Глава 18
КЛЕТКА

— Ты хочешь только отомстить?

Хапа у стен Хилана пахла тиной и отхожим местом, но Лук и Харк, на груди у которых висели купленные за немалые деньги ярлыки рыбаков, рыбачили именно здесь. Стражники, которые ходили по стенам, на третий день их рыбалки и в самом деле перестали обращать внимание на прибывших из Намеши молодых рыбаков. И то сказать, своих-то почти не осталось, разбежались после появления этого самого Хозяина леса кто куда, а эти, худые, юные, обгоревшие на солнце, пропахшие тиной и рыбой, исправно стояли с утра на рыбном рынке, продавая мелкого прибрежного сома, а с вечера и до утра бросали снасти в воду. Удили на приманку, прибрежный сом не идет в сети, зато каков он был поджаренный на углях! И чем мутнее и грязнее вода, тем он вкуснее и тем его больше.

— Почему ты спрашиваешь? — снял очередную рыбину с бечевы Лук.

— Да так, — поежился Харк, улыбка на лице которого стала появляться все реже и реже. — Такое вокруг творится. Да еще и девка эта…

Да, лицо Лука который день было темнее цвета мокрого хиланского известняка. Каждое утро из городских ворот стражники выкатывали на телеге стальную клетку. Лук знал такие клетки. Обычно, когда храмовники дробили на своих помостах очередного несчастного, последующие жертвы обретались тут же. Они сидели в клетках и смотрели на мучения, которые вскоре должны были принять и сами. Многие зрители приходили не для того, чтобы увидеть, как в отбивную превращается живой человек, а для того, чтобы смотреть на тех, кто только ожидает подобной участи. Лук слышал, что зрелище было не из приятных. Кто-то метался по клетке, кто-то пытался перегрызть себе вены, кто-то обделывался при всех, кто-то сходил с ума, а некоторые умирали от страха. Наверное, их участь была самой завидной. Теперь в клетке выкатили приманку.

Харк ходил к помосту, над которым стучали молотки, носил горячих сомов, которых он поджаривал после полудня, иногда задерживаясь до темноты, вернулся бледным как полотно. Точно таким же он был и в первый день, когда разглядел и описал Луку столбы с висящими на них мешками, из которых торчали четыре головы — головы слепца и немолодой красивой женщины спокойные, головы старухи и старика со шрамом поперек лица — искаженные мукой. Соль вспыхивала на их лицах искрами, но трупный запах и раздутые шеи не оставляли сомнений — они мертвы. Тогда лицо Лука не потемнело. Он знал о том, что мог увидеть, и был готов к этому. Знал и о ловчем Пустоты, который сидел несколько дней неподвижно и даже успел покрыться пылью; и опилки, и стружка, гонимые ветром с помоста, липли к его лицу. Не сам ли Лук сказал Харку, что Ваппиджа не чувствует его, но рисковать не стал. Даже мелочь, пустяк могли помешать плану. Знал Лук и о клетке. Но после того как Харк рассказал, что он сумел разглядеть, Лук едва удержался на ногах. То, что увидел Харк, ударило по Луку дважды. Первый раз, когда он понял, что пленница не Нега, а значит, разговоры о том, что побывавший у хиланских ворот Хозяин Дикого леса вез до Хилана двух девок, а довез только одну, — касались именно Неги. Второй, когда Лук узнал, что стало с пленницей. По описанию это была Хасми, к тому же и нога ее оставалась в тугой повязке, но, кроме повязки, на ней не было ничего. Она лежала, кое-как укрывшись половиной старого, дырявого мешка. Все ее тело покрывали кровоподтеки, руки были связаны за спиной, но самым страшным все-таки было не это. Рот ее был зашит суровой ниткой. Зашит через край.

— То, что они делают, — Харк повторил еще раз уже сказанное, — это для тебя. Они рассчитывают поймать Кира Харти и поджарить его на этом помосте. Да, сначала раздробить руки и ноги, а потом поджарить. На медленном огне. Там почти все готово. Дров столько, что можно поджарить всех стражников Хилана. Да еще припасена целая бочка отличного лампового масла на случай дождя.

— Тысяча монет, — напомнил Харку Лук, снимая с бечевы очередного сома.

Харк поежился, солнце уже давно скрылось за городскими стенами, и теперь лодка находилась в тени.

— Тысяча монет, — повторил Лук. — Золотых монет, парень. Ты понимаешь это?

— Ты хочешь меня назначить продавцом? — обиженно надул губы Харк. — Я не торгую людьми. Ты бы лучше боялся вольных. Кто их теперь знает?

Вольных теперь бояться следовало. Но не Луку. Бояться следовало Далугаешу. Выйдя из Намеши на легкой рыбацкой лодке, которая, несмотря на величину, имела неплохой киль и могла нести даже маленький парус, Лук и Харк уже через четыре дня были на стрелке Блестянки и Хапы, успевая по дороге заводить разговоры с редкими рыбаками и узнавая теканские новости. На стрелке Харк остался в лодке, а Лук пошел к недавно разрушенной сторожевой вышке вольных. Несколько мужиков растаскивали обугленные бревна, остальные тесали свежие. Луку не дали отойти от лодки и на десять шагов. Вышли из-за кустов с наложенными на тетивы стрелами.

— Кто такой? — последовал грубый окрик.

— Тот самый, из-за кого тут все и случилось, — ответил Лук.

— Чего же ты хочешь, смельчак? — спросил один из вольных, натягивая тетиву до уха. — Или ты сумасшедший?

— Хочу убить Далугаеша, — ответил Лук. — Убить и отрезать ему уши.

— В таком случае ты не там его ищешь, — пошли к земле луки.

— Если он в Хилане, то я знаю, где его искать, — сказал Лук. — Но один я не справлюсь. Мне нужна помощь.

— Всех вольных не хватит, чтобы осадить город, — скрипнул зубами вольный.

— Осаждать не нужно, — заметил Лук. — Достаточно перебить дозорных. Мне нужно человек пять хороших лучников, которые могут бесшумно ставить ноги и не остановятся, если придется пустить стрелу в человека, не испугаются грязи, крови, может быть, боли.

— И смерти в том числе, — добавил вольный. — Это за тебя сулят тысячу золотых монет?

— За меня, — кивнул Лук.

— Тебе повезло, — стиснул зубы вольный. — Появись ты тут не так давно, много нашлось бы охотников заработать. Но за этот месяц оказалось, что голова самого Далугаеша стоит много дороже тысячи золотых. Когда тебе будет нужна помощь?

— В течение недели, — ответил Лук. — Я все разузнаю и в первую же удачную ночь выйду на рыбалку с фонарем.

— Хорошо. — Вольный вовсе опустил лук. — Но с одним условием. Далугаеша ты отдашь нам. Живым. Уши можешь оставить себе.

Как раз сегодня ночь должна была оказаться темной. Облака шли сплошной пеленой, накрывали Хилан мокрым и тяжелым ковром. Судя по всему, должен был пойти дождь. Фонарь помаргивал на носу лодки.

— А если они не придут? — спросил Харк.

— Тогда я пойду один, — пожал плечами Лук.

— Один? — с сомнением вздохнул Харк и нащупал ногой спрятанный среди снастей меч воина клана Смерти. — Я, конечно, понимаю, что от меня толку мало, но…

— Тебе нечего бояться и не нужно суетиться, — прошептал Лук. — Будешь ждать нас у стены. Теперь мои планы поменялись. Пару дней назад я был готов убить Далугаеша, а потом добраться и до воеводы, но теперь и за Далугаешем иду только затем, чтобы охотники помогли мне. Надо спасать Хасми. Однажды она спасла меня.

— Эх, — вздохнул Харк. — Если там хоть что-то осталось от Хасми. Ты уверен, что у тебя получится?

Он чуть заметно мотнул подбородком в сторону стены. Там, среди позеленевших от воды и времени блоков, на уровне воды на фоне черноты арки днем поблескивала толстыми, толщиной в руку, прутьями решетка. Замок, который был размером с голову Лука, висел под самым сводом. Весной вода поднималась почти до него. Сейчас опустилась на четыре локтя вниз, но решетка по-прежнему оставалась основанием в воде.

— Должно получиться, — кивнул Лук. — Каждую весну замок проверяют и заново заливают маслом. Я его, как говорил, уже открывал. Дорогу знаю. Мне уже приходилось входить в город этим путем. К тому же я немного вижу в темноте.

— Осталось только научиться дышать в духоте, — поморщился Харк. — Подумать только, весь город гадит в этот тоннель.

— Не весь, — не согласился Лук. — Только дворцы и богатые дома. Но мы туда и не пролезем, там отверстия узковаты. Нам нужны ливневые стоки, а они выходят на главные улицы и площади.

— И ты думаешь, что тебя там не ждут? — вздохнул Харк.

— Ждут, — усмехнулся Лук. — Ты же сам слышал, о чем говорят ловчие, которые приходят полакомиться копчеными сомами. Днем Далугаеш спит, а ночами не отходит от клетки. А клетка стоит возле Храма Пустоты. А я там бывал. Только ждут они меня одного.

— Вот и пойдешь один, — зло плюнул в воду Харк.

— Тихо, рыбу спугнешь, — заметил Лук и поднял голову к небу, которое темнело с каждой минутой. — Лучше скажи, крепкое вино, чистый нож, мех чистой воды, чистые тряпки, снадобья, одежду для Хасми приготовил?

— Да, — зашуршал корзиной Харк. — А ты? Все-таки решил заняться и воеводой?

— Подождет воевода, — проговорил Лук. — И загадывать не буду ничего. Если что, знаешь, что делать. Поможешь девчонке, спускаешься по реке к Зене и идешь с нею по тому адресу, что я сказал. Ждешь меня там неделю. Если не приду, считай, что все. Дальше уж будешь смотреть сам. Захочешь — останешься жить в том доме, не захочешь… Только будь осторожен, помнишь ведь Намешу? Но об этом доме знала только Нега…

— Думаешь, что предал тебя брат? — спросил Харк.

— Не думаю, — ответил Лук. — Но если и предал, я ему не судья. Ты видел девчонку в клетке? Предай она меня тысячу раз, не осудил бы ее ни разу.

С каждой минутой все тонуло в кромешной мгле, теперь уже Харк, если бы не фонарь, с трудом мог разглядеть Лука, сидевшего в четырех локтях от него.

— Ты все-таки пойдешь на площадь? Для этого взял огниво? А если он тебя почувствует? Это все равно что лезть в будку к свирепому сторожевому псу!

— Но ты же сам сказал, что стражи там нет? — усмехнулся Лук. — А почуять он меня не должен. Впрочем, дай сначала сделать одно дело, а там посмотрим. Готовься. Вольные близко.

Внезапно пошел мелкий дождь. Теперь уже стражники не смогли бы не только увидеть, но и услышать злоумышленников. Харк натянул на голову капюшон и принялся пялиться в темноту, но разглядел вольных, только когда они уже были на расстоянии двух локтей. Темнота вдруг сгустилась, и у борта намешской лодки появилась узкая длинная ладья.

— Смотри-ка, ждешь, — раздался удивленный шепот вольного. — Задувай фонарь, парень. Правда, у меня не одна ладья, а две. Зато те самые — узкие, с мелкой осадкой. Лучников вместе со мной пятнадцать. Все-таки пять — маловато для такого большого города и такого длинного старшины ловчих. Только какие луки в такую погоду? Да и темно…

— Тетиву цеплять будем под крышей, — ответил Лук. — В городе горят фонари. Остальное скажу на месте. Теперь тихо за мной.

Лук и в самом деле бывал в Хилане, правда, тогда им с Харасом пришлось подниматься по стене, благо охрана была не так напряжена, как в нынешние времена, но и путь через ливневые стоки отрабатывался. Выходили они как раз через них. Тогда Лук еще не понимал, что видит в темноте. Думал, что маячивший перед ним серым силуэтом Харас, который не решался зажечь факел, просто так размахивает перед собой руками, пока тот не обернулся и не предупредил, что над головой висит ступень лестницы. «Вижу», — тогда буркнул ему Лук, на что Харас обозлился: «Что ты можешь видеть? Пощупай, сосунок. Руками ощупай, а то лоб рассадишь».

Сосунок… Кто же рассказал убийце об укрытии в Намеше? И что стало с Лалой? Да что Лала… Как же так, Нега…

Пальцы нащупали замок. Так и есть, он был скользким от масла. Лук сунул руку в поясную сумку, вытащил хитрый ключ, вставил его в отверстие. Сколько часов пришлось провести, изучая эти самые замки. Конечно, купить их не удавалось, но можно было украсть. Порой Луку казалось, что Курант слышит их изнутри. Брал в руки и словно всматривался в них пустыми глазницами, а потом вставлял иногда обычный кованый гвоздь и открывал. Тому самому и Лука учил, а вот у Хараса дело с замками не пошло, зато силен он был неимоверно, а ведь не скажешь внешне. Да, плечи широки, а так-то кости одни, да и мышцы словно веревки. Стальные веревки.

Ключ повернулся, Лук углубил его на палец, еще повернул на половину оборота, потом подал на себя, сдвинул в сторону и повернул еще раз. Тяжелый замок чуть не упал ему на ногу.

— В воду его, — прошептал Харк.

— Нет, — ответил Лук. — Пусть лучше висит этот замок, чем появится новый. Будь здесь. Возьми чуть правее и жди меня. Да смочи тряпку чистой водой, да к лицу прижми, а то задохнешься.

Вонь была нестерпимой, но сейчас Лук об этом не думал. Он вообще постарался не думать ни о чем, просто представлял в голове затверженный некогда план подземных стоков Хилана. Конечно, и дворцы Хилана, и Храм Пустоты, и основные площади — все находилось с этой стороны города, но проплутать с четверть лиги по стокам все равно придется. И он, кажется, помнил все повороты. Главное, чтобы клетка была в том месте, о котором говорили плотники, у Храма Пустоты.

Лук спрыгнул с лодки и, как и ожидал, оказался по колено в воде. Впрочем, судя по вязкости, под ногами была не только вода. Что ж, надо будет омыть ноги чуть дальше, а то всякий догадается, как смельчаки попали в город. Хорошо, что дождь. Поток начинал прибывать на глазах.

«На глазах», — невесело сложил губы в улыбку Лук, вспомнив, что стоит в кромешной темноте. «На глазах», — повторил про себя и тут же задрожал, вспомнив Куранта.

— Эй? — раздался сзади шепот вольного, и обернутый мешковиной нос ладьи зашуршал о стенку тоннеля. — Сюда, что ли? Чем тут воняет?

— Догадайся, — ответил Лук. — Надо проплыть на лодках вперед в тоннель примерно сотню шагов. Потом пойдем ногами. Но тихо и не зажигая огня. Ливневые стоки на улицах и площадях зарешечены, факелы будут видны.

— Тогда веди, парень, — отозвался вольный. — Но быстрей. Эта вонь разит точнее, чем стрелы.

Их и в самом деле было пятнадцать. Пятнадцать быстрых, бесшумных теней. Через сто шагов лодки были вытащены на сухой парапет, а там и кромешная темнота сменилась просто темнотой. Тоннель проходил под улицей, на ней горели масляные фонари. Света они давали немного, кому другому показалось бы, что и вовсе не давали, но привыкшие к темноте глаза вольных начали выхватывать силуэты друг друга, и это их явно приободрило. Заскрипели натягиваемые луки, чуть слышно зафыркала тетива. Не так, как она фыркает после выстрела.

— Все друг друга видят? — спросил Лук вольного, который отказался называть имя и которого Лук окрестил про себя «Первый».

— Веди, парень, мы за тобой, — отозвался тот. — А то, я вижу, ходы начинают ветвиться?

К площади Храма Пустоты вел левый тоннель. Это Лук помнил точно. Курант всегда боялся, что кого-то из его детей схватят храмовники. Готовился их освобождать. Все предусматривал. А вот собственную смерть предусмотреть не смог. Он же не знал, что его младший приемыш склонен к шалостям?

Впереди оказалась еще одна решетка. Раньше ее не было. Лук провел пальцами по ковке. Ржавчина ее еще не коснулась. Ткнул ладонью в стену, кладка тоже была свежей. Значит, готовились. Ждут. Или наоборот, если поставили решетку, не ждут. Но на серьезный замок поскупились. Или…

Лук посмотрел вверх. Решетка над головой тоже была закрыта на замок. Это уже было интереснее. Хотя здесь-то, у казармы ловчих, Лук стал бы вылезать в последнюю очередь.

Он нащупал замок на решетке, полез в поясную сумку за самодельным ключом. Положил на замок ладонь, закрыл глаза. Попытался на мгновение почувствовать себя слепцом. Умным слепцом. Слепцом, который открыл множество замков. Вставил в замок отмычку, осторожно подрагивая замком, начал ее медленно поворачивать.

«Крак», — ответил замок.

— Парень, — наклонился над его плечом Первый, — у тебя отлично получается. Ты никогда раньше не занимался открыванием чужих дверей и сундуков? В некоторых из них хранятся и больше тысячи золотых монет.

— Я подумаю над твоим предложением, — ответил Лук.

До площади у Храма Пустоты Луку пришлось открыть еще две двери. На каждую последующую времени уходило меньше. Под площадью пришлось открывать верхнюю решетку. Лук выбрал ту, что располагалась в тени здания хиланского суда, хотя теперь тень была везде. Он снял замок, поднялся по лестнице, медленно приподнял тяжелую решетку головой. Клетки на площади не было.

— Ну, — прошипел снизу Первый.

Лук отмахнулся. Надо было думать. Что изменилось с тех пор, как появилась клетка? Понятно, что она вывозится из ворот не так давно. Но вчера ночью она стояла у Храма Пустоты точно. Где она теперь?

Лук скользнул взглядом с тусклого фонаря, что горел посреди площади, на Храм. Он напоминал оплот, разве только был повыше на человеческий рост да имел плоскую крышу с двенадцатью зубцами. «Двенадцать кругов, — вспомнил Лук. — Двенадцать зубцов на знаках смотрителей. И на знаке этого Ваппиджи, как сказал Харк, тоже двенадцать зубцов. Рисунок Хантежиджи на руинах Араи. Двенадцать кругов в большом круге. Большой круг — Салпа. Внутри двенадцать кругов. Как сказал Харава, «твоего круга тут нет». Нет, в круге было тринадцать кругов. Тринадцатый в центре. Перекрещенный двенадцатью линиями. В центре. Запретная долина. Анда».

— Ну, — не унимался Первый.

Лук закрыл глаза. Нет, теперь он все чаще видел скрытое и с открытыми глазами, но с закрытыми получалось лучше. Пока еще лучше. Так. Храмовая площадь. Телеги с клеткой нет. А что есть? Есть фонарь. Мокрые плиты мостовой. Храм Пустоты. Забытая на время дробилка. Дома арува, повернувшиеся к страшной площади стенами без окон. Улочки, убегающие к главным воротам города, к дворцу иши, к казармам. Тени. Тени, сжавшиеся в ожидании. Ловчие. Сколько их между домами, за витой оградой храмового трактира, в проулках? Десять, нет, пятнадцать, двадцать. Но Далугаеша среди них нет. А где он? Там, где клетка. А где клетка? Не снимают же они с телеги стальную клетку каждый день, не то она стояла бы на прежнем месте, возле дробилки? Смотрительный дом.

Через улочку от пусть и зловещего, но небольшого Храма Пустоты стоял смотрительный дом. Собранные из толстых досок ворота словно подсказывали, что телега с клеткой могла быть только там, во внутреннем дворе. Значит, и Далугаеш там. Он возле клетки. Кто еще, кроме него, в доме? Смотрители? Самая мерзкая порода, какая только может быть. Нет, Далугаеш должен быть там один. Один, чтобы наказать мерзавца, не позволившего ему завладеть мечом.

Лук бесшумно скользнул вниз.

— Ну? — спросил Первый.

— Клетки нет, — ответил Лук. — Примерно два десятка ловчих в засаде на площади, но клетки там нет, значит, и нам там делать нечего.

— А Далугаеш? — стиснул зубы первый.

— Тут рядом, — бросил Лук и повернул в закоулок тоннеля.

В этом его отростке воняло особенно отвратительно. Приходилось даже расставлять ноги, чтобы не ступить в мерзкий ручеек. Да, похоже, что смотрители не стесняли себя в яствах и чревоугодии.

— Скотина так не гадит, — прошипел Первый, зажимая нос. — Скоро там?

— Сейчас.

В конце тоннеля была устроена дверь. Проход заканчивался наклонной дырой, из которой продолжали сочиться фекалии, но рядом имелись ступени, которые вели к маленькой железной двери. За ней никого не было. Лук приник к внутреннему замку. На него потребовалось времени больше, чем обычно. Вдобавок маслом замок не был избалован. Но, будучи жертвами строгих установлений Храма Пустоты, замочных дел мастера были столь же ограничены в фантазии, как и оружейники. Лук в этом убедился. Все, на что хватило фантазии неизвестного умельца, так это поместить замок внутри двери да собрать его из двух механизмов, расположив их зеркально друг к другу и соединив общим валом-цилиндром.

— Ты и в самом деле мог бы неплохо зарабатывать, — заметил Первый, когда Лук медленно потянул дверь на себя.

— Да, — кивнул Лук. — Несколько лет назад второй моей мечтой было стать оружейником, или замочником, ну или часовщиком.

— А первой? — не понял вольный.

— Надеюсь, что первая сейчас исполнится.

Они оказались в коридоре. Лук знал такие дома. Лестница вела наверх, где находились жилые помещения. Все комнаты выходили на галерею, которая вторым ярусом опоясывала внутренний двор. Во дворе обычно готовили, хранили уголь для топки печей, держали лошадей, стирали белье. Сейчас там находились четверо. Один из них был едва жив. Все прочие располагались наверху. Значит, против него трое. Должен ли он бояться стрелы или брошенного ножа? Вряд ли: Далугаеш захочет его убить сам.

— Вы все наверх, — махнул рукой Лук. — Там живут смотрители. В том числе и главный смотритель Текана. Больших мерзавцев сложно себе представить. Они ваши. Но нужно, чтобы никто из них не пикнул. За воротами ловчие. Я во двор.

— Смотри, — покачал головой Первый. — Если что, поможем стрелками.

— Буду благодарен, — кивнул Лук. — Но Далугаеша и девку — не трогать!

— Помни, — толкнул Лука в плечо Первый. — Он нужен нам живым!

Темные фигуры бесшумно скользнули вверх. Лук толкнул дверь.

Бодрствующих было двое. Третьим был слуга или пригретый бродяга, который лежал на гнилом тряпье в углу двора. Четвертой — Хасми, которая безвольной тенью слилась с дном клетки, что была задвинута вместе с телегой под галерею. А в центре двора под натянутым на резных колоннах тентом за столом сидели двое — Далугаеш и черноволосая стройная девка. Лук даже вздрогнул — так она была похожа на Негу, но стоило ей обернуться, как наваждение пропало: лицо у этой было круглей, глаза больше, нос, губы, подбородок — жестче.

— Что, Хурта? — рассмеялся Далугаеш. — Я же говорил! Смотри, у него в руке мой меч!

— Ты говорил, что он белый, — задумалась Хурта. — А он черный. Где его шрам? Я не вижу шрама на его лбу. И глаза у него черные, что странно. Зелеными должны быть глаза.

— Я отдам тебе его голову, — поднялся Далугаеш. — Возьмешь золы, потрешь его глазки. Наверное, они просто закоптились. Но голову получишь без ушей.

— Хорошо, — холодно заметила Хурта, положила перед собой меч, обернулась на галерею и скривила губы в понимающей усмешке. — Постарайся продержаться подольше, Далугаеш, я хочу посмотреть, что он может.

— Я постараюсь, — оскалил зубы Далугаеш, вытянул из кармана бронзовые часы Куранта, щелкнул крышкой, покачал их на цепочке перед окаменевшим противником, бросил на камень и раздавил каблуком. И только после этого шагнул вперед.

Сколько раз Лук мечтал об этой схватке? Сколько раз он домогался до Куранта, чтобы тот рассказал ему, как сражаются ловчие, как сражаются Сакува, как сражаются Хара, чем одни отличаются от других. Сколько часов, дней, месяцев, лет провел он, не выпуская из рук меча, хотя занимался и акробатикой, и жонглированием, и еще, и еще, и еще чем-то. Но ждал этого дня.

Далугаеш все-таки был очень быстр, и поразить Лука он хотел напором и мощью. И ему это удалось. Почти удалось. Лук понял с первого шага долговязого, что фехтования не получится, поэтому, когда меч старшины ловчих блеснул отраженным светом, он шагнул в сторону и повторил то же самое, что сделал с ударом кессарца Ашу на ярмарке, — крутанул кистью, гася удар Далугаеша, и, после того как тот радостно последовал школярскому приему, надеясь уничтожить наглеца, вывернулся еще раз. Вот только меч долговязого ловить не стал, кое-что было и поважнее.

Меч старшины ловчих зазвенел о камни двора. Хурта расхохоталась. Далугаеш с рычанием бросился за мечом, схватил его, но уже не бросился на Лука напропалую. Пошел поперек двора крадучись и шел так, пока не увидел что-то, лежащее под ногами.

— Не наступи, Далугаеш, — выпрямилась, утирая слезы, Хурта. — А то уже не пришьешь. Ладно. Если убьешь мальчишку, я сама тебе пришью его на место и никому ничего не расскажу.

Старшина ловчих замер, нагнулся, пригляделся к находке, схватился за то место, где еще недавно под длинными волосами находилось его левое ухо, взревел и вновь бросился на оскорбившего его мальчишку.

Второе ухо срезать оказалось еще проще. Лук развернулся вокруг себя, точно так же, как он это сделал у подножия матери деревьев, и не только превратил голову бесноватого старшины в шар, но и приложил его рукоятью меча по затылку. Далугаеш рухнул на камень.

— Мы заберем его, — послышался за спиной Лука голос Первого. — Заканчивай тут, мы подождем. Сражаешься ты еще лучше, чем открываешь замки.

— Уши пусть лежат, — не оборачиваясь, бросил Лук.

Далугаеша уволокли. Хурта поднялась со скамьи, обратила лицо в ледяную маску.

— Я так понимаю, что Игай мертв? — спросила она.

— Мертвее не бывает, — ответил Лук.

Он смотрел на ее ноги. Она ставила их так, как учил их ставить Курант.

— Он успел сломать меч? — Она наклонила голову.

— Нет, — покачал головой Лук. — Меч у меня.

— Жаль. — Гримаса исказила ее лицо. — Он был очень способным, но слишком горячим. Вот результат: даже чести не удостоился после смерти. Почти как твой приемный отец.

— Уверен, что Курант успел сломать меч, — отрезал Лук.

— Гордись им, — сказала Хурта и подняла меч над головой, направив острие Луку в грудь. — Что скажешь, Кир Харти? Убить или выяснить?

Курант рассказывал об этой фразе. Обычно воин клана Хара не сражается с жертвой, он ее убивает. Как угодно — ножом, ядом, копьем, стрелой, мечом, в спину, спящего, пьяного… Главное — убить. Конечно, если жертва не окажется слишком сильна или слишком осторожна, тогда порой воину клана Смерти приходится показывать, на что он способен. Но между своими — произносится та самая фраза. И если звучит — «выяснить», то бой идет только на мечах. «Но, — всегда повторял Курант, — когда смерть заглядывает в лицо воину клана Смерти, он уже присягает ей, а не собственной чести. Помни об этом, парень».

— Помню, — прошептал Луки громко сказал: — Выяснить.

Она обрушилась на него, словно стальной вихрь. Сначала проверила на нем первый танец, затем второй, затем третий. Это напоминало проверку Куранта, разве только Курант все делал медленно, останавливался, объяснял каноны клана Хара, показывал, где можно уйти на следующий танец, не заканчивая текущий, но те же самые танцы в исполнении Хурты не были текущими. Они напоминали разряды молнии, и каждый ее жест, оставаясь ритуальным, имел одну цель — убить. Не покрасоваться, а убить.

Лук выдержал. Даже где-то вдалеке, на краю мельтешения клинков, мелькнула мысль, что прав был Курант, когда останавливал, осекал мальчишку, говорил, что все нужно делать медленно, плавно, так, словно размешиваешь горячую мастику для починки крыши. Только делая все медленно, ты поймешь ошибки и огрехи, потому что там, где в быстроте и сумятице ошибка едва различима, в медленном движении она обернется падением или пропущенным выпадом. Лук выдержал, а в середине третьего танца перескочил на десятый, на последний, поймал Хурту дважды на противоходе, заставил закрыться, отскочить, замереть. Она едва не упала. Оправилась, провела пальцами по клинку. Лезвие ее меча было испещрено зарубками.

— Если бы ты был воином клана Смерти, — она почти смеялась, хотя на ее лице осталось только два цвета — белый и черный, — тогда по зову Данкуя урай отправил бы в Хилан не меня, Заманкура и Игая, а меня, Заманкура и тебя. Прошу тебя, Кир, когда будешь умирать, не ломай свой меч, уж больно он хорош.

И она бросилась на Лука снова. Теперь это был свободный танец. Созданный ею для себя самой. Танец, который не знал никто, кроме нее самой. Танец, который всякий воин исполняет хотя бы раз в день. Исполняет там, где его никто не видит. Танец, который можно разделить на части, на связки, на мгновения и соединить так, как тебе хочется. Танец, подобный набору значков, которыми музыканты вычерчивают музыку на восковых дощечках, но которые могут слагаться в любые мелодии. И Лук начал отступать. Зазубренный меч Хурты начал сверкать слишком близко от его тела, вот уже послышался треск ткани, вот засаднила щека, запястье, бедро. У него не было своего танца, и он не успел понять слова Куранта, когда тот говорил, что он должен растворить свою суть в пустоте, которая пронизывает все.

— В Пустоте? — с ужасом спрашивал Лук, поднимая взгляд к красному небу.

— Нет, — усмехался Курант, который по слуху определял каждый жест ученика. — В пустоте, которая вокруг тебя. Она заполнена ветром, землей, деревьями, твоим противником, тобой, но она есть. И ты должен стать ее частью. Только тогда ты будешь чувствовать все, и время для тебя остановится. А как иначе все успеть?

И Лук закрыл глаза. Отбил несколько ударов, а потом перестал сражаться с Хуртой так, как сражается воин клана Смерти. Он стал Сакува. Он вспомнил, что он Сакува. Вспомнил, что говорил Курант о том, что Сакува не искали простоты клана Хара, а искали красоты. Красоты движения, красоты удара, красоты блеска клинка, и именно красота позволяла им быть лучшими воинами иши. Да, она не спасла от удара в спину полсотни гвардейцев, но она всегда делала Сакува лучшими.

Он припал на левую ногу, вытянулся вперед, как лук, на котором лопнула тетива, и, пропуская над головой взмах Хурты, обратным движением которого должен был быть убит, полоснул ее по бедру. Рассек его до кости. И она метнула нож.

Лук почувствовал удар в грудь и, падая, вспорол ей живот.

— Прости. — Она упала на камень, зажимая руками расползающуюся плоть, поползла к мечу. — Прости.

— Ничего. — Лук потрогал грудь. Нож отскочил от нее, словно она была высечена из камня. Так и есть. Попал в глинку. Попал и не разбил ее!

— Ничего, — повторил Лук. — Я знаю о том, что присяга Смерти важнее чести.

— Не совсем, — захрипела Хурта, ухватила меч и переломила его.

Он бросился к клетке. Дрожащими руками открыл замок, подхватил безвольное тело, вытащил нож, рассек опутавшую распухшую плоть нитку, ремни, стягивающие посиневшие запястья, и прошипел Первому, окаменевшему впереди таких же окаменевших вольных воинов:

— Воды.

И только после этого услышал едва различимый шепот Хасми:

— Пить.

— Почему не подстрелили ее? — спросил Лук. Только теперь он понял, что его одежда порублена и кровь сочится из мелких, но многочисленных ран. Он был на волоске от смерти.

— Ты же сам сказал, что Далугаеша и девку не трогать? Откуда же нам было знать, о какой девке ты говорил? Хотя все равно не хотелось портить такой бой. Думаю, что подобного я больше не увижу никогда, — признался Первый.

Хасми, закутанную в одеяло, несли двое воинов, не отходя от Лука, который закрывал замки на всех ранее пройденных дверях. Она так просила. Далугаеша, опутанного по рукам и ногам, с завязанным ртом, волокли по грязному ручью. Хотя Первый начал шипеть и ругаться уже через полсотни шагов.

— Он же вонять в лодке будет, глупцы!

— От меня тоже воняет, — прошептала Хасми.

— Это не от тебя, — не согласился Лук. — Это от Хилана. Его запах. Что с Негой?

— Она прыгнула в воду. — Говорить Хасми было трудно. — В устье Натты. Вряд ли выплыла. Мало того что там полно всякой мерзости, там было и далеко до островов. Хозяин леса тут же встал на ноги, смотрел, где вынырнет. Не вынырнула. Или запуталась в речной траве, там много было травы, или просто утонула.

— Зачем она это сделала? — спросил Лук.

— Такш перевел слова Хозяина леса. Он сказал, что одну девку обязательно надо привезти в Хилан. Девка нужна. Для приманки девка нужна. Но девок две. Одну можно съесть. А у меня нога. Нега знала, что я не смогу плыть. Впрочем, она и не спрашивала. Ушла в воду, как рыба, которая сорвалась с крючка…

И уже добавила у выхода из тоннеля:

— Нас бы не поймали, если бы не Хозяин леса. Его слушают даже деревья. Он еще придет за тобой, Лук. Ему нужен тот нож. Когда ты отжег ногу тому некуманза, нож дал знать о себе. Он остался от прошлых богов. Помнишь мать деревьев? Прошлых богов давно нет, на их месте давно Пустота и слуги Пустоты, вроде того же Хозяина леса, но от богов что-то осталось, хотя бы этот нож. И Хозяин не успокоится, пока не вернет его.

— Я понял, — прошептал Лук и положил Хасми в лодку.

Харка уже трясло мелкой дрожью.

— Я уж думал, не дождусь, — признался он.

— Займись Хасми, — приказал Лук. — Сделай все, что ты должен сделать. Но сейчас правь к пристани.

— Ты уверен? — вовсе потерял голос Харк.

— Подожди. — Первый остановил ладью у борта лодки. — Послушай меня, парень. Послушай меня. Признаюсь, мысли о тысяче золотых монет не оставляли меня ни на секунду. Но вот теперь я скажу тебе кое-что. Но не потому, что завтра у нас будет праздник, не потому, что единственный раз мы построим дробилку для одного негодяя, а просто так. Ты, парень, стоишь дороже тысячи золотых монет. Много дороже. Прощай.

Ладьи вольных исчезли во мраке. Хасми легла на приготовленное ложе, затихла и даже задышала, как дышит спящий. Харк опустил весла в воду, медленно, тихо подал лодку к пристани.

— Огниво не забыл? — спросил он, когда Лук вылез на доски мостков.

— Нет, — кивнул Лук и исчез во мраке.

На ярмарочной площади стояла такая же непроглядная тьма. Огни горели только на гребне стены. С тех пор как у столбов появился ловчий Пустоты, на ночь стали закрывать ворота. Да не просто опускать решетку, как делали всегда, а сводить вместе створки и запирать так, словно город находился в осаде. Чувствовал ли Лук страх? Наверное, но он и не думал отыскивать его в себе. Слишком больших усилий требовало унять ту дрожь, которая началась после боя с Хуртой и все еще владела его телом. И все-таки до помоста Лук добрался бесшумно. А потом, не останавливаясь, беспрерывно выговаривая одними губами: «Простите меня, простите меня, простите меня», поочередно вскарабкался на четыре столба и снял с них трупы. Когда он уложил их на помост, его руки дрожали. Не от усталости. Слишком сильно он досадовал на самого себя. Но слез не было.

Затем Лук снял с бочки с маслом крышку, поймал плавающий на ее поверхности ковш и облил маслом дрова. Выдернул пробку и дал остальному маслу вытечь на площадную пыль, впитаться в землю, уйти и под дрова, что были припасены рядом. После этого Лук сунул руку за пазуху, нащупал глинку, еще раз с удивлением убедился, что она цела, выудил огниво и пук сухой щепы и завивающихся кольцами тонких стружек. Ими Харк растапливал угли для копчения сомиков. Огниво било хорошо, искры высекало снопом, не подводило никогда. Но в этот раз рука Лука дрогнула.

Искра оказалась слабой, щелчок, кажется, разнесся по площади от стены до слободки, и Ваппиджа проснулся. Он не издал ни звука, но видимый только Луку силуэт оцепеневшего чудовища вдруг стал силуэтом чудовища замершего. И едва дрогнул лежавший рядом с ним зверь.

«А что, — вдруг подумал Лук. — Ведь Харава ясно дал понять, что с этим ловчим справиться можно. Еще бы только знать как». И он щелкнул огнивом второй раз.

Языки пламени побежали по щепкам, по маслу, по дровам, и в тот же миг над головой Лука выросла тень. Ваппиджа прыгнул. Он прыгнул не вставая, прыгнул в сторону маленького наглеца и должен был либо раздавить его, либо прихлопнуть ударом огромных рук через долю секунды, потому что бежать было некуда. Но Лук сделал то единственное, что спасло его от участи быть раздавленным в лепешку. Он подался вперед, под летящую тень, в огонь, и оказался за спиной чудовища, которое на мгновение потеряло его из вида. После схватки у матери деревьев Лук уже знал, что может его меч, и рубанул по короткому загривку, который толщиной мог бы сравниться с его туловищем, не мешкая.

Ваппиджа взревел, пошатнулся, схватил себя за голову, пытаясь удержать ее на плечах, но тут же захлебнулся, осип и повалился на спину в пламя. Лук успел шагнуть в сторону, сбрасывая с себя занимающуюся пламенем куртку. И тут рядом с ним с остервенелым шипением на бок упал зверь Ваппиджи. Он все еще оставался лошадью, хотя его пасть уже наполнилась острыми зубами и грива начала обращаться в лохмотья пепельной кожи, но копыта все еще оставались копытами, и именно они скользнули по разлитому на земле и не успевшему заняться пламенем маслу и опрокинули зверя под ноги Луку.

Он воткнул меч в бок зверю мгновенно, но выдернуть не успел. Зверь взвыл точно так же, как выл секунду назад его хозяин, вскочил на ноги, и Луку не осталось ничего другого, как ухватиться за остатки его гривы и за огромное седло.

Зверь скакал несколько часов. Рукоять меча торчала у него в боку, но дотянуться до нее Лук не мог. Он стискивал слабеющими ногами мерзкую плоть твари из Пустоты, держался за луку седла и чувствовал, что стремительная гонка постепенно превращает его внутренности в кашу, а кости в пыль. Когда небо на востоке начало алеть, Лук понял, что обезумевший зверь, который уже отталкивался от земли не копытами, а лапами, рано или поздно принесет его к приятелям Ваппиджи. Он мог бы спрыгнуть с него, рискуя свернуть шею, но все еще помнил о мече, да и не знал, что будет делать, если зверь развернется и нападет на спешившегося седока, и, когда под лапами бывшего коня захлюпало болото, дотянулся до сапога и вытащил каменный нож.

От удара голова зверя раскололась как орех, наполненный пламенем, и, уже летя кубарем в тину и грязь, Лук все еще пытался отсчитывать шаги, чтобы наверняка найти и меч, и нож.

— Значит, здесь все и случилось? — мертвенным голосом произнес Квен.

— Точно так, — закашлялся старшина проездной башни, который, как и все стражники, стоявшие в дозоре у северной стены, не должен был забыть происшедшего до конца своих дней. Но сейчас Квена интересовали не подробности ночной схватки, которую из-за вспыхнувшего пламени в подробностях разглядели многие стражники, а то, что случилось в смотрительном доме. Согласно докладу одного из ловчих Далугаеш ушел вместе с бабой из клана Смерти в него и исчез там. Квен послал туда старшину проездной башни, а когда тот вернулся с выпученными глазами, пошел внутрь сам. Ловчие, которые провели всю ночь в засаде на храмовой площади, бродили по дому с обескураженными и испуганными лицами. Во дворе дома стояла пустая клетка и лежала с обломками меча в руках мертвая Хурта.

— Что там? — спросил Квен, посмотрев на галерею двора.

— Все мертвы, — пролепетал старшина. — Более двадцати человек. Убиты почти все смотрители Хилана.

— И Тепу? — нахмурился Квен.

— И он, — поморщился старшина, словно главный смотритель Хилана был застигнут им не только в мертвом, но и постыдном состоянии.

— И ни звука? — спросил Квен.

— Ни звука, — вздохнул старшина и посмотрел на одного из ловчих, который развел руками. — Нет, мечи звенели, но ловчие подумали, что Далугаеш решил проучить эту бабу.

— Вижу, проучил. — Квен подошел к трупу Хурты. Глаза ее были открыты, обломки зазубренного меча стиснуты в руках.

— Одного Далугаеша нет, — повторил старшина. — Исчез. И девка пропала из клетки. И кто перебил смотрителей, неизвестно. На стенах стража не спала, ворота были закрыты, сейчас обыскиваем дома. Все дома. Стоки уже проверили. Следов нет, все замки на месте. Лучшие замки! Может, у них крылья?

— У кого — у них? — обернулся Квен.

— У тех, кто убил, — прошептал старшина. — А может, это сам Далугаеш и сделал?

— Сам. — Квен остановился, наклонился. На камне лежали два уха. Два уха и пять серебряных монет. — Нет, старшина. Далугаеш этого не делал. Далугаеша больше нет, старшина. И я не надеюсь, что его смерть была или будет легкой. А уж кто это сделал, у меня вопросов нет. Тот же самый, кто убил Ваппиджу. Да-да, тот малыш, который, судя по докладам твоих стражников, снес голову ловчему Пустоты, сжег тела своих родных, а потом сел на зверя Ваппиджи и ускакал куда-то на юг. И уши Далугаешу отрезал он, и Хурту убил он. Дорого я бы отдал, чтобы такой воин сражался на моей стороне. Но этого никогда не будет. А вот то, кто убил смотрителей, мне неинтересно. Мне интересно другое: кто теперь будет смотрителем Хилана?

— Вот он, — раздался из угла двора уже знакомый Квену голос Тамаша.

Воевода замер. На свет шагнул серый от страха Паш.

— Поторопись, воевода, — продолжал говорить невидимый смотритель Пустоты. — Из этого дерьма я сделаю смотрителя сам. А тебе надо искать Кира Харти. Времени мало. Уже середина лета.