Наи Буатонг проснулась в предрассветной мгле. Скользнула в хлопковое безрукавное платье, коротко поклонилась Будде в семейном хонгпра возле гостиной и открыла переднюю дверь, не потревожив никого из членов семьи. Было тихое летнее утро. Легкий ветерок нес запах цветов, смешанный с тайскими пряностями — кто-то из соседей уже готовил завтрак.

Ее сандалии бесшумно ступали по мягкой пыли. Наи не торопилась, вовсю крутила головой, впитывая взглядом знакомые тени, которые скоро сделаются воспоминаниями. «Последний день, — думала она. — Настал час расставания».

Через несколько минут она свернула направо по мощеной улочке, уводившей к деловому району Лампанга. По пути попадались только редкие велосипедисты. Лавки в основном были еще закрыты.

Возле храма Наи миновала двоих буддийских монахов, шедших по обе стороны дороги. Каждый из них был облачен в мантию привычного шафранового цвета и нес большой металлический горшок. Они искали себе завтрак, как это делалось по утрам во всем Таиланде, и полагались на щедрость жителей Лампанга. Из двери лавки по правую руку от Наи появилась женщина и бросила в горшок монаха какую-то еду. Все было сделано молча, и выражение на лице монаха даже не изменилось.

«У них нет ничего своего, — размышляла Наи, — даже одежда не принадлежит им. И все же они счастливы». Она быстро припомнила основной тезис «Желание — причина страдания» и подумала о невообразимо огромном состоянии семьи ее нового мужа, проживающей в районе Хигасияма на окраине Киото. «Кэндзи говорит, что у его матери есть все, кроме спокойствия. Она просто не знает, где купить его».

На миг вспомнился огромный дом семейства Ватанабэ, воспоминание отодвинуло простую тайскую дорогу, по которой она сейчас шла. Пышный дом производил впечатление. Однако там ее не ждали. Немедленно выяснилось, что для родителей Кэндзи она была чужой, иностранкой, против их желания выскочившей за их сына. С ней не были грубы — просто холодны. Наи замучили вопросами о семье и образовании ее членов, задавая их с лишенной эмоций логической точностью. Кэндзи позже утешал ее тем, что на Марсе его семья до них не доберется.

Остановившись на улице Лампанга, она поглядела на храм королевы Чаматеви. Это было любимое место Наи во всем городе, быть может, во всем Таиланде. Возраст отдельных частей храма превышал полтора тысячелетия; безмолвные каменные часовые видели историю, настолько непохожую на настоящее, что ее можно было бы считать происходившей на другой планете.

Наи пересекла улицу и вошла в храмовый двор. Как раз над самым верхним чеди старинного тайского храма на темном утреннем небе горел огонек. Наи поняла, что это Марс, что это ее судьба. Совпадение было идеальным. Все двадцать шесть лет своей жизни, за исключением четырех лет занятий в университете Чиангмая, провела она в этом городе. Через шесть недель она окажется на борту огромного космического корабля, который отнесет ее в места, что целых пять лет будут ей домом, — в космическую колонию на красную планету.

Усевшись в позе лотоса в уголке двора, Наи остановила свой взор на этом огоньке. «Какое совпадение, — размышляла она. — Марс глядит на меня в это утро». И приступила к ритмичному дыханию, которым начинала утреннюю медитацию. Но готовясь к покою и миру, вбирая их на целый день, Наи поняла, что на самом деле ее раздирают сильные эмоции.

«Надо подумать, — Наи решила чуть отложить медитацию. — В этот последний день, который мне предстоит провести дома, я должна в мире принять все события, полностью преобразившие мою жизнь».

За одиннадцать месяцев до того Наи Буатонг сидела в том же месте, и кубики с уроками французского и английского языков стояли возле нее в аккуратном чехольчике. Наи собиралась перестроить материл для ожидавшей ее учебной практики и решила, что в качестве преподавателя иностранных языков должна выглядеть более интересной и энергичной.

Прежде чем приступить к работе в тот судьбоносный день, она прочла утреннюю газету, печатавшуюся в Чиангмае. Вставив кубик в считывающее устройство, она быстро пробежала несколько страниц, ограничиваясь в основном заголовками. На задней странице нашлось объявление на английском, привлекшее ее внимание:

ВРАЧ, МЕДСЕСТРА, УЧИТЕЛЬ, ФЕРМЕР Если ты предприимчив, здоров и знаешь несколько языков.

Международное космическое агентство (МКА) организует крупную экспедицию на Марс (на пятилетний срок) для возобновления колонии. Производится набор незаурядных личностей, специалистов в перечисленных областях. Персональное собеседование состоится в Чиангмае в понедельник 23 августа 2244 года. Исключительно высокая оплата. С заявлением можно обращаться в тайскую почту: т.462-62-4930.

Отправив свое заявление в МКА, Наи не считала свои шансы высокими. Напротив, она была уверена, что не пройдет отбора и даже не получит приглашения на собеседование. И весьма удивилась, когда через шесть недель обнаружила таковое в своей электронной почте. Еще ей сообщили, что все свои вопросы до собеседования она может направить в МКА в письменном виде. Чиновники из комиссии особо подчеркивали, что намереваются беседовать лишь с кандидатами, согласными остаться в марсианской колонии.

Наи обратилась с единственным вопросом: ее интересовало, сумеет ли она перечислять значительную часть своего заработка на Землю. Она добавила, что ответ на этот вопрос имеет для нее решающее значение.

Десять дней спустя очередным электронным письмом явился ответ. Он был весьма краток. Да, гласило послание, часть ее заработка можно регулярно пересылать в банк на Земле. Однако следовало подумать над разделением доходов: после отлета с Земли величину выделенной доли уже нельзя будет изменить.

Жизнь в Лампанге обходилась недорого, и заработок, предлагавшийся МКА преподавателю языков в марсианской колонии, почти вдвое превышал потребности семьи Наи. На плечах молодой женщины лежал тяжелый груз. Она единственная зарабатывала на пропитание семьи, состоящей из инвалида-отца, матери и двух младших сестер.

Ее детство было трудным, и семья едва держалась над чертой бедности. А в тот год, когда Наи заканчивала учебу в университете, произошло несчастье. Сперва у отца случился удар, сделавший его инвалидом. Потом мать, ничего не понимавшая в бизнесе, попыталась распоряжаться семейной лавкой в соответствии со своим разумением, игнорируя советы родственников и друзей. Через год семья потеряла буквально все, и Наи пришлось не только истратить все свои сбережения на еду и одежду для семьи, но и оставить мечты о занятиях литературным переводом для одного из крупных издательств в Бангкоке.

В течение недели Наи преподавала в школе, по выходным дням работала экскурсоводом. В субботу перед собеседованием в МКА Наи сопровождала группу в Чиангмай, расположенный в тридцати километрах от ее дома. В ее группе оказалось несколько японцев. Один из них, симпатичный молодой человек, едва переваливший за тридцать, разговаривал по-английски практически без акцента. Его звали Кэндзи Ватанабэ. Он с глубоким вниманием выслушивал все пояснения Наи, задавал умные вопросы и был крайне вежлив.

Осмотрев святые места буддистов в Чиангмае, группа отправилась по канатной дороге на гору Дой-Сутхеп, чтобы посетить знаменитый буддийский храм на ее вершине. Все туристы были достаточно утомлены, за исключением Кэндзи Ватанабэ. Сперва он настоял, чтобы, как подобает паломникам, они пешком поднялись по длинной драконовой лестнице, хотя от вагончика к храму вел фуникулер. А потом задавал вопрос за вопросом, выслушивая удивительную историю сооружения храма. Наконец, они спустились вниз, и Наи в одиночестве отправилась пить чай в очаровательный ресторанчик у подножия горы. Остальные туристы разбрелись по лавочкам сувениров, но Кэндзи приблизился к ее столику.

— Kaw tode krap? — спросил он на превосходном тайском, удивив этим мисс Буатонг. — У меня есть еще несколько вопросов.

— Khun pode pasa thai dai mai ka? — поинтересовалась ошеломленная Наи.

— Pohm kaojai pasa thai dai nitnoy, — ответил он. — А вы? Аната ва нихон го ханасимасу ка? Наи покачала головой.

— Нихон го ханасимасен, — она улыбнулась. — Знаю только английский, французский и тайский. Впрочем, чуточку и японский… что-нибудь несложное и если будут говорить помедленнее.

— Я был потрясен, — продолжил Кэндзи на английском, усевшись напротив Наи, — фресками, изображающими основание храма на Дой-Сутхеп. Изумительная легенда, в ней смешаны история и мистика, но как историка меня интересуют две вещи. Прежде всего, не мог ли этот достопочтенный монах со Шри-Ланки заранее знать по каким-то религиозным каналам о том, что в этой почти заброшенной пагоде хранятся реликвии Будды? Иначе, мне кажется, он не стал бы рисковать своей репутацией. Ну и потом, конечно, белый слон, несший реликвию, который поднялся на вершину и воспарил… слишком все нереально. Подтверждается ли все повествование какими-нибудь небуддийскими источниками XV века?

Прежде чем ответить, Наи несколько секунд глядела на ретивого мистера Ватанабэ.

— Сэр, — произнесла она с рассеянной улыбкой, — за те два года, что я вожу экскурсии по буддийским достопримечательностям этих краев, мне никто не задавал подобных вопросов. Я не могу ничего ответить, но, если вам интересно, могу назвать имя одного профессора в университете Чиангмая, великолепного знатока буддийской истории королевства Лан-на. Он специалист по истории всего периода, начинающегося с правления короля Менграя…

Разговор их нарушило объявление — вагончик канатной дороги готов был отвезти своих пассажиров обратно в город. Извинившись, Наи поднялась с места. Кэндзи присоединился к группе. Приглядываясь к нему издали, Наи не могла отвести взгляд от этих проницательных глаз. «Невероятно, — размышляла она, — я еще не видела глаз, настолько чистых и полных любознательности».

Вновь она увидела эти глаза в понедельник днем, когда явилась в гостиницу Дусит Тхани в Чиангмае для собеседования, и с удивлением обнаружила перед собой сидящего за столом Кэндзи с эмблемой МКА на рубашке. Наи поначалу смутилась.

— До субботы я не смотрел ваших документов, заверяю вас, — извинился Кэндзи. — Если бы я знал, что вы подали заявление, то, конечно, направился бы по другому маршруту.

Беседа прошла гладко. Кэндзи в основном хвалил ее учебные достижения — действительно отменные — и добровольную работу в детских приютах Лампанга и Чиангмая. Наи честно призналась, что не испытывает «всепоглощающей страсти» к космическим путешествиям, но считает себя по природе «склонной к приключениям» и вызвалась лететь на Марс, поскольку эта работа позволит ей обеспечить семью.

Перед концом собеседования наступила пауза.

— Можно идти? — спросила Наи, приподнимаясь в кресле.

— Еще один вопрос, — произнес Кэндзи Ватанабэ с внезапной застенчивостью. — Быть может, вы поможете мне растолковать один сон?

Наи улыбнулась.

— Слушаю, — сказала она.

Кэндзи глубоко вздохнул.

— В ночь на субботу мне приснилось, что я попал в джунгли — куда-то к подножию Дой-Сутхеп. Я понял это потому, что где-то наверху видна была золотая чеди. Раздвигая ветви, я бросился искать дорогу, и тут путь мне преградил огромный питон, растянувшийся на толстой ветви примерно на уровне моих глаз. «Куда ты идешь?» — спросил меня питон. «Я ищу мою милую», — ответил я. «Она на вершине горы», — проговорил змей. Тут джунгли кончились, и от их края, освещенный солнечным светом, я поглядел на вершину Дой-Сутхеп. Там стояла симпатия моих юных лет Кейко Муросава и махала мне рукой. Я обернулся и поглядел на питона. «Гляди еще», — сказал он. И когда я второй раз обернулся к горе, лицо женщины преобразилось. Кейко исчезла, а с вершины Дой-Сутхеп махали мне вы.

Кэндзи умолк на несколько секунд.

— Я никогда еще не видел настолько необычного и яркого сна и подумал, что…

Слушая слова Кэндзи, Наи ощущала, как по ее руке бегают мурашки, и окончание истории — то, что она, Наи Буатонг, будет махать с вершины горы,

— поняла прежде, чем он договорил. Наи подалась вперед в своем кресле и, помедлив, сказала.

— Мистер Ватанабэ, надеюсь, что ничем не обижу вас…

Наи недолго молчала и, избегая его взгляда, проговорила:

— У нас, тайцев, есть знаменитая поговорка: если с человеком во сне говорит змея, значит, он встретил мужчину или женщину, на которой должен жениться.

«Ответ я получила через шесть недель, — вспоминала Наи, по-прежнему сидя во дворе храма Чаматеви в Лампанге. — Пакет с материалами МКА пришел через три дня. А с ним — цветы от Кэндзи».

Сам он объявился в Лампанге к следующему уик-энду.

— Прошу прощения за то, что не звонил и не писал, — извинился он, — но прежде чем завязывать отношения, надо было удостовериться, что вы тоже летите на Марс.

В воскресенье вечером он сделал ей предложение, и Наи сразу же согласилась. Поженились они в Киото — через три месяца. Семья Ватанабэ любезно оплатила дорогу в Японию сестрам Наи и еще троим ее тайским подружкам. Мать ехать не могла; к сожалению, некому было присмотреть за отцом.

Тщательно перебрав недавние события своей жизни, Наи, наконец, приступила к медитации. Через тридцать минут она пришла в состояние счастливого и ясного ожидания начала новой, неизведанной жизни. Солнце только что встало, и в храме появились люди. Она медленно пошла вдоль стен, впитывая последние мгновения, проведенные ею в родном селении.

Внутри основного вихарна, положив приношение на алтарь и воскурив благовония, Наи принялась внимательно изучать росписи на стенах, которые видела уже столько раз. Панно рассказывали историю жизни королевы Чаматеви, единственной ее героини начиная с самого детства. В VII веке у каждого племени, обитавшего в районе Лампанга, была своя культура; они часто ссорились и воевали. Общего в ту пору у них было немного — одна только легенда, миф о юной королеве, что явится с юга «на огромных слонах» и объединит все племена в королевство Харипунджайя.

Чаматеви было всего лишь двадцать три года, когда старый прорицатель назвал ее будущей королевой Харипунджайя и послал за ней с севера. Принцесса монов была молода и прекрасна, позже этот народ возведет кхмерский храм Ангкор-Ват. Чаматеви была еще и мудра — редкое качество для женщины, — и все в королевском дворце любили ее.

И потому моны были ошеломлены, узнав, что, оставив жизнь, исполненную изобилия и удовольствий, она направляется на север, в опасный шестимесячный путь — за семь сотен километров гор, джунглей и болот. Когда Чаматеви со своей свитой «на огромных слонах» вступила в цветущую долину, где располагался Лампанг, будущие ее поданные немедленно отложили всякие раздоры и возвели прекрасную королеву на трон. Она правила ими мудро и справедливо целых пятьдесят лет, направив свое королевство от невежества и нищеты к социальному прогрессу и к расцвету искусства.

Перевалив за семьдесят лет, Чаматеви отреклась от трона и разделила свое королевство на две части между сыновьями-близнецами. Потом объявила, что посвятит остаток дней своих Богу. Став буддийской монахиней, она раздала все личное состояние. До девяноста девяти лет она вела в монастыре простую и благочестивую жизнь. И со смертью ее окончился золотой век Харипунджая.

На последней фреске храма иссохшую и мудрую старуху уносила в нирвану дивная колесница. Над колесницей во всем великолепии небесного света рядом со своим Буддой восседала юная королева Чаматеви. Встав на колени в храме Лампанга в сердце Таиланда, будущая марсианка Наи Буатонг-Ватанабэ вознесла безмолвную молитву духу героини далекого прошлого.

«Дорогая Чаматеви, — сказала она. — Двадцать шесть лет ты приглядывала за мной. Теперь я отправляюсь невесть куда, как это сделала ты, собравшись в Харипунджая. Одели мудростью своей и прозрением меня, вступающую в новый и чудесный мир».