ГЛАВА ВТОРАЯ

Обработку вероятностных событий предстоящей акции я закончил в четвертом часу утра, затем еще полчаса анализировал возможные варианты флуктуаций завтрашнего дня и откорректировал свои действия в вероятностный момент двух всплесков локальной флуктуации второго порядка с затухающими последствиями, сходящими на нет в десятилетний срок. В принципе закон разрешал локальные флуктуации вплоть до четвертого порядка, но после вчерашней встречи в казино с блюстителем стабильности я предпочитал не рисковать. Чем черт не шутит? В подобной ситуации лучше лишний раз подуть на холодную воду, чем потом кусать локти.

Я отключил вариатор, потянулся, встал из-за стола и, раздернув шторы, выглянул из окна шестнадцатого этажа сталинского небоскреба, в котором снимал квартиру.

Надкушенное яблоко луны заливало город пепельным сиянием, заглушавшим огни реклам, подсветку зданий, освещение улиц, свет в окнах домов, отчего город казался давно покинутым и мертвым, припорошенным пылью веков. Любопытная все-таки штука — перспектива. Находись я сейчас на улице, электрическое освещение точно так же нивелировало бы свет луны, и я ощущал бы себя в гуще техногенной цивилизации, напрочь отрезанной от природы стенами высотных домов, закатанными в асфальт магистралями, ярким светом уличных лампионов. Золотой век цивилизации, ее вершина, до которой сумело добраться человечество, но никто из живущих сейчас в мегаполисе этого не осознавал. Как и во все времена, люди были заняты сугубо личными проблемами, оставляя проблемы будущего для потомков, ибо только они могут оценить величие цивилизации и нищету духа своих предков. Современникам это не дано.

Где-то здесь, в этом городе, а может быть, и не в этом, но в России, живет и здравствует еще никому не известный Игорь Олегович Гудков. Человек, с которым я не только никогда не встречусь, но и буду старательно избегать вероятностных контактов, так как тайна его жизни строжайшим образом охраняется службой стабилизации, ибо благодаря его открытию, которое он совершит через пять лет, я и нахожусь здесь. Не лучшее место и время я выбрал для базовой точки, но, с другой стороны, почему бы и нет? Вершина расцвета человеческой цивилизации, а я не из тех, кто предпочитает жить в пещерах. Попробовал раз и больше не хочу. Если представилась возможность, то жить надо в комфорте, и, в конце концов, риска здесь не больше, чем в любом другом времени и месте.

Кстати, именно на месте этого сталинского небоскреба, который со временем из-за ветхости снесут, поставят памятник Гудкову. Он и сейчас там стоит, покосившийся, замшелый, испещренный бороздами атмосферной эрозии. Почему памятник поставят на этом месте, является такой же исторической тайной, как и жизнь самого Гудкова, поэтому было немного странно, что служба стабилизации настоятельно рекомендовала остановиться именно в сталинском небоскребе, когда я подал прошение на свое постоянное время- и местопребывание. Впрочем, и, по данным вариатора, это было предпочтительнее, хотя я, исходя из принципа «береженого и Бог бережет», долгое время скитался по гостиницам, пытаясь подобрать иной вариант.

Я задернул штору и направился в спальню. Пора возвращаться к суровой правде жизни. Лирика в моей работе противопоказана. Только точный расчет, математически выверенные поступки позволяют здесь выжить. В десять часов придет дочь хозяйки квартиры за ежемесячной квартплатой, поэтому необходимо выспаться, чтобы иметь ясную голову и сгладить вероятностный всплеск флуктуации второго порядка.

Заснул я мгновенно, спал без сновидений, а проснулся ровно в половине десятого, как и настраивал свой биологический хронометр. Принял душ, побрился, наделал бутербродов, приготовил кофе и накрыл стол в гостиной точно к десяти часам.

Звонок в дверь прозвучал на две минуты раньше рассчитанного вариатором времени, но этот срок укладывался в пределы допустимой погрешности.

Я прошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стояла симпатичная девушка лет двадцати пяти в легком летнем платьице.

— Здравствуйте, — сказала она. — Егор Николаевич Никишин?

— Да.

— А я Злата… Злата Полторацкая, — представилась она. — Дочь хозяйки квартиры.

— Очень приятно, — кивнул я. — Проходите.

Злата переступила порог, огляделась.

— Вы очень похожи на маму, — сказал я.

Она действительно была похожа на мать — такие же светлые коротко стриженные волосы, аккуратный носик, припухлые губы, большие голубые глаза. Разве что фигура постройнее.

— Наверное… — как-то странно передернула плечами Злата и тут же перевела разговор на меня: — А я вас старше представляла.

— Почему?

— Ну как… Мама вас всегда по имени-отчеству величает… А потом имя у вас такое… Редкое…

— Старорежимное, хотите сказать? Почти как Емеля?

— Где-то так. Среди моих сверстников нет ни одного Егора. Я и подумала… У нас учителя физики звали Егором Степановичем, а ему за шестьдесят.

— Ну спасибо! — рассмеялся я ее непосредственности. — Мне до пенсии еще далеко.

Хотел добавить, что она мне младше представлялась, лет восемнадцати, но не стал этого делать. Во-первых, видел ее на экране вариатора, знал, что работает пресс-секретарем по связям с общественностью Департамента по науке, — какие восемнадцать? Во-вторых, и это главное, откуда мне знать, что у квартирной хозяйки есть дочь? Вероника Львовна о дочери никогда не говорила.

— Кстати, у вас тоже редкое имя.

— В России редкое, но не в Болгарии.

— Так вы болгарка?

— Нет. — Злата смутилась. — Меня назвали в честь прапрабабушки отца, которая была болгаркой. Прапрадедушка женился на ней еще в русско-турецкую войну… Это долгая история.

— И какими судьбами занесло ко мне прапраправнучку участника русско-турецкой войны? — заинтригованно спросил я, хотя знал какими. Другое было любопытно: почему Злата упомянула прапрабабушку отца, а не свою прапрапрабабушку?

Прапраправнучка замялась. Почему-то ей очень не хотелось посвящать меня в тайны своей родословной.

— Ну…

Она окончательно смутилась, и я резко поменял тему:

— Знаете что? Я завтракать собрался, не составите мне компанию?

В конце концов, какое мне дело до ее далеких болгарских предков? В девятнадцатый век я не собирался. И в мыслях не было.

Злата нерешительно покрутила головой, глянула на часики.

— Хорошо, — не очень уверенно согласилась она. — Только я ненадолго. Минут на десять.

По расчетам вариатора она могла позволить себе полчаса.

— Прошу!

Я сделал приглашающий жест в гостиную.

Злата вошла, повесила сумочку на спинку стула, окинула взглядом стол.

— Может, я не ко времени? Вы кого-то ждете?

Я глянул на стол и все понял. Машинально, особо не задумываясь, я сервировал стол на две персоны. Вот так, на незначительных ошибках, и прокалываются пиллиджеры.

— Нет-нет, что вы, никого не жду, — быстро нашелся я. — Не люблю завтракать в одиночестве, вот и ставлю лишний прибор. Садитесь, прошу вас.

Я выдвинул стул, усадил ее, сел сам.

— Кофе?

— Да.

Я налил ей кофе, пододвинул блюдо с бутербродами.

— Берите любой, на ваш вкус, здесь все разные.

Она пригубила кофе, взяла бутерброд с ветчиной, надкусила.

Я к бутербродам не притронулся. Ем я быстро и жадно, и хотя на людях стараюсь сдерживаться, это не всегда получается. Стоит на мгновение задуматься во время еды, как тут же ловишь на себе удивленные взгляды. В этот раз лучше перестраховаться.

— А все-таки вы меня обманываете, — сказала она, покосившись на блюдо.

— Это в чем же? — удивился я.

— Здесь бутербродов столько, что одному не съесть! Вы определенно кого-то ждете!

«Глазастая!» — чертыхнулся я про себя. Опять надо выкручиваться.

— Что вы, право, Злата! Бутерброды я всегда готовлю с избытком, остаток отношу в кабинет и во время работы подкрепляюсь. Работа у меня в основном на компьютере, надомная, я ведь редактор, вы же знаете, если мама говорила.

— Выходит, я своим аппетитом нарушаю ваш рабочий цикл?

— Не берите дурного в голову! — рассмеялся я. — Надо будет, приготовлю ещё. Ради завтрака с красивой девушкой я могу сегодня вообще не работать.

Злата потупила взор, на щеках заиграл румянец. Странно, неужели при такой эффектной внешности да при такой работе ей никто не льстил?

— Разве что ради завтрака…

Она взяла бутерброд с тунцом.

Я отхлебнул кофе и, откинувшись на спинку стула, с интересом посмотрел на девушку. Н-да, хороша… А что, если… Но тут же себя одернул. Основное правило пиллиджера — не заводить долгосрочных отношений с местными. Не один пиллиджер на этом погорел. Если играют гормоны — Тверская под боком.

— Итак, — сказал я, — что вас ко мне привело?

— Понимаете… — начала Злата, отведя глаза в сторону, — мама меня послала за оплатой квартиры.

Она покраснела еще больше, и я понял, почему «горели» некоторые пиллиджеры. В отличие от меня, врать она не умела. Устоять против такой непосредственности нелегко.

— Да, но… — Изображая недоумение, я покрутил головой. — Обычно я вношу плату семнадцатого, а сегодня четырнадцатое.

Ежемесячно я платил за комфортабельную квартиру в сталинской многоэтажке две тысячи долларов. Такие деньги за квартиру для многих хронеров непозволительная роскошь, с другой стороны, зачем тогда прибывать сюда? Разве что чистым воздухом подышать да экологически чистых продуктов поесть. Но для меня этого мало. Если жить здесь, то на широкую ногу. Точнее, настолько широко, насколько позволяет флуктуационный след. Нуворишем он быть не позволял, но на вполне приличную жизнь я мог рассчитывать.

— Дело в том, что маме срочно нужны деньги, — по-прежнему не глядя на меня, пояснила она. — Очень. Так что, если вы не против…

Я был не против, если бы не одно «но». И это «но» не имело никакого отношения к тому, что девушка врала. Деньги понадобились не ее маме, а подружке Златы, некоей Ольге Старостиной, которой необходимо срочно вернуть долг в тысячу триста долларов. «Но» заключалось в том, что, отдай я две тысячи долларов, это привело бы к флуктуации второго порядка.

— Даже не знаю… — протянул я.

— Вы мне не верите? Не верите, что я дочь Вероники Львовны? — засуетилась Злата и схватилась за сумочку. — Я могу паспорт показать…

Именно эта сумочка и послужит причиной флуктуации. Войдя в лифт, Злата решит пересчитать деньги, достанет из сумочки, начнет считать, но спрятать назад не успеет. Так и выйдет из лифта, держа пачку долларов в руках. В это время на ее беду на лестничной площадке совершенно случайно окажется некто Аркадий Власенко, шатен, тридцати двух лет, безработный. Увидев в руках девушки крупную сумму, он собьет ее с ног, выхватит деньги и убежит. И хотя через три дня его поймают, это событие приведет к локальной флуктуации, колебания которой сойдут на нет лишь через шесть лет.

— Что вы, Злата, зачем паспорт? — укоризненно покачал я головой. — Верю вам, вы с мамой похожи как две капли воды. Просто у меня при себе такой суммы нет. Я снимаю деньги со счета в день оплаты.

— Как жаль… — расстроилась Злата. — Мы так надеялись… А сколько у вас есть? — с надеждой спросила она.

Если я дам точно тысячу триста долларов для покрытия долга, то пересчитывать деньги в лифте она не станет и спокойно разминется с Аркадием Власенко. Выйдя из подъезда, она решит сэкономить деньги на такси и направится к метро. На перекрестке ее догонит на мотоцикле вор-барсеточник Денис Птахин, брюнет, двадцати трех лет, выхватит злополучную сумочку и умчится в переулок. Милиция его так и не найдет, и эта флуктуация растянется на срок около трех лет.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Сейчас посмотрю.

Я встал, прошел в кабинет, достал из сейфа пачку долларов и отсчитал полторы тысячи. Эти деньги она не будет пересчитывать в лифте и не пойдет с ними в метро. Сядет в такси на стоянке у дома и спокойно доедет до своей подруги. И никакой флуктуации не случится.

— Полторы тысячи вас устроит? — спросил я, выхоли из кабинета.

— Ой… — обомлела в первый момент Злата и тут же расцвела счастливой, искренней улыбкой, а я снова пожалел, что пиллиджерам не рекомендуется заводить тесные связи с местными. — Вот спасибо! Вы нас так выручили…

Она вскочила со стула, взяла деньги, сунула в сумочку и сделала движение по направлению к двери.

— Что вы так торопитесь? — пожурил я. — Кофе не допили… Садитесь, не лишайте меня удовольствия позавтракать с красивой девушкой.

От лести щеки Златы снова пыхнули румянцем, и любой другой человек на моем месте определенно заподозрил бы в ней мошенницу.

— Спасибо, Егор Николаевич… — Брови Златы страдальчески изогнулись. — Но… Но мне действительно пора. Очень срочное дело.

— Хорошо, Злата, не буду задерживать, — кивнул я, — однако с одним условием.

— Каким? — насторожилась девушка.

— В следующий раз, когда мы встретимся, вы не будете величать меня по имени-отчеству. Просто Егор. И на «ты». Я старше вас лет на пять, не больше.

В этот раз она одарила меня не только искренней улыбкой, но и открытым взглядом голубых бездонных глаз. Таких взглядов на Тверской не встретишь.

— Договорились… Егор! — рассмеялась она и застучала каблучками в прихожую.

Я тоже не стал ждать следующего раза.

— Такси возьми, — провожая ее до двери, на всякий случай посоветовал я. — Все-таки при тебе крупная сумма.

— Обязательно! — заверила она. — До свиданья, и еще раз огромное спасибо.

— До свидания.

Я подождал, пока она не войдет в кабину лифта, закрыл дверь, прошел в гостиную, раздернул шторы и выглянул в окно. Злата вышла из подъезда, спустилась по ступенькам к стоянке такси и уехала. Вот и все, не будет никаких флуктуаций, и таймстеблю не к чему придраться. По закону он и так не имел права ничего инкриминировать в случае флуктуаций второго порядка, но закон и своеволие блюстителей стабильности разные вещи. Почти полярные.

Вернувшись к столу, я проглотил несколько бутербродов, но милая девушка Злата никак не шла из головы. Вот если бы…

«Нет, дорогой друг, так не пойдет», — одернул я себя. В долгосрочных связях с местными можно так запутаться, что ни один вариатор не подскажет выхода из клубка флуктуаций. Только вытирка.

Зазвонил телефон. Я покосился на него, но не стал подходить. Налил вторую чашку кофе и принялся пить маленькими глотками, пока телефон не замолчал. Смешная ситуация — подними я трубку, случилась бы флуктуация второго порядка с десятилетним сроком затухания. При этом я на первый взгляд не имел к флуктуации никакого отношения. Бывает и такое… Звонил мне некий Антон Семернов. Звонил он своей подружке, но ошибся номером. Если бы я поднял трубку, то он, услышав мужской голос, подумал бы, что его подружка с любовником. Больше не перезванивая, он помчался бы к ней домой, никого постороннего не застал, но устроил бы скандал и жестоко, до полусмерти, избил. Она бы на месяц попала в травматологию, он — на четыре года в тюрьму, а флуктуационный след повис бы на мне мертвым грузом. А так Семернов сейчас перезвонит, услышит голос зазнобы, и все будет в порядке. За исключением того, что через полгода он действительно застанет подружку с любовником и в порыве необузданной ярости убьет обоих. Но это уже будет не флуктуация, а естественный ход событий, и к нему я не буду иметь никакого отношения.

Вот такие пироги…

Общие процессы развития человеческой цивилизации удобно сравнивать с процессами кристаллизации. Например, если при кристаллизации алмаза в исходный графит добавить одну десятитысячную долю меди, то получится кристалл алмаза голубого цвета. То есть минимальные добавки способны изменить, пусть и некардинально (алмаз так и остается алмазом), некоторые свойства кристалла; в данном случае алмаз приобретает способность частично отражать голубую часть спектра солнечного света. С другой стороны, как ни переставляй местами атомы углерода в кристаллической решетке алмаза, он так и останется алмазом, ни на йоту не изменив своих свойств. Приблизительно то же самое происходит и с историей человеческого общества, развитие которого определяется личностями (атомами меди), а отнюдь не посредственностями (атомы углерода). Иное дело, что личности (атомы добавок в исходное сырье) способны как катализировать, так и ингибировать процессы развития общества, иногда доводя результат до крайних пределов, что в процессе кристаллизации технологических расплавов выражается в получении неоднородного шлама либо полного сгорания исходного сырья. Так, например, Птолемей на полторы тысячи лет приостановил (ингибировал) развитие космогонии геоцентрической теорией со сферой неподвижных звезд, хотя еще за пятьсот лет до него в Греции многие перипатетики, противореча своему учителю Аристотелю, высказывали догадки о бесконечности Вселенной и гелиоцентрическом устройстве Солнечной системы. Эйнштейн же, выдвинув общую теорию относительности, катализировал процесс познания окружающего мира, опередив свое время на несколько сот лет. А Резерфорд, предложив планетарную модель строения атома, на многие столетия затормозил движение к правильному пониманию строения материи, хотя уже и в его время многие высказывали догадки о многомерности микрокосма. Но кто такие были рядовые перипатетики в сравнении с Аристотелем или неостепененные научные сотрудники против Резерфорда? Так, атомы углерода…

Это все касается естественного хода истории. Но если предположить, что кто-то овладел способом путешествия во времени и может отправиться в любую хронологическую точку истории Земли, тогда все может перевернуться с ног на голову. В таком случае для катализа или ингибирования хода истории не требуется быть семи пядей во лбу, а достаточно сесть в хроноскаф, перенестись, скажем, в каменноугольный период и поголовно истребить всех крупных рептилий, тем самым освободив экологическую нишу для млекопитающих. Для таких действий можно быть и рядовым «атомом углерода», главное, иметь хроноскаф.

Благодаря открытию Гудкова, которое он обнародует через пять лет, у меня такой хроноскаф есть. Правда, садиться в него не надо, достаточно достать из кармана, набрать на пульте нужное время и нажать кнопку «Старт».

Я закончил завтракать, переоделся, взял приготовленный загодя кейс, вышел на лестничную площадку и закрыл дверь. Затем достал из кармана хроноскаф, в просторечии именуемый «джамп», набрал «20 июля 2001 года, 13 часов 20 минут» и нажал на «Старт».