Я уже забыла, как адреналин заставляет пульсировать сердце. За последние тридцать часов наш мирный и тихий мирок на Раме разлетелся вдребезги.

Все началось с двух сновидений. Вчера утром, перед тем как проснуться, я увидела Ричарда — совершенно отчетливо. То есть собственно в моем сне его не было, он ничем не проявлял там себя рядом с Майклом, Симоной и Кэти. Просто мы занимались во сне повседневными делами, а над нами в левом углу маячило его лицо. Он звал меня. Звал так громко, что голос его еще раздавался в моих ушах, когда я проснулась.

Я только что начала рассказывать свой сон Майклу, когда в дверях появилась Кэти в пижамке. Она трепетала от испуга.

— Что такое, моя дорогая? — спросила я, раскрыв для объятий руки.

Она подбежала и прижалась ко мне.

— Папочка во сне звал меня.

По моей спине пробежал холодок, и Майкл уселся на ложе. Я утешала Кэти, но самой было не по себе от совпадения. Или же она успела подслушать мой разговор с Майклом? Едва ли. Она не могла стоять за дверью: мы ее сразу бы заметили.

Кэти отправилась в детскую переодеться, а я сказала Майклу, что такое совпадение нельзя оставлять без внимания. Мы с ним уже обсуждали мои иногда проявляющиеся особые психические способности. Обычно отвергавший всякие экстрасенсорные восприятия, Майкл тем не менее допускал, что сны в известной мере могут предвещать будущее.

— Я должна подняться наверх и поискать Ричарда, — сказала я после завтрака. Майкл ожидал этого и был готов посидеть с детьми. Но на Раме было еще темно. И мы согласились, что лучше мне подождать, пока здесь в подземелье не наступит вечер — тогда мир наверху вновь будет освещен.

Я вздремнула, чтобы хватило сил на долгие поиски. Спала я тревожно: все мне снились какие-то беды. Прежде чем выйти, я набросала в моем портативном компьютере достаточно точный портрет Ричарда — чтобы показать птицам, если встречусь с ними.

Поцеловав детей и пожелав всем спокойной ночи, я направилась прямо к птичьему подземелью и без особого удивления обнаружила, что танк исчез со своего поста. Давным-давно, когда я впервые посетила гнездовье птиц, приглашенная одним из его обитателей, танка там тоже не было. Может быть, меня опять пригласили? И как все это увязывается с моими снами? Сердце мое отчаянно колотилось, когда, миновав комнату с цистерной для воды, я направилась по коридору, прежде преграждавшемуся часовым.

Не было слышно ни звука. Я прошла, наверное, с километр, когда по правую руку от меня появился высокий дверной проем. Я осторожно заглянула внутрь. Там было темно, как и повсюду в птичьем подземелье, за исключением вертикальной шахты. Я посветила фонариком. Комната была не очень длинной — возможно, метров пятнадцать, — но оказалась очень высокой. Возле противоположной стенки к потолку ряд за рядом поднимались овальные гнезда. Луч мой проследил их до самого потолка, должно быть, располагавшегося где-то под одной из площадей Нью-Йорка.

Назначение комнаты понять было несложно. Гнезда размером и формой соответствовали манно-дыне. Конечно, решила я, здесь птицы держали припасы. Нечего удивляться, что сюда не хотели пускать незваных гостей.

Убедившись, что все гнезда и в самом деле пусты, я повернула обратно к шахте. И вдруг, повинуясь внезапному озарению, изменила направление на обратное, миновала пищевой склад и пошла дальше. Тоннель должен куда-то вести, подумала я, иначе он окончился бы у комнаты, отведенной для дынь.

Примерно через полкилометра тоннель начал понемногу расширяться и привел меня в округлый просторный зал. В центре его под высоким потолком располагалось невысокое, увенчанное куполом сооружение. В круглой стене с правильным интервалом размещалось двенадцать ниш. Света не было, и, пользуясь одним фонариком, я лишь через несколько минут сумела составить представление о зале с куполом посередине.

Я полностью обошла его по периметру, внимательно обследовав все ниши. Они были пусты. Лишь в одной, у задней стенки, теснились три одинаковых танка. Я сперва испугалась, однако опасаться было нечего — часовые оставались пассивными.

Но самой интересной оказалась ниша, расположенная прямо напротив входа

— в ста восьмидесяти градусах, если считать по окружности. Она обнаруживала признаки планировки — в стенках была устроены прочные полки. Всего их было пятнадцать: по пять по бокам и на стене против входа. На боковых полках были расставлены (в строгом порядке) какие-то предметы; в полках же, расположенных у дальней стены, было сделано по пять углублений. Подобно ломтям пирога, они делились на дольки и были наполнены весьма странным содержимым. В одной дольке находился тонкий порошок вроде пепла. В следующей размещались одно, два или три кольца, вишнево-красные и золотые, очень похожие на те, что были на шее нашего крылатого друга. Другой упорядоченности в содержимом углублений не обнаруживалось. В некоторых не было ничего, кроме пепла и колец.

Наконец, повернувшись, я направилась к куполу. Напротив этой самой ниши в нем располагалась дверь. Я посветила на нее фонариком. Прямоугольник двери был украшен замысловатым узором, посреди него — в квадрантах — выделялись четыре панели. На левой сверху была изображена птица, справа от нее находилось изображение манно-дыни. Рисунки на двух нижних квадрантах ничего мне не говорили. Слева было вырезано некое сочлененное полосатое существо, опирающееся на шесть ног, справа ему соответствовал ящик, покрытый какой-то тонкой сеткой.

С некоторой нерешительностью я отворила дверь и едва не выскочила от испуга из собственной шкуры — тишину пронзил громкий, едва не автомобильный, гудок. Минуту, должно быть, я простояла внутри, пока сигнал не умолк. Но и потом я шевельнулась не сразу. Я пыталась услышать, реагирует ли кто-нибудь или что-нибудь на сигнал.

Молчание не было нарушено ни единым звуком, и через несколько минут я приступила к обследованию внутренностей сооружения. Центр помещения занимал прозрачный куб со стороной приблизительно в два с половиной метра. Стенки его были покрыты пятнами, ограничивавшими возможность взглянуть внутрь, но я все же увидела, что на дне сантиметров на десять поднимался слой темной пыли. Стены, пол и потолок сооружения были украшены геометрическими узорами. В одной из граней куба оказался проход внутрь.

Я вошла. Черная пыль под ногами напоминала пепел… впрочем, она слегка отличалась по консистенции от находившейся в углублениях на полках ниши. Я обвела куб фонариком, следуя за ним взглядом. Возле середины его в пепле покоился какой-то предмет. Я подошла к нему, подобрала, встряхнула… и едва не лишилась чувств. Это был робот Ричарда — МБ.

Внешний вид его изменился. Он казался закопченным, пульт управления расплавился… робот явно был неисправен. Однако передо мной, без всякого сомнения, находился МБ. Я поднесла к губам кроху-робота и поцеловала. Умственным взором я видела, как МБ читает сонеты Шекспира, а Ричард слушает с удовольствием.

Было очевидно, что МБ побывал в огне. Неужели и Ричард сгинул в адском пламени внутри куба? Я осторожно копнула пепел… костей не было. И все-таки, что здесь сожгли, отчего остался весь этот пепел? И, самое главное, почему МБ оказался в кубе?

Теперь я была уверена, что Ричард находится где-нибудь неподалеку, и поэтому еще восемь часов потратила на обследование тоннелей. Я прошла всюду, где побывала во время давнего короткого визита в подземелье, нашла даже новые помещения неизвестного назначения. Но следов Ричарда не было, как и следов, оставленных кем-либо живым. Памятуя, что недолгий раманский день подходит к концу и все четверо детей скоро проснутся, усталая и расстроенная, я побрела к дому.

И решетка, и крышка над входом в наше подземелье оказались открытыми. И хотя я полагала, что закрыла за собой выход, все же не смогла вспомнить, как именно это было. Наконец я попробовала убедить себя, что от волнения, наверное, забыла его прикрыть. И уже начала спускаться, когда услышала за спиной собственное имя, произнесенное голосом Майкла.

Я обернулась. Он приближался ко мне с востока по узкой улочке. Майкл двигался быстро, что на него не было похоже, и нес на руках младенца Патрика.

— Вот и ты, — проговорил он, задыхаясь, когда я направилась к ним. — Я уже начал беспокоиться…

Резко остановившись, он тревожно взглянул на меня и огляделся.

— А где Кэти? — взволнованно спросил Майкл.

— Как это, где Кэти? — переспросила я, встревоженная выражением на его лице.

— Разве она не с тобой? — произнес он.

И когда я покачала головой и ответила, что не видела ее, по лицу Майкла вдруг покатились слезы. Я бросилась к нему и забрала кроху Патрика, в свой черед зарыдавшего от испуга.

— Ох, Николь, — проговорил Майкл. — Это я во всем виноват. Патрик плохо спал и мне пришлось забрать его к себе в комнату. А потом у Бенджи заболел живот, и мы с Симоной пару часов возились с ним. Затем уснули, и Кэти осталась в детской одна… через два часа, когда все мы проснулись, ее там не оказалось.

Мне еще не приходилось видеть Майкла таким расстроенным. Я попыталась утешить его, сказала, что Кэти, наверное, решила поиграть где-нибудь неподалеку. Ну и задам же ей трепку, когда отыщу, подумала я, но Майкл не согласился со мной.

— Нет-нет, — ответил он. — Кэти здесь нет. Мы с Патриком разыскиваем ее уже больше часа.

Мы спустились втроем, чтобы посмотреть, что делают Симона и Бенджи. Симона поведала нам: Кэти была крайне огорчена тем, что я одна отправилась на розыски Ричарда.

— Она так надеялась, — безмятежно проговорила Симона, — что ты возьмешь ее с собой.

— Почему ты не сказала мне этого вчера? — спросила я свою восьмилетнюю дочь.

— Я думала, что это неважно, — ответила та. — К тому же я представить себе не могла, что она сама отправится разыскивать папочку.

Оба мы с Майклом были утомлены, но кому-то следовало отправиться на розыски Кэти. А именно — мне. Я умылась, запросила у раман завтрак на всех и кратко рассказала о своем спуске в птичье подземелье. Симона и Майкл по очереди повертели в руках почерневшую фигурку МБ. Они тоже гадали, что могло произойти с Ричардом.

— Кэти сказала, что папочка пошел искать октопауков, — перед самым моим уходом проговорила Симона. — Она сказала, что их мир интереснее.

С невольным ужасом бросилась я к площади возле логова октопауков. Но не успела я добраться до него, как погасли огни — на Раму вернулась ночь. «Боже, — пробормотала я. — Хорошенькое дело — искать в темноте потерявшегося ребенка.»

И крышка над логовом октопауков, и обе защитные решетки были открыты. Я еще не видела эти решетки поднятыми. И сердце мое екнуло. Я поняла, что Кэти спустилась вниз и, хочу я этого или нет, мне придется последовать за ней. Встав на колени, для начала я дважды крикнула вниз, в темную глубину: «Кэти, Кэти!» Снизу до меня донеслись отзвуки собственного голоса, блуждавшего по тоннелям. Помолчав, я подождала ответа, но подземелье оставалось безмолвным. По крайней мере, утешительно было и то, что снизу не доносилось знакомого шороха щеток и визга.

Я спустилась по пандусу в огромную каверну с четырьмя тоннелями, которые когда-то вместе с Ричардом мы назвали «ини, мини, мени, мо». Трудно было заставить себя направиться в тот тоннель, который мы с Ричардом уже проходили тогда. И через несколько шагов я, пятясь, вернулась обратно и направилась по второму тоннелю, также выводившему к шахте с шипами… В стене этого тоннеля была расположена комната, названная нами «музеем октопауков». До сих пор не могу забыть тот ужас, который испытала там девять лет назад перед чучелом доктора Такагиси.

В этом музее я хотела побывать независимо от поисков Кэти. Если октопауки убили Ричарда (как, наверное, и Такагиси, хотя я до сих пор почти уверена, что профессор мог умереть от сердечного приступа) или же подобрали его тело где-нибудь внутри Рамы, значит, оно тоже может оказаться в музее. Нельзя сказать, чтобы я очень стремилась увидеть останки собственного мужа побывавшими в руках таксидермиста, однако следовало все-таки выяснить, что с ним случилось. В особенности после того сна.

Глубоко вздохнув, я вступила в музей и сразу же повернула налево. Свет включился, едва я переступила через порог, но, к счастью, фигура доктора Такагиси глядела в другую сторону. Ее переставили. Вообще за эти годы экспозиция претерпела существенные изменения. Исчезли все копии биотов, занимавшие большую часть помещения во время нашего с Ричардом визита в это подземелье. Их место заняли две, так сказать, «выставки», посвященные птицам и людям.

Птичья экспозиция находилась поближе к двери. С потолка свисало уже три экспоната с распростертыми крыльями; одна из птиц была серо-бархатная, с двумя вишневыми кольцами на шее — та, которую мы с Ричардом видели перед ее смертью. В комнате оказались интересные предметы и даже снимки, посвященные птицам, но глаза мои неотвратимо влекло в другой угол комнаты, к предметам, окружающим доктора Такагиси.

И с облегчением я убедилась, что в этом зале Ричарда нет. Тут оказалась наша лодка — та, в которой я, Майкл и Ричард пересекли Цилиндрическое море; она располагалась на полу возле ног доктора Такагиси. Было еще известное количество разных предметов, забытых в Нью-Йорке на месте пикников. Но главную часть экспозиции составляли снимки, вывешенные в рамках на стенках.

С противоположной стороны комнаты я не очень-то могла разглядеть подробности, но, приблизившись, охнула. Передо мной в прямоугольных рамках находились снимки, которые отражали жизнь, протекавшую внутри нашего логова. На снимках были изображены все, в том числе дети. Мы ели, спали, мылись. Я буквально онемела. Значит, за нами следили даже в собственном доме. Я невольно ощутила озноб.

Подборка снимков на боковой стене совершенно смутила меня. На Земле такие собирают любители непристойностей. На них мы с Ричардом в разных позах занимались любовью. На одном мы были изображены с Майклом, но снимок получился не очень отчетливым; в спальне было темно.

Под эротическими сценами развешены были фотографии родов… всех, в том числе и Патрика. Значит, они подглядывают за нами по-прежнему. Сочетание сцен половой жизни и родов свидетельствовало, что октопауки (или рамане?) определенно увязывают оба процесса.

Я разглядывала фотографии минут пятнадцать. Мою сосредоточенность нарушил только внезапный звук щеток, явно исходивший от музейной двери. Я была в полном ужасе и застыла на месте, лишь беспомощно озираясь. Но другого выхода из помещения не было.

Буквально через секунду в комнату впрыгнула Кэти.

— Мама! — закричала она, увидев меня, и, едва не повалив по пути доктора Такагиси, бросилась мне на шею.

— Ах, мамочка, — говорила она, прижимаясь ко мне и целуя. — Я знала, что ты придешь.

Закрыв глаза, я изо всех сил прижала к себе мою потеряшку. По моим щекам текли слезы. Я покачивала Кэти из стороны в сторону и приговаривала:

— Ну-ну, все в порядке, дорогая, все в порядке.

Когда я вытерла свои глаза и открыла их, в дверях уже появился октопаук. Он на миг застыл, словно обозревая встречу матери и дочери. Я стояла не в силах пошевелиться, в душей моей радость сменялась ужасом и вновь возвращалась обратно.

Кэти ощутила мой страх.

— Мама, не волнуйся, — она искоса глянула на октопаука. — Он нас не тронет: просто хочет поглядеть. Он все время был рядом со мной.

Но адреналин насыщал мою кровь. Октопаук в дверях стоял или сидел — поди разбери, как назвать эту позу. Огромная почти сферическая черная голова покоилась на теле, возле пола разделявшемся на восемь черно-золотых полосатых щупалец. Посреди головы шли две параллельные вмятины, а в центре между ними примерно в метре над полом оказалось удивительное квадратное устройство — сантиметров в десять, — состоящее из желатиновых линз и какого-то эластичного черно-белого материала. Октопаук глядел на нас, и линзы пошевеливались.

На теле между вмятинами под линзами и над ними проступали другие внешние органы, однако у меня не было времени вглядываться. Октопаук направился к нам, и, невзирая на уверения Кэти, страх мой возвратился в полной мере. Шорох создавали волоски на щупальцах, двигавшихся по полу, тонкий свист вырывался из небольшого отверстия в правой нижней части головы.

На несколько секунд страх полностью парализовал все мои мыслительные процессы. Существо приближалось, и я думала только о бегстве. К несчастью, бежать было некуда.

Октопаук остановился лишь метрах в пяти от нас. Приставив Кэти к стене, я заслонила ее собой от октопаука, подняла руку… Таинственные линзы вдруг задвигались. И внезапно меня осенило. Трясущимися пальцами я извлекла из летного комбинезона компьютер. Парой щупалец октопаук заслонил линзы — не на тот ли случай, чтобы заслониться от оружия, думаю я задним числом. Вызвав из памяти изображение Ричарда, я выставила компьютер вперед.

Когда оказалось, что этим все и ограничилось, существо опустило на пол оба поднятых щупальца. Почти минуту оно глядело на монитор, и, к моему огромному удивлению, по голове его побежала волна багрянца, начинавшаяся от края вмятин; через несколько секунд она сменилась целой радугой красных, голубых и зеленых полос различной толщины. Совершив почти полный оборот вокруг головы, они исчезли на другом краю вмятины.

Мы с Кэти с удивлением смотрели. Октопаук кончиком одного из щупалец указал на монитор и вновь повторил пурпурную волну с последующей радугой.

— Это он разговаривает, мама, — пояснила Кэти.

— Наверное, ты права, — отозвалась я. — Только я не имею представления о чем.

И переждав немного — едва ли не вечность в моем восприятии, — октопаук двинулся к выходу, приглашая нас за собой. Никаких цветных полос не было. Держась за руки, мы с Кэти осторожно следовали за ним. Она начала оглядываться и тут впервые заметила на стене фотографии.

— Посмотри, мамочка, — начала она, — на стене наши снимки.

Шикнув на нее, я велела повнимательнее глядеть на октопаука. Он направился к тоннелю — в сторону шахты с шипами, — открывая нам путь к выходу. Взяв Кэти на руки, я велела ей крепко держаться за шею и сломя голову бросилась бежать. Наверное, ноги мои едва прикасались к полу, пока мы не оказались снаружи — в Нью-Йорке.

Майкл с восторгом встретил живую и невредимую Кэти, однако его, как, естественно, и меня, по-прежнему смущают эти камеры, встроенные в стены и потолок нашего дома. Я так обрадовалась встрече с Кэти, что даже не отругала ее как следует. Кэти сказала Симоне, что пережила «сказочное приключение» и что октопаук «хороший». Дети есть дети.

О радость из радостей! Нашелся и Ричард! Живой! Точнее, едва живой, погруженный в глубокую кому… он в жару, но тем не менее жив.

Кэти с Симоной обнаружили его сегодня утром, метрах в пяти-десяти от входа в наше подземелье. Мы собрались втроем поиграть наверху в футбол и были уже у самого выхода, когда Майкл зачем-то позвал меня. Я велела девочкам подождать меня наверху возле входа. И когда обе они через несколько минут дружно завизжали, я уже решила, что случилось нечто ужасное. Бросившись наверх, я сразу же увидела вдалеке тело Ричарда.

Сперва я решила, что он мертв. И врач в моей душе принялся за работу, выискивая признаки жизни. Девочки теснились возле меня. Кэти то и дело повторяла:

— Папочка жив? Ах, мамочка, сделай так, чтобы он был жив.

Как только я убедилась, что он в глубокой коме, Майкл с Симоной помогли мне спустить Ричарда вниз. Я немедленно ввела биометрические датчики и регулярно проверяю их показания.

Я раздела его и осмотрела — от пят до макушки. Есть кое-какие царапины и синяки… я их не помню, но чему тут удивляться? Кровь тоже близка к нормальной, я уже опасалась аномалий белых телец — все-таки у Ричарда температура за сорок.

Когда мы обследовали одежду Ричарда, нас ждал другой сюрприз. В карманах обнаружились шекспировские роботы — Фальстаф и принц Хэл, девять лет назад, казалось бы, сгинувшие в странном коридоре, уходившем от шахты с шипастыми стенками где, как мы считали, находилось логово октопауков. Значит, Ричард уговорил октопауков вернуть ему игрушки.

Вот уже семь часов как я сижу возле Ричарда. Большую часть утра рядом с нами были и прочие члены семьи, но сейчас нас оставили одних. Я пожирала глазами его лицо… гладила шею, плечи, руки. Вспоминала многое и плакала. И не думала уже, что увижу и прикоснусь к нему. О Ричард, вернись же домой. Вернись к жене и семье.