Глава 1
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Приключения, правда, сперва небольшие, начались уже на утро следующего дня — у возка сломалось колесо. Само по себе это не столь большая помеха, но обнаружили мы поломку слишком поздно, когда торговый обоз, к которому нам удалось пристроиться, уже тронулся в путь-дорогу. Ждать нас никто не собирался. Ладно, хоть, что купец был хорошо знаком с Ицхаком. Сочувственно покосившись на наши растерянные лица, он оставил своего человека с уговором непременно догнать их к вечеру, иначе я не знаю, как бы мы выкручивались из этой ситуации.

На второй день у Андрюхи разболелся зуб. Парень держался, но чувствовалось — готов лезть на стену, хотя какие в полях да лесах стены. Скорее уж на дерево. Зуб этот болел у него уже не первый раз и был никуда не годен — огромное черное дупло, зловеще зияющее по центру, наглядно свидетельствовало, что с ним пора расставаться, но Апостол панически боялся удаления, и я его понимал, а потому помалкивал. Теперь получалось, что откладывать нельзя. К тому же на сей раз Андрюхе не помог ни один из народных способов вроде осиновой щепки на десну и прочее. Я вспомнил, что, кажется, в таких случаях применяют полоскание с солью, но и это не принесло облегчения.

Мучился он два дня, аккурат до большого села, где все тот же купец привел к нам за руку местного кузнеца.

— И где болезный-то? — густо пробасил тот, задумчиво вертя в мускулистых руках… здоровенные клещи.

Андрюха ойкнул и спрятался за мою спину.

— А они в рот войдут? — поинтересовался я, разглядывая это нехитрое стоматологическое оборудование.

— И войдут, и выйдут, — уверенно заявил кузнец. — Да ишшо вместе с зубом.

Андрюха, поняв, что от меня сочувствия не дождаться, разве что словесного, попытался незаметно улизнуть, но был безжалостно мною изловлен и прижат к возку.

— Все одно не дамся, — заявил белый как снег парень, но тут из возка вынырнула мальчишечья ручонка и бережно погладила Апостола по голове.

— Бу-бу-бу, — ласково произнес юный Висковатый.

Мы одновременно уставились на Ванятку, который впервые за все время путешествия вроде бы вышел из своего странного туманного мирка, в коем пребывал, и теперь выражал искреннее сочувствие своей няньке.

— Стыдись, на тебя дети смотрят, — попрекнул я. — Сейчас выпьешь обезболивающее и… ничего не почувствуешь. Почти.

Кузнец крякнул, всем своим видом выказывая сомнение, но возражать, не стал. Спирта на Андрюху я не пожалел, порадовавшись, что не поленился и дважды перед отъездом съездил в Наливки, или Налейки, — в разных местах эту слободу называли по-разному. Слобода была отведена для проживания стрельцов, получивших от царя милостивое дозволение варить спиртное и торговать им. Дважды, потому что крепость их самогона меня не устраивала, а потому его по моей просьбе перегнали еще два раза. Зато теперь я имел целых три баклажки спирта, не считая заветной солдатской фляжки. Вот треть одной из них я и влил в Андрюху. Разбавленную, разумеется.

Операция по удалению прошла на редкость мирно. Окосевший Апостол вел себя в точном соответствии с кличкой — не сопротивлялся, деревянную распорку, которую ему вставили в рот, выкинуть не пытался и руками за клеши не хватался. Кузнец тоже оказался мастером своего дела — пристраивался неторопливо, чтоб все прошло без сбоя. Видно было, что товарищ стоматолог-любитель помнит о премии, которую я ему посулил, если он выдернет зуб с одного раза. И не подвел. Я тоже рассчитался честь по чести и вместо деньги щедро одарил его целым алтыном, то есть тремя копейками, в шесть раз больше.

Кузнец недоверчиво попробовал каждую на зуб, после чего выразил надежду, что, когда мы будем проезжать обратно, у Андрюхи или у меня прихватит еще пяток зубов, а лучше у обоих вместе, и чтоб мы не сомневались — сделает все как надо, ибо завсегда рад подсобить добрым людям. Я в ответ заверил, что ежели и впрямь, то мы непременно только к нему, но мысленно, бросив взгляд на постанывавшего Андрюху, пожелал, что лучше пусть он нам окажет услугу по прямому назначению — перекует кобылу или починит ось.

Едва закончилась эпопея с зубом, как через день нас обокрали. Дочиста. Предшествовало этому наше веселое гулянье на празднике урожая, в который мы оказались, вовлечены всем обозом. Народ, что и говорить, веселился от души. Было с чего. Оказывается, и в позапрошлый, и в прошлый год погодка сельский люд не баловала, и хлеба уродились худо. У них в селе с превеликим трудом взяли сам-два, и это еще здорово, поскольку некоторые соседи, особенно те, у кого поля в низинках, не сумели собрать и того, что посеяли. Зато в этом году уродилось на славу.

На таких праздниках мне раньше бывать не доводилось. Поверьте, что, когда мужики пляшут, аккомпанируя сами себе, а бабы напевают «ай-люли», потому что двух дудочек и пастушьего рожка явно не хватает, когда взрослые люди со счастливыми лицами на полном серьезе водят хоровод, как детсадовские малыши на своих утренниках, — это не смешно. Это — впечатляет.

Может, кто-то скривится и пренебрежительно заявит: «Примитив», а мне понравилось. Было главное — искренность. Когда веселятся от души — это всегда здорово. Я и сам не удержался — и с мужиками ногами потопал, и в хороводе походил, и во всех остальных ритуалах тоже постарался поучаствовать.

А наутро, когда пришла пора рассчитаться с добрыми селянами за припасы, я обмер — сундук с одеждой закрыт на замок, но лежавший в нем на самом дне заветный ларец с серебром исчез.

Почему-то о деревенском люде я даже не подумал. Наверное, интуиция подсказала, вычислив, что и взлом сундука в этом случае был бы погрубее — топором подломили бы, и вся недолга, и одежда тоже навряд ли уцелела. А раз ее не тронули, стало быть, посчитали, что негде спрятать. Вот и получалось, что сработал кто-то из своих, из обоза. Купец был иного мнения и божился, что за половину своих робят готов хоть голову об заклад поставить.

— А за другую половину? — спросил я.

— Голову не положу, но тоже самолично подбирал, — твердо ответил он. — Допрежь николи в выборе ошибки не делал. В нашем деле верных человечков подобрать дорогого стоит, а у меня глаз как у орла. Любого вопроси, и всякий поведает — Пров Титов промашки не дает, — гордо подбоченился он.

Однако я настоял, и мы приступили к опросу, который, разумеется, ничего не дал.

— Может, видал кто нито, как к возку фрязина подходили местные? — полюбопытствовал купец.

— Я зрил, — хмуро откликнулся кто-то из задних рядов. Лица говорившего увидеть не получилось — торчала одна шапка, надвинутая на самые брови.

То есть сразу из-под нее начинался острый нос, отчего-то смутно показавшийся мне знакомым, словно я и впрямь видел его где-то раньше.

— Токмо темень была, не разглядишь, — продолжила шапка. — Двое их было. Плечи широченные, росточку среднего, а боле не припомню.

— И я видал, подходили, — тут же поддержал его кто-то по соседству.

— И я, — подключился третий.

— А я что тебе сказывал? — повернулся ко мне довольный таким оборотом дела купец.

Но мне все равно не верилось. Ну не способен радующийся человек на такую пакость. Это же не месть, которую давно вынашивают, а обычное воровство. К тому же обчистили только меня одного. О чем это говорит? Знал кто-то, куда именно залезть. А селянам-то откуда знать?

Плюс нетронутый замок. Чтобы открыть его, а потом вновь закрыть, нужен профессионал либо… Тут мне вспомнились Андрюхины мучения с зубом, во время которых, мыкаясь как неприкаянный и бродя возле вечерних костров, Апостол умудрился обронить свою связку ключей. Впрочем, связку — круто сказано. Было их всего два — от сундука и от ларца. Тогда я не обратил на это внимания и даже не расстроился — ключи были и у меня, да еще одни запасные лежали в сундуке, так что невелика потеря.

Получается, что кто-то либо подобрал их, либо вообще позаимствовал и с тех пор выжидал лишь удобный для себя момент. То есть опять-таки этот кто-то находился в нашем обозе среди людей Прова Титыча, и местные вовсе ни причем. Словом, логика была на моей стороне, но купец торопился в дорогу, в Костроме его ждали выгодные дела — что-то с покупкой мехов, а наличности приказчик, оставленный там, не имел. Опоздает — и меха уйдут к другим покупателям.

Я отвел Андрюху в сторону, сунул деньгу, завалявшуюся в кармане, проинструктировал парня и, когда тот побежал в село, пошел говорить с купцом. Пров Титыч уже усаживался поудобнее в своей телеге, когда я снова сорвал его с места, шепнув три волшебных для любого купца слова: «Есть выгодное дельце».

Тот, ни слова не говоря, откинул полость, которую к этому времени уже успел тщательно подоткнуть под солому, опасаясь порывов прохладного ветерка, и поплелся следом за мной. Я, молча открыл крышку сундука и извлек нарядную ферязь и кафтан — последние из пошитых для меня в Москве по заказу Ицхака.

— Есть у меня надежное средство проверить твоих людишек, но для этого мне нужен час, от силы два, — сказал я. — Если задержишь обоз и поможешь — отдам его тебе за полцены. Но это только если твои люди и впрямь ни при чем.

— Так они ж все побожились и кресты целовали, — удивился Пров Титыч. — Чего ж тебе еще надобно? Уж куда надежнее.

О господи! Вот наивный-то. Да иной раз… Нет, не буду ничего говорить. И без того понятно, а если нет — тут уж ничего не докажешь.

— Так что, согласен? — спросил я вместо объяснений, что думаю относительно надежности его способа, и рекомендаций, в какое место его засунуть вместе с божбой и крестами.

— Ежели ишшо час тут простоим, то до вечера никуда не поспеем, — вздохнул купец.

— В лесу заночуем, — отрезал я. — Так ты согласен?

— А платье ты мне и так за полцены уступишь, — продолжал он размышлять вслух. — Дорога-то дальняя, а тебе и твоим людишкам все одно есть чтой-то надо.

— Ты ж хорошую цену не дашь, — усмехнулся я. — Потому мне прямая выгода в Костроме его продать. А что до еды с питьем, так хороший купец все яйца в одну корзину не складывает — найду я, на что купить и голодным не останусь.

Тут я не блефовал. В дороге действительно могло случиться всякое, так что в полах ферязи и кафтана, лежащих в сундуке, было зашито по двадцать имперских талеров. Они котировались вполовину дешевле рубля, даже ниже, но не беда. Зато, случись что, НЗ имеется. Туда же, в полы, я, не поленившись, вогнал еще и по пятку золотых дукатов. Маленькие, всего несколько граммов, они котировались гораздо дороже, чем талеры, но по Руси особо не ходили, и народ относился к ним с подозрением — а вдруг медяшка, поэтому я решил обойтись всего десятком.

Серебра я зашил бы и больше, но тогда одежда стала бы слишком тяжелой, а это подозрительно. Да и ни к чему. Добраться до Москвы я смогу и с таким запасом. Тем более расплачиваться на Руси иноземным серебром запрещалось, так что, если кто-то из приказных людей проведает, мне придется ой как худо, и конфискация всех денег вместе с самой одеждой — далеко не самый худший вариант. Правда, на этот случай я тоже подстраховался. Помимо золотых дукатов у меня там имелось по десятку копеек — как раз, если ефимки и венгерские червонные показывать нежелательно.

— А за полцены — это сколько? — последовал практичный вопрос купца.

Я прикинул на глазок. Сколько конкретно платил Ицхак за каждую вещицу, в моей памяти, конечно же, не отложилось. Ну не бизнесмен я, что тут поделать. Если бы он выкладывал деньги из моего кармана, то я бы хоть запомнил, сколько осталось… может быть. Однако, поднапрягшись, мне удалось припомнить толстую книжицу вроде гроссбуха, в которую педантичный Ицхак вписывал мои расходы, и итоговую цифру под перечнем, купленных для пошива тканей и других причиндалов. Поделив надвое и округлив в сторону уменьшения, я буркнул:

— Семьдесят рублей.

— Ношеное, — сердито проворчал Пров Титыч. — Богатый ношеное не купит, а у простого больше рубля за пазухой не сыщется. Десяток рублевиков дам, а боле…

— Ошибаешься. Мне так ни разу и не довелось ничего из этого надеть, — поправил я.

— Все одно, — махнул рукой Пров Титыч. — Ну, разве что пару рублевиков накинуть… — И выжидающе посмотрел на меня.

Несмотря на некоторые уроки, полученные у Ицхака, истинного профессионализма в умении торговаться я не достиг, а потому мы сговорились на двадцати, и повеселевший купец пошел собирать своих людей. Андрюха меж тем уже прибежал, выполнив мой заказ, так что через минуту я все приготовил к предстоящей проверке. Когда толпа опять собралась возле моего возка, из которого мы бережно вывели мальчика, народ смотрел на меня уже не сочувственно, как раньше, а скорее раздраженно.

«Понимаю, ребята, достал, — вздохнул я. — А что делать? Кому сейчас легко?» И объявил, что есть у меня некие сомнения, а потому, чтобы их окончательно разрешить, я с дозволения Прова Титыча проверю каждого из них с помощью ученого ворона, который сидит в возке, накрытый чугунком. Честному человеку бояться нечего. Надо только приложить руки к чугунку, и все. Но как только это сделает тать, похитивший мой ларец, ворон тут же начнет каркать, указывая на злодея.

— А мы его услышим из-под чугунка? — усомнился купец.

— Чего ж не услышать, — усмехнулся я. — Мы ж с тобой рядом с возком встанем. Ты с одной стороны, а я с другой. Он у меня страсть, какой голосистый, так что обязательно услышим.

И народ по очереди полез в возок прикладывать руки к чугунку. Моя ученая птица продолжала помалкивать, так и не издав ни звука. Наконец вылез последний.

— Ну что, — с некоторым разочарованием — не повидал диво дивное, но в то же время и с удовлетворением — и люди его честными оказались, и платье дорогущее почти задарма хапнет, полюбопытствовал Пров Титыч. — Али повелишь и мне в твой возок лезть? — Он сердито уставился на меня.

— Не повелю, — мотнул я головой. — Лучше громко прикажи своим людям поднять руки вверх.

— Зачем? — вытаращил глаза купец.

— Сам увидишь, — загадочно сказал я, надеясь, что не обманулся в своих расчетах и вор поступил именно так, как я предполагал.

И я не ошибся. Когда лес рук взметнулся вверх, то среди чумазых от сажи на чугунке — Андрюха специально подобрал самый закоптелый — замаячили две абсолютно чистые ладони.

— Ты видишь? — указал я купцу на их владельца. — То-то он самый первый на местных стал сваливать. А чугунок трогать не стал, испугался. Почему, как мыслишь?

Народ начал с любопытством поворачиваться в сторону единственного, кто побоялся, что ворон каркнет, Пров Титыч, побагровев, уже набрал в рот воздуха, дабы рявкнуть что-то грозное, но, к сожалению, ворюга сообразил быстрее. Поняв, что разоблачен, он не стал пытаться доказать свою невиновность. Вместо этого он припустил вприпрыжку в ближайший лес.

— Лови! Хватай! — раздались крики опомнившихся людей, и с десяток, не меньше, мужиков рванули следом.

— Три алтына тому, кто поймает! — крикнул вдогон купец.

Народ припустился порезвее.

— И от меня рубль! — добавил я.

Скорость преследователей тут же увеличилась вдвое, а я пояснил удивленному моей щедростью Прову Титычу, что в ларце лежит гораздо больше и, если не догнать татя, пользы от его разоблачения все равно никакой.

На самом деле причина была в ином. У меня не очень хорошая память на лица. Скорее уж средненькая. Чтобы я с первого взгляда хорошо запомнил человека, либо он должен обладать весьма запоминающейся внешностью, например, выглядеть таким же уродливым, как Малюта Скуратов (царя я тоже запомнил, но тот — исключение), либо сама встреча с ним должна сопровождаться очень драматичными обстоятельствами.

Случайное знакомство в лесу возле костерка было достаточно памятным, но особого драматизма в нем моя память не усмотрела. Кроме того, не стоит забывать про алкоголь, а он тоже негативно влияет на запоминание. Словом, рожа мужика в низко надвинутой на лоб шапке мне показалась странно знакомой, особенно нос, вот и все. Лишь когда я перевел взгляд с чистых ладоней на его лицо, тогда только в памяти проблеснуло, где именно я видел этот длинный острый нос. Не иначе как сумел он улизнуть от стрельцов, когда вязали шайку Посвиста, и вот теперь вынырнул, опять встав на моем пути, причем уже во второй раз.

Во второй, но не в последний — ожгло меня предчувствие. Оно вообще-то редко дает о себе знать, но уж коль зазвонил тревожный колокольчик, то стоит к нему прислушаться — просто так он сигнала не даст. Именно поэтому я не особо радовался, когда преследователи вернулись, гордо держа на вытянутых руках мой ларец — весь в комьях земли, но без остроносого.

— Ну, коль не пымали, стало быть, и награды нет, — поспешно заявил Пров Титыч.

Я, ни слова не говоря, принял ларец, достал из кармана ключик и вручил обещанное. Гораздо охотнее я отдал бы не рубль, а половину содержимого ларца, только чтобы остроносый сейчас стоял связанный передо мной, но ничего не поделаешь. Зато что касается дальнейших происшествий, то тут как бабка отшептала. Не иначе судьба решила дать мне передышку, чтобы я мог, как следует подготовиться к грядущим и куда более серьезным испытаниям, которые она собралась мне подкинуть в самом ближайшем будущем.