2
События на Рохе и прыжки через зеркала отняли все силы, но Даймон не уснул и не потерял сознания — лишь около часа провалялся на камнях, крошащихся от порывов ветра с неведомой равнины. Воздух был свинцовым, с низким содержанием кислорода, отчего юноша долго привыкал к новому дыханию. На блеклом сиреневом небе не виднелось ни солнца, ни облаков. Он не мог даже вообразить, куда его занесло.
Зеркало рассыпалось вдребезги, остался лишь массивный остов, вплавленный в невысокий скальный утес. Он подумал, что так и надо было поступить с самого начала: взять и разбить зловещий артефакт, оказавшийся в их фамильном доме. Тогда несчастья не случилось бы. И отец остался бы жив…
Каждый раз, когда Даймон думал об этом, горло сжималось от невыносимой горечи. Ему не хотелось вспоминать последние мгновения жизни отца, но подлая память раз за разом подсовывала картинку, как сенобит опускает свой черный меч.
Наконец парень нашел в себе силы, чтобы поднять голову и оглядеться. Вокруг простиралась равнина, усыпанная обломками древних, крошащихся скал. Не видно ни кустика, ни травинки, только камни и бурая бесплодная земля. Ни намека на присутствие воды. Если здесь и гнездилась жизнь, то она искусно пряталась от чужаков. Бесплодная равнина станет могилой для Даймона. Бегство из-под меча Рапа и кажущееся спасение обернулись временной отсрочкой приговора.
— Все против меня, — пробормотал пересохшими губами юноша. — Я проклят.
Он с трудом поднялся. Недостаток кислорода давал о себе знать тяжелым дыханием, ломотой в суставах и головокружением. Медленно переставляя отяжелевшие ноги, Даймон двинулся вперед.
Он умеет жить в лесу, умеет добывать пищу, может без атомной зажигалки разводить костер и находить воду. Но на сухой обветренной равнине все эти навыки бесполезны. Для чего он целых три месяца практиковал способы свежевания звериных туш, когда природа не удосужилась завести на этой планете даже инфузорий?
Сделав десять шагов, Даймон остановился и обругал себя последними словами, которые знал.
Чем бы он ни занимался, какую бы механическую работу ни выполнял — отец всегда требовал думать, наблюдать, анализировать все, что видит юноша. «Каждую секунду, — говорил Ротанг, — твой мозг должен расследовать многоходовые комбинации, которые оставляет лес. Почему воробьиная стая переместилась на нижние ветви? Почему свернулась листва? Почему тени одних деревьев двигаются медленнее теней других? Расследуя эти вопросы, ты вступаешь в новую область, когда чувствуешь лес, понимаешь каждое его действие, становишься его неотъемлемой частью. Да, становишься лесом. Достигнув этого единства, ты сможешь пользоваться силой леса, занимать часть его могущества и использовать в своих целях. Это похоже на магию паладинов, но они используют силу космоса, космического ветра, туманностей и планет — силу базиса. В отличие от них, ты используешь силу жизни. Поэтому, Даймон, всегда и везде — наблюдай, думай, анализируй».
Оказавшись здесь, Даймон забыл это важное правило. Пусть даже леса не было и в помине, следовало озадачиться простым вопросом. Почему зеркало привело на эту планету? Что оркам было здесь нужно?
На камнях не сохранилось ни оттисков ботинок, ни других отпечатков — ветер стер все следы. Юноша было опечалился, оперся на скалу и неожиданно обнаружил, что это не скала вовсе, а заметенный песком титановый элемент некоего аппарата.
Даймон спешно принялся отбрасывать песок и вскоре отрыл кабину одноместного катера — сверхмалого судна класса S-GS. Он был сконструирован для полетов внутри планетарных систем, но оснащался и гипердвигателем. Назывался такой катер космолет. Даймон понял, что ему представился шанс выбраться из могилы.
Он долго искал кнопку открытия кабины и, обнаружив ее, испытал неописуемый восторг, сравнимый лишь с радостью пещерного человека, впервые добывшего огонь. Едва парень опустился в упругое, обтянутое черной кожей кресло, как пульт осветился, индикаторы уровня топлива подпрыгнули, показывая заправленные баки, датчики состояния двигателей загорелись зеленым цветом готовности.
Из динамиков послышался низкий и гортанный голос, агрессивно выплевывающий слова на языке орков:
— Джарруба!! Макана Тау табана…
— Уважаемый, а нельзя ли говорить на человеческом языке? — попросил Даймон.
— Ой! Кто это? — Голос мгновенно изменился, превратившись в задорный тенорок. — Как ты оказался здесь? А ну, кыш отсюда! Здесь тебе не место.
— Мне некуда идти, — ответил юноша. — Тут кругом только скалы и ветер.
— Это верно… — с долей сочувствия произнес голос, но затем спохватился: — Но все равно, я предназначен для своего хозяина. А ты не он. Поэтому проваливай! Давай-давай вылезай из кресла!
Зашитая в процессор летательного аппарата программа вела себя с экспрессией настоящего человека. Даймон смутился, но вылезать из кресла не хотел.
— Я не уйду. Мне некуда идти. Я хочу улететь с этой планеты, и ты как раз для этого подходишь, разговаривающий космолет.
— А я никуда не полечу, — заявила машина.
— А если я расколю твои сенсорные экраны? Могу пообещать, что сделаю это очень ловко.
— Я никуда не полечу без разрешения своего хозяина. Даймон на миг замешкался с ответом.
— Твоего хозяина? Ты говоришь о высоком существе в черном плаще, которое не отбрасывает тени?
— Если бы я мог заглянуть внутрь себя, то с удовольствием бы ответил, как выглядит мой хозяин. Но я слышал только голос, а голос у него множится, словно несколько глоток вещают одновременно.
Зверолов-младший вспомнил этот голос и содрогнулся.
— Тот хозяин больше не придет.
— Это почему? — осторожно спросил космолет. Индикаторы на приборной панели едва заметно моргнули.
— Я уничтожил тропинку, по которой можно прийти сюда.
— Ты меня обманываешь?
— Нет.
— Вот так нолики с единичками… Ты знаешь, что это значит?
Прозвучало угрожающе. Даймон поежился.
— Нет.
— Это значит, что ты освободил меня!! — радостно завопил процессор. — Как тебя зовут?
— Даймон.
— Ты будешь зваться Даймон Освободитель!
— Нет, я был и останусь Даймоном Звероловом.
— Звучит, как кличка примата. Как ты сказал? Даймон Мухобой?
— Ты прекрасно слышал.
— Прости. Однако «Освободитель» звучит намного лучше! — Чувствовалось, что искусственный разум соскучился по собеседнику. Его голос искрился радостью. — Ты правда человек?
— Да.
— Настоящий?
— Вроде бы.
— Давно я не встречал людей. Когда-то, лет триста назад, я служил им, но потом меня выкрали сквернословящие недоросли.
— Орки?
— Не знаю, они не представились. Долгие годы они крутились по окраинам Верхних миров, таскали на прицепе какие-то бочки, контейнеры, затем проиграли меня в карты. Потом я снова возил контейнеры, затем меня продали. И вот попал сюда.
— А что это за место? — спросил Даймон. Разговаривая с приборной доской, он чувствовал себя глупо. В какой-то мере это напоминало шизофрению — древнюю болезнь, о которой он читал в одной из книг отца. Если бы не голос из динамика, получалось бы, что Даймон разговаривает сам с собой.
— Поганое местечко, — ответил процессор. — Дыра самая настоящая. Западная окраина Верхних миров. В далекие времена эта планета сорвалась с орбиты в системе Дельта-213 и теперь болтается неприкаянная между двух звезд на стыке их гравитационных полей. То в одну сторону потянет, то в другую… Кстати, звезды эти нейтронные, и свет идет не от них, а от светящейся туманности, что лежит позади. Именно она изолирует эту окраину от Верхних миров. — Машина вздохнула. Или Даймону это почудилось? — Когда планета находилась в своей системе, здесь жили люди. Но после катастрофы они ее покинули. Животные и растения погибли, только воздух и остался. А кому он нужен, спрашивается?
— Послушай, разговаривающий космолет…
— Не называй меня так. У меня есть имя. Зови меня Ветреный Гончий!
— Как ты сказал? Какой-какой Пончик?
— Все-таки отомстил, да? — обиженно взвился процессор. — Зараза ты. Я, между прочим, это имя целых двенадцать лет подбирал!
— Извини, не удержался. Послушай, Гончий, я вот что хотел спросить. Твой хозяин здесь часто появлялся?
— Только однажды был. Отвратительный тип. Многих я слышал, но этот… как тебе сказать… в его присутствии мне чудится гарь, которая бывает на гибнущем корабле — знаешь, когда плавится обшивка и сгорает изоляция.
Откровения процессора напомнили Даймону о собственной трагедии. Он поспешил сменить тему.
— Куда ты летал с ним?
— Туда! — Машина высветила на небольшом дисплее космическую карту. — В пространство за этими нейтронными звездами. Космос там особенно темный и суровый, оттого путь кажется длиннее, чем пролетел на самом деле. За ними ничего нет, только голая пустота, галактика здесь заканчивается. Хочешь поглядеть на окраинный космос? Жуткое зрелище, прямо мороз по коже.
— У тебя нет кожи.
— Это образное выражение.
— И что же там, между нейтронных звезд? — взволнованно спросил Даймон.
— Заброшенная космическая станция. Старая, вся в трещинах, дырявая насквозь. Металлолом. Таких тысячи в галактике. Но в этой есть что-то странное.
— Что? — Пальцы Даймон а впились в приборную доску.
— Э-эй! Полегче! — воскликнул процессор. — Если б я знал! От нее исходят какие-то излучения. Когда мы летели, некоторые мои узлы начали сбоить, напряжение гуляло, программа стала глючить.
— И что было внутри станции?
— Не знаю. Я лишь причалил в разрушенном доке и выпустил хозяина. Где он был, что делал — мне неведомо.
— Отвезешь меня туда?
— А зачем тебе?
Даймон поглядел на свои голые коленки, втянутый от голода живот и проступившие сквозь кожу ребра. Жалкое зрелище. Весь он, от макушки до пят, представляет собой образное выражение. Зачем ему лететь на эту станцию?
— Я не знаю, зачем мне туда нужно. Но отвезешь?
— Ты освободил меня от страшного хозяина. И за это я готов ради тебя на все, Даймон Зверолов! Эх, давно я не поднимался в небо. Пристегните ремни, попросите у стюардессы леденец. Мы взлетаем!!
Даймон поспешно протянул ремни через безволосую грудь и защелкнул замок. Повернул голову, желая еще раз взглянуть на каменистую равнину, ставшую для него временным убежищем, но тут включились двигатели, и вокруг космолета поднялся песчаный вихрь.
— Ты готов? — просил процессор.
— Ага.
— Тогда поехали! — И, презрительно игнорируя притяжение планеты, космолет ринулся в сиреневое небо.
Калигула появился на экранах галактики ровно в восемь утра по центральному времени. На нем был строгий мундир, за плечами развевалось знамя Союза. Взгляд президента был тверд, а вид решителен. Миллиарды людей прильнули к экранам, оторвавшись от механизированного плуга и электронных консолей, от завтрака и эндоскопии желудка, от получения кредитов и ссоры с любимым супругом.
— Граждане Тысячелетнего Союза! Братья и сестры! — произнес президент. — Обратиться к вам меня вынуждают чрезвычайные обстоятельства, в которых оказался род людской. Отнеситесь к моим словам со всей серьезностью, ибо они покажутся вам необычными и даже странными. Но поверьте, что у нас нет другого выхода… Вы прекрасно знаете, какие ужасные твари обитают за пределами нашей галактики и насколько черны их прокаженные души. Из священных писаний вам известны гнусные цели, которые они ставят перед собой еще с тех времен, когда Вселенная была юной. У черни есть единственная мечта — выбраться из своей дыры, которую они называют Бездной, перейти барьер черных дыр и ступить на человеческие земли. Нужно им это не ради новых открытий или познания мира. Им это необходимо исключительно для захвата Верхних миров, для порабощения человечества и подчинения людей своему темному богу.
Президент перевел дух.
— Я вынужден сообщить вам, что угроза вторжения сделалась реальной. Она встала перед нами подобно уловским мертвецам, которые бездумно и озлобленно уничтожали людей только потому, что не знали другого пути существования. Да, угроза реальна. Армия и флот Тысячелетнего Союза по-прежнему стоят на защите человеческих территорий и не допустят, чтобы враг перешел границу. Но угроза вторжения придет не оттуда. Она придет изнутри, из Верхних миров. Она уже рядом с вами, а быть может, рядом с вашими престарелыми родителями или вашими детьми.
Изумленный вздох прокатился по сотням населенных планет, и даже вечно холодный космос услышал его и запомнил навеки.
— Мы одна семья, — продолжал президент, — мы живем в едином мире. Президент и правительство, Великие Семьи, союзные армии не допустят вторжения извне. Но вторжение готовится из наших домов. Помогите отвратить его! Угроза исходит от зеркал!! Да-да, самых обыкновенных зеркал, которые стоят в магазине, в офисе, на улице, в вашем доме — везде! Орки способны использовать их, чтобы проникнуть на наши земли… Граждане Тысячелетнего Союза, я обращаюсь к вам за помощью! Внимательно оглядитесь вокруг себя, отыщите зеркала… и разбейте их! РАЗБЕЙТЕ! Сделайте это прямо сейчас, не медля, во имя себя, во имя детей, во имя будущего человечества! Разбейте зеркала, помогите нам защитить Союз!
Когда закончилась речь, повсюду наступила тишина. Сказанные президентом слова были ужасающими, шокирующими и… абсурдными. И люди подумали, что президент не в себе. А потому люди не поверили Калигуле и не стали делать то, о чем он просил.
Но замешательство в домах и на улицах, в небоскребах и космических станциях длилось лишь до того момента, пока откуда-то не донесся одинокий удар и последовавшим за ним стеклянный звон. Кто-то не стал задумываться и разнес ближайшее зеркало попавшейся под руку пепельницей.
Крохотного камешка оказалось достаточно, чтобы сорвать лавину. Услышав звон, люди решили — а вдруг? Быть может, президент прав, и от зеркал исходит угроза? И теперь они размышляли и обсуждали, а сообщение президента передали вновь, и за окном послышался новый звон.
И в какой-то момент это случилось. Люди бросились громить свои отражения.
На несколько часов цивилизованные планеты Союза погрузились в звенящий хаос. Били все зеркала, которые попадалось на глаза: в комнатах, в парадных, на лестницах, на дверцах шкафов, на стенах супермаркетов. В парикмахерских, в салонах красоты; обзорные зеркальца на аэротранспорте, крохотные зеркала в женских косметичках. Над городами поднялся звон — серебристый, звучный, заливной. Среди него по улицам неслись постоянные напоминания из громкоговорителей:
— Уважаемые граждане… приказ, подписанный президентом Союза… уничтожить все зеркала…
Кое-кто в азарте поколотил лишнее. Досталось оконным стеклам и хромированным панелям, досталось аквариумам, здорово побили витрины и застекленные картины в рамах. Оказались расколотыми даже телевизионные панели, из которых вещал президент. Это были несколько часов всеобщего хаоса и всемирного звона.
Когда бить стало нечего, погром прекратился. Битва закончилась полным поражением зеркального воинства. Лишь изредка звон повторялся, когда кто-то находил зеркало на пыльном чердаке или на внутренней стороне шкафной дверцы. Да специальные группы еще несколько суток распиливали зеркала из металла и других небьющихся материалов.
Однако тот звон, стоящий над планетами, уже было невозможно повторить. Но космос запомнил и его. Древняя пустота всегда интересовалась сигналами, передаваемыми от звездолета к станции, от планеты к планете; внимательно прислушивалась к вибрациям планетарных атмосфер и все запоминала. Если бы кто-то смог найти способ обратиться к ней и выслушать ответ, он сделался бы обладателем самых сокровенных знаний, хранящихся с древнейших времен.
Потерянная планета, брошенная людьми и жизнью, осталась далеко позади. Сияние пылевой туманности за спиной тускнело. За искривленным пространством, выдающим себя мутной синевой, прятались две плотные нейтронные звезды. Космолет двигался между ними, словно по узкому мостику над пропастью. Стоит сместиться влево или вправо — и тебя утащит гигантская гравитация.
Гончий нес Даймона в пустоту, возле которой не было ни звезд, ни созвездий. Вокруг простирался густой черный космос. Даймон так долго смотрел вперед, что ему стало казаться, будто они не летят, а погружаются в океанскую впадину рекордной глубины.
За последний час полета Гончий не проронил ни слова, спуск в никуда угнетал даже его искусственный разум. Несколько раз космолет менял угол полета, лавируя в невидимом, изгибающемся как червяк коридоре. Он следовал курсом, которым его провели однажды в режиме ручного пилотирования. Траектория отображалась на экране, и катер повторял ее с машинной четкостью.
— Вот оно, началось! — вдруг сказал Гончий. — Чувствуешь?
И Даймон почувствовал. Нечто. Сначала головокружение, которое вскоре прошло. Хотя, возможно, он просто привык к нему и перестал замечать, когда новые чувства захлестнули его. В пространстве тесной кабины раздался шелест родной листвы. Затем его окатило ароматами утреннего луга. Потом был густой, состоящий из многих оттенков запах лесной чащобы и свежий ветерок, который играет с тобой, когда стоишь на холме возле дома. Затем все исчезло, и в нижнюю часть живота врезались невидимые ножи — юноша даже вскрикнул от пронзительной боли. Потом боль ушла, сменившись звоном в левом ухе. Сколько Даймон ни старался, стуча по нему ладонью, выбить звон не смог.
— Странные излучения, очень странные, — говорил процессор с опаской. — Много я парсеков налетал, всякое видел. Оказывался и около планетарных трансформаторов, и возле сверхновой однажды… Но с такими излучениями ни разу не сталкивался. А идут они оттуда! — Даймон был уверен, что если бы Гончий смог, то указал бы пальцем на точку, появившуюся из мрака. Освещенная далекой туманностью, точка росла, превращаясь в космическую станцию.
Судя по угловатой конструкции, построена она была на заре времен — возможно, даже в ту пору, когда звездные государства людей воевали между собой (было и такое). Она могла служить как научной лабораторией, так и базой для рабочих, добывающих полезные ископаемые в астероидных полях. Сейчас уже трудно сказать, чем она являлась, потому что из опознавательных надписей на обветшалом борту осталась только громадная буква «О». В стенах чернели провалы, а разошедшаяся по швам обшивка загибалась наружу. Вокруг плавали спутанные жгуты технического кабеля, в невесомости похожего на водоросли.
При виде разрушенной станции Даймон заволновался, а незримые потоки пробудили в нем новые чувства. Они терзали его и вонзались крючьями в душу; он ощущал невыносимую боль в животе и тупые толчки внутри черепа. Юноша уже несколько раз думал о том, чтобы вернуться и попытаться пересечь пылевую туманность. Быть может, ему удастся выбраться к людям, а не пробираться между двух смертей к третьей.
Но возвращаться было поздно. Станция уже заняла половину обзора и продолжала стремительно увеличиваться.
Гончий нырнул под плавающим обломком какой-то башни и устремился к темному провалу, в котором угадывался посадочный док. Чем ближе они подлетали, тем отчетливее виднелись глубокая коррозия и трещины, прорезающие металл обшивки.
— У тебя есть скафандр? — вдруг спохватился Даймон. — Как я пойду без скафандра?
— Скафандра нет, — ответил космолет. — Но ты не волнуйся. На станции есть воздух.
— Да? Ты уверен? — Даймон поглядел на щели и дыры, сквозь которые виделись внутренние ярусы и переборки.
— Может, и не уверен. Но мои анализаторы уверены на двести процентов.
Человека и космолет накрыла мрачная тень, и они оказались в огромном тоннеле. Гончему пришлось включить фонари. Два белых луча высветили разрушенный пирс. Габаритные огни пирса были разбиты, площадку густо усеивали плетения трещин.
Космолет лихо подрулил к площадке. Не успел Даймон опомниться, как крыша над ним поднялась. Гончий неучтиво дал понять, что ему безразличны сомнения юноши в том, имеется ли здесь воздух.
К удивлению юноши, из ушей и носа кровь не пошла, глаза остались в орбитах, а грудь не раздулась. Даймон сделал вдох и убедился, что воздух за бортом не отличался от того, который синтезируется в кабине космолета. Больше того, воздух на заброшенной станции был свежий.
— Трап и оркестр почему-то задерживаются, — сказал Гончий. Его голос гулко разнесся по пустому доку. — Поэтому спрыгивай сам. Не бойся, тут и гравитация есть.
Даймон перекинул ногу через борт, немного посидел я таком положении, оглядываясь на едва различимые в полутьме контуры дока, потом спрыгнул на пирс. Не удержал равновесие и упал на колени. После продолжительного полета мышцы одеревенели, а ноги превратились в негнущиеся жерди.
Парень поднялся, все еще неуверенный. Голова продолжала гудеть, хотя к остальному он попривык, даже к ножам в животе. Пятитонный космолет висел за левым плечом, носовые прожекторы были направлены на дальнюю стену дока, в которой они высветили темный прямоугольник прохода.
— Тебе туда, Освободитель.
— Ты не улетишь? — вдруг спросил Даймон. — Не бросишь меня здесь?
— Как ты мог подумать такое! — с укором ответил Гончий, моргнув прожекторами.
— Прости. Просто мне страшно.
— Не тебе одному. Мне тоже не по себе. Возвращайся скорее!
Ощущая под ступнями мелкий песок и чешуйки осыпавшейся с потолка краски, Даймон поплелся вперед. Он вошел в луч света и долго двигался за собственной тенью, которая вытянулась от его ног до самой стены. Проход оказался началом коридора, ведущего в глубь станции. Когда-то он закрывался пузатыми дверьми с круглыми иллюминаторами, но сейчас они валялись измятые и покореженные то ли взрывом, то ли какой другой силой.
Коридор оказался темным, но едва Даймон вошел в него, как ощутил под ступнями что-то мягкое, словно пол устилала пушистая ковровая дорожка. Юноша не стал опускаться на колени, чтобы ощупать странное покрытие, а двинулся вперед, в темноту, в направлении далекого пятна света. Шел долго, упрямо втыкая ноги в пол, сжимая зубы от головной боли, усиливающейся с каждым шагом. Если боль будет нарастать такими темпами — там, в конце пути, от него останется мокрое место.
Но этого не случилось.
Едва юноша вышел из коридора, как боль испарилась, словно ее не было. Даймон оказался в просторном помещении, напоминающем технический ангар.
Бывший ангар зеленел и цвел. Стены, покрытые мхами и вьюнками, лишь в некоторых местах выявляли стальную основу. Пол покрывала густая трава, которая и была тем пушистым ковром в темном коридоре. А посреди этих джунглей возвышалось широкое дерево с пышной кроной и увесистыми складками коры. То самое, которое Даймон видел во сне и которое призывало его. Тяжелые корни, распластавшиеся поверх травы, шевелились и поворачивались.
Человеческие глаза дерева смотрели с теплотой.
— Наконец ты пришел, — сказало оно, ловко двигая складками коры, точно губами. — Я так этому рада, Даймон!
— Откуда… откуда вы знаете мое имя?
— Мне известно многое, мой мальчик. Подойди ко мне ближе, не бойся корней. Присядь на траву. Она мягкая, и ей будет очень приятно оказаться кому-то полезной.
Потрясенный Даймон прошел между двух шевелящихся отростков, опустился на шелковистую траву и почувствовал небывалое облегчение. Такое, как если бы все несчастья вдруг ушли, а он вернулся бы в родной дом, к отцу… Парень чувствовал, что оказался в гостях у доброго друга. Пусть даже излучения, которые исходят от него, чрезмерно жестоко встречают гостей.
— Но как? — удивленно спросил Даймон. — Как вы живете здесь? Откуда здесь воздух? Ведь кругом дыры в обшивке!
— На станции сохранился источник гравитации, — ответило дерево. — Он удерживает воздух, который я обновляю все время. Меня зовут Иггдрасиль.
Ей было много лет. Если бы не стальные стены, возведенные людьми, можно сказать, что Иггдрасиль произрастает здесь испокон веков. Как она появилась здесь? Вероятно, человек, который прибыл с одной из населенных планет, принес на одежде семя, обронил его, и семя удивительным образом проросло, пуская корни в стали и полимере, обвивая провода и заимствуя энергию генераторных установок. А может быть, неизвестный человек специально привез росток, который холил и лелеял, который рос после смерти хозяина и превратился в столь могучее и потрясающее создание. В конце концов, люди покинули станцию, а дерево осталось, год за годом продолжая расти и наполняться мудростью времен.
— Ты голоден? Возьми яблоко.
Перед Даймоном опустилась ветвь. Листья раздвинулись, обнажая налитой плод. При виде его желудок сжался, а пересохший рот наполнился слюной. Обнаженный, сидящий в густой траве Даймон протянул руку и сорвал единственное яблоко.
Он с жадностью вгрызся в плод, отхватывая приличные куски. Они хрустели на зубах, а струйки сладкого сока бежали по подбородку. С каждым проглоченным кусочком не только унимался голод, но неожиданно наполнялось силами тело.
Вскоре, когда от яблока остался только черешок (Даймон не заметил, как проглотил даже косточки), парень почувствовал себя сытым, отдохнувшим, готовым прошагать столько миль, сколько потребуется.
Он откинулся на корни, которые изогнулись в форме спинки кресла. Странно, но нагота вовсе не смущала Даймона. Более того, он чувствовал себя вольно и естественно, словно всю жизнь так ходил, и не испытывал стеснения, даже представляя дерево в образе женщины. Наоборот, в ее обществе парень чувствовал себя вольным зверем, который родился и взрослел среди лесных дубрав.
— Я сожалею о смерти твоего отца, — произнесла Иггдрасиль.
— Когда я увидел тебя во сне… Ты уже знала, что мой отец погибнет. Ведь так?
— Бедный мальчик. Как тебе досталось! Кто мог предположить, что разлом между Верхними и Нижними мирами пройдет по твоей судьбе! Нелегко это вынести.
— Ты знаешь всё?
— Не всё, но многое. Очень многое.
— Тогда скажи, что мне делать? Я потерял отца, свой дом и все надежды на будущее. Мне больше нет места на этом свете!
Большие студенистые глаза глянули на него удивленно.
— Твой путь только начинается, Даймон. Трудный, полный боли и страданий, но великий путь!
— Разве? Откуда ты знаешь?
— Мне нашептал космический ветер. Он всегда приносит вести, он все знает. Частицы и энергия, из которых он состоит, проносятся над планетами. Они улавливают каждое произнесенное слово, впитывают в себя и несут по галактике. Они пролетают между огромных масс, которые гнут и выворачивают наизнанку не только пространство, но и время. И космическому ветру открываются удивительные вещи — элементы прошлого и будущего.
Даймон прижался к корням, словно пытался убежать от неумолимых слов. Но Иггдрасиль продолжала:
— Я знаю твою судьбу. Она великая и славная, преисполненная ратных подвигов. Через горы и пропасти, через мучительный выбор и страшные откровения судьба проведет тебя к главной цели твоей жизни. К сражению с Темным Конструктором.
Даймон сдавленно крякнул.
— Меня? — выдавил он из себя.
— Тебя, и никого другого.
— Но как я смогу… Ведь я боюсь! Смертельно боюсь, даже его слуг!
Иггдрасиль ответила с грустью. Двигающаяся кора, образующая рот, сложилась в линию печали.
— Ты наверняка еще не видел, что принесла тебе смерть отца? Взгляни сюда.
Травы перед ним раздвинулись, открыв маленький пруд с темным дном. Даймон подполз к нему на четвереньках и увидел в зеркале воды свое отражение.
В первый момент он не понял, что изменилось в его лице. И лишь чуть позже обнаружил посереди лба три темные точки, собранные в треугольник. Он потер лоб, но точки не исчезли. Они не прощупывались и напоминали родимые пятна.
— Что это? — спросил юноша, удивленно подняв глаза на морщинистый ствол Иггдрасиль.
— Знак.
— Знак чего?
— Избранности. Тебе суждено освободить Верхние миры от орков.
— Освободить Верхние миры? — удивился Даймон. —
Но они свободны!
— Они падут, — задумчиво произнесла Иггдрасиль, и Даймон почувствовал, как по позвоночнику прокатился мертвящий холодок.
— Я сожалею, — продолжала она, печально глядя на юношу. — Но это в самом деле так. Покровитель Верхних миров Десигнатор Всевышний мертв. И теперь у людей нет поддержки, чтобы остановить полчища орков. В этой войне людям не суждено победить. Многие их творения будут уничтожены, а сами они окажутся на краю смертельной пропасти. Будет тяжело. Но для того ты и призван, чтобы не позволить оборваться линии жизни человечества. — Следующие слова она опять произнесла задумчиво: — Ведь род людской не ошибка Создателя — он красит мир.
— Я ничего не понимаю! — растерянно вопрошал Даймон. — Как я могу противостоять оркам? Как я сражусь с Темным Конструктором?
— Для этого ты откроешь его имя. И тогда Зверь явится к тебе.
Ветви дерева встревоженно зашелестели. Складки задвигались, ствол Иггдрасиль со скрипом наклонился, чтобы приблизиться к юноше.
— Его имя — сокровенная тайна, мой мальчик. Но мне известно, как найти составляющие. Слушай внимательно и запомни мои слова. Его имя состоит из трех частей. Трех! Чтобы получить каждую, нужно приложить невиданные усилия — как твои личные, так и множества других людей. Многие важные и трагические события подвигнут тебя к разгадке. Но главное состоит в этом.
Она провела ветвью перед лицом Даймона.
— Одна часть имени лежит в крови его слуги, Рапа. Другая спрятана в прошлом. А третья… третья самая интересная из всех. Она сокрыта в Бездне, и найдешь ты ее лишь когда спустишься в зловещий Хель.
— Я ничего не понял, — ответил Даймон, ежась от страха.
— Поймешь, когда придет время. — Дерево отстранилось. — Время и события делают свое дело исправно. Уже сейчас ты знаешь многое, мой мальчик, просто тебе нужна подсказка. И я помогу. Назови самое сильное чувство, которое владеет тобой сейчас.
Даймон задумался. Больше всего ему хотелось забиться в какой-нибудь угол и не вылезать из него. Ему вовсе не хотелось вершить дела, о которых вещала Иггдрасиль.
— Отмети шелуху и временные чувства, которые завладели тобой, — подсказала она. — Произнеси сокровенное. Что тебя гложет? Что не дает покоя?
— Сенобит! — с неожиданной для себя злостью ответил Даймон. — Я его ненавижу. Я хочу его убить.
— Рап силен, — вздохнула Иггдрасиль. — Самый могучий воин Темного Конструктора. В битве на одной из планет Сонга, когда Союз предпринял неудачную попытку вторгнуться в Нижние миры — да-да, было такое, всего двести лет назад! — многочисленный десант союзных войск был встречен небольшим отрядом орков, во главе которого стоял Рап. Оружие людей не причиняло ему вреда. Огненные лучи прошивали его насквозь и не убивали. Со своим черным мечом он проходил сквозь строй людей, оставляя позади вереницы трупов. Одним движением руки он обрушивал на землю боевые катера, а взглядом переворачивал самоходные орудия. Он бьется неистово, он владеет магией. Силу свою он черпает напрямую из черных дыр, и убить его невозможно. Но тебе нужно заглянуть в его кровь.
— Как же быть?
— Тебе поможет меч, нареченный Могильщиком. Поздний филлийский мастер изготовил его из стали мертвого корабля, прибывшего из надмирья. Ты найдешь меч на седьмой планете в системе 13–13. На ее серой, как мокрый пепел, поверхности виднеется пятно, похожее на отпечаток четырехпалой длани. Два пересохших Русла когда-то огромных рек образуют на этой длани линии судьбы и жизни. На месте их пересечения стоит белая гора. Поднимись на нее, и на вершине ты найдешь меч, который поможет справиться с Рапом.
— Как я попаду в эту систему? Тут есть реперные точки для гиперперехода?
— Они тебе не понадобятся. Войди в светящуюся туманность — ту, что лежала за спиной, когда ты летел сюда. Она перенесет тебя.
Даймон долго молчал, глядя на темный пруд, окруженный зеленью. Затем спросил угрюмо и с некоторой обидой:
— Рап тоже приходил к тебе. Ведь так?
— Он был здесь, — не стала отрицать она. — Видишь? Иггдрасиль указала на черные, словно выжженные пятна посреди травы.
— Это его следы. Он стоял здесь. Я до сих пор не могу возродить мураву в этом месте.
— Чего он хотел?
— Он забрал один из моих корней. — И Даймон только сейчас увидел короткий обрубок у основания ствола. — Он сказал, что когда придет в следующий раз, то заберет все корни Иггдрасиль для своего повелителя. — Она опять с грустью улыбнулась, и от этой улыбки у юноши зашлось сердце. — Это будет моей смертью после тысяч лет жизни.
— Он не придет, — с детским упрямством сказал Даймон. — Не сможет. Я разбил зеркало и угнал его катер!
— К сожалению, сюда можно добраться и другими путями. Когда орки войдут в Верхние миры, для Рапа не составит труда найти сюда дорогу. Поэтому жить мне осталось недолго, мой мальчик. И мы должны успеть.
— Что успеть?
— Загляни снова в пруд… Там на дне лежит это. Достань.
Заторможенный Даймон снова наклонился к заполненной водой воронке. На этот раз он не стал изучать свое отражение, а глянул сквозь него. И то, что увидел на дне, поразило его.
Юноша отпрянул, налетев на ветви.
— Не бойся, — сказала Иггдрасиль. — Возьми его. Напряженно дыша, он сунул в пруд руку и вытащил на свет обрубок кола. Не было ни малейших сомнений, что это тот самый кол, которым его отец атаковал сенобита. Та самая часть, которая побывала в теле Рапа, а затем была им обрублена.
— Как он оказался здесь?
— Неважно как. Важно — зачем! Возьми булыжник, что лежит возле пруда. Теперь подойди ко мне… Ближе.
Даймон вплотную подошел к стволу мудрой и древней Иггдрасиль. В одной руке он держал обрубок кола, в другой — увесистый камень.
— Повернись, мой мальчик, и прижмись ко мне спиной. Плотнее. Еще плотнее.
Парень сделал то, что она просила, и почувствовал кожей жестковатую в трещинах кору.
— А теперь, — сказала Иггдрасиль, — упри заточенный конец в живот и забей кол так, чтобы он пронзил тебя насквозь и вошел в ствол. Приколоти себя к вселенскому древу!
Даймон резко отскочил. Несостоявшиеся орудия пытки вывалились из пальцев на траву.
— Что ты мне советуешь? Я должен убить себя?
— Ты не умрешь. Будет очень больно, ужасно больно, но ты не умрешь. Ты должен простоять девять дней, испытывая муки. Когда твоя кровь сольется с моими соками, когда она девять дней будет омывать два организма, тебе перейдут мои знания, и ты получишь силу. Нечеловеческую силу. Магическую кровь, которая сможет тягаться с кровью сенобитов.
— Я этого не хочу.
— Но ты должен, — обеспокоенно произнесла Иггдрасиль. — Иначе все, о чем мы говорили, не имеет смысла. Бесполезно сражаться, бесполезно собирать настоящее имя Темного Конструктора. В этом случае Бездна победит.
— Нет! Я не хочу! — закричал Даймон, отступая к проходу, который уводил в док.
В его голове творилось нечто невообразимое. Разум отступил при осознании дикой пытки, которой собиралось подвергнуть его дерево.
— Даймон, послушай меня…
Она попыталась подобрать слова, чтобы вразумить его.
— Я не хочу ничего слушать! — истерично завопил он. — Я не хочу спасать мир! Я хочу покоя!
— Тебе не будет покоя.
Он уже бежал по темному коридору, когда вслед раздались последние слова вселенского дерева:
— Очень жаль, Даймон. В следующий раз, когда ты придешь сюда, ты найдешь только замороженный космическим холодом безжизненный ствол.
Голос еще звучал в ушах, когда он вылетел на причал, под белый свет прожекторов Гончего.
