Глава 6
ВЫБОР
— Теперь расскажите, пожалуйста, как вам досталась эта коробочка, — как можно мягче попросил Том. — Вы ведь теперь и сами поняли, насколько это опасная игрушка.
— Я знала это с самого начала, — ответила Циньмэй. — Но я думала, что окажусь сильнее ее. Ведь школа Мастера Лю берет начало от испытаний, которые должны были пройти ученики Воинов Зу, чтобы самим стать Воинами… И… не называйте Ларец игрушкой.
— Откуда это у вас? Что это за школа Мастера Лю? Почему… Зачем вам вообще становиться Воином Зу? Вы же — женщина. Вам на роду написано стать матерью, вырастить и воспитать детей. И детей их детей. Разве не так прожили жизнь ваши бабушка, мать?..
Циньмэй молчала. И ей-богу, никогда федеральный следователь Томас Лэмберт Роббинс не слышал более презрительного безмолвия, чем это молчание угловатой, дикой девушки, уставившейся на проносящийся за окном кара довольно унылый пейзаж.
— Возможно, вам интересно будет узнать, следователь, что по отцовской линии все мои родственники — члены Сообщества Зу. Вам знакомо имя Эс-дар-Сая?
Тома слегка передернуло: адепт учения Эйч-Эрн.
— Разве его заносило в эти края?
— И еще — он же один из немногих, при жизни причисленных к сонму пантеона пестрой веры. Ласковый Бог Измены. Нет, на Джее он никогда не был. Но наша ветвь — отцовская — по прямой идет от него. И всю секту Мастера Лю поддерживали ученики и последователи Эс-дара. И все мои братья и сестры сейчас в Стае. Из тех, кто жив, конечно. И я там буду. Но для этого надо быть одним из первых в секте Мастера Лю. Но я хочу большего. Еще большего. Так что если мне и продолжать род отца, то совсем не так, как учили вас, мистер.
— Вы так открыто признаетесь в принадлежности к Эйч-Эрн? — с чуть напускным удивлением спросил Том.
— А разве учение Эйч-Эрн существует? — традиционным вопросом ответила ему Циньмэй
Крыть было нечем, ибо первый параграф устава учения гласил: «Всякий, утверждающий, что Тайное Учение, именуемое Эйч-Эрн, существует, — лжец, и верить его дальнейшим словам противно естеству Разума».
Второй параграф того же устава или, по крайней мере, самого распространенного его апокрифа утверждал: «Все изложенное в параграфе первом есть не что иное, как ложь, сказанная хитрецами для глупцов».
— Конечно же нет, — иронически согласился Том. — Так же как и пестрая вера.
— Ошибаетесь, — все так же глядя в окно, возразила Циньмэй. — Пестрая вера существует. Но не всерьез, конечно. Не всерьез — есть разница. А потом, мистер, я уже вас раскусила: с вами надо играть напрямую или… Впрочем, обойдусь без «или».
— Вы, я вижу, не лишены дара психолога, — скупо сделал собеседнице комплимент Том.
— В Стае без этого нельзя, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала девушка. И на минуту задумалась. — Все это время… Пока Секта существует на Джее, люди Учения собирали все, что относится к Древним Империям. Вам не понять, но сам Эрн — он оттуда идет, из Старых Миров. Но это — не для вас. Вам важно вот что: разбогатевшие люди Секты — такие, как мой отец, вкладывали деньги в то, что осталось от Империй. Вы думаете, в музее Академии собрана самая большая коллекция реликвий Зу и Ю? Или где-нибудь в Метрополии? Смешно. Это здесь — в тайниках Секты можно найти такое, что и не снилось высоколобым мудрецам из университетских лабораторий.
— И я думаю, что та коробочка, за которой мы с вами едем, стоит не на последнем месте в списке этих диковин? — осторожно предположил Том.
— Да, далеко не на последнем. — Циньмэй косо улыбнулась. — Когда Марика предложила отцу эту… вещь, все наши были потрясены. Вы сами должны понять, что этой штуке практически нет цены. Но в конце концов мы нашли… общий язык.
— Ваш отец, — осторожно продолжил Том, — оплатил вступление Марики в общину Кунта-ин-Шая, а…
— И вступление в общину, и многое другое. Она стала далеко не бедной девочкой — Марика Карои.
— Кстати, где она сейчас? — уже чисто рефлекторно поинтересовался Том.
— Вам это так уж важно знать, мистер? — Циньмэй пожала плечами. — Я и правда не знаю этого. Мы стали неинтересны друг другу с какого-то момента. Точнее — нет. Мы стали бояться одна другую. Так сказать будет вернее. Я не понимала тогда… Только теперь, пожалуй, до меня начало доходить. Понимаете, я считала себя сильной. Только потому, что не боюсь страданий и смерти — это каждый в Стае может. Я думала — тем он и страшен — «Джейтест». Тем, что несет испытуемому смерть и страдания. Я дурой была тогда. Нет ничего проще, чем убить человека или пытать его. Но когда в твоем распоряжении целая планета, набитая разными чудесами, разве достойно размениваться на такие мелочи? Ну посмотрите, разве Дракон тот хотел убить Кайла Васецки? Если бы захотел, справился бы запросто. А двойники те — им-то ничего не стоило любого из вас прикончить без лишнего шума. Нет, у них все тоньше было задумано — у тех, кто испытывал оруженосцев на право быть Воинами Зу. Ведь Дракон не по Кайлу ударил — по всем людям. По Джею вообще. А двойники эти — они не в смерть, в колдовство какое-то тянули. Порчу на людей наводили. Детишек тех…
Циньмэй запнулась.
Том воспользовался короткой паузой, чтобы спросить ее о том, с чего, собственно, и хотел начать разговор:
— Скажите, кто привел в действие эту штуку? Неужели вы сами?
— Да, сама. — Девушка окинула Тома недоуменным взглядом.
Тот постарался никак не реагировать на него.
— И когда это произошло? — продолжил он разговор по намеченной схеме.
— Не сразу. Только через несколько лет после того, как эта вещь попала к нам в руки.
— К нам — это к кому именно?
— Я говорю про Стаю. Все, что связано с Древними Империями, общая собственность Стаи. Я — только хранитель ее.
— Ну, — чуть иронично заметил Том, — кое-чем из оставшихся от Империй пожитков владеют шесть музеев здесь, на Джее, и двенадцать разных коллекций по всей Федерации.
— Думают, что владеют. — Глаза Циньмэй холодно блеснули удивлением, насколько бестолковым оказался ее собеседник.
— И вас признали лучшей кандидатурой на такое вот испытание? — Том постарался, чтобы в голосе его не прозвучало ни нотки иронии.
— Наш род — один из высших в Стае. Отец в том же ранге, что и Мастер Лю. Но он был слишком стар, чтобы пройти Испытание.
— Но в конце концов вы же — женщина.
— Я уже говорила, что испытывается не сила, а дух воина. Нет ничего проще, чем просто уничтожить его. И нет ничего труднее, чем сломить его дух. Для этого требуются поистине изощренные испытания. Но я думала, что буду сильнее этого. Что сама справлюсь. А теперь…
— Что — теперь? — очень осторожно спросил Том.
— Что теперь — сами увидите, — бесстрастно ответила Циньмэй. — Теперь поломалась я. Иначе — черта с два я с вами сейчас болтала бы про все это. Кстати, мы уже два квартала мимо нужного поворота пилим.
Чертыхнувшись про себя, Том занялся баранкой, а вслух спросил:
— И вас ни капли не смущает мысль о том, что я, как федеральный следователь, могу просто конфисковать то, что вы окрестили «Джейтестом»? В целях дальнейшего ведения порученного мне расследования.
— Я же вас не считаю идиотом, — с откровенной досадой оборвала его Циньмэй. — Мы — люди Стаи — человека чувствуем через каменные стены, каков он и что собой представляет. Вы же лучше меня понимаете, что, пока ваши яйцеголовые будут мудрить над камушками этими да железками, здесь полпланеты в коконы завернутся. В саван. Я думала, что справлюсь сама. Но потом поняла, что только того, что может дать Мастер Лю… Того, что дано ему, мало. Я и сама думала, как выйти на декана Васецки. Но с этим ничего не бывает случайным: вот вы первыми сами пришли. Я же по вам вижу, что действовать будете, ни на кого не оглядываясь. Стоп. Это здесь. Заверните в ворота.
* * *
Двор был невелик, а Иннинь уже ждала их у входа в небольшой, старой постройки коттедж, из таких состояла вся эта часть города. Подруга Циньмэй была тоньше ее, гораздо живее и женственней, но постарше ее выглядела. Была она уже умненькой восточной красавицей на выданье, а не зажатым внутренним заклятьем учеником злого колдуна, как дочь Вана. Впрочем, разницу эту ощущал, наверное, только посвященный.
— Это Том, — без особых уточнений представила спутника Циньмэй. — Ему надо показать Куна. И еще, я пришла взять ту вещь.
— Куна забрали, — тихо, без всякого выражения, сказала Иннинь. — А про вещь они не знали, даже не спросили.
— Кто? Кто забрал вашего брата? — поспешно спросил Том.
Иннинь смотрела словно куда-то сквозь него. Может, он и не существовал для нее вовсе.
— Кто забрал Куна? — повторила вопрос Роббинса Циньмэй.
— Люди на машине с крестами. Как «Амбуланс» — белая с красными крестами, только военная. Сейчас по всему городу забирают людей с синдромом.
Том, не дожидаясь конца разговора, забарабанил по клавишам блока связи. Дважды чертыхнулся про себя, ошибочно набрав коды доступов. Потом окликнул девушек:
— Ваш брат, мисс Иннинь, в «Рэмпартс» — это военный госпиталь. Я думаю, мне надо будет побывать там. Вы, мисс Циньмэй, можете присоединиться ко мне. Вместе с… предметом. А вам, мисс, — он взглянул на Иннинь, — лучше ждать здесь. Мы сообщим вам все, что будет необходимо. Прошу вас не покидать дом.
— Разумеется, — ответила Иннинь и протянула подруге цветастый сверток.
— Это — он? — недоверчиво спросил Том.
Циньмэй коротким, быстрым движением развернула сверток, и Роббинс увидел предмет, знакомый ему только по паре фотографий и по довольно лаконичным описаниям.
— Вы хотя бы запомнили комбинацию знаков, которая выпала вам? — спросил Том Цинь.
— Я сняла это «Полароидом», — ответила она. — И старалась ничего не трогать после.
— После чего?
— После того, как эта… вещь словно бы раскалилась и так… зазвучала. Комбинация не изменилась. Никто не трогал вещь.
Том вздохнул:
— Сначала мы завезем эту игрушку в центральный банк. Пусть побудет там — в абонентском ящике.
— Не игрушку — Ларец. — На секунду хрипловатый голос Цинь стал резким. — Не стоит запирать эту штуку в металл.
Она осторожно коснулась тусклой поверхности кубиков.
— Тогда, с вашего позволения, оставим ее в филиале… моей конторы. Там будет кому присмотреть за этим.
Циньмэй ничем не выразила отношения к этому предложению.
— Еще раз попрошу вас никуда не отлучаться, мисс Иннинь, — повторил он, обращаясь к хозяйке дома.
— Разумеется, мистер. Ведь надо следить за детьми. Их у Куна двое — мальчик и девочка. А госпожу Рэнго — это его жена. Ее забрали тоже. Это… это не заразно?
— Никто не знает этого, мисс, — ответил Том и рванул машину с места.
— Так повезем это в филиал моей конторы? — спросил Том.
— Нет. У меня есть идея получше. Сверните здесь. — Циньмэй на что-то решилась. — Все равно придется вам это показать. И это по дороге. Еще раз сверните. Дальше — пешком.
Это был уже чисто китайский квартал, построенный словно для киносъемок, тесный и одноэтажный. Но за низкой кирпичной стеной с деревянными, в темно-красный цвет выкрашенными воротами им открылся довольно просторный и как-то по-весеннему голый сад. В глубине его виднелся невысокий — в полтора этажа — сложенный из грубых плит местного известняка павильон, к которому вела украшенная разноцветным гравием дорожка.
Том чуть вздрогнул, с опозданием заметив в тихом поклоне склонившуюся мужскую фигуру, почти незаметную между деревьями. И вторую — столь же почтительную. Третью, четвертую. Оружия у них не было — у этих незаметных людей в пустом саду. Но от этого не стало спокойнее — совсем нет. Что-то угрожающее, напряженное было в этой черно-зеленой пустоте, так неожиданно разверзшейся среди шумного людского муравейника. И кланялись прихотливо расставленные в этой пустоте фигуры вовсе не гостю, а Циньмэй. А может, чему-то еще, что воплощалось в хрупкой, быстрой, как ртуть, фигурке, скользящей мимо них.
— Это — мемориал отца, — пояснила китаянка.
Не отвечая на поклоны, она быстро шла по дорожке, и Том еле успевал за ее летящей походкой. На мгновение она замедлила шаг: в дерн у дорожки были впечатаны две простых гранитных плиты.
— Брат, — сказала она в пустоту. А может, привычно окликнула тень в весеннем саду.
— Ваши отец и брат похоронены здесь? — то ли спросил, то ли констатировал Том, тоже помешкав секунду у могильных плит.
Ответа он не удостоился.
Циньмэй решительно прошла в низкие, охрой окрашенные двери павильона. Том, пригнувшись, вошел вслед за ней.
Это был зал, точнее, просто большая, погруженная в полутьму комната с низким потолком, укрепленным простыми деревянными стойками, с вытянувшимися под самой кровлей окнами-щелями, через которые видно было только блеклое в этот вечер небо Джея. Тяжелые низкие сундуки, черные, со скупым узором, стояли вдоль стен, закрытые бамбуковыми панно. У противоположной входу стены курился небольшой жертвенник, и в воздухе стоял терпкий аромат тлеющих в нем трав.
— Здесь принимают в Посвященные, — быстро, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщила Циньмэй. — И здесь мы храним… Ну, то, что непосвященные называют реликвиями. Инструменты Магии.
— Это… м-м… Все это — собственность вашей семьи? — осторожно спросил Том.
— Нет. — Девушка безразлично пожала плечами. — Далеко не все. Мы — лишь хранители. Но эти предметы… они хранятся здесь уже много десятилетий. А раньше сберегались в других… таких же местах.
Она подошла к одному из сундуков и с неожиданной легкостью откинула его массивную крышку. Сняла и отложила в сторону плоскую коробку, первой стоявшую под крышкой. Том засмотрелся на странноватое мерцание диковинных амулетов, разложенных в ней. Ему показалось, что все это уже было с ним. И в то же время — словно он читал все это в книге, которую ребенком видел во сне.
— Кладите… вещь сюда. Здесь она лежала все эти годы, пока я не дала ее Кану.
— Кану? — спросил Том. — Зачем вы давали эту вещь ему? Он…
— Кан читает знаки Зу. Он мог постичь тайный смысл того жребия, который я выбрала тогда. Только восемь человек в секте читают Зу. — Циньмэй взяла янтарный короб из рук Тома. — Кан читает очень глубоко. Точнее, читал. Сейчас он становится коконом.
— Вы не боитесь этого? — Том решился наконец заглянуть в глаза Цинь. — Ведь никто не знает на самом деле — заразен ли этот…
— Нет, я не боюсь стать коконом, — твердо глядя ему в глаза, ответила китаянка. — Я знаю, что вызывает синдром. Ведь это я вызвала его в мир.
Том наклонил голову, ожидая хоть какого-то объяснения. Но объяснений не последовало: Цинь опустила шкатулку внутрь сундука, осторожно водрузила плоскую коробку-панель сверху и все так же легко и бесшумно опустила на нее тяжелое черное дерево крышки. Потом, не оборачиваясь, быстро прошла к жертвеннику, взяла с тусклого бронзового блюда перед ним пригоршню какого-то снадобья и подкормила огонь. Тот не то чтобы разгорелся — просто его отсветы стали ярче и как-то пронзительней поблескивать в металле кованых узоров сундуков и мелких фигурок и амулетов, расставленных в незаметных нишах по стенам, развешанных в укромных углах зала. Казалось, что в воздухе замерцали огненные искры.
«Странный это храм, — подумал Том. — И буддийское в нем что-то, и боги пестрой веры, будь она неладна, здесь поставлены».
Циньмэй отвернулась от жертвенника и сделала знак сутулой фигуре, еле заметной в сумраке за алтарем. Роббинс не то что не заметил ее — просто принял сперва за изваяние. Фигура приблизилась к китаянке, и в полутьме тихо зазвучали совершенно непонятные Тому слова. Он вздохнул, терпеливо ожидая, когда снова удостоится внимания дочери владельца «Линчжи». Та закончила разговор быстро и энергично. Но вместо того, чтобы вернуться к спутнику, она опустилась перед алтарем на скрещенные ноги и замерла в ритуальной позе медитации. Том осторожно подошел к ней и затаил дыхание за ее спиной.
— Пойдемте, — наконец быстро и глухо произнесла Цинь и, легко вскочив на ноги, почти бегом заторопилась вверх по узенькой, жженого дерева лесенке, отсеченной от комнаты с талисманами легкой бамбуковой занавеской.
Она и сама была почти незаметна, и скрытую за ней лестницу и стену делала такими же незаметными занавеска эта.
Цинь и не думала оборачиваться на ходу, чтобы проверить, успевает ли за ней Том. Следователь уже стал привыкать к манерам этого своего партнера в этом зыбком деле. Странное чувство охватило его, когда он нырнул в нарезанную мелкими полосками тень, — чувство сродни тому, которое испытала та девочка из сказки, которая шагнула сквозь зеркало.
Узкий проход, дверь, просто обитая железом, и такой же бесхитростный замок на ней. За дверью оказался спуск куда-то вниз, в темноту, освещенную скупым светом флюоресцентных ламп. Тамбур с дверьми похитрее. Это уже где-то много ниже мостовой. Коридор пошире и дальше — комната, в которой за металлическом столом резались в карты два охранника. Появление Циньмэй заставило их вскочить. Один деловито что-то дожевывал, стараясь, впрочем, делать это как можно более незаметно. Цинь коротко сказала им обоим что-то по-китайски и кивнула замешкавшемуся Тому, чтобы он проходил в соседнюю комнату. Там было что-то вроде операционной — бестеневая лампа под низким потолком, стол с фиксаторами, шкафы с инструментами, общая белизна и запах дезинфекции.
— Вот, — сказала Цинь, подходя к тяжелой, с колесом гермозапора и иллюминатором, двери, — смотрите сюда.
Она вся сгорбилась и подперла ставшим неожиданно угловатым под тонким трикотажем майки плечом железный косяк. Том заглянул в поблескивающее изнутри проникавшим светом оконце — туда, за бронестекло иллюминатора.
Это очень походило на внутренность печи для обжига кирпича — так же голо, светло и даже уютно. Посреди залитой теплым красновато-оранжевым светом комнаты, с пустыми шершавыми стенами, на высоком, неудобном стуле почти спиной к двери сидел сухонький подслеповатый старичок. Какой-то очень уж выцветший, белесый. В такой же, как он сам, выцветшей, когда-то синей, униформе — хлопчатобумажных брюках и рубашке. Он был занят: тихо и внимательно рассматривал свои руки. Или что-то, что было в них. Делал он это почти не шевелясь, очень терпеливо, временами только еле заметно помаргивая и шевеля губами. Ничего в увиденном не должно было пугать — чем, собственно, страшен старый, выживший из ума китаец? Старый и немощный. Старый и… И почему-то нечеловечески жуткий, как бывают отвратительны и мерзки люди и вещи, встречающие нас в стране больного сна.
Старик шестым чувством, наверное, угадал, что на него смотрят, замер, как только может замереть и без того неподвижный человек, а потом нехотя и неловко, словно кукла, ведомая неумелым кукловодом, стал, пришлепывая сандалиями, перебираться от стула к двери. Остановился перед нею, жалко и просяще улыбаясь прямо в глаза Тому.
— Эт-то… Это — господин Ван? — спросил Роббинс.
Неожиданно пересохшее горло подвело его.
— Это был господин Ван, — не оборачиваясь к стеклу как-то уже привычно, пояснила Цинь. — Мой покойный отец.
Она тоже в упор рассматривала Тома, откровенно изучая его реакцию на то, что он видел перед собой. Оба эти взгляда: выцветших, ставших умоляющими бельмами, глаз отца и жестких, но тоже с какой-то слепой поволокой глаз его суровой дочери — показались Тому одинаково безумными. Он сосредоточил взгляд на лице старика. Тот, уловив, наверное, это к нему внимание и улыбаясь по-прежнему растерянно и умоляюще, поднял на уровень лица дрожащую руку, предлагая Тому что-то, лежащее на ней. Сначала следователь подумал, что это какие-то мелкие птичьи яйца, но потом понял: нет, что-то другое.
Руки старика вздрагивали, и маленькие белые кругляшки один за другим валились на пол — вниз, куда взгляд Тома проникнуть не мог. Подслеповатый безумец за окном попробовал наконец попридержать разбегающиеся с ладони белые комки. Непослушные пальцы мяли их, крошили. Сухая труха сыпалась в ладони, на рукава и грудь старика.
— Пойдемте, — резко сказала девушка. — Вы видели, теперь — пойдемте.
— А что это у него? — Том не мог оторвать взгляда от иллюминатора. — Что у него в руках? Он словно хочет, чтобы я у него взял.
— Пойдемте. — Циньмэй, не оборачиваясь, пошла к двери.. — Это — смерть. Хуже смерти.
* * *
Циньмэй смотрела перед собой невидящим взглядом. Словно превратилась в неподвижную куклу. У Тома тоже не было настроения затевать разговор.
«Будь оно все проклято, — думал он, — в городе эпидемия. Может, по всей Колонии. И я, федеральный следователь, последним узнаю об этом. Между делом. Нянчась с чокнутыми бабами».
Госпиталь «Рэмпартс» затесался между громадными, за высокими заборами скрытыми блокгаузами военной зоны Лагодо. Да и сама она занимала несколько таких же безликих и хорошо охраняемых железобетонных корпусов.
«Господи, с кем же они тут собираются воевать? — недоуменно подумал Том. — Хотя, конечно, современные планетарные ВС не для этого и созданы, чтобы сражаться с реальным противником. Ну как иначе кормить и содержать под контролем прорву бездельников, которым просто нет места в теперешнем суперавтоматизированном цикле производства-потребления? Хотя и опасная это затея — тысячи тысяч людей, бесцельно слоняющихся около современного оружия, — а все-таки популярная в Мирах Периферии. Несмотря ни на что, популярная».
При входе в закрытый блок «Чаттам» ему долго пришлось доказывать, что он представляет на Джее не киностудию «Уорнер бразерс» и не заведения Барнума. Здешняя охрана просто отродясь не видела удостоверение федерального следователя. Когда наконец явившаяся после долгих телефонных переговоров высокая шишка в белом халате, накинутом на полковничий мундир, вложила ума-разума своим подчиненным, Том, буркнув: «Эта девушка со мной», проследовал внутрь медицинского святилища. Все кому не лень отдавали ему честь и спешили упредить любой могущий возникнуть вопрос.
Тому пришлось признать, что госпитальное дело в Республике Джей было поставлено на должную высоту. Ослепительно чистые безлюдные коридоры вели в залитые светом дезинфицирующих ламп переходы, которые связывали между собой таинственного назначения и все той же небывалой чистоты отсеки.
Стремительно провожавшая их к «главному по делам с коконами» лицу — заместителю министра, генералу медслужбы Кановеру — смуглая девица без малейшего сучка и задоринки справилась с вверенным ей поручением, и Том на пару с Циньмэй, оба облаченные в кипенно-белые халаты, предстали перед смертельно уставшим руководителем операции «Сеть».
— Снова к вам, профессор, — доложила провожатая. И, обратившись к Тому, сухо добавила со значением: — В вашем распоряжении девятнадцать минут.
Из-за тяжелого стола, напомнившего Роббинсу своей фактурой карельскую березу, навстречу посетителю поднялся сухой как палка старик.
— Генерал Кановер, — представился он. Добавлять к этому определению свои академические и административные титулы заместитель министра не стал. — С вами, мисс, мы уже знакомы. А мистер… — тут он поднял к глазам карточку Тома, — э-э… Роббинс.
Том протянул ему свое удостоверение.
— Мистер Роббинс, я вижу, представляет здесь весьма серьезную… э-э… федеральную структуру. Не сочтите за невежливость, мисс. — Генерал поднял взгляд на Циньмэй. — Прошу вас подождать в приемной. Таков протокол для подобного рода… м-м… контактов.
Том не успел возразить — Циньмэй, став вдруг кроткой китайской девочкой, присела в подобии церемонного реверанса и бесшумно скрылась за тяжелой двойной дверью. Что ж, генерал только твердо следовал установленному на сей счет протоколу, и Тому просто второй раз за эти сутки напомнили, что в чужой монастырь не следует ходить со своим уставом.
Некоторое время Кановер то вообще не замечал следователя, сосредоточившись на созерцании сомкнутых перед собой пальцев, то неожиданно пронзал его испытующим взором — пристальным и отрешенным одновременно. Такой взгляд пресекал попытки начать разговор.
Тут — на редкость вовремя — выполз из стенной панели сервисный автомат и доставил по назначению пару дымящихся чашек кофе. Сделав маленький глоток неплохо приготовленного напитка. Том, как показалось ему, вновь усмирил непокорного черта праздного любопытства и взял себя в руки. Он, чуть обжигаясь, залпом выпил свою порцию и попробовал поставить вопрос ребром:
— Мне кажется, вы не совсем уверены в том, что имеете дело с лицом, наделенным… соответствующими полномочиями. Я бы попросил вас в таком случае связаться непосредственно с отделом специальных расследований Федерального управления.
Генерал решительно поставил свой кофе на стол…
— Нет. Ваши… м-м… полномочия, господин следователь, не вызывают у меня никаких сомнений. Тем более что ваша миссия в здешних краях не оставлена вниманием спецслужб Республики, что, впрочем, находится в полном соответствии с существующими договоренностями и с принятой в делах такого рода практикой.
Генерал откинулся в кресле и, не уделяя особого внимания реакции собеседника, прикрыл тяжелые веки и предался каким-то своим внутренним борениям, которые выражались в энергичном сжимании и разжимании кулаков до белизны суставов.
— Нет, — продолжил он, все так же не открывая глаз и делая время от времени паузы, чтобы спазматически глотнуть очередную порцию воздуха. — Нет. Дело в том, господин следователь, что я сам лично, как человек, а не как представитель системы, далеко не уверен, что кому бы то ни было стоит хоть что-то знать об этой истории. В свое время я высказался по этому поводу… в самых высоких инстанциях. В двух словах мое мнение в то время было таково: все материалы по… интересующему вас вопросу должны быть уничтожены, а участники работ по этой программе — подвергнуты «психологическому пломбированию». Забыть нам надо было этот… эпизод. Он, как говорится, не содержит позитивного опыта.
— Однако это ваше мнение, — осторожно подтолкнул начавший снова буксовать разговор Том, — ваше мнение, видимо, не получило поддержки.
— И это — верно! — резко выпрямился в кресле генерал. — Мне все-таки не хватило мудрости тогда… в тот период, когда я носился с этими идеями. Я-то, старый дурак, воображал, что дело уже закончено. А оно, оказывается, только начинается!
С минуту или около того Кановер молча постукивал кончиками пальцев по тяжелой древесине подлокотников. Потом глубоко и тоже чуть прерывисто вздохнул.
— Однако все мои сантименты действительно не имеют никакого значения. Начнем сначала. Препарат «Линчжи» был предложен для испытаний в системе нашей Академии военно-космической медицины госпожой Луюнь из фирмы с тем же названием. Впрочем, для вас это не новость. Дело было около десяти лет назад. Дату можно уточнить.
Том знал дату.
— Сопровождающая вас дочь госпожи Луюнь позже представляла… м-м… интересы своей матери в контактах с министерством.
Роббинс подумал, что местные нравы довольно своеобразны, если бюрократы из министерства терпят в своих кабинетах едва достигших совершеннолетия девиц дикого нрава. Впрочем, деньги есть деньги. Ради сохранения хороших отношений с «Линчжи» можно и разговор с юной ведьмой вытерпеть.
— Как вы знаете, на планете… — Генерал кашлянул. — Точнее, в пределах собственно территории Республики Джей вооруженных столкновений за этот период не было. Это не значит, что военной медицине у нас тут делать нечего: во-первых, за эти годы около двадцати тысяч военнослужащих Республики приняли участие в военных действиях вне планеты — в договорных миротворческих операциях, санкционированных решениями Совета безопасности и Федеральным директоратом. — Речь генерала-профессора катилась теперь по явно хорошо проторенной колее. — Кроме того, — чуть отрешенно продолжал он, рассматривая осадок на дне своей кофейной чашки с таким выражением лица, словно обнаружил там битое стекло, — примерно такое же количество наших солдат и офицеров приняли и принимают участие в военных действиях согласно двусторонним договорам с различными… м-м… субъектами Федерации. Кроме того, вооруженные силы Джея участвовали в ликвидации последствий разного рода стихийных бедствий на самой планете и в тех из Миров, где дислоцированы наши подразделения. Всего за эти десять лет — в сорока относительно крупномасштабных акциях. Это не так мало. К сожалению, процент пострадавших во всех этих… м-м… действиях довольно высок, так что и для нас проблема разработки и внедрения новых средств медицинской помощи — вовсе не праздный вопрос.
Том уже понял, что выступления в комиссиях и комитетах парламента были тяжким крестом, который приходилось нести по жизни его собеседнику. Выслушанный им пассаж был явно опробован не на одной сотне слушателей. Он позволил чуть заметным покашливанием направить поток генеральского красноречия в нужное русло.
Тот решительно перешел к делу:
— Препарат проявил себя самым наилучшим образом. Он очень удачно сочетал… сочетает в себе разные… м-м… качества. С одной стороны, это — отличный «фиксатор», то есть «Линчжи» останавливает развитие процессов разрушения и саморазрушения организма после получения… э-э… травмы. А с другой — это высокоэффективный активатор процессов репарации и регенерации. С точки зрения профанов, это неудивительно. Но на самом деле эти… м-м… свойства противоположны. Взаимоисключающи. — Генерал на секунду прервался, чтобы ласково кинуть взгляд вслед убывшему за новой порцией кофе груженному опустевшими чашками мини-роботу, и тут же, пресекая зарождавшееся в горле Тома вопросительное «э-э-э?», поспешно продолжил: — Да-да, вы не ослышались — я говорил именно о регенерации. Не о той, которую проводят в клиниках с применением громоздкой и дорогостоящей техники, а о естественной, доставшейся нам от каких-то далеких предков. Той, которую надо было только разбудить для того, чтобы… Да что мне секретничать с вами! Происходили просто чудеса: необратимо разрушенные ткани сердца, костного мозга, сосудов восстанавливались буквально в считанные дни и часы. Более того, в опытах на животных, а затем на добровольцах, из тех, что согласились на проведение экспериментального курса лечения в случае потери ими конечностей в бою, при других обстоятельствах или при иных серьезных травмах… Так вот, в этих опытах удалось добиться буквально в полевых условиях начального периода регенерации утраченных… м-м… органов.
— То есть как это? — не сдержал удивления Том. — У людей руки-ноги начинали отрастать прямо на поле боя?
Он поймал себя на ранее не замечавшейся склонности задавать собеседнику вопросы, которые подсказывал ему усмиренный еще в детстве, как ему казалось, демон любопытства, а вовсе не царивший в его уме уже много лет суровый и безжалостный бог профессиональной Истины — тот, который больше сродни Безумному Богу из пантеона пестрой веры. Вовсе не он. Вдобавок речь его с древнеоксфордским произношением стало прерывать аристократическое блеющее заикание.
— В госпиталях, конечно, в госпиталях, — поморщился от бестактного вопроса генерал. — А потом процесс удавалось вполне успешно довести до конца… м-м… в стационаре. До восстановления функционально активных органов и конечностей. Не столь совершенных, конечно, как те, что бывают у пациентов клиник столицы, но… Но и калеками люди не оставались. И это только одна сторона дела.
— Послушайте, — снова не сдержался Том. — Вы десяток лет экспериментировали с препаратом, который иначе как чудодейственным не назовешь, и все эти годы не обмолвились всему остальному миру о том, за что вам памятники при жизни воздвигли бы?!
— Да и надгробной плитой потяжелее нас прихлопнуть стоило бы тоже — еще при жизни. За эти наши заслуги. — Кривая усмешка означала наличие у генерала еще сохранившейся под напластованиями чинов и званий доли черного юмора. — Дело в том, молодой человек… — Кановер несколько неожиданно и резковато встал и, повернувшись к собеседнику спиной, стал рассматривать тщательно выполненные копии пейзажей Метрополии, украшавшие противоположную стену.
На картинах преобладали пасторальные пейзажи.
Комнату вновь заполнил аромат свежеприготовленного кофе, доставленный услужливым автоматом, который приволок новую пару чашек и терпеливо ждал, когда же генерал соизволит взять с подносика свою.
— Дело в том, — после некоторой нервной паузы продолжил Кановер, — что кроме обычной — режимной, так сказать, — секретности нас удерживали еще и определенные условия нашего… м-м… соглашения с концерном «Линчжи». Это, к вашему сведению, — наш старый и постоянный партнер, и мы… м-м… меньше всего склонны подводить их. Есть и еще два обстоятельства, связанных с «Линчжи». Одно социального, скажем так, плана, другое — скорее… м-м… интимного.
— Что значит интимного?
— Связанного с определенными обстоятельствами личной жизни участников этой истории. С обстоятельствами личной жизни господина Цзун Вана. Его жизни и… м-м… смерти. Вам это будет трудно понять, молодой человек. Поэтому давайте начнем с того, что будет полегче.
Том пожал плечами.
Генерал поморщился, словно в кофе, который он позволил себе отпить, был добавлен хинин. Сервисный робот с опаской ретировался.
— Дело в том, — Кановер говорил медленно, подыскивая слова, — что концерн не имел возможности обеспечить все потребности армии — я имею в виду всего лишь армию Республики Джей — в препарате, о котором я вам рассказал. Ни за какие деньги. Мы принципиально лишены были — и до сих пор лишены — возможности обеспечить более ста — ста двадцати полноценных курсов лечения в год. Дело в том, что в качестве компонентов препарата использовали некоторые… м-м… соединения, получаемые из каких-то ископаемых объектов. Из тех, что остались со времен войн Звездных Империй.
— Ну, надеюсь, они там не додумались извлекать жизненную силу из праха покойных Воинов Империи Зу? — опять не удержался от мрачноватой, но все-таки слишком иронической реплики Том.
И тут же понял, что ирония опять оказалась не к месту. Уголок рта генерала чуть дернулся.
— Не стану зарекаться. Могу сказать только, что для «Линчжи» мы выполнили ряд работ… м-м… не совсем характерных для нашего ведомства. Пришлось даже привлекать специалистов-археологов со стороны. Поисковые раскопки — у них своя специфика, знаете. Что именно они там выкапывали и как это использовали — это секрет, который «Линчжи» охранял очень хорошо.
— К господину Васецки, декану из университета Вестуича, вы не обращались? — высказал Том наобум неожиданно пришедшую ему в голову догадку.
— К сожалению, мало что могу вам сказать на этот счет вот так — по памяти. Да и, признаюсь честно, наше участие в этих работах ограничилось выделением транспорта, некоторого количества военнослужащих — как рабочей силы, — и главным образом мы просто оплатили расходы нашего субподрядчика — все того же концерна «Линчжи». Конкретных специалистов нанимали они. И многие вещи в этой деятельности — это их конфиденциальная сфера.
— А что-нибудь конкретное я все-таки получу возможность от вас узнать? — с чувством, что он пытается удержать в руках нечто очень скользкое и холодное, спросил Том.
— Да, получите. — Уголок рта генерала снова дернулся. — Если воздержитесь от своих вопросов. Они уводят нас в сторону. А мне и без того нелегко вести разговор на… на интересующую вас… тему. — Он пожевал свои сухие, почти совершенно бесцветные губы и продолжил: — Как вы понимаете, хотя клиническое применение препарата, предложенного «Линчжи», и было существенным образом ограничено, мы применили его с успехом примерно в тысяче случаев. Значительное количество препарата было, конечно, израсходовано и для чисто экспериментальных целей: исследовали возможность возникновения разного рода… м-м… побочных эффектов. Это была долгая и сложная работа.
— И тем не менее вы все-таки приступили к применению этого… лекарства в госпиталях?
— По жизненным показаниям, молодой человек, по жизненным показаниям. Вам знаком такой термин?
— То есть в тех случаях, когда речь шла уже не просто о здоровье, а о необходимости спасти пациенту жизнь и всякие побочные эффекты уже в расчет могли не приниматься?
— Вот именно, молодой человек, вот именно. Собственно, сам господин Ван и испытал его на самом себе именно в такой ситуации. Препарат буквально вытащил его с того света после истории с его ранением. Впрочем, об этом потом. В конце концов мы настолько уверились в возможностях препарата, что пошли навстречу нескольким… э-э… клиентам… со стороны. Клиентам, которым никак нельзя было отказать. К сожалению, не удается все удерживать в секрете. Применение дало самый благоприятный результат.
— И никаких… побочных эффектов так и не обнаружилось? — Том искренне хотел воздержаться от своей реплики, но уж слишком затянулась очередная пауза генерала.
— В том-то и дело, что побочный эффект обнаружился. — Кановер изучал теперь небо за окном. — Но побочный эффект особого рода.
— Что значит — «особого рода»? — напряженно спросил следователь.
— Этот эффект проявляется только после смерти клиента, — сухо пояснил генерал.
Том непонимающе тряхнул головой:
— После смерти? Но сам-то он — этот препарат — смерть не вызывает, надеюсь?
— Нет. Наоборот, я уже пояснил вам, молодой человек, что препарат как раз способен спасти смертельно травмированных людей от гибели. Но мы отслеживали его действие на пациентов на протяжении многих лет, после того как их выписали из госпиталей. Многих лет. За это время некоторые из них умерли. По различным причинам. Военнослужащие — специфический контингент, знаете ли. Образ жизни, постоянно связанный с риском, лишениями. Даже здесь — на мирном Джее. Одни уходят служить по контрактам в Миры, обремененные вооруженными конфликтами, другие…
— Я уже понял. Речь, значит, идет о погибших и умерших не от препарата. Ну так что — после него чаще погибают?
— Нет. Статистика этого не показывает. И потом — погибают живые, а то, о чем говорю вам я, происходит уже только с мертвыми.
— Ну, если речь идет о каких-то посмертных изменениях… Так что тут может быть особенно страшного — потом? — Том пожал плечами. — Ну, понятное дело, что родным и близким покойного, должно быть, очень неприятно, если его, покойника, облик…
— С обликом покойных, молодой человек, как раз ничего особенного и не происходит, — криво улыбнулся какой-то своей мысли генерал. — Большие изменения действительно… м-м… имеют место в клетках и тканях умерших. Еще более заметные — на биохимическом уровне.
— Может быть, это и трагедия для паталогоанатомов, но…
— Для них — тоже. Эти прозекторы — настырный народ, господин Роббинс. — Генерал сел наконец за свой стол и стал копаться в его выдвижном ящике. — От них мы и получили первые сигналы о неблагополучии. Дело в том, что трупы и части тел погибших, которые в свое время проходили лечение препаратом «Линчжи», необыкновенно долго сохраняли состояние окоченения. А затем не подвергались разложению. Даже в самых неблагоприятных условиях. И мумификация их тканей проходит совершенно иначе, чем в… э-э… чем в случае обычных тканей.
— Значит, обработанные «Линчжи» пациенты, — начал о чем-то догадываться Том, — становятся, так сказать, нетленны?
— Если бы этим дело ограничилось, то можно было бы лишь возблагодарить Бога. — Генерал вытащил из ящика пачку топографических снимков, с силой задвинул его и принялся выравнивать стопку пластиковых карт, постукивая ее торцами по столешнице.
— Они обретают не только способность сопротивляться тлению. Они обретают… м-м… новую жизнь!
— Как? — Том снова потряс головой. — Они…
Это была та самая дикая мысль, которая возникла у него, казалось, задолго до того, как он вошел в кабинет Кановера.
— Они воскресают?!
Генерал продолжал молча тасовать снимки.
— Происходит полная регенерация их… их организмов?
Кановер поднялся и бросил стопку снимков на стол несколько нервно — они разлетелись веером. Несколько карточек слетели на пол. И на колени к Тому.
— Я бы не назвал то… то, что случилось с ними, воскрешением.
Сказав это, хозяин кабинета помолчал с минуту.
Том рассматривал снимки. Разное было на них: в основном — непонятное. Но было и жутковатое. И страшное — тоже было.
— Как человек верующий, — генерал машинально скользнул взглядом по стенам кабинета, словно отыскивая затерявшееся на них распятие, но его здесь не было, оно висело где-нибудь в другом месте, — как человек, верующий в истинного Бога, — продолжил он, — я под воскрешением понимаю возвращение души в тело. А этого нет. Не чудо Господне — бесовство и некромания.
Том сосредоточенно смотрел в остававшееся стерильно-пергаментным лицо заместителя министра. Словно врач в лицо больного.
— Впрочем, это все эмоции. — Генерал потер длинными сухими пальцами веки. — А документально все это выглядело так. Чистый, так сказать, клинически безупречный случай воскрешения описали впервые Устинов и Николсон из Военно-Морского госпиталя. Сначала происходит восстановление всех функций организма. За исключением высших — психических. Если имело место повреждение коры больших полушарий, то… Восстанавливается та часть психического мира… м-м… пациента, которая не была уничтожена. А остальное замещается психикой младенца. Кстати, такой пациент вполне может пройти курс реабилитации и жить среди людей. Но затем наступает следующая стадия, когда он становится опасен. В организмах… э-э… воскрешенных стали находить некие образования. Вот. — Генерал протянул сухую, костлявую руку и взял с полки стояк с пробирками. Вытащил одну из них и протянул Тому. — Это — инактивированный облучением образец. Совершенно не опасен. Теперь. Напоминает кокон тутового шелкопряда. А внутри — пыль. Такая белесая пыль. Паразиты второго поколения. Постепенно этих мини-коконов становится все больше. Но не всегда это кончается разрушением. Смертью. В определенных условиях можно долго поддерживать жизнь в таком…. в таком носителе. Правда, происходит распад психики… всех функций. Человек превращается в ходячий инкубатор этой заразы.
— И те, кто с ними контактировал, — предположил Том, — превращаются в таких же…
— Нет, не в таких же. — Кановер подтянул к себе по столу белый листок бланка и быстро стал заполнять его. — Хуже, все много хуже. Вот… — Он поднялся и протянул Роббинсу листок: — С этим отправляйтесь в штаб по борьбе с эпидемией. Это — в новых клинических корпусах, на Озерном шоссе. Там профессор Гримальди ответит на все ваши вопросы, связанные с развитием болезни, вызываемой… э-э… вторым поколением паразита. У меня много работы. И будет еще больше. Настоящая Эпидемия еще впереди.
* * *
Профессор поднял на вошедших глаза, темные мешки под которыми старили Гримальди лет на двадцать.
— Право же, господа, — глухо сказал он скорее самому себе, чем прибывшим визитерам, — не могли бы вы как-то согласовать ваши действия таким образом, чтобы наведаться ко мне все разом, а не делегациями каждые четверть часа?
Том постарался как мог вежливее объяснить уважаемому профессору, что компетентные службы Республики Джей и Федерации не всегда находятся должным образом в курсе дел друг друга, и поэтому…
Гримальди остановил его движением руки:
— Ваши вопросы, господа… Я вижу вашу карточку, представляю себе уровень вашего доступа к классифицированной информации, и поэтому не станем тратить время на ненужные формальности. Если вас интересует динамика… э-э… заболевания, то с периода Изоляции, то есть более пятидесяти лет, на планете наблюдали не более десятка случаев достоверного «синдрома кокона». До этой весны. Первый вызов относится к шестому числу — всего три недели назад. С этого момента количество вызовов идет по нарастающей. Всего госпитализировано свыше шестисот человек. Речь идет не только о столице. Общее впечатление такое, что очаги заболевания… э-э… равномерно распределены по территории Республики. Ложных вызовов было только три или четыре.
Вас, разумеется, интересует, имеет ли заболевание инфекционный характер. Так вот — точного ответа нет. Среди лиц, непосредственно общавшихся с заболевшими, как до, так и после обнаружения синдрома, не выявлено большего процента поражений, чем среди населения в целом. Почти не подвержены заболеванию дети — только два случая. Все остальные в большинстве своем — в возрасте около сорока лет. Есть и несколько стариков. Нет никаких данных, что заболевание более опасно для представителей одного какого-нибудь пола. И мужчины и женщины среди пораженных представлены примерно в одинаковых количествах.
Профессор устало встал, поправил халат, сморщившись, посмотрел на донышко опустевшей кофейной чашки. Потом надавил клавишу на полускрытом пульте и произнес в воздух:
— Джерри, три кофе ко мне в кабинет. Минут через тридцать, пока я буду знакомить наших гостей с… с музеем… — Потом повернулся к посетителям: — Наденьте вот эти респираторы, господа. Я уже сказал, что выраженной инфекционности нами не обнаружено, но… Береженого, знаете, сам Бог бережет.
Снова последовала анфилада коридоров, залитых призрачным светом флюоресцентных ламп, тамбур и — палата.
— Это первые стадии заболевания, — чуть понизив голос, сказал профессор. — Точнее, та стадия, в которой больных доставляют к нам. Не бойтесь говорить вслух — пациенты практически лишены способности к восприятию. Да и болевая чувствительность у них порядком снижена. Однако они еще сохраняют способность к движениям конечностями, реже — телом. Обычно — в ответ на внешние раздражители, когда медсестра меняет им, например, позу.
— Господи, — сказала Циньмэй, — это же Кун.
— Вы, видимо, знали этого господина? — сдержанно спросил профессор, нервно потирая ладони. — Разумеется, я ознакомлю вас с его историей болезни, если это потребуется. — Он сухо откашлялся и продолжил: — На этой стадии отсутствует членораздельная речь. Но больные еще способны выполнять некоторые свои… э-э… естественные надобности: опорожнять кишечник, мочевой пузырь. И — вот видите, уже на коже и вот тут, среди волос — на голове, лобке, под мышками… Возникают такие особые нити. Видите, они совершенно не похожи на волосы. Сначала мы их пытались удалять, но это было совершенно бесполезно. Они и внутрь прорастают, эти волокна. Что характерно — не причиняя вреда внутренним органам. Они — эти нити, гифы, я бы сказал, мы называем их здесь так, они как бы раздвигают клетки тканей, заполняют весь организм — до двенадцати — пятнадцати процентов его объема, и начинают затем соединяться между собой. Это уже — следующий этап. Пройдемте в следующий отсек.
В следующем отсеке на специальных кроватях-стеллажах лежали уже не люди. Точнее, уже не совсем люди. Белый мох, проросший из кожи, уже покрывал их целиком, стлался по телу и деликатно обходил воткнутые в кожу иглы каких-то инъекторов и датчиков.
Но еще можно было различить под этим белым саваном лица тех, кто были когда-то людьми.
— Такая фаза наблюдается на третьей-четвертой неделе заболевания, — продолжил глухим, бубнящим тоном профессор. — Внутренние ткани и физиологические системы больного продолжают функционировать, но очень слабо, вяло.
Цинь смотрела на эти полускрытые белесым пологом лица. Нет, они не были бесстрастно отвлеченными, погруженными в глубь себя, как у тех, из первого отсека. Разные были на них выражения — безмерного удивления; безмолвного, словно в стоп-кадре застывшего крика тупой, ничего не понимающей сосредоточенности; отчаянной, уже готовой принять отказ, мольбы. Тома слегка передернуло, и профессор, не то заметив это, не то по опыту прошлых экскурсий, пояснил:
— Не следует воспринимать эти… гримасы как действительное выражение чувств лежащих… людей. Нет, их энцефалограммы соответствуют глубокому — на грани комы — покою. Они не чувствуют и не ощущают ничего. По крайней мере, не должны ни чувствовать, ни выражать.
— Вы пробовали зондировать их… м-м… внутреннее состояние с помощью экстрасенсорики? — поинтересовался Том.
— Здесь не верят шаманам, мистер следователь. — Профессор неодобрительно посмотрел на него, словно на шаловливого ученика, нарушающего плавное течение экскурсии. — Гифы, — продолжил Гримальди, — пронизали на этой стадии все ткани больного. Мозг — в том числе. Но эти ткани еще продолжают выполнять свои функции. Минимально, на грани анабиоза. Физиологические выделения уже прекращены. Организм больного… Точнее, тот комплекс, который данный организм составил теперь с этой сетью гиф, переходит, так сказать, на «замкнутый цикл». В этом состоянии его можно поддерживать неопределенно долго.
— Запах… — чуть неожиданно сказала Циньмэй. — Здесь у вас запах, как… Мне трудно это сказать по-английски. Нет, не запах тлена. Какой-то чужой запах.
— Да, — подтвердил профессор. — И сами гифы, и вошедшие в контакт с ними клетки начинают вырабатывать некий комплекс химических соединений. Совсем не свойственный для того, с чем мы сталкиваемся в обычной жизни. Некоторые из соединений летучи. Но здесь мы все привыкли к этому. Они не вызывают дурных последствий — мы проверяли это. Так вот. — Гримальди на несколько секунд задумался, ловя какую-то ускользнувшую мысль. — Мы, конечно, поддерживаем функционирование тканей пациентов, вводя целый комплекс необходимых для этого веществ. Кстати, большинство тканей больного, если не считать костной и… и мозга, сильно редуцируются, уменьшаются в своих объеме и массе. Тем не менее мы продолжаем их подпитку. Но… Но если такая поддержка оборвется, это вовсе не будет обозначать полной гибели больного. Он… Он просто перейдет к последней стадии этой метаморфозы.
— Превращения, — тихо сказала Циньмэй.
— Да, — не особенно слушая ее, произнес профессор, — метаморфоза. Это — следующий отсек. Приготовьте свои нервы, господа.
* * *
Собственно, ничего очень уж страшного в третьем отсеке не было. Такие же или почти такие же стеллажи и совсем уж покрытые белым, отвратительно мохнатым саваном фигуры на них. Лиц теперь уже невозможно было различить.
— Иногда они переходят в это состояние спонтанно, — продолжал профессор. — Я, собственно, думаю, что по истечении какого-то промежутка времени каждый из них перейдет в это состояние Вот видите, теперь пациент практически утрачивает хоть какое-либо сходство с… м-м… человеческим существом. Рентгеновские снимки и ЯМР-томография показывают, что форма и консистенция скелета, других органов и тканей человека, точнее, того, что от него остается, начинают испытывать какие-то очень существенные изменения. Я бы… Я бы уподобил ЭТО тому, что происходит в куколке насекомого, которое из состояния личинки переходит в форму зрелого насекомого, в так называемое имаго.
— Господи, и что же собой представляет тогда эта… зрелая, как вы выразились, форма? — осведомился Том.
— Этого никто не знает, — косо улыбнулся Гримальди. — По крайней мере — никто из живущих. Вы… Ну, раз вы занимаетесь некими вопросами, связанными с особенностями нашей милой планетки и, может быть, с древней историей Джея, его реликвиями..
Том заметил, что то ли он сам, то ли непроницаемая с виду Цинь чем-то выдали себя. Во всяком случае, это было заметно по чуть изменившемуся тону руководителя программы.
— Видите ли, со школьных лет вы должны помнить, что у человека, в отличие от, скажем, кишечной палочки, большая часть его генетической информации «молчит» — никак не проявляет себя в течение его жизни образованием каких-то в ней закодированных веществ или признаков, которые такие вещества могли бы вызвать у человека в процессе его созревания, развития. — Гримальди академично рассказывал о генетике. — Ну, несмышленым детям в школе или на факультативах по биологии, где глубокого познания природы человеческого естества с них никто не спрашивает, этот парадокс объясняют весьма просто. Все эти лишние нуклеотиды, вся большая часть информации, которая записана в каждой клеточке нашего тела, — это не структурные гены, не чертежи белков, которые будут затем спущены со стапелей рибосом и отправятся в бурное море цитоплазмы выполнять свое нелегкое дело.
— Вы так поэтически пересказываете введение в молекулярную генетику, — сделал Том усталому профессору комплимент, которого тому, чувствуется, недоставало.
— Что поделаешь, в наш век приходится иногда напоминать людям о том, чему их учили лет пятнадцать назад. — Ученый приободрился. — Так вот, обычно «немую», «молчащую» информацию человеческого генома оценивают не как описание каких-то структур, которые должны воплотиться в материале белков, ферментов или… Одним словом, в чем-нибудь материальном. Ее — эту информацию — оценивают как некие управляющие инструкции, согласно которым вся эта белковая машинерия осуществляет свое действие. Еще была и благополучно существует по сию пору теория так называемой «эгоистической ДНК». Мол, существует возможность бесконечного самовоспроизведения и самоумножения фрагментов ДНК, не несущих никакой смысловой информации. Осуществляющих свое бытие только ради продления этого бытия. Бессмысленного самого по себе.
— В этом есть своя философия, по крайней мере Мастер Лю сказал бы так, — оценила эту мысль Циньмэй.
— Но есть и другая точка зрения, я, правда, не ее сторонник. — Профессор чуть заломил седую бровь, как бы придавая оттенок некой иронии той теории, которую он собирался сообщить уважаемым слушателям. — Некоторые особо оригинальные теоретики считают, что человеческий организм, каким мы его знаем, — это всего — лишь личинка, которая разучилась превращаться в зрелую свою форму — в имаго. Принимать истинный облик, достойный человека. Это не столь оригинальная мысль, мисс, — заметил Гримальди, уловив тень какой-то странной улыбки на крепко сжатых губах китаянки. — Ювенильное существование, бытие в форме личинки, способной к размножению, ведут довольно много живых существ как на матушке-Земле, так и в иных Мирах. Самый распространенный пример — амбистома, которая может всю свою жизнь прожить, так и не став тем, кем ей предназначено, — аксолотлем.
— Это, кажется, называется неотенией, — продемонстрировал краешек своей эрудиции Том.
— Совершенно верно, — устало подтвердил профессор. — Так вот, есть оригиналы, считающие, что Homo sapiens — это только неотеническая форма. Личинка, которая при соответствующих условиях должна переродиться во что-то более развитое.
— В ангела или, быть может, в самого Господа Бога, — чуть иронично заметил Том.
— Или в дьявола, — без всякой иронии сказала Циньмэй.
Вообще без всякого выражения в голосе. Просто так.
— Ну так вот, — продолжил профессор, — в этой стадии образовавшийся… э-э… кокон может существовать, в отсутствие разного рода внешних воздействий, неопределенно долго. Есть образцы — их доставили из Внутреннего Пространства, — которым стукнуло уже за сто. Эти… гифы, проникая во все органы и ткани, не только их изменяют, трансформируют каким-то образом клетки тканей, в которые попадают, они их еще и консервируют — переводят в этакий… м-м… сверхэкономичный режим. Но не только в этом дело. Этот биологический материал… сеть этих волокон, она, видимо, способна к какому-то автотрофному виду питания. Поглощает некоторые формы энергии, нами практически игнорируемые. Ну, корпускулярное излучение из космоса, может быть. Или наоборот — некоторые исследователи утверждают, что эта… плесень как-то избирательно притягивает радиоизлучение из различных, под грунтом расположенных источников. Служит для них мишенью. Вопрос этот, в общем, достаточно темен. Факт, что коконы на этой стадии и не гибнут, и не претерпевают существенных изменений. Хотя на молекулярном уровне какая-то перестройка идет. Похоже на то, что либо этот мицелий начинает продуцировать какие-то ДНК-содержащие плазмиды и передает их клеткам вот этак закуклившегося организма, либо как-то трансформирует сам генетический материал клеток организма-хозяина.
— А вы… кто-нибудь вообще пытался, ну… ускорить этот процесс? Довести его до конца? — спросила Циньмэй.
Профессор кашлянул:
— Я совершенно уверен в уровне вашего доступа к секретным материалам, господин… э-э… Роббинс, но в отношении вас, мисс…
— Я могу и подождать в сторонке, — холодно парировала Цинь.
— Вот и прекрасно. Пройдемте в следующий отсек, господин следователь.
* * *
Следующий отсек напоминал некий странный гибрид цеха с музеем. Музей был представлен значительным числом витрин и не без своеобразного вкуса аранжированных экспозиций голографических снимков и каких-то гипсовых и пластиковых отпечатков. Цех — громадой каких-то ненормально искореженных металлических конструкций, старательно, но далеко не эстетично обнесенных, закрепленных, покрытых бесцветным защитным лаком и металлическими мостиками, и переходов, позволяющих заглянуть в некий заботливо огороженный провал у противоположного торца отсека. Провал был и не естественного происхождения, но и на искусственное сооружение явно не тянул. Это, скорее, был когда-то сооруженный со вполне благими целями колодец, превращенный взрывом, случившимся где-то в его глубине, в жерло туннеля, уходящего в преисподнюю, не иначе.
Профессор выразительно помолчал, пока Том с опаской по периметру обошел отсек и заглянул в жутковатую полутьму провала-шахты. Потом деликатно кашлянул.
— В принципе все мы, — не торопясь стал объяснять Гримальди непростую историю непростому собеседнику, — сотрудники отдела биотрансформаций (это наше официальное название и по сию пору, кстати), были против предложенных… м-м… определенными лицами экспериментов по… по стимуляции происходившей с больными метаморфозы, против… м-м… ее доведения до конца. Но с нашим мнением не посчитались. На нас было оказано давление. Вы, молодой человек, вряд ли достаточно хорошо представляете… психологию людей того времени. Короче говоря, эксперименты проводили специалисты военного ведомства. Наше… и мое, в частности, участие в этой части работы заключалось в определенных… э-э… консультациях в отношении… предполагавшихся экспериментов и, скажем, в участии в трактовке полученных результатов…
— А результаты — это вот. — Том кивнул головой в сторону шпалерами вывешенных вдоль стен экспонатов.
Эти залитые в пластик свидетельства чего-то чудовищного, что происходило в этих стенах, были больше похожи на какие-то вышедшие из кузни сатаны инструменты и орудия. И еще — на чудовищно разросшиеся и искаженные неведомыми силами органы каких-то жутких насекомых. Тварей не из Мира сего.
Их можно было увидеть целиком. Серия голограмм запечатлела последовательные стадии рождения чудовища. Из кокона.
— Биороботы. Люди в коконах перерождались в биороботов, господин следователь. Чудовищно, коварно агрессивных. И практически неистребимых. Были довольно большие жертвы среди тех, кто первыми столкнулся с этим… с этим феноменом. Но все удалось локализовать. Пока что мы перехватываем все случаи заболевания. Исследования… э-э… финальной стадии развития прекращены. Есть установка сверху: сохранить все в секрете. Впрочем, вы-то можете ознакомиться с видеосъемками. А я, с вашего позволения, пройду в свой кабинет — много работы. И с каждым днем становится все больше.
* * *
Это было довольно жутко — знакомиться с этими видеосьемками.
Том с трудом досмотрел пятнадцатиминутный файл, поблагодарил лаборанта, помогавшего ему работать с монитором, и быстрым шагом миновал отсеки отвратительного паноптикума, порожденного препаратом «Линчжи». Проходя мимо ожидавшей его Цинь, он молча кивнул ей, приглашая идти за ним. Говорить ему было тяжело.
* * *
Обратный путь от столицы до Вестуича ночным экспрессом монорельса занял, как показалось Тому, вечность. Он так и не запомнил, сколько раз забывался тревожным, зыбким сном или ему снилось, что он проваливался в эти призрачные, топкие дали, в которых к нему возвращались окутанные паутиной призраки и заточенные в залитых жарким светом кельях старики со слезящимися глазами. А когда он выныривал, возвращался из этих недобрых мест, то всякий раз встречался взглядом с замершей в неудобной, напряженной позе на сиденье напротив угловатой, похожей на паренька из городского гетто девушкой, которая, похоже, так же, как и он, смотрела свои сны — тоже зыбкие и недобрые. Смотрела с открытыми, бездонно-черными глазами, в глубь которых невозможно было заглянуть.
На коленях у нее темной глыбкой лежала объемистая дорожная сумка, сквозь кожаные бока которой угадывались очертания плоского Ларца.
* * *
Декан Васецки встретил их на перроне новенького терминала Вестуича шестью этажами выше вмурованной в фундамент Транспортного узла крипты — и молча повел к стоянке, на которой его кар был почти единственной машиной. Похоже, он тоже плохо провел ночь. «У нас всех сегодня неважный цвет лица», — хотел заметить Том, но тут же усмехнулся невольной двусмысленности этой фразы — конечно, неважный: серо-черный у него, серо-желтый с коричневым загаром у Цинь и просто серый у господина декана. Эта гамма требовала слишком долгого осмысления. Он не стал говорить ничего.
Так они промолчали всю недолгую дорогу до дома Васецки. И только когда, поздоровавшись с занятым обихаживанием аккуратнейшего газона Васецки-старшим, все трое поднялись в кабинет декана и старенький сервисный автомат подал каждому чашку чая. Кайл наконец заговорил. И заговорил решительно:
— Давайте покончим с секретами.
Он помог Циньмэй извлечь из громоздкой сумки обернутый ритуальной тканью Ларец и, развернув его, поставил тускло мерцающий янтарный параллелепипед на пол между своим столом и креслами, в которые усадил гостей. Только потом Кайл уселся за стол, но уже с явным намерением взять на себя роль председательствующего на предстоящем военном совете. Том решил не оспаривать у него эту роль.
— На нас движется лавина. — Кайл тронул стопку распечаток на углу громадного рабочего стола. — Кто-нибудь из нас сомневается, что Эпидемия связана с пробуждением «Джейтеста»?
— Он не пробуждался. — Цинь с неприязнью посмотрела на Ларец. — Он и не засыпал. Просто ждал своего часа.
— И дождался с твоей помощью. — Кайл кривовато улыбнулся. — Может, ты и начнешь, Цинь, расскажешь, как обещала, про то, как вы… как ты сделала свой… ход. Когда. И зачем. Пойми, я не хочу устраивать вам допрос. И господин Роббинс этого не хочет. — Он взглядом обратился к Тому за поддержкой. — Я уже сказал тогда, что нам надо играть на равных. Но именно поэтому…
— Не тратьте зря время, декан. — Девушка выпрямилась в кресле.
Теперь она напоминала скорее послушную ученицу, чувствующую свою вину перед старшим. Том вспомнил, что в детстве Цинь помогала аспиранту — тогда еще аспиранту — Васецки где-то на раскопках. Должно быть, пиетет по отношению к старшему сохранился у нее с тех далеких лет. И оба еще не поняли, как им сейчас обращаться друг к другу. Кайл явно непроизвольно перешел на «ты», а Цинь не могла освободиться от церемонного «вы».
— Не тратьте зря время, — повторила китаянка. — Простите, декан, но я, может быть, лучше вас понимаю, что мы теперь — одна команда. Оказались на одной дорожке, и, пока не пройдем по ней до конца, все будет идти только хуже и хуже. И с вами я буду совсем откровенна. Но… — Она посмотрела на Тома. — Господин Роббинс, может быть… Может быть, ему самому можно верить. Но ведь те, кто послал его… Всем этим управлениям и министерствам не место в этой игре. Они угробят и нас, и весь Джей. Я уже убедилась.
Том улыбнулся. Как можно более вежливо.
— Я не могу дать никаких других гарантий, кроме своего слова. Я говорю о гарантиях того, что… Что наша служба воздержится от вмешательства в эту странную игру. Но мне кажется, что у меня есть неплохие возможности помочь вам. Я уже начал понимать, насколько опасно то дело, с которым связался. И насколько оно деликатно. И насколько тут опасно вмешательство со стороны.
— В конце концов, я первым обратился к Федеральному управлению расследований, — вздохнул Кайл. — Правда, в несколько иных условиях. — Он косо усмехнулся. — Так что и этого джинна из бутылки выпустил именно я. И считаю, что теперь должен быть честен с партнерами. Да и времени нет, я уже сказал об этом, играть в секреты.
Цинь сделала рукой движение, словно отмахнулась от назойливых насекомых или мыслей:
— В конце концов лучше, если Том будет в нашей лодке открыто. Все равно мы никуда от его конторы не денемся. Ладно. К черту. Теперь слушайте. Вы уж простите меня, господин декан, но у нас с вами разные представления о Древних Империях и обо всем таком. Я сейчас наговорю много вещей, которые вам не понравятся, но попрошу вас меня не перебивать. Потом поспорим обо всем этом.
Она как-то зябко, точно как ее мать, повела плечами. Том про себя отметил, что это был чуть ли ни первый признак нервозности, который он заметил у Цинь за все время их знакомства.
— Это для вас, доктор Васецки, — с некоторым трудом подбирая слова, продолжила она, — для вас Ларец Испытания оказался чем-то совершенно неожиданным. Потому что ваши профессора и академики никогда не принимали всерьез ни Тайные школы, ни — как вы это называете — фольклор Лесного народа, ни людей Джея. А я с детства росла среди этого. Вообще-то мне казалось… Тогда, в храме Кошек, например, что вы и Марика — не такие, как вся эта научная братия, что с вами можно всерьез говорить об этом. Но — не получилось. Ладно. Так вот, легенды о Ларце — это такая… Ну, как это назвать… Такая часть всех этих Тайных Учений, о которой хорошо знают Посвященные. Не все, но многие. Правда, в этих… сказаниях много противоречий. Но вот если бы там все было гладко, тогда наверняка все это было бы враньем. А правда всегда очень запутана. И когда я… Когда Марика намекнула мне о чем-то таком, очень похожем… Я все сделала, чтобы она рассказала мне об этом до конца. Это и не трудно было. Она была очень подавлена и потрясена тем… Ну, всем тем, что обрушилось на нее. Считала себя в ответе и за тех детей, и за гибель господина Сухова.
— Ведь вы… Ты ведь тоже знала его, Цинь? — морща лоб и потирая висок, спросил Кайл.
Девушка невольно поморщилась. Вопрос сбил ее с мысли, изложение которой давалось ей с таким трудом.
— Только так. Издалека. Вы тогда затащили меня на ваш семинар… Ну, на котором делали доклад о тех надписях, которые мы с вами нашли. И доктор Сухов там выступал. Вы нас знакомили — мне очень неловко было. Я почти ничего не поняла тогда. — Она снова коротким жестом отогнала то постороннее, что мешало ей сосредоточиться. — Так вот, когда я поняла, что боги — злые и… всякие, — тут она сделала охранительный жест пестрой веры, — что боги послали мне возможность пройти Испытание. Я стала просить Марику. Я почти никогда и никого ни о чем не прошу! Но в тот раз — я просила. Я давила на Марику. — Глаза Цинь недобро сверкнули, — Не думайте, что все было так легко — поплакалась на моем плече госпожа Карои и принесла мне Ларец в шелковом платочке. Она… Она смертельно боялась всего, что было связано с Испытанием. Но — спасибо Эс-дар-Саю — ее грызло чувство вины. Это была очень хорошая мысль — уйти в монастырь. Марика — идеальный для пестрой веры человек. Испытание принесло ей Дар. Ее туда брали с закрытыми глазами.
— Насколько я знаю… — начал Том.
Он осекся, вдруг осознав, что Ласковый Бог Измены не случайно напомнил им о себе.
— Я же сказала, что мне пришлось давить на нее, — снова зябко поежилась Циньмэй. — Это я. Я подсказала желтым монашкам, как можно заработать на этом. И когда они завели речь о вступительном взносе, Марика сама предложила мне купить… приобрести Ларец. У нее не было другого выхода. Она до сих пор не знает, что это я… Что это моя работа. Вступительная плата. Я, впрочем, тогда уговорила отца дать ей больше. Много больше, чем требовалось на этот взнос. Он меня понимал — отец. Сначала, правда, он долго не верил мне и всей этой истории с Марикой. Но я убедила его. Это ведь я от него впервые услышала и об Испытании, и о Ларцах. Он… Он вообще сыграл большую роль в этой истории.
— И ты… — Том почему-то почувствовал, что им сейчас можно говорить друг другу «ты». — Ты не раскаиваешься, что так вот подставила подругу?
— В чем нам было раскаиваться тогда? — Цинь смотрела на него своими антрацитовыми глазами и в то же время куда-то мимо. — Каждая из нас получила то, что хотела. Даже больше. Так мы думали тогда. И каждый Бог получил свое. Ее Бог — Кунта-ин-Шай — и мой.
Она запнулась.
— Ты уже помянула своего Бога, — глядя в сторону, напомнил Кайл.
— И твой отец так раскошелился только ради того, чтобы его любимая дочь смогла пройти Испытание? — прервал наступившее молчание Том.
Цинь снова посмотрела на него и — мимо:
— Отец… Отец многое бы дал, чтобы это была не я. Он долго работал с Ларцом. Советовался с людьми из разных школ. Даже за людьми Джея посылал. Хотел примириться с ними. Ради этого.
— И с людьми Учения он тоже советовался? — не удержался от вопроса Роббинс. Он не стал говорить: «Ложного Учения». Они с китаянкой порой уже начали понимать друг друга с полуслова.
— Он сам был человеком Учения, — быстро и как-то в сторону произнесла Цинь. На секунду она прервалась, затем быстро заговорила снова: — Все они очень по-разному читали письмена на Ларце. И разное советовали. Но все равно тут все сходились — ход должен был сделать кто-то из своих. Не просто из Стаи. Из самых близких. А Ли… Брат… К тому времени он погиб.
— Его убили? — спросил Том.
— В нашем бизнесе это случается часто. Фармакология, психотропика, мафия, Комплекс… Это все — много денег и очень мало закона. Не стоит об этом сейчас. Отец ни за что не позволил бы мне сделать это, если бы был хоть кто-то другой.
— А зачем? Зачем ему так надо было, чтобы хоть кто-то из его близких прошел Испытание? — с недоумением прервал ее запинающуюся речь Кайл.
Наступила пауза. Цинь смотрела на него с неподдельным изумлением.
— А зачем это потребовалось вам? — спросила она. — И Марике? И Сухову? Разве вы не знали?
Лицо китаянки странно изменилось.
— Не знали чего, Цинь? — осторожно задал вопрос Кайл.
Он словно боялся спугнуть бабочку, севшую ему на плечо. Странную, жутковатую ночную бабочку.
— Я все время думала, что Марика врала мне. Да она и говорила обо всем этом так. С пятого на десятое. Значит, вы и вправду просто случайно сделали это? Без всякой цели?
— А какая у нас могла быть цель, Цинь? — все так же осторожно, но очень напряженно спросил Кайл.
Девушка сокрушенно опустила голову:
— Значит — не знаете. Ведь Ларец исполняет желания. И приносит Дар.
— Исполняет желания? — Декан Васецки поражение смотрел на нее.
— Ну да. Ведь когда вы… Когда вы выбирали свой шаг в Испытании… Когда вы переставляли эти знаки.
— Кубики, — машинально поправил Кайл.
— Кубики, — как взрослый, не желающий спорить с ребенком, согласилась Цинь. — Когда вы расставляли знаки, вы ведь, наверное, все-таки пытались придать им какое-то значение? Так ведь?
Кайл выглядел как человек, оглушенный по голове пыльным мешком.
— Нет. Черт возьми — нет! — почти выкрикнул он, ударив кулаком по столу. — Мне не приходило в голову программировать «Джейтест». Только когда я увидел, какой набор знаков сложился у Павла, я понял, что это — не случайное выпадение кубиков.
— Лучше не поминайте черта, декан, когда это здесь, — чуть отрешенно кивнула на Ларец Цинь. — Значит, вы не знали. Это все меняет. Не все — многое… «Джейтест»… Марика тоже так называла это. Придется объяснять.
Она подняла голову и сразу стала похожа не на угловатого подростка, а на какое-то подобие юного Будды, наделенного незримым остальному миру знанием, на посланца из другого, совсем другого Мира. Впрочем, это, скорее всего, просто почудилось Тому. На секунду-две, не больше.
— Вы, конечно, понимаете, декан, что там, на этих… кубиках можно набрать только ограниченное число Приказов… Повелений… Но можно выбрать такое, которое принесет тебе то, что ты желаешь. Только это будет одна часть Повеления. А вторая — хочешь ты или не хочешь — будет гласить что-то другое. Что-то для тебя страшное. Через что придется пройти. В этом и состоит смысл Испытания. А вы просто… Просто были похожи на обезьян, которые барабанят по клавишам компьютера. Простите.
— Ничего, — вздохнул Кайл. — Мне и самому это сравнение приходило в голову. — Только не простого компьютера, а такого, который подключен к очень страшным вещам. Управляет запуском ракет, лазерами на боевых сателлитах — и все такое. Такое вот сравнение. Так, значит, ты расставила кубики… знаки по какой-то системе? В соответствии с тем, что вам насоветовали эти мудрецы из школ и Лесов. Понятно, такое дело ваш отец мог доверить только кому-то близкому. Самому близкому. И что вы загадали для себя?
— Я загадала спасение для отца, — коротко ответила Цинь.
Замолчала, протянула руку к янтарному коробу, словно грея ладонь в невидимом тепле, исходящем от него.
— У отца шло разрушение сознания. Вы знаете — человек с его деньгами может себе позволить жить долго, очень долго. Любые трансплантации, любая терапия… Но его несколько раз пытались уничтожить. Враги. Конкуренты… Было несколько попыток отравить отца. Но он выбирался всякий раз. Десять лет назад у него обнаружили признаки системного разрушения психики. Так называемый комбинированный вирус Дильмана. Он не убивает человека. Просто со временем лишает разума. Рушатся не структуры — функции, принципы работы системы. Программа, хранящая личность. Любая — самая долгая — жизнь не нужна тому, кто лишился сам себя, своей души.
— Это — очень редкое заболевание, — заметил Кайл.
Цинь убрала руку от невидимого огня и, подняв голову, посмотрела на него:
— На Джее — да. В Метрополии его совсем нет. А вот на Гарроте — там, на Седых Лунах, — это повальная напасть. Там практически нет таких, кто дожил бы до старости, не превратившись в… А отец провел там шесть лет в молодости.
— Туда ссылают… — начал Том.
— Туда ссылали, — поправила его девушка. — Теперь этого не делают. Уже давно. Но раньше ссылали. Особо опасных преступников. Вы это хотели сказать?
Том промолчал.
— И что же ты выбрала для себя? — спросил Кайл.
Цинь закрыла глаза и процитировала:
— «Спасешь тебя породившего дарами крови спасенных от ведьм Третьим из путников. Ужасу подаришь ты свободу. И Третий поможет Первому в Испытании Избавления». Примерно так. Впрочем, надпись вот она — перед вами. — Она глухо откашлялась. — Вы понимаете, что я набрала только про спасение того, кто дал мне жизнь. Остальное сложилось само. В том числе и то, что спасение надо искать в крови тех, кого спас Третий из пошедших по пути Испытания. И про избавление для Ужаса. Тут выбирать не приходилось.
Кайл молча рассматривал узор, выложенный на верхней плоскости Ларца.
— Я читаю это совсем по-другому, — тихо сказал он. — Но… Нужно поработать, чтобы выбрать верную трактовку. Но этот текст упоминает о ком-то третьем. Третьем в некой последовательности. С этим я согласен.
— И что произошло дальше? — осведомился Том. — После того как вы составили этот текст?
— То же, что рассказывала Марика. Ларец как бы раскалился, низко так гудел некоторое время, и…
— И? — переспросил Кайл.
— И еще — погода испортилась. Вопреки всем прогнозам. Вот и все.
— Ну, а отец — он излечился? — Сцепив пальцы. Кайл напряженно всматривался в лицо Цинь.
— Его излечили. Ведь ясно было сказано, что спасение надо искать в крови спасенных Третьим — Павлом Суховым. Значит, в крови тех восьмерых детишек, которых он вернул оттуда, куда отправила их ведьма. Они почти ничего не помнили о том, что с ними произошло. Те, что были постарше, твердили про какого-то демона, который владел ими в каких-то подземельях. Заставлял участвовать в каких-то обрядах. Вообще творил над ними какое-то колдовство. Известно только то, что всех их нашли в течение двух-трех дней после исчезновения Павла в нескольких заброшенных храмах. Все твердили о том, что должна быть какая-то система порталов, связывающих храмы по всему Джею, но толком ничего об этом так и не узнали. И детишек обследовали самым тщательным образом — и тоже с неопределенными результатами. Но отец, он, как говорили древние, на уши поставил все три наших исследовательских филиала. И они нашли…
— Препарат «Линчжи»? — спросил Том.
— Его основу. Это — наш теперь самый большой секрет. Но…
— Но у нас теперь нет секретов, — напомнил Кайл. — В нашей лодке.
— Я и не собираюсь скрывать от вас. Нам же от этого и спасать надо Джей. У них в крови нашли такую загадочную штуку — она называется «глиняная плесень». Самонарастающая кремнийорганическая субстанция. Если ее разрушить, частично, она снова нарастает до какой-то критической массы — очень небольшой. Сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее. Особого вреда организму не причиняет. Впервые такую инфекцию подцепили те, кто первым попал в один из храмов там — во Внутренних Пространствах. Только не спрашивайте меня, о каком храме идет речь. Этого не удалось установить с точностью. Плохо сохранилась документация. Вы сами знаете, что с материалами экспедиций во Внутренние Пространства. В те времена все это описали, но толком не разобрались. Носители «плесени» — одни погибли по разным причинам, другие к нашему времени состарились и умерли. Все пробы этой странной субстанции, собственно говоря, давно разрушились, и только мы, работая с живыми носителями этой необыкновенной инфекции, смогли получить пригодные для исследования образцы и правильно истолковать результаты. Это, в сущности, оказался еще один сюрприз из арсенала Древних Империй. Нанороботы. Механовирусы. Точнее, их своеобразный генератор. До конца с ними не разобрались, но получили много их мутантных… квазимутантных форм. Очень умные зверушки — не в пример тем, что сделали у нас в Метрополии. Когда надо, группируются в системы разной сложности, когда надо, работают в одиночку. Самое большое достижение наших высоколобых — это то, что они раскололи систему секретности этих тварей. А потом и научились ее использовать. Они саморазрушаются практически при любой попытке их исследовать, эти механовирусы. У них очень сложный жизненный цикл: сначала микророботы-матки на кремнийорганической основе, потом несколько поколений, которые одно за другим все больше приспосабливаются к организму-хозяину, изучают его. И наконец — последнее, чисто углеродное поколение. Узкоспециализированное. Оно размножаться не способно, только работает с генами хозяина, перестраивает его организм. Но сейчас — не об этом. — Цинь потерла виски. — Отец был первым, кого излечил «Линчжи». Ну, а потом — вы слышали уже о том, какие чудеса делает этот препарат. Но я ждала, когда придет расплата, Ужас. Ждать пришлось довольно долго — вы это тоже знаете. Но знаете и то, что наступило в конце. Они вышли из-под контроля, эти умные зверушки. Да нет — даже не они сами. Это Джей приказал им. И Ужас пришел. И к отцу он пришел тоже — первому.
— И дети те… Они тоже погибли? — нахмурился Том.
— Нет. — Девушка пожала плечами. — Тут Бог Джея сдержал свое слово. Они уже давно не дети теперь, живут своей жизнью и даже не знают о том, какую роль сыграли в этой истории. Мы не делились с ними своими секретами.
— Все-таки что это было? — подался вперед Том. — Что я видел там, в твоем доме?
Цинь отвернулась в сторону:
— Вы уже знаете: одних людей эти твари превращают в чудовищ. А из других делают инкубаторы, в которых размножаются. Точнее, в которых образуется их инфекционная форма, которая сама способна дать только несколько поколений уже в новом носителе. Они подавляют все — сознание, волю, чувства. Такой человек-инкубатор только перерабатывает пищу, а когда ее нет, то себя самого во все новые и новые микрококоны, начиненные… суспензией нанороботов-маток, черной такой пылью. Которая поражает все новых и новых людей. Разносится по всей планете. Но это — на последней стадии. А сначала такой инкубатор ни о чем не подозревает. Сначала эти личинки у него выходят из организма незаметно — с естественными выделениями, потом, с кашлем, мокротой, затем — через кожу. Но тогда он уже не реагирует как нормальный больной. Считает себя здоровее других. Живет среди нас, только удивляется странным нарывам, из которых вываливаются пушистые «яички». Они почти не болят — эти нарывы. Хорошо, что наши медики не спускали глаз с отца и вовремя его… Вовремя изолировали его. Это спасло мать, меня, наверное. Но и погибли многие из них — первыми. Впрочем, это все было почти напрасно: по Джею уже бродят десятки таких «инкубаторов», сотни, может быть.
— Но вы же не применяете больше «Линчжи», — осторожно уточнил Том.
— Я же сказала — промежуточные формы. Только часть из них проходит цикл развития до конца. А большая часть развивается по циклу: три или четыре типа нано-механизмов воспроизводят друг друга и инфицируют все новых и новых носителей. Пока не получают сигнала изменить программу. Вот с чем предстоит нам бороться.
Некоторое время все трое молчали.
— Дар… — вдруг вспомнил Том. — Вы говорили, что Испытание ко всему еще и приносит прошедшему его какой-то Дар.
Цинь потрясла головой — ей было трудно отвлечься от охвативших ее мыслей…
— Ну… Это сложно. Тут разные школы говорят по-разному. Люди Джея — они говорят, что Джей просто находит тех, кто имеет какой-то из Даров, какие-то особые способности. Ну, способность к предвидению, к общению с живым. Со зверями, растениями. Или еще что-то. Иногда — магические способности. А Кун говорил, что эти способности приходят только после того, как Избранник проходит Испытание. И усиливаются с каждой его ступенью.
— Так их много — ступеней у этого Испытания? — взволнованно спросил Кайл.
Девушка пожала плечами:
— Я только рассказываю то, чему меня учили. И то, что я сама видела.
— Ты видела? — Кайл внимательно всмотрелся ей в глаза. — Что?
— Я видела, что у Марики появился Дар.
Тут оживился и Том.
— Какой Дар? — заинтересовался он.
— Она… Это трудно объяснить. — Цинь невольно поморщилась. — Понимаете, вы не знаете Магических Языков. А без этого трудно объяснить. Она видит судьбу вещей.
— Судьбу вещей… — изумленно повторил Том,
— Да, это — Дар Второго рода. Марика почти ничего не может сказать о людях, только если их судьба пересекается с судьбой той вещи, на которую она загадала. Но это все равно очень… полезное свойство. Она много зарабатывает. По крайней мере, зарабатывала раньше. Пока не ушла из монастыря. К ней даже полиция обращалась за помощью. Не говоря уже о всяких частных детективах. С одним у нее даже чуть не вышел роман. Но Дар очень мешает в таких делах. Это — если уж тебе досталось — для тебя одного.
Том переглянулся с Кайлом. Тот пожал плечами.
— Получается, что и у вас, декан, — стараясь подавить иронию, проскальзывающую в голосе, сказал Роббинс, — должно обнаружиться нечто… Нечто подобное. Какой-то из Даров.
— Об этом — потом. — Кайл явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Том молча пожал плечами. Цинь смотрела в сторону.
— Итак… — Васецки поднялся и энергично потер лицо ладонями. — Первое: ваш текст. Повеление. Он еще требует основательной проработки. Но он дважды говорит о ком-то Третьем, теперь ясно — о Павле Сухове. О том Третьем, которому надо найти путь к оставшимся Четырем.
Цинь недоуменно смотрела на него.
Том жестом показал ей: «Потом».
— Так что вы предлагаете? — спросил он.
— Надо вернуть этого Третьего. Помочь ему найти дорогу к нам. И раз мы названы Четырьмя — найти Четвертого. — Кайл снова потер лицо. — Хотя логика подсказывает, кто подразумевается под этим «Четвертым». А Первому предстоит снова вступать в игру. Ради Исцеления. И, следуя этой логике. Первый — это я.
— На этот счет у меня есть своя точка зрения. — Том встал и начал расхаживать по кабинету из угла в угол. — Впрочем, довольно близкая к вашей. Вы… вы хорошо исследовали место исчезновения Сухова?
— Храм Желтой Луны? — Кайл пожал плечами. — И мы, и кое-кто из специалистов. Очень трудно понять, что произошло там. Может быть, невозможно.
— Мне кажется… — Том резко остановился. — Мне кажется, что нам надо туда отправиться. Попытаться все это понять, сообразуясь с нашей новой информацией. Мне кажется, что мисс Циньмэй может увидеть там что-то такое, что…
— Если бы это говорил не профессиональный следователь… — Васецки пожал плечами. — Если бы предложил кто-нибудь другой, то я послал бы его к черту! Мне… Мне тяжело будет снова оказаться в этом месте. Но… в этом есть смысл: за эти годы у моих знакомых физиков появились кое-какие новые идеи и кое-какая новая аппаратура. Я попробую прихватить это с собой.
— Да и ваш покорный слуга здесь находится не с пустым багажом, — чуть иронично поклонился ему Том. — Во всяком случае, осмотр места исчезновения Павла Сухова официально внесен в мой план следственных мероприятий. Цинь, у вас нет возражений?
— Нет. — Она озадаченно почесала изящный нос. — Я сама удивляюсь, почему после того, как Марика рассказала мне все это, я ни разу не приехала сюда.
— Будь по-вашему, — вздохнул Кайл.
* * *
Директор филиала приятно отличался от всех довольно многочисленных представителей этой разновидности работников Управления, которых довелось повидать Тому Роббинсу за время его учебы, стажировки и службы в различных Мирах. Он напоминал старого закала фокусника, этот директор. Из тех, что выходят на сцену в строгой, тройке и с невозмутимым видом вытаскивают кроликов из шелковых цилиндров, распиливают красного дерева ящики с обездвиженными блондинками и извлекают трефовые тузы из уха смущенных отцов семейств на фестивалях любительской эстрады в общественных парках провинциальных городков.
Цилиндр с кроликами, правда, в кабинете не наличествовал. И никакого представления здесь на сей раз не предвиделось. Роббинс был приглашен сюда для деловой беседы. Он сидел в предложенном ему низковатом кресле, у бокового столика и испытывал от этого некоторую неловкость: господин директор нервно расхаживал перед ним, меряя шагами пространство между штандартом Федерации и мозаичным панно, изображающим какой-то, не очень Тому понятный, эпизод из истории освоения планеты.
— Ответ на вашу докладную, адресованную комиссару Сектора, получен, — уведомил господин директор господина следователя и наконец остановился перед ним, тряхнув довольно импозантной гривой седых волос. — Мне поручено лично ознакомить вас с ним. Давайте с этого и начнем.
Карточку с грифом Центра он извлек словно из воздуха — жил, жил все-таки в душе тертого бюрократа неугомонный иллюзионист — и, сотворив сие малое чудо, протянул ее Тому и указал на терминал, приютившийся на столике перед ним. Тот молча сломал пломбу, вставил запись в аппарат и нажал клавишу пуска. Господин директор стремительным движением опустился в кресло по другую сторону столика от посетителя. Прямо перед ними — за массивным директорским столом — стена кабинета разверзлась провалом окна топографического экрана, и в окне этом явились им серебристая бородка, орлиный нос и высокие залысины господина Жюля Геда — комиссара Сектора.
— Здравствуй, Том. — Голос комиссара был полон суровой благости. — Надеюсь, при прослушивании этого моего письма присутствует только господин Дрю Декстер — директор нашего филиала в системе Джей.
Взгляд господина Геда, устремленный с экрана, с такой — поразительной точностью остановился на упомянутом Дрю, почтительно выпрямившемся в своем кресле, что можно было подумать, что там, — в своем кабинете, за пределами здешней планетной системы — он совершенно определенно знал, как рассядутся перед дисплеем его слушатели. Впрочем, может, он действительно знал это, старый лис.
— То, что я должен сказать сейчас, касается вас обоих. Вам двоим и следует принять решение, которое не выходило бы за рамки этого, гм, узкого круга. — Комиссар прервался на секунду, сосредоточиваясь. — Вы правильно поняли ситуацию, Том, — продолжил он. — Она не поддается вскрытию извне. Все усилия следствия могут привести только к непредсказуемым результатам. Находка господина Васецки может оказать слишком сильное воздействие на планы Директории в отношении Плана заселения. Собственно, начинающаяся на планете Эпидемия свидетельствует именно об этом. Господин декан прав в своем заключении, что уничтожение его находки не решит проблемы, а лишь придаст процессу, который вы окрестили Испытанием, неуправляемый характер.
Снова комиссар взял секундный тайм-аут. Вид его стал унылым. Вводная часть послания явно закончилась.
— Ты предлагаешь довольно смелый план, — приступил он к сути дела. — Ситуацию ты предлагаешь взять под контроль изнутри. Идея самому стать участником Испытания — твоя инициатива. При принятии подобных… м-м… решений Управление придерживается принципа абсолютной добровольности. Ты должен четко представлять, на что идешь. И помнить, к чему приводили такие решения в прошлом. Не только удачные прецеденты, но и истории, подобные случаю Андрея Градова.
Да, Том знал не только о победоносных результатах внедрения людей Управления в группы риска. Он знал о цене, которую приходится платить за это. Если внедряешься в цепочку траффикантов оружия, то не жалуйся, когда тебя пристрелят вполне законопослушные спецназовцы в ходе проведения операции какой-нибудь из региональных спецслужб. Если решаешь проникнуть в структуру психоделической секты, не исключай, что одиссея твоя закончится в психушке. Сначала ты пудришь мозги полоумному гуру и остаешься очень доволен проведенной операцией, а потом вдруг оказываешься на заброшенной помойке — мертвый, как дверная ручка, по причине передозировки хитроумного снадобья. Или тебя, как Андрея, свои же просто запрут в потерявшем управление корабле, которому предстоит год-другой падать в огненные океаны Альтаира. За то, что тебя переделала, перевербовала генетическая программа вируса, завезенного из Тартара. Том знал обо всем этом.
— Внедрение… — Комиссар задумчиво сплел перед собой длинные и тонкие пальцы. — Подобный вариант проведения порученной тебе операции рассматривался нами. Но развитие событий оказалось слишком стремительным. Эпидемия просто не оставляет нам времени на то, чтобы глубоко проанализировать ситуацию. Поэтому я оцениваю степень риска, на который ты намерен пойти, как чрезвычайно высокую.
Господин Гед уставился куда-то в пространство за объективом снимавшей его камеры. Видно, ему не хотелось даже с интервалом во много часов и в миллионы миль глядеть в глаза Тому.
— Пойми меня правильно. Речь идет не только о том, что обстоятельства, связанные с Испытанием, могут привести тебя к физической гибели. По мнению специалистов, исследовавших данный вопрос, участие в этой затее связано с изменениями структуры личности участников такого Испытания, их системы ценностей. Таким образом, мы имеем нечто аналогичное риску внедрения в наркосообщество. Но не только в этом дело. Речь идет о том, что, кроме известных нам уже случаев… м-м… деградации психики участников подобных операций, мы располагаем данными о приобретении ими — этими участниками — неких аномальных… нечеловеческих качеств. Они сами по себе опасны для окружающих, а в сочетании с возможными… э-э… определенными аберрациями психики могут превратить человека в нечто враждебное, действующее в соответствии с планами абсолютно непонятного нам разума. Я недаром вспомнил о деле Градова. Думаю, что не стоит упоминать историю инвазии Тартара на Прерии. Мы можем не просто потерять тебя, Том. Может статься, что в твоем лице… В лице того, чем ты можешь стать, мы обретем врага, с которым вынуждены будем сражаться. Ты должен ясно сознавать это.
Снова комиссар замкнулся, рассматривая сведенные кончики пальцев.
«Господи, сейчас он классику вспомнит, — подумал Том. — Начнет цитировать древних — про жука в муравейнике».
Но комиссар не стал рассказывать про жука.
— В другое время я бы категорически отверг твой план, Том. Но обстоятельства не дают нам времени. Пожалуй, нам так или иначе не обойтись без твоей инициативы. Я предлагаю вам решить вопрос на месте. И немедленно подробнейшим образом информировать меня по известному вам каналу о дальнейшем плане ваших совместных — подчеркиваю, совместных — действий. Желаю вам удачи, господа.
Рука господина Геда потянулась в направлении камеры, по экрану золотым тиснением прошли кодовый номер записи и данные ее хронометража, а затем — после короткой вспышки — знак полного уничтожения информации.
Директор филиала поднялся с кресла чуть более тяжело, чем он опускался в него, выключил терминал, вытащил из него пустую теперь карточку и пошел к своему рабочему столу. По дороге бросил стертую запись в утилизатор.
— Расписку об ознакомлении можно не делать, — заметил он, не оборачиваясь. — Нам никто не писал, и мы ничего не слышали. Все решения — под нашу ответственность. Ничего другого я и не ожидал.
Он опустился в тяжелое вращающееся кресло и, упершись подбородком в переплетенные пальцы, а локтями — в полировку стола, вперил в Тома тяжелый взгляд:
— Честно говоря, задали вы нам задачу, следователь. Впрочем, нечего ныть старому Дрю. Ничего другого, кроме головной боли, План заселения филиалу и не обещал. Перед нами поставлена задача, будем ее решать. — Он устало прикрыл глаза и коротким жестом показал Тому, что еще не дает ему слова. — Прежде чем мы определимся с решением этой головоломки, вам, следователь, следует более четко представить себе обстановку здесь, на месте действия. Как вы понимаете, история с вашим таинственным Ларцом — далеко не единственная из тех, которыми приходится заниматься филиалу. И даже далеко не самая главная. Далеко. Собственно, это не наша сфера компетенции. Для всего этого существует неплохо финансируемая наука. Однако раз уж этот бумеранг снова вернулся к нам, то надо вам знать, что вы были не единственным за ним охотником. Могу сказать, что вам поразительно везет: никто за все эти десять лет не опередил вас. Если не считать концерна «Линчжи», конечно. Хорошо, что вы нашли какой-то свой подход к этой китайской мафии.
Том пожал плечами. Ему все происходящее представлялось пока в несколько ином свете.
— Прежде всего вам надлежит узнать, что господин Васецки в свое время выбрал весьма неудачных партнеров для изучения физических свойств своей… находки. Нет… сами по себе сотрудники физического факультета, к которым он обратился, — милейшие люди, прекрасные специалисты. Одно удовольствие было беседовать с ними. Вся загвоздка только в том, что физические исследования аномальных явлений на Джее по линии университета финансирует этакий небедненький фонд фундаментальных исследований. И фонд этот вошел в курс очень и очень многих проблем, имеющих потенциально оборонное значение для Джея и для Федерации, прежде чем нам стало ясно, что финансируется он небезызвестной, думаю, вам корпорацией «Дженерал Трендс». Ну, знаете, прогностические разработки, пилотные проекты, концептуальные модели. В общем, все — очень дорогое, очень долгосрочное. И очень рискованное. Ну, а риск может оплачивать только тот, кто обеспечен очень большими и гарантированными доходами. А гарантированные и огромные доходы — это четырнадцать внутренних войн, вяло текущих по всему Обитаемому Космосу, это конфликт с «Золотым миром», это подготовка к двум масштабным акциям против Чужих, которые ведутся сейчас.
— Если вы хотите популярно объяснить мне, что «Дженерал Трендс» — это и на Джее одна из крыш Комплекса, то вы напрасно тратите время, — пожал плечами Том. — Я в курсе дела.
— Я и не думал открывать для вас Америку. Учтите, что Комплекс Джеем интересуется весьма серьезно и постоянно. Ведет работу среди сект и боевых школ. Даже затевает тайные экспедиции во Внутренние Пространства за всякими диковинами. И до вашего Ларца пытался добраться. Но слишком поздно. Китайцы их обошли, а цапаться с азиатской диаспорой, без гарантии солидных от того дивидендов, господа из фонда сочли нецелесообразным. Думаю, они не оставят вас в покое. В свете, так сказать, вновь открывшихся обстоятельств. Официально мы не воюем с Комплексом, но, сами понимаете…
Тут было что понимать: Директорат упорно гнул линию на перевод военной промышленности бывшей Империи под свое крыло, а подпольный, вопреки законам о монополиях существующий Комплекс военно-промышленных производств этой линии противился, весьма активно — следы столкновений интересов сил, управляющих жизнью Федерации Тридцати Трех Миров, можно было найти в каждом из них. Очень часто такими следами были могильные плиты. И под немалой частью этих плит покоились останки сотрудников Федерального управления расследований.
— Что ж, считайте, что в этой части вашего инструктажа вы своего добились, — улыбнулся Том. — Но, судя по всему, список охотников за Ларцом не исчерпан?
— Отнюдь. — Декстер ответил на его улыбку мрачной гримасой, указывающей на неуместность легкомыслия в обсуждаемом вопросе. — О существовании Ларца информированы практически все крупные преступные группировки, существующие в системе. Судя по всему, они имеют своих заказчиков. Мы в настоящий момент исследуем этот вопрос.
Он надавил кнопку на монументальном пульте, украшающем его стол, и из раздвинувшейся ниши в кабинет вкатился сервировочный столик с двумя дымящимися чашками кофе и горкой крекеров на подносе.
— Угощайтесь, следователь. Здешний кофе — прекрасное средство от головной боли. Она нам с вами гарантирована. — Он поднялся из-за стола и взял свою чашку. — За работу, Роббинс. Нам предстоит сделать выбор.
* * *
На закате они собрались в тесноватом южном приделе храма.
— Ваши аппараты просто обязаны показать хоть что-то необычное, — сказал Кайл, повернувшись к Тому. — Мои показывают нечто интересное, но непонятное. И у меня самого… У меня странное чувство, что я хожу здесь по какому-то невидимому лабиринту. Меня все чаще охватывает такое странное чувство…
— Показания моих приборов придется еще долго расшифровывать.
— Так же как и моих. — Васецки пожал плечами. Цинь молча смотрела в узкое окно, в котором таяло над горизонтом заходящее солнце.
— Так вы убеждены, что Павел может вернуться только к четырем участникам испытания? — Том внимательно вгляделся в лицо Кайла, потом — Циньмэй.
— Это недвусмысленное условие, — с тяжестью в голосе ответил Кайл. — Если он вообще жив.
— И, как я понимаю, найти пятого участника испытания — это задача, которая вам представляется неразрешимой. — Роббинс переводил взгляд с одного из собеседников на другого.
Декан скривил губы в хмурой улыбке. Посмотрел на китаянку:
— Разве что кто-нибудь из ваших товарищей по братству Мастера Лю.
Циньмэй отрицательно качнула головой:
— Нет. Я не знаю среди них никого, кто сможет по-настоящему принять этот вызов.
— Но вы-то приняли, — вполголоса заметил Том.
Девушка ответила почти незаметным движением плеч, которое должно было недвусмысленно подчеркнуть различие между нею и «всеми прочими».
Кайл с досадой отошел к окну-амбразуре и стал рассматривать действительно диковинный ландшафт Поля Девяти Лун. Сумрак еще не сгустился над плато, но уже обозначился в настоянном на дневной жаре гор и степи воздухе.
— Давайте вернемся к первоисточнику, — сказал он, не оборачиваясь, куда-то туда, в скалы, обрывающиеся в желтым прахом запорошенную долину. — Давайте постараемся понять тот текст, что выпал девочке. Уважаемой мисс Циньмэй, хочу я сказать.
Том осторожно тронул янтарный короб и, словно желая оградить его от какой-то незримой порчи, провел над ним рукой, смахивая невидимую пыль.
— «Тебе выпало, — все так же, не оборачиваясь от высокой щели окна, стал цитировать Кайл, — дать твоему народу путь, минующий Превращение. Ступивший Третьим откроет тебе ключ». Все это очень приблизительно, — пояснил он устало. — «Ступивший Третьим» можно перевести и как выбравший третий жребий. Выбравший Третьим.
— И вы все-таки полагаете, что речь идет о Сухове? — решил уточнить Том.
Это было в традициях Управления. Только вложив персты в рану, убедиться в ее подлинности.
— Да, я в этом уверен. Так же как и в том, что Превращение — это то, что мы называем коконом. «Синдромом кокона».
— Всегда обожала филологию, — пожала плечами Циньмэй. — Так, значит, только тот человек… Сухов, если он вообще жив, может дать мне ключ? От чего ключ-то? От сундука со снадобьями, от древнего рецепта, зашифрованного как-то там?
— Все эти толкования подходят, — буркнул Кайл. — И все они не снимают проблемы Пятого.
— Ну, очевидно, если ключ к средству от «синдрома кокона» может дать только Третий, — вполне логично продолжила его мысль Циньмэй, — этот ваш Сухов, то вернуться он может лишь к четырем ученикам Воинов Зу. А мы имеем пока только трех. На Четвертого кандидатуры нет.
— Если бы в этой дурацкой игре участие засчитывалось два раза, — зло сказал Кайл, — я бы снова бросил эти кости.
— Очень приятно это слышать, но Бог Джея, похоже, не принимает одну и ту же жертву дважды, — с горечью оборвала его девушка. — А найти за короткий срок добровольца, у которого бы кишка не оказалась тонка, — дело нереальное.
— Кишка, говорите. — Том достал из кармана, подбросил в воздух и поймал на лету цепочку с керамическим амулетом.
Кайл и Циньмэй как завороженные смотрели на него.
— Вы… — растерянно произнес Васецки. — Вы взяли это в крипте? Вы понимаете, что это значит?
— Не совсем, — честно признался Том. — Но, по-моему, и никто этого толком не знает и знать не может. Даже, наверное, те, кто эту штуку выковал. Но когда я уходил оттуда, проклятая кукла была еще цела. Раз уж вы трое позволили себе… приукраситься этак вот, то почему, собственно говоря, я должен быть исключением?
Кайл сглотнул заполнившую его рот горькую слюну. Циньмэй яростно продолжала расширенными, черными, как безлунная ночь, зрачками рассматривать тонкую металлическую змейку, скользящую между пальцами Тома.
— Послушайте, — сказал Кайл, стараясь как можно отчетливее выговаривать слова. — Я… и Марика сделали это в неведении… по глупости. Этой девочкой, — он кивнул на Цинь, — двигали какие-то древние суеверия. Но вы-то — человек закона.
— Именно потому, что я и есть человек закона, я должен прекратить, пресечь происходящее зло, — неожиданно сухим и звонким голосом ответил следователь. — Даже если ради этого придется шаманить у костра и кропить вокруг святою водой. — Он смотрел в расширенные зрачки Цинь, словно принимая одному ему понятный вызов. — Мы сами только что решили, что единственный путь для того, чтобы остановить зло… Эпидемию… это вернуть в игру Третьего из ступивших на путь Испытания. А для этого нужен Пятый испытуемый. Мы же сами только что убедились, что на стороне добровольца не найдем. Вы двое — уже в игре. Значит, остаюсь я. И я свой выбор сделал.
На вытянутых, растопыренных пальцах Том поднял цепочку над своей головой, поднял к ней лицо и улыбнулся.
— Вы, следователь, лучше вот о чем подумайте, — все тем же чересчур менторским тоном, словно растолковывая нерадивому ученику довольно простой урок, продолжил Кайл, словно не слыша ничего из сказанного. — Каждый раз, когда кто-то из нас делает свой ход… Выбрасывает свою комбинацию этих… иероглифов, на Джей обрушивается очередная беда. И всякий раз — нешуточная! Я — Дракона из норы выманил, и зверек этот такого понатворил, что только за голову держись. Марика — двойников наших на белый свет выпустила. Чем это все закончилось, и вспомнить муторно. Где и как сама она сейчас грехи замаливает. Богу одному известно. Ну, а мисс Циньмэй Эпидемией планету одарила.
Китаянка глянула на Кайла все тем же взглядом, ничего и одновременно так много выражающим, но свою реплику оставила при себе.
— Так что же вы, господин следователь, еще каким-нибудь подарком нас, грешных, осчастливить хотите? Вы об этом подумайте, прежде чем цепочку напяливать и кубики кидать.
С минуту Том молчал, рассматривая растянутую на пальцах тусклого металла цепь. Потом повернулся к Кайлу:
— Вы сами истолковали надписи на этой штуке в том смысле, что, пока последнее испытание не будет пройдено, Мир этот — Мир Джея — будет порождать новые беды. Подумайте сами, ну побоимся мы сделать следующий ход — и сколько людей по всей планете станут коконами? Позавчера их было двести. С сегодняшнего утра счет пошел уже на тысячи. И когда я выкину новый расклад этим камушкам, конечно, какая-то новая неприятность с кем-то из нас произойдет, но ведь и путь к спасению от этой белесой напасти нам указан будет. А иначе так и будем мучиться с этой Эпидемией превращения всех в «коконов» без конца.
Кайл молча отвернулся к бойнице, а Том почти нежным движением опустил тусклую цепочку на свои плечи.
Ничего не произошло. Только легкое тепло согрело его где-то внутри, а может, наоборот — частичка холода покинула его душу.
— Ну что же, новопосвященный, — с какой-то тяжеловато ей дающейся иронией подбодрила его Циньмэй. — Бросайте кубики. Делайте ваши ставки, господа.
Том усмехнулся. Как-то чисто профессионально.
— Ну, а что, если я поступлю не совсем так, как это сделали вы, господа? Возьму пример с Цинь? Не вывалю кубики эти кучей на стол, чтобы их потом расставить, как попало, а воспользуюсь здесь присутствием специалиста по языкам Империи Зу, господина декана Васецки, и попробую с его просвещенной помощью сложить в шкатулочке не случайную абракадабру, а что-нибудь поосмысленнее. Подобрее. Этого-то вроде правила Испытания не запрещают?
Кайл молча взирал на федерального следователя. Высказанная им идея явно заинтересовала его.
— Не запрещают. Это верно, — согласился он. — Это вы интересную идею выдали. Не запрещают правила перемешивать элементы Наказа в том или ином выбранном порядке. Но и не разрешают, вот в чем загвоздка. У такого эксперимента может получиться совсем уж неожиданный эндшпиль. Как и в случае с Цинь.
Он взял янтарный Ларец в руки и, наклоняя его то так, то этак к льющемуся из окна-бойницы свету, что-то пробормотал про себя. Потом прикинул что-то на карманном калькуляторе.
— Они, конечно, немного дают вариантов, — глуховатым голосом сказал Кайл, — но попробовать можно. Выберем, например, вот такую комбинацию. Давайте, сударь, выкидывайте кубики на стол, а я уж вам подскажу, как их по местам растасовать. Хотя не знаю, как это поймет Джей — как ваш выбор или как мой.
Том молча перевернул коробку над столом.
— Только переставляйте их вы — своими руками, — посоветовал Кайл. — Мне кажется, что иначе Джей не поймет нас. Так, вот эта кость будет крайняя справа, в верхнем ряду. Нет, не торопитесь засовывать их в ларец. Сначала разложим комбинацию на столе. Так. А вот этот — каменный — пусть пойдет в самый конец. Так будет явно лучше. Теперь эти два керамических. Нет, вы не тот берете. Вот так. Их — вертикально в ряд. А как быть с вот этими, что-то ума не приложу. Получается солидная неопределенность.
Том достал белоснежный платок и вытер им бусинки пота, выступившие на его лбу. Кайл просто утер рукавом вспотевшую переносицу. Только Циньмэй с ледяной завороженностью истукана смотрела на разыгрывающуюся перед ней партию каменных, янтарных и деревянных фигур.
— Нет, все не так, — решительно сказал Кайл. — Так получается совсем двусмысленно. Нет. Вот эти — каменные — клади по диагонали и каждый с поворотом. Нет, ты не понял. С поворотом относительно предыдущего. Ну вот, примерно так. Теперь надо пристроить эти — янтарные. Ч-черт…
— Не поминайте черта здесь, — вдруг резко сказала Циньмэй, совсем как Марика когда-то.
— Верно, — заметил Кайл. — Но теперь наконец получается.
— А что получается-то? — поинтересовался вконец замороченный Том.
— Сейчас найдем место для этой деревяшки и… дьявол побери, все опять придется переставить, — снова не к месту помянул нечистого декан Васецки. — Теперь — на что-то похоже. Складывайте все эти украшения в коробку, только точно так, как мы их расставили здесь, на столе.
Том точными движениями, словно вгоняя патроны в обойму, стал вкладывать причудливые кубики в их гнезда в янтарном Ларце.
— Так что вы все-таки напророчили мне, господин декан? — осведомился он, не отрываясь от своего занятия.
— В наиболее приближенном к нормативному языку сложившаяся фраза звучит так, — пояснил Кайл. — «Тобой спасенного сопроводит награда». Думаю, что это не такой уж плохой вариант.
— Мне тоже так кажется, — с легким скепсисом отозвался Роббинс, прилаживая кубик за кубиком на их места.
— А если переводить так, как это делает Мастер Лю, то у фразы будет иной смысл, — вмешалась Циньмэй. — Чуть-чуть.
— А именно? — заинтересованно спросил Том, вертя в пальцах последний из кубиков.
— Будет примерно так, — она слегка наморщила загорелый лоб и процитировала: — «Тобой спасенный за собою повлечет возмездие твое».
— Дьявол, это не совсем похоже на то, что вы сочиняли, профессор. — Рука Тома замерла над гнездом последнего кубика.
— А если читать не строками, а столбцами, — продолжила Циньмэй, — то можно прочесть и так: «Силящийся обмануть Богов превращает себя в дичь духа возмездия».
— Надеюсь, вы все-таки доверитесь академическому переводу, — сухо сказал Кайл. — Потому что, если мы начнем читать этот текст, скажем, еще и по диагонали, то мы вычитаем в нем еще и не такое.
— Ладно, Господь вам судья, господа толкователи текстов. В конце концов вы рисковали больше меня, — вздохнул Том и поставил последний кубик на его место.
И снова, как тогда — раньше, много лет назад, — Ларец налился янтарным светом, как бы превращаясь в брусок расплавленного металла. Низкий, словно оркестром дьявола прозвучавший аккорд повис в воздухе.
Храм тряхнуло, пыль и щебенка посыпались с потолка. Немыслимо яркий, слепящий белый свет ударил в бойницы и щели ворот.
