Солнечный луч пробежался по полу и скользнул на кровать. Вышеупомянутая кровать представляла собой столь пренеприятное зрелище, что луч поспешно скользнул дальше, как будто в надежде найти что-нибудь более достойное своего чистого света. Луч застал эту развороченную кровать далеко не пустой. В кровати лежало тело. Тело не подавало ни малейших признаков жизни: глаза закрыты, пульса нет, бледная, я бы сказал даже синяя (хотя мне видно плохо) кожа и ни намека на дыхание. Грудная клетка совершенно неподвижна, кровь по жилам не льется. Тело можно было бы назвать трупом, если бы не одно «но»… Тело принадлежало мне! При этом ничего общего я с этим телом не ощущал. Я его не то что не чувствовал, я его в общем-то даже не видел. Единственным «окном», соединяющим мое сознание с внешним миром, был приоткрытый на один миллиметр правый глаз. Через него-то, как через иллюминатор, я и обозревал свое тело да еще огромный красный глаз на стене.

Заметил я свое странное состояние за несколько секунд до появления лучика. Представьте себе, каково проснуться, совершенно не ощущая своего тела. Сначала мне показалось, что я умер. Однако, скорее всего просто по инерции, у меня дернулся глаз, и я понял, что еще не все потеряно. Хотя теперь я понимаю, что это была лишь последняя предсмертная судорога. Как я могу предположить, мое тело решило умереть и забыло сообщить о своих намерениях моей душе.

Я попытался напрячь все силы и встать. Бесполезно. Попробовал двинуть рукой… ногой… хоть пальчиком… Не чувствую. Некоторое время ушло на попытки скосить глаз, но обозреваемая мною картина не сдвинулась ни на миллиметр. Ни дышать, ни сопеть, ни кричать тоже не удавалось. Странное дело, я считал, что, если умер, душа спокойно отделяется от тела и улетает. У меня же все не по-человечески.

Хотя, опять-таки, я могу предположить, что, возможно, все умирающие видят окружающий мир и после смерти, как я. И лежат вот так же неподвижно бессчетное количество времени. И глаз красный все как-то странно на меня смотрит…

Только сейчас я заметил, что в зрачке нарисованного глаза торчит зеленый перстень. Тот самый, который я недавно, как выяснилось, получил почтой по ошибке. Я вдруг запоздало удивился, что совершенно не думал о нем и о его местонахождении в последнее время. После того как я его достал из конверта и рассмотрел, он как бы перестал для меня существовать. Только как факт. Дескать, был… получил… посмотрел… и все! А куда я его положил и почему во время обысков его никто не нашел, я не знал. Только сейчас, когда я увидел его, я вспомнил, как ни с того ни с сего взял и бросил его через плечо сразу после того, как рассмотрел. Причем именно в сторону той стены, на которой ныне красовался глаз. Я так удивился, что задумался над этим фактом довольно надолго…

Прошло уже часа три. Хотя, возможно, для меня время летит медленнее или, наоборот, быстрее. Уверенным я не могу быть ни в чем. Кто-то уже с десяток минут стучал в Дверь, но открыть было некому. Я задумался о смысле жизни. Мысли текли на удивление быстро, и вообще… слишком много появляется умных мыслей. Это не к добру. Мне кажется, что прошло еще часа два моего субъективного времени. Я однозначно решил, что мы живем не просто так, но зачем, — решил не думать, становилось страшно. Решил поразмышлять о чем-то более насущном. Долго думал о «Братстве по крови» и пришел к некоторым выводам. То ли я стал таким умным, то ли раньше об этом просто не задумывался, но есть возможность, что братству я нужен был вовсе не как переводчик. Да и мое одиночество дело десятое. Мало ли в нашем доме одиноко живущих людей? Вот документы, украденные у соседки — это понятно. Наверняка ее муж занимался какими-то важными исследованиями для правительства. Не исключено, — что перстнями или чем похуже. Иначе зачем бы ему прислали конверт с перстнем? Если его вообще-то прислали именно ему, в чем полной уверенности нет. Вот пригласить бы Клавдию Степановну на допрос с пристрастием в Агентство. Они бы со своим экспериментальным гипнозом быстренько проверили все ее слова.

Тут на меня опять нахлынула апатия. Тело-то не двигается. Я бы даже сказал точнее — оно мертво! Как же я теперь без тела-то? Никакой связи с внешним миром. А то ведь еще возьмут и закопают…

Прошло еще пятнадцать минут, когда послышался скрип в прихожей. Судя по тому, что никто не звонил — гости явно незваные. Однако единственное, что я вижу, — кусок своего бренного тела и стену. Так что, когда сзади послышались шаги, я только мысленно вздохнул и стал ждать.

Кто-то тихо крался. Неумело, постоянно натыкаясь на разбросанные вещи, но все же явно пытаясь красться. Прошло минуты две, прежде чем этот кто-то почувствовал себя немного увереннее и подошел к моей кровати. К сожалению, мой круг зрения не позволял увидеть гостя. Вскоре послышались звуки передвигаемых предметов и шуршание, которое не оставляло никаких сомнений о характере проводимых в комнате работ. В моем неудобном положении мне не оставалось ничего иного, кроме как превратиться в слух.

По правде говоря, хотя я старался об этом не задумываться, возможно, мне придется «превратиться в слух» надолго, если не навсегда.

Гость явно не собирался отдыхать. Послышались звуки передвигаемой мебели и падения тяжелых предметов. По шагам я следил за передвижениями гостя и примерно представлял, что он делает в данный момент: вот он скидывает недавно расставленные мною на полки книги, вот он открывает двери стенного шкафа и раскидывает одежду. Я очень надеялся, что он не додумается залезть за трубу батареи, ведь именно туда, как я недавно вспомнил, я спрятал небольшую сумму денег на черный день еще год назад. Но вот послышались удаляющиеся шаги, гость ушел, оставив меня снова наедине со своим страхом.

Едва стихли шаги, как я начал даже скучать по своему незваному гостю. Единственное, что меня ставило в тупик, так это то, что его не смутило присутствие моего бренного тела на постели. За все двадцать-тридцать минут, что он был в квартире, только один раз он задержался рядом со мной, да и то на секунду.

Черт, о чем я думаю? Нужно думать о том, что делать дальше. Хотя, вообще-то, я делать ничего не могу… Разве что созерцать глаз, немигающе смотрящий на меня со стены.

Прошло немало времени. Я много думал. Думал обо всем: начиная от школьных годов и заканчивая сегодняшним днем. Обдумывал все свои ошибки, все победы и поражения. Долго думал о перстнях и о работе в Агентстве. До меня только теперь дошло, что эта работа может быть очень интересной, и даже более того: она может стать моим призванием, с нынешними-то моими способностями. Ведь даже несмотря на все проблемы, последние дни были захватывающими. Это было именно то, о чем я мечтал еще в детстве, читая под одеялом фантастические рассказы: приключения (увы, небезопасные), девушки (к сожалению, выбирающие других), сверхспособности (скорее причиняющие вред, чем пользу) и загадки (которые лучше и вовсе не разгадывать). И все же в этом был свой шарм. Все это было бы даже неплохо… если бы не мое нынешнее положение. И еще я неожиданно вспомнил, что видеть в темноте я начал до того, как на меня надели перстень. Да и солнце мне уже начинало мешать на обратном пути из Киева, когда никаких перстней и в помине в моей жизни не было. Неужели гипноз может повлиять таким образом?..

Мои мысли уже начали разбредаться. Я уже не мог рассуждать так четко, как несколько часов назад. Да и не хотелось. Меня охватила апатия. Мне кажется, что я сошел бы с ума, пролежи еще несколько часов неподвижно в одиночестве. Но меня спасли события, которые произошли в ту секунду, когда, моя апатия проходила последнюю стадию. Сначала зазвонил телефон. Он звонил раз восемь, минут по пять. Мне даже стало интересно, кому я так сильно понадобился. Едва стих последний звонок телефона, как кто-то начал барабанить в дверь. Терпения явно кому-то не хватило, потому что буквально через минуту в двери повернулся ключ и она скрипнула открываясь. Я примерно догадывался, кто это мог быть, но хотелось проверить свою догадку…

И я оказался почти прав. В коридоре раздался зычный голос:

— И какого черта вы притащили меня сюда?! Если этот придурок не хочет идти в лабораторию, приведите его под дулами автоматов, хоть целую армию вызовите, но приведите… Так ведь нет! Зачем им армия, когда есть профессор. И задолженности по зарплате за год ему не придется отдавать. Ну что уставился? Иди вперед! Тоже мне защитники отечества, несчастного ученого в самое пекло пускают, — в коридоре послышалась возня, которой обычно сопровождается потасовка.

Я сразу узнал горластого Нестерова. Оказывается, это он настолько по мне соскучился, что решил сам заехать за мной. Как мило. Может, он еще и кофе в постель принесет?

Раздались шаги, и кто-то быстро приблизился к постели.

— Простите, но он же мертв, — раздался незнакомый голос.

— Как это мертв?! — гаркнул Нестеров.

Неожиданно картина, раскрывающаяся перед моими не совсем зрячими очами изменилась, и в поле моего зрения возникла красная и злая физиономия.

— Вот засранец! И вправду мертв… минуточку, да, судя по состоянию тела, он мертв не один день! Вот и характерная колотая рана.

Колотая рана? Помнится, я ложился спать весьма здоровым. Ну уж колотых ран точно не было, я бы наверняка заметил. Да и мертвым я себя в последние несколько дней не ощущал. Больным — да, без сознания — тоже бывало, но чтобы мертвым!

— Нет, ну это надо! — со злостью воскликнул ученый. — Он что, специально сдох?! Да у меня одних тестов было подготовлено на ближайший месяц шестьдесят штук, не говоря уже о… Да я бы его за это сам убил, если бы он не был уже мертв! Хотя… Нужно его срочно забирать в лабораторию, пока не приехали местные власти. Они, конечно, никогда не торопятся, но черт их знает. Эй, капитан, или как там тебя, заворачивай его в ковер, который висит на стене, и тащи в машину.

Я даже обрадовался тому, что меня сейчас отвезут в лабораторию. Может быть, там они смогут мне помочь. В конце концов, есть же современная техника. Да и должны же они понять, что одной колотой раной меня не убить. Ведь от десятка пулевых ранений я очухался.

В этот момент из коридора раздался удаляющийся голос Нестерова.

— …может, мы еще успеем провести тесты на спинном мозге, да и опыты на мозжечке куда удобнее ставить со снятой черепной коробкой…

Весь мой оптимизм куда-то пропал.

С распиленной черепной коробкой я красивее выглядеть не стану, да и шляпу неудобно носить. Нет, ну какая же зараза этот Нестеров! Сначала экспериментальный гипноз, теперь, значит, черепная коробка! Ну, погоди! Вот только оживу, встану и так отделаю! У тебя не то что детей не будет, ты у меня всю жизнь под капельницей лежать будешь! Да я тебя…

— Ну и бардак тут у него. До чего же люди доходят. Такой помойки я даже в квартирах наркоманов не встречал, — неожиданно поведал кому-то уже знакомый мне по голосу капитан.

— И не говори. Чего только один глаз на стене стоит. Такая мерзость.

— Напоминает бред сумасшедшего, не находишь? — послышался голос с прибалтийским акцентом.

И этот голос тоже кажется знакомым. Но откуда?

— Глаз? Фу какая гадость. А я и не заметил его под ковром.

Под чем?! Никакой ковер глаз еще минуту назад не прикрывал. Сейчас, правда, я ничего сказать не могу, потому что вижу теперь только потолок.

— И не говори, — опять послышался знакомый голос.

Ну, где же я его слышал?

— В этот ковер мы его и завернем, — сказал капитан. — А зачем тебе?..

Послышался глухой удар и тут же за ним звук падающего тела. Не моего. Перед тем как на меня набросили ковер, меня перевернули и я успел увидеть лицо человека, только что оглушившего, а может, и убившего капитана. Лицо было мне незнакомо. Но вот голос я вспомнил. И ошибиться я не мог. Сначала меня сбил с толку прибалтийский акцент, но этот голос я не мог забыть. Это был человек, которого я называл Колдуном.

Если честно, то я даже немного обрадовался. Уж этот-то должен догадаться, что я почти жив… ну, по крайней мере, еще мыслю, а значит, существую. Может, хотя бы он захочет услышать мои мольбы о пощаде, прежде чем убьет, а для этого меня придется оживить. Учитывая то, что он делал на дискотеке, для него это пара пустяков. Хотя, судя по тому, что творил на дискотеке я, это и для меня должно быть плевым делом. Но все же я с надеждой стал ждать, что же будет дальше. Хуже-то быть не может, так что бояться нечего…

— Значит, все-таки подох… — неожиданно услышал я совсем рядом с собой огорченный голос.

А я уж понадеялся…

— Перстенек-то мой тебе теперь не понадобится, я думаю? — с издевкой добавил Колдун.

Я, естественно, молчал.

— Так я и думал…

Послышался шорох, и мой взгляд сместился с ближней стены на потолок. Однако мне было все равно. Я вдруг вспомнил о том, что говорил мне Нестеров. Ведь когда снимают перстень, человек умирает. С другой стороны, я-то вроде уже и не живой. Хотя и мертвым меня назвать язык не поворачивается. Особенно у меня…

Но тут мне стало совсем не до размышлений. Я увидел, как Колдун, наконец появившись в поле моего зрения, берет мою руку с перстнем. Я так сосредоточенно следил за движениями его рук, что время замедлило свой бег. Я отчетливо видел, как он одной рукой сильно сжимает мою кисть, а другой со всей силы дергает за перстень. И перстень, блеснув мне напоследок красной искоркой, легко слетает с моего пальца. Видимо, Колдун и сам не ожидал, что перстень так легко снимется, потому что он слегка покачнулся, не удержав равновесие, упал и выругался.

Мертвее, чем я уже был, я не стал. Значит, либо я уже и так совсем мертв, либо что-то тут не так.

Видимо, так решил и Колдун, потому что он окинул мое бренное тело подозрительным взглядом и, неожиданно резко приблизив свое лицо к моему, распахнул мои веки. Если бы я мог, то, наверное, сказал бы спасибо. Теперь я мог наконец рассмотреть Колдуна получше и увидеть, что одет он в милицейскую униформу, как и человек, лежащий недалеко от меня. Жив капитан или мертв, я не знал. Колдун же, так ничего интересного в моих глазах не увидев, убрал перстень в карман и подошел к оглушенному милиционеру. Неожиданно он незаметным движением привел тело в вертикальное положение и похлопал его по щекам.

— А?..

Милиционер слегка сонно открыл глаза, пытаясь понять, что происходит.

— Ты чего задумался? — совершенно спокойно спросил Колдун.

— Я? А… ну да… Ну что, понесли, что ли? — пришел в себя милиционер.

— Сначала нужно его в ковер замотать, — напомнил Колдун.

— Ага. Давай. Я разложу ковер, а ты тело к нему подтащи…

Из ковра слышимость была очень низкая. Если быть точным, то я вообще ничего не слышал, кроме двигателя машины, на которой меня куда-то везли. Мне почему-то с сожалением подумалось, что везут меня вовсе не в морг. Мне так стало себя жалко, что я даже прослезился… мысленно…

За переживаниями я не заметил, как мое тело вынесли из машины и понесли куда-то. Судя по всему, в лабораторию, потому что когда меня вытащили из ковра, то первым, что я увидел, был стол с какими-то колбами и прочей фигней, которая так всех интриговала на уроках химии в школе.

Положили меня конечно же на операционный стол, потому что надо мной светила огромная лампа, типичная для операционных, как их показывают в фильмах.

— Ну что? — послышался голос, в котором я легко узнал Сергея Ивановича, по всей видимости пришедшего проведать «больного».

— Мертвее не бывает, — ответил уже начинающий меня раздражать Нестеров.

— Лидии пока что лучше не говорить. Боюсь, она слишком болезненно воспримет известие о его смерти. Тем более удачно, что она как раз сегодня уехала на оперативку в Киев.

Надо мной появилось озабоченное лицо главного.

— Нужно ее там ненадолго задержать… на недельку-две.

— Без проблем, — с готовностью ответил доктор. — Тем более там как раз дело есть подходящее. Трупы с разорванными артериями. Видать, очередной маньяк фильмов про вампиров пересмотрел.

Сергей Иванович нахмурился.

— Я надеюсь, что ты прав и это всего лишь маньяк…

Послышался смешок.

— Да брось ты. Ты же не веришь в эту фигню?

— Всякое бывает, тебе ли не знать. Ну ладно, не будем сейчас об этом. У нас других забот хватает. Нужно снять перстень. Шестой экземпляр нам весьма пригодится, хотя лучше бы… да чего уж там… — махнул рукой главный.

— Конечно… А на какой руке он был?

— А не все равно? — раздраженно отвечает Сергей Иванович.

— На правой нет.

— Ну, посмотри на левой.

— И на левой нет.

— Что?! Ты что, идиот… — Сергей Иванович замолчал и пропал из виду, видимо, сам решил проверить. Спустя еще минуту:

— Быстро вызывай спецгруппу! Кто забирал с тобой тело?! Как его фамилия?

— Одного Сергеев, а второго… — протянул Нестеров.

— Второго?! Я с тобой одного Сергеева посылал! Как выглядел второй?

Дальнейшего я не услышал, потому что меня отвлек звук. Очень тихий и уже немного подзабытый, но от этого не менее прекрасный. Я на некоторое время просто растворился в этом звуке. Я очень боялся ошибиться и поэтому старался даже не думать, чтобы не отогнать это наваждение. Но это было определенно не наваждение. Я в этом окончательно убедился спустя несколько минут. Я просто физически ощущал, как мой организм пробуждается от своего странного сна: сердце начинает медленно качать кровь, легкие начинают расширяться и сжиматься. В общем, организм решил-таки вспомнить о своей работе, от которой он нагло отлынивал последний десяток часов. Я был так счастлив, что не сразу заметил, что обстановка вокруг меня слегка изменилась: появилось несколько людей в белых халатах и масках. Среди них легко угадывалась дородная фигура Нестерова. По всей видимости, за меня все-таки решили взяться всерьез. И это тогда, когда я наконец-то почти ожил. Мне вдруг стало так обидно…

— Значит, сначала сделаем разрезы здесь и здесь… — донесся до меня голос Нестерова.

От реплики доктора меня отвлекло еще одно обстоятельство: я начал ощущать холод. Особенно спиной и тем, что пониже, я понял, что лежу на холодном железном столе. Это открытие, вопреки всей ужасности, меня обрадовало ничуть не меньше, чем первый удар сердца.

— Начинаем, — неожиданно отчетливо прозвучал голос Нестерова.

Но начать они ничего не успели. Потому что спустя секунду лежание на холодном железе дало о себе знать и я неожиданно дернулся всем телом и… громко чихнул.

Тело вновь стало мне повиноваться. От радости я вскочил как был, в одной набедренной повязке странного фасона, и вдохнул наконец-то полной грудью воздух. Как я соскучился по этому сладкому ощущению вдоха…

В лаборатории стояла полная тишина. Врачи, видимо, были не из слабонервных. Потому что никто в обморок не упал. Они просто в оцепенении, не мигая, смотрели на меня.

Тут я вспомнил, что, собственно, со мной собирались сделать, и наконец дал волю чувствам:

— Ах вы крысы лабораторные! Меня резать!!! Я вам покажу тесты на мозжечке!

Неожиданно, исключительно по наитию, я подскочил к ближайшей фигуре в халате и ударил между ног. Совершенно случайно (честное слово) этой фигурой оказался уже порядком разозливший меня Нестеров…

— И не женюсь я никогда, ведь все ж дороже мне свобода… Чем эти девичьи уста, что подарила нам природа… — распинался актер на сцене.

Эх… как давно я не был в театре. На самом деле первый и последний раз я был в театре еще в детстве… кажется, на спектакле «Кот в сапогах». Помню, что родители меня еле затащили, а потом весь обратный путь я у них допытывался, зачем убили бедного людоеда. Это был сильный удар по моей детской психике… Шучу, конечно, но все же людоеда было действительно жалко. Как бы там ни было, а ходить в театр, как оказывается, интересно. Особенно когда ты можешь видеть все действие, даже то, что происходит за кулисами. Видишь, как актеры судорожно бегают от одного выхода к другому и пытаются не забыть текст, неоднократно бубня его под нос. Иногда мне даже удавалось услышать весьма четко их мысли. Правда, мысли зрителей почему-то услышать не удавалось. Но над этим я совершенно не задумывался: я просто расслаблялся. Как приятно ощущать свое бренное, но от этого не менее родное тело: двигать им, ощущать запахи, осязать. Все-таки правильно говорят: что имеем — не храним, потерявши — плачем, но уже, как правило, оказывается слишком поздно. И как все-таки хорошо, что для меня еще ничего не поздно. Как прекрасна жизнь! После того как я долгое время был с самим собой наедине, после того как почти умер. Я действительно понял, как мне повезло, что я одарен таким богатством, как жизнь. Причем в довольно неплохом теле. Хотя, конечно, надо бы над ним еще поработать… но об этом потом.

— В мужчинах лишь одно достойно уважения… Что служат женщинам они без всякого стеснения… — насмешливо проговорила худенькая девица, судя по всему, заядлая сердцеедка.

Тут я бы не согласился. Хотя в чем-то…

Вот я, когда только выскочил из здания, в которое меня свезли, сразу увидел прелестное создание. Хорошо еще, что одежду успел найти. Охраннику она все равно уже была не нужна. Да и не погнался за мной никто сразу. Некогда им было. Что-то там в лаборатории взорвалось. Уж не знаю что, но та-а-ак жахнуло. Я всего-то пару колбочек уронил, когда докторов недоделанных раскидывал. А тут еще охранник прибежал… Кто же виноват, что, когда он меня ударил резиновой (резиновой!) дубинкой, его током шарахнуло. А может, и не током, но задергался он, будто сунул два пальца в розетку.

Ну так вот, когда я вылетел, да-да, именно вылетел из здания, я оказался напротив театра. И так получилось, что я налетел на девушку, продающую билеты на вечерний сеанс. Мне просто повезло, что у охранника в кармане как раз нашлись деньги. И вот теперь сижу в театре и расслабляюсь. И почему я раньше в театр не ходил?

— Он без нее, иль без него она… кто б что ни говорил, а друг без друга… Их жизнь не будет радостью полна… Так стань же, женщина, счастливой ты супругой… — закончил рассказчик, и занавес начал закрываться под бурные аплодисменты.

Что, уже все? Вот досада. Я так половину и пропустил. Слишком отвлекся на свои мысли, да и на чужие тоже. Однако ж все-таки тут есть о чем поразмыслить. Хотя моя многострадальная голова вместе с не менее многострадальным мозжечком начнет болеть сразу, как только я задумаюсь о последних событиях.

Что со мной было? Повторится ли это еще? Как Колдун с меня снял перстень? Почему после этого способности не исчезли? Что мне делать дальше? Стоит ли возвращаться в квартиру или меня уже опять похоронили? И, кстати, о квартире: что это все-таки за глаз такой и почему никто на него не обращает должного внимания? Никому не кажется странным, что в стене выбит огромный глаз, а в центре находится перстень, похожий на те, за которыми все охотятся. Почему? А уж про то, как же мне все-таки управлять теми способностями, что у меня есть, я и вовсе молчу.

Ну вот, голова заболела. Лучше не думать об этом. Я решил, что отныне не буду зря тратить свое время. Я должен его тратить с максимальной пользой для себя и других. И вот что касается себя… то времени всего девять часов! Еще могу — успеть на тренировку к Чину. Подумаешь, немного опоздаю и приду без спортивного костюма…

Пока я размышлял, толпа вынесла меня на улицу. Неожиданно мне вспомнилась встреча на Красной площади после моего первого побега. Не хотелось бы повторять свои ошибки. Вот только где метро, я, к сожалению, не знаю. Если честно, то я даже не знаю, в каком театре был.

Однако решать надо было быстро, медлить не стоило. Тем более что я находился всего метрах в ста от здания лаборатории. Почему-то пожарных машин нигде не было. Видать, не сильный пожар был… а жаль.

Я подошел к ближайшей парочке, одетой в кожаные «косухи», и спросил, в какой стороне находится метро. Униформа охранника внушала уважение даже на моих худых плечах, поэтому мне охотно объяснили весь путь и еще предложили сигарету и пива. От сигареты я отказался, а вот пива хлебнул.

До метро я добрался довольно быстро и вскоре, предварительно поплутав по переходам, уже ехал в Новогиреево.

В вагоне метро было довольно много народу, но это не помешало мне удовлетворить свое любопытство. Первым делом, вбежав в вагон, я посмотрел в закрывающиеся двери и, конечно, ничего не увидел. Мое отражение по-прежнему было в увольнительной и явно не собиралось приступать к своим обязанностям. Поэтому я, уже по привычке, отошел от двери и спрятался между двумя людьми в военной форме. Так я и ехал, постоянно прячась от стекол, на которых должен бы отразиться мой лик. Мог бы… если бы не… Хм… Если бы не что? Что же со мной такое? Все гипноз их экспериментальный и Посвящение фиг знает во что.

Кстати, жажда стала бить по моим нервам немного настойчивей. И еще, я заметил жуткую вещь — мне стало все равно, какую шею провожать жадным взглядом. А уж вид женской шейки и вовсе заставлял меня едва ли не скрежетать зубами. В голову лезли странные мысли, иногда совершенно глупые и даже, я был почти уверен, не совсем мои.

Еще меня беспокоило то, что я очнулся от своего очень глубокого онемения ближе к вечеру. А началось оно примерно в районе утра. А вдруг это именно «вампирский» дневной сон? Вот ужас-то! Еще одного дня в таком режиме я не выдержу.

В любом случае, я об этом скоро узнаю… через каких-нибудь шесть-семь часов. Но лучше об этом вообще не думать.

За размышлениями я не заметил, как оказался около спортивного зала. Из него как раз выходили последние ученики.

Значит, я все-таки опоздал. Досадно, конечно… но, с другой стороны, я так не привык к мысли о занятиях спортом, что никакого особого огорчения не испытал. И когда меня окликнул уже знакомый тихий голос, я даже немного огорчился.

— Здравствуйте, Виктор. Вы все-таки пришли. Вот уж не думал.

А уж как я-то не думал.

— Здравствуйте. Да, решил вот немного физически и духовно облагородиться, но занятия, к сожалению уже кончились, — огорченно сказал я.

Как только я увидел этого удивительного человека, мне действительно стало жаль, что я опоздал.

— Ничего страшного. Я не тороплюсь, так что проходите и переодевайтесь.

Я немного удивился, но все-таки было приятно. Со мной будет заниматься мастер. Вот только…

— А мне не во что переодеваться, — признался я.

— Ничего страшного, — ничуть не возмутился Чин Кхо, — это не столь важно.

Мне ничего не оставалось, как пройти вслед за Чином в спортзал.

Мы прошли по площадке и начали спускаться по лестнице. Как я и подозревал, спортзалом оказался подвал. Однако оборудован он был по высшему разряду: покрытые серым пластиком стены, мягкие маты, груши, какие-то деревянные фигуры, все это располагалось на площади в шестьдесят квадратных метров. Совсем неплохо для «скромного» зала.

— Проходите в раздевалку и оставьте там обувь, — проинструктировал Чин Кхо, — потом возвращайтесь, и мы начнем.

Я, конечно, подозревал, что я не в форме, но чтобы настолько! Я даже невольно вспомнил то приятное время, когда не мог ощущать свое тело. Потому что теперь оно просто сводило меня с ума дикими болями, в непривыкших к работе мышцах и растянутых связках.

Сначала была разминка. Всего лишь полчаса. Всего лишь полчаса, по истечении которых я жутко захотел домой, но, мне кажется, уже не дошел бы. Вроде простые упражнения, с виду всего немного раз и довольно медленно, просто убивали меня. Тело с хрустом в позвонках прокручивалось влево-вправо. Руки делали круговые движения, постоянно напоминая о себе дружным хрустом локтей. Ноги едва держали бедное измученное тело, не забывая хрустеть при каждом движении. А ведь как все хорошо начиналось!

— Ну, я думаю, что для первого раза мы сделаем тренировку попроще. Скажем, упрощенную тренировку детей-первогодок, — сказал Чин Кхо, окинув сочувствующим взглядом мою фигуру. Меня покоробило то, что он говорил совершенно серьезно.

Я, естественно, скрепя сердце согласился, хотя все же хотел сказать, что жалеть меня не стоит и что он меня недооценивает. Оказалось, что он меня даже переоценил. Лучше было мне сделать тренировку, рассчитанную на детей с нарушенной координацией или с проблемами опорно-двигательной системы, было бы не так страшно. А еще лучше было сразу отказаться от этой глупой затеи. Ну не выходит из меня спортсмена.

Самое обидное, что просто упасть и спокойно умереть мне не позволяли остатки гордости. Если уж я не могу упрощенную тренировку первогодок выдержать, то что говорить об остальном. Пить было нельзя, поэтому все три часа тренировки я мучился от дикой жажды.

Но разминка все же закончилась, я был еще жив и даже почти мог двигаться. Поэтому тренировка продолжалась. После того как я в течение часа простоял в одной стойке, постоянно понукаемый к «поправлению ноги», «выпрямлению позвоночника» и «слежению за своим телом», дескать, оно само знает, что ему лучше, просто нужно ему не мешать.

Не знаю, как тела других учеников, но мое хотело только одного — завалиться в постель и тихо умереть. Я с ним был в общем-то полностью согласен.

Потом в течение часа я еще повторял одно и то же движение, так, впрочем, мало-мальски правильно его и не сделав. И под конец меня заставили отжаться столько раз, сколько я не отжимался за всю жизнь. К растяжке мы сегодня приступать не стали, потому что я все же был в брюках. Как я подозреваю, это меня спасло от чего-то ужасного.

При выходе из спортзала Чин меня подбодрил, сказав, что я сегодня занимался совсем неплохо для новичка. Следующее занятие мы назначили на понедельник. Выходные мне оставили для расслабления «натруженных» мышц. Если честно, то я очень надеялся на способности к восстановлению, потому что без них раньше чем через месяц-другой я в строй не вернусь.

Чин пожал мне руку и отправился в противоположную сторону. Я же, дождавшись, когда он скроется за поворотом, согнулся в три погибели и пополз к автобусной остановке. Более всего я сейчас напоминал Квазимодо в его самые худшие дни, хотя, мне кажется, меня все же скрутило сильнее. В общем, как бы то ни было, я сел в автобус и поехал домой.

Тело у меня болело ничуть не меньше, чем когда я упал из окна морга. Может, даже больше. Вот уж не скажешь, что в этом тихом человеке со спокойным взглядом столько склонности к садизму. Но вообще-то мне Чин нравится. Хорошо, что есть такие люди, которые привносят в этот мир хаоса какую-то стабильность.

К дому я подошел с опаской.

Выглянул из-за угла и вроде бы ничего не заметил. Подошел к подъезду и, тихо открыв дверь, заглянул внутрь. Пусто и тихо. Это хорошо.

Я тихонько, немного хрустя костями, поднялся на второй этаж и в который раз понял, что ключей у меня нет. Уж не знаю, где они. В доме или где-то в Агентстве. Но без ключей в квартиру не попасть.

Ну не закон подлости, а? В мою квартиру может попасть кто угодно: и милиция, и воры, и вандалы, и убийца, и Лана. Кто угодно, кроме меня — собственно хозяина квартиры.

Тело болело, но все равно другого выхода я не видел. Нужно лезть через балкон.

На улице я огляделся по сторонам и, никого не увидев, схватился за трубу и начал по ней подниматься, с трудом превозмогая боль в суставах, связках и мышцах.

— Вы куда это собрались, Виктор Михайлович? — послышалось за спиной.

Это было столь неожиданно, что последние силы покинули мое тело и я бухнулся вниз с высоты второго этажа, на который уже почти забрался.

Сильные руки меня заботливо подняли и оперли на не менее сильное плечо. Удивительно. А с виду капитан Лысько таким уж крепким не кажется.

— Что же вы в таком состоянии еще и по трубам лазать осведомился капитан.

Я все еще восстанавливал дыхание после падения и не мог ответить.

— Уф-ф…

— Где же это вас так угораздило? — дав мне прийти в себя, спросил он.

— Да вот не поверите, спортом решил заняться. Пошел в спортивную секцию, а на обратном пути выяснил, что ключи потерял.

— И каким же вы спортом, с вашего позволения, занялись? — с еще большим интересом спросил капитан.

— Кун… Ушу, — поправился я.

Лицо Лысько просветлело:

— Не у Чина случаем?

— Да, — немного удивленно ответил я. Это что же, все всех знают, кроме меня? Но вообще-то я всегда считал, что Москва город маленький… Капитан понимающе улыбнулся.

— Первая тренировка? Тогда все понятно. Помню свою первую, я потом неделю компрессы прикладывал.

— Вы там занимаетесь?!

Вот уж удивительно. А с виду и не скажешь.

— Не занимаюсь, но пробовал, было дело, — ответил капитан, а потом задумчиво добавил: — Я вас тут ждал, чтобы разобраться наконец со странными событиями вокруг вас. Не внушали вы мне доверия, Виктор Михайлович. Да еще с самого верха пришло указание ни в коем случае вас не трогать. Я решил вас тут подкараулить и поговорить по душам, тем более, что у подъезда нашел вот это, — капитан показал мне довольно знакомые ключи.

Если честно, то я не думал, что настолько заинтересовал здешнюю милицию.

— Однако Мастеру Чину я доверяю. Он-то в людях разбирается и просто так учить бы вас не стал. Но все же хотелось бы услышать некоторые объяснения. Например, откуда форма охранника? Неужели переквалифицировались?

Я немного помолчал.

— Это долгая и немного… странная история.

— И без ста грамм не разберешься, — неожиданно заговорщицки подмигнул мне Лысько.

На том мы и порешили. Я забежал домой, полазил по завалам в комнате и взял остатки денег за батареей — целые двадцать рублей. Я про них вспомнил, пока лежал онемевший, я вообще много чего тогда вспомнил. В том числе и об этой старой заначке.

Потом мы с Алексеем Геннадиевичем (после первой мы уже перешли на ты) отправились в близлежащее кафе-бар.

Сказать по правде, фактов я мог предоставить не так уж много, в основном размышления и догадки, но после третьей из меня просто полились откровения. Алексей был хорошим слушателем, не перебивал меня и не выказывал недоверия или скептицизма. Только иногда делал некоторые уточнения. Просто внимательно слушал. Ну… почти внимательно.

— Ну вот я и думаю. Что-то тут не то. Ну, заставил я этого мужика бросить пистолет и пойти с повинной к вам в контору…

— А! Так вот, значит, оно как. У нас весь участок ржал. Пришел мужик, подписал повинную, дал показания. Собственно, его и так разыскивали. Сам зашел в камеру, а потом давай удивленно глазами лупать и кричать, чтобы его немедленно выпустили и что у нас нет доказательств. Теперь все понятно, — Лысько неопределенно хмыкнул.

— А когда ты зашел, сказал, что соседку ограбили, — вспомнил я, — потом еще выяснилось, она имеет какое-то отношение ко всей этой катавасии. Хотя я сам еще не очень представляю какое. Ее муж чем-то очень важным занимался…

— Ага! Вот про мужа я тебе кое-что интересное поведать, пожалуй, могу. Меня это дело тоже заинтересовало, и я навел справки, какие позволяет мое довольно скромное положение. Муж ее пять лет работал в Америке, а потом вернулся на родину, чтобы тут какие-то опыты проводить. Его тут, стоило ли сомневаться, приняли с распростертыми объятиями, мозги-то в кои веки не утекают, а наоборот — возвращаются, да еще и не с пустыми руками. Уже тут он женился на Клавдии Степановне и продолжил свою работу в домашних условиях.

— А над чем он работал? — с надеждой спросил я.

— Я тебе кто, Джеймс Бонд, что ли? Или хакер какой? Узнал, что доступно для смертных, а остальное тебе и то легче узнать через Агентство это… кстати, странно, что я о нем никогда не слышал. Хотя, опять-таки, мы люди простые…

Ну не такие уж и простые. Ведь как же это он удачно интересуется именно теми вещами, которые действительно заслуживают внимания. Ну откуда ему было знать, что кража у соседки как-то связана со мной? Интуиция? Это так просто не пропьешь. Да и верит он моим бредням или очень хорошо притворяется! Только зачем ему притворяться? Значит, все-таки, верит…

— А какую ты ждал реакцию? — насмешливо ответил вопросом на мой вопрос Алексей. — Во-первых, против фактов не попрешь, а во-вторых, современный человек уже ко всему приспособлен. К гадалкам ходим, белым и черным магам, потомственным колдунам и шаманам. Порчи снимаем и наводим, читаем гороскопы, крестимся. Нынче такое время. Время, когда все правила и законы, в том числе и природы, имеют сугубо личностный характер. Кто-то верит в Бога, а кто-то называет себя атеистом и читает построенные сугубо на «научном» принципе гороскопы. Всякое в моей жизни бывало, и сверхъестественное встречалось. Будет время, расскажу, — предупреждая мой вопрос, сказал капитан.

В общем, мы посидели весьма неплохо. Даже несмотря на веселящихся в баре братков (без них уже и шагу ступить нельзя!). Форма капитана милиции и охранника внушала некоторое уважение. В кои-то веки я посидел в баре без всяких проблем. Я даже на время забыл про свое бренное тело, которое наконец-то немного расслабилось. Однако едва я попытался встать, чтобы сходить в туалет, как его скрутила болезненная судорога, хотя и слегка притупленная алкоголем.

— Э, брат, — посмотрев на меня, произнес Алексей. — Да я и забыл, что у тебя сегодня первый день в спорте. Тебе бы полежать нужно. Могу тебя успокоить, — с улыбкой добавил он, — завтра будет еще хуже, а уж послезавтра и вовсе…

Он взглянул на страдальческое выражение моего лица и сжалился.

— Ну ладно, остальное расскажешь завтра. Я к тебе вечерком заскочу. Ты смотри, лучше завтра из дома не выходи. Мало ли что.

— Да моя бы воля, я бы с недельку не выходил, — честно признался я.

На том и порешили.

Поскольку я успел ему рассказать историю своих злоключений только до побега из больницы в Кремле, он еще не знал, что до вечера я могу опять потерять контроль над телом.

Я же на обратном пути к дому только об этом и думал. В конце концов я пришел к выводу, что это не так уж и плохо. Зато не буду чувствовать больного тела. Это было, конечно, глупо, но на не совсем трезвую голову казалось замечательным выходом из ситуации.

Поэтому, попрощавшись с Алексеем у своего подъезда и поднявшись домой, я спокойно прошел по уже привычным завалам в комнате и лег не раздеваясь. На тот случай, если тело все-таки отключится и опять припрутся какие-нибудь незваные гости. Не хотелось бы, чтобы меня нашли голым.

В голове был сумбур от повторного переживания событий во время рассказа Алексею и, главным образом, от выпивки.

— На самом деле я никогда особенно не пил. Только в последнее время. Ну, в последнее время-то все идет, мягко говоря, не так, как обычно.

В задумчивости я окинул беглым взглядом свою комнату. Завалы достигли прямо-таки глобальных масштабов. Тут и все мои многострадальные потоптанные и многократно порванные книги. От мебели, не считая кровати и стола, ничего не осталось. Все полки раскиданы, стулья в щепки. На слегка подкошенном столе одиноко лежит почерневшая клавиатура. Всюду грязь, все в следах. О ванной я вообще боялся думать, наверное, там уже целый пруд с лягушками. И так вдруг противно стало. В голове не билось не одной мысли, кроме брезгливости.

Скорее автоматически, чем осознанно, я поднялся с кровати и начал убираться. Сначала, конечно, собрал все уцелевшие книги. Затем начал разгребать мусор и стаскивать его в коридор. Не удержавшись, заглянул в ванную и ужаснулся открывшимся водным просторам. Последующие несколько часов вычерпывал воду, а затем вытирал пол.

Как когда-то мне помогло мытье посуды, так и теперь уборка быстро избавила от головной боли и похмелья. Единственное, что страдало от уборки, так это мое многострадальное тело. Когда я наконец вышел из ванной, то походил не на Квазимодо (тот показался бы в сравнении со мной просто очаровашкой), а на раздавленную сороконожку. Спина не разгибалась. Но всё же я с удивительным упорством продолжал убираться. На улице уже начало светать.

Пока наводил порядок, я успел решить, что напишу записку, на всякий случай. И если тело опять отключится, то те, кто наверняка ко мне ворвутся, будут знать, что резать и хоронить меня не стоит. С другой стороны, смотря кто еще ворвется. А то, может, лучше, чтобы похоронили…

Пока я так рассуждал, дело дошло до сброшенных книжных полок. Я как раз взялся за первую, повесил на один гвоздь и собрался вешать на второй, когда неожиданно заметил, что она никак не желает на этот гвоздь вешаться. Я даже не сразу понял, что на самом деле, как я ни стараюсь, это моя рука не двигается. Я хотел было посмотреть, что с рукой, но голова двигаться тоже отказалась.

Все повторялось, я перестал чувствовать свое тело, даже записку написать не успел.

Перед глазами замерли полка и обои. Тело больше не болело. Собственно, его вообще будто и не было. Осталась только тюрьма с двумя открытыми окнами. Ну, ничего…