Глава 16
С аэродрома я отправился в свою пристройку, писать про обнаруженные в полете недостатки машины. Не так уж их было и много. Фонарь, раз уж он имеет рычаг принудительного открывания, под действием этого рычага по идее должен открываться, а не застревать в промежуточном положении. Опять же не помешает разобраться, за что может цепляться каблук при одновременном движении ручки и педалей. Сектор газа лучше перенести сантиметров на десять вперед. И обратить внимание на то, что в конце полета хоть и совсем немного, но фонарь забрызгивается маслом.
Пока я занимался маранием бумаги, с прогулки вернулся Фишман в сопровождении Алисы с детьми – она остановилась в бывшей Гошиной резиденции, а ныне георгиевском дворце главнокомандующего ИВВФ. Через некоторое время ко мне подошел управляющий моим здешним домовладением и сообщил, что ее величество спрашивает, когда ей можно будет посетить господина канцлера.
– Да прямо сейчас пусть и посещает, – отложил я бумаги.
Минут через десять вдовствующая императрица была у меня в кабинете.
– Георгий Андреевич, я очень беспокоюсь, – поделилась она со мной.
– Так расскажите, о чем именно, и начнем беспокоиться вместе.
– Я по поводу вашего зверя… Он такой огромный, у него такие когти и зубы, а уж как он бросился на этого несчастного! Загрыз бы, если бы ваш управляющий не вмешался. Мне просто страшно за Алешу…
Вопрос: «Какой еще к этакой бабушке зверь?!» явно не соответствовал образу мудрого и всезнающего канцлера, так что я произнес его только мысленно, а вслух попросил гостью подождать минут пять. И пошел к управляющему, потому как раз он вмешался, то, наверное, сможет рассказать мне, во что именно.
– Зверь? – удивился вопросу домоуправ. – Так это же ваш Рыжик! Только что тут пробегал, небось опять на кухню. Рыжик! Рыжик, зараза мохнатая, хватит жрать, иди сюда, хозяин тебя зовет! Рыжик! Вот ведь скотина ненасытная… Сейчас придет, он же не собака, чтобы сломя голову на первый зов бросаться, да вот, смотрите.
По лестнице навстречу нам важно поднималось нечто, имеющее определенное сходство с котом. Довольно-таки сильное сходство, за исключением размеров – тварь была высотой примерно мне по колено.
Да уж, вымахал котеночек…
Тем временем Рыжик явно узнал меня, но подошел солидно, без щенячьей торопливости, потерся об ногу и негромким мявом сообщил, что хочет на руки. Я поднял животное – ох и ни фига себе!
– Да что же в нем, двадцать кило?
– Пятнадцать с половиной две недели назад было, – пояснил управляющий, – а сейчас, наверное, больше пуда. Это он еще сожрал не очень много… Но расти вроде перестал.
Рыжик повозился, удобнее устраиваясь на руках, и заурчал.
– И как он тут у вас, говорят, на людей бросается?
– Да вы что, тихий такой котик и ласковый! Нинка, дура, недавно ему на хвост наступила, так он ее даже не укусил. Так, рыкнул маленько для острастки, и все. Правда, собак не любит… Особенно если дворняга, да еще светлой окраски, может ненароком и погрызть, если сразу не оттащить. Или этих… как вы босяков называли, я, извините, запямятовал?
– Бомжами.
– Вот-вот! Тоже на дух не переносит, а уж коли тот пьяный, так и вообще. Вчера такой непонятно как недалеко от дворца оказался, так Рыжик его в мусорный бак загнал! Я котика еле уговорил домой идти, пришлось пообещать дополнительную миску сметаны.
«Понятно, – подумал я, – кто обижал Рыжика на помойке в Сергиевом Посаде сто лет вперед». Но один вопрос, однако, подлежал немедленному выяснению.
– То есть если я правильно вас понял, у мусорных баков рядом с задними воротами дворцовой территории вчера ошивался бомж?
– Да что же вы такое говорите, Георгий Андреевич, кто бы его туда пустил? Он был у тех, что на углу Самолетного и Химической.
– Так ведь это метров триста отсюда!
– Очень уж он орал громко, – пояснил управдом, – а я к тому времени уже беспокоиться начал, что Рыжик к обеду не идет, вот и сбегал на шум. Там как раз ее величество с детьми на машине проезжать изволили, из монастыря возвращаясь. И зря, скажу я вам, она за Алешу опасается, Рыжик – животина с понятием, ребенка даже не царапнет. Мой обормот даже за хвост его додумался таскать, так котик просто вывернулся и ушел.
Вернувшись в кабинет, я попытался убедить Алису в безобидности Рыжика, но, кажется, не преуспел. У меня сложилось впечатление, что она приходила за чем-то другим, но так и не решилась об этом сказать. Ладно, сама не решилась – спрошу Танечку. А пока следовало зайти к начальнику охраны, прояснить насчет бомжа. В принципе триста метров от дворца – это открытая зона, теоретически там может гулять кто угодно. Но теория теорией, а часто ли встречаются бомжи в радиусе тех же трехсот метров от Кремля в двадцать первом веке?
Выяснилось, что визитер задержан, и не один, там их было три штуки. И собаки, кстати, тоже сбежались к тому перекрестку, потому как вчера со стороны химзавода пахло чем-то очень вкусным. Так что, скорее всего это просто бродяги, пришедшие на запах, но на всякий случай с ними побеседуют люди из шестерки, как дойдет очередь.
На этом суть происшествия для меня окончательно прояснилась – все правильно, вчера должны были состояться испытания «изделия МВ-1», но мне было не до них. Я, как вы помните, занимался рулежкой и подпрыгиваниями на «Стриже». А теперь, пожалуй, можно и на это новшество посмотреть, так что я позвонил на химзавод, узнал, что сегодня они продолжают испытания, и сообщил ординарцу, что через полчаса мы туда выезжаем.
Изделие представляло собой мотовонялку на базе «чайки». Вообразите себе картину: сидят китайцы в окружении. Неделю сидят, две… Питаются в основном травой, так как мышей там мало, их и командному составу не хватит. Сначала у меня родилась мысль просто подтаскивать полевые кухни поближе и с наветренной стороны, но потом я задумался. Полевая кухня – она малоподвижная, при смене ветра просто не успеет переехать куда надо. Потом из-за этих передвижений могут возникнуть трудности с кормежкой своего личного состава, и самое главное – вдруг голодные китайцы, нанюхавшись обеденных ароматов, побегут не сдаваться, а в атаку, отбивать кухню?
Так что я дал задание сделать моторизированный источник вкусных запахов. Он вовсе не должен был готовить еду, его назначение – только вонять на всю округу! И теперь временная бригада из поваров, биохимиков и механиков с автозавода готова была сдать мне заказ. Значит, нам будут не страшны атаки. Пусть себе китайцы, исходя слюнями, бегают за «чайкой», а она уж как-нибудь приедет куда надо.
Мотовонялка представляла собой «чайку», имеющую только передние сиденья.
Сразу за ними располагались два баллона, а сзади – большой чан с чем-то вроде примуса-переростка внизу. Когда я приехал, экипаж как раз вылил в чан последнее ведро с чем-то противным на вид и отвратным на запах, а теперь закрывал накидные зажимы по периметру крышки. Через плечо у них висели противогазы.
– Надо отъехать, – посоветовал мне один из разработчиков, – либо на пару километров по ветру, либо метров на триста под прямым углом, а то тут концентрация будет слишком высока. Сегодня, кстати, мы испытываем рыбную гамму, учитывая особенности национальной кулинарии противника.
Мы отъехали в сторону. Экипаж натянул противогазы, оператор разжег подбачный примус, а водитель встал около баллонов. И через пару-тройку минут до нас действительно донесся запах… Аромат, скажем прямо, был еще тот.
В бытность свою студентом я часто заходил к друзьям в общагу. И в том же корпусе, только в противоположном крыле, жили приехавшие за знаниями вьетнамцы. В принципе это были нормальные ребята, но только по будням. А по воскресениям они, заразы, жарили селедку! На маргарине. При соответствующем направлении ветра запах за полчаса распространялся по всей общаге… Помню, было даже комсомольское собрание с разбором одного не в меру чувствительного студента, в конце концов не выдержавшего и отправившегося бить морды.
Так вот, сейчас амбре было практически такое же.
«Надо будет и в записях, которые мы собрались крутить с оснащенных магнитофонами и мощными матюгальниками машин – ну типа, китайские солдаты, сдавайтесь! – фоном ввести чавканье, а в конце – продолжительное сытое рыгание», – подумал я.
Пока «чайка» исходила селедочными ароматами, мы с ее разработчиками договорились, что за шесть дней они сделают еще четыре таких машины, снабдят их боезапасом и с очередным эшелоном отправят в Маньчжурию, где, похоже, скоро должна была наконец начаться война. Точной даты разведка назвать не могла, но исключительно потому, что командование противника само никак не могло с ней определиться. Однако Сунь Ятсен уже неофициально предупредил командование, что голова – это вещь, легко отделяемая от туловища. Его можно было понять, ибо американцам надоело ожидание, и они придержали очередной кредитный транш на расширение демократии.
После обеда мы, то есть я и Алисино семейство, полетели обратно в Гатчину. Салон «Кондора» не имел разделения на отсеки, но четко делился на две зоны. Спереди были два нормальных места – стол с терминалом радиостанции и письменными принадлежностями, мини-сейф, откидная табуретка для секретаря или еще кого, если понадобится. Далее шли два дивана с журнальными столиками, ну а в самом хвосте – два ряда кресел, как в обычном пассажирском самолете. Так вот, весь Алисин выводок я загнал туда, мотивировав свое указание необходимостью сохранения центровки, а сам сел в кресло, разложил перед собой нашедшиеся в сейфе материалы про свободу слова, оставшиеся тут с предыдущего полета его величества, и задремал. Но, видимо, сделал это слишком незаметно для окружающих, потому что вскоре ко мне подошла стюардесса и передала вопрос Алисы: сильно ли нарушится центровка самолета, если она одна подойдет ко мне? И можно ли это сделать.
– Пусть идет, – вздохнул я.
Алиса аккуратно присела на откидной стульчик и, глянув на бумаги, сказала:
– Какое совпадение, именно об этом я вас и хотела спросить… Или эти бумаги секретные и смотреть на них нельзя?
– Да не волнуйтесь, секретные вам никто показывать не будет, – успокоил я женщину. – Лимонаду вот выпейте и давайте действительно не стесняйтесь. Кстати, неужели в этих документах есть что-то для вас интересное?
– Есть, – кивнула Алиса, – например, вот эта цитата: «Я не разделяю вашу точку зрения, но готов отдать свою жизнь за ваше право ее высказывать». Но это же сказал не Вашингтон, а Вольтер!
Я успел удержать чуть не сорвавшийся вопрос «вы уверены?» – все-таки Алиса доктор философии, уж наверняка цитат помнит больше, чем я, – но вместо этого просто покачал головой:
– Увы, эрудиция референтов его величества не бесконечна, так что такое иногда случается. И вы, значит, решили в приватной беседе со мной уточнить, что говорить можно, а что нельзя?
Собеседница кивнула.
– Ну начнем с цитаты. Я совершенно не готов отдать жизнь за чье-то право болтать что в голову взбредет, причем не только свою жизнь, но и чужую тоже. Тем более что в России каждый имеет право говорить все, что угодно. Однако некоторые забывают, что, кроме права говорить, есть еще и обязанность отвечать за свои слова. И эта ответственность наступает тогда, когда ваши слова являются действенным призывом к чему-нибудь противозаконному или антигосударственному. Обращаю ваше внимание на слово «действенным» – меня, например, или стюардесс этого самолета вы можете призывать к чему угодно, толку все равно не будет. Да, еще не рекомендуется никого зря оскорблять, но это уже дело административное. Ну или дуэльное, а в несложных случаях мордобойное… Однако и здесь то же самое. Чтобы факт оскорбления поимел место, необходимо, чтобы объект принял это близко к сердцу. Например, сейчас вы можете обозвать меня как угодно, и это будет просто сотрясение воздуха. В возможность, что я услышу от вас какие-то новые для меня фигуры ненормативной речи, я не верю.
– Так что же, – набралась смелости Алиса, – если кто-то при свидетелях назовет вас палачом, ему за это ничего не будет?
– От состава свидетелей зависит. Если это спокойные, адекватные люди, то ничего. А вот если ими это будет воспринято как призыв к действиям, так на оратора тут же статья найдется, и не одна. Поймите очень простую вещь – сейчас в России нет ответственности за слова! Есть только ответственность за результат этих слов. Но мне кажется, что вы все-таки подошли ко мне не совсем за этим… Если вам почему-то трудно говорить, то я могу начать за вас. Хотите?
Вдовствующая императрица кивнула.
– Так вот, вы были хорошей женой Николаю Александровичу, но так и не смогли стать российской императрицей, то есть найти свое место в управлении государством. Сейчас же вы просто не понимаете, каков ваш статус, что ждет вас в будущем и что вы можете сделать в настоящем. Если бы вы были одинокой, то, может быть, такое положение дел вы бы и приняли, но у вас дети. Я прав?
Судя по виду Алисы, дело обстояло именно так.
– Тогда перед вами два пути, – продолжил я. – Или вы считаете себя частным лицом в ранге великой княгини – это возможно – и просто продолжаете ту жизнь, которую вели до сегодняшнего дня. Можете даже выехать за границу, но я не рекомендую вам этого делать. В мире сейчас очень непростая обстановка, и вы наверняка против своей воли станете пешкой в чьей-то игре. Да и война может начаться, а это будет не такая война, при которой во дворцах смогут продолжаться балы… Боюсь, что бомбардировками будут разрушены целые города, если не страны. – Я отпил пива, поглядел в иллюминатор и продолжил: – Или вы считаете себя вдовствующей императрицей не только по факту замужества, но по сути, то есть соглашаетесь с тем, что у элиты может быть только один смысл жизни – работа на благо России. Это непросто, но, возможно, такой работы хватит всем.
– Господи, да я всегда хотела именно этого, но как?
– Начнем с малого. Действительно, референты у его величества в общем-то набирались бессистемно. Он, между прочим, говорил мне, чтобы я не проходил мимо возможной кандидатуры на роль организатора этого департамента. Согласны? Кстати, дело, конечно, ваше, но я бы посоветовал вам жить где-нибудь поближе к Зимнему, да и в нем тоже можно, место там есть.
– Но что скажет ее величество, – усомнилась Алиса, – ну и общественное мнение…
– Обе их величества Марии все поймут правильно, – усмехнулся я, – а насчет мнения… Неужели вы считаете, что среди гвардейских офицеров не найдется ни одного, способного вступиться за вашу честь? И даже если это так, то среди моих комиссаров немало рыцарей – так сказать, юношей бледных со взором горящим и в специально пошитых перчатках.