Глава 20
ХУРНАЙ

Вот уж чего Эпп не ожидал, так это никогда прежде не изведанного им ощущения, будто он не старшина северной башни Хилана и даже не торговец заколками, лентами, а также всякими снадобьями и средствами усиления женской красоты, а отец двух взрослых сыновей, которые за всю свою жизнь ничего, кроме Хапы да родного Хилана, не видели. Даже торговец, на чьем корабле они спускались от Хилана к Хурнаю, заметил, что с такими продавцами за товаром нужен дополнительный пригляд, а то ведь мало того что товара недосчитаешься, сами продавцы без штанов окажутся. Однако когда корабль все-таки добрался до Хурная, Эпп не стал тут же выгружать товар, а позвал вытаращивших глаза на море Хапа и Хаппара за собой. Миновав пристани и причалы, пройдя мимо сараев и развешанных для просушки сетей, Эпп вывел подопечных сначала на грязный городской берег, а через пару лиг добрался и до чистого песчаного пляжа. Толстые и ленивые чайки бродили по кромке воды, зеленоватые волны накатывали на берег, с моря дул свежий соленый ветер.

— И куда же мы теперь? — охрипшими от восторга голосами спросили парни своего командира.

— Да чего уж там, — буркнул Эпп, стягивая рубаху. — Купаться. Только далеко не заходить, кто вас знает, вдруг вы и плаваете так же, как ходите.

Одежда тут же полетела в разные стороны, пришлось гаркнуть, сделать страшное лицо, только после этого все было аккуратно сложено, но уже в воде снова начались крик и суета, причем рослый здоровяк Хап оказался нисколько не серьезнее маленького юркого Хаппара. Эпп зашел по колено в воду, плеснул воды в грудь, потом развернулся, лег лицом к берегу на живот и под поглаживание теплыми волнами немолодого, но еще крепкого тела принялся оглядывать город, бывать в котором ему приходилось нечасто, но всегда с радостью и последующими приятными воспоминаниями.

Хапа, разделяясь на рукава и низменные болотистые островки, которым не было числа, впадала в море Ватар восточнее города, омывая его окраины судоходным рукавом, но центр города находился как раз здесь, напротив единственной на этом берегу на последующие две сотни лиг глубокой бухты. Впрочем, бухта осталась справа, и Эпп смотрел на город с юго-западной стороны. Хурнай был построен на известковых холмах: самый высокий занимала крепость, а уж вокруг нее вспухали улочками и домами знати холмы пониже. Отсюда, со стороны безлюдного пляжа, казалось, что неведомый пекарь сдвинул вместе несколько праздничных хиланских пирогов, на которых его искусные пальцы вылепили карамельные домики и медовые дворцы. Вдобавок все хурнайские здания, как и дворец иши в Хилане, были построены из розового туфа, которого было предостаточно в каменоломнях в пяти лигах от города, поэтому и сам город казался розовым, а с учетом красноватого неба над ним, то и ярко-розовым, подобно цветущему шиповнику, который рос в Хурнае, словно сорная трава. Только крепость и торчащие тут и там купола оплотов были другого — черного, с зеленым оттенком — цвета. Все хурнайские ураи строили их из акского камня — диабаза. Ак так и вовсе был целиком выстроен из этого камня, не считая лачуг бедняков, хотя обрабатывался диабаз очень плохо, тяжело, зато и блоки его можно было вновь пускать в дело, как бы Пагуба ни разрушала постройки. Но в Хурнае за все Пагубы не был разрушен ни один оплот, ни одна из башен крепости. Раствор, которым скреплялись блоки, почти не уступал прочностью диабазу. Хотя говорили, что все дело в том, что слуги Пустоты просто не пытались никого извлечь из этих строений, а уже если бы попытались, то перешагнули бы стену крепости, словно она была бы выстроена из песка.

— Эй! — окликнул молодцов Эпп. — Смотрите туда. Это Хурнай.

— Мы догадались, — расплылись в улыбках Хап и Хаппар, но Эпп осек их тут же.

— Слушайте, что я говорю, и делайте то, что я говорю, — повысил он голос. — Искупаться вам еще придется, а вот если останетесь ротозеями и остолопами, то вернуться в Хилан — уже нет. И это не значит, что вы будете лежать на этом песке до глубокой старости. Понятно?

— Да, Эпп! — хором рявкнули молодцы, ударив кулаками по собственным бедрам, да так, что некоторые части их тел дрогнули одновременно с руками.

— Одеваться! — спрятал улыбку в уголке рта Эпп и продолжил рассказ, натягивая порты: — На большом холме — крепость урая. Там же казармы воинов клана Кессар — клана Руки. Воины они горячие, не всегда хладнокровные, но очень искусные. Одно слово — моряки. Слева за стеной крепости здание из розового туфа, как и весь город. Внутри крепости из розового туфа больше не построено ничего. Это дворец урая, а урай Хурная — младший брат иши, Кинун. А жена его — Этри, младшая сестра ишки Аси.

— А правда, что красивее Этри нет никого в Текане? — подал голос, разглаживая слипшиеся кудряшки, Хаппар.

— По мне, так любая девка, если у нее есть две руки, две ноги, голова и еще кое-что, — вполне себе ничего, — буркнул под сдавленный смех подопечных Эпп. — Конечно, если она ходит, не опираясь на клюку. Кстати, Этри, конечно, очень красива, но, по мне, так и Аси ничуть не хуже. Видите справа от дворца урая еще один дворец? Да, темно-зеленый, как и вся крепость. Считай, что это крепость в крепости. Летний замок иши. Кстати, он стоял, и когда ишей был вовсе не выходец из Хурная. У этого замка хорошая слава. Сколько бы Пагуб ни случалось, еще ни один иша не был убит в его стенах.

— Что же выходит? — буркнул Хап. — Если иша все время живет в этом замке, то он может вовсе ничего не бояться?

— Иша вообще ничего и никого не боится, — объяснил Эпп. — Когда наступает Пагуба, то бояться уже поздно.

— Однако ни один из них не пережил Пагубу? — вдруг задал на удивление умный вопрос Хаппар.

— Посмотри на небо, — сказал Эпп. — Оно светлое, как высушенная на солнце кирпичная пыль. Когда наступает Пагуба, оно темнеет. Но Пагуба чаще всего наступает внезапно, поэтому не всякий иша успевает добраться до Хурная. А если он и в Хурнае, иногда ему хочется выйти во двор, на стену, подняться на башню. Там его вполне может настигнуть смерть.

— Если бы я был ишей, — буркнул Хап, — я бы в первый же день своего правления заперся в этом дворце и вообще никуда из него не выходил.

— Насчет иши и дворца я не обещаю, а насчет посидеть взаперти — сколько угодно, — пригрозил Эпп, затягивая поясной ремень. — Конечно, если не прекратишь говорить глупости. Тут есть такие же смотрители, как и в Хилане. А одежды стражи на вас не будет, так что держите языки за зубами, а не то вас раздробят на хурнайской дробилке быстрее, чем я до вас добегу.

— А я слышал, что в Хурнае смотрители не лютуют, — подал голос Хаппар. — Вроде бы клан Кессар держит местного смотрителя в узде.

— Был один клан, что держал своего смотрителя в узде, — обозлился Эпп. — Только нет уже ни того клана, ни того города. Еще вопросы есть?

— Есть, — оживился Хап. — А как же море? Вот ведь как далеко от моря крепость? Тут лиги две, а по холмам и три. Неужели тому же ише или его брату, да и их женам не хочется искупаться?

— Дурак! — засмеялся Хаппар. — Ты хочешь, чтобы они бродили по берегу вместе с луззи? Наверняка в крепости есть бассейн с морской водой!

— Насчет бассейна не знаю, а вон там, — Эпп показал рукой еще дальше на восток, где виднелись едва различимые розовые здания, — никакой не поселок, а летние усадьбы теканской знати. И у каждой есть собственный кусочек берега. Небольшой, но огороженный. Говорят, что и у иши там тоже есть лачужка.

— Представляю, — мечтательно вздохнул Хап.

— Так что рыбацких поселков ближе, чем в десяти лигах на запад, нет, — отметил Эпп. — А хурнайские рыбаки живут либо в слободках, что по правому берегу крайнего рукава Хапы, считай, что до самого порта, либо, кто победнее, на одном из островов в дельте реки. А вот уж здесь, вокруг крепости, да и за ней слободки ремесленников и целые кварталы арува. Не все же могут себе позволить усадьбу на берегу, а моря хочется всем. Вон там рыночная площадь, между теми холмами есть торговый ряд, где вместо домов одни лавки. А на том холме все городские службы — суд, писцовая, казармы стражи, морские казармы. А на самом краю портовой площади за высокой оградой стоит дом самой настоящей ведуньи. Хуш ее зовут. И если хочешь вернуться в Хурнай, нужно бросить через ограду монетку. Я бросал в прошлый раз, и вот я здесь.

— Я бы тоже бросил, — с грустью встряхнул ничем не зазвеневшие порты Хап.

— Ничего, — хмыкнул Эпп. — Будешь трудиться — еще бросишь. И не только через забор ведуньи.

— А мы где будем жить? — шмыгнул носом Хаппар.

— А вот это я вам скажу ближе к вечеру, — отрезал Эпп.

В полдень, накормив подопечных жареной рыбой прямо в порту и оставив их помогать купцу, Эпп отправился в город. Он топал по раскаленной на солнце мостовой и думал, что все-таки его судьба не самая плохая из возможных судеб, которые поджидают всякого ловчего, ушедшего со службы по выслуге и возрасту. Есть домик в Хилане, к тому же не в слободке, как у того же Халугана, а внутри крепостных стен. А все потому, что тот же Квен не забыл о былом сопернике, который никогда не бил его в спину: сделал Эппа сначала старшим дозора, потом старшиной северной башни, а там уж и походатайствовал о включении безродного в число зачинных, то есть пусть сам Эпп и остался тем, кем он был, но его дети вполне себе могли стать членами клана Паркуи. И в самом деле, ни один из мелких арува Паркуи не был бы против замужества его дочери со степенным старшиной стражи. Вот только сам Эпп так и не решился менять устоявшуюся жизнь, довольствовался услугами знакомых вдовушек, которых у него было целых две, а иногда и три, да и те порой докучали без меры. Хотя иметь детей было бы славно. Эпп вдруг поймал себя на мысли, что думает о Хапе и Хаппаре с улыбкой, ускорил шаг и вскоре, продираясь через толпу покупателей и продавцов, уже бродил по ярмарочной площади и приглядывался к извещательным, исписанным углем столбам вдоль торгового ряда.

К вечеру Эпп стал обладателем двух комнат в доме торговца тканями на торговой же улице. К каморкам, расположенным на втором этаже над лавкой торговца, вела отдельная лестница, которая скрипела при каждом шаге, но в ближайшую пару лет разваливаться не собиралась. Внутри имелись топчаны, стол, два окна и, что Эпп оценил в первую очередь, крепкая дверь и решетки на окнах. Во дворе хозяин показал отхожее место и уличную печь и, подмигнув, сообщил, что торговля тканями летом идет чуть похуже, чем зимой, но если Эпп заплатит ему за два месяца вперед, то получит не только ярлык на торговлю с рук напротив его лавочки, но и подсказку, к кому подойти на ярмарочной площади, чтобы ни стражники, ни мытари не докучали сверх меры. Эпп заплатил, и уже тем же вечером с помощью одного вместе с погонщиком нанятого осла и тех молодых ослов, что имелись у него в распоряжении от самого Хилана, перевез в новое жилище вещи, запертый короб с мечами и кольчужницами, мешки с товаром да заручился обещанием купца знакомить с торговцами, что привозили в порт товар со всего Текана и сдавали его торговцам оптом.

Уже на следующий день Хаппар стоял с коробом напротив лавки, а Хап бродил по рынку, на второй они начали кое-что продавать и даже научились ловить за руку мальчишек, сорванцов, которые норовили ухватить что-нибудь с лотка и дать деру. Впрочем, все-таки торговали молодцы не сладостями, а девичьим товаром, так что особым вниманием уличных воришек не пользовались. Зато девушки им не давали прохода, что вскоре вовсе избавило и того и другого от застенчивости и пробудило к торговле, или не только к торговле, нешуточный интерес. Но уже через три дня к Хапу подошел неприметный с виду крепкий загорелый южанин и, слово за слово, захотел узнать, откуда взялся такой бравый торговец на хурнайском рынке и не следовало бы ему испросить разрешения на торговлю у нужных людей? Хап не нашел ничего лучшего, как тут же, не сходя с места, одним ударом сравнять нос собеседника с его же скулами. Хорошо еще, что ему хватило ума сразу после этого отправиться к Эппу. Тот вытащил из сундука меч, завернул его в циновку, которую подобрал у входа в лавку торговца, и отправился на рынок вместе с Хапом. Вскоре у лотка появились трое, каждый из которых был не ниже ростом, чем Хап, но явно имел больше возможностей сплющить нос кому бы то ни было, чем высокорослый хиланец. Эпп отодвинул Хапа в сторону и объяснил уличным бойцам, что Хап торгует его товаром, подчиняется ему, и если он кому-то сломал нос, то так было нужно, и сделано это было по прямому указанию Эппа, так что и разбираться следует с Эппом. Бойцы пригласили старшину отойти во двор мытарской, чтобы познакомиться поближе, где извлекли из-за поясов ножички, схожие с небольшими мечами. Меч Эппа на них в первое мгновение впечатления не произвел, а о втором судить им пришлось только к позднему вечеру, когда, по расчетам старшины, все трое должны были прийти в себя. Разборка обошлась без крови, хотя кисти рук у всех троих были переломаны, да и ножи их пришли в негодность. О выбитых зубах и головной боли всех троих вовсе не стоило говорить. Да, в Хилане стражи держали воровскую братию за горло, были способы, те же смотрители с радостью принимали на дробилку особо обнаглевших воров, но в Хурнае, похоже, не только смотрители были в диковинку, но и воры имели немалую власть.

Понимая, что этим дело не закончится, Эпп вызвал рыночную стражу, и в тот же день ему пришлось разговаривать со старшиной тайной службы Хурная. Каково же было его удивление, когда он увидел знакомое лицо. Да, старшиной тайной службы Хурная оказался тот самый кессарец, который оставил серебряный в плошке у приемного сына Куранта. И более того, кессарец, как понял Эпп, и сам узнал старшину северной башни Хилана.

Ашу осмотрел ярлыки Эппа, изъятый меч, потом дал знак стражникам выйти из комнаты дознания и усмехнулся:

— Значит, старшина северной башни Хилана занялся торговлей?

— А старшину проездной башни Хурная повысили до старшины тайной службы? — прищурился Эпп.

— Ничего подобного, — откинулся в кресле Ашу. — Тайная служба всегда находилась в проездной башне хурнайской крепости. Так что старшина тайной службы и есть старшина проездных ворот.

— Ну не знаю, — вздохнул Эпп, гадая, знает ли Ашу причину появления в Хурнае бывшего ловчего или нет, — может быть, дозор проездной башни содержится в полном порядке, но на рынке порядка, как мне кажется, вовсе нет.

— Что не значит, что его следует наводить собственными силами, — заметил Ашу. — Да, у нас с ворьем чуть сложнее, чем в Хилане. Ну так и дышится у нас легче, чем в Хилане. И медяки за проход в город платить не надо, и смотрители не бродят по улицам, не вслушиваются в пьяную брань и неосторожное словцо, не копят доносы. Зайди в любой трактир — такое услышишь, что только удивишься, отчего дробилки не стоят у нас на каждом углу. А с ворьем мы разбираемся. Знаем всех по именам, прижимаем понемногу. Заметь, к твоему парню воины портового вора Алкистана, который мнит себя правителем рынка и ночным хозяином всего Хурная, подошли только на четвертый день его торговли, и то только потому, что он дважды забыл уплатить дневную пошлину. Ни один торговец из тех, кто делает это ежедневно, ни разу не пострадал. Причем не только не пожаловался, но и не имел причин для жалоб. А уж если кто-то не платит пошлину или продает что-то запрещенное, ту же веселящую траву, или яды, или испорченную еду, да мало ли что может быть, тот сразу же попадает под надзор Алкистана. Другой вопрос, что надзор Алкистана ненадежен. Рано или поздно стражи рынка поймают неплательщика, и тогда ему придется несладко, потому как или он должен будет выплатить все укрытое, а значит, потерять вдвое, или продолжать платить уже в два места. По-иному мы его не защитим.

— А не проще было бы придавить этого портового вора? — стиснул кулаки Эпп. — Или хурнайские суды шага не могут ступить без свидетелей и расписок?

— Хурнайские суды лишь немногим лучше любого теканского суда, — согласился Ашу. — Понятно, что всякий свидетель думает прежде всего о самом себе, и я бы не стал болтать языком, зная, что моя семья живет не в оплоте, а в обычном доме. Но дело-то не в сложности поимки Алкистана. Что его ловить? Вон его дом, первый справа на портовой улице, три этажа, кованая ограда. Как раз напротив домика Хуш. Только кто придет ему на смену? А будет ли он человеком слова? А ведь кто-то придет, Эпп, это я точно говорю. И приход этот покроет кровью мостовые многих улиц, а не только двор мытарской. А если этот сменщик завалит Хурнай веселящей травой? А если выпустит на улицы грабителей и убийц?

— Значит, лучше терпеть того, кто есть? — нахмурился Эпп.

— Не терпеть — использовать, — усмехнулся Ашу. — Все нужно использовать. Конечно, это не значит, что можно вылепить из дерьма ложку и хлебать ею похлебку, но насушить из него растопку для очага вполне себе можно. Воняет, но зато греет. Говорят, что лапани в Холодных песках так и делают.

— Я никогда не был в Холодных песках, — признался Эпп. — И вряд ли уже туда попаду. И я не из тех, кто лезет со своим законом в чужой дом. Но даже если я в гостях, я не спущу, если кто-то попытается меня обидеть. А хлебать похлебку ложкой, вылепленной из дерьма, мне приходилось, как же. Ведь я был ловчим.

— Нельзя перестать быть ловчим, — подвинул Эппу меч Ашу. — Больше тебя люди Алкистана не побеспокоят, хотя с ним самим я бы посоветовал познакомиться. Пригодится, поверь мне. Очень мудрый человек. Если бы не любовь к деньгам, был бы и самым мудрым в городе. Все-таки удерживать равновесие между ураем и карманными ворами, к примеру, — не такое простое дело.

— Я подумаю, — взял меч Эпп.

— Подумай, — кивнул Ашу. И добавил: — Но помни: если твоя настоящая работа встанет поперек моей, раздавлю, кто бы тебя сюда ни послал.

Они посмотрели друг другу в глаза одновременно. Ашу знал, кого ищет Эпп. Эпп знал, что Ашу хранит вещи Куранта. Не знал только одного — зачем?

— Если я свою работу сделаю, потом мне уже будет все равно, — твердо сказал Эпп.

— Надеюсь, что мне не будет все равно никогда, — ответил Ашу.

— А я надеюсь, что мы заняты одним и тем же, — проговорил Эпп.

Вечером Эпп спросил Хапа, правда ли, что тот не заплатил дневную пошлину, а после того, как тот признался, что дважды потратил ее на сладости, приказал ему спуститься во двор. Хаппар поспешил вслед за приятелем. Во дворе Эпп сбросил рубаху.

— Раздевайся, — сказал Хапу.

— Зачем? — не понял тот, распуская шнуровку.

— Плетей получить не хочешь? — спросил Эпп.

— Нет, — побледнел стражник.

— И я не хочу стоять рядом с воином, которого высек, — ответил Эпп. — Поэтому снимай рубаху. Хочу тебя проучить, на кулаках. Биться в полную силу, но только выше пояса и только руками. До падения. Если собьешь меня, не обижусь.

— Но я сильнее тебя, — недоуменно прогудел Хап.

— На кулаках дерутся только луззи! — возмутился Хаппар.

— Еще недавно я слышал, что воруют у хозяев только луззи, — заметил Эпп. — Не вы ли мне об этом говорили, когда еще на хиланской ярмарке я призывал вас следить и за знатью, и за рванью? Вот заодно и проверим, кто из нас луззи, кто арува, а кто воин.

Хап, побагровев, рванул рубаху. Он и в самом деле был крепким парнем и ростом превосходил на полголовы Эппа, да и весил на четверть больше, и эта четверть приходилась вовсе не на брюшной жирок. Эпп согнул колени, прижал кулаки к груди. Да, когда-то точно так же он стоял напротив Квена и думал только о том, чтобы не сломать тому челюсть. В итоге получил от него по фингалу под каждый глаз, но будущего воеводу все-таки с ног сбил. Та схватка в итоге принесла пользу обоим, Эппу так уж точно. Интересно, кому принесет пользу схватка с Хапом?

Луззи не луззи, а с кулачным боем Хап оказался знаком. Он был быстр, ловок, имел более длинные и более мощные руки и не жмурился во время удара. Четыре раза достал Эппа. Два раза в левое плечо, один раз в правое, в четвертый раз едва не переломил старшине ключицу. Вот было бы весело, к счастью, Эпп успел присесть, наклонить голову и увести плечо назад. А ведь неплохо бился паренек, неплохо. Нос ему, конечно, ломать не следовало, но проучить нужно было обязательно. Хотя нос тому наглецу на рынке он разбил правильно, Эпп и сам бы поступил точно так же, вот только деньги не стал бы тратить на сладости никогда. Если только на девчонок.

Старшина потратил на Хапа три удара. Первые два — в левую и правую скулу — тот почти не почувствовал, старшина не хотел калечить парня, только украсить его лицо двумя роскошными синяками, а вот третий получился так, как надо. Точно в подбородок, не настолько сильно, чтобы сломать челюсть, но достаточно, чтобы двор закрутился вокруг подбитой физиономии юного наглеца и тот завалился на поленницу дров.

— Ты убил его! — закричал Хаппар, подхватывая приятеля. — Он не себе сладости покупал, девчонкам!

— Ничего, очухается, — усмехнулся Эпп. — Хорошо, что девчонкам. Плохо, что не на свои деньги. И дерется плохо. Вряд ли ты делаешь это лучше. С завтрашнего дня будем не только торговать, но и становиться воинами. Со своей стороны могу только пообещать немного меди на каждый день, чтобы не воровать.

Уже следующим утром Эпп выгнал украшенного синяками хмурого Хапа и Хаппара на пробежку. Вывел их из города, показал на одинокое дерево на пустынном берегу, до которого было никак не меньше полутора лиг, и приказал пробежаться до него и обратно три раза. Потом, когда молодцов пробил пот, заставил их делать упражнения на голом песке. Еще старый Халуган учил молодых ловчих, что для обретения силы необязательны стальные шары, стержни, перекладины и мешки с песком. Тяжесть человеку дана по сути его — его вес. Носи его бегом, приседая, подпрыгивая, сгибая руки в упоре, и этот вес будет работать не хуже туго набитого песком мешка, а уж если нужно дать усиленную нагрузку, сажай на плечи приятеля и приседай вместе с ним. Халуган был, конечно, прав. Одного только не предусмотрел он в давних своих наставлениях: что один из двух приятелей может оказаться в два раза тяжелее другого. Если первый даже после пробежки поднимал второго как пушинку, то второй распластался на песке, едва Хап присел ему на плечи.

— На сегодня хватит, — сказал Эпп задыхающимся молодцам. — Но скажу сразу, Хаппар. То, что ты мелкий, может быть таким же преимуществом, как сила и рост твоего приятеля. Но это не значит, что ты не должен его поднимать. Через месяц ты его поднимешь, а он поднимет не только тебя, но и меня. А теперь искупаться — и за торговлю, причем медяков я вам отсыплю еще с утра.

Уже на четвертый день друзья выглядели получше, чем в первый. Да и синяки на лице Хапа стали проходить, радуя то ли его, то ли неведомых Эппу девчонок. А через неделю к Эппу, который и сам, скинув рубаху, разминал кости, пока его подопечные бежали к дереву, подошел древний старик. Впрочем, вблизи его древность обратилась утомленным, но излишне жестким лицом. Он был невысок ростом, имел выдающуюся вперед нижнюю челюсть, лоб с залысинами под седыми волосами и кустистые брови. Из-под них на Эппа смотрели серые и цепкие глаза.

— Насилуя тело, подвергаешь насилию дух его, — пробормотал старик. — Укрепляя тело, укрепляешь и дух. Отчего же нельзя, укрепляя дух, укрепить тело? Или почему крепкий дух вовсе не значит крепкого тела?

— Зато насилие над духом и телу не приносит радости, — выпрямил руки Эпп, поднялся, вытер пот и прищурился, оглядывая дорогие сапоги на ногах и одежду из лучшей ткани незнакомца.

— Все едино, — закрыл глаза старик и буркнул после паузы: — Я — Алкистан.

— Эпп, — коротко бросил старшина и оглянулся. Охранники у старика имелись, но остановились в четверти лиги. Десять крепких парней. Да, недешево обходилась главному вору Хурная охрана.

— Хорошо дерешься, Эпп, — прищурился старик. — Спасибо, что не убил моих парней.

— Спасибо тебе, Алкистан, — ответил Эпп, — что никто из твоих парней не пырнул ни меня, ни моих ребят ножичком в толпе.

— Не хочу ссориться с Ашу, — признался Алкистан. — Он очень хорош на своем месте. Может быть, другой бы на его месте причинял мне меньше хлопот, но стало бы от этого мне лучше? И стало бы от этого лучше Хурнаю?

— Странно, — удивился Эпп. — Что-то я не припомню, чтобы хиланские воры очень уж беспокоились бы о благополучии Хилана.

— Я не вор, Эпп, — поджал губы Алкистан. — Хотя был вором, что тут скрывать. Да и ты выбился в люди не из каменных палат, если был ярмарочным сорванцом, значит, и воровал, это уж точно. Но благополучие Хурная не ярлык арува, который раздается ураем только избранным. Забота о нем становится важной для любого по его собственной воле.

— Уволь меня от оправданий, — потребовал Эпп. — Я уже не молод, но всякий, кто тянет чужое, для меня враг.

— Ну я-то готов мириться с врагами, когда они не целят в меня из лука, — расплылся в улыбке Алкистан.

— У меня нет лука, — отрезал Эпп. — И в моей каморке его нет. Только меч, но я им в тебя не целюсь.

— Зато ты здорово орудуешь его рукоятью, — заметил Алкистан. — Твой парень сломал моему бойцу нос. Причем, заметь, мой боец напасть на него не пытался, обо всем сначала следует договариваться с помощью слов.

— Я заметил, — усмехнулся Эпп. — У трех твоих бойцов было три слова на троих. И все эти слова имели клинки длиной почти в предплечье с обоюдоострой заточкой.

— Твой клинок был длиннее любого из них, — продолжил улыбаться Алкистан. — Так или иначе, но покалеченными оказались четыре человека. И все они на моей стороне. Я заплатил каждому по пять монет серебра.

— Не хочешь ли взыскать с меня эти двадцать монет? — нахмурился Эпп.

— Я думал об этом, — признался Алкистан. — Но тебя непросто испугать, невозможно купить, хотя от денег ты не отказываешься, и близких у тебя нет, за судьбу которых ты бы опасался. В свою очередь и я так просто оставить это дело не могу. Понимаешь, Эпп, когда вор бьет вора по морде, ответом не может быть удар по морде же. Только смерть. Иначе тот, кого ударили, превращается в пустое место.

— Я не вор, — сдвинул брови Эпп.

— Поэтому ты и жив, — согласился Алкистан. — Ну еще и благодаря мудрости Ашу. Но так, как есть, я оставить не могу. Поэтому давай сейчас найдем с тобой выход, который устроит обоих. Я, конечно, мог бы сказать, что ты заплатил мне, у меня нет недостатка в монетах, но я не могу врать. Это грязная метка, которая ставится на человека изнутри. Меня от нее тошнит заранее.

— У меня нет лекарства от тошноты, — сказал Эпп.

— У меня есть, — прищурился Алкистан. — Я предлагаю вот что. Ты попросишь у меня что-то, что тебе очень надо. А нужда у тебя есть, это точно. Я знаю: пока твои ребятки ходят с лотками и радуют хурнайских девчонок, ты бродишь по городу. Не так просто бродишь, ты чего-то ищешь. Но найти не можешь. Ведь так? Давай я найду это для тебя. А ты заплатишь мне двадцать серебряных монет и одну монетку сверху. У тебя хорошо идет торговля, Эпп. Даже за неделю ты заработал неплохо, к тому же я не верю, что ты приехал в Хурнай, чтобы погонять мальчиков по песку да сделать из них уличных продавцов. Думаю, что монет у тебя достаточно. Что скажешь?

Эпп задумался. Он и в самом деле обошел уже весь город, но не нашел и следов Куранта. Более того, он даже не знал способа, как среди тысяч домов и еще большего количества лачуг найти ту, в которой хотел остановиться Курант. Может быть, он уже в городе? К тому же что он потеряет, если воспользуется помощью Алкистана? Да и монеты выданы ему Квеном не в качестве содержания, а для дела. И торговля и в самом деле шла бойко, уже пришлось впрок закупиться товаром в порту.

— Я заплачу тебе двадцать пять монет, Алкистан, — сказал Эпп. — Но только в том случае, если ты скажешь мне, где собирается остановиться или где уже остановился некий циркач Курант — один или со своими домочадцами.

— Ты говоришь о слепом фехтовальщике? — сузил взгляд Алкистан.

— Да, но меня интересует прежде всего его приемный сын Луккай, — сказал Эпп. — И вот еще что, весь реквизит этот циркач передал в Хурнай на корабле, на котором в Хилане был уважаемый тобой Ашу. Я, конечно, не хочу сказать, что он ждет в Хурнае Куранта или прячет его в крепости, но имей это в виду.

— Я понял, — пробормотал Алкистан и удалился, буркнув через плечо: — Сделаю работу, пришлю сына за деньгами. Жди.

Эпп ждал целый месяц. За этот месяц произошло многое. Торговля шла хорошо и пошла еще лучше, когда в хурнайский замок прибыл иша вместе с изрядной свитой, каждый вельможа из которой в свою очередь имел маленькую или не очень маленькую свиту. Затем по Хурнаю поползли слухи о том, что творилось на Вольных землях, в Хилане, в Зене. Эпп, конечно, понимал, что, доходя до Хурная, всякая весть обрастала подробностями, как киль судна — ракушками, но все говорило о том, что в Текане творится что-то непотребное, одни рассказы о ловчих Пустоты кое-чего стоили. Да и слухи о воинах из клана Смерти тоже ходили. Ясно было только одно: парень, за которого назначили награду в тысячу золотых, все еще не был пойман. Затем произошли еще некоторые события. Однажды Эпп заметил впереди странного человека. Старшина, как обычно, брел по ярмарочной площади, прислушиваясь к разговорам, как вдруг понял, что кто-то впереди него ставит на мостовую Хурная ноги не так, как все. Он словно опирался на ноги, а не выбрасывал их вперед одну за другой, как привычно ходили почти все, кого видел перед собой Эпп. Ясно было: толкни этого человека — и он, скорее всего, не только не упадет, но и предоставит возможность толкнувшему его отскочить, как будто он уперся в скалу. И вместе с тем человек этот не был слишком уж высок. Спина его казалась сутулой, да и волосы взвивались над его затылком светлым пухом. Хотя на поясе у него висел меч, и, значит, он точно не был луззи, несмотря на простецкий жилет, надетый поверх тонкой рубахи, и засаленные порты. В то же время и на арува он не походил тоже. Эпп уже думал обогнать неизвестного да посмотреть на него спереди, как тот остановился, обернулся и предстал перед старшиной во всей красе. Это был старик. У него было смуглое лицо, которое обрамляла седая борода, но глаза, которые смотрели на Эппа из-под кустистых седых бровей, не имели ни штриха старческой паутины. Старик смерил Эппа взглядом с головы до ног, усмехнулся и вновь отправился прогуливаться по торговому ряду, разве только теперь двинулся в обратную сторону.

«Воин из клана Хара», — решил Эпп и подумал, что если и такие охотники слетаются в Хурнай, значит, скоро появится и дичь. Нет, он не рассчитывал быть первым, если птичка вспорхнет перед ним в воздух, но его стрела в тушке должна была оказаться в любом случае.

В конце месяца город притих от испуга. На его улицах впервые, с последней Пагубы так уж точно, появилась ловчая Пустоты. Страшная огромная баба с налитыми кровью глазами, не слезая с огромного коня, пересекла весь город с востока на запад и, судя по слухам, опустилась на ближайшем холме за городом наземь и застыла каменным валуном. Эпп саму бабу не увидел, потому как закупал в порту очередную партию товара, но в проезд неизвестной, на огромной груди которой болтался бронзовый диск смотрителя больше обычного в два раза, поверил безоговорочно.

В том же конце месяца Хаппар, приседая, поднял на себе верзилу Хапа. А Хап взметнул над песком и Эппа, и Хаппара одновременно. В тот день на берегу и появился сын Алкистана. Он был копией отца, хотя вряд ли перешагнул через двенадцать лет. Получив двадцать пять монет, юнец протянул Эппу матерчатую полоску, на которой были выписаны адреса, и на словах сказал:

— Отец просил передать, что Курант или его родные могли бы остановиться где угодно. Хоть на рыбачьей стороне, хоть на рыбачьем острове, тогда их вообще никто не найдет, но, судя по тем известиям, что доходят до нас, Курант и его жена мертвы, Хараса и Неги пропал след, а вот след Луккая вымазан кровью. И не вся кровь из той, что он пролил, выпущена зря. Говорят, что на нем двое воинов из клана Смерти и сам Далугаеш, старшина ловчих.

— Это точно? — расширил глаза Эпп.

— Слухи, — пожал плечами юнец. — Но похоже, что он парень не промах. Только вряд ли он сюда сунется: слишком дорого за него готовы заплатить и слишком много в городе на него охотников. Его теперь спасет только Пагуба. Но здесь два адреса. Есть место на западном холме, там Курант купил три года назад домик в два этажа напротив лавки одежника. Крохотный домик, но настоящий. За домом ухаживает старая бабка, которой платит ростовщик по курантовской закладной, не зная, кому он платит и по чьему поручению. Дом записан на Хараса.

— А второй адрес? — вгляделся в каракули Эпп.

— Маяк, — сказал юнец. — Курант поднимался на портовый маяк. Как-то сумел открыть замок и полез на самую верхотуру. Что он там забыл, неизвестно, на маяке он был вместе с дочерью — с Негой, но сам-то он ведь слеп. Так что в Хурнае он заходил только в два здания — в дом на западном холме и на маяк. Мы проверили все писцовые книги, обошли все дома в городе, знаем имена всех хозяев, Куранта среди них нет. Но я уже говорил, что в лачугах рыбаков можно спрятаться кому угодно. Это все.

— Хорошо, — кивнул Курант.

— И вот еще… — Юнец помялся, но добавил: — Отец сказал, что тысяча золотых монет — это хорошие деньги, он собирается на охоту.

— Удачи ему, — усмехнулся Эпп.

В тот же день старшина разыскал на пристани портового служку, стребовал с него ключи от маяка и подошел к высокой, сложенной из диабаза башне. Дверь ее была открыта. Эпп на всякий случай вытащил из-за пояса нож и осторожно пошел наверх. Наверху стоял седобородый старик. Он посмотрел на старшину, усмехнулся и сказал:

— Красиво здесь. Если бы я увидел море с такой высоты, а потом ослеп, я бы убил себя. Курант же поднимался сюда уже слепым.

— Курант уже мертв, — заметил Эпп, убирая нож. — Он и его жена.

— Я знаю, — кивнул старик и добавил: — Вроде бы мертва и его дочь, Нега, но ее трупа никто не видел. Но двое воинов из клана Смерти тоже мертвы. И один из ловчих Пустоты мертв. И старшина ловчих, Далугаеш, пожалуй, тоже мертв. Ушей-то он своих лишился точно. Кстати, и ловчий Ганк тоже мертв. — Старик тихо, с хрипотцой рассмеялся. — Похоже, что из тех, кто убивал мать Кира Харти, с ушами остался один воевода Квен? И еще много, очень много человек погибло. И еще больше погибнет.

— Зачем ты мне это говоришь, старик? — спросил Эпп.

— Меня зовут Заманкур, — сказал тот. — Что-то мне подсказывает, что этого парня не только кто-то ведет, но он и сам молодец. Я, конечно, не думаю, что он выживет. Если бежит толпа охотников, она хоть и неспособна подстрелить дичь, но затопчет ее точно. Но я думаю, что моя жизнь подходит к концу. Это было бы славно — сразиться перед смертью с Киром Харти.

— Но ведь ты не это хотел сказать мне, Заманкур? — прищурился Эпп.

— Не это, — кивнул старик. — Мелит прибыл в Хурнай. Завтра в доме Куранта на западном холме он поселит Хараса и девчонку, дочь кузнеца, Лалу. Ашу знает об этом, Алкистан тоже предупрежден. Не трогай их. Это ловушка для Кира Харти.