ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— О, время у вас ещё есть, — раздался тихий и язвительный голос из темноты. — Высокородный Шехмет и его недалёкий племянник Али, чтоб страдающий перхотью шайтан плюнул ему в чай!.. подоспеют через несколько минут. Они готовились долго ловить вас, бесстыдные обманщики и оскорбители моей нежно любимой доченьки. Да умножит Всевышний её красоту тысячекратно и да найдёт она себе более достойного мужа, чем этот задохлик из Каира!

— Тёща, — не сговариваясь, с горькой, только мужчинам понятной интонацией выдохнули пленники.

— Молчите, лукавые иблисы! — ощерилась старуха Далила, и в комнате словно дохнуло могильным холодом. — Не будет на мне греха в том, что визирь и Шехмет получат лишь ваши головы. Ибо если я передам вас им живыми, то воистину вы можете сбежать по дороге и попытаетесь отомстить мне…

— Нет, нет, что ты, бабушка! Мы хорошие, мы послушные, отдай нас в тюрьму! — на два голоса завопили Лев и Ходжа, потому что над ними встала непреклонная седая ведьма с лицом морщинистым, как вымя десятилетней козы, и кривым ножом в руках. На лезвии были выгравированы полумесяц со звездой. Быть может, впервые звезда показалась моему другу совсем не ласковой, а даже агрессивной…

— Но если я пощажу вас, будет ли мне за это уготована награда? — невзирая на вопли Ходжи о пяти (семи, десяти, двадцати!) тысячах зарытых таньга, задумчиво бормотала Далила. — Боюсь, что нет. Мужчины заберут вас, передадут визирю, тот отдаст ваши жизни палачу, а кто вспомнит о бедной вдове, врождённым хитроумием и крепкой палкой изловившей Багдадского вора и возмутителя спокойствия? Никто не вспомнит. А если я подам лишь ваши головы на блюде, то воистину мир запомнит моё имя! Не кричите так громко, глупцы, вас никто не услышит. Я пошла за подносом…

Последующие пять — десять минут оба здоровых мужика катались во все стороны, извиваясь как червяки, тихо переругиваясь и скуля, словно щенки без мамы. Увы, вязать узлы тётка умела, верёвки были надёжными, и единственное, чего добились наши отчаявшиеся герои, так это умудриться каким-то образом встать. Правда, едва держась на ногах и в скрюченных позах, но всё-таки. Умирать лучше стоя, это достойно мужчины. Хотя если хорошенько подумать, то смерти абсолютно без разницы, в какой позе вы её встретите. Она тоже привыкла приходить без церемоний…

— Ну вот, — объявила вернувшаяся с большим деревянным блюдом старая ведьма. — Готовьтесь предстать перед Всевышним, и пусть он сам своей божественной рукой направит ваши проклятые души в пекло. О ангел смерти Азраил, приди, тебе приношу я эту жертву!

— О добродетельнейшая из женщин, сиятельная Далила! Позволь нам хоть помолиться напоследок. Будь милосердна, и да будет милосерден к тебе Аллах!

— Э нет! Знаю я ваши молитвы, хитрецы, — неприятно улыбнулась старуха. — Я сама…

Её перебил нервный крик осла на улице. Лев и домулло невольно вздрогнули, милый сердцу далёкий голос родного Рабиновича они бы узнали из тысячи.

— Услышишь крик осла, знай, что рядом шайтан, — недовольно пробормотала злобная тёща Каирской ртути и шагнула к окну задёрнуть занавеску.

Что она там конкретно увидела, осталось загадкой, но с воплем ужаса тётка выпала в оконный проём, чудом зацепившись подолом за какой-то ржавый шкворень.

— Это наш шанс, — сипло объявил Лев, падая на спину рядом с тем блюдом, на котором лежал тот самый нож. — Щас захвачу, братан… Эх, пальцы затекли… О, взял, взял! Вались сюда же!

Как они только друг друга не порезали, избавляясь от верёвок, ума не приложу. Но внизу, у ворот, уже раздавались мужские голоса, слышались отрывистые команды и бряцанье оружия.

— Куда? — переглянулись пленники и дружно решили: в окно! Всего-то второй этаж!

Призывный ослиный крик поторопил их. Друзья рванулись вперёд и наконец-то собственными глазами увидели то, что так перепугало Далилу-хитрицу, многоопытную обманщицу со стажем и развившимися маниакальными наклонностями на почве «неудачного» брака дочери…

— Иа-а-а! — Прямо за окном, крепко стоя на старом ковре, парил белый осёл, горделиво задравший хвост. А внизу, под ним, на глинобитной улочке наворачивал круги верный Рабинович.

— Хвала нашему эмиру! — чуть не прослезился Ходжа. — А очучан-палас выдержит троих?

— Увидим, — кратко ответил Лев, в длинном прыжке приземляясь прямо на спину белого ишака.

Мгновение спустя до них долетел и Ходжа, правда, менее удачно… Но он сумел вцепиться в переднюю ногу эмира и крепко держался, не разжимая пальцев, пока ковёр не спустился вниз. Тройной вес всё-таки был ему не под силу.

Тихо воющая сквозь зубы Далила-хитрица так и висела на гвозде ногами вверх, очень осторожно посылая яркие мусульманские проклятия вслед её улепётывающим жертвам. Громко она уже не могла, боялась, что гвоздь не выдержит…

— Секундочку, напарники, — упёрся Лев за первым же поворотом. — Куда так втопили? Я хочу ЭТО слышать!

— Чего тебе ещё надо, неразумный? Оболенский показал другу кулак, все навострили уши и были достаточно вознаграждены. Слышимость оказалась отличнейшей…

— О злонамереннейшая из тёщ, куда ты спрятала Багдадского вора и зачем столь бесстыдно висишь тут ногами кверху?!

— Заткнись, грубиян! Не тебе, сын плешивого шакала и самки павиана, которого безответственные родители забыли задушить ещё в колыбели, учить меня жизни! Два безбожника были у меня в руках, и, если бы не пролетающий под окном белый осёл, я бы…

— Воистину, Аллах поступил с ней немилосердно, лишив разума, — сострадательно прогудел тяжёлый голос Шехмета. — Али, племянник мой, ты можешь расторгнуть брак с дочерью этой женщины. Ибо она безумна, а такое передаётся по наследству. Хотя, может быть, конечно, просто назюзюкалась…

— Такое бывает, — почтительно признал хор голосов, видимо, верных стражников.

— Да я плюю на вас, отродья греха и бесстыжие охальники, пялящиеся на нижние штаны достойной вдовы, которая-а-а…

Раздался треск рвущейся ткани, короткий визг, шум падения одного тела на другие, грохот оброненных щитов, изысканные восточные ругательства и плохо сдерживаемый крик души:

— Вай дод, она отдавила… мне… такое место!.. Дядя, ну хоть теперь мы можем посадить её за нападение на городскую стражу?!

…Оставаться и дальше за углом было слишком рискованно, по большому счёту наши герои уже услышали всё, что хотели. Лев кивнул эмиру, тот притопнул копытцами, что-то фыркнул, опустив умную морду, и летающий ковёр, повинуясь истинному хозяину, беззвучно двинулся дальше.

Тихо хихикающий Насреддин разжал руки и ловко плюхнулся прямо на спину Рабиновичу, вроде ничего себе не отбив. Тот только сдержанно крякнул, но вес выдержал, крепко расставив сильные ноги. Все прекрасно понимали, что стражникам сейчас не до них, поэтому двинулись в путь, не особенно скрываясь. Но и не шумя, естественно, ночь уже, люди же спят…

Как я понимаю, первым беспокойство о своих отчаянных хозяевах ощутил именно лопоухий Рабинович. А может, ему просто стало скучно и он подбил эмира Сулеймана прогуляться по ночной прохладе? Боюсь, что правду мы никогда не узнаем. Старый ковёр, кстати, так и оставался приторочен на спине белого ишака, уж он-то прекрасно понимал, какое это ценное имущество.

Можно лишь предположить, что разгуливающие по Бухаре непарнокопытные чисто случайно натолкнулись на знакомый запах и, быть может, даже успели заметить, как Ходжа входил в ворота какого-то чужого дома. Всё остальное вы знаете, детали и конкретику оставим для знатоков ослиной психологии и специалистов по восточному фольклору. Так как лично я не являюсь ни тем ни другим, то предпочёл просто поверить…