служившее ему всю его жизнь, на этот раз промолчало…
Ловец подобрал факел, встал на ноги.
Это все потрясение после возвращения из мертвых. Это, конечно, не навсегда. Он просто еще не оправился. Не может такого быть, чтобы дар небес, с помощью которого он умудрялся выживать в самых жутких уголках этого мира, вдруг отказался служить ему. Лучше бы померкло зрение, лучше бы утратился слух… Без чувства опасности, без этого отрезвляющего холодка в затылке, ему не быть больше Ловцом Теней…
— Это не навсегда… — вслух проговорил Берт.
Не следует сейчас об этом думать. Нужно сконцентрироваться на месте, где он оказался.
Тайная комната была совсем небольшой. Оставаясь на месте, Берт далеко вытягивал руку с факелом, освещая тесно сомкнутые вокруг него стены. Когда пламя оказалось напротив глаз, Ловец невольно вздрогнул, едва удержавшись, чтобы не отшатнуться.
Двуглавый каменный змей, навеки вмурованный в противоположную стену, уставился на него двумя парами сверкающих глаз. Очевидно, это было изображение какого-то конкретного древнего божества, призванного охранять артефакт, — каждая чешуйка на мощном теле носила на себе крохотный таинственный значок, из разинутых пастей высовывались тонкие раздвоенные язычки, изогнутые в причудливые иероглифы. Только глаза — разноцветные драгоценные камни, природу которых Ловец определить не мог, слепо сияли в глубоких глазницах.
Больше ничего примечательного в комнате не было.
Берт закусил губу.
Самый наиученнейший историк не разобрался бы в плетении знаков на чешуе змея, наискушеннейший знаток древнего искусства вряд ли понял смысл хотя бы одного из иероглифов, в которые изгибались змеиные языки. И раньше Ловец много раз сталкивался с подобными загадками, но даже не пытался вникать. Он ведь владеет способностью, позволяющей ощущать опасность, угрожающую его жизни, он обладает бесценным даром небес. Или — обладал?
Двумя осторожными шажками Ловец приблизился к змею. Там, где змеиное тело расходилось двумя головами, темнели узкие, едва видимые прорезы — на шее каждой из голов. Берту не составило особого труда догадаться: змеиные головы — это рычаги. Взлохматив и без того растрепанные волосы, он потер затылок.
Ничего. Совсем ничего он не чувствует.
Это уже было страшно.
Какой из рычагов активирует ловушку, а какой открывает хранилище? Эту загадку с произвольным количеством неизвестных он решал много раз — не думая и не рассуждая, Ловец всегда успешно избегал тот путь, который нес смерть, — так подсказывало его чувство опасности.
Надо собраться. Надо сосредоточиться и решить. Чувство опасности молчит, так пусть действует инстинкт. Нет времени на колебания!
Берт резко выдохнул и взялся за правый рычаг. Плавно опустил его вниз и отскочил.
Несколько секунд было очень тихо.
Затем, коротко скрежетнув, с грохотом рухнула плита, заменяющая дверь, намертво запечатав Ловца в этом каменном мешке. И в тот же момент сверху поползло тяжкое шипение, посыпались мелкие камешки… Вздернув факел, Берт поднял голову и увидел нечто такое, что заставило его вскрикнуть.
Потолок — цельная четырехугольная каменная плита — медленно опускался, выплывая из темноты. Медленно, но неотвратимо потолок двигался вниз, чтобы через какую-то пару минут соединиться с плоскими камнями пола, превратив Ловца в тонкую прослойку размозженной плоти и раздробленных костей.
Он ошибся. Ошибся первый раз в жизни.
И кажется, последний…
Берт рванулся к каменному змею. Навалился грудью на торчащую кверху левую голову, но этот рычаг очень легко, совершенно без всякого сопротивления, упал вниз…
Ему захотелось завыть от отчаяния. Этого еще недоставало! Один из рычагов блокирует действие второго — процесс теперь не остановить. У Ловца была всего одна попытка — и он не сумел ею правильно воспользоваться.
Берту казалось, что пол поплыл под его ногами. Все, это конец. Потолок опустился уже так низко, что пришлось пригнуть голову. Он плечами уперся в давящую на него каменную плиту, ногами в пол — и, собрав все силы, попытался задержать движение.
Безрезультатно. От страшного напряжения хрустнули кости, а потолок все с той же скоростью продолжал идти вниз. Берт упал на колени. Он держал факел над головой, и пламя желтыми пятнами расплывалось по плите, а расстояние от нее до пола было уже меньше человеческого роста.
Не сдаваться! Не сдаваться! Думать!
Впрочем, что тут можно было придумать? Плита потолка накрывала почти все пространство комнаты, оставляя лишь узкую щель для каменного змея. Остановить плиту невозможно и выбраться из комнаты нельзя.
Берт пригнулся еще ниже. Он выронил факел, судорожно всплеснул руками и вдруг ушиб пальцы о близкую стену.
Стену? Откуда здесь стена? Он ведь находился на середине комнаты, когда дернул этот чертов рычаг, и потолок начал опускаться. Как случилось оказаться около стены?
Он схватил факел и, стоя уже на четвереньках, спиной ощущая чудовищный гнет потолка, выбросил руку к центру комнаты.
Пола он не увидел. В шаге от него каменная твердь обрывалась трещиной, откуда, будто дым, плыли ледяные тучи Тьмы.
Берт закричал. Плита распластала его по полу. Еще секунду, и он потеряет возможность двигаться. Еще две-три секунды — и он потеряет жизнь.
Жажда выжить оказалась сильнее страха Тьмы. Обламывая ногти, Ловец втащил свое тело на край трещины и, перегнувшись, упал в черную пустоту.
Мгновение, которое он провел, не чувствуя под собой опоры, показалось вечностью. Ударившись о твердь, Берт открыл глаза. Факел лежал рядом. Пламя, задавленное Тьмой, испускало тонкие огненные струйки — пламя умирало. В зыбком свете он увидел, как плита потолка заскрежетала в последний раз, опустившись на уровень пола. И остановилась. Душная темнота глубокой ямы охватила Берта — стало трудно дышать, он задыхался, непроизвольно царапая пальцами грудь, чтобы впустить в себя воздух. В глазах вспыхнули кровавые круги, но сейчас же с тихим шипением яма начала наполняться воздухом. Потухшее было пламя факела вспыхнуло с новой силой. Берт несколько раз глубоко вдохнул, насыщая засаднившие легкие.
И поднялся с факелом в руках. И, все еще не веря, что до сих пор жив, огляделся.
Эта комната была еще меньше той, верхней. Да и не комната это вовсе — глухой каменный мешок. Серые лохмотья паутины закрывали стены, под ногами хлюпала грязь. А наверху, на расстоянии вытянутой руки, покоилась горизонталь плиты, отрезавшая Ловцу путь назад.
И тут к Берту вернулась способность разумно мыслить. Движение пола под ногами не было иллюзией — понял он. Как и потолок, пол был подвижен. Скорее всего, он и управлялся тем же механизмом, запускаемым правым рычагом. Потолок опускается, пол раздвигается, загоняя человека, нашедшего тайное хранилище, в подземную темницу.
А если бы он нажал левый рычаг? Что произошло бы тогда?
Берт шагнул к одной из стен — под подошвой его сапога слабо хрустнули пропитанные влагой кости, почти сгнившие, напоминавшие теперь размокшие тростниковые стебли. Он опустил факел пониже: вонючая грязь на дне ямы, словно дохлыми червями, кишела осколками человеческих костей. Слепыми глазницами смотрел на Ловца белый череп, еще один оскалился потрескавшимися беззубыми челюстями у дальней стены. С трудом выдирая сапоги из липкой грязи, морщась от отвратительного, чавкающего хруста бесчисленных костей, Берт прошелся вдоль стен. Обрывая огромные лоскуты шелестящей паутины, он осматривал стены сверху, тщетно выискивая хотя бы малейшую щель или какой-нибудь выступ: словом, что-нибудь указывающее на возможность выхода.
Ловец целиком ушел в это занятие. Прекрасно понимая, что из такого рода ловушек лазеек никогда не оставляют, он не позволял себе отчаиваться. Несмотря на то, что яма проветривалась какой-то хитроумной системой вентиляции, скоро ему снова стало трудно дышать. Тьма в этой подземной комнате совсем не такая, как снаружи, пропитанная вовсе не яростью, а дурманным смертным покоем, душила его. Тьма была плотна, словно застывший черный ветер, факельный огонь до времени развеивал ее, она липла к стенам тысячами бесформенных теней, вязнущих одна в другой. Тьма копошилась по углам. В ней не ощущалось злобной угрозы, в ней было ледяное спокойствие — она ждала, пока угаснет огонь. Стараясь двигаться без суетливой поспешности, от которой рукой подать до срыва в безумие, Берт достал из-за пазухи последний лоскут, пропитанный горючим составом Самуэля, накинул его на клинок меча. Факел вспыхнул ярче. Не думать, не думать, что будет, когда он догорит. Пот струился по лицу Берта, усилием воли подавляемый ужас шевелил волосы на висках, но Ловец продолжал исследования. Пока у него есть время, нужно использовать каждое мгновение…
Стены были лишены малейших щелей. В одной стене обнаружилась большая пустая ниша — только и всего. Каким-то образом сюда поступает же воздух! И кстати, зачем?
Довольно скоро он понял, в чем дело. И это открытие нисколько не добавило оптимизма. Кости в грязи… Большинство сохранилось в виде цельных скелетов, но Берту попадались и останки, разбитые в мельчайшие кусочки, — будто людей, еще живых, дробили великанские молоты.
«Правый рычаг раздвигает напольные плиты и опускает потолок, — напряженно размышлял Ловец, — а левый?.. Левый, должно быть, опуская потолочную плиту, никак не воздействует на плиты пола. И в том, и в другом случае человек, вошедший в хранилище… Дьявольщина!»
Берт схватился за ногу — какая-то дрянь, на которую он наступил, нервно вышагивая по дну ямы, пропорола толстую подошву сапога и больно ужалила в ступню. Боль не была похожа на ту, какая бывает от обычного пореза. Скорее, это напоминало укус пчелы — поврежденное место горело огнем и немело одновременно. Бухнувшись в грязь, Берт поспешно стащил сапог.
В подошве обнаружилась маленькая круглая дырка, на стопе — небольшая, почти бескровная ранка, боль в которой уже начала утихать. Берт снова натянул сапог. Не похоже на след от острой кости. Да и не осталось тут костей, способных ранить…
Воткнув горящий меч рукоятью в вязкое дно ямы, Ловец осторожно принялся разгребать грязь и скоро наткнулся на нечто, напоминающее кривой клык. Смутный, почти неощутимый образ пролетел в его голове… Взявшись за клык обеими руками, он поднатужился и дернул. Клык, казалось, был укреплен на чем-то довольно большом… Ловец потянул снова.
Грязь в том месте, из которого торчал клык, с громким чмоканьем разверзлась. Не разжимая захвата, Ловец рухнул на спину. В грудь ему ударился облепленный грязью предмет, с первого взгляда напоминавший бычью голову. Испытав непонятный приступ гадливости, Берт отбросил этот предмет прочь и вскочил.
Необычно быстро грязь сбежала с него тонкими, похожими на перепуганных змеек, струйками — с огромного шлема, выпиленного из жуткого рогатого черепа. Покрытая темными шрамами давних сражений, неестественно белая среди темени этой зловонной клоаки, перед Бертом засияла Кость Войны.
— Я себе немного не так представлял момент обретения… — ошеломленно пробормотал Ловец.
И вдруг реальность вокруг него растаяла. Он обонял сладкий запах горящего масла, почуял шепот ночной пустыни где-то далеко, услышал тихий звон тонких золотых колец на смуглых руках безмолвно танцующей наложницы…
Анис умирал так давно, что уже сам страстно желал смерти. Раскинувшись на душном ложе под раскрытым окном, овеваемый скользящими в струе горячего воздуха шелковыми занавесями, он лишь изредка моргал слезящимися глазами. На любое иное движение сил у него недоставало.
Звенела золотыми браслетами, кружась вокруг ложа, пятнадцатилетняя танцовщица. Сколько она уже танцует?.. Откуда привезли ее придворные купцы? Продали они ее когда-то или принесли в знак почтения своему царю? Как ее зовут?
Мысли Аниса вяло роились вокруг девочки, на которую он не мог даже взглянуть. Боги, как невыносим этот назойливый золотой звон! Как приторно пахнет от разгоряченного девичьего тела благовонными втираниями… И отчего так противно чадят масляные светильники?
«Умирать, в конце концов, невыносимо, — в который уже раз пришла в голову Аниса темная мысль. — Не проще ли призвать раба и приказать ему пронзить кинжалом дряблую, желтую кожу на груди… Пусть стальное лезвие навсегда остановит трепыхания старого сердца… Но кто решится своей рукой заколоть царя?.. Боги, как тяжело…»
Звенящие золотые браслеты крохотными иголками кололи мозг. Слышалось прерывистое дыхание юной танцовщицы. Сколько она уже танцует? Прогнать бы ее… Но нельзя даже рукой шевельнуть — такая слабость. Жизнь колышется в теле, словно стоялая, мутная вода в дырявом бурдюке. Утекает по капле, по капле и никак не хочет течь быстрее.
«Чем я прогневал вас, боги? Почему вы не даете мне желанной смерти? Говорили старики: простятся Анису все грехи за то, что унес он от людей вещь из Тьмы… Почему тогда такая мука?»
Умирающий старик на пышном ложе вспоминал, как последние годы терзался одной навязчивой мыслью: я дряхл, мое время закончилось. Что я видел в своей жизни? То же, что и тысячи других таких же, как я… Богатство… Но мало ли богатых людей на земле? Купец или царь — чем одно богатство отличается от другого? Власть… Она подобна морской воде: чем больше ее пьешь, тем сильнее разгорается жажда. А чем утолить эту жажду, когда в обладании твоем лишь маленькое царство, пятнышко на необъятной шири каменной пустыни, пятнышко среди множества таких же пятнышек? И вся охота к власти сводится к бесконечной грызне между равными по силе… а точнее, по слабости — царьками.
А ведь когда-то Непобедимый Орик владел княжеством еще меньшим, чем это царство. И всего за несколько лет стал повелителем едва ли не половины мира. Он прошел, не сгибая головы и не вкладывая меча в ножны, сотни дорог. Перед ним повергались в пыль владыки с армиями втрое большими. Одного его слова было достаточно, чтобы разрушить самые высокие крепостные стены. Ни меч, ни нож, ни стрела, ни ядовитое зелье не могли убить его. И… кто знает — если бы Кость Войны до сих пор была с ним, может быть, и старость не коснулась бы его?..
Эта последняя мысль одновременно и пугала и привлекала Аниса. Старики говорили… Да что ему до этих стариков. А вдруг воля богов была в том, что он, Анис, именно он избран для Кости? Не даром же ему и никому другому попал в руки страшный шлем…
Но он слишком хорошо помнил, как тогда, в темном шатре, резко и неузнаваемо изменилось лицо Орика. Как разгладились и безвольно обвисли жестокие складки у рта, едва шлем покинул голову Непобедимого. Как в последний раз вспыхнула и навсегда погасла яростная, неукротимая сила в его глазах. Как из почти божества Орик превратился в того, кем был от рождения, — тупого увальня. Тупого увальня, насмерть перепуганного кровавой неразберихой… Лишь ужас потерять себя удерживал Аниса от слияния с Костью Войны. Аниса, единственного, который видел все это своими глазами и сумел выжить…
Слава Кости уже давно раскинулась далеко за пределы его царства. Поначалу царство Аниса обходили стороной даже шальные пустынные разбойники, а теперь, когда он одряхлел… Даже странно, что до сих пор не нашлось охотников пробраться в дворец и отыскать там Кость Войны. Ну и пусть бы искали. Кость спрятана надежно, и тайну хранилища не знает никто, кроме него самого… А он не выдаст тайну ни под какими пытками… Пытки! Даже смешно. Всякий, кто увидел его, опасался бы сильно дохнуть рядом с ложем, чтобы не потревожить едва тлеющий в нем фитилек бытия… О боги, почему вы не разрешаете умереть?! Разве это жизнь?
Звон золотых браслетов наконец-то стих. Какое блаженство! Полная тишина. Вот бы еще поскорее пришел рассвет, а с ним — желанная прохлада от остывшего за ночь неба. Анис даже осилил такую малость — раздвинуть уголки губ в улыбке. Но спустя несколько мгновений тревожный шепот долетел до него. Простучали легкие шаги, и в тесном, увешанном пухлыми коврами пространстве покоев, зазмеилось пронзительно-тонкое, словно волосок, входящий под кожу, пение.
О боги, за что мне это? Почему, боги, вы не даете мне умереть, а люди не хотят оставить меня в покое? Моя жизнь закончена, больше ничего я не могу свершить, так зачем мне жить?
Старик хотел уснуть. Но каждый извив нескончаемой песни всплескивал тягучую боль в усталой голове.
«А что, если боги не желают дать мне покой, потому что еще чего-то ждут от меня? — подумал вдруг Анис. — Но что можно от меня ждать?»
Кость Войны — пришел откуда-то извне незамедлительный ответ.
Кость Войны? Главное дело всей его жизни. Она схоронена надежно. Но ведь то, что спрятал один человек, рано или поздно может найти другой.
Старик заволновался. Словно бы лучик света сверкнул ему через переплетенья затхлого лабиринта.
Кость Войны! Все-таки когда-нибудь он умрет — не предначертаны же ему вечные муки в плену собственного тела! И не успеют его иссохший труп приготовить для погребения, как дворец тут же будут обшаривать десятки вельмож, наслышанных о страшной силе шлема-черепа. Быть может, кто-нибудь уже сейчас рыщет по подземельям…
Старик пошевелился — и сам не заметил этого. Морщинистые скрюченные клешни сжались на шелковом покрывале. Пение вдруг прервалось. Невидимая певица испуганно вскрикнула и выбежала вон. «Кончается… Кончается! — послышалось за дверями покоев. — Царь умирает!..» Кто-то с готовностью зарыдал, кто-то, топоча, помчался по коридорам, на ходу выкрикивая приказы…
Когда вельможи, переговариваясь возбужденными шепотками, просунули бороды в приоткрытую дверь, Анис уже сидел на ложе, прямой и неподвижный. Отросшие за годы предсмертной болезни седые волосы косматой паутиной закрывали ему плечи и грудь. Нестриженые ногти костяными кудрями завивались вокруг пальцев. Минуту вельможи молчали. Потом кто-то пискнул: «Лекаря!», но, не выдержав мгновенного и острого, как раскаленный гвоздь, взгляда царя, повалился в обморок.
— Мне нужны механики, — зазвучал в царских покоях голос, который все уже давно забыли. — Механики, каменщики и кузнецы. Самые лучшие и как можно скорее…
Через секунду дворец гудел растревоженным ульем. Анис, подмощенный подушками, со своего ложа раздавал указания. Когда мастеровых доставили, он сам, без посторонней помощи, покинул покои и спустился в лабиринт дворцового подземелья. Несколько месяцев он оставался там с тремя каменщиками, кузнецом и придворным механиком. Еду, вино, необходимые инструменты и материалы доставлял ему один и тот же слуга — больше никого во всем огромном дворце не осталось — таков был последний приказ царя.
Этот слуга рассказывал как-то: спустившись в очередной раз в подземелье, он застал Аниса в глубоком раздумье. Тот сидел спиной к нему, сидел прямо на полу, окутанный до поясницы легкой паутиной, положив руки на колени, и мерно выговаривал медленные слова.
— Уничтожить невозможно… — говорил Анис так, будто вел с кем-то длинный разговор, — спрятать нельзя. То, что спрячет один человек, всегда может найти другой. Пусть ищут… Тайну похоронить нельзя, а я и не буду ее хоронить. Пусть дорога останется открытой. Но каждый, кто пройдет по этой дороге, найдет лишь смерть. Страшную смерть. Пасть захлопнется, спасения не будет. Пасть будет поглощать одного за другим. Год за годом, век за веком. Те, кто жаждут вещи из Тьмы, обретут ее. Но и останутся рядом с ней навсегда. Да будет так.
Работы в подземелье закончились. Из всех шестерых на поверхность вышел лишь один Анис. Механика, каменщиков и кузнеца царь самолично заколол мечом, как только надобность в мастеровых отпала. Изумлялись придворные… Нет, не тому, что Анис после многих лет болезни не разучился держать меч. И не тому, что он, раньше никогда жестокостью не отличавшийся, хладнокровно убил невиновных. Все знали, что делал царь в подземелье, и все знали, что рабочих, создававших такие сооружения, неизменно убивают — чтобы сохранить тайну. Изумление вызвала непонятная милость Аниса к старому слуге, носившему в подземелье пищу и материалы для строительства. Ведь он знал расположение тайного места, хоть и никогда не бывал, конечно, в самом хранилище…
Поднявшись к солнечному свету, Анис вдохнул полной грудью раскаленный воздух — да так и замер с открытым ртом. Он упал на руки придворных уже мертвым — как-то уж необычно быстро обмякшим, словно кто-то невидимый мощным рывком выхватил из него душу…
А старый слуга на следующий же день после смерти царя бесследно исчез. Поговаривали, что владетель из соседнего захудалого царства послал людей выкрасть старика…
— Наверное, этот царек был первым, чьи кости погрузились в зловонную грязь черной ямы… — выговорил Берт и, проведя ладонью по глазам, очнулся.
Что это было? Наваждение? Сон?.. Человеческие эмоции оставляют отпечаток на неживых предметах — он знал это и раньше. А здешние камни пережили много, очень много… Но никогда еще прошлое с такой ясностью не вставало перед Ловцом…
— Проклятое место… — прошептал он, не сводя глаз с жуткого шлема-черепа, — проклятое место…
Теперь все ему стало понятно. Почему-то раньше его нисколько не настораживало странное несоответствие — если Анис желал скрыть, где покоится Кость Войны, зачем ему было оставлять ключ к тайнику? Вряд ли комнату, где малое становится большим, мог построить кто-то еще, кроме самого Аниса.
Повелитель древнего царства открыл путь к тайнику, но идущие по этому пути не догадывались — вовсе не тайник найдут они. А смертельную ловушку, из которой нет выхода. Человек нажимал один из рычагов, и после этого участь его была решена. Иных размалывало между камнями пола и плитой потолка. Иные проваливались в яму, и их страдания длились дольше. Хитрая механика ловушки не душила несчастных быстро — люди умирали от голода, а вовсе не от недостатка воздуха. Ловушка захлопывалась намертво. И открывалась только тогда, когда еще один безрассудный проникал в нее.
Сколько искателей приключений приходило сюда? И все навеки остались здесь… И теперь, когда тайна хранилища вновь открыта, сколько еще людей погибнет?..
Пока кто-нибудь не найдет способа вытащить Кость Войны из этой смрадной ямы.
Пока какая-нибудь нечеловеческая сила не поможет человеку вытащить Кость Войны из ямы.
Факел медленно угасал.
Тьма сгущалась вокруг Берта. Ловец пнул ногой шлем-череп и уселся в грязь.
Где-то наверху глухо заскрежетала каменная плита…
— Святые угодники! Эти дикари думают, что совершают благое дело.
Самуэль, едва живой от ужаса, слабо трепетал в цепких руках пустынных воинов.
«Я для них вовсе не человек! — бились в его голове отчаянные мысли. — Мое тело — всего лишь оболочка! То, что внутри меня, — вот моя истинная сущность! Красный Огонь! Швырнуть меня в огонь для них — все равно что бросить рыбу в воду…»
Языки костра, вздрагивая, тянулись к звездам темно-синего небосвода. Вокруг огня плясали люди в развевающихся белых одеждах. Тени от них вихрем носились по камням, пятнали хлипкие хижины. Женщины, из-за своих черных одежд почти невидимые в темноте, сгрудились кучками. В пляске они не участвовали, зато звонко били в ладоши и выкрикивали что-то тонкими голосами.
В поле зрения Самуэля выплыла широко ухмыляющаяся бородатая физиономия Исхагга. Он прокричал несколько слов на своем языке и радостно закивал, как бы говоря: «Скоро! Уже совсем скоро!»
Господи, что же делать? Они не привязали его к шесту, не развели костер вокруг него, как принято сжигать человека. Они явно намереваются просто швырнуть его в пламя, уверенные в том, что родная стихия сразу примет сущность Красного Огня, соединится с ней, обретя силу, необходимую для снятия проклятия…
Самуэль не сомневался: так оно и будет. Ожидания дикарей вполне оправдаются. С него не сняли одежду: куртка со множеством карманов, напичканных адскими искрами, львиными зевами, пламенем преисподней и прочими оконченными и неоконченными творениями, рванет так, что об этом дне среди народа Исхагга еще долго будут слагать легенды…
Исхагг, не вышедший из транса бешеной пляски, размахивая руками, приближался к воинам, поддерживающим Самуэля.
Кажется, начинается… Самуэль весь похолодел от страха.
«Ничего, — мелькнула в его голове полубезумная мысль. — У меня еще будет время погреться…»
Тревожные крики руимцев привлекли внимание Сета.
Что там еще случилось?
Он отбросил кость, которую сосредоточенно обгладывал, не чувствуя голода, чувствуя лишь насыщение желудка, разумно набирая сил для предстоящих поисков. Поднялся, вытирая измазанные жиром руки об одежду, и окликнул пробегавшего мимо оборванца.
Тот остановился, но не сразу. Пробежал по инерции несколько шагов, обернулся… На мгновение заколебался — словно сомневаясь, стоило ли подходить к Сету — но все же подошел.
— Почему паника? — прикрикнул Сет.
— Дикие… — отводя глаза в сторону, проворчал оборванец.
— Что — дикие? — раздраженно переспросил Сет.
Руимец помедлил с ответом. Сет разглядывал его.
Был этот человек истощенно худ, лохмотья выгоревшей добела одежды не полностью закрывали его тело. В многочисленных прорехах темнела грязная кожа. За веревкой, которая вместо ремня обнимала его пояс, торчали два кривых длинных ножа.
— Затеяли чего-то дикие, — будто бы неохотно пояснил оборванец. — Огни жгут… Может, нападение опять готовят…
Его окликнули свистом. Оборванец дернулся и, не спрашивая позволения, рванул на свист.
— Стой! — негромко приказал Сет. — Стой! — повторил он, ощущая, как непривычная злость закипает в нем. — Я не разрешал тебе уходить!
Оборванец остановился. Он по-прежнему не смотрел на Сета.
— Занять оборону на стенах, — скомандовал Сет. — И Ургольда ко мне. Живо!
— А нету его! — с непонятной истерической веселостью взвизгнул вдруг оборванец. — Нету его! И никого нету из этих… с разрисованными рожами! Собрались тишком и двинули куда-то… Вот так вот!
— Господин…
— А?
— Обращаясь ко мне, изволь говорить: «господин»…
Оборванец нервно хрюкнул и отступил на шаг.
— Северяне ушли! — крикнул он. — Господин! А нам что — подыхать тут? Затащили нас в эту дыру, а здесь… — не договорив, он шумно сплюнул. — Как нам обратно-то? Парни дорогу не знают! Северяне привычные по бездорожью шляться, по звездам и по солнцу путь определять, они не пропадут, а мы?! Домой хотим! Не было такого уговора, чтобы мы здесь головы сложили…
Кто-то еще из руимцев, прислушавшись к разговору, остановился. И этот остановившийся свистнул в сторону, подзывая товарищей…
Сет затравленно заозирался. Страх всплеснулся в нем — но лишь на мгновение. Руки его сами собой покинули обычное убежище за пазухой и крепко сцепились на груди.
— Я сказал: выставить оборону на стенах.
— Мало нас! — опять взвизгнул оборванец.
— Скоро всех до одного перережут… — гукнул еще один из руимцев, подходя ближе.
— Или ночью мертвяки загрызут… — раздался мрачный голос на спиной Сета.
Сет не обернулся.
— Господин, — выговорил он, поймав, наконец, взгляд оборванца с двумя ножами за поясом.
Тот уже не смог отвести глаз.
— Мало нас, господин… — с трудом, утишая голос, сказал он.
Сет посмотрел на второго. Руимец отшатнулся, инстинктивно прикрыв лицо ладонью.
Больше ничего не говоря, Сет направился к полуразрушенному гребню стены, у которой сгрудилась руимская шпана. Два оборванца потащились за ним, словно завороженные, глядя себе под ноги, вяло переставляя ноги, беспрестанно спотыкаясь. Третий, тот, что подошел к Сету со спины, перебегая от одного к другому, испуганным шепотом пытался их тормошить. Ему не отвечали.
Когда Сет подошел к стене, портовые головорезы притихли. Он увидел отсвет далекого пламени, багровым ожогом отраженный на черном небе.
— Слишком далеко, — ровно проговорил Сет. — На всякий случай держать оборону до утра.
Резко повернувшись, он ушел в сторону дворца. Двух оборванцев с одеревенелыми лицами, которые, будто псы, бездумно двинулись ему вслед, удержали. Их били по щекам, кричали в уши… Первым пришел в себя обладатель пары кривых ножей. Сильно вздрогнув от очередной оплеухи, он широко раскрыл глаза и вдруг разрыдался. Второй лишился чувств, рухнул плашмя на землю.
— Я видел… — глядя во тьму, туда, где исчез силуэт человека в черной одежде, проговорил один руимцев. — Рядом стоял. Прямо за ним. Глянул он на Кургузого, тот сам не свой стал. Глянул на Дылду, тот тоже обомлел… Колдун это, братцы. На погибель нас завел. Я о таких слыхивал. Говорят, такие душами человеческими питаются.
— Резать! — бухнул чей-то решительный бас. — Резать и весь разговор. От него вся гниль идет…
— Как его резать, когда он взглядом своим так и вяжет… ни рукой, ни ногой не ворохнуть.
— А подобраться незаметно и ножичком по горлу… Когда спит, — не сдавался бас.
— Да он и не спит теперь совсем.
— Неужто не осилим, ежели вместе навалимся? Лучше уж пусть дикие пиками своими проткнут, чем здесь заживо гнить…
— Видали? Нормальный человек в такую темень без огня ни пса не разберет, а он идет себе… вышагивает… Как тьма его водит…
После этих слов над развалинами повисло недолгое молчание.
— Здесь, — сказал Ургольд, останавливаясь. И поворошил сапогом потревоженные совсем недавно комья темной пыли. — Здесь, — подсветив еще для верности факелом, повторил он.
— Стена-то сплошная, — негромко проговорил воин за его спиной. — Что ж он — сквозь стену прошел?
— Следы тута обрываются…
Ургольд, передав кому-то факел, пудовыми кулаками забарабанил в стену.
— Вроде пусто за ней… — на минуту опустив руки, проговорил он.
Еще несколько ударов пришлись в разные части стены — и вдруг раздался резкий скрежет. Часть стены поднялась вверх, втянулась в открывшийся паз на потолке. Северяне загомонили.
— Бона! — победно выкрикнул Ургольд, но сразу же умерил голос. — Видали как?.. — почти шепотом закончил он.
Минуту все смотрели в черную дыру прохода. Ургольд нервно облизывал губы. Как старший, он должен был идти первым, но не решался сделать шаг. И тут его осенило.
— Ну-ка! — не оборачиваясь щелкнул он пальцами.
Его поняли. Верзила с подсохшими следами ногтей на татуированном лице подтащил к проходу Марту. Рыжеволосая почти не сопротивлялась. Что она могла поделать со здоровенным детиной, который к тому же всю дорогу в темноте не упускал момента, чтобы злобно пнуть ее исподтишка — расплачивался за позорные царапины… Верзила вопросительно оглянулся на Ургольда, тот кивнул.
Марта, подчиняясь мощному тычку громадной ручищи, рыбкой пролетела через порог, исчезла во мраке. Только слышно было, как она звучно шлепнулась на каменный пол.
Следом за ней шагнул верзила. Оказавшись в объятиях темноты, он чего-то забеспокоился и остановился, неуверенно оглянувшись.
— Давай, давай! — хотел сказать ему Ургольд и даже открыл для этого рот, но не успел вымолвить и слова. Плита, открывшая проход, рухнула вниз…
Верзила погиб мгновенно. Северяне инстинктивным жестом только еще подносили ладони к забрызганным кровью лицам, а душа несчастного уже покинула искореженное тело. В полной тишине снова заскрежетал камень — плита поднималась вверх. С нижней ее плоскости капали на порог крупные и тяжелые капли крови.
— Надо это… — хрипло выговорил Ургольд. — Надо… быстро перескакивать… Понятно?
Марта, зашевелившись во мраке, истошно закричала.
Вот он — шанс. Единственный шанс выбраться отсюда, другого уже наверняка не будет.
Последний раз слабо полыхнув, угас факел, и Берт остался в кромешной темноте. Тьма навалилась на него со всех сторон. Он замер, почему-то боясь шевельнуться. И в этот момент услышал мужские голоса сверху. Слов было не разобрать, но он и не силился понять, о чем говорили… Важно было одно: сюда идут!
И тогда сквозь толщу камня к нему прорвался женский крик.
Марта!
Рыжеволосая Марта!
Они притащили ее с собой. Какого черта?!
Перед ним белел в полной темноте громадный череп — будто светился изнутри. Этого света хватало даже на то, чтобы рассеять мглу на расстоянии двух шагов вокруг. Берт нашарил рядом с собой свой меч. «Ловушка захлопывается намертво, — вспомнил Берт. — И открывается только тогда, когда сюда приходит кто-то еще… Но после того, как опустится рычаг, выход остается открытым всего несколько секунд…» «Кость Войны невозможно уничтожить…» — пронеслась еще одна мысль.
Решение созрело в один миг.
Ловец схватил шлем. Голоса наверху звучали все громче — кажется, эти люди спорили о чем-то. О чем?
Два рычага.
Какой из них опустить?
— Правый… — прошептал Берт. — Правый…
А что будет, если они возьмутся за левый рычаг? Ему не хотелось даже думать об этом. Ведь там, в верхней комнате, — Марта…
Ловец, сжимая громадный череп в скользких от пота ладонях, целиком превратился в слух. Сейчас все — его жизнь и жизнь Марты — зависело от выбора людей там, наверху. Один рычаг запустит механизм опускающегося потолка, второй — раздвинет плиты пола.
Секунды тянулись с надрывной болью, будто жилы, подчиняясь клещам палача, медленно покидали его тело.
Наконец наверху надсадно заскрежетало. Дрожь побежала по каменным стенам. И в верхней комнате раскатился многоголосый крик, в который сверкающей нитью вплетался отчаянный женский визг…