11. СВ.МИКЕЛЬ СИЕНСКИЙ
Выход со станции подземки приходился прямо напротив входа в Интернациональный парк Мира. Когда эскалатор поднял генерала О'Тула наверх под лучи послеполуденного солнца, купол усыпальницы оказался справа — не более чем в двух сотнях ярдов. Слева, в другом конце парка, за комплексом административных зданий виднелись верхние этажи древнего римского Колизея.
Американский генерал энергично направился к парку и сразу же свернул по мощеной аллее к усыпальнице. Он миновал небольшой и очаровательный монумент-фонтан «Дети мира», остановился на миг, чтобы разглядеть, словно живые, скульптурные фигурки детей, играющих в прохладной воде. О'Тул был полон ожидания. «Немыслимый день, — думал он. — Сперва аудиенция у папы. А теперь еще посещение усыпальницы св.Микеля».
Когда в 2188 году, через пятьдесят лет после смерти и, что, быть может, важнее, через три года после избрания Иоанна Павла V новым папой, св.Микель был канонизирован, все согласились, что для поклонения новому святому лучшего места, чем Интернациональный парк Мира, придумать нельзя. Огромный парк тянулся от площади Венеции до Колизея, окружая редкие руины римского Форума, случайно уцелевшие в ядерной катастрофе. Выбор места для гробницы представлял собой весьма тонкое дело. Мемориал Пяти Мучеников, сооруженный в честь отважных мужчин и женщин, посвятивших себя восстановлению порядка в Риме в месяцы, непосредственно последовавшие за катастрофой, привлекал посетителей уже многие годы. И общее мнение гласило, что святилище в честь Микеля Сиенского не должно затмить величественного открытого мраморного пятигранника, занимавшего юго-восточный уголок парка с 2155 года.
После многих споров было решено, что гробница св.Микеля займет противоположный северо-западный уголок парка и своим основанием точно ляжет на эпицентр взрыва, случившегося всего в десяти футах от места, где стояла колонна Траяна, прежде чем адский жар огненного шара за какой-то миг превратил ее в пар. Первый этаж святилища был предназначен для медитации и молитв. Двенадцать альковов-капелл примыкало к центральному нефу: шесть из них были украшены скульптурами и произведениями искусства, отвечавшими римско-католическому канону, другие шесть были отданы прочим главным религиям мира. Эта эклектическая мешанина на первом этаже создавала известный уют многим паломникам, не принадлежащим к католической церкви, но чтившим память святого.
Генерал О'Тул не стал уделять много времени первому этажу. Преклонив колена, он помолился в капелле св.Петра. Мельком глянул на знаменитое деревянное изображение Будды в нише около входа, но, подобно многим туристам, с нетерпением предвкушал зрелище, ожидавшее его на втором этаже. Как только генерал вышел из кабины лифта, величие и дивная красота фресок мгновенно поразили его. Прямо перед ним оказался портрет в натуральную величину очаровательной восемнадцатилетней девицы с распущенными светлыми волосами. Преклонив колена в старом Сиенском соборе, она оставляла в корзине на холодном полу закутанного в одеяло кучерявого мальчишку. Это случилось в рождественский сочельник 2115 года. Такова была первая ночь жизни Микеля Сиенского, ей и было посвящено первое из двенадцати панно, что окружали гробницу, повествуя о жизни святого.
Генерал О'Тул подошел к небольшому киоску у подъемника и купил 45-минутную аудиокассету, предназначенную для туристов. Квадрат со стороной десять сантиметров свободно умещался в кармане пальто. Взяв один из разовых приемников, он вставил его в ухо. Выбрав текст на английском, нажал на кнопку «Введение» и услышал женский голос с британским акцентом, пояснявший паломнику то, что он мог видеть своими глазами.
— Высота каждой фрески составляет шесть метров, — говорил голос… Генерал тем временем вглядывался в лицо младенца Микеля на первом панно. — Освещение в зале представляет собой комбинацию естественного внешнего света, проходящего через снабженные светофильтрами люки, и искусственных источников, размещенных в куполе. Освещенность контролируется автоматическими датчиками, смешивающими искусственный и естественный свет в нужной пропорции, так что фрески всегда освещены наилучшим образом. Двенадцать панно второго этажа соответствуют двенадцати альковам первого. Фрески в соответствии с хронологией жизни святого расположены по часовой стрелке. Таким образом, последняя фреска, представляющая церемонию канонизации св.Микеля в Риме в 2198 году, расположена по правую сторону от изображения первого дня его жизни, того, что было в Сиенском кафедральном соборе за семьдесят два года до канонизации. Фрески задумывались и создавались группой из четырех художников, в том числе и мастером Фэн И из Китая, в 2190 году без всякого приглашения прибывшего в Рим. Несмотря на то что за пределами Китая о мастерстве его ничего не было известно, трое других художников, Роза да Силва из Португалии, мексиканец Фернандо Лопес и Ханс Рейхвейн из Швейцарии немедленно пригласили его участвовать в росписи — настолько великолепные эскизы привез он с собой.
Внимая лирическому щебету кассеты, О'Тул обходил округлый зал. В последний день 2199 года на втором этаже усыпальницы св.Микеля находилось более двух сотен человек, в том числе и три туристические группы. Американский космонавт медленно продвигался вдоль периметра, останавливаясь перед каждым панно и прислушиваясь к голосу, доносящемуся из кассеты.
На фресках были изображены основные моменты жизни св.Микеля. Второе, третье, четвертое и пятое панно были посвящены дням его юности, когда он был новициатом в францисканском монастыре в Сиене; скитаниям по всему миру в годы Великого хаоса; началу активной проповеди после возвращения в Италию, и тому, как Микель на церковные средства насыщал голодных и привечал бездомных. На шестом панно неутомимый святой был изображен в телестудии, сооруженной на средства японского почитателя. На этой фреске владевший восемью языками Микель провозглашал принесенную им весть о нераздельном единстве всего человечества и требовал, чтобы богатые не забывали о неудачниках.
На седьмой фреске Фэн И изобразил столкновение в Риме между Микелем и дряхлым, уже умирающим папой. Шедевр был построен на контрастах. Блистательно манипулируя цветом и освещенностью, художник изобразил полного сил, трепещущего от их избытка молодого, еще не оцененного миром мужа перед усталым прелатом, мечтающим об одном — окончить свои дни в покое и мире. На лице Микеля читались два различных чувства: покорность слову папы и разочарование — церковь в то время больше заботилась о порядке и внешности, чем о внутренней сути.
— Папа сослал Микеля в монастырь в Тоскану, — продолжал аудиогид. — Там-то и случилось окончательное его преображение. На восьмом панно было представлено явление Господа св.Микелю в уединении его. По словам святого, Господь дважды обратился к нему — первый раз из грозового облака в самый разгар бушевания стихий, и позже — когда по небу пролегла великолепная радуга. В ту долгую неистовую грозу, покрывая раскаты грома. Господь рек с неба новый «Закон Бытия», который Микель открыл миру на утренней пасхальной службе на берегу озера Больсена. Во время второго явления Господь объявил святому, что слово Его достигнет концов радуги и что Он пошлет верным знак во время пасхальной мессы. Самое знаменитое чудо в жизни Микеля, которое по телевизору видело больше миллиарда людей, изображено на девятом панно. Св.Микель на фреске служит пасхальную мессу перед толпами, собравшимися на берегу Больсена. Сильный весенний дождь поливает собравшихся, многие из них уже облачены в знакомые всем голубые одеяния, популярные среди его последователей. Дождь льет, но на св.Микеля, на пюпитр перед ним не падает ни капли. Солнечный луч, прорезая дождевые облака, осеняет лицо молодого святого, объявляющему миру Новый закон, дарованный Господом. И тогда из чисто религиозного лидера…
Выключив кассету, генерал О'Тул направился к десятому и одиннадцатому панно. Оставшаяся часть повествования была ему хорошо известна. После той мессы на св.Микеля обрушилась масса бедствий. Жизнь его разом переменилась. За какие-то две недели у него отобрали почти все лицензии на передачи по кабельному телевидению. Пресса была полна россказней о коррупции и разврате среди молодых последователей св.Микеля, число которых только в западном мире перевалило за сотни тысяч человек. Его попытались убить, попытку эту предотвратили сотрудники. Пресса безосновательно обвинила св.Микеля в том, что он объявил себя новым Христом.
«Так сильные мира сего стали бояться тебя. Все убоялись. Ты со своими основами бытия был страшен для них… они так и не поняли, что ты имел в виду под итогом эволюции». О'Тул стоял перед десятой фреской. Эту сцену он знал наизусть. И почти каждый образованный человек на Земле узнал бы ее сразу же. Телевизионную запись последних секунд перед взрывом бомбы, подложенной террористом, ежегодно показывали 28 июня, в первый день праздника св.Петра и св.Павла, в память того дня, когда тела Микеля Балатрези и миллиона его последователей были испепелены в кошмарное летнее утро 2138 года.
«Ты звал их в Рим — присоединиться к тебе: показать миру, что значит единство. И они пришли». На десятом панно Микель в голубом одеянии стоял на верхних ступенях монумента Виктора Эммануила возле площади Венеции. Шла уже середина литургии. Все вокруг, начиная от переполненного римского Форума, занимала толпа, заполняя набитую до отказа Виа деи Фори Империали, уходившую к Колизею. Все были в голубом. А еще там были лица. Возвышенные, устремленные, по большей части молодые, взглядами своими пытавшиеся среди монументов древнего города узреть юношу, осмелившегося объявить, что знает путь. Божий путь, из пучин отчаяния и безнадежности, затопивших весь мир.
Майкл Райан О'Тул, пятидесятисемилетний католик из Соединенных Штатов, пал на колени и зарыдал, как рыдали перед одиннадцатой фреской тысячи бывавших здесь до него. На ней было изображено то же место, что и на предыдущей, но всего через час после того, как 75-килотонная бомба, упрятанная в грузовик радиообеспечения, взорвалась возле колонны Траяна, вознося в небо над городом свой чудовищный гриб. Все что было в двухстах метрах от эпицентра исчезло. Не стало ни Микеля, ни площади Венеции, ни огромного монумента Виктора Эммануила. В центре фрески ничего не было… просто дыра… а по краям ее, там, где кое-что уцелело, размещались сцены мук и ужаса, способные вдребезги разнести внутренний покой самой уравновешенной личности.
«Боже мой, Боже мой, — твердил генерал О'Тул сквозь слезы. — Помоги мне понять весть, заключенную в жизни св.Микеля. Помоги понять, какую посильную мне малость могу я внести в то, что Ты замыслил для нас. Направь меня, чтобы перед романами я представлял Тебя».
