ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Меж тем история настолько набирала обороты, что неслась вперёд быстрее колесницы святого Хызра! Смещённый эмир сидел на корточках, обхватив руками голову, словно придавленный безысходностью произошедшего. Ходжа думал о том, как сегодня жарко, и если умереть всё-таки предстоит, то хорошо бы быть похороненным побыстрее, а то на таком солнцепёке ему придётся ещё и пахнуть. Какие мысли занимали на тот момент кудрявую голову Оболенского, доподлинно выяснить не удалось — Хайям-Кар поднял руку, призывая колышущееся море жителей к смирению и тишине.

— О жители благородной Бухары, я избавлю вас от гнусной лжи этого самонадеянного наглеца. Его ждёт страшная смерть. Смотрите же все и узрите истинную силу веры, способную передвигать горы, возводить дворцы и приводить к покорности самих джиннов!

Он издал пронзительный крик на манер мастеров карате в стиле «шотокан», присел, крутнулся на месте, отчего полы его халата взметнулись, подобно крыльям летучей мыши, и, потрясая кулаками, выкрикнул в небо:

— Я призываю тебя, о могущественный Бабудай-Ага, явись предо мной и уничтожь моих врагов!

Громыхнул гром среди ясного неба, невесть откуда налетевшая тучка закрыла солнце, и над помостом зависла дымчатая фигура огромного джинна. Гигант щёлкнул пальцами, и мир на минуту погрузился в тягучую хрустальность неподвижности…

— Салам алейкум, Лёва-джан.

— Валейкум вассалам, Бябудай-Ага-хезрет, — абсолютно правильно откликнулся Оболенский. — Куда пропал, чего давно не показывался? Без тебя на Востоке скучно…

— Ты говоришь моими словами, почтеннейший, — грустно улыбнулся джинн. — Но я не затем остановил время. Ты должен был спасти мир, спасти всех, спасти меня от этого религиозного безумца. Почему же ты здесь, и связан, и стоишь на «коврике крови»?

— Ну, извини, что не оправдал надежд! Бабудай, я же всё-таки вор, а не Ленин, волнение народных масс на немецкие деньги не мой профиль.

— Ты мог бы украсть мою лампу, избавив меня от рабства.

— Пробовал, но меня провели, как вкладчика МММ, — повесил голову бывший москвич. — Я даже не знаю, где этот гад её прячет. Не говоря уже о палаче, страже, охране и всём таком прочем…

— Ты скоро увидишь её, — таинственно подмигнул джинн. — Это будет последняя возможность переломить ход событий. Лампа будет в руках твоей возлюбленной…

— Джамили? — не поверив, прошептал Оболенский. — Но как… откуда ей здесь взяться? Не может же она…

— Кто поймёт душу женщины? Только безумец или влюблённый, но эти два слова всегда стояли рядом.

Мир вновь ожил, но буквально на минутку, чтобы успеть выдохнуть и замереть в испуге. Явление натурального джинна, в один миг пришедшего по первому же слову шейха, — событие даже в те сказочные времена отнюдь не заурядное. Теперь уже многие были готовы поверить в избранность нового «пророка», ибо общеизвестно, как трудно подчинить себе джинна — самое свободолюбивое существо, созданное на заре мира из бездымного огня самим Аллахом.

Такое зрелище можно увидеть лишь раз в жизни, да и то если очень повезёт. Так что, пожалуй, сегодня многие действительно охотно пошли бы за Хайям-Каром хотя бы из-за надежды вновь увидеть настоящего джинна!

— Что изволит мой господин? — голосом, подобным камнепаду, пророкотал Бабудай-Ага, раздувая щёки и стараясь выглядеть максимально внушительно. — Желаешь ли ты, чтобы я разрушил город или построил дворец?

— Я приказываю тебе взять жизни этих преступников!

— Нам хана, — переглянувшись, поняли Лев и Ходжа.

Джинн злобно оскалился на них и вновь замер в глубоком поклоне:

— Слушаю и повинуюсь! Как будет угодно моему господину умертвить нечестивцев? Утопить их в морской воде, в кислом вине, в оливковом масле, в навозной жиже? Отрубить голову, руки, ноги, предварительно зажарив на медленном огне без соуса и соли? Или же мне разорвать их на части дикими степными жеребцами, у которых из ноздрей валит дым, а из-под копыт летят искры? А быть может, мне надо кормить их песком, пока они не раздуются, подобно жабам, и будут молить тебя о пощаде немыми ртами? Ещё я могу выщипывать их волоски по одному, причиняя страшные муки, так, чтобы…

— О небо! — взвыл чёрный шейх, совершенно запутавшийся в таком обилии предложений. — Да заткнётся ли хоть когда-нибудь этот несносный болтун?!

— Слушаю и повинуюсь!

— Эй, эй, стой, это был не приказ, я не…

А поздно — джинны, которых заставляют быть рабами против их воли и сущности, всегда стараются запутать человека, исполняя его желания в собственной трактовке. Эдакие маленькие хитрости зачуханного подчинённого, подбрасывающего навороченные вирусы в компьютер злобного шефа. Несмертельно, но неприятно, согласитесь…

По крайней мере, народ на площади несколько заскучал и даже где-то обиделся, потому как джинна было мало. И кстати, ничего такого интересного он не показал. Подумаешь, чего-то там наболтал и исчез… «Лепёшек и зрелищ!» — девиз любого города, не только восточного, римляне тоже в таких вещах отлично разбирались.

Видимо, это прекрасно понял и сам Хайям-Кар, жестом попросивший тишины и неожиданно обратившийся к связанному Оболенскому:

— Своей волей я могу в любой миг вернуть это дитя тьмы, повелев свернуть тебе шею. Но есть идея получше. Когда я спросил джинна, кто может помешать мне, он назвал твоё имя. А когда я спросил, какая у тебя слабость, он назвал другое имя! Имя одной знакомой тебе девушки. Я долго искал её, но мои люди проявили хитрость и резвость — после недолгих переговоров красавица из Багдада, вдова вампиров, несравненная Джамиля сама согласилась служить мне…

— Негодяй! — взревел русский дворянин, рванувшись на чёрного шейха со связанными руками и петлёй на шее.

Для того чтобы остановить его, понадобились усилия палача и шестерых адептов нового пророка. Окончательно скрученный, обездвиженный и покорённый Лев вынужденно наблюдал, как Хайям-Кар дважды хлопнул в ладоши, и через несколько минут на крытый коврами помост ступила его восточная любовь — Джамиля.

— Лёвушка! — Кареокая красавица в чёрных одеждах бросилась было ему на шею, но была удержана двумя дюжими фанатами шейха.

— Привет тебе, о честная вдова Джамиля из славного города Багдада! — уважительно кланяясь ей при всём народе, начал Абдрахим Хайям-Кар. — Я обещал тебе, что ты вновь увидишь своего голубоглазого возлюбленного, если пойдёшь за мной. Сдержал ли я слово?

— Да, да, да! Вот он, мой драгоценный Лёва-джан! Но почему его связали, словно преступника?

— Аллах знает лучше, — ушёл от прямого ответа чёрный шейх. — Но готова ли ты сдержать слово и принести на алтарь истинной веры, чей оплот лежит у моих ног, самое дорогое, чем обладаешь?

— Конечно, — беззаботно улыбнулась наивная девушка. — Я отпишу вам всё своё имущество, почтеннейший! Мне не нужно богатство, мне нужен лишь мой возлюбленный!

— Имущество?! О нет… Воистину речь идёт о другом даре…

— Э-э… на что вы намекаете?! — Джамиля покраснела, как свеколка, а Лев в ярости умудрился пнуть палача и выкинуть с помоста двух фанатов. Его тут же прижали ещё четверо…

— О жители благородной Бухары, неужели хоть кто-то, подобно этой глупой женщине, подумал, что меня интересует её красота? — горько рассмеялся Хайям-Кар. — Я лишь скромный слуга истины, ничтожный раб нашего Создателя, ниспосланный Им для указания всем честным мусульманам единственного пути к милости Всевышнего, к чертогам рая Его! Поменяю ли я ласки тысячи Его гурий на один поцелуй вдовы, взятый против её воли? Клянусь небом, нет! Нет, женщина, ты должна отдать мне то, что тебе действительно дороже даже самой себя… Принеси мне жизнь своего возлюбленного, ибо, отдавая мне, ты отдаёшь Аллаху!

Площадь замерла. Кажется, в тот момент Хайям-Кар переиграл сам себя, так как любой уличный босяк в Бухаре понял, какую гнусность задумал двуличный святоша. Он хотел заставить бедную девушку делать выбор между любовью и верой! Убить свою любовь ради любви к Всевышнему!

Помнится по Библии, подобное требование было предъявлено отцу по отношению к сыну, но стоило папаше всерьёз взяться за нож, как ангел Божий остановил его руку. А в то, что чёрный шейх остановит руку Джамили, почему-то ни на миг не поверил никто…

— Дайте ей лампу! — яростно взревел новый пророк. — Пусть она докажет нам свою преданность! А чтобы избежать искушения, пусть ей помогут не отступить…

Из толпы приспешников высунулся невысокий дрожащий мужчина в купеческом платье. Он быстро сунул в руки вдовы затёртую медную лампу и, пятясь, скрылся за рядами стражей. Почти в ту же минуту раздался придушенный крик, и уже другой слуга Хайям-Кара поклонился своему господину, вытирая о рукав дымящийся от крови нож.

— Помоги своей сестре по вере, — благосклонно кивнул шейх.

Слуга встал сзади, и острый нож завис над горлом бледной Джамили.

— У тебя три желания, о честная вдова. Первым ты прикажешь джинну вырвать сердце того, кто называет себя великим Багдадским вором. Вторым ты потребуешь, чтобы он вновь исполнял мою волю. Тогда я благосклонно позволю тебе умереть на могиле своего возлюбленного и обещаю молиться, чтобы твоя душа попала в рай…

— Хвала милосердию Хайям-Кара! — восторженно взревела сотня подпевал, но на этот раз ни один житель Бухары не поддержал их.

Бедный вспыльчивый эмир вновь полез было вмешиваться, но ему заткнули рот. Домулло отчаянно пытался докричаться до чёрного шейха, предлагая в обмен на жизнь друга открыть тайну клада на две, три, пятьдесят, да что там, сто тысяч таньга! Маски были сброшены, новый пророк кивнул ещё раз, и тонкой шейки Джамили коснулось ещё тёплое лезвие ножа…

— Три лампу — или умри!

Перепуганная девушка пару раз нервно мазанула узкой ладошкой по старой меди. Бабудай-Ага вышел наружу чисто из снисхождения и старого знакомства.

— Что угодно моей новой госпоже? Прикажи, и я разрушу город или построю дворец!

— Я не… не знаю я… — Джамиля беспомощно уставилась на джинна, но он лишь развёл руками:

— У меня нет своей воли, почтеннейшая. Я раб лампы и раб того, кто владеет лампой. Приказывай! Воистину, три твоих желания будут исполнены.

— Принеси мне сердце Багдадского вора! — взвыл чёрный шейх, но Бабудай-Ага вдруг вознёсся над ним, грозный и неумолимый, как землетрясение:

— Скрепи свои уста молчанием, жалкий червь! Не ты ныне вправе приказывать мне! Или, как говорит один наш общий знакомый, прояви гибкость акробата и засунь свой поганый язык себе же в…

Хайям-Кар едва не присел на месте, но его слуга, державший Джамилю, проявил недюжинную храбрость — на шее девушки показалась первая неглубокая царапина.

Юная вдова испуганно ойкнула, вдруг ни с того ни с сего ляпнув:

— А можно мне ресницы подлиннее?

Джинн моргнул, и без всяких «слушаю и повинуюсь» длинные ресницы девушки увеличились аж на ладонь! Площадь ахнула, Абдрахим Хайям-Кар в ярости закусил собственную бороду, и до-о-олгую красивую паузу все пребывали в шоке.

— Милая, это слишком, — первым сообразил Оболенский. — Такие жалюзи будут только мешать нам целоваться…

— Поняла, — кивнула умненькая Джамиля. — Добрый джинн, можешь уменьшить их вот на столько?

— Слушаю и повинуюсь. — На этот раз Бабу-дай-Ага изобразил церемонный поклон и уменьшил длиннющие ресницы вдовы до приемлемого уровня.

— А теперь, несчастная, прикажи ему исполнить три моих желания! Моих! Или ты умрёшь!

Джамиля бросила любящий взгляд на русую голову упрямого Оболенского:

— Прости меня, любимый… Я не знала, что всё так получится, я слишком хотела найти тебя…

— Желай! — топнул ногой Хайям-Кар.

— О почтеннейший джинн Бабудай-Ага, своим последним желанием я прошу Всевышнего даровать тебе волю…