ВИЛАНДОР. ПЕНТЕЙСКИЙ МЫС
Глава первая
Солнце медленно поднималось со дна моря, густыми лучами растекаясь по воде. Начинался новый день. Жизнь продолжалась.
Форт-Брейден остался позади. Впереди громоздились скалы, сдерживающие затаившееся в своем кажущемся спокойствии море. Оно робкими мелкими волнами ласкало берег, ожидая нового порыва ветра, чтобы поднять спящие в глубине валы и снова начать свой лютый натиск.
Войско Хамрака Великого отступало, чтобы сберечь силы. Ночью гхалхалтары потеряли несколько сот тварей, люди — пять тысяч солдат. Несмотря на то, что в суматохе не удалось вынести из форт-брейденского замка волшебное зеркало, позволяющее перемещаться в пространстве, Хамрак осуществил блестящий прорыв. Он мог гордиться, но вместо того ехал хмурый, застыв в седле, опустив глаза. Бессмертный как будто постарел за ночь: смерть вновь победила, а отступление не означало конца войны. Она только начиналась.
Военачальники не разделяли настроения своего короля. Сначала им было жалко покинутого Форт-Брейдена, упущенного шанса, однако успех ночного сражения ободрил их, и вскоре они уже радовались победе.
Солдаты, которые страдали более всех, принимали сторону военачальников. Их логика была им понятнее, чем мораль бессмертного. Хамрак сознавал это и потому молчал, с тоской глядя на восходящее солнце. Оно несло новый день, новые события, новые жертвы…
***
Халхидорог шел рядом со своими воинами-гхалхалтарами. Поредевший отряд тварей из его корпуса плелся сзади. Недавний сотник не обращал на них внимания. Молодой, живой восторг теснил ему грудь. Победа!
— Мы хорошо проучили людей. Поздравляю! Теперь они нас надолго запомнят!
Солдаты согласно кивали, улыбались.
Взгляд Халхидорога упал на странного гхалхалтара. Он шел, сгорбившись, словно не замечая окружающих. Молодой начальник поравнялся с гхалхалтаром, участливо заглядывая в его опущенное лицо. Оно было очень худое, длинное, с уныло висящими усами, запавшими глазами.
— Почему ты не радуешься, как все?
Гхалхалтар оторвал взгляд от земли, медленно поднял свое изможденное лицо:
— У меня погиб друг.
Халхидорог вздрогнул, отошел: Хамрак поступил по его совету — покинул Форт-Брейден, прорыв удался — люди потеряли в три раза больше, но он совершенно забыл, что кроме сотен безмозглых тварей погибло и несколько гхалхалтаров.
Солнце лучами затрепетало по воде, расписав море удивительной мозаикой света. По сторонам тянулись зеленые склоны пентейских скал, покрытые оливковыми деревьями. Радостно серебрилась на ветру их воздушная листва. Жизнь прекрасна! И Халхидорог быстро забыл о странном гхалхалтаре с изможденным лицом.
***
Переодевшись, сбросив с себя измятую кирасу, Лорд Карен наконец предстал перед королем.
Иоанн, бледный, лежал на кровати, утопая в огромных подушках:
— Карен?
— Да, ваше величество?
— Я умираю. Если бы ты знал, как нехорошо мне было ночью. Какая это была ужасная ночь!
— Да, ваше величество.
— Нет, мой друг, ты ничего не знаешь. Какое счастье, что ты не испытал подобного.
— Вы правы, ваше величество, но ночь позади. Солнце встало, и у меня для вас прекрасные новости.
— Какие новости? — застонал Иоанн. — У меня болит голова, а ты пристаешь с новостями!
— Однако Хамрак…
— Что ты ко мне привязался со своим Хамраком? Отстань!
Лорд понял, что король ослаблен после припадка и не в настроении. Мудрый полководец, откланявшись, вышел.
***
Отдыхать было некогда: необходимо было осмотреть позиции после ночного сражения. Покинув королевский шатер, лорд Карен поскакал к берегу, где бой проходил особенно ожесточенно и люди понесли наибольшие потери. Однако Карен не интересовался убитыми: ему важно было воодушевить и сплотить живых.
— Ваша милость! — до лорда донеслись крики людей.
Он резко осадил коня, взглянул на бегущих к нему.
— Ваша милость! Пришли пентакреонцы!
Лорд Карен недоверчиво покосился на измученных, но счастливых людей. Злоба, накопившаяся в нем, требовала выхода:
— Идиоты, как они могли придти? Они же предали нас!
— Истинно! Двадцать пентакреонцев вернулись! — запыхавшиеся люди остановились, радостно улыбаясь.
— Так что же вы стоите? Ведите их сюда!
Солдаты, следовавшие позади, разомкнулись, высвобождая группу людей в желто-синих туниках. Они были уставшими, но старались выглядеть бодро, дабы не показать свою слабость. Затравленно косясь на воинов Иоанна, словно боясь, что те обманут их и убьют, они приблизились к ожидавшему полководцу.
Лорд Карен выпрямился в седле, и его быстрые, чуть прищуренные глаза на остром, хитром лице уставились на подошедших:
— Кто у вас за главного?
— Я, — вперед выступил худой, ничем не выделяющийся человек.
— Значит, вспомнили родину и вернулись?
— Да, милорд. У нас больше нет сил смотреть как враг терзает нашу страну, как гибнут наши братья.
Лорд улыбнулся:
— Любовь к отечеству сильнее, чем узы ордена?
— Да.
— А как же клятвы, данные вами гроссмейстеру?
— Клятвы, данные по принуждению, а не по велению сердца, — ложны.
— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — Карен взмахнул рукой. — Накормите их. Отдыхайте. После, когда понадобитесь, я вас вызову.
***
Оставшиеся в войске Хамрака пентакреонцы вместе с гхалхалтарами, тащились по дороге. Они пробивались из замка с корпусом Гамара.
Теперь, после боя, бывший комендант крепости и гроссмейстер ехали рядом. Сэр Данвельд опасался, что скоро тоже станет бывшим гроссмейстером — орден разваливался. Во время прорыва часть пентакреонцев бежала, перейдя на сторону людей. На этот раз их было уже двадцать. Они ушли во главе с Люданом — почетным рыцарем ордена. Сэр Данвельд понимал: он — гроссмейстер и на нем лежит ответственность за пентакреонцев. Хамрак спросит с него. Бессмертный пока добр, но надолго ли?
— Прорыв хорош! Льуди потьеряли в нескольхо раз больше, чем мы. — Гамар улыбнулся. — А ведь сейчас у нас каждый войин на счету.
— Знаю, знаю, — нахмурившись, буркнул сэр Данвельд.
Его мысли были далеко отсюда, с пентакреонцами, которые покинули орден. Они пожертвовали своим положением, чтобы защищать его, Данвельда, землю, а он будет убивать их. За что? За что ему такая мука?
***
К вечеру Иоанн оправился, придя в свое обычное расположение духа. Он сидел за столом, разглядывая красивые миниатюры из книжки.
Вошел лорд Карен на этот раз с твердым намерением все рассказать королю, ибо тот, засев в шатре, ещё ничего не знал ни о ночном прорыве, ни о последовавшем за ним событиях.
— Ваше величество, у меня для вас новости.
Иоанн поднял голову:
— Плохие?
— Нет, — лорд улыбнулся, — самые хорошие. Хамрак не выдержал нашей осады. Он бежал.
— То есть как?
— Бежал, ваше величество.
— Кинул войско?
Лорд Карен попал впросак — это было бы слишком хорошо.
— Нет, ваше величество. Произошло бегство всех гхалхалтаров.
Иоанн задумался, вдруг в его глазах вспыхнул огонь мысли:
— Он прорвал осаду? Почему вы мне раньше не сказали? Потери! Каковы потери?
Лорд Карен не ожидал вопроса, но быстро нашелся:
— Не волнуйтесь, потери наши, хоть и велики, но не сравнимы с уроном, понесенным Хамраком. Он повержен.
— Прекрасно.
— Кроме того, в рядах противника началось разложение: его солдаты дезертируют и добровольно становятся под наши знамена.
— Хорошо.
— Они приносят нам важные сведения о расположении остатков армии неприятеля и о её плачевном состоянии.
— Достаточно, — Иоанн нетерпеливо махнул рукой.
— Замолкаю и жду ваших приказаний.
Король снова уставился в книжку:
— Разбирайтесь сами. Я сделал все, что мог. Добить неприятеля я предоставляю вам.
Лорд Карен задумался: на самом деле Хамрак не был побежден, более того после ночного прорыва его армия стала превосходить силу людской в два раза. В любом случае, лорду необходимо было избавиться от Иоанна, чтобы больше не лгать и ни от кого не зависеть. И это надо было сделать как можно быстрее, ибо гхлхалтары направлялись на беззащитный Жоговенский мыс, а король мешал без промедления сняться с лагеря и начать преследование.
— Ваше величество, я думаю, вы, мужественно перенося все тяготы похода, устали. Вам следует отдохнуть. Возвращайтесь в столицу.
Иоанн не оторвался от книжки.
Он уехал на следующий день, даже не поинтересовавшись, зачем, чтобы добить обескровленного противника, лорду Карену требуется вся армия.
***
Войско гхалхалтаров остановилось на ночлег. Развели костры, и бриз с моря развевал их ярко полыхающие полотна.
Халхидорог прохаживался среди своих воинов, наблюдая за ними. Они готовили ужин, пересмеивались, радуясь отдыху. Люди остались далеко позади, Хамрак выиграл по крайней мере день пути.
Халхидорог подошел к одному из костров, над которым висел, распространяя пресный запах вареных овощей, огромный котел.
— Плесните начальнику, — он кивнул на лежавшую рядом деревянную плошку.
— Сейчас, сейчас, — заторопились солдаты.
Один из них, зачерпнув черпаком несколько белесых плодов, вывалил их вместе с мутноватой жижей в плошку.
Халхидорог отошел в сторону и сел один. Море, шелестевшее в темноте, было спокойным, и тускло поблескивали покатые спины волн. Только на берегу кипела жизнь и горели, разбрасывая вокруг себя свет, костры. Все остальное растаяло в сине-черной мгле. А далеко-далеко за морем раскинулись богатые земли Южного континента, где мирно живут сейчас гхалхалтары, и твари, и люди.
Халхидорог стал неспеша есть остывшую похлебку, неотрывно глядя на мерцание ночного моря.
***
Сэр Данвельд расположился на ночлег в одном шатре с Гамаром. После прорыва гхалхалтар был в приподнятом настроении и, вопреки обыкновению, улыбался. Гроссмейстер не разделял радости товарища и молча вышел из шатра.
Снаружи было свежо.
Пентакреонцы расположились вокруг костров отдельно от гхалхалтаров. Они не знали их языка и потому общались с ними редко, но сейчас на гроссмейстера это произвело особенно гнетущее впечатление: почему его люди отдаляются от воинов Гамара?
Сэр Данвельд осторожно приблизился к разговаривающим:
— Ушел Людан все-таки.
— За родину пошел…
Костер осветил лицо гроссмейстера — разговор оборвался. Сэр Данвельд тихо подошел к огню и покачал головой:
— Что, и вы хотите "за родину"?
Пентакреонцы переглянулись.
— Ладно, что греха таить, — Данвельд подсел к людям. — Я ведь тоже человек.
Видя настроение своего начальника, пентакреонцы осмелели. Один из рыцарей начал:
— Я не вижу в Хамраке врага, но и не уразумею я, чем виноваты беззащитные люди, наши братья. Нет у меня к ним ненависти, и не могу я убивать их.
— А кто мы такие? — воскликнул молодой пентакреонец. — Мы — мирный орден: поэты, художники и барды. Наше оружие — перо, кисть и арфа. Разве не так говорил лорд Бролл — первый гроссмейстер нашего ордена?
— Верно, — поддержали пентакреонцы. — Меч не для нас. Мы брали его только для защиты, а не для нападения.
Сэр Данвельд согласно кивал. Гроссмейстер ждал, пока люди выговорятся и успокоятся. Наконец возгласы стихли.
— Все правильно, — сказал он. — Но как нам теперь уйти от Хамрака? Ведь он мог убить всех нас ещё той ночью в замке, но пожалел. Почему?
— Потому, что хотел нашими же руками убрать лучших из нас, — выкрикнул молодой пентакреонец.
— Нет. Потому что он верил в нас, в нашу клятву, — продолжал сэр Данвельд. — Он верит и сейчас. Так можем ли мы ударить ему в спину?
— Тогда лучше пойти к нему и сказать все, как есть, — предложил рыцарь.
— Верно говоришь, — поддержали несколько голосов.
— Я иду с тобой! — вскочил молодой пентакреонец.
— Подождите, подождите! — закричал сэр Данвельд. — Он убьет вас!
— Что за вера у него, если он может убить пришедших к нему с просьбой людей? — юноша гневно взмахнул рукой. — Это сэр Людан хотел бороться с гхалхалтарами, мы же не хотим войны вовсе. Мы хотим просто жить и творить!
Пентакреонцы одобрительно загудели.
Из общего гомона вырвался голос рыцаря:
— Пусть лучше Хамрак убьет меня, чем я буду сражаться против своих… У меня душа болит.
Все снова смолкли: вспомнили о короле гхалхалтаров. Как он отнесется к их просьбе: отпустит или казнит?
— Идем прямо сейчас! — воскликнул юноша.
Сэр Данвельд испуганно уставился на него.
— Нет, нет. Не сейчас. Завтра, — покачал головой рыцарь.
***
Сэр Данвельд вернулся в шатер. Гамар ещё не спал, и сквозь занавеску, скрывавшую его спальню, пробивался свет.
Гроссмейстер подошел, тихо заглянул внутрь — гхалхалтар недвижимо стоял на коленях и, закрыв глаза, улыбался. Гамар молился, благодарил своего Бога за победу, и на душе у него было светло. Сэр Данвельд же давно бродил впотьмах. Он — человек, лишившийся Родины — тот, кого гхалхалтары никогда не назовут своим, а люди всегда будут считать предателем. Он потерял своего Бога, но не нашел нового. Он заблудился… Сэр Данвельд бесшумно опустил занавеску и побрел к себе.
Гроссмейстер тяжело опустился на кровать, взглянул на свои темные, загрубевшие руки. Когда-то он неплохо играл на лютне и пел. Теперь музыка заброшена. Со дня появления Хамрака в Форт-Брейден прошло три месяца — срок небольшой, но за это время случилось так много, что сэру Данвельду казалось, что он уже никогда не возьмет в руки лютню, никогда не будет больше петь, что прежняя жизнь кончилась. Навсегда…
Сегодня он ещё раз попытался спасти орден, но лишь более растравил пентакреонцев. Они приняли решение идти к Хамраку и просить о воле. Если король не отпустит их, они сбегут, если казнит — оставшиеся восстанут. Орден все равно погибнет, и гроссмейстер останется один. Люди бросят его, ведь у них "болит душа", и они не подумают о нем.
***
Лагерь ожил, загудел, готовясь к дневному переходу.
Хамрак стоял у входа расположившегося на холме шатра, наблюдая за приготовлениями. Внизу копошилось море живых существ, заполонивших берег, горело множество костров, от которых поднимался белый дым. Вдруг взгляд бессмертного упал на группу людей, одетых в желто-синие туники. Они пробирались между рядами гхалхалтаров и направлялись к нему. Некромант вперился взглядом в их хмурые, неясные издали лица. Люди шли медленно, настороженно обходя костры — стоит королю отдать приказ, и эти добродушные, беззаботно расположившиеся у огней гхалхалтары схватят их.
Подойдя к шатру, люди остановились. Хамрак воздел руку:
— Приветствую вас, благородные пентакреонцы!
Ближние гхалхалтары смолкли и подняли головы.
Хамрак стоял, скрестив руки на груди, и улыбался. Пентакреонцев обезоружила его странная улыбка. Никто не желал начать первым.
— В чем дело?
Ответом на вопрос бессмертного было молчание. Наконец от толпы отделился рыцарь, который вечером прошлого дня выступал у костра.
— Ваше величество, мы пришли просить волю, — голос его в наступившей тишине прозвучал хрипло и по-мальчишески надтреснуто.
— Волю? Разве вы не вольны? — Хамрак простер руку вперед, указывая на окрестные холмы. — Вы — мои подданные, а кто скажет, что мои слуги не имеют свободы и не могут следовать, куда захотят? — некромант смотрел в лица людей и читал их мысли. Он понимал, что не удержит их. — Ступайте! Вы свободны, ибо вы принадлежите мне. Даже если будете сражаться против меня, в конце концов все равно вернетесь ко мне.
Пентакреонцы склонили головы, их предводитель-рыцарь молчал. Хамрак отпускает их так просто? Но почему он тогда говорит о неминуемом возвращении?
— Я благословляю вас! Ступайте с миром!
Пентакреонцы осторожно озирались, ища среди себя смельчаков. Трудно было уйти, ибо слишком легким оказалось желанное освобождение. Люди не двинулись с места, лишь рыцарь и юноша повернулись и пошли в горы. Хамрак грустно смотрел им вслед, потом перевел взгляд на оставшихся:
— Почему вы не идете?
Пентакреонцы не ответили, но, странно сжавшись, попятились назад, прячась среди окруживших их гхалхалтаров.
Бессмертный усмехнулся: "Люди хотят свободы, а, когда обретают её, оказываются не в состоянии справиться с бременем воли".
***
В то время как Хамрак разговаривал с пентакреонцами, лорд Карен отходил от Форт-Брейден, оставив там флот лорда Толокампа и раненых. Теперь армия повиновалась только ему, и, хотя полководец понимал всю сложность и ответственность возложенной на него задачи, он был рад. Сознание своей независимости придавало Карену уверенность, и его войско шло ускоренным маршем, нагоняя на день опередивших их гхалхалтаров.
Те, зная о своем превосходстве, двигались не спеша, и уже на третий день лорд Карен настиг их. Однако давать бой было гибельно, а приближаться — боязно. Люди приостановились, и стали следовать за неприятелем на расстоянии полудня пути. Гхалхалтары направлялись к Жоговенскому мысу, и единственным препятствием для них была крепость Грохбундер.
***
Армия Хамрака расположилась на ночлег. Темные отроги гор скрывали костры людей, но они были близко. Пентакреонцы, оставшиеся с гроссмейстером, знали это. Некоторые поднимались на скалы, чтобы взглянуть, как переливаются вдалеке огни.
Сэр Данвельд заметил двух людей из ордена, спускающихся по склону, и окликнул их.
— Что вы там делали? Смотрели на позиции Иоанна? — Его голос, неожиданно донесшийся из темноты, заставил людей вздрогнуть. — Почему же вы не ушли, когда король Хамрак предлагал вам?
Пенаткреонцы замерли, пряча лица, подались назад, чтобы сэр Данвельд не узнал их. Они злились на гроссмейстера, на гхалхалтаров, а в особенности на себя, потому что у них не хватило духа уйти. Теперь злоба искала выхода, и все больше были слышны в ордене разговоры о бегстве. Только на этот раз пентакреонцы считали себя обязанными отомстить Хамраку за причиненную им обиду.
***
Лучи солнца струились в окно и падали на лицо человека, отчего даже темнота под закрытыми веками казалась ему светлой. Он чуть улыбнулся, пушистые черные ресницы дрогнули. Мягкие голубые глаза блуждающе обежали комнату и остановились на резных ветках, колышущихся за окном. Ярко-салатовые, с изумрудными прожилками листья дрожали в теплом свете, льющемся из недр голубого неба.
Человек улыбнулся. Это был Ротер — дракун, сбитый в небе Форт-Брейден в ночь прорыва. С того дня прошла неделя, и все это время он пролежал в комнатушке на втором этаже одного из городских домов. Единственной мебелью были кровать и два табурета, на одном из которых стояла миска с водой. Однако комната не выглядела пусто: её наводнял прозрачный, золотистый воздух.
Ротер вспомнил поместье своего отца, где он прожил все свое детство, соседей, дочь барона Фуржида, прощание и как он обнял её в последний раз и поцеловал, как красиво сел на дракона и взмыл в небо, как гордо парил под облаками! Форт-Брейден лежал под ним, гхалхалтары казались мелкими и ничтожными — он был царем. Ночь… Вдруг из глубины сознания на него налетело что-то большое, черное.
Ротер застонал и закрыл глаза.
Мир провалился. Темнота…
***
Отряды медленно взбирались в горы, отделяющие Пентейский мыс от Жоговенского. Вечерело, и прозрачные синие тени поднимались из ущелий. Еще немного и объявят привал.
Гамар ехал верхом на вороном единороге у края колонны. Зверь, большой и сильный, с длинной шеей, остромордой головой с черными умными глазами и прямым золотистым рогом, медленно ступал по земле, подлаживаясь под шаг солдат.
Гамар разглядывал идущих. Гхалхалтары шли, переговариваясь. Пентакреонцы, напротив, молчали, угрюмо глядя под ноги. Временами они вскидывали глаза на темные силуэты скал, нависавших над дорогой. С того дня, как двое из них покинули войско, люди вели себя скрытно. Гамар решил наблюдать за ними и стал вслушиваться в редко возникавшие разговоры пентакреонцев. Впрочем, говорили они о пустяках.
— Дай хлеба, есть хочется.
— Так ведь отдых скоро — там и поешь.
— Э… ужин ещё неизвестно когда будет.
— Ладно, держи.
Человек потянулся за пазуху, Гамар отметил это движение и подумал, что точно так же пентакреонец может достать дротик и быстро метнуть его.
Сэр Данвельд избегал встреч с бывшим комендантом. Они ехали в разных концах колонны, а, если оказывались рядом, молчали.
Все это настораживало Гамара. Наконец он не выдержал:
— Сэр Данвьельд.
— Да?
— Почьему вы стали чуждаться меньа?
Гроссмейстер быстро взглянул на гхалхалтара, опустил глаза.
— Мы, кажется, хоть и недолго знакомы, за это время успьели пережить вместье достаточно, чтобы считать друг друга друзьями.
— Друзьями? — Данвельд поднял глаза. — Хорошо.
— Давайте поговорьим откровьенно. Я начну. Не гневайтесь на меньа, ибо я — честьен. Скажу, что меня волнуйут ваши льуди.
Гроссмейстер вздрогнул.
Гамар заметил это, но не подал виду:
— Как я слышал, три дньа назад двойе из ваших ушли в горы. Однако были и остальные, хто хотел вольи, но они остались.
— Да, это правда. Были такие, кто хотел уйти.
— Но они остались. Значит, они сейчас вмьесте с нами. Вы можьете поручиться за них?
Сэр Данвельд ответил не сразу. Он медленно качнулся в седле, опустив голову, затем распрямился:
— Да.
— Хорошо, — Гамар кивнул. — Я вьерю вам. Если вы за них ручайетесь — оставьим это.
Пентакреонцы шли сзади, в темноте, и, отстав от гхалхалтаров, тихо переговаривались…
***
Было ещё рано, и потому свет в комнате был сумеречный, сероватый.
Ротер очнулся, открыв глаза. Было свежо, и ему вдруг захотелось встать. Он попробовал пошевелился, но не смог.
— Осторожнее, осторожнее!
Ротер увидел белую женщину, поднявшуюся с одного из табуретов, стоявших в стороне.
Сначала он не заметил её. У неё было мягкое круглое лицо, в предрассветных сумерках казавшееся бледным, и глаза, испуганные и ласковые.
— Вам нельзя двигаться.
Ротер по-мальчишески лукаво улыбнулся, словно совершил какую-то шалость. Волосы женщины убранные под чепец и темное платье с белым передником делали её похожей на няньку, которая в детстве, ещё до того, как он стал дракуном, присматривала за ним.
— Почему нельзя?
— Доктор сказал.
— Доктор? — Ротер удивленно распахнул глаза. — Какой доктор?
— Тот, что доставил вас сюда.
Ротер нахмурился, вспоминая, как его принесли в эту комнатку, и снова что-то большое и черное навалилось на него, затмив собой все. Он ничего не помнил.
— Не хотите ли поесть?
Ротер взглянул на женщину, задумался:
— Да, пожалуй. Только чуть-чуть. Совсем немного.
— Подождите. Я сейчас.
Она, шурша платьем, вышла.
Ротер прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Он помнил, как летел над ночным городом, как показались внизу колонны гхалхалтаров, как он, желая предупредить своих, сменил курс и как подались под крылом дракона, завертелись горы, а потом что-то черное напрыгнуло на него и сшибло… Но куда? Куда он упал? И как оказался здесь?
Женщина вошла, держа перед собой поднос, на котором стояла чашка с дымящимся бульоном.
— Это должно быть вам полезно, — она поставила поднос рядом с ним, взяла ложку.
Ротер не хотел, чтобы женщина кормила его, дракуна, и потому попытался приподняться сам, но тело словно задеревенело, не двигалось.
— Что вы?! Не старайтесь встать. Я все сделаю сама.
Она осторожно поднесла ложку к его губам. Он отпил.
— Скажите, как я очутился здесь?
— Пейте, пейте. Потом узнаете.
Ротер покорно допил бульон до конца. Женщина собралась уходить, но он не отпустил её, ожидая рассказа. Она помолчала, наконец произнесла:
— Вас принесли с поля.
— Значит, я и вправду был ранен?
— Да. Вас лечил доктор.
Ротер испугался: значит, с ним случилось что-то серьезное! Но в то же время почувствовал гордость: раненый, он может считаться закаленным в боях воином, а даже не каждый ветеран похвастается настоящим ранением. А как он расскажет обо всем своей возлюбленной! Он парил над Форт-Брейденом, как вдруг гхалхалтары сбили его… магией! Обязательно магией, иначе что же это было, такое большое и черное? Это сам Хамрак нанес по нему удар, вложив в него всю свою силу. А он, Ротер, не растерялся, а обрушился прямо на врагов, раздавив нескольких магов…
Ротер улыбнулся. После бульона он почувствовал себя уверенней:
— А доктор говорил, когда мне можно будет встать?
Женщина грустно покачала головой.
***
Красное, поблекшее солнце скакало по темным гребням скал, освещая склоны косыми розовато-сиреневыми лучами, отчего горы и камни казались живыми, застывшими в невиданных позах чудовищами. Они со всех сторон обступили воинов, готовые наброситься на них, как только стемнеет. Горы ждали ночи, и их черные пики алчно тянулись в меркнущее небо, пытаясь поглотить беззаботное светило.
Пентакреонцы шли по-прежнему молча, изредка поглядывая на гхалхалтаров, шествовавших впереди, на начальников.
Гамар ехал далеко, в начале колонны, и его высокая плотная фигура верхом на единороге едва различалась в сумерках. Сэр Данвельд, напротив, находился рядом и был глубоко погружен в свои думы. Хоть он и надеялся, что люди не подведут его, но доверять им полностью не мог.
Солдаты шли уже вторую неделю, преодолевая ущелья, забираясь все дальше в горы. Они знали, что в этих самых горах бродят сейчас рыцарь и юноша, свободные, не побоявшиеся Хамрака. Это злило их. Почему Хамрак тогда не велел прогнать их, не дал волю своему гневу? Зачем он позволил им выбирать? Лучше бы убил! Но нет, он хотел унизить их. Теперь они должны отомстить. Пентакреонцев тяготило ещё и чувство собственной измены перед Родиной, и они горели желанием искупить свою вину кровью…
***
Солнце скрылось за уступами скал, и от них, залившихся темнотой, повеяло холодом. Горы быстро отдавали накопленное за день тепло. Наступила зиммерская ночь.
Колонна замерла. Корпус Гамара расположился перед пентакреонцами, заняв часть отлогого склона. Дерева в горах было мало, и потому костров не разводили. В лагере было темно, лишь блуждали во мраке огни факелов. Наконец и они погасли.
— Ты?
— Я.
— Сейчас?
— Пора! — голос радостно, взволнованно дрогнул.
Черные, неясные фигуры разбрелись по лагерю.
Снова стало тихо. Небо было чистым. Месяц, молодой и слабый, дарил земле скупой свет, совсем не разгоняя тьмы, густо осевшей в вековых морщинах молчаливых скал.
Вдруг в ночи раздался крик…
***
Сэр Данвельд вздрогнул, открыл глаза. Гамар, уже одетый, стоял перед ним. Взгляд гхалхалтара был холоден и жесток:
— Это ваши.
Гроссмейстер спрыгнул с кровати:
— В чем дело?
— Не знайю, скорее! — Гамар, накинув плащ, выбежал.
Сэр Данвельд в одной желто-синей тунике выскочил следом. Лагерь ожил, всюду зигзагами метались огни факелов, раздавались крики. Сбитый с толку, перепуганный, гроссмейстер кинулся к своим людям. Размахивая руками, он добежал до того места, где те расположились вечером. Сэр Данвельд надеялся найти их спящими, но языки бешеных факелов выхватывали из темноты лишь пятна диких гхалхалтарских лиц.
Из темноты вырвался всадник — Гамар. Единорог под ним тяжело дышал, неприязненно косясь на суетившихся солдат. Искривленное от гнева лицо военачальника надвинулось на Данвельда:
— Будь вы прокляты! Ваши льуди перерезали наших!
Гроссмейстер широко раскрыл глаза:
— Где? Как?!
— Здесь! Спьящих! Подлецы! — Гамар воздел руку с плетью, хлестнул единорога, круто развернувшись, скрылся в темноте, оставив сэра Данвельда одного, среди беснующихся гхалхалтаров.
Гроссмейстер стоял как пораженный молнией. Мир рушился. Орден распался! Орден убил часть гхалхалтаров! Орден выступил против Хамрака! Будь проклят Хамрак! Будь проклята война!
— Зачем?! Зачем это?! — сэр Данвельд рванулся куда глаза глядят, с размаху натолкнулся на гхалхалтара.
Удар оборвал вопрос — меч озлобленного гхалхалтара обрушился на человека в желто-синей тунике.
***
Хамрак сосредоточенно смотрел на Гамара. Начальник корпуса выглядел спокойно, лишь желваки на скулах выдавали его внутреннее напряжение.
— Пентакреонцы напали на наших спящих воинов, — доложил он. — Пострадал мой корпус, находившийся рядом с ними. Потери составили девяносто шесть гхалхалтаров.
Хамрак молча покачал головой.
— Впрочем, мы отбили пентакреонцев. Оставшиеся из них отступили, очевидно, на соединение с армией Иоанна.
— Все?
— Нет. Я приказал троллям настичь предателей.
— Давно?
— Четверть часа назад. Люди не успеют добраться до своих.
— Своих? — Хамрак улыбнулся. — Мы — им свои. Что мы сделали такого, чтобы они считали нас чужими?
— Они предатели, неблагодарные предатели! Пусть тролли растерзают их в клочья — это будет уроком всем, кто посмеет выступить против гхалхалтаров.
— Нет, — Хамрак приподнялся, схватив Гамара за руку, — в этом виноваты мы. И, прежде всего, я, ибо не сумел увидеть их слабости. Я дал пентакреонцам слишком большую волю — свое доверие. А они не справились с ним. Скажи, разве можно карать убогих?
— Они убили девяносто шесть наших воинов.
— Уничтожив их, мы не воскресим мертвых, но станем виновны в смерти людей.
Гамар пожал плечами:
— Троллей уже не остановить.
***
На следующий день Ротер окончательно пришел в себя. Он не чувствовал своего тела, словно оно существовало отдельно от него. Сердобольная женщина, приютившая раненого в своем доме, продолжала ухаживать за ним. По его просьбе она несколько раз открывала окно, проветривала комнату. От свежего воздуха Ротер порозовел и улыбался.
Для него война уже кончилась, и не было тех нескольких тысяч изможденных людей, что в это время продолжали неотступно преследовать армию гхалхалтаров. Теперь он — увенчавший себя славой герой, и достоин отдыха.
Чуть повернув голову на подушке, Ротер рассказывал:
— Осада Форт-Брейдена была действительно тяжелой. Особенно последний её день, когда наши войска ночью пошли на штурм. Мы ворвались в город, взяв гхалхалтаров на испуг.
Женщина, плохо понимавшая то, что произошло в ту памятную ночь, согласно кивала.
— Я летел впереди дракунов и первым обрушился на неприятеля. Несколько магов навалились на меня и убили моего дракона, но я соскочил с него и продолжал сражаться. И враг дрогнул, не устоял, побежал! — Ротер поднял голубые красивые глаза на женщину.
— Вы прекрасно сражались, — подтвердила она.
Убедившись в достоверности собственных слов, он продолжал:
— Я гнал гхалхалтаров до самого порта. Они просто обезумели от страха и бросались в воду, желая спастись, но тонули. Эта была полная победа!
— Конечно, конечно.
Вдруг Ротер смолк, закрыл глаза.
— Странно, я не чувствую боли. Куда я ранен?
Женщина внезапно посерьезнела.
— Я просто ничего не чувствую. Это, наверное, глупо. Я слышал, что, когда ранят, чувствуется боль, очень сильная, такая, что хочется кричать громко-громко. А у меня этого нет. Почему?
Женщина молчала.
— Что со мной?
— Доктор говорил, что вы упали.
— А потом?
— Вы сильно разбились, но сейчас все в порядке…
— Покажите мне мое тело! — оборвал её Ротер. — Я хочу видеть себя. Что со мной? Покажите!
Женщина, вздохнув, поднялась, осторожно откинула одеяло, затем приподняла голову Ротера. Он лежал в ночной рубашке, расстегнутой на груди. Кожа была бледная с голубовато-желтым оттенком, словно мертвая, но открытых кровавых ран, которых ожидал увидеть больной, не было.
— Хорошо, — Ротер улыбнулся, успокоившись.
***
Только через несколько недель он узнал, что, упав, он сломал позвоночник и нашедший его лекарь чудом спас его от смерти, но не смог вернуть к жизни мертвые нервы. Теперь до конца своих дней он останется прикованным к постели.
***
Разбросанные кости, вывороченные куски мяса густо устилали камни в кроваво-красных подтеках. Снег был розовым и во многих местах подтаял от жара человеческой плоти.
Лорд Карен осторожно объезжал пологий склон. Еще несколько часов назад здесь шли люди. Каждый о чем-то думал и мечтал: они стремились к своим. Теперь те, кто ещё вчера мог родить прекрасные мелодии, поэмы, превратились в безобразные останки. Да, это были пентакреонцы. Опознать их можно было только по желто-синим лоскутьям туник.
Лорд Карен обернулся к людям, что толпились у подножья склона:
— Вы видите, что случилось с предателями родины? Как отплатил Хамрак тем, кто пошел за ним, кто многие месяцы сражался на его стороне? Вот она — благодарность короля гхалхалтаров! — полководец воздел руку к небу. — Но не следует забывать, что погибшие — наши братья. Они — люди. Это ещё несколько десятков жизней, за которые надо мстить. Кто мы будем, если после такого варварства не разобьем врага? А потому — вперед! Дадим бой, и пусть победит правый!
