Книга: Канцлер империи
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Увы, как и все остальное хорошее, мой отдых на будущей родине продолжался недолго. Следующим утром мне даже не дали выспаться, растолкали и сообщили:
– Срочная из Москвы, взорван ваш дом в Нескучном.
– Однако! – буркнул я. – Действительно, пора просыпаться.
Пока я умывался и одевался, пришла вторая депеша, с подробностями. Оказывается, в девять пятнадцать, когда я бы точно дрых, но мой двойник, на свое счастье, давно встал и разминался в саду, прилетела «Кошка». Примерно с километр она вошла в пикирование, да так и не вышла из него до самой встречи с крышей моей резиденции. Судя по всему, на борту «Кошки» была полутонная бомба, потому что на месте Орловского домика теперь воронка. В момент взрыва там находились дежурный секретарь и повар с помощником. Обе нелетучие кошки, то есть зверьки с хвостами, целы, в момент атаки они гуляли. Среди охраны есть раненые.
– Ох, блин, ведь только-только ремонт сделали, – вздохнул я, – а теперь, наверное, придется в Кремле бомжевать. Юрий, заводите «чайку», через пять минут выезжаем.
За час с минутами мы одолели тридцатикилометровую полосу препятствий, то есть дорогу до Кашина, а затем «Кошка» со мной на борту взяла курс на Москву. Еще через час с небольшим мы уже садились в Тушино. Там меня уже ждал доклад из Георгиевска, от ДОМа. Описано там было вот что.

 

Итак, в восемь утра лейтенант Коньков, кстати, участник черногорской войны, а ныне летчик-испытатель Георгиевского авиазавода, вылетел на очередное испытание новой фугасной авиабомбы. Однако над полигоном он не появился, а взял курс на Москву… Через час мой дом превратился в воронку. Через час пятнадцать, то есть когда об этом стало известно в Георгиевске, оперативный дежурный застрелился. Его помощник арестован и сейчас допрашивается. Результаты расследования будут сообщаться по мере их поступления.
На катере я быстро доплыл до места своего бывшего домовладения. Да, если новый дом строить на старом месте, то у него будут очень хорошие подвалы, подумал я, глядя на руины. Подбежавшие ко мне обе кошки громко, перебивая друг друга, начали жаловаться на весь этот бардак и беспредел. Взяв их с собой, я поехал в Кремль, где имелась Гошина резиденция – он уже успел дать мне разрешение на ее временное занятие. Двойник, кстати, даром времени не терял, а сразу после взрыва вышел к сбежавшимся зевакам и сообщил, что канцлер цел, враги промахнулись, и в ближайшее время он ими займется, а вы, уважаемые, лучше шли бы себе потихоньку по домам, тут сейчас совершенно не до вас.
Так что мне оставалось только ждать хоть каких-нибудь новых вестей из Георгиевска.
Во второй половине дня они появились, но яснее от этого не стало. Лейтенант-камикадзе политикой особо не интересовался, правда, какой-то его дальний родич еще до японской войны стал инвалидом, невзначай попав под взрыв эсеровской бомбы, так что в симпатиях ко всяким левакам заподозрить его было трудно. Характер всегда имел замкнутый, а за последний месяц, по мнению сослуживцев, это даже усилилось. Сирота.
Действия же аэродромного начальства, то есть оперативного дежурного, были ярким образцом бестолковости. Получив донесение о том, что в назначенное время «Кошка» не появилась над полигоном, он почему-то поднял в воздух не дежурную пару «Ишаков», а «Тузика» с наблюдателем. Полчаса этот самолетик – один! – утюжил воздух между аэродромом и полигоном, пока летнаб не заявил однозначно, что никакой катастрофы тут не было. Тем временем из Подольска сообщили, что над городом, направляясь в сторону Москвы, пролетела «Кошка» номер семьдесят три, и только тогда дежурный поднял на перехват «Ишаков». Но при всем своем преимуществе в скорости догнать беглый бомбер они никак не могли… А оперативный все тянул и тянул с докладом наверх, и решился на это только примерно тогда, когда «Кошка» уже завершила свое последнее пике. В общем, почему он застрелился, особых вопросов не вызывало. Но что-то мне показалось в представленной картине неполным…
Сирота. А жил он где, кто его растил и воспитывал? Не из-под забора же он попал в авиацию! Будем надеяться, что в следующем докладе это прояснится – заглянуть в личное дело нетрудно.

 

К обеду следующего дня в Кремль явилась Татьяна с докладом. Некоторое время она с любопытством оглядывалась, ибо и в Кремле вообще, и во дворце в частности была впервые в жизни, но быстро перешла к делу.
– В общих чертах дело можно считать раскрытым, – сообщила она. – Правда, тут есть интересные частности, с которыми придется повозиться. Надеюсь, что это вы поручите именно мне.
– И долго еще интриговать меня будете? В конце концов, мне тоже интересно, кто заварил всю эту кашу. Неужели Пакс до наших пилотов дотянулся?
– Вот это и есть те самые тонкости, в которых надо покопаться, но не они являются основной причиной. Шеф, мне даже как-то неудобно… Однако похоже, что главная причина – вы сами. Ваша статейка в «Ведомостях» – помните? Да, та самая, про комиссаров. – Видя, что я по-прежнему далек от полного понимания сути проблемы, Татьяна продолжила: – Давайте я все по порядку изложу. Итак, родители Конькова умерли от тифа, когда ему было четыре года. Мальчика взял в семью двоюродный брат его отца. А в начале июня вы послали в Москву очередного своего комиссара, разобраться, почему полиция ничего не может или не хочет сделать с Хитровкой. Этот комиссар энергично взялся за дело, но девятнадцатого июля с ним случилось досадное происшествие – под колеса его автомобиля попал человек, вам про это наверняка докладывали.
Помню, подумал я, было такое. Комиссар сбил какого-то рабочего, у пострадавшего несерьезные травмы, его тут же доставили в больницу, а к вечеру урегулировали вопрос с компенсаций. Более того, я вспомнил, что в той аварии явно был виноват мой комиссар, потому как пострадавший находился на одном из имеющихся в Москве семи пешеходных переходов. Однако групп разбора ДТП в Москве еще не было, они пока имелись только в Георгиевске и в Питере. В принципе надо было, конечно, поглубже поинтересоваться подробностями, но ведь дело происходило через день после тунгусского бабаха!
– Итак, – продолжила Татьяна, – у пострадавшего были переломы руки, двух ребер и сотрясение мозга. Предложенная комиссаром Ладейниковым компенсация в двести рублей его вполне устроила, но через три дня он внезапно скончался в больнице. Так вот, этот пострадавший был приемным отцом Конькова. Да, и еще один штрих. Ладейников ехал со встречи с Гиляровским, где, по словам последнего, каждый из них употребил грамм по двести водки.
– Та-а-к, – начал потихоньку звереть я, – а вот про это мне никто не докладывал. И насчет легких травм, от которых люди мрут, тоже…
– Коньков, судя по характеристике и словам сослуживцев, – вернулась к докладу Татьяна, – был человеком обстоятельным и необдуманных решений не принимал. Так что он три недели ждал вашей реакции на это происшествие… Но комиссар выполнил свое задание и уехал в Питер, а через несколько дней появилась ваша статья, где вы разъясняли обществу статус своих комиссаров. Мол, за некоторые нарушения законов, если будет доказано, что предотвращенный ими вред значительно больше причиненного, они ответственности не несут. А за проступки, не связанные непосредственно с их заданием, они должны отвечать на общих основаниях, но всегда по верхнему пределу. Так вот, Коньков ждал еще две недели. Увидев, что ничего не происходит, он, похоже, сделал окончательный вывод, кто виноват во всей этой истории.
У меня появилось большое желание прямо тут же попросить Танечку устроить несчастный случай всей дирекции моего комиссариата. Но, пожалуй, лучше сначала узнать ее мнение.
– Директору – пора, – без особых сомнений заявила дама. – И даже не по результатам этой некрасивой истории, а вот из каких соображений. У ваших комиссаров очень большая власть, но не своя. Это отражение вашей, так сказать. В комиссариате нет ни оперативных, ни силовых подразделений. Когда они бывают нужны, просто временно задействуются люди полковника или мои. Так вот, директор недавно родил приказ о кадровом резерве, скоро принесет вам на подпись. Суть его в том, что лица, по тем или иным причинам не попавшие в школу комиссаров, могут поступить на службу в так называемый отряд кадрового резерва. Откуда якобы, если вдруг появится вакансия, можно поступить в школу… А на деле – это обычное вооруженное формирование.

 

Через четыре дня в малом конференц-зале Гатчинского дворца состоялась встреча канцлера с общественностью. В качестве нее выступали полтора десятка репортеров обоего пола от газет разных направлений, трое летчиков из Георгиевска и представители политических партий.
Я кратко изложил предысторию вопроса. Народ начал с интересом рассматривать комиссара Ладейникова, сидевшего под охраной в углу зала.
– Данное деяние, – продолжил я, – было совершено вне всякой связи со служебными обязанностями. А значит, совершивший его подлежит суду на общих основаниях. Однако никакой меры наказания, кроме максимальной, суд назначить не имеет права. В случае непредумышленного убийства это семь лет. Господин Ладейников, у вас есть фантазия, или вам рассказать, как отнесутся хоть уголовники, хоть политические к оказавшемуся в их компании бывшему комиссару?
Судя по виду комиссара, фантазия у него была.
– Однако, – продолжил я, – учитывая ваши прошлые заслуги, принято решение предоставить вам выбор, который вы и сделаете прямо сейчас.
Ладейников оторопело уставился на протягиваемый ему одним из охранников пистолетик двадцать второго калибра.
– Там один патрон, – пояснил я.
Несколько минут в зале стояла мертвая тишина, а потом ее прервал негромкий хлопок выстрела. Один из репортеров дернулся было вперед, но застыл, увидев направленные на него пистолеты охраны.
– Можете подойти и убедиться, – разрешил я, – фотографировать тоже можно, на это вам дается три минуты.
– Да, и еще одна новость, – продолжил я по истечении этого срока. – Сегодня ночью от острой сердечной недостаточности скончался директор Государственного Комиссариата господин Загрядский, царствие ему небесное. В некрологах же можно отразить следующую мысль… – Я отпил воды из стакана и продолжил: – Комиссар неподсуден, пока он действует в рамках своего задания. За совершенное вне этих рамок он получает максимальное наказание. Если же упомянутый комиссар действует против государственных интересов, руководствуясь какими-то своими, то живет он ровно до того момента, когда его художества станут известны вышестоящему начальству.

 

Гоша, естественно, был в курсе происходящего. Правда, в известность о Танечкиных планах я его не ставил – ибо это внутреннее дело моих спецслужб. А сказала мне Татьяна вот что:
– В принципе, конечно, может быть и такое, что Коньков дошел до решения своим умом. Но не менее вероятно, что его кто-то очень тонко и незаметно направлял… И есть тут еще одна странность – отсутствие хоть какой-нибудь предсмертной записки. Оно, конечно, он пилот, а не писатель, но все же мне это кажется несколько нетипичным. Вот, собственно, на расследование чего я и просила санкцию в начале нашей беседы.
Так вот, этого я Гоше не говорил, но он сам спросил меня:
– А ты не допускаешь, что кто-то выучил маршруты поездок комиссара, потом назначил потерпевшему место встречи, а в нужный момент просто окликнул его, например? И в это же время другой кто-то начал потихоньку нашептывать лейтенанту нужные слова…
– В принципе допускаю, – согласился я. – И уже начал помаленьку разбираться в этом.
– Значит, если выяснится, что все так и было, ты сможешь воскресить этих двоих?
– А зачем? Наказали же их не столько за само происшествие, сколько за то, что вместо мгновенного и четкого доклада на самый верх они начали замазывать картину. Если бы это расследование началось сразу, насколько больше было бы шансов на успех!
– Вообще-то в твоем мире представители власти давят людей чуть ли не сотнями ежегодно, и ничего, а тут ты с первого случая на дыбы взвился. Причем даже без «Кошки» тебе на крышу было бы то же самое, как мне кажется. Почему?
– Вот как раз потому, что я у себя на это насмотрелся. И здесь согласился быть канцлером при императоре именно России, а не оккупированной территории, население которой можно давить чем хочешь в любых количествах. Кстати, в деле защиты себя от народа власти того мира съели не одну собаку, нам до них далеко. Там бы самолет, пилот которого вдруг решил отбомбиться по какой-нибудь чиновной сволочи, вряд ли имел бы хоть какой-то шанс это сделать. Блин, хоть и противно чувствовать себя похожим на тех, но придется, пожалуй, всерьез заняться этим вопросом…
– Это ты на компенсацию намекаешь? Могу выделить средства, как лишившемуся крова погорельцу.
– Обойдусь, и сам еще не до конца обнищал.
– Да, кстати, Маша просила передать, что она умоляет тебя не строить на месте Орловского домика хрущевскую пятиэтажку. Так что к тебе на днях зайдет наш генеральный архитектор, то есть великий князь Петр, на предмет согласовать проект твоей будущей московской резиденции.

 

Вечером я с некоторым трудом поборол желание напиться до отключки, и вместо этого начал думать о выводах, которые следует сделать из этой истории. Самый простой и лежащий прямо на поверхности – создать еще одну спецслужбу по присмотру за комиссарами, я отмел сразу. Потому что если идти по такому пути, то для комплектования этих постоянно плодящихся контор в России элементарно не хватит населения! Так, стоп, значит, население, оно же народ… Вот уж он-то, как правило, всякие злоупотребления видит прекрасно. Но опять же есть примеры, если бездумно поощрять такие вещи, так скоро одна половина России начнет писать доносы на другую. Значит, этим должны заниматься не все, а только некоторые. У кого совесть есть как минимум. То, что в наше время понятие «совесть нации» извратили донельзя, еще не значит, что само по себе это вредное явление. Далее следует вопрос: где таких взять? В народе, надо думать, больше-то негде… Вот, кстати, прекрасное поле для всеобщего и равного, включая женщин, избирательного права – выборы в народный контроль. Контролер ничем не руководит, он только может донести до власти мнение народа о ее действиях… А что, неплохо. Дать контролерам что-то вроде депутатской неприкосновенности, но не такое отъявленное, а только от действий местных властей. Вот только кого бы посадить этим заняться? Что-то совсем я сегодня тупой… Комиссар по делам национальностей свою работу практически выполнил, то есть создал вполне работоспособное министерство, дальнейшая деятельность – это уже рутина. Так пусть теперь поработает министром народного контроля! А я, наконец, пойду спать.

 

На следующий день я знакомил будущего министра народного контроля с его грядущим полем деятельности.
– Не уверен, что полное отсутствие у контролеров властных полномочий пойдет на пользу делу, – задумчиво сказал он мне.
– Зато я уверен, что их наличие сразу извратит всю затею. Ведь тут смысл в том, что в контролеры люди пойдут под влиянием чувства ответственности перед обществом, чувства справедливости, наконец! Стоит же наделить их властью – и там от карьеристов станет натурально не протолкнуться. А потом и похуже экземпляры полезут… Тут хоть есть надежда, что мандат контролера не будут элементарно покупать.
– Но в предложенном виде система будет работать только тогда, когда власть сама захочет видеть недостатки своих представителей. Однако как быть, если она не захочет?
– А вот тогда – тушим свет, сливаем воду и идем готовить революцию. Потому что если власть не считает, что народ имеет право голоса, так она, зараза, всегда найдет способ сделать так, чтобы это право, пусть даже и где-то записанное, не стоило и ломаного гроша.
– Не понимаю, как человек с вашими воззрениями смог очутиться на самой вершине власти, – усмехнулся Сталин.
– Кстати, не исключено, что со временем я познакомлю вас с подробностями этой истории. Ну а пока пусть это останется моей маленькой тайной…
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9