Серафима осторожно посмотрела вниз с высоты посадочного блина, куда ее доставил аэролимузин. Многотысячная толпа, заполонив улицы, несколькими шевелящимися потоками затекала внутрь храма. С высоты казалось, что люди не по своей воле движутся к помпезной исполинской башне, — это она засасывает их в свои недра, словно ужасный хтонический змей. Золотая скульптура последнего, кстати, располагалась двумя ярусами ниже на широком карнизе. Придавив пятой змеиное тело, героического вида проточеловек с тщанием раздирал чудовищу пасть.

… Аэролимузин епархии встретил их возле перрона межконтинентального экспресса. Через десять минут сиятельная дочь вместе со свитой была доставлена к храму, на одну из высотных площадок для особо важных персон. Здесь они задержались, ожидая представителя Церкви.

Пока разгружался багаж, пресс-секретарь проверял какие-то записи в электронном блокноте, Шахревар задумчиво смотрел на исполинскую башню, уходящую в небеса. Нина Гата поправляла платье с таким строгим видом, словно собиралась отчитать кого-то за помятые складки…

А Серафима не могла оторвать взгляда от колышущегося океана людей, в котором утопали основания башенных зданий. Она чувствовала, как в ней поднимается волнение перед неведомой силой, которая собрала в одном месте столь необъятную толпу. Нет, не могут так много людей прийти на проповедь исключительно «ради поддержания общечеловеческой веры», как выразилась мама. Эти люди всем сердцем верят в покровителя Верхних миров. И девушка испытывала откровенную зависть.

— Сейчас же отойдите от края, — потребовала наставница. — Ваша жизнь представляет исключительную ценность для государства и не следует подвергать ее опасности.

— Сколько же там людей, Нина! — изумленно пробормотала девушка. — Как бы я хотела спуститься к ним. Побродить в толпе, заглянуть в лица, поговорить…

Услышав эти слова, Шахревар встревоженно повернул голову. Он, видимо, с живостью представил сиятельную дочь в толпе и даже успел ужаснуться, что отразилось лишь в его стальных глазах.

— Что за бредни! — возмутилась наставница. В углах ее тонких губ проступили строгие морщины. — Ваше место здесь, а место толпы там, внизу. К тому же через несколько месяцев состоится ваша свадьба, а так называемый выход в люди может инициировать серию провокационных статей в желтой прессе. Если, не дай бог, вы поговорите с симпатичным незнакомцем — и вовсе разразится скандал! Смею напомнить, что фамилия Морталес не попадала в скандальные заголовки вот уже триста двадцать пять лет!

— Я понимаю, — покорно ответила Серафима.

Упоминание о предстоящей свадьбе — важном событии как в личном, так и государственном плане — отвлекло ее от раздумий о верующих. В памяти всколыхнулся светлый образ жениха, и девушка даже взгрустнула по нему. Русоволосый и светлоокий Уильям Харт, классический аристократ с безупречными манерами, являлся одним из тщательно отобранных молодых людей, кто был удостоен чести принять великую фамилию Морталес. Он много учился, в двадцать три года уже имел две ученые степени — по философии и внутренней политике, говорил на нескольких галактических языках. По всем данным Уильям более остальных кандидатов подходил для статуса мужа Великой Семьи, что к тридцати годам автоматически возводило его в ранг законотворца и государственного деятеля Союза…

Недолгой заминке в церемонии прибытия положил конец появившийся из ворот храма архиерей. Он был невысокого роста… в общем, можно сказать, был мелким. Серафима с удивлением обнаружила, что оказалась на целую голову выше почтенного помощника митрополита.

В силу положения, но скорее из-за преклонного возраста, архиерей ступал неспешно, а движения его были размеренными. Лишь похожие на пуговицы глаза живо оглядывали вновь прибывших.

— Сиятельная Серафима! — произнес он высоким, иногда срывающимся на фальцет голосом. — Ваша красота подобна солнцу. Невозможно выразить, какую радость мне приносит знакомство с вами.

— Я много слышала о вас, отец Левий, как о преданном слуге Господа нашего, — ответила Серафима, поклонившись.

— Все мы преданы богу. — Он смущенно кашлянул. — От имени епархии примите глубочайшие извинения за досадную задержку. Почтенных людей сегодня прибывает так много, что мы не успеваем встретить каждого.

— Я никакой задержки не заметила, — улыбнулась девушка.

По длинному прямому коридору они направились в глубь храма. Серафима и архиерей неспешно шли впереди, свита следовала на некотором расстоянии, чтобы не мешать разговору высокопоставленных особ. Сиятельная дочь, правда, предпочла бы иметь рядом опытного пресс-секретаря Антонио, который становился умным и серьезным, когда это было необходимо. Без его поддержки девушка чувствовала дрожь в желудке и сухость во рту, которая мешала вести беседу.

— Вы удивительно похожи на свою мать, — поведал Левий, не глядя на спутницу. — И лицом, и станом, и речью. Надеюсь, что со временем вы станете достойной преемницей Фреи в делах высшего света и высшей политики… Я только что узнал о болезни вашей матери. Как она чувствует себя?

— Кризис миновал, но она еще слишком слаба, — ответила Серафима, изо всех сил сдерживаясь, чтобы на щеках не проступил стыдливый румянец.

— Я буду молиться за нее, — сказал архиерей. — Видит Господь, что не существует в галактике женщины, более чуткой и благонравной, чем Фрея Морталес.

— Ко всем достоинствам, она еще и замечательная мать.

— Иначе и быть не может. — Левий повернулся к Серафиме и назидательно воздел указательный палец. — Душу человека формирует кровь. А кровь Фреи подобна ихору, крови божьей — искрящейся, серебристой, благостной. Таковы и дела вашей матери.

— Красиво сказано, святой отец.

— Сие есть непреложная истина… Кстати, о Господе нашем. Среди людей гуляют дурные слухи, связанные с угасшей звездой. Церкви Единой Веры не нравится ропот толпы. Поэтому на сегодняшней проповеди митрополит выразит наше отношение к данному событию и снимет все вопросы.

— Собирается ли выступить президент? Левий сбился с шага.

— В конфиденциальной беседе с митрополитом Калигула высказал следующее мнение. Что ему, дескать, безразлично, жив сейчас Десигнатор или нет, поскольку это не влияет на мощь Союза и его макроэкономику.

— Вот клоун!

Серафима едва не провалилась сквозь пол от стыда. На мгновение она подумала, что слова сорвались с ее языка. Но оказалось, что сзади к ним незаметно подкрался Антонио и, услышав последние слова архиерея, отреагировал на них с присущей ему прямотой.

— Простите, что вы сказали? — обернулся к нему Левий.

— Я сказал, что колонизаторская политика туманит взор уважаемого правительства.

Они остановились возле дверей палат, в которых Серафиме и ее свите предстояло разместиться до начала церемонии.

— Каким будет ваше мнение о событии в созвездии Волка? — спросил Левий девушку. — Вы придерживаетесь такого же мнения, что и президент?

Она на мгновение задержалась с ответом, а затем выдала такое, от чего Антонио почувствовал гордость за нее как начинающего политика.

— Я считаю, что данное событие имеет слишком сложный характер, чтобы трактовать его однозначно. Вполне возможно, что имеются дополнительные обстоятельства, которых мы не знаем, но которые являются серьезным фактором для перемены нашего мнения.

— У-у… — прогудел озадаченный Левий и быстро подытожил разговор, — … у-увидимся позже. Я должен встретить представителей других Великих Семей.

Коротко поклонившись, он поспешно удалился. Серафима растерянно посмотрела ему вслед, затем вопросительно глянула на Антонио. Тот показал, что все в порядке, и решительным шагом направился в палаты. За ним последовала остальная свита.

Серафима вздохнула и медленно пошла за остальными, мучительно переживая о том, что за один разговор умудрилась солгать дважды. Больше, чем за полгода ее обычной жизни.

Шахревар внимательно осмотрел небольшой коридор, ведущий в палаты, заглянул за портьеру, которая закрывала нишу в стене. Не обнаружив ничего подозрительного, прошел в комнаты.

Глядя вслед телохранителю, Серафима вспомнила слова матери о том, что сокрытие своего мнения есть не ложь, а государственная необходимость. Исполнительная власть приходит и уходит, а фундамент Союза в лице пяти Великих Семей должен оставаться крепким и нерушимым. Именно пять высокородных династий решают, что правильно, а что нет. Именно они формируют законы и контролируют деятельность правительства. Они имеют на это право в силу своей великой истории, глубокого ума и незапятнанной репутации. Люди всегда смотрели на них и брали пример. Давным-давно Великие Семьи определили, что вера в бога является основой союзного государства. Теперь их долг заключается в поддержании этого принципа. «Личными убеждениями приходится жертвовать, — говорила Фрея, — но исключительно ради благополучия Союза».

Пока девушка убеждала себя в необходимости политической лжи, получилось так, что в палаты она вошла последней. И служанки, и взрывоопасная пара Нина Гата с Антонио, и даже телохранитель оказались впереди. Стражники-крестоносцы закрыли за Серафимой двери, и едва она собралась присоединиться к остальным, как рядом с ней послышался тихий голос:

— Фрея, постойте. Серафима замерла.

Голос раздавался из-за портьеры, которую уже проверил паладин. Голос был тихим, лишенным интонаций. Неизвестный называл имя матери, но, несомненно, обращался к девушке.

Она секунду раздумывала, стоит ли позвать Шахревара. Незнакомцы, возникающие за проверенной портьерой, — работа как раз для телохранителя. Но по какой-то причине, неведомой даже ей самой, решила не делать этого.

— Но я не… — попыталась объяснить она.

— Пожалуйста, не перебивайте и выслушайте внимательно. У меня нет времени, а вопрос очень важный. Жизненно важный! Он касается будущего Союза.

Серафима покорно замолчала, стараясь держать себя в руках, хотя это было нелегко.

— Я не открою свое имя. В настоящий момент моя личность не имеет значения. Скажу лишь, что я друг… — Голос умолк, а сиятельная дочь вдруг осознала, что незнакомец явно привык повелевать, но сейчас сильно растерян. И это напугало девушку. — Я долго думал, кому можно довериться. И понял, что из всех государственных деятелей Союза лишь вы, Фрея, являетесь олицетворением мудрости, нравственности и духовной чистоты.

— Прошу вас, но я…

— Нет, только вы! Вы всем сердцем переживаете за судьбы человечества. А потому вы единственная, кому я могу довериться.

Из портьеры появились руки в черных перчатках. Они держали круглый предмет, обернутый в темный бархат. Серафима не хотела брать эту вещь, но сама не поняла, как довольно весомый… скорее всего, шар очутился в ее руках. И едва пальцы коснулись мягкого бархата, едва они ощутили твердость предмета, скрывающегося под ним, как внутри себя Серафима почувствовала толчок. Словно кровь внезапно прилила к голове и конечностям.

— Сохраните святыню, ибо я не в состоянии ее хранить, а большей ценности в настоящий момент не существует. Следующим моим словам вы не поверите, потому что я скажу безумную вещь. Поэтому просто запомните их, чтобы повторить, когда придет час. Это святыня, которая спасет род человеческий. Но как спасет — решать вам. Я же не вправе советовать. — Серафима услышала короткий вдох для новой фразы. — Вы должны решить, что делать с ней. Используйте мудро и помните: это последнее, больше нет.

— Я ничего не понимаю! — дрожащим голосом произнесла Серафима.

— Когда вы сдернете ткань, то поймете. А когда поймете, то ужаснетесь, ибо настолько все плохо, да. Можете мне поверить, она настоящая, никаких сомнений! Поэтому берегите ее, как собственных родителей, и не передавайте никому!

Голос умолк. Вслед за этим раздался тихий тяжелый скрежет.

Некоторое время Серафима не могла сдвинуться с места. Почему-то гудело в голове. Затем она повернулась к портьере и, прижав шар к животу, отодвинула тяжелую занавеску. За ней скрывалась стенная ниша, в которой разместилось большое, размером в человеческий рост, зеркало. Едва девушка протянула руку, чтобы дотронуться до него, как услышала за спиной голос Шахревара.

— Что-то случилось, госпожа?

Серафима провела кончиками пальцев по холодной поверхности, которая отражала ее бледное изумленное лицо. Между оправой зеркала и стеной виднелась едва заметная щель.

За зеркалом находился потайной ход.

— Я ощутил эмоции, — произнес паладин. — Чужие и взволнованные.

— Наверное, кто-то прошел по коридору, — ответила сиятельная дочь.

«Никого нет за портьерой, ничего не произошло», — уверяла себя девушка. Словно мимолетный сон налетел и испарился. Только после этого сна в руках остался укутанный бархатом шар, от которого исходило загадочное тепло.

Отрешенная и задумчивая, Серафима вошла в палаты. Служанки распаковывали вещи. Пресс-секретарь Антонио расположился в кресле и курил. Наставница нервно бродила по комнате.

— Что у вас в руках? — подозрительно спросила Нина Гага, едва увидев вошедшую Серафиму.

Девушка понимала, что должна ответить, но не нашлась, что сказать. Взгляд наставницы метнулся в сторону Шахревара, который шел следом, но по лицу паладина прочесть что-либо было невозможно. Нет сомнений, что позже, при встрече один на один, Нина Гата попытается выведать все, что ему известно. Однако сейчас, на глазах у сиятельной дочери, устраивать допрос было бестактно.

Серафима собиралась пройти в комнату, отведенную специально для нее, но Нина перегородила путь, встав так близко, что на девушку дохнуло ароматом приторно-горьких духов, которыми пользовалась наставница.

— Немедленно покажите, что у вас в руках, маленькая леди. На правах смотрительницы ваших манер я обязана это знать.

Серафима отступила на шаг и робко взглянула в худое лицо наставницы.

— Пожалуйста, пропустите меня.

— Сначала вы снимете бархат с этой вещи.

— Я… я не могу этого сделать.

— Тогда это сделаю я!

— И вы не страшитесь того, что откроет бархат? Я, например, не готова снять его. А вы, значит, готовы?

Нина окаменела, совиные глаза от удивления расширились. «Если она подберет слова, — подумала Серафима, — то я больше не смогу противиться ее воле».

И это должно было случиться. Тонкие губы наставницы шевельнулись, готовые выдать фразу, на которую у девушки не окажется ответа…

— Наставница Гата не убоится заглянуть даже в глотку хтонического змея, если почует интригу в его желудке.

Это был Антонио! Язвительный Антонио, добрый спаситель. Он почувствовал угрозу и выдал шутку в нужный момент — не раньше, не позже. Фраза угодила точно в цель. Она перевела внимание наставницы от Серафимы на давнего врага.

— А вот за эти слова, протогиреец, ты заплатишь! — сдавленно прошипела Нина, пронзив пресс-секретаря беспощадным взглядом. В ответ Антонио беззаботно улыбнулся и выпустил в воздух струю дыма.

Признательная другу до глубины души, Серафима сорвалась с места и прошла мимо наставницы, зацепив ее плечом. Когда Нина Гата обернулась, девушка уже находилась в спасительных покоях.

Она сидела на краю широкой, словно поле, застеленной кровати. Шар, завернутый в бархатную ткань, лежал на коленях. Сжимая его ладонями, Серафима ощущала легкое, покалывающее тепло. Еще она чувствовала непонятное шевеление, словно под тканью находился живой человеческий эмбрион в плаценте. Сравнение вызывало в ней отвращение, но девушка не могла от него избавиться.

Однако странным было не только это, и даже не пьянящее головокружение и запах цветов. В душе девушки вдруг появились чувства, которые не могли быть вызваны безмятежной атмосферой покоев. Она испытывала блаженство, как если бы находилась рядом с матерью, и возбуждение, словно возлюбленный Уильям касался ее руки. Эти чувства пугали больше того, что ощущали ладони.

Снять бархат сиятельная дочь так и не решилась. Даже когда появившийся через час Шахревар сообщил, что церемония начинается, Серафима продолжала сидеть на краю кровати с таинственным даром на коленях…

Храм Десигнатора напоминал ракету, нацелившуюся к небесам. Такая форма имела определенный смысл, который заключался в устремлении к богу для воссоединения с ним. Каждое священнослужение проводилось исключительно в то время, когда шпиль храма оказывался нацелен на появляющееся в небе созвездие Волка.

Внутри башня Господа была полой. Верующие размещались на многочисленных внутренних балконах, свернутых в кольца. Читающий проповедь архиерей, а в особых случаях сам митрополит, располагался наверху под самым сводом в кафедральной кабине. Произносимые им фразы катились вниз, с каждым ярдом усиливаясь за счет прогрессирующей акустики, которую создавали внутренние стены и специальные резонаторы. Тем, кто находился на нижних балконах, каждое слово казалось громом, срывающимся с небес. Церемония производила на верующих воистину потрясающий эффект.

Именная ложа Морталес располагалась достаточно высоко. Отсюда превосходно просматривалась расписанная маслом и украшенная статуями кафедральная кабина. Серафима поглядела вниз и провалилась взглядом в пропасть колодца, стены которого шевелились от бесчисленного числа людей, устраивающихся на балконах.

Шахревар закрыл двери за ее спиной, и девушка осталась в ложе одна. Приближенные Серафимы — все, кроме телохранителя, — должны были сидеть двенадцатью ярусами ниже. Свита не имела права пребывать так высоко. Здесь полагалось находиться лишь избранным.

В соседних ложах стали появляться члены других Великих Семей: создатели законов, судьи норм и права, хранители морали и этики. Чуть ниже усаживались видные военные, члены кабинета министров и президентской администрации. Напротив Серафима увидела худощавую фигуру Игнавуса, который нес службу советника вот уже у четвертого президента Союза. Являясь человеком необычайной мудрости и глубокого ума, он знал все нюансы правительственной упряжи и законов, а кроме всего прочего был блестящим ученым — исследователем экстрасенсорных способностей паладинов.

Обитатели верхних лож почтенно кивали и улыбались, приветствуя друг друга, в том числе и Серафиме. Девушка кивала в ответ, но улыбаться не могла. Голова продолжала кружиться, и она отошла от перил, чтобы не опрокинуться через них.

В кафедральной кабине появился сам почтенный митрополит. Он спустился откуда-то сверху в закрытом лифте с жемчужными крестами на стенах. Едва митрополит встал на свое место и поднял руку, как гомон человеческой толпы на ярусах стих, хотя некоторое время еще слышалось эхо, катящееся вниз. Но вот смолкло и оно. Митрополит, проведя рукой по длинной седой бороде, словно проверяя, на месте ли она, произнес громогласно:

— Приветствую вас, дети божьи! — Его низкий и приятный голос покатился вниз торжественно и зычно. — Приветствую вас в день святого праздника Завоевания Небес! Великий день, когда Господь наш освободил Верхние миры от Нечестивца; когда своим огненным мечом сбросил Зверя в Бездну и отправил следом все его мерзкое отродье!

Серафима медленно перевела взгляд с кабины митрополита на собственные руки, которые ощупывали золоченую тесьму, которая стягивала бархат.

— И сегодня, в торжественный час, в наши души вместо радости закралась гнетущая тревога. Солнечный свет загородили облака. Светлый праздник оказался вытеснен из наших сердец суетным смятением. О чем я? Я говорю о слухе, который будоражит людей и сбивает их с пути истинного. Слухе о погасшей звезде божьей!

Говорили, что в молодости митрополит исследовал разночтения Святых Писаний, задумывался над сущностью бога и даже пытался выстроить новую концепцию церкви. Но прошло время, и, продвигаясь к вершинам церковной иерархии, он сделался тем, кем должен был стать в бюрократическом аппарате, перемалывающем мысль, — непримиримым догматиком веры и лидером крестовых походов.

«А стоит лишь потянуть за конец тесьмы, — подумала Серафима, — чтобы бархат слетел и обнажил то, что прячется под ним. Что невидимыми щупальцами ворошит душу и кружит голову. Всего лишь потянуть за тесьму, это так просто».

— И я счастлив сегодня за вас, дети божьи, — вещал митрополит над ухом, хотя девушке казалось, что его голос удаляется. — Счастлив, потому что подданные Тысячелетнего Союза явились в храм, чтобы продемонстрировать единство и веру всем отлученным, всем язычникам и всем неверующим! Явились в храм, чтобы выразить благодарность тому, кто сражался за нас и прогнал Зверя в пучину.

Серафима потянула за тесьму. Та легко поддалась.

— Сегодня всех нас мучает тревожный вопрос: правда ли? Правда ли то, о чем говорят на улице мегаполиса и на далекой космической станции? Правда ли то, о чем шепчутся домохозяйки и властители межзвездных концернов? И я отвечу, отвечу на этот вопрос. Вы должны закрыть глаза, отрешиться от всего. И вы почувствуете. Почувствуете то, что чувствую я… Его присутствие! Благословение рода человеческого. Оно не исчезло, ибо погасшая звезда — это испытание нашей веры, которое он устроил! Отбросьте страхи и сомнения! Бог наш Десигнатор ЖИВ И ОН С ВАМИ!!

Серафима сдернула бархат и почувствовала, что не может вздохнуть, словно воздух в легких превратился в ледяную глыбу.

С первого взгляда она узнала то, о чем читала столько раз. Открытие повергло девушку в ужас, напоминавший холодных змей, расползающихся по телу, оплетающих и сдавливающих члены. Все представления перевернулись в один миг. Серафима вспомнила слова незнакомца о том, что она сразу поймет, насколько все плохо. Теперь было ясно, что слова эти сколь справедливы, столь и беспощадны.

Глазам ее предстал прозрачный шар, в котором искрилась и двигалась густая серебристая масса, пару часов назад описанная архиереем Левием.

В сосуде колыхался благостный ихор. Кровь бога Десигнатора.