В семьдесят пятую годовщину со дня моего рождения я сделал две вещи. Посетил могилу жены. А потом вступил в армию.

Первое оказалось менее драматичным событием, чем второе.

Кэти покоится на кладбище Харрис-крик, расположенном в миле от дома, где я живу и где обитала наша семья. Ни она, ни я не рассчитывали на предстоящие похороны и не зарезервировали место заранее. Спорить с распорядителем было смертельно (как раз то самое слово!) унизительно. Дело кончилось тем, что мой сын Чарли, который, так уж получилось, оказался мэром нашего города, пригрозил, что разобьёт пару-тройку голов, и всё-таки раздобыл участок. В том, что ты отец мэра, есть определённые преимущества.

Итак, могила. Простая и незаметная, с маленькой табличкой вместо памятника. Словно для контраста, Кэти положили рядом с Сандрой Кэйн, которую все и всегда называли Сэнди. Здесь возвышается громадный надгробный камень из отполированного чёрного гранита с фотографией Сэнди, сделанной ещё в те времена, когда она училась в школе. На передней грани памятника нанесена пескоструйным аппаратом слезливая цитата из Китса насчёт смерти, не щадящей молодость и красоту. В этом вся Сэнди — со всеми потрохами. Кэти наверняка немало развлеклась бы, знай она, что Сандра со своим гранитным монументом припарковалась рядом: на протяжении всей жизни Сэнди вела забавное пассивно-агрессивное соперничество с нею. Если Кэти приходила на местную ярмарку домашней выпечки и приносила пирог, Сэнди притаскивала сразу три и не на шутку злилась, когда изделие Кэти продавалось раньше. Возможно, Кэти стоило попробовать решить эту проблему, купив один из пирогов Сэнди. Хотя трудно сказать, к какому это привело бы результату. Не исключено, что, с точки зрения Сандры, это было бы ещё хуже.

Мне кажется, что надгробный памятник Сэнди можно считать последним словом в этом диспуте, этаким заключительным аргументом, который уже не может быть опровергнут, потому что как-никак Кэти мертва. С другой стороны, я что-то не могу припомнить, чтобы кто-нибудь навещал Сандру Кэйн. Через три месяца после её смерти Стив Кэйн продал дом и перебрался в Аризону. При этом его физиономию распирала улыбка шириной в автомагистраль № 10. Спустя некоторое время я получил от него открытку; он сошёлся с женщиной, которая пятьдесят лет назад была порнозвездой. После получения этой немногословной информации я неделю чувствовал себя грязным. Дети и внуки Сэнди живут в соседнем городе, но с тем же успехом они могли бы обитать и в Аризоне — судя по тому, насколько редко они бывают на кладбище. Скорее всего, строки из Китса, начертанные на гранитной плите Сэнди, после похорон не читал никто, кроме меня, когда я проходил мимо.

На могильной табличке Кэти написано её имя — Кэтрин Ребекка Перри, — даты рождения и смерти и слова: «ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ». Я снова и снова перечитываю их при каждом посещении кладбища. Ничего не могу поделать: эти четыре слова так неполно и притом с такой идеальной точностью подводят итог её жизни. Эта фраза ничего не скажет вам о ней: о том, как она встречала каждый день, как работала, чем интересовалась, в каких местах любила путешествовать. Вы никогда не узнаете, каким был её любимый цвет, какую причёску она предпочитала, как голосовала на выборах, каким было её чувство юмора. Вы не узнаете о ней ничего, за исключением того, что она была любима. И это правда. Кэти сочла бы, что этого вполне достаточно.

Я ненавижу визиты сюда. Мне ненавистно то, что женщина, бывшая моей женой на протяжении сорока двух лет, мертва. Что как-то субботним утром на кухне она размешивала в миске тесто для вафель и рассказывала мне о споре, который разгорелся накануне вечером на собрании правления библиотеки, а в следующую минуту уже лежала на полу, дёргаясь в конвульсиях, потому что кровоизлияние разрушило мозг. Мне непереносимо, что её последними словами было: «Чёрт побери, куда же я подевала ваниль?..»

Я ненавижу, что сделался одним из тех стариков, которые ходят на кладбище, чтобы побыть со своей умершей женой. Когда я был намного моложе, то не раз спрашивал Кэти, в чём же может быть смысл таких походов. Груда гнилого мяса и костей, которые когда-то были человеком, — это уже вовсе не человек, это всего лишь груда гнилого мяса и костей. Человек уходит на небеса или в ад, становится всем или — ничем. С таким же успехом можно навещать бок говяжьей туши. С годами понимаешь, что все это, конечно, верно. Только не имеет уже никакого значения. Просто у тебя есть то, что есть.

Я и ненавижу кладбище, и благодарен ему одновременно. Мне ужасно не хватает моей жены. Куда легче тосковать по ней на кладбище, где она существует только мёртвая, нежели во всех тех местах, где она бывала живой.

Я пробыл там недолго. Ровно столько, чтобы почувствовать, что боль все так же остра, несмотря на почти восемь прошедших лет, и также осознать, что у меня ещё много дел, которые нужно делать, а не торчать здесь, как старый никчёмный дурак. Я повернулся и пошёл прочь, не оглядываясь. Это был мой последний визит на кладбище, но мне совершенно не хотелось, чтобы Харрис-крик с этой могилой врезались в память. Потому что, как я уже сказал, здесь Кэти существует только мёртвая. И, значит, воспоминания об этом месте не имеют никакого значения.

Хотя, если подумать, зачисление в армию тоже не отличалось особым драматизмом.

Мой город слишком мал для того, чтобы иметь собственную вербовочную контору. Поэтому мне пришлось отправиться в Гринвилл, окружной центр. Контора по набору рекрутов занимала небольшое помещение в длиннющем здании, заполненном магазинами и офисами. По одну сторону располагался вход в казённый винный магазин, а по другую — заведение татуировщика. Если совершить обход этих заведений в неверном порядке, то завтра утром может выясниться, что ты вляпался в более или менее серьёзные неприятности.

Внутри контора была ещё менее привлекательна, если, конечно, такое возможно. В небольшую комнатку были впихнуты два стола и восемь обшарпанных стульев. Компьютер и принтер, занимавшие тот стол, что побольше, почти скрывали сидящего за ним человека. Маленький столик у стены оказался завален информационными проспектами и старыми номерами «Тайм» и «Ньюсуик». Мы с Кэти побывали здесь десять лет тому назад, но, по-моему, всё осталось на прежних местах; изменились лишь даты на журналах. И, похоже, человек за столом тоже был новым. По крайней мере, я не помню, чтобы у предыдущего вербовщика была такая пышная причёска. И такая внушительная грудь.

Вербовщица была занята. Она печатала что-то на компьютере и не потрудилась поднять голову, когда я вошёл, лишь пробормотала, услышав звук открывающейся двери:

— Подождите, сейчас я вами займусь, — что было, судя по всему, реакцией на звук и служило прекрасным подтверждением павловской теории условных рефлексов.

— Не торопитесь, — ответил я. — Я знаю, что место для меня забронировано.

Эта острота с лёгким налётом сарказма осталась незамеченной и неоценённой, но всё же приятно было ощутить, что я не до конца утратил форму. Я сел перед столом и стал ждать.

— Вы пришли или отправляетесь? — спросила женщина, все так же не глядя на меня.

— Прошу прощения?

— Пришли или отправляетесь? — повторила она. — Пришли, чтобы сделать заявление о намерении вступить в ряды, — раздельно произнесла вербовщица, — или отправляетесь начать службу?

— Ах, так… В таком случае, пожалуй, отправляюсь.

Это наконец заставило её оторвать взор от экрана и посмотреть на меня сквозь довольно толстые стекла очков.

— Вы — Джон Перри, — сказала она.

— Совершенно верно. Но как вы догадались?

Она снова взглянула на экран компьютера.

— По большей части люди, желающие завербоваться, являются в свой день рождения, несмотря даже на то, что у них есть в запасе ещё тридцать дней для выполнения всех формальностей. Сегодня день рождения только у трёх человек. Мэри Вэлори уже позвонила и отказалась подписывать контракт. А на Синтию Смит вы не похожи.

— Очень приятно это услышать.

— И так как вы пришли не для заключения предварительного соглашения, — продолжала она, полностью игнорируя мою вторую попытку сострить, — логично будет предположить, что вы — Джон Перри.

— Я могу быть просто одиноким стариком, заглянувшим к вам наугад, чтобы немного поболтать.

— Таких у нас бывает крайне мало, — ответила женщина. — Они изрядно боятся детишек с демоническими татуировками, которые разместились рядом.

Она наконец отодвинула клавиатуру и обратила все внимание на меня.

— Ну что ж. Будьте добры, покажите какое-нибудь удостоверение личности.

— Но вы ведь уже догадались, кто я такой.

— Мне надо знать наверняка.

В её словах не было даже малейшего намёка на улыбку. Очевидно, необходимость ежедневно иметь дело со старыми болтливыми пердунами выработала в ней привычку всегда оставаться подчёркнуто серьёзной.

Я предъявил водительские права, свидетельство о рождении и национальное удостоверение личности. Она достала из ящика стола планшет, подключила его к компьютеру и пододвинула ко мне. Несколько секунд я сидел неподвижно, ожидая окончания сканирования по ладони. Женщина тем временем засунула моё удостоверение личности в гнездо, находившееся сбоку на клавиатуре, — несомненно, чтобы сверить показания своего прибора с теми, что были заложены в мою карточку.

— Вы — Джон Перри, — сказала она после долгой паузы.

— Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — заметил я.

И опять она не обратила внимания на шутку.

— Десять лет назад, во время ознакомительной процедуры, предшествовавшей подписанию вами заявления о намерении, вам была предоставлена информация о Силах самообороны колоний и о долге и обязательствах, которые вы примете на себя, вступив в ряды ССК, — продекламировала она.

По её тону было ясно, что эти слова ей приходится произносить каждый день на протяжении большей части её профессиональной деятельности.

— В дополнение к этому за истёкший период времени вам направлялись материалы, дополненные свежей информацией, предназначенной для того, чтобы напомнить о долге и обязательствах, с которыми вы должны будете согласиться. Нуждаетесь ли вы в дополнительной информации относительно данного пункта или же готовы заявить, что полностью понимаете долг и обязательства, которые намерены возложить на себя? Хочу поставить вас в известность, что вы не подвергнетесь никаким штрафным санкциям в случае, если запросите наиболее современные материалы или же решите не вступать в ряды ССК в данный момент.

Я вспомнил ознакомительную сессию. Первая часть заключалась в том, что кучка пожилых горожан расположилась на складных стульях в зале Гринвиллского городского клуба, чтобы жевать пончики, запивая их кофе, и слушать аппаратчика ССК, который монотонно рассказывал об истории космических колоний человечества. Затем он раздал присутствовавшим брошюры о жизни военнослужащих ССК. Судя по тощим книжечкам, эта жизнь мало чем отличалась от военного быта в любой другой армии. Задавая вопросы, мы узнали, что он никогда не служил в ССК, а был нанят лишь для проведения таких вот просветительских мероприятий в долине Майами.

Второй частью ознакомительной сессии оказалось краткое медицинское обследование. Явился доктор, который взял у меня кровь, соскоб с внутренней части щеки и сделал сканирование мозга. Очевидно, я был признан годным. С тех пор я ежегодно получал по почте точно такую же брошюру, как та, которую мне дали на первом собеседовании. Начиная со второго экземпляра, я стал их выбрасывать. И с тех пор не раскрыл ни одной.

— Я понимаю, — сказал я.

Она кивнула, достала из ящика несколько листов, ручку и придвинула все это ко мне. Документ содержал ряд пространных параграфов, под каждым из которых было оставлено место для подписи. Нечто похожее я подписывал десять лет тому назад, чтобы подтвердить, что я понял, во что влипаю.

— Я сейчас зачитаю вам нижеследующие параграфы, — сказала женщина. — В конце каждого, если вы понимаете и соглашаетесь с тем, что было прочитано, прошу вас подписаться и проставить дату в специально отведённой строчке. Если у вас есть вопросы, будьте любезны задавать их после окончания чтения данного пункта. Если в итоге вы чего-то не поймёте или с чем-то не согласитесь, не подписывайте документ. Пока всё понятно?

— Да, — ответил я.

— Очень хорошо, — констатировала она. — Параграф первый: я, нижеподписавшийся, признаю и отдаю себе полный отчёт в том, что я, свободно и по собственной воле, без всякого принуждения, изъявляю желание вступить в ряды Сил самообороны колоний на срок службы не менее двух лет. Помимо этого я понимаю, что срок службы может быть продлён в одностороннем порядке Силами самообороны колоний вплоть до восьми дополнительных лет в случае состояния войны или непосредственной угрозы войны.

Пункт о продлении «до десяти лет» не явился новостью для меня — я всё же раз или два читал присылавшиеся мне брошюрки, — но сейчас задумался о том, сколько людей не обратило внимания на эти слова. А из тех, кто обратил, многие ли считали, что им действительно придётся состоять на службе столько лет. Лично я думал на этот счёт, что ССК не стали бы упоминать о десяти годах, если бы не были уверены, что такой срок им понадобится. Из-за карантинных законов очень мало известно о колониальных войнах. Но даже из тех крох информации, которые доходят до нас, совершенно ясно, что в космосе сейчас вовсе не мирное время.

Я расписался.

— Параграф второй: я отдаю себе полный отчёт в том, что, добровольно предлагая зачислить себя в ряды Сил самообороны колоний, я соглашаюсь иметь дело с оружием и использовать его против врагов Союза колоний, в числе которых могут оказаться и вооружённые силы других представителей человечества. Я обязуюсь на протяжении всего срока службы не отказываться иметь дело с оружием и применять его в соответствии с полученными мною приказами, не ссылаясь на религиозные или моральные соображения с целью уклониться от боевой службы.

Интересно, много ли народу вступают волонтёрами в армию, а затем объявляют себя уклонистами и требуют поблажек, ссылаясь на политические или религиозные убеждения? Я расписался.

— Параграф три: я отдаю себе полный отчёт и соглашаюсь с тем, что буду добросовестно и незамедлительно выполнять приказы и распоряжения вышестоящих начальников и командиров, как это предусмотрено сводом уставов Сил самообороны колоний.

Я расписался.

— Параграф четыре: я отдаю себе полный отчёт в том, что, добровольно вступая в ряды Сил самообороны колоний, я соглашаюсь на любые хирургические и терапевтические операции или процедуры, которые Силы самообороны колоний считают необходимыми для повышения боевой готовности.

Этот пункт был самым главным. Именно из-за него бесчисленное множество семидесятипятилетних стариков, в числе которых сегодня оказался и я, ежегодно ставили свои подписи в этом документе.

Когда-то давным-давно я сказал моему дедушке, что к тому времени, когда я достигну его возраста, откроются возможности продлевать человеческую жизнь до поразительного срока. Он посмеялся надо мной и ответил, что в своё время тоже нисколько не сомневался в этом и тем не менее состарился и одряхлел в положенный срок. А теперь и я тоже сделался стариком. Проблема преклонных лет состоит не в том, что из строя выходит одна треклятая деталь за другой, — из строя выходит все вместе, одновременно. Ты не можешь прекратить стареть. Генная терапия, пересадка органов и пластическая хирургия — все это достаточно серьёзные оборонительные меры против старости. Но от времени не убежишь. Тебе ставят новое лёгкое, но вдруг сбой даёт сердечный клапан. Ты получаешь новое сердце, а печёнка увеличивается, как надувной детский бассейн. Заменишь печень — лопнет сосуд в мозгу. Вот он, козырный туз старости, — ведь люди все ещё не научились пересаживать мозги.

Некоторое время назад средняя продолжительность жизни дошла до девяноста лет. Мы прибавили почти двадцать лет к библейскому «трижды по двадцать и ещё десяток», и тут Бог, похоже, решил топнуть ногой. Люди способны жить дольше, и довольно часто так и происходит, но, к сожалению, последние годы своей жизни человек всё же немощен и болен. Так что здесь ничего не изменилось.

Посудите сами: в двадцать пять, тридцать пять, сорок пять или даже пятьдесят пять лет ты всё ещё можешь оптимистически расценивать свои шансы в противостоянии с миром. Когда тебе сравняется шестьдесят пять и твоё тело начнёт ускоренно приближаться к неизбежному физическому крушению, разговоры о таинственных «хирургических и терапевтических операциях или процедурах» уже начинают вызывать известный интерес. А потом ты подходишь к семидесятипятилетнему юбилею. Почти все твои друзья уже мертвы. Тебе заменили по меньшей мере один из главных органов. Четыре раза за ночь приходится вставать, чтобы помочиться. Ты не в состоянии подняться по одному-единственному лестничному маршу, не испытав лёгкого головокружения, — и при всём этом тебе говорят, что вы, мол, находитесь в довольно хорошей форме для вашего возраста!

Возможность обменять такое существование на десять лет полноценной жизни, пусть даже проходящей в условиях войны, начинает походить на сделку с дьяволом. Особенно стоит учесть, что если ты не согласишься на эту сделку, то через десять лет тебе сравняется восемьдесят пять. И тогда единственное различие между тобой и лежалой изюминой будет заключаться в том, что, хотя вы оба покрыты глубокими морщинами и не имеете простаты, изюмина, в отличие от тебя, простаты никогда и не имела.

Так каким же образом в ССК умеют обращать вспять процесс старения? Никто здесь этого не знает. Земные учёные, несмотря на все старания, не могут понять, как это делается, и добиться подобных результатов. Представители ССК никогда не спускаются на Землю, и поэтому ты лишён возможности побеседовать с ветераном. На планетах лишь набирают новобранцев. Одним словом, как бы там ни было, все медицинские фокусы, которые используют колонисты, изобретены в зонах, контролируемых исключительно властями ССК, вне пределов влияния глобального и национальных правительств. Поэтому никакой помощи от Дяди Сэма или кого-нибудь ещё ты в своих поисках не получишь.

Время от времени законодательный орган, президент или какой-нибудь диктатор решает запретить вербовку новобранцев до тех пор, пока Силы самообороны колоний не поделятся своими секретами. Командование ССК никогда не спорит; оно упаковывает имущество своих представительств и освобождает помещения. В один прекрасный день все семидесятипятилетние жители этой страны отправляются за рубеж в продолжительную турпоездку, из которой так и не возвращаются. ССК не даёт никаких объяснений, никаких намёков, никакой почвы для догадок. Если ты хочешь узнать, как они снова делают людей молодыми, ты должен подписать договор.

Я расписался.

— Параграф пятый: я отдаю себе полный отчёт в том, что, вступая в ряды Сил самообороны колоний, я прекращаю своё гражданство в качестве субъекта национальной, политической и правовой среды, в данном случае Соединённых Штатов Америки, а также лишаюсь привилегии постоянного обитателя, которая позволяет мне проживать на планете Земля. Я отдаю себе полный отчёт в том, что моё гражданство будет впредь передано в общую юрисдикцию Союза колоний и локальную — Сил самообороны колоний. Я далее признаю и отдаю себе полный отчёт в том, что, прекращая моё местное гражданство и отказываясь от планетарной привилегии постоянного обитателя, я попадаю под безусловный запрет последующего возвращения на Землю и после завершения моего срока службы в составе Сил самообороны колоний останусь на постоянное жительство в любой колонии, куда буду распределён Союзом колоний и/или Силами самообороны колоний.

Более понятно содержание этого параграфа можно передать одной фразой: ты никогда больше не вернёшься домой. Это ключевой пункт карантинных законов, которые были введены Союзом колоний и ССК под официальным предлогом защиты Земли от различных ксенобиологических происшествий наподобие эпидемии болезни Кримпа. В то время все обитатели Земли единодушно поддержали этот закон. Даже смешно подумать, насколько недалёким становится в массе своей население планеты, когда треть её мужского населения в течение всего лишь года лишается способности к продолжению рода. Теперь люди относятся к своей изоляции с куда меньшим энтузиазмом: им стало скучно на Земле, они хотят посмотреть, что делается в других частях вселенной. Бездетный Великий Дядюшка Уолт давно и прочно забыт. Но ни у кого, кроме Союза колоний и ССК, нет космических кораблей со скачковыми приводами, позволяющими осуществлять межзвёздные путешествия. Такие вот дела.

Из-за этого соглашение о колонизации какого-то места, на которое тебе укажет Союз колоний, превращается в чистейшей воды формальность: ты волей-неволей отправляешься туда, куда тебя везут. Будущему колонисту не стоит рассчитывать на то, что ему позволят самому вести звездолёт.

Побочным эффектом карантинных законов и монополии на скачковые приводы является практическая невозможность осуществления связи как между Землёй и колониями, так и между самими колониями. Единственный способ — пересылка сообщений на судах со скачковым приводом. Хотя ССК не слишком охотно соглашаются на подобные контакты между планетарными правительствами, но других вариантов просто не существует. Вернее, можно установить тарелку радиотелескопа и ждать, пока она перехватит соответствующие сигналы. Но даже до Альфы — ближайшей к Земле колонии — восемьдесят три световых года. Так что обменяться с соседней планетой сплетнями насчёт последних событий не так-то просто.

Я никогда не любопытствовал на этот счёт, но всё же склонен считать, что именно этот параграф заставляет большинство отказываться от своего первоначального намерения. Одно дело решить, что ты снова хочешь стать молодым, и совсем другое — навсегда отвернуться от всего, что ты когда-либо знал, от всех, с кем когда-либо встречался и кого любил, от всего опыта, накопленного на протяжении семи с половиной десятилетий. Попрощаться со всей своей минувшей жизнью — чертовски непростое дело.

Я расписался.

— Параграф шестой и заключительный, — прочитала вербовщица. — Я знаю и отдаю себе полный отчёт в том, что через семьдесят два часа после окончательного подписания этого документа или же после моего выезда с Земли посредством транспорта Сил самообороны колоний, независимо от того, что произойдёт раньше, я буду считаться умершим, согласно положениям закона на территории всех политических субъектов, с которыми в настоящее время осуществляю юридическое взаимодействие; в данном случае — штата Огайо и Соединённых Штатов Америки. Все без исключения материальные активы, имеющиеся в моей собственности, поступят в распоряжение соответствующих органов, согласно положениям закона. Все обязательства или ответственность перед законом, которые, согласно действующему законодательству, должны быть аннулированы в связи со смертью гражданина, аннулируются. Все предыдущие юридические документы, равно как благоприятного, так и порочащего характера, будут тем самым отменены. Все имеющиеся долговые обязательства будут, согласно закону, списаны. Я знаю и отдаю себе полный отчёт в том, что, если я ещё не принял должных мер для перераспределения моих активов, то по моему запросу Силы самообороны колоний обеспечат меня юридической и финансовой помощью, которая позволит завершить необходимые процедуры в течение семидесяти двух часов.

Я расписался. Теперь мне осталось жить семьдесят два часа. Фигурально выражаясь.

— Что будет, если я не покину планету в течение семидесяти двух часов? — осведомился я, возвращая бумаги вербовщице.

— Ничего, — ответила она, забирая листочки. — За исключением того, что поскольку вы с юридической точки зрения мертвы и вся ваша собственность будет передана новым владельцам, согласно вашему волеизъявлению, то ваши права на пользование услугами здравоохранения и различные социальные блага будут отменены или переданы наследникам. Как юридический мертвец, вы не имеете никакого законного права на защиту со стороны общества от любых посягательств, начиная от клеветы и кончая убийством.

— Получается, что кто-нибудь может запросто подойти и прикончить меня и это не будет иметь никаких юридических последствий?

— Думаю, не так, — сказала женщина, задумавшись на пару секунд. — Если кто-нибудь убьёт вас, когда вы будете юридически мертвы, то, полагаю, здесь, в штате Огайо, это может быть расценено как осквернение могилы.

— Восхитительно, — усмехнулся я.

— Однако, — продолжала она до отвращения равнодушным тоном, — обычно до таких крайностей дело не доходит. В любой момент — до истечения семидесяти двух часов — вы можете просто-напросто отменить своё решение о вступлении в армию. Достаточно позвонить мне сюда. Если меня не окажется на месте, назовите автоответчику своё имя. Как только мы удостоверимся, что с просьбой об аннулировании вербовочного документа обратились именно вы, договор будет расторгнут. Только имейте в виду, в таком случае вы навсегда лишаетесь возможности завербоваться. Повторная процедура невозможна.

— Это я тоже понял, — сказал я. — Теперь вы, наверно, должны привести меня к присяге?

— Ничего подобного, — отрезала женщина. — Я должна всего лишь обработать эту форму и вручить вам билет.

Она снова склонилась к своему компьютеру, несколько минут печатала, а затем нажала «ВВОД».

— Сейчас компьютер оформляет ваш билет, — пояснила она. — Это займёт несколько минут.

— Отлично, — отозвался я. — Вы позволите мне задать вам вопрос?

— Я замужем, — резко бросила она.

— Вообще-то я собирался спросить совсем не об этом. А что, к вам действительно обращаются с такими предложениями?

— Всё время, — с ударением заявила она. — Это ужасно раздражает.

— Сочувствую вам, — сказал я. Она кивнула в ответ.

— Но я собирался спросить, приходилось ли вам когда-нибудь встречаться хоть с кем-нибудь из ССК.

— Вы имеете в виду, кроме новобранцев?

Я кивнул.

— Нет. ССК содержит здесь корпорацию, которая занимается вербовкой, но никто из нас не числится в армии. Я думаю, даже генеральный директор. Мы получаем всю информацию и материалы от сотрудников посольства Союза колоний, а не напрямую из ССК. По всей видимости, они вообще не бывают на поверхности Земли.

— А вас не тревожит, что вы работаете на организацию, с которой никогда не имели прямого контакта?

— Нет. Работа нормальная, а платят просто на удивление хорошо, особенно если учитывать, как мало денег они тратят на содержание этой лавочки. Но ведь и вы собираетесь вступить в организацию, о которой не знаете ровным счётом ничего. Вас это не тревожит?

— Нет, — признался я. — Я уже стар, моя жена умерла, и я не вижу особых причин оставаться здесь дальше. Вы-то сами намерены записаться, когда придёт время?

Женщина пожала плечами:

— Я ничего не имею против старости.

— Я тоже ничего не имел, пока был молод. Эта мысль пришла ко мне вместе со старостью.

Принтер её компьютера негромко зажужжал, и из него выползла картонка делового вида, похожая на банковскую карточку.

— Вот ваш билет. Он же служит удостоверением личности. Тут написано, что вы Джон Перри, новобранец ССК. Не потеряйте. Ваш шаттл отбывает прямо от этого офиса через три дня. Вас доставят в Дейтонский аэропорт. Отправление в восемь тридцать утра. Мы надеемся, что вы подойдёте сюда заранее. Вам разрешат взять только одну не слишком большую сумку, так что постарайтесь тщательно отобрать вещи.

Из Дейтона вы одиннадцатичасовым рейсом вылетите в Чикаго. Там в два часа дня будет пересадка на Найроби. Разница во времени с Найроби составляет девять часов, значит, вы прилетите туда примерно в полночь по местному времени. Вас встретит представитель ССК, и у вас будет выбор: или двигаться дальше с «бобовым зёрнышком», которое отправляется в два часа ночи, или отдохнуть и отправиться девятичасовым «зёрнышком». А там вы окажетесь уже в руках ССК.

Я взял билет.

— Что мне делать, если какой-нибудь из этих перелётов задержат или отменят?

— За все пять лет, которые я тут работаю, ни один рейс не задержался хотя бы на минуту.

— Ничего себе! — воскликнул я. — Готов держать пари, что поезда у ССК тоже всегда ходят строго по расписанию.

Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.

— Вы знаете, — сознался я, — всё время, пока я здесь находился, я пытался как-нибудь сострить.

— Я знаю, — ответила женщина. — К великому сожалению, чувство юмора у меня хирургически ампутировали ещё в раннем детстве.

— О… — протянул я.

— Это шутка. — Она поднялась и протянула мне руку.

— О… — повторил я и пожал расслабленную ладонь.

— Поздравляю вас, новобранец, — сказала она. — Желаю вам удачи там, на звёздах. Я говорю совершенно искренне, — добавила она.

— Спасибо, — ответил я, — я это ценю.

Женщина кивнула и тут же снова села и уставилась в экран компьютера. Это значило, что я получил разрешение уйти.

Выйдя на улицу, я увидел пожилую женщину, которая пересекала площадку для стоянки машин, направляясь к двери вербовочной конторы.

— Синтия Смит? — спросил я, подойдя к ней.

— Да, — удивилась она. — А откуда вы знаете?

— Я только хотел поздравить вас с днём рождения, — сказал я и указал в небо. — Возможно, мы с вами ещё встретимся там.

Она улыбнулась, поняв, что я имел в виду. Всё же сегодня мне удалось заставить улыбнуться хотя бы одного человека. Дела, похоже, налаживались.