Глава 16
НАМЕША

Намеша была городом клана Крыла, клана Паттар. Лук любил Намешу. Город стоял на речке Бешеной, в том самом месте, где та впадала в уже широкую Хапу. Через пять сотен лиг от склонов Южной Челюсти речка явно не заслуживала такого названия, бежала себе между известковых берегов, раскинувшись уже на полсотни шагов, делила город на две части, каждая из которых была обнесена не слишком высокой стеной. Лук даже одно время думал, что клан Крыла так называется только потому, что вот эти две крепости именно два крыла и напоминали.

В Намеше была самая благодарная публика. Не слишком богатая, но радующаяся каждому выступлению. Курант старался попасть в город ближе к осени, в последние дни лета, потому как именно в северной крепости Намеши находились знаменитые палаты школяров, где отпрысков знати со всего Текана обучали истории, риторике, фехтованию, математике и каллиграфии. Выбивали, как говорил Курант, из самодовольных маменькиных сынков дурь и спесь. В конце первого летнего месяца они, разряженные по последней моде, прибывали в Намешу, все лето готовились или, как чаще всего бывало, не слишком готовились к испытаниям, потом проходили или не приходили их и ударялись в загул, который совпадал с осенней намешской ярмаркой и выступлениями циркачей, среди которых труппа Куранта была самой востребованной. Теперь же, когда до осени было еще далеко, отпрыски знати только собирались в городе клана Крыла. Как раз в качестве одного из таких молодых арува и рассчитывал въехать в Намешу Лук.

На рынке у перекрестка близ Араи торговцев было немного. Лук замотал голову платком, оставил в перелеске лошадь, прошелся между рядами и выторговал роскошный туварсинский жилет с золотой вышивкой, туварсинскую же шапку, подобную которым Курант с усмешкой называл горшком с плоским дном, атласные шаровары и прикупил к ним изрядное количество шнуров и лент, из которых еще лет пять назад Нега научила его сплетать праздничные пояса и подвязки. Уже через половину дня из леса на ведущий к Намеше тракт выбрался самодовольный увалень из Туварсы — одежда Лука сияла и переливалась, ножны, рукоять меча и сбруя были перевиты лентами, почерневшие глаза смотрели вокруг с презрением и ленью. Не хватало слуги.

Отыскался он только за два десятка лиг до Намеши. Лук зашел перекусить в придорожный трактир и приметил юркого служку. Получая от хозяина зуботычины и пинки, тот метался по заведению, как залетевшая под крышу птица, и не только успевал обслужить всех гостей, но и не стирал с лица добродушной улыбки.

— Он твой отец? — спросил служку Лук, когда тот принес ему блюдо тушеных овощей.

— Нет, — расплылся в улыбке кучерявый паренек, вряд ли намного старше самого Лука. — Он всего лишь добродушный благодетель, который пригрел постылого дальнего родственника-сироту.

В самом деле, на запястьях у паренька не было рабских меток.

— Ты луззи? — спросил его Лук, когда он притащил блюдо с вареным мясом.

— Когда я смотрю на этот ярлычок, — служка похлопал по рубахе, под которой угадывалась деревянная бирка, — мне кажется, что я обедневший арува. Но в остальное время я вполне себе луззи. А иногда, — парень заговорщицки зашептал, — я чувствую себя постылым рабом! Там, на кухне, заправляет жена хозяина. Она отлично готовит, но во всем остальном… Хозяин рядом с нею просто добряк из добряков!

— Харк! — заорал в остервенении трактирщик. — Ты застрял там или как? Что я говорил, делать все бегом! За что я тебе плачу деньги?

В следующий раз Харк оказался у стола Лука только через десять минут. Он улыбнулся гостю, налил в кубок легкого вина и собрался уже уходить, когда Лук снова спросил его:

— И много тебе платят?

— Сколько бы ни платили, — поклонился гостю Харк. — Матушка, когда была жива, отучила меня жаловаться.

— Вот, — протянул служке серебряный Лук. — Рассчитай меня и возьми себе за хлопоты.

Харк примчался через минуту. Высыпал на стол горсть медяков и тут же подсчитал, сколько Лук должен заплатить и сколько трактир должен ему сдачи. Себе Харк не взял ни гиенской чешуйки.

— Почему? — не понял Лук.

— Возьму много — обижу, — пожал плечами Харк. — Возьму мало — обижу себя.

— Сколько тебе лет? — спросил Лук.

— Восемнадцать, — улыбнулся Харк.

— То есть ты уже сам можешь определять собственную жизнь? — уточнил Лук.

— Могу, — хмыкнул служка. — Уже год как могу. Только нечего мне определять. Дом родителей отошел к хозяину, потому что он вроде бы погасил какие-то их долги. А все прочее мое имущество на мне.

— Харк! — снова заорал хозяин.

— Вот, — положил на стол еще один серебряный Лук. — Это моя благодарность и задаток. Я еду из Туварсы в Намешские палаты и хочу нанять тебя слугой. Буду платить два серебряных в месяц. Если не удержусь в Намеше, то заплачу пять серебряных отступных. На эти деньги можно наняться подмастерьем в любую мастерскую.

— Харк! — еще громче заорал хозяин.

— Если ты хочешь изменить свою жизнь, — Лук встал, — то тебе нужно всего лишь громко при посетителях сказать твоему дяде, который, как я успел заметить в прорехах твоей рубахи, иногда орудует плетью, что ты уходишь от него. После этого он будет тебе уже только дальним родственником. И если он позволит себе лишнее, я бы на твоем месте воспользовался этим и оставил метку на его скуле. Я жду тебя на улице. У тебя есть минут пять.

Харк выскочил из трактира под раздающийся из его окон хохот посетителей, рев хозяина и чей-то визг. Показал разбитые костяшки на обоих кулаках и восторженно выпалил:

— Метка получилась на носу. На двух носах. Хозяйке тоже досталось, еще бы, она выскочила со скалкой. Кстати, отметки на моей спине — ее рук дело.

— Садись, — похлопал по крупу лошадки Лук. — И поспеши, я очень боюсь женщин, тем более со скалками. Звать меня будешь господин Кай.

Уже на окраине Намеши Лук купил Харку две смены белья, простую, но добротную одежду из лучшего конопляного полотна, крепкие сапоги и пояс, к которому был пристегнут кожаный кошель. Харк сиял, как начищенный углем медный чайник. А когда Лук выторговал у корзинщика десятилетнего осла, Харк прослезился. Он зашмыгал носом и воскликнул:

— Десять лет осла — все равно что восемнадцать лет человека. Так что, господин Кай, у тебя в услужении не один слуга, а два, причем они ровесники. Надеюсь, что ты никогда не подумаешь, что они оба ослы.

На входе в северный город никаких неприятностей не произошло, если не считать дружного хохота стражи по поводу яркости одежды будущего школяра. Старшина стражи, правда, не удовлетворился парой медяков и грозно сдвинул брови, увидев на поясе у «господина Кая» меч, но, разглядев ярлык иши, тут же с почтением улыбнулся. Еще бы, обычно арува довольствовались ярлыками ураев, ярлык иши говорил о знатности и важности семейства.

Лук, старательно изображая туварсинский выговор, расспросил, как проехать к Намешским палатам, хотя прекрасно знал дорогу, и вскоре неторопливо пробирался по узким намешским улочкам к возвышающимся на холме строениям. Среди множества небольших домиков стояли два тяжелых здания. У каждого из них были толстые стены и крохотные, забранные мощными решетками окна. Знать Текана заботилась о своих чадах и вовсе не желала, чтобы кто-то из них споткнулся в дни внезапной Пагубы и не успел добежать до ближайшего оплота. Впрочем, кроме толстых стен, маленьких окон и железных дверей у подрастающей теканской знати имелась еще одна защита — основание холма брала в кольцо довольно высокая ограда, у главных ворот которой и спешился Лук.

— Ну что я говорил? — повернулся один из подпирающих каменную кладку стражников к другому. — Обещал же, что в этом году обязательно до нас доберется какой-нибудь увалень из Туварсы? Видишь, больше полутора тысяч лиг за спиной, а у этого молодца жилет даже не запылился!

— Я переодел его, подъезжая к славному Намешу, — заметил Лук, спешился и отсчитал каждому стражнику по паре тяжелых хиланских медяков. — Еще кто-нибудь есть из моего города? Я не опоздал?

— Из Туварсы больше никого! — тут же стали благожелательными оба воина. — Твои земляки у нас редкость. И ты, дорогой гость, не опоздал. Конечно, если пройдешь испытание. Будущих школяров будут записывать еще пару дней.

Ворота заскрипели, и Лук въехал в ворота школярских палат. Остановиться он мог и в гостинице, но разгуливать по городу ему пока не хотелось. Судя по всему, такого же мнения придерживалось и большинство других школяров. Вдоль забирающейся на холм аллеи на широких скамьях их сидело около сотни.

— Отдыхают, — проворчал старик-привратник, который взялся отвести Лука и его слугу к новому месту пребывания. — До испытания всего полтора месяца, им бы заниматься делом, а они языками чешут. А вечером еще и отправятся по трактирам. Вот ведь наказание для родителей! А потом провалят испытание и отправятся домой да еще будут ныть, что несправедливо обидели. В этом году набирают только двадцать человек, а приехали уже больше ста.

В толпе и в самом деле не было ни одного туварсинца, зато все прочие города Текана прислали вызревших под защитой их стен юнцов не менее чем по десятку. И вся эта сотня тут же разразилась громким хохотом, узрев в новичке разряженного выходца из Туварсы.

— Ты бы сменил одежонку, господин Кай, — с укоризной отметил привратник. — А то ведь проходу не дадут. Все-таки не ярмарка здесь. Вон там у нас есть лавчонка, прикупи обычную школярскую мантию, не разоришься, а как по осени вернутся школяры старших курсов, так и вовсе потеряешься среди них.

Вскоре привратник, получив желанную монетку, удалился, а Лук и Харк расположились в крохотных, но удобных комнатах отдельного жилья, которое выделялось каждому будущему школяру. В одной из них имелось ложе для постигателя нелегких наук, а также сосуды для воды, лампа, стол для занятий, табуреты и шкаф для одежды. Во второй — проходной — топчан для слуги, кадушка для воды, крохотная печь с плитой и огромный сундук вместо стола, закрытый на тяжелый замок, похожий на замок, висевший и на внешних дверях. Ключи, которые оставил привратник, заслуживали места на поясе, засунуть их в карман значило расстаться с карманом. Отхожее место было в том же самом домике, разве только вход в него был с улицы.

— Дворец! — восхитился Харк и отправился с выделенными медяками пристраивать лошадь и осла на содержание в общую конюшню.

Лук же зашел в лавку и в самом деле купил дешевую мантию, после чего направился в писцовую, где для допуска к испытанию внес залог в размере одного золотого, получил ярлык младшего школяра и, наморщив лоб над списком предлагаемых к испытаниям дисциплин, выбрал историю. Писец, который готовился выдать Луку допуск в фехтовальный зал, удивленно поднял брови:

— Я вижу, у тебя меч?

— Да, — кивнул Лук, — меч имеется. Но если бы я хотел обучиться фехтованию, я бы остался дома.

У входа в домик его уже поджидал Харк, который взахлеб стал рассказывать о том, что слуги будущих школяров в основном обитают возле конюшни, в домиках никто не готовит, потому как на обратном склоне холма имеется харчевня, будущие школяры почти все записались на фехтование, поэтому до полудня некоторые из них все-таки машут палками в фехтовальном зале, а уж после неизменно отправляются по трактирам или сидят вот так же да подначивают то слуг, то друг друга.

— На подначки не покупайся, — приказал Харку Лук. — Сейчас иди в харчевню, поешь сам и принеси что-нибудь мне. А завтра с самого утра отправляйся в город, обойди все рынки, все лавки, все трактиры, но изволь разузнать, что творится в городе, в Хилане, да и во всем Текане. А то я был в пути долго, ничего не знаю. Может быть, мою Туварсу уже в море смыло? Да, и спустись по Рыбной улице к Бешеной речке в Южном городе, краем глаза, но только краем глаза, взгляни на окно рыбной лавки, что сразу за красным домом портного, на нем еще порты висят, вырезанные из дерева.

— Так он портной или плотник? — прыснул Харк.

— Слушай внимательно, — повысил голос Лук. — Это очень важно. В окне рыбной лавки висят копченые сомы. Внизу под ними стоит противень. Посмотри, что лежит на противне. Но не замедляй шага! Понял?

— Понял, — удивленно пожал плечами Харк.

В домике Лук лег на кровать. Он пока не мог понять, правильно ли сделал, что назначил Харку эту прогулку по Рыбной улице, но сам пойти туда не мог, какое-то беспокойство саднило ему горло. По словам Неги, владелец рыбной лавки, которая находилась напротив укрытия — небольшого домика с заколоченными ставнями, был чем-то обязан Куранту и должен был присматривать за домом. Если бы он заметил что-нибудь подозрительное, то бросил бы на противень какую-нибудь ерунду, да хоть ту же тряпку. Впрочем, заботы об укрытии следовало отложить, тем более Лук не собирался им пользоваться, как не воспользовался укрытием в Зене, и отправка на Рыбную Харка всего лишь была мерой предосторожности. Сейчас, когда Лук наконец остался один, он мог расслабиться и подумать, за какой Пустотой его занесло в эти самые Намешские палаты? Конечно, имел значение и совет Харавы, высказанный им перед расставанием, но не лучше было бы сначала разобраться с местью? Понятно, что золотой в его кошелях был не последним, но уж точно ему можно было найти лучшее применение. Да и чувство надвигающейся опасности не оставляло, но отсидеться можно было бы и в укрытии, тем более что как раз в Намеше оно имелось. Что там ему осталось? Убить воеводу Квена и старшину Далугаеша? И все? А что с Курантом, Негой, остальными? Откуда эта боль в сердце? Неужели мало того, что он сотворил своими собственными руками в Зене? Все силы они должны были бросить на поиски мстителя из Сакува именно в Зене. Бросили ли? Или наоборот? Как сказал Харава, ловчие Пустоты ищут ключ к последнему Сакува? Так отчего же не поискать тот же самый ключ тому же Далугаешу? И чем дольше Лук будет оставаться неуловимым, тем большие усилия старшина ловчих направит на поиски ключа? А кто ключ к нему? Курант, Самана, Харас, Нега?

Лук потер глаза. Они действительно саднили половину дня, но потом резь прошла, и, заглянув в мутное зеркало в одном из постоялых дворов, Лук не узнал сам себя. На него смотрел юный туварсиец, который кое-что испытал в жизни, но, судя по его удрученному виду, это кое-что ограничилось частыми тумаками и подзатыльниками. Выходит, изменять внешность Лук уже научился? Оставалось только научиться прятать собственный мизинец.

Лук растопырил пальцы и подумал о том, что когда-то он и в самом деле мечтал попасть в Намешские палаты, заслушивался, когда Курант рассказывал то, что знал о них. И ведь попал бы однажды, если бы его родной город не был уничтожен десять лет назад. Так для чего он здесь?

— Чтобы разобраться, — пробормотал Лук. — Разобраться, что это за напасть навалилась на меня, на моих близких, на мой город, на весь Текан.

Растопыренные пальцы начали расплываться, как будто Лук научился прятать не только мизинец, но и всю ладонь, он начал проваливаться в сон, когда раздался стук в дверь и довольный голос Харка провозгласил:

— В этой харчевне совершенно не умеют готовить. Пришлось пройти на кухню и объяснить местной стряпухе, как надо тушить баранину на косточках. Думаю, что она меня поняла. По крайней мере, та порция, что я получил для господина Кая, вовсе не столь гадкая, которую пришлось съесть мне…

На следующее утро сразу после завтрака Лук отправился в хранилище книг и свитков, в котором, как он уже знал, правил наставник Пата. Наставником оказался сухой старичок с козлиной бородкой и торчащими в стороны седыми усами. Он одернул серый балахон, заправил за уши редкие волосы, разгладил усы и наклонился, чтобы рассмотреть ярлык Лука, потом поднял брови, нахмурился и с интересом спросил:

— А почему же не фехтование, господин Кай?

— То, что не риторика, не математика, не каллиграфия, не удивляет? — ответил вопросом Лук.

— Не удивило бы фехтование, — заметил Пата и указал на дубовые скамьи и столы, за которыми не было ни одного школяра. — Риторика, как свод правил высказывания и доказывания сказанного, в Текане подобна умению петь. То есть если она присуща школяру, то присуща от природы. Обучением этой науке почти никто не занимается, потому как нет достойных учителей. И мы в стенах Намешских палат даем только основы. Так как мы должны испытывать новых школяров?

— Господин Пата, — поклонился Лук, — правильно ли я понял, что если достойных учителей риторики нет в Текане, то где-то еще они были?

— Возможно. — Пата задумался, подкрутил кончики усов, с интересом прищурился. — Вернемся к другим наукам. Каллиграфия подобна обучению танцам. Танцор, который использует ноги только для ходьбы или бега, перестает быть танцором уже через год. Каллиграфии учат в писцовых школах, а детей арува скорее, к моему сожалению, пристало учить грамоте.

— Математика? — напомнил Лук.

— Математика случается, — кивнул Пата. — Но она проста. Проста в той сумме знаний, которыми может располагать новый школяр. Какой смысл испытывать человека в простоте?

— То есть, — Лук задумался, — получается, что вы собираетесь дать школяру несколько больше знаний, чем достаточно для расчета в кабаке?

— Если он будет способен эти знания взять, — заметил Пата. — Но история…

— Ничем не хуже фехтования, — заметил Лук. — Но почему в качестве испытания разрешено фехтование? Вот уж я точно не угадаю, что можно определить по тому, как человек фехтует.

— Многое! — заметил наставник. — Его темперамент, его выдержку, сосредоточенность, благопристойность, честность, хитрость, выдумку и многое, многое, многое другое.

— Интересно, — удивился Лук. — Тогда отчего же вам было просто не проследить за походкой будущих школяров? В том, как человек переставляет ноги, вы могли бы обнаружить все те же его свойства, что и в фехтовании.

— А почему ты, господин Кай, думаешь, что мы не следим за походкой? — рассмеялся наставник. — Ладно, в словопрения мы можем углубляться бесконечно. Я правильно понял, что ты пришел сюда, чтобы подготовиться к испытанию по истории?

— Ну если мне это удастся, — согласился Лук.

— На чем основаны твои сегодняшние знания? — поинтересовался наставник.

— На рассказах отца, — ответил Лук. — Он многое поведал мне. Он путешествовал, объехал весь Текан и о каждом его городе мог что-то рассказать.

— Он был торговцем? — прищурился наставник.

— Скорее воином, — ответил Лук.

— Надеюсь, что он еще жив? — наклонил голову наставник.

— Я тоже надеюсь на это, — кивнул Лук. — Когда мы расставались с ним, он был жив и не собирался умирать.

— В таком случае я был бы рад передать ему почтение, что он сумел воспитать столь учтивого собеседника, — легким поклоном ответил Пата. — Ты владеешь грамотой?

— Отчасти, — уклончиво ответил Лук. — Каллиграфией не владею точно, но написать письмо или разобрать купчую смогу. К сожалению, мне не удавалось уделять много времени чтению.

— Желаю, чтобы в дальнейшем это время у тебя появилось, — заметил наставник. — Теперь же скажи, какие знания ты хотел бы освежить? Или тебя интересуют те вопросы, ответы на которые ты не знаешь вовсе?

— Меня интересует многое, — согласился Лук, — но для начала я хотел бы просто полюбопытствовать. О разном. К примеру, как далеко в древность можно проследить историю Текана? Как образовались кланы? Или они были всегда? Кто такие сиуны? Что такое Пустота? Что значат двенадцать отметин на знаках смотрителей и что значат двенадцать зубцов на крышах Храма Пустоты? Что за город или крепость под именем Гима существует на краю Вольных земель? Где находится Запретная долина и что в ней запретного? Правда ли, что там расположено сердце Салпы?

— Это все? — отчего-то помрачнел наставник.

— Часть всего, — не сводил с него глаз Лук. — Ну еще я хотел бы узнать, о какой матери деревьев рассказывают дикие охотники? Что за огромный разрушенный город вроде бы лежит на берегах большой реки, что течет в Диком лесу?

— Вот я смотрю на тебя, господин Кай, и думаю, — медленно произнес Пата, — ты со всей своей учтивостью нагл до крайней степени или глуп? Или ни одна из этих категорий не исключает вторую? Почему ты думаешь, что я не пойду сейчас к смотрителю Намеша и не расскажу ему о новом школяре, который задает столь ужасные вопросы? Знаешь ли ты, что даже упоминание Запретной долины влечет немедленную смерть? Тебя даже не доведут до дробилки.

— Отнесите меня к глупцам, — попросил Лук. — Только не говорите об ужасных вопросах. Мне кажется, что они не могут быть ужасными. Скорее ужасными могут оказаться ответы.

Старик не пойдет к смотрителю. Лук понял это почти мгновенно, после нескольких секунд сомнений, в которые проклинал себя за несдержанность. И старик понял, что его новый подопечный почувствовал его сомнения, и нехотя улыбнулся.

— Ты не спросил еще и о Пагубе, — напомнил ему наставник.

— Ну зачем же сразу о самом печальном? — постарался улыбнуться Лук. — Да и не так много у меня времени, чтобы перемалывать перемолотое.

— Еще и торопишься, — вздохнул Пата. — Ладно, я не пойду к смотрителю. Все, что связано с храмовниками, и меня повергает в ужас. Но почему ты решил, что я помогу тебе? Для сдачи испытания по истории достаточно знать историю собственного рода.

— Один человек посоветовал мне тебя, — ответил Лук. — Лекарь. Его имя Харава.

— Харава? — переспросил наставник. — Я не знаю никого под именем Харава.

— Хорошо. — Лук прищурился. — Когда-то его звали Хаштай.

Наставник замер и как будто посмотрел на Лука другими глазами, затем взглянул в забранные решетками окна, словно ожидал увидеть соглядатаев или случайных зевак. Задумчиво кивнул:

— Ладно. Садись за стол. У нас впереди больше месяца, поэтому торопиться не будем. Для начала я принесу тебе описание Текана, сделанное одним из смотрителей Хилана еще до последней Пагубы. Да, храмовники не только заправляют дробилками. Кроме этого, посмотришь соображения об устройстве Гиблых земель, составленные одним мудрецом. Там много лишнего, но кое-что интересное есть. Довольствуйся крохами. Говорят, что, если бы мы ходили по золотому песку, а в ручьях изредка попадались обычные песчинки, именно они и были бы тем, что теперь для нас золото. Думай, парень. Важно не умение читать, а умение прочитывать, следовательно — думать. Тексты скорее обзорные, краткие, но начать лучше с них.

Наставник отошел к стеллажам, на которых лежали свитки, стопки листов, книги, таблички и какие-то вовсе непонятные корзины и кувшины. Наклонился, сдернул тряпицу с нижних полок, открыл деревянный ящик и вытащил две тонкие книги. Судя по пыли, которую он сдул с их обложек, чтецов в Намешских палатах было не много.

Лук осторожно придвинул к себе первую книгу. На ее обложке было вытиснено что-то знакомое. Он несколько секунд смотрел на странный рисунок, пока не узнал его. Он уже видел его на развалинах Араи. Разве только кругов внутри большой окружности на обложке книги было не двенадцать, а тринадцать, да и линии, пересекающие все эти круги, отсутствовали. Двенадцать кругов выстраивались кольцом внутри большой окружности, а центр занимал круг с двенадцатью зубцами, похожий на диск храмовника. Зубцы были обращены внутрь. «Твоего круга тут нет», — вспомнил Лук слова Харавы и открыл книгу.

Он закончил переворачивать толстые, глянцевые страницы и первой, и второй книг уже вечером. В окнах стоял сумрак. Почувствовав голод, Лук вспомнил, что днем его плеча касался Харк и предлагал отправиться в харчевню, но он снова отправил слугу в город и сказал, что перекусит вечером, в домике. Закрыв вторую книгу, Лук одновременно закрыл и глаза. Перед ним отчего-то встал образ из рассказа Куранта — муравей, накрытый горячим котелком. Хотя именно об этом сравнении вроде бы ничего сказано не было. Первая книга была простым перечнем всех иши и родов всех кланов Текана, на что было выделено тринадцать страниц. Вверху каждой было обозначено имя клана, город, в котором он располагался, изображен щит и добавлена неясная надпись, состоящая из нескольких слов и описывающая кого-то. Затем значилось имя урая, который, как понял Лук, правил в своем городе перед последней Пагубой. Вслед за именем урая были переписаны имена его детей, затем следовало имя отца урая, либо его старшего брата, если старший предшествовал младшему, снова перечень детей и вновь имя их предшественника. Цепочка рода продолжалась до среза обратной стороны листа, перемежаясь в нескольких местах более строгим шрифтом, которым была помечена очередная Пагуба. Так было на каждом листе. На последнем вместо ураев были указаны иши.

Когда Лук добрался до клана Сакува, он понял смысл неясных строк, хотя догадываться начал еще раньше. На странице клана Зрячих было помечено следующее — «образ белесый и мутный, облик человеческий, принимающий в ясный день вид выточенной из горного хрусталя линзы, искажением взгляда определяемый». Речь шла, конечно, о сиуне Сакува.

Лук открыл страницу клана Эшар — клана Крови. Там значилось похожее — «образ темно-багровый, часто черный и плывущий, человеческий». Точно, это говорилось о черном сиуне. Он перевел взгляд ниже и прочитал имя дочери последнего урая Араи — Гензувала. Так звали ту, из-за которой погиб целый город. Неужели и в самом деле город Харкис погиб из-за одного Кира Харти? Или всем Сакува была назначена смерть, и Лук лишь последний из приговоренных? И теперь все еще хуже — или он, или весь Текан?

Страница клана Смерти была предпоследней. Под изображением багрового щита значилось — «облик человеческий, но при этом отвратный и гнилостный, имеющий вид «живого мертвеца».

Перед тем как закрыть первую книгу, Лук еще раз пересмотрел все ее листы и запомнил, какими представлял сиунов кланов смотритель Текана перед последней Пагубой. Если судить по тем троим, о которых Лук уже слышал, а кое-кого и видел, смотритель не ошибался, хотя и не все из сиунов имели человеческий облик. «Двенадцать», — повторил про себя Лук и снова вспомнил слова Харавы: «Твоего круга тут нет». Повторил несколько раз и пробормотал удивительное, хватающее за сердце имя — Гензувала. Так сражался все-таки черный сиун вместе с нею на стенах Араи или нет? Ясно одно: что через сто десять лет он появился на ярмарке, чтобы сломать Луку меч, и во дворе кузнеца, чтобы выкупить новый меч для того же Лука. А если той таинственной заказчицей меча и была Гензувала?

Лук опустил руку, потрогал рукоять меча, потом приложил ладонь к груди, нащупал таинственную глинку, рассмеялся. Гензувала? Через сто десять лет? Вряд ли. Если уж черный сиун и покровительствовал или служил какой-то женщине сто десять лет назад, то, судя по мечу Лука и истории о необыкновенной заказчице, черный просто-напросто отыскал себе новую хозяйку. Слишком много лет прошло с последней Пагубы. И все-таки что-то во всем этом было. «Твоего круга тут нет». Значит, круги принадлежали кому-то? Их двенадцать, кланов двенадцать, сиунов двенадцать. Это заклятие на сиунов? Или на обычных людей? А если в каждом клане есть кто-то, кто несет в себе что-то важное для клана? Ведь не урая потребовали слуги Пустоты у ворот Араи, а его дочь. Или, как намекнул Харава, дитя, которое могло оказаться у нее в чреве? И ведь она не должна была наследовать город, потому что женщина, да и были у урая клана Крови сыновья, были. А если и Лук, то есть Кир Харти, такое же воплощение собственного клана? Судя по тому, как его разыскивают, так оно и есть. Но в заклятии этого Хантежиджи его-то круга не было!

Лук вздохнул и открыл вторую книгу. Она была еще скучнее первой и являлась, скорее всего, частью более обширного труда, поскольку изобиловала отсылками к неизвестным строкам и вела повествование так, словно делала это уже давно и несколько утомилась. Неизвестный повествователь нудно перечислял поселки и шахты Гиблых земель, описывал, почему их обитатели — мугаи — ничем не отличаются от обычных людей, а палхи, проживающие чуть севернее, от них отличаются, и чем отличаются и те и другие от проживающих в суровых горах Северного Рога мейкков. В заключение рассуждений о природе народов Гиблых земель автор высказывал предположение, что всего на землях Салпы существует два типа человеческой или просто разумной породы, и один тип сомнительно-разумной, поскольку отличается от двух остальных и очень опасен для обоих — а именно мейкков, которые могут быть причислены к животным, имеющим проблески разума. Не являются же животными, во-первых, люди, они же — мугаи, они же — вольные, а также их близкие сородичи, некуманза Дикого леса и лапани, обитающие в Холодных песках, что подтверждается возможностью скрещивания между всеми ними. В свою очередь второй разумной породой Салпы, которая, по некоторым соображениям, является ее коренным населением, будут все остальные ее жители, называемые ими самими тати и включающие в себя палхов Гиблых земель, кусатара склонов Южной Челюсти, малла, которые сохранились на части Вольных земель, и лами, живущих вовсе обособленно в горах Восточных Ребер.

К концу чтения Лук почти перестал что-либо соображать, потому как сведения о каждом упомянутом в труде народе тут же дополнялись ссылками на то, как устроен быт этого народа и когда у Текана были стычки с ним. Так, о палхах было отмечено, что они очень выносливы и упорны, но отношения с мугаи и Теканом имеют сложные, в том числе потому, что с удовольствием используют последних в пищу. Лук, правда, споткнулся на том месте, где говорилось о том, что все эти так называемые тати — коренные жители Салпы, но еще более интересное обнаружил в последнем абзаце. Завершая повествование о Гиблых землях, автор сообщал читателю его труда: поскольку границы Салпы представляют собой, согласно исследованиям и преданиям, круг радиусом около двух тысяч лиг с центром в Анде, а горы Западных, Восточных Ребер и Северного Рога, да и русло реки Хапы делят Салпу на четыре примерно равные части, то и само повествование о Гиблых землях является всего лишь четвертью от описания Салпы. И он, автор, рассчитывает продолжить повествование описанием Холодных песков и Вольных земель, а также всего Дикого леса — от русла реки Блестянки до моря Ватар. У среза последней страницы было выведено: «Брат Ирмалант. Обитель Парнс».

— Все? — подошел к Луку Пата с масляной лампой в руке. Только тут Лук заметил, что перед ним колышется огонек свечи. — Никогда не забывай о том, что ты не только чтец, но и воин, — скривил губы Пата, показывая на меч Лука. — Я мог бы украсть у тебя меч.

— Нет, — не согласился Лук, зевая, и поднялся. — Я бы услышал. Если бы ты был опасен, я бы услышал.

— Не зарекайся, — поставил на стол лампу Пата, задул свечу. — Не мы управляем нашими жизнями, мы лишь сидельцы в лодке, которая плывет по ее струям, и голод или иные лишения способны делать врагами даже близких друзей. Мы же с тобой толком еще и не знакомы. Ты все понял?

— Почти, — кивнул Лук. — Правда, вопросов прибавилось.

— Задай мне два самых важных, чтобы осталось что-то и на завтра, — предложил Пата.

— Я смогу прочитать прочие части этого труда? — коснулся второй книги Лук.

— Если на то будет воля автора, — усмехнулся Пата. — Он слишком ленив, не удивлюсь, если он еще не написал их. Достаточно того, что он написал вторую часть, наметив первую только в виде черновика. Впрочем, я давно его не видел, может быть, его труд и продвинулся. Не удивляйся, парень. Да, эта книга написана еще до Пагубы, но некоторые подданные иши, пережившие последнюю Пагубу, показывают чудеса долголетия. Ирмалант по-прежнему обитает в Парнсе, но он вздорный старик, может и отказаться от разговора с тобой. Второй вопрос?

— Анда, — вспомнил Лук. — Тут говорится, что центр Салпы в Анде.

— Вот, — вновь поднял лампу Пата, и Лук увидел, что потолок хранилища книг представляет собой огромную карту, в центре которой были изображены изогнувшиеся открытым ртом горы Северной и Южной Челюсти, между которыми было выписано одно слово — Анда.

— Запретная долина, — прошептал Лук.

Харк ждал хозяина с нетерпением, разогревая ужин, а вместе с ним и обед, на плите. Едва Лук вошел в домик, он обрушился на него с новостями:

— В Намеше вроде тихо, но в самом Текане творится что-то страшное! Ловчие стоят на голове! Воевода в бешенстве! Глашатаи бродят по деревням! Одного я сегодня на рынке слушал несколько раз! Ищут убийцу, которого зовут Кир или Лук! Пару недель назад он убил ловчего в Зене, да не только убил, но и уши ему отрезал, а также отрубил руки, ноги и еще кое-что. Но ничего, скоро его поймают и отправят на дробилку. Тем более что семейку его уже почти всю переловили. Кого-то убили, а девчонку одну взяли живьем. Собираются возить ее по городам в клетке, она сейчас в Хилане.

«Нега! — холодом обожгло Лука. — Или Лала? Убили? Всю семейку убили?!»

— А из Хилана народ бежит, — продолжал размахивать руками Харк. — Боятся все чего-то, говорят, что Пагуба в город пришла. Как это так? Вокруг нет Пагубы, а в Хилане Пагуба? Опять же говорят, что нечисть там какая-то образовалась, но храмовники ее не трогают. А кого трогают, те, как обычно, простые люди. Пагубы все ждут. Из-за этого числят убийцами всех, чьих родных в мешках вывесили!

— В мешках? — поинтересовался Лук, отправляя в рот очередную ложку наваристой каши. — И большая была семейка?

— Ну, — Харк почесал затылок, — по-разному говорят, но большинство сходится, что родителей его порубили, а потом в болоте поймали и тех, кто их укрывал. А девку вроде как вообще в другом месте взяли. На реке, что ли. Так вот, девка теперь в клетке, а остальных подвесили на столбах. Нет, ну понятно, солью засыпали, да в мешки, чтобы не стухли раньше времени, только головы торчат. Один вроде бы слепец…

— Ладно. — Не чувствуя вкуса пищи, Лук положил ложку. Горло жгло, в груди что-то ухало, виски горели, холод, холод опасности пополз по спине. Вот только боль, которая пронзала грудь, была больше опасности, в тысячу раз больше. — А что там с рыбной лавкой?

— Ах да! — вспомнил Харк. — На противне одиннадцать ракушек.

— Посчитал? — рассмеялся Лук.

— И половины секунды хватило, — гордо задрал нос Харк.

— Тогда все, давай спать, — зевнул Лук.

— Посуду только помою, — вскочил на ноги Харк.

— Завтра, — снова зевнул Лук, но тут же приложил палец к губам и показал Харку кулак.

Тот замер, хлопая глазами.

— Только не храпи, — попросил Лук, поднимаясь на ноги и открывая крышку сундука, — услышу хоть звук, парень, уволю без содержания.

— На боку буду спать, — пообещал Харк и с ужасом посмотрел на задернутое тканью окошко, потом перевел взгляд на дверь. — Запереть дверь-то?

— Завтра все разговоры, завтра, — снова зевнул Лук и задул лампу, после чего прикрыл Харка крышкой. — И дверь я закрою завтра. Мы в Намешских палатах, а не на тракте и не в хиланских слободках, если ты забыл. Тут некого бояться, парень.

Последние слова он бормотал чуть слышно. Уже в темноте он прошел в свою комнату, заскрипев досками, присел на кровать, собрал одеяло и неслышно, так, как учил своих приемышей Курант, вернулся обратно, положил одеяло на топчан Харка и прислонился к каменной стене возле печи, в которой продолжали мерцать угольки.

— Простите меня, дорогие мои, — вымолвил неслышно, одними губами.

Убийца появился через час. Дверь стала медленно открываться, и Лук с тревогой понял, что все это время он не слышал ничего, кроме напряженного сопения Харка в сундуке. Убийца двигался бесшумно. Сначала из-за приоткрытой двери показался выставленный кинжал. Лук стиснул в левой руке нож, в правой — извлеченный из ножен меч. Печка, от которой в комнатушке было жарко, почти не давала света, но и будь зажжена лампа, брошенное на топчан одеяло явственно напоминало укрывшегося человека.

Убийца почувствовал обман слишком поздно. Сначала он решил убить слугу, наверное, не посчитал шестнадцатилетнего парня достаточно серьезным противником и понадеялся, что будет сеять смерть поочередно и бесшумно, но, когда его рука легла на плечо куклы, он все понял. Убийца развернулся, как кошка, успел отбить кинжалом брошенный Луком нож, выхватил меч, но тут же понял, что сделал это слишком поздно. Зашипев, подобно змее, он попытался зажать рану чуть ниже уха и повалился на пол.

— Вылезай, — прошептал Лук Харку, закрывая дверь.

Того трясло мелкой дрожью. Когда Лук зажег лампу и слуга увидел лежавшего на окровавленном полу убийцу, Харка затрясло еще сильнее. Лук перевернул труп, сдернул с лица неизвестного маску. Пепельные густые кудри рассыпались по полу. Перед ними был крепкий молодой мужчина лет двадцати пяти. Лук поднял с пола меч. Он был похож на меч Куранта, разве только выглядел поновее.

— Кто это? — просипел Харк.

— Это убийца из клана Смерти, — сказал Лук и показал отметку с изображением багрового щита на четыре пальца ниже гарды. — Если бы ты прошел по улице Рыбной не останавливаясь, скорее всего, его бы здесь не было. Впрочем, не поручусь. Ты умеешь молчать, Харк?

— Да, — судорожно прошептал тот, с опаской покосившись на меч.

— Тогда… — Лук выложил на стол пять серебряных.

— Тебе больше не нужен слуга? — сморщил нос Харк.

— А ты не боишься им оставаться? — спросил Лук.

— Так разве на меня он охотился? — удивился Харк. — Может, он вовсе по ошибке… Хотя ведь вся эта кутерьма в Текане… Подожди! Так это ты?

Харк побледнел еще сильнее, хотя и так был белее белого.

— У тебя ведь была мать? — спросил Лук.

— Да, конечно, — выдавил слова, хлопая глазами, Харк. — Я вообще не знаю никого, у кого бы ее не было. Но некоторым, вроде меня, ее было отпущено слишком мало.

— И у меня была мать, — кивнул Лук, начиная стягивать с мертвеца куртку. — Однажды ее не стало. Ее убили. Убили много кого, но в том числе и мою мать. Убили и отрезали ей уши. Одному из тех, кто это сделал, отрезал уши я. В Зене. Понятно? Но только руки, ноги и прочее осталось на месте. Где мой мешок? Вот он. Держи ножницы.

— Мы будем отрезать уши и этому? — с трепетом кивнул на труп Харк. — Если я не возьму эти монеты, я все еще буду слугой?

— Ты называл кому-нибудь здесь свое имя? — спросил Лук.

— У меня его никто не спрашивал, — испуганно схватил ножницы Харк. — Вчера в конюшне спросили только имя господина, а сегодня я весь день был в городе. А стряпуха в харчевне называет меня «кудрявым». С какого уха начинать?

— Вот что, кудрявый. — Лук осмотрел куртку убийцы. — Уши мы резать не будем. Хотя думаю, этот молодец не оставил бы нас с ушами. Видишь? У него на поясе кисет с солью. Пять серебряных, кстати, все же возьми себе. Это тебе за испорченный вечер. Но убийцей будешь именно ты.

— Как это? — вновь побледнел Харк.

— Убийцей своего хозяина будешь ты, — повторил Лук. — Юркий слуга с кудрями и веселым взглядом, который уже на второй вечер обнажил разбойничью суть. Так что запоминай, времени у нас не так много. Ты убил меня и засунул головой в печь.

— Зачем? — едва вымолвил Харк.

— Ну, — Лук задумался, — скажем, за то, что я над тобой издевался. Бил тебя, не кормил. Не давал денег.

— И что же мне делать? — снова задрожал слуга.

— Во-первых, забыть о золотом, что я оставил в писарской, во-вторых, точно так же забыть об осле и моей лошади, — сказал Лук.

— Я опять остался один, — скривился Харк.

— Потом нам придется раздеть этого молодца и одеть в мою одежду, — продолжил Лук. — Пока я буду это делать, ты должен остричь свои кудри до такой длины волос, как у меня. Потом ты обстрижешь мертвеца.

— Ох, — пошатнулся Харк.

— Или пырнешь его ножом в спину, когда он уже будет в печи, — предложил Лук.

— Остригу, — принялся торопливо обрезать собственные кудри Харк. — И себя, и…

— Потом надо сжечь волосы… — добавил Лук.

— И зажечь дом! — воскликнул Харк.

— Нет, — мотнул головой Лук. — Не успеем уйти.

— А куда мы? — расширил глаза Харк.

— В Хилан, — стиснул зубы Лук. — Хочу посмотреть на своих родных в мешках с солью…

Когда они выходили из домика, в котором уже пахло паленым, над их головами внезапно захлопали крылья.

— Ух ты, — прошептал Харк. — Орел?

— Вряд ли, — задумался Лук. — Крупноват. Если бы у твоего осла были крылья, я решил бы, что это он.