ГЛАВА 23
Гряда, тянувшаяся вдоль западного горизонта целую неделю, наконец-то закончилась, растворилась среди равнин, словно кусок твердого сахара, попавший в горячую воду. Теперь вокруг меня простирались бесконечные поля, то и дело сменявшиеся лиственными рощами. Я каждый день наслаждался окружающей местностью, в чем не было ничего удивительного — после унылого каменного Брагун-Зана любая яркая краска, любая травинка приводили меня в полный восторг.
Глядя на зазеленевшие леса, подросшую траву, распустившиеся луговые цветы, проснувшихся шмелей и отражающую солнце воду, я наслаждался как никогда. Погода была удивительно теплой, если не сказать жаркой. Одуряющий холод Мертвого пепла, казалось, вгрызшийся в мои кости, ушел без следа. Ветер пах свежестью, черемухой и сладким разнотравьем полей. Никакой одуряющей подземной вони, никакого пепла, никакого едкого дыма.
Птичья разноголосица начиналась с самого раннего утра и не затихала до той поры, пока ночь не переваливала за середину. Мой конь, также как и я по горло сытый Брагун-Заном, отъедался на глазах.
Стояли последние весенние дни, и вот-вот должно было начаться бесконечно длинное лето. Я находился в дороге долго, путешествуя по дикому краю, зажатому с одной стороны Западным трактом и Артагой — рекой, начинавшейся от Катугских гор и впадающей в Великие озера, а с другой стороны — Центральным трактом, на котором сейчас кипели бесконечные сражения. По последним сведениям, что я слышал еще в Мертвом пепле, именно по нему продвигается к Корунну Аленари.
Глушь, где пробирался я, не привлекла набаторцев. Здесь не было ни крупных городов, ни важных для страны дорог. Редкие деревни, глухие и маленькие, не могли заинтересовать южан. Все их мысли были там, на севере, возле столицы. И они разумно полагали, что если раздавить голову, то тело навсегда прекратит сопротивление.
Я двигался споро, не задерживаясь, останавливаясь лишь на ночевки и чтобы дать отдохнуть коню. Дорога, по которой спешила Митифа, здесь была одна. Старая, узкая, заросшая кустарником по обочинам, то и дело превращающаяся в тропу и все больше и больше забиравшая к востоку. К Центральному тракту.
Я был уверен, что Проклятая прошла именно здесь и движется в том же направлении, что и я, стремясь как можно быстрее оказаться рядом с армией Оспы.
С каждым днем я все ближе подступал к областям, где шла война, и, оказавшись на тракте, идущем параллельно Центральному, но не таком оживленном, ожидал увидеть самое худшее. Но меня встретили лишь притихшие деревни да слухи. Множество слухов. Самое сложное было отсортировать правду от лжи. Последней, как всегда, оказалось невообразимое количество.
Однако чем дальше я продвигался, тем больше появлялось признаков войны. Ее вечные спутники — трупы — начали попадаться мне все чаще. В придорожных канавах, в оврагах, в лесах, по берегам рек, на деревьях и при въезде в деревни. На кладбищах виднелись свежие могилы. Над оврагами, куда мертвецов сбрасывали десятками, не желая тратить время на их похороны, вилось воронье.
В деревнях я частенько натыкался на висельников. Там были как местные, так и солдаты, попавшие в плен. Никто из жителей не рискнул снимать мертвых, и они достались птицам, насекомым, солнцу и времени. Это не шло на пользу ни покойникам, ни тем, кто жил рядом, ни окружающей местности. Но люди словно свыклись со страшным присутствием, старались его не замечать и не спешили предавать погибших земле. У крестьян были куда более важные заботы — побеспокоиться о полях и не дать семьям умереть с голоду.
Вполне злободневно, если учитывать, что прокатившиеся по краю армии сожрали все подчистую. Соответственно, цены на продукты превысили всякие разумные пределы. Если бы не Шен, отдавший мне свой кошелек, пришлось бы затянуть пояс. А на то, чтобы нормально накормить коня, мне приходилось тратить раз в пять больше, чем на себя. Овес был на вес золота.
Многие поселки оказались преданы огню, и люди в тех, которые уцелели, радовались, что беда обошла их стороной.
На набаторцев я наткнулся лишь единожды, и то, вовремя услышав стук копыт, свернул в лес. Отряд из пяти человек, вздымая пыль, пролетел по дороге и сгинул без следа.
Думаю, на основном тракте сейчас было гораздо оживленнее. Набаторских обозов там должно идти видимо-невидимо. Несколько десятков тысяч человек надо кормить, а это требует усилий и хороших поставок из-за Катугских гор. Набаторское Его Величество должно крупно раскошеливаться, чтобы содержать свою армию сытой, одетой и обутой.
Где-то в глубине моей души день ото дня крепла странная уверенность — встретиться с Корью следует несмотря ни на что. И я спешил. Но она все время опережала меня, иногда на день, иногда на целых три, двигаясь, словно заговоренная. Проклятая будто летела по воздуху, оставляя мне незавидную роль догоняющего.
Я много раз терял ее след, но каждый раз выходил на него снова. Я искал, выспрашивал, едва ли не нюхал воздух, словно голодный зверь. Питался всевозможными слухами, не гнушался расспрашивать редких путников, встречающихся по дороге, выведывать у немногословных и с опаской поглядывающих на меня местных. И поэтому знал, что все еще плотно сижу на хвосте у беглянки.
Мое упорство было вознаграждено сторицей. То здесь, то там, я натыкался на упоминание об одинокой путнице с короткими черными волосами. Немногословной, резкой и холодной, что останавливалась на ночь то здесь, то там, а затем мчалась дальше, словно за ней гнались все демоны Бездны.
За два дня до праздника, посвященного Мелоту, я въехал в большую деревню, на этот раз даже не посмотрев в сторону виселицы. Несколько домов на окраине были сожжены, но в остальном поселок оказался целым и невредимым. Никто из жителей не обратил на меня внимания (точнее, сделал вид, что не обратил). Я поймал взгляд одного из мальчишек, что околачивались возле здоровенной лужи, где возилась чудом избежавшая зубов набаторцев свинка. Поманил его пальцем. Тот неохотно подошел.
— Охотники среди местных есть?
— А вам зачем, дядя? — спросил он, смешно наморщив лоб.
— Стрел хочу купить.
Мальчишка покосился на мой колчан:
— Не нужны вам охотники, дяденька. Я вам сам стрелы продам.
— Откуда у тебя?
— Нашел, — неопределенно пожал он плечами. — Может, вам еще чего надо? Есть меч хороший. Кавалерийский. И секира… немного ржавая, правда.
— Только стрелы. Шесть медяков за десяток. Пятнадцать за двадцать. Если они будут хорошими.
— Идет. — Он важно протянул мне руку.
Мне пришлось свеситься с седла, чтобы пожать ее.
— Я принесу в таверну, — сообщил он и побежал так, что засверкали грязные пятки.
Деревенский кабак был как раз напротив того места, где мы разговаривали. Моего коня повел в стойло парень с хитрым выражением лица и бегающими глазками. На животное он смотрел так, что я положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Что-нибудь случится со скотиной — найду и убью.
Пройдоха побледнел и заверил, что все будет в порядке.
В зале, страшно грязном, душном, пропахшем прокисшим шафом, влажной землей и прогорклым жиром, за единственным длинным столом сидела компания из шести местных. Они все, как один, уставились на меня, словно я был пришельцем из Бездны. В их числе оказался и хозяин этой дыры.
— Еды, — коротко бросил я ему.
— Деньги покажи.
Я крутанул на столешнице сол и прижал его ладонью.
— Как скажете, ваша милость.
— И окошко открой. Дышать нечем.
Он сделал, что было велено, и, кликнув жену, ушел на кухню. Я исподволь разглядывал оставшихся за столом мужчин. Они, как по команде, уткнулись в кружки с шафом. А затем, склонив головы друг к дружке, начали бубнить, будто домовые над крынкой с молоком. Потом вновь обратили взгляды на меня. Один из них поднялся с лавки, подошел ко мне. Сел.
— Слышь. А ты чей будешь?
— Свой.
— А… — недоуменно протянул он, неуверенно посмотрел на товарищей и вернулся к ним.
Они вновь зашушукались. Пришел запыхавшийся мальчишка, положил на стол грязный сверток. Я развернул его, взял одну из стрел, поднес к глазам, проверил оперение. Наконечник все еще был испачкан засохшей кровью.
Я усмехнулся, осмотрел остальные. Их было больше двух десятков всех мастей и размеров. Различные наконечники — бронебойные, зазубренные, широкие, охотничьи, различная длина, различный вес, разное оперение. Среди перьев встречалась набаторская расцветка. На многих стрелах я также заметил старую кровь. Боевые трофеи мальчишек, найденные на полях сражений. Сейчас этого добра должно быть предостаточно.
Из того, что мне притащил юный торговец, годных было штук десять. Все остальные — мусор, неспособный показать ни точности, ни дальности. Такие можно выпускать лишь в упор. Шагов на сто. Но я не стал торговаться и заплатил договоренную цену.
— Спасибо, дядечка, — сказал малец и, наклонившись поближе, прошептал: — Ехали бы вы своей дорогой, пока они не опомнились.
Я поблагодарил его за столь ценный совет, но остался на месте. Нет. Мне не нужна была драка, но страшно хотелось есть, и тьма знает, когда мне теперь представится такая возможность. Так что голод победил чувство самосохранения.
Жена хозяина принесла на подносе глубокую тарелку с куриным супом, где плавало не только тесто, но и мясо, толстенный ломоть слегка зачерствевшего зернового хлеба, луковую головку, плошку со сметаной и кружку с ромашковым шафом. Я отдал ей монету, понюхал напиток, пригубил и про себя улыбнулся. Он оказался куда крепче, чем должен быть. Словно туда щедро плеснули рески.
Я принялся неторопливо есть, когда рядом вновь оказался посыльный от местных.
— А свой это который? Своих сейчас на дорогах развелось, как мокриц под досками. Уже и не поймешь, где свой, а где чужой. Если чужой, то за проезд через деревню заплатить надо.
Я достал нож, разрезал кусок хлеба пополам, положил рядом. Человек прищурился, но не испугался.
— Свой, — неопределенно ответил я. — Из армии. Нашей.
Как я и думал, ответ поставил его в тупик, и он, проворчав что-то неопределенное, вновь отправился совещаться. Моя тарелка опустела наполовину, когда с лавки встали уже двое. По их решительному виду было понятно, что они во что бы то ни стало намереваются срубить с меня денег. Или дать в рыло.
Впрочем, умники почти сразу сели назад, разом потеряв ко мне всякий интерес.
— Вот так, собака! — радостно пропищало лохматое зеленоватое существо с лисьей мордочкой, забираясь на стол — и поводя по сторонам чувствительным носом.
— Лопни твоя жаба, Нэсс! Мы чуть не опухли, догоняя тебя! — выговорил Лук, плюхаясь рядом со мной и бесцеремонно подвигая к себе мою кружку с шафом.
Он сделал большой глоток и скривился:
— Лопни твоя жаба! Зачем с реской-то мешать?!
— Откуда ты тут взялся? — Я мучительно соображал, что мне подмешали в суп на кухне, раз у меня начались подобные видения.
— Мелот нас привел, — усмехнулся Лук.
— Вот так, собака! — сказал Юми, вопросительно заглядывая в мою тарелку.
Я вздохнул и подвинул суп ему:
— Угощайся, приятель.
Вейя радостно хрюкнул и с аппетитом зачавкал.
— Хозяин! — крикнул я. — Еще еды! Мне и моему другу.
— И шафа, чистого! — поддержал Лук.
Вошел Га-нор, его синие глаза остановились на моем лице, сверкнули. Северянин кивнул, словно мы не виделись всего нар, и сел рядом:
— Я тоже не отказался бы поесть.
Я отдал соответствующие распоряжения и наконец смог сказать им главное:
— Рад, что вы уцелели при Брагун-Зане. Я гадал, что с вами случилось.
— Было жарковато. — Лук потер левое запястье, и я заметил там широкий красноватый шрам. — Ну ты сам все видел. Мы тоже рады, что ты остался в живых. В отличие от Гиса и Порка.
— А что с милордом Рандо?
— Жив, слава Мелоту. Во всяком случае, был, когда мы его оставили. — Лук подозрительно покосился на компанию местных.
Те, увидев северянина и клинок, который он положил рядом с собой, приуныли и начали потихоньку расходиться. С рыжим связываться никто не хотел.
— Так что вы здесь делаете?
— Тебя ищем, лопни твоя жаба. Шен посчитал, что тебе понадобится помощь.
— Ты отличный следопыт, раз смог меня найти, — оценил я проделанную северянином работу.
— Моя заслуга в этом мала, — улыбнулся в усы сын Ирбиса. — Нас вел Юми.
— Вот так, собака, — скромно потупил глаза вейя, отставив пустую тарелку. — Собака?
Он вопросительно покосился на кусок хлеба и, дождавшись моего кивка, набил щеки, словно хомяк.
— Что с Гбабаком? — опомнился я. — Он на улице?
— Куда там! — безнадежно махнул рукой Лук. — Наш болотный друг ведет блазгов вперед. Они теперь в ударном кулаке вновь сформированной Брагун-Занской армии. Вместе с северянами и уцелевшими под Ульсом рыцарями. Так что ему пришлось остаться. А Юми вызвался помочь. Без него мы бы тебя вовек не нашли, лопни твоя жаба!
— Зверей-то зачем на стол сажать? — проворчала хозяйка, принесшая еду.
Но мы не обратили на нее внимания и, сдвинув кружки, стукнули ими друг о друга. За встречу.
— Люблю конец весны, — негромко сказал Га-нор. — В моих землях к этому времени сходит снег, и тундра горит огнем. Сплошные цветы.
— Вот уж не думал, что тебя могут заинтересовать цветы, — по-доброму рассмеялся я.
Он улыбнулся и пояснил:
— Когда зима начинается с середины осени и снег валит, не переставая, любой яркой краске радуешься, как благословению Уга.
Я кивнул, признавая его правоту. Именно так со мной происходит после Брагун-Зана. Мы сидели на невысоком пригорке, смотрели на небольшое озерцо, по берегам которого уже начал появляться молодой тростник, и на шар медного солнца, медленно клонившийся к горизонту.
Лук и Юми были в лагере, расположенном у воды. Стражник возился с костром, вейя рыл себе нору на ночь. Мы не успели попасть в следующую деревню до темноты и, съехав с тракта, решили заночевать в лесу.
— Думаю, Шен сказал, куда и зачем я поехал?
Северянин задумчиво посмотрел на меня. Кивнул:
— Я знаю, за кем ты начал охоту. Но мы вряд ли сможем помочь. Проклятая — не обычный человек.
— Тогда ты должен понимать, насколько рискованно вам связываться со мной.
— Не более чем жить в этой стране. Мы рискуем каждый день. Все равно рано или поздно все воины окажутся в ледяных чертогах Уга. Так что нет смысла бояться.
— Но и подставлять свою голову без смысла тоже не стоит.
Вокруг его глаз собрались морщинки.
— Убийца детей — твоя. Я встречался с ней раньше и понимаю, что меч здесь бесполезен. Шанс есть лишь у стрелы. Мы не сможем сражаться с ней. Но пара мечей может помочь лучнику в дороге.
Здесь я был с ним совершенно согласен. Путешествие в одиночку по лихим дорогам — это игра с Бездной в пятнашки. Рано или поздно обязательно нарвешься.
Га-нор встал и, ничего не говоря, начал спускаться в лагерь. Я остался на месте, лениво щурясь и не желая ничего делать до тех пор, пока солнце не скроется за дубовой рощей.
Одиночество, вопреки мнению некоторых, — плохой спутник. Так что я был рад компании старых друзей. За дни путешествия в одиночку я не раз и не два отметил, как привык к людям, с которыми сражался плечом к плечу.
Порой я поражался самому себе, потому что чаще всех своих спутников вспоминал Тиф. Это было удивительно, но временами мне сильно не хватало ее колких замечаний и того чувства опасности, что частенько исходило от Убийцы Сориты. Тиа ал'Ланкарра была сильной личностью. И, побери меня тьма, иногда я начинал сомневаться, что она заслужила смерть. Но Проклятая проиграла и умерла вместе с Порком, в теле которого жила целый год. И теперь ее место там же, где Рована и Тальки, — в Бездне.
Когда последние лучи пронзили охряно-желтое небо, я вернулся в лагерь. Отчаянно зевающий Лук уже расстилал свой плащ и раскатывал одеяло. Юми столбиком сидел возле костра, наблюдая, как Га-нор подогревает купленное в таверне мясо.
— Есть не буду, — сказал я, вытаскивая одеяло. — Свою порцию завещаю Юми.
— Вот так, собака! — проникновенно сказал вейя.
Я в мгновение ока стал его самым лучшим другом.
Сквозь полудрему я слышал, как он восторженно пищит и чавкает, затем гремит котелком, а после уснул так глубоко, что больше не слышал возни непоседливого товарища Гбабака.
Я шел сквозь каштановую рощу по узкой ярко-оранжевой тропинке. Деревья, несмотря на то что были старыми, с изъязвленной серо-черной корой и многочисленными трещинами на стволе, цвели. Пышные свечи белых, словно морская пена, цветов почти скрывали за собой ярко-зеленые острозубчатые листья. Сквозь ветви пиками пробивались солнечные лучи, в них кружилась золотистая пыльца, а на каменных плитках, повинуясь дуновению ветра и движению ветвей, то появлялись, то исчезали солнечные зайчики.
На глаза то и дело попадались порхающие бабочки. От их ярко-голубых и лимонно-желтых крыльев пестрило в глазах. Где-то в кронах щебетали мухоловки. Им вторила одинокая малиновка. Веселый птичий перезвон делал это и без того умиротворенное место похожим на Счастливые сады.
Я услышал журчание маленького водопадика и увидел ажурный кованый мостик, перекинутый между берегов широкого ручья. Поток, голубой и прозрачный, срывался с лиловых, заросших белыми цветами скал и бежал куда-то вдаль, теряясь среди узловатых корней старых каштанов. Проигнорировав мост, я спустился к ручью, встал на плоские, почти утопающие в воде камни, втянул носом запах свежести и аромат неведомых цветов. Песчинки на дне сверкали золотом. Я сложил ладони лодочкой, зачерпнул воды и напился. У нее был удивительный, медовый привкус.
За мостом оранжевая тропинка расширилась. Ветви каштанов переплетались между собой, превращаясь в настоящую крышу над головой. Впереди появился просвет, я поспешил к нему, и тропка вывела меня на склон холма, плавно уходящий далеко-далеко вниз.
От открывшегося вида захватывало дух. Куда ни кинь взгляд — всюду высокие холмы, спускающиеся в плоскую долину, где сверкала петляющая, усеянная десятками островов, могучая река. Все берега, вся земля, все холмы были покрыты толстым ковром розового клевера. Над ним тысячами вились деловито гудящие, полосатые шмели. Лохматые облака, ослепительно-белые, ползли так низко, что порой цеплялись животами за холмистые вершины на той стороне долины.
Тропа постепенно спускалась вниз и ярдах в двадцати от того места, где я стоял, превращалась в бесконечную лестницу. На самой верхней ступени сидел мой давнишний приятель. Рядом с ним лежала старая, потрепанная временем темно-зеленая сумка.
Когда я подошел, Гаррет подвинулся, приглашая присесть рядом.
— Красивое место, правда? — спросил он у меня.
Я задумчиво посмотрел на него, отметив про себя, насколько уставшее у него лицо.
— Да, — коротко ответил я и принялся наблюдать за ползущими над долиной облаками.
Мне было интересно, что скрывается за ними, но в редких небольших разрывах облаков ничего нельзя было разглядеть.
Словно прочтя мои мысли, поднялся сильный ветер и пробил в пушистой пелене окно, достаточно большое для того, чтобы разглядеть ослепительно-снежную, казалось состоящую из сплошных зубцов, вершину.
— Судя по всему, ты оценил величественность зрелища, — усмехнулся вор.
— Она потрясающа, — смог выговорить я.
Если прикинуть, до пика было несколько десятков лиг — огромное расстояние, но вместе с тем гора занимала все небо на южной стороне горизонта. Значит, она была еще выше. Я просто не мог представить ее реальную высоту.
— Ведь это не Хара? — спросил я у Гаррета. — Облачные пики намного ниже.
— Это всего лишь сон, — искренне рассмеялся он.
— Но у нее хотя бы есть название?
— Зам-да-Морт… Во всяком случае, такое название у нее было раньше. Я давно не был в этих краях, так что все вполне могло измениться. — Из его голоса пропали обычные ироничные нотки.
Он стал сухим и серьезным.
— Ты упустил ее.
Я понял, что речь идет о Митифе.
— Она так важна для тебя? Почему?
— Поймешь, когда придет время.
— А если оно не придет? — с раздражением спросил я.
— Я так не думаю.
Было видно, что он не собирается распространяться на эту тему. Мы продолжали смотреть на сияющую гору, пока ее вновь не затянуло облаками.
— Зачем я здесь?
Он вздохнул, залез к себе в сумку, достал маленькую потрепанную карточку и протянул мне:
— На память.
«Дева». Выцветшей краской на игральной карте была нарисована Лаэн. Я молча убрал ее в свою поясную сумку.
— Похоже на прощальный подарок.
— Возможно… Я уже сделал все, что мог. Нет… Не так… Все уже почти сделано. Благодаря многим. Теперь осталось лишь расплатиться с долгами, и я полностью свободен.
После недолгого молчания я сказал:
— Ты знаешь, вор, даже не догадываюсь, кто ты, но с каждым таким сном во мне зреет уверенность, что ты с легкостью мог бы вернуть мне Лаэн.
Он рассмеялся, и смех его нельзя было назвать радостным:
— Ты преувеличиваешь мои возможности, Серый. На такое неспособен и Мелот. К сожалению, я не могу помочь. Тебе все придется сделать самому. И я очень надеюсь на то, что у тебя получится.
Мы посидели еще немного. Все так же колыхался клевер, гудели шмели, блестела река и по небу ползли бесконечные, пушистые облака.
— Мне пора, — произнес Гаррет, вставая и забрасывая на плечо сумку. — Хочу сказать напоследок, что я верю в тебя. И в Лаэн тоже верю. Хочу попросить об услуге — приглядывай за Шеном и Роной. Хотя бы какое-то время.
— Обещаю.
Он улыбнулся и вдруг указал мне куда-то вдаль:
— Смотри.
Я прищурился и разглядел среди клевера женщину в алом платье с рыжими волосами.
— Почему Гинора? Почему именно она? Как ей удалось выжить?
— Я обязательно отвечу тебе в нашу последнюю встречу. А теперь мне надо идти. Бывай.
Он направился по тропинке к каштановой роще, а я начал поспешно спускаться по ступенькам. Облака исчезли, солнце в три удара сердца рухнуло за горизонт, и на небо выползла огромная, похожая на сыр, полная луна.
Ее яркий серебряный свет не мог заглушить мириады сверкающих звезд. Было светло как днем. Мир насытился серебром, тени остывали синим холодом. Над лугами умиротворенно ухали совы, бесшумно скользя на широких крыльях над моей головой.
Я не ошибся — это была Лаэн, хотя у нее были короткие рыжие волосы и шикарное алое платье с открытыми плечами и спиной. Она сидела под старым каштаном с бугристым стволом и высохшими верхними ветвями. С того момента, как я его видел в последний раз, на нем появились свежие, льдисто-огненные листья, совсем маленькие, едва звеневшие.
Я обнял мое солнце, зарылся лицом в ставшие вдруг черными, точно ненастная ночь, волосы. Они пахли вереском, чабрецом и можжевельником. Лаэн обняла меня, и я услышал:
— Весь день вспоминала, как мы встретились первый раз. Еще не забыл?
Я покачал головой. Конечно, не забыл.
