Часть V
ВОЙНА И МИР С НЕВИДИМКАМИ
25
Пропавшие лодки искали почти неделю, в три гравилета, и облазили почти всю западную часть залива. Но ничего не нашли, даже обломков. После этого самые рьяные поборники добычи металла из ракушек как-то притихли и даже на “Калоше” в море больше никто не ходил. Наоборот, ее, как последнюю из оставшихся посудин, вытащили на берег и накрепко заякорили, словно что-то или кто-то мог ее угнать даже с охраняемой территории города.
К концу этой недели поисков довольно неожиданно прибыла новая партия переселенцев. Их привел Эдик. И хотя переход этот обошелся не без попыток шакалов напасть на излишне беспечных, словно туристы на Земле, новичков, особых драм не было. Вероятно, даже Эдик учился быть и осмотрительным, и осторожным.
Новые руки были кстати, хотя на первых порах, как водится, пользы от новичков не было. Наоборот, их пришлось обустраивать, выставлять новые посты, расширять столовые, общежития, которые в итоге заняли чуть не четверть жилой части города, создавать более сложную, но в итоге оказавшуюся более продуктивной систему учета и организации работ, в том числе и по самообеспечению. Потому что люди эти прибыли не на месяц и даже не на зиму. Как Ростик понял последние распоряжения Председателя, переданные колонии как довольно пространный документ, с которым должен был ознакомиться каждый из новых одесситов, они прибыли сюда навсегда.
Но для этого предстояло решить проблему неожиданных нападений, выяснить их характер и найти способы защиты. И тут-то оказалось, что об этом голова начальников уже озаботилась, хотя и довольно специфично. А именно на заводе, ставшем единственным в городе, для определения которого теперь не нужно было даже прежнее название вспоминать, начали строить... нечто. Причем слухи об этом возникли в Одессе, вероятно, одновременно с началом работ. Новым одесситам не ясно было только, что это такое.
И лишь приезд Поликарпа кое-что прояснил. Не сразу, потому что у него было строгое задание, и первую половину дня после прилета на гравилете он бродил по городу, восхищаясь каменными сооружениями, которые, на его инженерный глаз, сразу предстали какими-то шедеврами, измеряя шагами разные площади, молы и даже площадку рядом с пресловутым полуобрушенным фонтаном. Но вечером, в наступившей, как всегда нежданно, темноте, Ростик и Ким, поддерживаемые Квадратным, Пестелем и даже Эдиком, окружили редкого гостя и с дружескими подначками как бы случайно повели его в сторону песчаного пляжа, где патрулей было меньше всего.
Когда город остался позади и голоса не доносились, Ростик хлопнул инженера по плечу и решительно вопросил:
– Ну все, Поликарп, ты у нас в руках. Признавайся, что вы там затеяли?
Вагоноремонтный, а ныне и на все руки инженер поежился от хлопка, потом хмыкнул.
– Наверное, целый заговор, верно? – предположил Эдик, хотя наверняка не мог бы объяснить, что такое заговор “нецелый”.
– Положим, заговор так себе, – вмешался Пестель, – даже у нас о нем уже знают, но в общем... В общем, рассказывай.
– Только давайте сначала искупаемся, – предложил Полик, которого гладкая вечерняя вода, мерно набегающая на песок в свете факела, настроила на легкомысленный лад.
Предложение было принято. Но после ныряний, кратких заплывов и обрызгиваний парной, чуть не под двадцать градусов, водой все мигом посерьезнели. И Поликарп признался, едва принявшись за одевание:
– По распоряжению Председателя на нашем производстве строится... Вы не поверите, но это самая настоящая подлодка. Разумеется, это упрощенный вариант, со шнорхелем, но все-таки.
Ребята помолчали, переваривая сообщение, потом Квадратный спросил:
– А зачем она тут? – А почему с ней так темнят? – спросил Ростик. – Ведь нам, скорее всего, в нее и лезть?
– Ну, не знаю почему, – Полик был неуверен. – Почему-то считается, – что нападения эти могут посеять страх, панику, вот и решили до поры…
– Значит, они все-таки решили, что нападение связано с водой, – заметил Пестель.
– А откуда же еще? – снова подал голос старшина. – Лодки, если бы на них навалились губиски, подали бы сигнал. А бегимлеси на них наехать, скорее всего, не могут, не хватает выносливости у этих их летунов.
Поликарп заинтересовался, кто такие бегимлеси и летуны, пришлось ему быстренько все пересказать. В самом деле, не играть же в начальственную секретность там, где никакого секрета давно не было.
– Подлодка... Давно пора, – задумчиво протянул Ким. – Только из чего вы ее делаете? И как?
И тут выяснилось, что если делать, то по-настоящему, как выразился Полик. То есть из хорошей стали, с дизелем, довольно мощным, хотя и слегка самопальным вооружением, системой спасения экипажа и всем прочим. А возможности, как ни странно, у города были. Оказалось, он не собственно с вагоноремонтного, а с его крайне секретного подразделения, потому и называл это не “завод”, а “производство”, которое на Земле подчинялось другому начальству и носило особый закрытый код – сто двадцать семь.
Даже Ростик, как ни далек был от этого, а знал, что номерные заводы – совсем другое дело, чем обычные предприятия.
– У нас на этом производстве знаешь какие станки есть? – слегка возбудился Полик. – Все могут... Только вот энергии мало.
– Вот именно, – веско заметил Квадратный. – Вся энергия, если не ошибаюсь, на Земле осталась.
– Не вся, – парировал инженер. – Тут тоже есть кое-какие генераторы, вот только движки... Ну, дизеля, понятно, тут не в счет, основной запас солярки в первую же зиму использовали. Вот мы и додумались... Одна группа пыталась сделать ветровик, но не получилось, сами знаете, какие тут ветры. Тогда по моему предложению к генератору приставили один изрезервных паровозов, их у нас, почитай, четыре железнодорожные ветки, один за другим стоят. Протопили, завели... и получили отменное напряжение. Вот только...
– Что “только”? – Голос Кима был такой, словно он объяснялся кому-то в любви. Была в нем этакая техническая жилка, которой Ростик никак понять не мог.
– В общем, не очень удается контролировать давление пара в котле. Понимаешь, на дровах трудно выдерживать режимы, хорошо бы на угле. Председатель, правда, помянул, что где-то на юге должен быть торф, но ради него еще нужно повоевать. В общем, проект лодки уже готов, все наши ребята, кто понимает хоть что-нибудь, ночей не спали, работали. Первые заготовки уже сделали. Я приехал выяснить, нельзя ли их сюда отправить, чтобы на транспортировке выиграть... Но кое-кто хочет, как во времена военной приемки, сначала собрать лодку во дворе завода и лишь потом, после первичных испытаний, отправлять сюда.
– Интересно, – поинтересовался Пестель, – вы что же, ее в пруду за водолечебницей будете испытывать?
– А хоть бы и там? – пожал плечами Поликарп. – Какая разница. Если там течь не будет, то и тут тоже выдержит. Расчетные глубины все равно мизерные.
Он посмотрел на море, и стало ясно, что основные сведения он из него выудил.
Недели через две в Одессу вдруг прикатила целая вереница грузовиков, которые громыхали так, что стаи иглохвостых попугайчиков, которые, как и в Чужом городе, стали медленно, но верно селиться в колонии, целый час не садились на крыши. Но это было лишь начало. На соседней с фонтаном площади, той самой, которую выбрал Поликарп в свое первое посещение, устроили не что-нибудь, а настоящий филиал пресловутого номерного производства.
Тут круглые сутки было светло, горели факелы и громыхали, громыхали, громыхали сборщики. Они быстренько собрали довольно первобытный на вид, но вполне работоспособный стапель, потом принялись свинчивать из пронумерованных гнутых шпангоутов и продольных стрингеров остов, затем наклепали на него трехмиллиметровые стальные щиты и лишь после этого стали устанавливать в полученную посудину разные системы, о назначении которых до поры до времени Ростик мог лишь догадываться.
К концу работы в Одессу прибыл седой, полуслепой полковник, который оказался вполне настоящим капитаном первого ранга и даже в молодости, задолго до войны, ходил на первых, оставшихся еще от царского Балтфлота, субмаринах. Как оказалось, толку от него в Полдневье чуть, но он все-таки собрал, используя авторитет Дондика, почти всю гоп-компанию, то есть Ростика, Поликарпа, Квадратного, Пестеля и даже Эдика, который со временем стал в городе заметной фигурой, потому что распределял жилье, постельное белье, обмундирование и даже договаривался с заводом о порядке транспортировки частей для подлодки.
Несколькими лекциями, иначе это и назвать было невозможно, бывший перворанг посвятил будущих подводников в хитрости ремесла. А именно рассказал о тактике использования того устройства, которое Поликарп, должно быть забывшись, назвал торпедным аппаратом, дал понятия о подводной установке мин, которые еще никто в глаза не видел, но которые, по сведениям Дондика, упорно проектировали на заводе, и попытался даже объяснить азы навигации. Но тут уж Ростик восстал:
– Навигацию в нашем заливе объяснять не нужно. Вы бы лучше рассказали про технику спасения экипажа при аварии.
– С каких пор залив стал “нашим”? – спросил Дондик, который в тот день тоже присутствовал в “навигацком” классе.
– Что-то ты уж больно мрачно смотришь на ситуацию, – ввернул Эдик, но Квадратный поддержал Ростика, да и Пестель считал, что это будет нелишне. И пришлось перворангу менять программу.
В общем, спасение на таких глубинах оказалось делом простым. Если бы не акулы, о которых с некоторых пор ходили разговоры, но которые в пределах видимости постов на молу ни разу еще ни на кого не напали, проблемой это вовсе бы не считалось.
В конце сентября, когда стало ясно, что проектанты, как водится, что-то забыли, а чего-то не учли и с завода стали ждать новые, уже переделанные детали, выдалось несколько очень спокойных дней.
В принципе все было ясно. Работу с подлодкой, которая их ожидала, ребята для верности обсудили между собой. Кроме того, выдали разные замечания Киму, который должен был оказывать поддержку с воздуха. После этого перворанга отпустили в Боловск и стали ждать окончания сборки. Вернее, каждый занялся своим делом.
Пестель возобновил сидение в лаборатории, Ростик и Квадратный с патрулями обошли вновь заложенные поля, на которых трудились крестьяне, Ким вел, как он выразился, пассивную разведку берега пернатых, а Поликарп принялся ходить по городу, делая рисунки на крохотных, с ладонь, клочках бумаги и производя какие-то не совсем понятные замеры. Он-то и сделал одно очень странное открытие.
Так уж получилось, что, отшагав за весь день почти сорок километров в доспехах, Рост и Квадратный вернулись в столовую уже после ужина. Выпросив у кашеваров, которые мыли котлы на завтра, свою порцию еды, они едва расположились за “своим” обычным столом, как Поликарп, оглядываясь, словно за ним гнались, ввалился с улицы. Вид его был странен – волосы торчали, глаза горели, а руки подрагивали, особенно когда он пытался бесцельно переложить свои рисунки из одного кармана в другой.
– Ребята, пойдемте, я хочу кое-что показать.
– А завтра никак? – спросил старшина, уткнувшись в свою фасоль с остатками рыбы.
– Это интересно, – продолжал настаивать инженер.
И была в его голосе такая обреченность, смешанная, как ни странно, с восторгом первооткрывателя, что Ростик решился:
– Сейчас дожуем и сходим.
Поликарп ждал, пока они дожуют, с терпеливостью восточного бедуина, зато, когда они встали, сорвался с места, так что ребятам едва удавалось за ним поспевать. Инженер провел их какими-то казематами, бегло объяснив, что “так короче”, потом поднялся по лестницам, раз пять или даже больше сверился со своими планами и наконец вышел в довольно обширный полукруглый зал.
Так уж получилось, что свет тут “производил” только “жучок” инженера, которым тот вжикал не переставая, перекладывая фонарик из руки в руку. Но и его было достаточно, чтобы... Да, это был барельеф, вроде тех, которые Ростик видел еще в Чужом городе. Только этот представлял не широв или червеобразных махри, а порт, который они для себя стали называть Одессой. И вид этот был представлен в трехмерном изображении, как бы с высоты птичьего полета.
Иные дома были так подробно вырезаны или вылеплены в этом светлом камне, что можно было при желании посчитать количество окон на фасаде. И Ростик был уверен, если бы он попробовал проверить неизвестных камнерезов, ошибок он бы никогда не отыскал.
Быстро убедившись, что изображение слишком велико, чтобы рассматривать его с фонариком, Квадратный подпалил один из захваченных еще в столовой факелов. Что-что, а запасливость ему не изменяла никогда. И когда в помещении стало светлее, когда как бы даже сам воздух раздвинулся вместе с тенями, стало видно, что изображение в самом деле захватывает весь город, от восточных стен до западных, от моря до главных подъездных ворот. И частично даже захватывает водопровод, идущий от реки.
– Здорово, – отозвался старшина, но голосом, который ни о каком “здоровье” не свидетельствовал. – Вот только хотелось бы знать...
– Смотри сюда, – веско оборвал его Полик и указал на порт.
На изображении круглая гавань была отнюдь не пуста. В порту стояли три длиннопалубных корабля, чем-то напоминающих галеры. Два из них были связаны в подобие катамарана, хотя корпуса были совершенно разными. Мачт и парусов у этих кораблей не было даже в зачатке.
– Ну и что? – все-таки осторожно спросил Ростик. – То, что сюда должны были заходить корабли, стало понятно, едва мы увидели гавань.
– Ты не видишь, – притормозил его Поликарп. – Смотри не на корабли, а на вход в порт.
И лишь тогда Ростик заметил, что между двумя башнями, которые “сторожили” вход в гавань, над водой и под ней, до самого дна, как почему-то угадывалось на каменном изображении, была очень прочная металлическая решетка. Да такая плотная и высокая, что через нее незамеченным не мог бы перебраться и водолаз.
Это было интересно. Вернее, требовало обдумывания, в любом случае – внимания. Ростик подошел ближе, поднял руку Квадратного с факелом повыше, чтобы света было больше, и провел пальцами по шершавому рисунку, по всем этим каменным ложбинкам, углублениям и складкам.
– Как эта решетка действовала? – спросил он Поликарпа. – Есть у тебя соображения?
– Видишь, на кораблях нет мачт. Поэтому они имеют над водой небольшую высоту, максимум метра четыре. А решетку с помощью вот этого механизма, – Поликарп ткнул пальцем в какие-то катушки на крышах портовых башен, от которых шли расходящиеся, как ванты, канаты по всему верху решетки, – удается поднять метров на пятнадцать, причем она вся вполне надежно закреплена вот в этих направляющих.
Да, каменные направляющие на башнях заметили еще первые исследователи города, которые искали места для установки спаренных пушек против прозрачных червяков. Но тогда им не придали значения.
– Так как глубина тут постоянна, – продолжал Поликарп, – и составляет чуть больше шести метров, для прохода кораблей остается до восьми метров. Ну, в крайнем случае, метров пять, если они оставляли над водой изрядный кусок решетки, чтобы никто не мог через нее пробраться. Кстати, обратите внимание, между башен на дне сделан массивный каменный порог с желобом посередине. Решетка входит в него так плотно, что, мне кажется, даже крупный рак не может через это препятствие пробраться.
– Краб, – автоматически поправил его Ростик. Потом поправил сам себя: – Впрочем, какие крабы? Они тут не обнаружены... Как думаешь, из чего сделана решетка?
– Как ни великолепно умение... – Полик замялся, но лишь на миг, – прежних обитателей города работать с камнем, я полагаю, для этой решетки они вынуждены были использовать металл.
– Ты уверен? Это же невозможно дорого по местным меркам.
– Уверен.
– Тогда для окрестных пиратов одной этой решетки было бы достаточно, чтобы оправдать любой разбой.
– Подожди с пиратами, – вмешался Квадратный. – Их, как и крабов, пока не обнаружили. Лучше спросить – против кого они все это соорудили?
– Не знаю, – сказал Поликарп. – То, что они пытались таким способом, действительно жутко дорогим по местным возможностям, защититься от чего-то – ясно как дважды два. И, может быть, именно отсутствие этой решетки заставило их уйти, и...
– Значит, эта опасность угрожает и нам? – докончил за инженера старшина. – Разумно...
– Не разумно, а очень важно, – поправил его Поликарп.
– Пожалуй, – согласился Ростик. – Нужно будет привести сюда Дондика и убедить его, что нам следует сделать такую же штуку, пусть даже мы и не знаем, от чего она нас должна защитить. Сколько на нее потребуется металла?
– Если считать расстояние между башнями, то есть входной фарватер метров в тридцать, и сделать все из дюраля, чтобы не коррелировала... Ну, в общем, это не сложнее, чем подлодку склепать.
Они пошли назад, обдумывая проблему, кого, кроме пиратов, такая штука могла бы сдержать. Идею пиратов отвергал факт, что решетка была устроена до самого дна. Как ни крути, это указывало, что опасность должна была прийти из-под воды. Это “сходилось” с тем, что они потеряли три экипажа добытчиков металла и две лодки. Но что представляла собой эта опасность, каким образом следовало от нее избавляться – никому в голову так и не приходило. Тем не менее они твердо решили “раскрутить” Дондика на эту проблему на следующее утро.
Но на следующее утро не получилось. Ночью при шли машины с последними частями для подводной лодки, и все остальное пришлось отложить. Как ни твердил себе Ростик, что это не самая разумная манера поведения, сломить Дондика, отвлечь его хотя бы на пару часов, чтобы дойти до барельефа и поделиться сомнениями, не получалось. Капитан занимался только тем, что считал главным на этот момент – подлодкой.
И кто знает, может быть, это и в самом деле было правильно?
26
Субмарина получилась на славу Она была похожа на аппарат Кусто, если вспоминать те, прежние, еще земные аналогии, только побольше, потому что ходить она должна была на меньших глубинах. И сверху ее украшал почти шестиметровый шнорхель, который давал ей возможность ползать по дну на всей, как прикидывал Казаринов, акватории залива, на берегу которого стояла Одесса. Что творилось дальше, в океане, за заливом, разумеется, никто не знал, но и там глубины должны были оказаться небольшими.
Субмарина имела рубку, в которой находился штурвал и из которой можно было осматриваться по сторонам, потому что в трехмиллиметровой стали были проделаны смотровые щели с ладонь шириной, которые были закрыты через резиновые прокладки накрепко приклепанными двухсантиметровыми плексовыми пластинами. Поликарп полагал, они могли выдержать даже относительно близкий разрыв торпеды.
В хвостовой части находился внушительный дизелек, который тем не менее производил больше треска и грохота, чем движения. Около него почти постоянно крутился Борода, фамилия которого оказалась Бородин, и потому прозвище, так сказать, соответствовало. Вообще-то, вспомнив о старой просьбе вытащить его из-за кульмана, Ростик предложил прикрепить к дизелю не Бороду, а самого Полика, но Дондик подумал, пожевал губами, потер старую рану и ответил, что с Поликом придется “погодить”, он пригодится для другого дела.
– Он пригодится, а мы, значит, не очень, – прокомментировал это решение Пестель, но, так как с ним никто не спорил, неполучилось даже как следует повозмущаться. Да и чего возмущаться, инженер в самом деле был личностью важной и для города, и для человечества Полдневья. А они... Они были солдатами, служивыми, вояками, которых только из вежливости не величали пушечным мясом.
В общем, придали Бороду, и тот принялся разбираться с рулями, с движком и разобрался на славу. Он вообще оказался парнем работящим. Вот только все последнее время ходил донельзя чумазый и какой-то взъерошенный, словно солярка впитывалась не только в его кожу и одежду, но и в волосы.
Внизу, рядом с двумя длинными трубами, расположенными по продольной оси субмарины, в которых находились торпеды, в небольшом, выдающемся вниз круглом углублении почти с такими же смотровыми щелями, как в верхней рубке, по боевому расписанию находился старшина Квадратный. Его делом было придонное наблюдение и, в случае необходимости, пальба.
Оба торпедных аппарата имели довольно непростые спусковые механизмы, но сами торпеды были настолько сложными, что перезарядке в походе не подлежали. Сначала, конечно, все, в том числе и Поликарп, хотели сделать так, чтобы их можно было вручную, словно в пушку, запихивать в аппарат, взводить и стрелять многократно, но на практике ничего не вышло. И не столько потому, что сами торпеды пришлось сделать не обычными, как на Земле, а ракетными, ввинчивающимися в воду из-за сгорания твердотопливной смеси, сколько по той причине, что спусковой механизм оказался очень капризным, и в неверных условиях похода, по мнению инженеров, возникала угроза, что ребята скорее подорвутся, чем нанесут ощутимый урон врагу...
Спусковой механизм торпед был устроен по принципу леерной детонации, то есть торпеда, когда Квадратный поджигал особый пятнадцатисекундный фитиль, нагонял в трубу аппарата давление из специального воздушного баллона и открывал внешнюю заслонку, чем запускал торпеду вперед, была привязана к самой подлодке. И когда этот леерок, разматываясь, доходил до специально заданной отметки, которую можно было менять, он выдергивал чеку, похожую на гранатную, и торпеда взрывалась.
При испытании эта торпеда вполне достойно проходила от семидесяти до ста метров, что было совсем неплохо для такой доморощенной системы. А уж заряд на нее можно было ставить самый разный, хоть настоящий динамит, который в количестве почти семи килограммов – критическая масса для торпеды – мог разнести и довольно крепкое сооружение, вроде гипотетической решетки на входе в гавань Одессы. Размером торпеды, которых на заводе изготовили порядка пятнадцати штук, были метр двадцать длиной и толщиной двадцать два сантиметра, вес их с полной загрузкой превышал пятьдесят килограммов.
Впереди, в форпике подлодки, если только Ростик правильно употреблял этот термин, должен был находиться Пестель. В его обязанности входили наблюдение и связь с висящим над морем в своем гравилете Кимом. Связь осуществлялась довольно простой и незамысловатой рацией, радиус действия которой едва превышал пару километров. Антенну со сложной изоляцией выводили внутри шнорхеля на поверхность.
В теории все было идеально, но, сколько бы Пестель ни крутил рукоять динамки, сколько бы ни надрывался, сверху, из гравилета, приходило больше хрипов, чем осмысленных слов. Но даже хрипы, и стоны, и кашли, и треск несущей частоты, которая вдруг глушила все подряд, были такой заметной поддержкой в подводном мире, что Пестелю приходилось, подчиняясь ребятам, крутить рукоять куда чаще, чем собственно наблюдать.
Правда, в последнее время Ростик, которого по понятным причинам назначили капитаном подлодки, стал его все чаще ставить на рули, а сам выходил вперед, заглядывая в широкие круглые иллюминаторы, обеспечивающие передний и немножко боковой обзор, принимая на себя и обязанности радиста.
Потренировавшись сначала в гавани города, потом совершив пяток испытательных проходов вдоль берега, в последнюю неделю сентября Ростик получил приказ вывести субмарину в настоящий разведывательный поход. Совершив их почти с десяток, ребята так осмелели, что Ростик озаботился – излишняя самоуверенность умению выживать никак не способствовала. Но они в самом деле пока ничего необычного не встречали и серьезным испытаниям не подвергались.
Так наступил первый день октября, когда они получили задание подойти к наиболее ухоженным полям в восточной части залива. На то место, которое было теперь отмечено на всех картах как точка исчезновения команды “Калоши”.
Они проделали большую часть пути без особых трудностей, все шло как всегда – движок, распространяя едкий дымок, стучал, вода ощутимо проносилась мимо иллюминаторов и смотровых щелей, дно выкатывало как гладкая, вымощенная желтыми ракушками дорога. Они почти не разговаривали, каждый делал свое дело привычными, экономными движениями.
Даже с гравилета, который с Кимом и Дондиком висел где-то наверху, не приходили ни приказы, ни запросы.
После двух часов хода Ростик неожиданно понял, что ему одновременно и душно, и очень холодно. Он поежился, в этих подлодках вполне могло быть холодно. Это сначала они ходили в походы в шортах и легких курточках, как аквалангисты, а потом... Потом стало ясно, почему длинные свитера с высоким трубообразным воротом называются водолазными – потому что только они позволяли хоть как-то экономить тепло. И вовсе не потому, что лето превращалось в зиму, а потому, что тут, в этом подвижном морозильнике лишь движок да их тела хоть как-то поднимали температуру. Все остальное только отнимало тепло, и делало это весьма агрессивно.
Ростик посмотрел на газоанализатор – довольно простой прибор, какой-то дурацкой стрелкой указывающий содержание кислорода в воздухе субмарины. Сейчас она почти на четверть шкалы не доходила до красной линии, при которой следовало или всплывать, или садиться на велосипедный воздухозаборный аппарат и крутить педали, обеспечивая принудительную вентиляцию, как они делали это еще в бомбоубежище во время нашествия борыма. Почему нельзя было заставить крутить воздухозаборник тот же дизель, Ростик не знал, но подозревал, что Поликарп попросту пожалел машину. А может, он каким-то неуловимым чутьем хорошего инженера уловил, что дизель и без того будет работать на грани, станет часто капризничать, а такая важная функция, как дыхание, полностью зависеть от бездушной техники, конечно, не должна была. Использовать людей для вентиляции было не только проще, но и надежнее... Вдруг подал голос Пестель:
– Сзади что-то есть.
Борода, у которого сегодня возни было не больше, чем обычно, мигом забыл о своем дизеле и бросился к заднему иллюминатору. У него был устроен один почти такой же большой, как передние иллюминаторы, позволяющий смотреть, правда, не столько по бокам, сколько строго назад. Обернулся и Ростик.
Как всегда, за плексом колыхалась сине-зеленая пелена, пронизанная солнцем до такой степени, что даже отсюда из-под воды сверкающее дно представлялось странной, нечеловеческой ареной, залитой светом юпитеров. Особенно это впечатление было сильным, если смотреть не в одну точку, а по видимому кругу, который составлял радиус метров до тридцати – в зависимости от погоды, места залива и, конечно, времени суток. Дальше этого порога рассмотреть что-либо было трудновато, вода если и оставалась проницаемой, то условно – заметными были лишь очень крупные объекты, вроде темных скал, массивов водорослей или очень плотных косяков рыбы. Но и тридцать метров было неплоха Обычно их субмарина удерживала ход не более пяти километров в час, а при такой скорости даже с этим обзором можно было рулить вполне расслабленно...
Ростик сосредоточился. Нет, ничего, даже за завесой водной мути, даже у дна, где проще всего спрятаться, например закатившись в какую-нибудь коралловую складку. Тогда он посмотрел по сторонам, ведь могло так оказаться – пока они продирали свои несовершенные тут земные глаза, объект переместился влево... Или вправо, или вперед.
– Пестель, запроси Кима, он ничего не видит?
– "Воздух, воздух... – привычно зашептал в микрофон позывные гравилета впередсмотрящий Пестель, – доложите обстановку, прием.
Сквозь треск в наушниках и даже за гулом дизелька пробился голос Кима:
– Эй, пиявки, я хожу кругами, держу вас в поле зрения все время, все абсолютно спокойно. Прием.
– Зря он нас так величает, – отозвался серьезный Борода. – Накличет еще чего-нибудь.
– Таким прозвищем не накличешь, скорее отгонишь, – отозвался Квадратный.
Вдруг на краю поля зрения в боковом иллюминаторе что-то мелькнуло. Ростик повернулся мгновенно, но ничего уже не увидел. Только водную толщу, пронизанную солнцем, частичку дна, покрытого ракушками, редкие красные веточки кораллов. Но там что-то было, только что, всего лишь миг назад.
– Пестель, доложи наверх, я видел что-то справа по курсу, на траверзе.
Пестель забормотал в микрофон, отчаянно закрутив ручку рации. “Жалко, что он вынужден говорить, а не смотреть по сторонам, – подумал Ростик. – Сейчас его глаза важнее, чем связь”.
– Сверху запрашивают, что именно ты видел? Ростик пожал плечами:
– Зеленые тени.
– А конкретнее? – попросил Квадратный.
Ростик выразительно посмотрел на него. Старшина все понял, даже не отрываясь от своих нижних, выходящих прямо в дно иллюминаторов. И хотя ничего не произошло, нервное напряжение сразу стало ощутимым. Даже старшина вдруг достал из кармашка длинную кремниевую зажигалку для газовых плит, которую случайно нашли в магазине хозтоваров и которая, как оказалось, лучше всего подходила для поджигания торпедных фитилей. Потом он ее пару раз опробовал, но машинка для добывания искр работала как часы. Она не отсыревала, не нуждалась в воздухе, не боялась тряски или неведомого противника.
Прошло еще минут пять, ничего не было видно. Они шли прежним курсом. И все-таки вокруг что-то происходило, решил Ростик, только не здесь, а там, за пеленой воды, за пределом видимого из их подлодки круга. И как эти существа так быстро определили, что они из своей консервной банки видят, а чего нет? Слишком уж они ловкие, с такими можно и не справиться...
– Сейчас что-то будет, – мерно, как капли падают на камень, проговорил Квадратный.
– Видишь что-нибудь? – быстро спросил Борода.
– Ничего, иначе доложил бы, – отозвался вместо старшины Пестель.
– Разговорчики! – прикрикнул Рост, – Лучше глазами работайте, чем языком.
Это было правильно, сейчас от внимания, может быть, зависели их жизни, а болтовня делает наблюдателей размагниченными. Но то, что сейчас должно было произойти, он тоже ощущал, прямо всей кожей...
Прошла еще минута. Может быть, более трудной для себя минуты у Ростика еще не было. Он даже не выдержал:
– Борода, что за кормой?
– Ничего не вижу, – тотчас последовал ответ.
На всякий случай Ростик обернулся на миг... “Как же ничего, – чуть было не произнес он, – а водяная воронка от чересчур близко подлетевшего антиграва?”
Вдруг рули под его ладонями дрогнули, он чуть не выпустил их – черт, а он и не заметил, что ручки штурвальчика скользят в ладонях. А только что мерз и задыхался...
Он посмотрел вперед. Ладно, что бы там с их нервами ни было, а приказ есть приказ – дойти до красного треугольника, туда, где они впервые услышали подводный колокол. И они попробуют это сделать, если... Если что? Нет, ничего, наверное, опять показалось.
И вдруг прямо к плексу иллюминатора, всего в метре от лица Ростика, приникла странная, получеловеческая – полудельфинья, смешливая рожица. И тут же исчезла, мелькнув круглыми глазами и плоскими рыбьими губами... Если ее можно было так определить.
Реакция Ростика поразила даже его самого. Как спущенная с тетивы стрела, сорвался его приказ:
– Не стрелять!... Только не стрелять! – Он перевел дыхание, оказалось, последние минуты две он не дышал. Вытер пот. – Пестель, докладывай наверх. Видим их, это подводные люди.
– Ч-че-го? – не понял Пестель, крутя как сумасшедший ручку своего аппарата.
Вдруг по корпусу подлодки что-то довольно звонко, металлически стукнуло. И тотчас заскрипел шнорхель.
– Эй, ребята! – послышался голос Кима, громко, как во сне, и четко, словно они пользовались не сомнительными в Полдневье рациями, а отменного качества телефонами. – У вас что-то происходит. Кто-то...
Связь оборвалась, потому что шнорхель сломался и из отверстия, откуда поступал воздух и голос Кима, полилась вода. Ростик набрал в легкие воздух, чтобы отдать приказ, но Борода уже среагировал, бросился вперед и задвинул заслонку от этой льющейся все сильнее воды. А потом стал завинчивать герметичный люк, способный выдерживать давление не хуже самого корпуса лодки. Теперь они были хотя бы временно защищены от затопления.
Внезапно дизель взвыл, подняв обороты до немыслимых, и смолк. Продвижение субмарины вперед стало бесшумным, как во сне. Ростик дотянулся до рычага горизонтальных рулей и поднял его до половины... Вернее, попытался это сделать – но безуспешно. Крутанул штурвал, но и это не срабатывало. Нечто, заклинившее их винты, блокировало и рули.
– Наверное, сеть набросили, – выдвинул предположение Пестель. – Очень просто – подкрались тихонечко и набросили.
Словно лишенный подъемного газа аэростат, подлодка стала опускаться на дно. Через половину минуты защитные дуги, приклепанные к днищу, заскрипели по песку. От нижнего выступа Квадратного до дна осталось чуть более полуметра. Хорошо еще, что тут не было ила, иначе “заглубились” бы по самое “некуда”, подумал Ростик. Это была важная мысль, хотя чем именно она важна, он еще не придумал.
– Кто-нибудь видит их? – спросил Ростик.
– Все видят, даже я, – усмехнулся старшина. Как же Ростик был ему благодарен за эту усмешку!
Теперь их действительно видели все. Это в самом деле были люди... По крайней мере, наполовину. С крупными, как и раньше показалось Ростику, дельфиньими головами, большими рыбьими глазами, массивной нижней челюстью, жестким, кажется, костяным гребешком, поднимающимся от губ между глаз до самого загривка, что делало его похожим на чересчур поднятый нос, покатыми, хотя и очень мощными, плечами и – самое главное – руками. Настоящими руками, многосуставными, длинными, которые эти существа, когда плыли вперед, укладывали в специальные углубления вдоль туловища. Хвост у них оказался похож на моноласт, который Ростик видел однажды в бассейне, или китовую плоскость, очень подвижную, соединенную с торсом таким мощным мускульным аппаратом, что пропадали последние сомнения – в воде уйти от этих ребят ни один человек был не способен.
Снова одна из мордочек приникла к иллюминатору. Потом еще две таких же появились в других окнах. Теперь стало видно, что по поясу у них шли какие-то перевязи, на которые были навешены разные инструменты, целиком сделанные из металла. Среди всех штуковин особенно выделялись ножи. Как правило, их было несколько, разных форм и размеров. Кроме того, вполне возможно, они служили еще и каким-то подобием балласта. “Хотя, – подумал Ростик, – зачем им балласт?”
Также стали видны мощные жаберные пластины, идущие от ключиц или чего-то, что придавало плечам подобие межключичной впадины, и почти до живота. А дальше... Ростик едва не протер глаза, хотя мог это сделать. Дальше были видны едва ли не человеческие чресла, только у мужчин они закрывались какой-то плотной складкой, словно они были в трико, похожем на балетное, а у женщин сглаженным выступом переходили в хвост.
– Русалки... – чуть растерянно прошептал Пестель. – Кто бы мог подумать?
– И русалы, – добавил Борода. – Вот они-то нам сейчас и покажут...
– Почему так думаешь? – поинтересовался Пестель.
– Так мы же их градины воровали. Что же нас за это – по головке гладить?
– Ладно, насмотрелись, – решил Ростик. – Квадратный, сбрасывай балласт.
– Есть, – буднично ответил старшина, захватил рукоять экстренного сброса балласта, которым служили уложенные на специальные лотки круглые валуны, обязанные скатиться практически при любом положении подлодки, рванул... И ничего не произошло.
Вернее, конечно, произошло, лодка дернулась, поскрипела, чуть-чуть приподнялась над дном, но не больше чем сантиметров на тридцать. А потом остановилась, покачиваясь по осевой амплитуде.
– Так, – с чувством произнес Ростик. Он всмотрелся в свои иллюминаторы, теперь у него не было сомнений. Между дном и его лодкой протянулись почти невидимые в воде, но ощутимые в солнечном свете нити. Их привязывала ко дну самая настоящая сеть – Пестель был прав.
– Борода, продуть кингстоны. Только не увлекайся, у нас и без того мало воздуха.
Баллоны с воздухом, которые должны были продуть кингстоны, разумеется, были не последними, но они все же обеспечивали хоть какой-то доступ живительного кислорода, и их так не хотелось тратить. Но попробовать тоже следовало.
Борода взялся за дело, как его учили – последовательно, по четверть оборота стал открывать вентили на правом и левом кожухе, но... Воздух уже забулькал из кингстонных пазов, а они как раскачивались, так и продолжали танцевать. Но к залитой солнцем поверхности не продвинулись ни на миллиметр.
– Да, поймали они нас, – констатировал старшина.
Ростик посмотрел в свои иллюминаторы – до поверхности было близко, очень близко, метров десять, не больше, а то и меньше, но теперь, увидев своих противников, он не сомневался – если они подлодку поймали, то людей точно поймают. Или все-таки нет? У них тоже есть способ удрать – прикрепиться к лееру, сброшенному с гравилета, шиш их поймаешь даже с такими плавниками. А в пяти – семи километрах отсюда, на каком-нибудь острове, можно будет перебраться в гравилет и вернуться домой...
Нет, пока не об этом следует думать. Желательно не вернуться, а лодку спасти. В будущем она пригодится – еще не раз с этими русалами придется разбираться... В этом никаких сомнений не было.
Да, эвакуация – дело последнее. Пока следует спасать лодку. Тогда это будет почти нормальное отступление при превосходящем противнике. Разве не так?
27
– Сколько у нас времени? – вдруг спросил Борода.
– Времени? До чего? – спросил Ростик и лишь потом понял. – А, ты думаешь... Ерунда это, Борода. Времени нам хватит – четверть часа на том воздухе, что тут, и более часа на баллонах. Но столько ждать не потребуется.
– А что потребуется? – спросил Пестель. Он был потный и слегка взволнованный, у него даже глаза стали чуть больше, чем в обычном состоянии.
– Освободимся и уйдем отсюда, – с уверенностью, так сказать достойной лучшего применения, ответил Ростик. – Хорошо бы знать, сколько их тут.
– Их тут, лейтенант, десятки, – невесело ответил Борода и ткнул пальцем куда-то в сторону своего иллюминатора.
Ростик подошел к нему. Русалов было действительно много, очень много. Но лишь некоторые плавали поблизости, остальные еще опасались приближаться к пойманной субмарине. Эх, вдруг стало грустно Ростику, не знают они, что, может быть, приблизиться – более безопасно, чем...
Он еще раз взвесил свой план – что проще, что нанесет противнику меньше урона. Да о чем же он думает? Думать нужно о спасении, а не о том, как бы не убить этих безволосых рыболюдей в большем количестве, чем необходимо. И все-таки, все-таки...
– Квадратный, как думаешь, сначала глушанем, – потом выйдем и отрежем веревки или выйдем и, лишь если нападут, тогда глушанем?
– Тебе, случаем, не поплохело, лейтенант? – заботливо спросил старшина. – Так они тебе и дали освободить лодку, если ты вздумаешь к ним просто так соваться. Для того они ее и вязали, чтобы ты ее освободил, сделал ручкой и... уплыл?
Борода даже хмыкнул, определенно, он распоряжался сегодня командой каких-то комиков, а не вояк. Ну ладно, наверное, он сам напросился на это.
– Хорошо, тогда проверь, пройдут наши торпеды под их веревками, не запутаются?
Старшина принялся тщательно колдовать у своих аппаратов, выверяя их установку. Наконец доложил:
– Задняя торпедка пройдет точно. Передняя... Эх, жаль они не поворачиваются, чуть бы правее и вниз, тогда бы железно прошла. А так, – он пожал плечами, научившись этому, вероятно, у Ростика, – не знаю. Надо пробовать.
Пробовать не хотелось. Если торпеда запутается в прозрачных сетях рыболюдей, потом рванет метрах в трех от корпуса подлодки, никакие другие спасательные меры, кроме похоронной команды, уже не потребуются. А может, и та не понадобится – с этим неплохо, по-видимому, справятся и новые хвостатые знакомые.
– Ладно, сделаем так. Сейчас мы приготовим акваланги, ты стреляешь, мы стоим в носу лодки, все-таки хоть немного, но открепим ее вниз, под сеть. Потом открываешь нижний люк. Я ныряю, Борода, подаешь мне акваланг, я его в воде надеваю, отрезаю веревки, ты тем временем закрываешь люк, иначе мы не всплывем. Когда люк будет закрыт, Квадратный, ты открываешь верхний люк, выбираешься и подтаскиваешь меня. Пестель, ты выскакиваешь и принимаешь буксировочный леер от Кима...
– А он догадается его бросить?
– Ори что есть сил и размахивай руками – он услышит или увидит, наверняка с нас глаз не сводит. Дальше, принимаешь леер, чалишь на носу – и вперед. Борода, ты на рулях. Ну и при случае смотри по сторонам, чтобы чего-нибудь важного не упустить.
– Я смогу смотреть только вперед, ведь рубка уже над водой окажется, – отчего-то мрачно ответил Борода.
– Ладно, – согласился Ростик и по привычке переспросил: – Всем понятно?
– Нет, – спокойно ответил Квадратный. – Не понятно, почему ты один идешь? Я полагаю, лучше вдвоем.
Ростик взвесил это предложение. Аквалангов было два, но если один аквалангист погибнет, то второй аппарат для дыхания даст хоть какой-то шанс, а если погибнут оба... Нет, если делать, то делать наверняка, Квадратный прав. Вдруг еще одна идея засверкала в голове у Ростика.
– Согласен. Тогда план остается тот же, только основное предстоит тебе, Пестель, – и люк нижний, и люк верхний, и леер, и вытаскивание нас из воды. А ты, Борода...
– Все ясно. Я на рулях.
– Да, и учтите, как только мы окажемся на палубе, как только леер будет заведен на буксировочное кольцо – рвите что есть сил. Даже если мы не поднимемся из воды.
– Ну зачем так? – рассудительно переспросил Пестель. – Вместе рванем.
По корпусу субмарины снова ударило что-то металлическое. Ростик повернулся к КвадратномуГ
– Я, собственно, один, наверное, эти веревки одолею. А ты лучше достань-ка подводное ружьецо и привяжи к нему пару гранат. Будешь меня прикрывать гранатами. Только не забудь перед выстрелом чеку выдернуть.
– Дело говоришь, – согласился Квадратный. Он перестал на время возиться у торпедных аппаратов, сунулся в корму лодки и откуда-то выволок обычное ружье для подводной охоты, имеющее одну металлическую стрелу с трезубым острием и резиновыми толстыми жгутами, которые и обеспечивали толчковое усилие стреле. К наконечнику стрелы он принялся привязывать гранату. – Тяжеловато. Рост, пусть уж лучше одна граната будет Зато подальше от нас взорвется.
– А еще стрел нет? – поинтересовался Борода.
– Нет, только гранаты. – С этими словами старшина высыпал на пол подлодки еще три лимонки кроме той, что он уже прикрутил невесть откуда взявшейся проволокой к стреле подводного ружья.
– Ну, от них пользы в подводном бою мало, – начал было Пестель и лишь тогда заметил странный блеск, появившийся в глазах старшины. – Ты чего?
– Я? Ничего, – очень спокойно ответил Квадратный.
– Старшина, – тихонько позвал Ростик, – ты только без геройства.
– Геройства? А что это такое?
– Не знаю, что ты там вообразил, – продолжал настаивать Ростик, – но без этого. Понял?
– А если не знаешь, тогда о чем речь?..
– Это приказ, Квадратный.
– Да понял я, понял, – почти со злостью проговорил старшина, как-то особенно посмотрел на Ростика. И каждому, даже не очень чуткому бородачу стало ясно, что все это было не зря. Потому что к слову “приказ” у старослужащего Квадратного отношение действительно было как к приказу, а не как к детской побрякушке.
– Все, – сразу согласился Ростик. Со старшиной перегибать палку было почти так же опасно, как вовсе выпустить его из-под контроля. – За работу.
Через пять – семь минут, когда воздух в субмарине стал уже тяжелый, все было готово. За это время безволосые появлялись еще раза три, один раз даже очень большой... стаей. Но больше пут на подлодку не накидывали, лишь покрутились и ушли куда-то вправо, где ни один иллюминатор не обеспечивал обзор.
Итак, все было готово. Квадратный, уже в полном вооружении, даже в ластах, стоял у торпедных аппаратов с кремниевой зажигалкой. Проверив еще раз торпедные фитили, поинтересовался:
– Ну что – начали?
Ростик, выкручивая голову так, что в ней чуть не звон образовался, пытаясь видеть сразу все иллюминаторы из тех, что были у штурвала, ответил:
– Эх, не хочется этого делать, но выхода нет. Иначе попусту погибнем...
Он взял свой нож почти в пятьдесят сантиметров длиной, довольно узкий и заточенный, что им можно было бриться, и металлической бляхой на конце рукояти постучал по корпусу лодки. Звук прошел что надо.
– Правильно, – согласился Квадратный, – пусть слетаются, а то лишь торпеды истратим.
Они и появились, неторопливые, уверенные в себе, и в таком количестве, что даже у Ростика холодок пробежал между лопаток. Их было почти три десятка, а может быть, больше. И когда они стали кружить в водяном мареве вокруг лодки, Ростик вдруг спросил:
– А ты чеку на торпедах на минимальную поставил?
– Обижаешь, командир, – ответил старшина.
– А какой – минимальный? – почему-то шепотом спросил Борода, который не проходил подводнической подготовки с каперангом.
– Тридцать метров, – ответил ему Пестель. – Ближе нельзя, лодка не выдержит.
– Тогда – пли! – приказал Ростик. Квадратный поднес зажигалку к переднему фитилю, пощелкал, фитиль, пропитанный какой-то красноватой смесью, занялся. Тогда старшина сунул зажигалку в зубы, как кинжал, открутил парой лихих поворотов вентиль в воздушном баллоне и, когда воздух с шипением стал наполнять торпедный аппарат, выждав ровно пять счетов, открыл заслонку быстрым, как удар, рывком. Торпеда пошла вперед в облаке воздушных пузырей, метрах в трех от подлодки она вдруг качнулась, но с курса не сбилась, а устремилась вперед еще быстрее, только сейчас сзади нее с бурлением и каким-то визгом горел несильный внешне огонь. И, разумеется, за ней тянулся леер.
Ростик принялся было считать, чтобы знать, когда получится взрыв, но не успел довести счет и до семи, как вдруг такой грохот заложил уши, что Борода упал на одно колено, и даже предусмотрительный Пестель, который держался за стрингер корпуса, так качнулся, что с его переносицы соскочили очки.
А Квадратный уже крутил следующие вентиля и рвал рычаг заслонки на кормовом аппарате, и все повторилось, только, как показалось Ростику, взрыв был еще сильнее, хотя на этот раз он не столько считал, сколько зажимал уши ладонями... А потом работать пришлось еще больше.
Вдвоем с Квадратным они практически вырвали винтовой люк из днища, и вода еще не успела подняться до колен, а старшина, набрав воздух в легкие, опустив на лицо маску, не выпуская из рук ружье с гранатой на конце, уже нырнул.
– Пестель, давай акваланг, – заговорил Ростик, но зря – Пестель уже совал ему баллон с загубником.
Ростик проверил, открыт ли вентиль на баллоне, и лишь тогда потянул аппарат вниз, в воду, которая поднялась чуть ниже его пояса. Но не выше. И тогда Ростик понял, что это нижнее образование в корпусе подлодки было нужно не только для наблюдения и торпедной стрельбы. Но и для того, чтобы в этом “кармане” оставалась вся забортная вода, если лодку придется использовать, как сейчас, по принципу воздушного колокола. “М-да, Поликарп-то оказался молодцом”, – решил Ростик, и, убедившись, что в воде акваланг уже исчез из его рук, опустил маску на лицо, и тоже нырнул вниз.
Нижний люк оказался узковат даже для него, а что уж говорить про Квадратного, у которого плечи были раза в полтора пошире?.. Но, лишь один раз ободравшись, Ростик все-таки пролез в него, стукнулся о дно головой, да так, что чуть не слетела маска, и потом, извернувшись, как змея в своей норе, вытянул руки наверх, откуда доносилось странное бульканье и откуда должен был прийти следующий акваланг.
Он и пришел, его держали руки Пестеля, и были они тут, в темноватой воде, такими непонятливыми, что Ростику пришлось прямо выдернуть свой акваланг из сцепленных пальцев... Впрочем, наверное, старшина так же вырывал свой акваланг из его, Ростиковых, рук полуминутой ранее.
Ощутив, что прибор у него, Ростик выбрался из-под субмарины и приспособил парой привычных движений плечевые и поясной ремень на себе. Лишь потом сунул загубник в рот и почувствовал живительное щекотание у себя во рту, в груди, в легких. Это было приятно, очень приятно, просто восхитительно... Хотя слишком умиляться по этому поводу было некогда. Он огляделся.
Квадратный уже висел в мутноватой воде над субмариной и отчаянно пытался осмотреть все стороны разом. В его руках, разумеется, сверкало ружье, а столб воздушных пузырей над ним показывал, что вентиль на баллоне открыт чересчур щедро. Но заниматься этим было некогда.
Ростик выдернул из ножен, привязанных к голени, свой инструмент и принялся рассекать действительно прозрачные веревки, увязанные странными пуками. Сейчас, когда он рубил их, уворачиваясь от разрубленных концов, чтобы не запутаться, он мог оглядеться. И хотя в этом мире, который кто-то по ошибке назвал миром “безмолвия”, все еще плавало облако странной мути и каких-то ошметок, постепенно становилось видно все лучше. Вот Ростик уже мог различить камни на песке, вот он увидел изувеченное тело рыбочеловека метрах в десяти и еще дальше...
Вдруг лодка под ним дрогнула, рванулась одним боком, потом обломанный почти у самого основания шнорхель качнулся в другую сторону... И подлодка стала всплывать, И тогда Ростик понял, что это движение сбрасывает его вбок, туда, где как раз появилось какое-то шевеление... Да, быстро они очухались, или все-таки еще нет? Эх, как хочется, чтобы “нет”, хотя бы еще пару-тройку минут!
Он вцепился одной рукой в строповочную скобу на корпусе, другой продолжая рубить веревки, но некоторые из них уже сами рвались, давая человеческой субмарине свободу, позволяя ей неуклонно подниматься вверх, к солнцу, к теплу и свету.
Вот тут-то его и захватили. Это было очень неприятное ощущение, словно мертвенно-холодная, стальная хватка опустилась на его ногу и зажала около лодыжки. Не глядя, Ростик рубанул по этому захвату ножом. Но какой удар под водой? Он только скользнул по чужой плоти, даже всерьез ее не поцарапав... Или все-таки попал?
Нет, еще что-то легло на его воздушный баллон, пытаясь сдернуть и оставить здесь, под водой, может быть, навсегда... Вдруг откуда-то долетел удар, это граната, догадался Ростик. Но она взорвалась слишком далеко, до Ростика и тех, кто пытался его захватить, долетела лишь слабая волна...
Но вдруг он оказался под куполом серого полдневного неба. Вода несильными водоворотами сходила с боков субмарины, а Квадратный, хитрый малый, уже стоял на ее палубе, осматриваясь по сторонам, будто он был тут одной из надстроек... Ростик попытался крикнуть, чтобы старшина помог ему, но не сумел: и дыхательный шланг мешал, и вода вокруг еще бурлила. “Что же, неужели он не видит, – удивился Ростик, – что меня сейчас утащит?..”
И вдруг оглушительный, такой, что сознание практически померкло в его теле, удар обрушился на весь мир разом. Ростик понял, что его глаза еще открыты, хотя он ничего не видит ими, лишь край серого неба, по которому бежит странная туча, нет... Это не туча, это вода попала ему на лицо, вернее, у него почему-то сломалась маска, и теперь в ней нет стекла...
Он очнулся, когда субмарина тащилась вперед, рассекая воду, как хороший кит. Над ним виднелись какие-то лица, и приятный, теплый ветерок обдувал тело. Оказалось, он лежал на горячей стальной обшивке субмарины и Квадратный что-то говорил ему, но Ростик не слышал слов. Он собрался с духом и прошептал:
– Говори громче, я не слышу.
– Вот и хорошо, – как сквозь неимоверно толстый слой ваты донеслись до него слова старшины. – А то я уже было подумал... Ну ладно.
– Что произошло? – потребовал Ростик, попробовав встать, но ему удалось лишь сесть, и тогда Пестель подтащил его к верхней рубке, прислонив спиной к наклонной поверхности. А Квадратный говорил:
– Пока Пестель подлодку зачаливал, я пытался тебя вытащить, но они очень сильные... Тогда я сорвал гранату, бросил, но, видать, слишком близко попал, понимаешь, хотел глушануть их как следует. И тебя тоже, видимо, задел. Зато они сразу отцепились, и я тебя вытянул.
– Он даже с лодки сиганул, когда понял, что ты ничего не соображаешь и тонешь... – высказался из-за плеча старшины Пестель. Одно стекло его очков было почему-то разбито.
Ростик вдруг улыбнулся, от этого заболела голова, но он не удержался и рассмеялся еще сильнее. А потом вдруг принялся хохотать как заведенный, хотя в его смехе было что-то от истерики. Ему вдруг стал вторить Пестель, а потом и обычно неулыбчивый старшина. Прыская, как девчонка, он спросил:
– Ты чего?
– Глушанул... – Ослабев от смеха, Ростик едва мог разжать губы. – Глушанул со мной вместе...
– Ну да. Но я же не хотел!
Они уже не смеялись, они ржали, чуть не катаясь по обшивке подлодки, держась за животы, вытирая слезы, хлопая друг друга по плечам, по головам. Они остались живы, и все получилось, как было задумано. Им было от чего веселиться, хотя в голове Ростика все вздрагивало почти при каждом движении.
Отсмеялись, посерьезнели. Все было ясно, они возвращались, враги остались сзади, они почти все уцелели, если не считать эту неприятную, неожиданную глухоту Ростика. Но это должно было пройти, Рост, – как сын своей матери, знал, что это пройдет. Главное – он все-таки слышит, а значит, барабанные перепонки не порваны.
Куда как интересно должно было получиться с этими русалами. Вот только непонятно, хорошо, что они их встретили или нет?.. М-да, трудновато думать об этом сразу после контузии. Но он непременно решит эту проблему, вот поспит немного и решит. Ростик и не заметил, как провалился в глубокий, похожий на беспамятство, но целебный сон. Все-таки это было не беспамятство, а значит, он уже выздоравливал.
28
За спасение субмарины ребятам никто особых почестей не воздал. Почему-то все решили, что так и должно было получиться. И даже то, что никто не погиб, хотя могли бы, тоже не произвело на остальных одесситов большого впечатления.
Подлодку выволокли на берег, и Полик, который как-то само собой сделался ее главным опекуном, принялся за дело, во время ужинов лениво поругивая и Роста, и Квадратного, и даже иногда Пестеля. Оказалось, что некоторые заклепки срезались и листы обшивки отошли от шпангоутов, пара плексовых иллюминаторов треснула, а движок вообще находился в предсмертном состоянии. Впрочем, это было как раз неудивительно – стоило вспомнить, как его лихо остановили рыболюди, и оставалось вообще удивляться, как он не сгорел.
Капитан Дондик, получив детальное описание всех событий, приказал сделать очень подробную карту той части залива, что примыкала к берегу пернатых. А потом несколько вечеров просидел над ней, рисуя какие-то линии и кружочки. Наконец он высказался, что если и начинать боевые действия по всем правилам, то удар следует нанести в район, откуда их прогнали наездники страусоподобных птиц.
Ростик за несколько дней ремонта субмарины окончательно восстановился. Глухота прошла, страх перед неожиданной смертью, пришедшей из-под воды, – тоже. Теперь ему хотелось подумать, хотя иногда, особенно почему-то на солнце, очень болела голова. Решившись высказаться, для первого обсуждения своей идеи он выбрал Пестеля. Найти долговязого очкарика не составило труда, он, конечно, просиживал в своем сарае в конце порта.
– Слушай, Пестель, – начал Ростик без предисловий, – что ты думаешь о нашем столкновении с русалками?
Пестель шмыгнул, тыльной стороной руки поправил очки на потном носу и ответил в том смысле, что получилось у них, то есть у людей, не очень здорово – лодку чуть не потеряли и вообще...
– Ты не понял – я о том, что война нам не нужна. С русалками нужно договариваться.
– Пойди скажи это Дондику. Он тебя живьем за металл съест, и, может быть, правильно сделает. Если из этих градин можно делать гравилеты...
– Слушай меня внимательно. – Ростик еще не разозлился, но чувствовал, что закипает, – У нас более трех десятков гравилетов стоит, и на них этого металла больше, чем нам понадобится в ближайшие два года. Тем более что мы не знаем, что с ним вообще делать, Пестель оторвался от своих манипуляций над довольно сложной батареей стеклянных колбочек и реторт, вероятно контрабандой доставленных из Боловска, и поднял голову.
– Ты считаешь, что мы тут повторяем вариант Рельсовой войны?
Ростик вздохнул с облегчением. Кажется, биолог начинал врубаться.
– В общем, еще нет. Все-таки потеря десятка людей – не то что полгорода, которые мы потеряли тогда. Но если эти дураки из Белого дома постараются... А главное, мы все равно не сумеем контролировать эти плантации. Рыболюди всегда будут нас опережать – соберут урожай раньше или напустят какую-нибудь хворь на эти ракушки. Они же их знают, как мы знаем... ну, например, пшеницу. Это наша культура. А ракушки – их плантация, их хлеб.
– Ну, по тому, как они действовали с нашей подлодкой, они не очень смышленые.
– Достаточно смышленые, чтобы учиться. А война может оказаться такой долгой, что не только подлодки уничтожать научит. К тому же, мне кажется, они и не хотели нас сразу приканчивать – им было интересно взглянуть, кто это к ним в гости зашел, понимаешь?
Пестель задумался. Походил, вымыл руки в каменном корыте, которое отыскал где-то в брошенных домах и с помощью охранников приволок к себе.
– Я еще ничего не решил, – сказал он, задувая под одной своей колбой небольшой костерок из лучин, который использовал, вероятно, вместо газовой горелки. – Но пропустить твой разговор с капитаном не хочу. Пошли, он наверняка крутится в мастерских.
Мастерскими теперь называлась та площадь, где ребята собирали субмарину и где сейчас заканчивали подготовку к установке последних деталей. Пестель оказался не прав, Дондика там не было. Зато он отыскался в главном общежитии, где сидел над кружкой такой наваристой ухи, что ее запах Ростик почувствовал еще на подходе.
– Вот, подхватил какую-то утробную заразу. И Глаша вместо бульона отпаивает меня ухой. – Бывший капитан госбезопасности дружелюбно кивнул на толстую кухарку. – Хотите, я и для вас попрошу? Она сегодня добрая.
– Дело у нас довольно сложное, капитан, – начал Рост, но больше добавить ничего не успел, его опередил Пестель. Тот сразу выпалил:
– Воевать с этими подводными – нельзя.
И он быстро, словно его вот-вот могли остановить, изложил все доводы, что пришли в голову Росту. Капитан посматривал то на Пестеля, то на Ростика, и лицо его оставалось спокойным, но он делал все более крупные глотки. Только это и выдавало его напряжение.
– Хорошо, допустим, ты прав. Что вы предлагаете? Ведь это вы оба придумали?
Ростик набрал побольше воздуха и выпалил разом:
– Торговать.
– Что? – не понял даже Пестель.
Рост оглянулся, оказывается, они были тут уже не втроем. За его спиной собрались, тихонько спустившись по лестнице, и Ким, и Винторук, и даже, как ни странно, Председатель Рымолов. Как он тут оказался – было загадкой.
– Ого, – решил не скрывать удивления Ростик. – Я не знал, что вы тут, Арсеньевич. С приездом.
– Здравствуй, Гринев. – Пестелю он только кивнул, видимо забыв его фамилию. – Решил вот посмотреть, как тут и что. Вот они, – Председатель указал рукой на Кима с Винторуком, – меня доставили... Так, говорите, воевать бессмысленно? Что же, идея торговли имеет смысл. Но только если... мы найдем, что им предложить. А если нет?
– Я все равно думаю, что нужно попробовать. Войну развязать мы всегда успеем, а вот мир наладить – начиная с определенного момента с этим будут проблемы.
– Да, понимаю. – Рымолов сел за стол и посмотрел на Глашу, которая тут же вынесла огромный поднос с тарелками. И чего на нем только не было! Пестель громко сглотнул. Впрочем, Председатель не стал чваниться и сделал широкий жест, означающий, что при желании Пестель с Ростиком могут присоединяться. Ким со своим верным волосатиком уже сидели рядом с капитаном.
– И как ты хочешь обозначить этот мир? – спросил Ким.
– У них есть руки, – отозвался Ростик так, словно только об этом и думал, хотя идея пришла ему в голову только сейчас. – Сбросим символ рукопожатия.
– Ну, знак мира у них может быть другой, – пробормотал Рымолов, принимаясь за свою порцию ухи.
Ростик, как это случалось почти при каждой их встрече, обратил внимание, какие у бывшего профессора красивые, тонкие, чистые пальцы. Ему такие и не снились, вернее, свои ему до такой белизны уже, кажется, никогда не отмыть и не выхолить.
– Ты думаешь, мир возможен даже после того, что произошло? – спросил Дондик.
– Именно после того. – Ростик подумал и убежденно добавил: – То, что они почувствовали нашу силу и умение драться – вовсе неплохо. Это лишь подскажет им – если мы предлагаем дружбу, значит, не от слабости, а по доброй воле.
– Ну, вообще-то и по слабости тоже, – снова пробормотал почти себе под нос Председатель. Дондик посмотрел на Пестеля:
– А когда он успел тебя завербовать?
– А тут и вербовать нечего, – отозвался Пестель, отламывая еще один кусок редкой в Одессе ржаной лепешки, испеченной к приезду начальства. – Если эти рыбки захотят, они запрут нас на берегу на веки вечные. Мы и сунуться в море не отважимся. Уж очень здорово они действуют.
– Думаешь, пополам того парня они разрубили? – вполголоса спросил Рымолов.
– Конечно. У них холодное оружие – основа основ, я думаю, они им владеют как самураи какие-нибудь. А на воздухе еще и удар получается резче.
– Так они могут на воздух выходить?
– Ну, наверное, так же, как мы можем нырять под воду с маской, – ответил Ростик.
Внезапно Винторук очень выразительно крякнул, зажал пару жареных рыбин в кулаке и встал. Торжественно, почти как царственная особа, кивнул сотрапезникам, подчеркнуто медленно повернулся к Глаше, которая стояла поблизости, опустил голову. И спокойно зашагал к двери. Ростик знал, что он пошел на свое любимое место на причальной стенке.
– Все сказали? – спросил Дондик, осматривая Пестеля и Ростика. – Или еще какие-нибудь соображения имеются?
Ростик налил себе чаю, встал, быстро поблагодарил Глашу и припустил следом за Винторуком. Это был странный порыв, почти необъяснимый, но он знал, что с этим волосатиком нужно... поговорить. Да, именно так, как с одним из их команды. Потому что он знал что-то, чего не знал Ростик, но что можно было почувствовать, если вот так, дружелюбно, на причальной стенке, под свежую рыбку посидеть рядышком.
Устроившись рядом с бакумуром, он принялся прихлебывать горьковатый желудевый напиток. Его, без всякого сомнения, привез Председатель, который не мог без чая и потому, вероятно, особенно заинтересовался перенесенными с Земли дубами. Но чай чаем, а следовало и момент не упустить. Одну рыбину Винторук уже схрупал, когда Ростик приступил:
– Кто это? – И он нарисовал, как мог, пальцем на пыли между собой и бакумуром русалку.
– Вкр-ма. – Винторук скосил глаза, почти целиком прикрытые на солнышке защитной пленкой, разглядывая Ростикову живопись.
– Викрамы? – Чтобы все было понятно, он обвел рукой море перед собой. – Мы – люди, а они викрамы?
Да, Винторук что-то знал. Но как это выпытать, Ростик не мог придумать. Слишком сложно это неизвестное было, слишком громоздко для рисуночков в пыли и нечленораздельного полурычания бакумура. Охватить то, что нужно было выяснить, можно было только с помощью изощренных абстракций, не менее сложных, чем те, которыми владели гошоды.
Молчание, которое установилось между ними, затянулось, а спустя еще полминуты, когда и вторая рыбина исчезла между отменно здоровыми зубами Винторука, стало непреодолимым. А потом бакумур встал, что-то буркнул, чего даже Ким, вероятно, не понял бы, и ушел. Так Рост и выяснил только то, что рыболюди назывались викрамами. И это было имечко не хуже других, к тому же оно довольно быстро прижилось.
К тому моменту, когда они слепили из глины рукопожатие почти в натуральную величину, причем ладонь викрама делали по рисункам Ростика, который провел не один час, стараясь, чтобы она получилась как можно более похожей, когда сделали точную стеариновую копию и когда наконец из алюминия отлили символ дружбы, все только и говорили, что викрамы то, викрамы се... Словно каждый их видел десятки раз на дню, и даже в некоторых случаях успел переброситься парой анекдотов.
В этом, в самом деле, была какая-то тайна. Не раз и не два стражники на молу и в башнях у входа в гавань докладывали, что видели странные всплески. К тому же никто еще не забыл – не мог забыть – погибших людей. Но злости к подводным людям или чего-то другого, что определяло бы человеческое зазнайство и превосходство, не было и в помине. Почему так получалось, не мог объяснить даже Пестель – большой любитель потолковать о психологии вообще и о биологической совместимости в частности.
Как только изделие было закончено, Ким вылетел на поиски викрамов. Ростик хотел было отправиться с ним, но именно в то утро у него так разболелась голова, что пришлось остаться, тем более что Дондик припугнул: мол, если разболеешься, отправлю в Боловск, в лазарет. Пришлось остаться в Одессе, якобы на долечивании, хотя, может быть, и в самом деле выздоравливать после полученной контузии. Вечером, когда Ким вернулся, то бодренько доложил, что он без труда встретил у берега пернатых довольно значительный “косяк ихтиандров” и так же без проблем выкинул им символ. Теперь оставалось только ждать.
Люди и ждали, день, два, три... Но ничего не происходило, только море блестело. Только разговоров, что ничего из Ростиковой затеи не выйдет, становилось все больше. Только Рымолов улетел после своей инспекции откровенно недовольным, да Дондик что-то зачастил к субмарине, словно все-таки получил распоряжение готовить ее. А это значило, что после определенного срока ее, если ничего не случится, пустят в дело. Снова, и на этот раз – до победного конца.
И вдруг, когда напряжение стало настолько ощутимым, что за одним столом с Ростиком по вечерам уже и ужинать садились только старые друзья, ему все стало понятно. Произошло это, как всегда, с сильнейшим приступом тошноты, боли и на этот раз с затемнением сознания... Но когда он пришел в себя, то с отчетливостью, испугавшей его самого – хотя к этому давно следовало бы уже привыкнуть, – понял, что хотел ему тогда пояснить Винторук. И что на самом деле, кажется, он Ростику все-таки сказал, хотя смысл слов каким-то образом проявился не сразу.
Ростик поднялся, осмотрелся, все еще слегка покачиваясь после перенесенного приступа. В столовой стоял веселый гам, это вернулись ребята, которые работали за городом. Где-то в полутемном уголке чинно ужинали женатики, их в Одессе становилось все больше. Капитан Дондик только что свалил грязную посуду в общую кучу и направлялся к выходу, кажется, хотел обойти посты. Он в последнее время все больше влезал в мелочи городской жизни, словно собирался обосноваться тут совсем.
Ростик догнал его и осторожно взял за рукав выцветшей гимнастерки. Капитан обернулся.
– Я понял, что нужно делать. Не скульптурки лепить, а людей посылать. Разумеется, в аквалангах. – Он подумал и поправился: – Нет, не людей, а одного человека. Меня.
Капитан все понял, он внимательно посмотрел своими серо-голубыми славянскими глазами на Ростика и медленно, устало улыбнулся:
– Это ты решил свою идею спасать или?..
– Или, капитан. Именно – или. Только что я понял, что эти местные викрамы – очень мирный, оседлый, изрядно трудолюбивый народец. Они пойдут на любую торговлю, если это обеспечит им отсутствие военных проблем. Вот если бы мы попробовали связаться с теми, что живут в океане, тогда я не поручился бы даже за сам город. Ну я хотел сказать – за Одессу.
– Умеют штурмовать города?
– Я не знаю, что и как они делают, но морских городов тут не много. И именно по причине океанических викрамов... Мы не о том говорим, капитан. Наши, заливные, викрамы – совсем другое дело. Их нельзя обижать, они нам еще пригодятся. Они, собственно, единственный буфер между нами и теми.
Вдруг Ростик понял, что они уже не стоят в дверях столовой, что капитан как-то очень незаметно привел его к столу, за которым обычно ужинал, усадил на скамью и что его слушают теперь почти все, кто оказался рядом. И Ким с Пестелем тоже.
– Как ты это узнал?”
Ростик мог только слабо улыбнуться. Но этого, благодаря всем прочим его “пророчествам”, хватило. И даже с избытком. Чем больше народу в столовой понимало, что произошло, чему они только что стали невольными свидетелями, тем вернее в огромном зале воцарялась тишина. Но Ростик ее почти не ощущал, он хотел донести до капитана самое главное.
– Летать и подглядывать за ними – не следует. Нужно изготовить плот, который невозможно утопить, посадим туда пяток ребят, и я опушусь там, где Ким сбросил эти бессмысленные руки. Нет. – Ростик подумал и уже на послеэффекте вдруг сообразил, как все с этими руками получилось. – Не вполне бессмысленными, потому что викрамы поняли дело так, что мы назначили встречу именно на этом месте. И ждут там, ждут...
– Не пущу, – вдруг с отчетливостью тревожного выстрела проговорил Ким. – Ты нам тут еще понадобишься. Была бы моя воля, я бы тебя вообще дальше Боловска...
– Другого выхода нет, капитан, – веско, очень веско произнес Ростик. – Дело в том, что... В общем, никто другой не поймет того, что пойму я. Не знаю почему, не могу объяснить, но идти нужно мне.
– И мне, – вдруг встал Пестель. Он повернулся к Ростику: – Ты все время не высидишь, я, когда они появятся, тут же за тобой сбегаю, а ты с ними уже разговаривай сколько хочешь.
– Ну, на таких условиях и я могу под водой подежурить, – отозвался своим спокойным баском старшина Квадратный. Оказалось, он тоже прибыл на ужин, только его почему-то не сразу заметили.
– Нет, это очень опасно, – возразил Ростик. – Кроме шуток.
– Им опасно, а тебе? – спросил Ким. На лбу у него от волнения сложилась странная косая морщина, раньше ее никогда не было.
Дондик вдруг хмыкнул:
– Ну, если он в море, кишащее акулами прыгает, ему и сидеть. Хотя лучше бы сидеть по очереди.
– Верно, – отозвался Квадратный, – а к кому первому красотка приплывет, тот и герой.
– Тут дело не в том, что следует дежурить, – отозвался Ростик очень тихо, так, что едва сам себя слышал. – Стоит кому-то там появиться, они нас заметят. Важно, чтобы они подошли... Да, важно, чтобы подплыли.
29
Солнце пекло так, что даже ко всему привыкший Квадратный почти все время свешивался с края плота головой вниз. Разумеется, по аналогии с “Верными друзьями”, это называлось “мокаться”. Эдик нервничал, причем так заметно, что его хотелось каким-нибудь образом отослать назад, в город. А вот Пестель, которого собирались одно время оставить на берегу, настоял на своем участии и вел себя спокойно, даже лениво, лишь иногда крутил ручку рации с азартом, достойным лучшего применения.
Ростик вздохнул и снова попытался покрутить колесо компрессора. Так как было неизвестно, чем кончатся их переговоры, то решили взять всего один акваланг и лишь пару баллонов. Но для того чтобы баллон можно было “перенабивать”, пришлось также взять и один из компрессоров, тот, которым обычно пользовались добытчики. Он уцелел, потому что был в ремонте. Это наводило на грустные мысли, например на ту, что никто не знает, уцелеет ли он после их сегодняшней экспедиции.
Оружия у них было много, каждому найдется чем отбиваться, запасливый Квадратный даже свой меч прихватил. И лишь Ростик не взял ничего, даже ножа, с которым в последнее время почему-то не расставался. И тогда-то оказалось, что старые, доставшиеся еще с Земли книги не врали. К оружию привыкаешь и без него чувствуешь себя каким-то голым. Впрочем, тут оно не понадобится, по крайней мере, для него – Ростика. Он же “живец”, как весьма уверенно определил его функции старшина, разумеется присвоив ту же кличку и себе. Но Ростик отпускал его вниз редко, потому что с Квадратным было что-то не то, даже непонятно, что именно. Но с ним могло так получиться, что лучше этому контакту вообще не быть.
Вздохнув, Ростик стал натягивать ласты.
– Пятый раз пойдешь? – спросил Пестель. – Может, кто другой?
Почему-то Ростика это задело:
– Думаешь, я считать не умею? Еще как умею! Даже знаю, что после пяти идет шесть, потом семь.
“Глупо, – подумал он, – Пестель же не со зла”. Но контакта не было, викрамы не появлялись, Дондик, который крутится на гравилете с Кимом, даже отошел по просьбе Ростика километров на пять – семь, чтобы не пугать... Кого? Викрамов? Ростик был уверен, что они ничего не боятся. Но почему-то казалось, что лучше гравилет отогнать, он был слишком силовым элементом, к тому же их могли спутать с губисками. Впрочем, скорее всего, викрамы все давно знают. Недаром весь залив в собственный огород превратили, неужто не могли выставить кого-нибудь за Одессой последить?
В облаке пузырьков он сполз с края плота в воду и опустился на дно. Почти тотчас ему захотелось чихнуть... И почти это удалось, даже в акваланге. Вот напасть, простыл он, что ли? И ведь в такую жару! А прежде никогда не простывал, даже если часами не вылезал из пруда за водолечебницей.
“Подсел” на камень, который облюбовал себе вместо кресла. Хотя никакого кресла тут, разумеется, не нужно. Можно замечательно висеть в воде, лишь изредка шевелить руками или, если уж совсем лень одолеет, ластами. Впрочем, нет, его дело – не ластами шевелить, а осматриваться. Ростик послушно осмотрелся.
Плот над головой, связанный из десятка палок, кучи хвороста и для плавучести облепленный снизу кусками светло-желтого листового пенопласта, очень плотного, такого, что даже не всяким ножом разрежешь, мог удержать человек десять, не говоря о них с их хилым оборудованием. Если все получится, можно использовать его как нейтральную территорию, например, для обмена... Если получится. Сейчас-то не очень заметно, чтобы что-то получалось. Он уже пятый раз мерзнет, а толку?
Какая-то очень нахальная рыба размером в полметра, не больше, подплыла прямо к маске Ростика и уставилась на его лицо, явно не одобряя таких неестественных для нее человеческих глаз, странного носа и невиданных волос. Скорее по инерции, чем с большим смыслом, Ростик отогнал ее ладонью, как муху. Она крутанулась, но далеко не отошла. И вдруг в середине спины из ее тела стал появляться довольно неприятный костяной шип. Он выходил из-под чешуи как самое настоящее оружие...
Ростик потянулся было к ноге, но ножа там не было. М-да, ситуация. Рыба ему совсем не нравилась, обычные рыбы себя так не ведут. Потом рыбина поплыла вперед, ощерившись, вернее, выставив зубы... Зубов этих было полно, и пасть у нее оказалась, как у пираньи, почти до трети тела. Тут уж Ростик не выдержал, выпрямился, приготовившись рвануть вверх, к плоту, но...
Откуда-то из туманного марева появилось тонкое, едва ли не тоньше штопальной иглы, длинное, почти с метр, острие и пронзило рыбу. Извиваясь, она стала биться, пытаясь сползти с металлической спицы, но та вдруг вошла в песок, закрывая зубастой твари путь к спасению... А на другом конце пики оказалась девушка. Спокойная в движениях, большая, куда больше двух метров, очень сильная и с малоподвижной дельфиньей полуулыбкой. Которая вообще могла оказаться и не улыбкой.
Одежда на ней, конечно, была так себе. Просто пояс с какими-то большей частью металлическими изделиями. Некоторые из них очень красивые, сделаны с мастерством, по сравнению с которым ювелирные изделия людей могли показаться баловством дилетантов, а некоторые наоборот – даже не отполированы, со следами очень поверхностной ковки. Что-то эти изделия значили, причем не для русалки-викрамки, а для него, для Ростика, может быть, даже для человечества, но что именно?.. Нет, эту идею он обдумает позже, сейчас полагалось приниматься за дело. Ростик и принялся.
Он выволок из-за пояса фанерку, залепленную с одной стороны пластилином. Фанерку с рамками из оконного штапика он собрал минут за десять, но чтобы раздобыть пластилин, пришлось объявить, как ему сказали, настоящую пластилиновую мобилизацию, и то, пластилин на треть смешали с оконной замазкой. Дело в том, что воск под водой органически не способен затираться, и, следовательно, перерисовывать что-либо на нем было невозможно. А вот на пластилине – милости просим, что Ростик и собирался продемонстрировать.
Стараясь не смотреть на вызывающую наготу красотки, почти человеческую, едва ли не многообещающую, Ростик сделал жест, подзывая девушку поближе... М-да, вот только грудь у нее слишком маленькая, как у всех мускулистых девиц, но, может быть, в период кормления она увеличивается? Стоп, о чем это он думает? Ну-ка, за дело!
С этим лозунгом Ростик сделал самую естественную вещь на свете, он принялся рисовать девушку, да так натуралистически, как и не ожидал от себя. Девица деловито достала нож, одним движением, почти не глядя, отсекла хищнику, который бился на тонком острие, голову и небрежным жестом отогнала облачко крови, которая вытекла из тела рыбины.
Портрет получился не очень похожим, но, главным образом, потому, что Ростик торопился. Зато когда девица подплыла ближе, все было уже готово. И Ростик даже повернул к ней свое творение. Викрамка скользнула ближе, очень серьезно посмотрела на доску, на Ростика. Ее не рыбьи, а прямосмотрящие глаза были совершенно невыразительны.
“Прямосмотрящие глаза бывают, главным образом, у хищников, – некстати вспомнил Ростик. – Считается, что так они оценивают расстояние для атаки, для прыжка, который почти всегда должен быть единственным, так они выцеливают свой удар по добыче, без которого не могли бы выжить. – Впрочем, у человека тоже прямосмотрящие глаза, а он, кажется, не совсем хищник? Или наоборот – хищник, каких поискать?”
Раздумывая об этом, Ростик повернул доску к себе и быстро, едва ли не тремя штрихами нарисовал себя в акваланге, маске с ластами. Сам он не получился еще больше, вышло слишком схематично. Но на детали времени уже не было. Потом похлопал себя по бедрам – мол, не вооружен. Потом поднял деревянное, привязанное к поясу стило к пластилину и заключил на рисунке себя и девушку с дельфиньей улыбкой в картуш. Это был первый знак, который он применил в Вокруде с гошодами. И тогда это подействовало. Может быть, потому, что гошоды очень умны, а как эти?.. Если у них очень сильный кодекс мести за погибших товарищей, тогда у него мало шансов. Все-таки что ни говори, а взрывы их торпед разнесли в клочья целую кучу этих рыболюдей.
Девушка повернулась куда-то назад и открыла рот. Как Ростик ни напрягал слух, он разобрал только очень слабый скрип и какой-то треск, похожий на перемалывание в ручной мельнице зерен кофе. Губы девушки, разумеется, остались неподвижными, они были слишком грубыми, чтобы изображать ими какое-либо движение. Да, с человеческими звукоподражательными способностями прямого разговора с этими ребятами не получится. Так и придется до конца времен рисовать, чтобы объясниться. Такой свист и скрип не по силам даже Имме Сумак.
Объяснив то, что она считала нужным, девица закрыла рот, повернулась к Ростику и сняла с острия рыбину, которая уже перестала биться. Потом сложным движением пальцев отломила костяной шип, который оказался сантиметров в пятнадцать длиной, осторожно, с заметными предосторожностями очистила его кончик о губчатую водоросль под камнем, на котором Ростик устроил свой наблюдательный пункт. А когда этот кончик, который до этого как-то подозрительно желтел, наверное был с ядом, потемнел, девица одним движением воткнула этот шип Ростику в ремень акваланга на груди. Причем твердый, как кора дуба, просоленный насквозь ремешок проткнулся, словно был сплетен из хорошо разваренных макарон. И, разумеется, его острие даже не поцарапало Ростикову кожу, – вероятно, все, что эта викрамка ни делала, бывало очень точно исполнено.
Пока Ростик затирал свой первый рисунок, приготовившись рисовать дальше, девушка вдруг сняла рыбину с острия и... протянула ему, разумеется, хвостом вперед. Да, это был контакт, это был всем контактам контакт. От облегчения и проходящего напряжения Ростик хохотнул, да так неудачно, что чуть не захлебнулся. А от своей глупости хохотнул еще больше... еще больше наглотавшись воды. Тем временем девушка, хладнокровно переждав этот взрыв веселья, взяла в свои четырехпалые, но очень сильные руки человеческую доску с пластилином и быстро кончиком все того же ножа, который она так и не сунула в ножны, нарисовала взрыв. Потом девушка указала на взрыв каким-то неуловимым движением запястья и разразилась целой серией очень громких, старательно низких, так что даже Ростик ее без труда слышал, звуков. Потом она вообще стерла свое изображение.
Ростик понял. Он тоже нарисовал взрыв, самым явным образом покрутил головой, перечеркнул косым крестом, а потом и вовсе стер изображение. И тогда словно по волшебству из окружающей непроницаемости для Ростикова взгляда появилось много других викрамов. Вели себя они куда раскованней, чем первая девица. Некоторые юноши осматривали его довольно откровенно, другие касались маски, акваланга... Одна сморщенная, не очень быстрая в движениях женщина взяла его за ладонь, но вдруг отпрянула и затрясла пальцами так выразительно, словно обожглась. Ростик был для них горяч, может быть, действительно едва ли не обжигал. Ну, раз появились другие, Ростик решил подниматься. Тем более что по времени он уже пересидел тут минуты три. Не очень много, но все-таки... Сделав несколько извиняющихся жестов, Ростик поднялся к плоту. Когда он вывалился из воды на воздух, ребята втащили его. одним резким, как удар, движением.
Сдернув с него маску, Пестель первым делом спросил:
– Что, Рост?
– Мы их заметили и увидели, как ты там прыгаешь, словно уж на сковороде, – поддержал его Квадратный. – Ну, что дальше делаем-то?
– Пока ничего, но желательно, чтобы они не уплыли. Эдик, набивай баллон, чтобы был следующий наготове. Я что-то устал.
Ростик разоблачился, с особенной осторожностью выдернул из ремня рыбий шип, причем вынужден был приложить к этому изрядные усилия, а потом с блаженным видом, который могут понять лишь водолазы, только что поднявшиеся из глубины, повалился на плетеную поверхность плота. Но пролежал недолго. Стоило ребятам сменить баллон, снаряжая нового водолаза, как вдруг установилась тишина, даже ручка компрессора, которую крутил Пестель, подготавливая баллон для Эдика, вдруг замерла. Ростик открыл глаза и поднял голову. Вокруг плота, высунувшись почти на треть тела, в воде стояли два викрама и пресловутая девица.
Медленно двигая головами, вернее, поворачиваясь в воде всем телом, они осматривали плот. Ростик тут же схватил доску с пластилином, быстро сунул ее перед девушкой и принялся как угорелый рисовать. Вода, плот, человечков на ней. Потом крупно – баллон, компрессор, точками изобразил воздух и стрелой по шлангу, которым связал компрессор с аквалангом, обозначил подачу воздуха в баллон. Девица взяла рисунок и тихо, без единого всплеска исчезла в воде. Пропали и оба других наблюдателя.
– Что теперь? – спросил Эдик.
– Работайте, как работали, – решил Ростик. – И побыстрее, чувствую, скоро мне опять вниз идти.
– Почему это тебе? – сварливо спросил Эдик. – Ты же сам меня туда послал... Кстати, если вдаться в историю, я тебя и научил нырять.
Он встал на колени у края плота и попытался заглянуть в воду, как Аленушка в пруд, на дне которого покоился ее братец Иванушка. Внезапно из воды появилась давешняя любопытная старуха или кто-то из викрамов, очень на нее похожий. Только старуха была не эстетка, ее по-прежнему мучило любопытство. На этот раз она медленно, так что даже усталый Ростик успел бы помочь приятелю, подняла руку и... дернула Эдика за бороду. После этого, издав победный, высокий клич, исчезла в воде.
– Вот это да! – отозвался Пестель. – Я чувствую, Рост, ты с ними там устроил веселье... без церемоний.
– А я и не заметил, что ты стал отпускать растительность, – спокойно заметил Квадратный Эдику.
– Вечно я попадаю в дурацкие положения, – буркнул Эдик и потер щеку, – вероятно, выдернули волосы ему больно. Он повернулся к Ростику как к главному спецу по викрамам: – Слушай, а чего она хихикала?
– Раз такой лихой, спустись и спроси ее.
Отогревшись, Ростик доложил по рации Дондику что и как. Причем постарался ничего не упустить, даже рыбину с шипом. Решение начальства было однозначным – контакт нужно усиливать. Следует отыскать что-то, что может послужить основой торговли. Правда, как это сделать, капитан не знал, но справедливо полагал, что Ростик потому у них и особенный, что может с этим справиться. После этого гравилет чуть приблизился, чтобы связь была устойчивей, но не слишком.
После Эдика, который просидел под водой свои тридцать минут и совершенно без результата, то есть без малейшего намека на “толковище” хотя бы с давешней старухой викрамкой, под воду пошел Квадратный. Пестель хотел было вместо него и предложил тянуть жребий, но Дондик, который, вероятно, не спускал с плота глаз, поинтересовался, в чем дело, и, получив доклад, приказал:
– Никакого жребия, пусть идет старшина.
Но, в общем, ничего путевого из этого не вышло. Только Квадратный опустился под воду, как его почему-то довольно лихо вышвырнули на плот. Он даже метра на полтора над водой воспарил, когда викрамы от него избавлялись.
Эдика это привело в состояние глубокой задумчивости.
– Может, они поняли, что это он их подорвал? Ну, тогда, когда вы лодку спасали?
– Я тоже там был, – отозвался Ростик, – а со мной все обошлось. К тому же кто давил на пуск аппаратов снаружи не видно.
– Тогда в чем дело? – спросил отдышавшийся старшина, послушно выбираясь из подводной сбруи. Но вопросу этому суждено было остаться без ответа.
Под воду пошел Пестель, потом еще немножко Эдик. На этот раз он провел время весело, но, по мнению Ростика, бестолково. По крайней мере, никакого прогресса в договорном процессе, как писали газеты еще на Земле, не обнаружилось.
Когда снова можно было опуститься под воду Ростику, он влез в лямки акваланга, затянул их... И вдруг содрогнулся. Он бы и сам не мог описать, почему его прошибла эта волна озноба, холода, который, как почему-то показалось, был предвестником еще более тяжкой волны. “В самом деле, уж не заболел ли я?” – подумал он почти с отчаянием. И тогда вдруг понял, что нужно делать.
– Старшина, давай-ка сюда веревку. И по старой дружбе не последишь ли ты за мной?
– Ты чего? – спросил Квадратный. Но, по лицу Ростика так ничего и не осознав, просто обвязал его тем шнуром, за который их сюда прибуксировали и который на этот раз почему-то остался на плоту, а не был поднят на гравилат. – Ладно, я буду смотреть. Если что, вытащу.
– Только не раньше, – проговорил Ростик, надеясь, что опыт и умение не подведут старшину, как вообще очень редко его подводили.
30
Зато у него с самого начала все пошло совсем по-другому, чем у предыдущих переговорщиков, – и серьезнее, и результативнее. Стоило ему только приспуститься, как его обступила, кажется, настоящая толпа викрамов. Теперь среди них было с полдюжины малышей, ростом с десятилетних ребят, которых иные мамаши, как ни пытались, удержать не смогли. Но девица с тонким копьем одним звуком отодвинула их назад, за пределы Ростиковой досягаемости, и никто – даже откровенные старухи, их стало еще больше, – не стал спорить.
Зато к нему теперь подошел один очень пожилой викрам, у которого вокруг чресел был не пояс, а довольно плотный панцирь, похожий, вероятно, на средневековый “пояс верности”, только непонятно для чего предназначенный. Около него в воде все время висели, как показалось Ростику, те двое молодцов, что высовывались из воды, чтобы обозреть плот. Все четверо – включая авторитетную девицу – окружили Роста, и старец принялся осторожно подсовывать Ростику его же доску с пластилином.
Ростик, мельком улыбнувшись, насколько это было возможно в акваланге, достал шип от убитой девицей рыбины и именно им, чтобы показать, как он ценит этот подарок, принялся рисовать. Сначала викрамов, потом людей.
Потом он затер рисунок и очень крупно и живописно, чуть не со светотенями, изобразил раковину с металлической жемчужиной. Потом показал, как викрам с четырехпалой рукой вынимает градину из соседней раковины и куда-то ее уносит. Потом Рост нарисовал человека в акваланге. Человек этот срезал раковину, разумеется, ту, что была пустой, оставив ту, что была с градиной. Потом он показал, как раковину везут в лодке по волнам, над работающими на дне викрамами, к городу на берегу.
Все выходило очень красиво, понятно и, кажется, довольно выразительно. И все же Ростик на всякий случай посмотрел на лица рыболюдей, которые собрались около него. Ничего не выражающие глаза, очень расслабленные жесты, массивные, мускулистые тела... “Ничего тут не поймешь, – решил он. – Как ни старайся”.
Он стер свой рисунок, как следует размял пластилин, который становился каким-то комковатым, и принялся рисовать Одессу. В стороне от нее, в устье небольшой речки появилась печь, та самая, в которой они уже разок пытались выплавить металл Полдневья, но только тут, в его рисованном мире, места неудачам не нашлось. Огонь под котлом был силен, жарок и красив, а из котла потекла непрерывная струя металла, выплавленного из ракушек.
Поневоле пришлось все схематизировать, да так, что у Ростика уже совершенно отчетливо появились сомнения: а понимают ли его? Каким-то почти нереальным чувством, вернее, самым отдаленным уголком сознания он вдруг понял, что все четверо ответственных викрамов напряглись, будто им стала грозить какая-то опасность – всем пятерым, вместе с Ростиком.
Но чтобы разобраться в этой ситуации, следовало продолжать. С чуткостью молодого двара следовало рисовать дальше, приготовившись, однако, ко всяким неожиданностям. Даже неприятным. В общем, едва преодолев себя, чтобы еще раз не похлопать по ноге, обозначая, что он невооружен, Ростик принялся показывать, как из этого металла выливают чушки, как потом они их кладут на наковальню и как молотом, время от времени разогревая заготовку, изготавливают из нее нож. Причем под конец он снова не смог не созорничать и сделал нож той формы, какие висели спереди у всех четырех викрамов.
И, лишь завершив этот свой шедевр рисуночного письма, он заметил, что четверо его... так сказать, собеседников уже не насторожены. Они потрясены, они даже не могут обменяться замечаниями – они находятся в состоянии тихой паники.
Не понимая, что происходит, Рост посмотрел поочередно в лицо каждого из этих существ, особенно долго приглядываясь к девушке, надеясь на почти человеческую гибкость психики слабого пола у викрамов, но... Ничего из этого не выходило. Она-то как раз была куда уверенней, чем даже старик. Тогда вождь вдруг протянул руку и не столько взял, сколько выхватил рисовальную доску из рук Ростика. Шип, разумеется, он оставил человеку. И проделано это было с такой скоростью, что походило не столько на жест сотрудничества, сколько на атаку. “А впрочем, – решил Ростик, – если бы он хотел меня укокошить, я бы давно уже был мертв, этим ребятам, которые двигаются с такой скоростью даже под водой, сопротивляться бессмысленно, все равно не успеешь”. И все-таки он знал: если возникнет опасность, он будет защищаться, даже если это ни к чему не приведет.
Пока он так переживал, старик концом своего ножа нарисовал, чуть сильнее налегая на острие, чем нужно, довольно странного викрама рядом с печью. Рост присмотрелся, не понял и попытался своими добавками к обозначению старейшины показать, что в воде огонь гаснет. Чтобы им было понятней, он нарисовал дождь. Вот этого делать не стоило, они тут дождя не знали и очень долго обменивались скрипами и писками. Так долго, что веревка даже напряглась и несильно потянула Ростика вверх. Но он резко, даже зло, отдернул себе еще пару метров шнура, показывая, что вмешательство друзей некстати.
И тогда девушка взяла доску с пластилином, вытащила свой нож и отчетливо нарисовала... водяной скафандр вокруг викрама. Только так можно было понять эту дополнительную и довольно большую полость, заполненную водой, которая подавалась каким-то устройством со дна речки, около которой стояла печь.
Ростик изобразил растерянность, потом показал, что с их хвостом они не смогут ходить по земле, показал, как тяжко там будет в этом скафандре... Нет, таких абстракций, как гравитация, подобным способом общения было не передать. Похоже, они однозначно забредали в тупик.
Кажется, это же почувствовал и старейшина. Он отобрал у девушки доску, стер ее рисунок и принялся изображать много разного. Почти половину Ростик не понимал, но кое-что все-таки осознал. Оказалось, отработанные раковины викрамы и сами срезали, потом относили в мягких корзинах, может быть сделанных из шкур каких-то больших рыб, в особенное место, где сваливали в кучу, а затем мололи на очень больших ручных мельницах. Только, разумеется, не в труху, а в довольно крупные градины. Из них в специальных ямах они делали какую-то массу, а потом... разбрасывали на полях, как удобрение для других раковин.
Да, определенно торговля становилась проблематичной. Хотя... внезапно старик стал рисовать еще и еще. Теперь он рисовал, что они могут вываливать эти раковины в устье реки, где люди будут их брать... Но вот что делать с ними дальше... Ростик напрягся, если уж он ничего не понимал, то следовало хотя бы ничего не забыть, чтобы обдумать потом...
Боль, туман перед глазами и тошнота на этот раз навалились так неожиданно, что он едва не застонал в голос. И ведь думал, что он от этого застрахован, совсем недавно у него уже был приступ, думал, что так быстро это не вернется, но вот... А он-то решил, что его треплет лихорадка, что он переохладился, а на самом деле это был “подход” очередного приступа, он этого не понял и вот теперь проваливался в беспамятство, находясь в самом беспомощном состоянии...
Ростик очухался уже на плотике. Оказалось, что викрамы подняли его на плот, да так решительно и быстро, что он и воды наглотаться не успел. Ну а уж оказавшиеся тут мудрые человечьи эскулапы решили сделать ему искусственное дыхание, да еще в четыре руки, да еще на подхвате стоял Эдик, тоже, видимо, рвущийся принять участие в спасении. От рывков и давлений, которым подвергалось его тело, часто не в такт, а просто потому что удавалось просунуть руки между руками другого “спасателя”, уже болели все ребра. “Может, они их поломали”, – с непонятной покорностью подумал Ростик и лишь тогда заорал:
– Стойте, черти! Вы что, решили меня в гроб вогнать?
Крик, разумеется, не получился, голос сорвался от очередного тычка старшины в область сердца... Но ребята все-таки “работали” теперь помедленнее. Эдик, как всегда не к месту, хотя и искренне, вытер пот на лбу, появившийся, должно быть, от волнения, и торжественно прокомментировал:
– Откачали.
Ростик поднатужился и сел на колючих, каких-то очень жестких прутьях их вязаного плота.
– Не откачали, а чуть не сломали... Кто же так искусственное дыхание делает? – На последних словах Ростик притормозил, едва ли не захрипел, так у него ныла грудина, голова, даже почему-то плечи. – Ну, отвечай, Пестель, биолог хренов, разве так откачивают? Так только ребра ломают.
Квадратный, чуть нахмурившись, посмотрел на Пестеля.
– Его спасли, а он, похоже, ругается.
– Спасли, как же... – На всякий случай Ростик ощупал грудь рукой. Вроде все было живое, хотя в паре мест определенно виднелись синяки, но, может быть, они и от чего другого образовались. Например, от дружеских объятий викрамов, сильных, как бульдозеры.
Над головой с явственым свистом проскочил Ким на летающей лодке. Этот виртуоз так наклонил нос гравилета, что висел почти в сорока градусах к горизонту. За соседним пилотским окном виднелся Дондик, который что-то высматривал на их плоту через бинокль. Это сразу возвращало к действительности.
Плохое настроение у Ростика еще не прошло, поэтому он принялся командовать:
– Пестель, спаситель незабвенный, садись-ка за свою рацию. Докладывай: мы можем возвращаться. Разведка прошла удачно, очень удачно. Контакт... – Вот туг Ростику стало плоховато. Вернее, не то чтобы он сомлел, но как-то трудно стало говорить. И все-таки он попробовал: – Плот нужно подогнать ближе к Одессе, обязательно выйти за пределы обработанных полей и заякорить... – Почему-то не хватало дыхания. Может, он дохлый от кессонки? – Оттуда пусть сгоняют за “Калошей” и заберут нас. Плот будет местом торга. Ближе к берегу они почему-то подойти не сумеют.
И он снова отрубился, но на этот раз с полным комфортом, зная, что не захлебнется и, главное, что его потом не вздумают откачивать Пестель со стар шиной – это было опаснее всего, после их потуг даже какой-то туман висел в груди, словно они кровь из сосудов прямо в легкие выжали.
Второй раз он очнулся, когда они уже подходили к Одессе. Оказалось, что он мирно спал, свернувшись калачиком, чтобы не занимать лишнее гребное место ногами. Вода хлюпала за досками лодки, а уже не около плота, ребята на веслах дышали как один слаженный механизм.
Постаравшись, чтобы голова не развалилась на куски, словно халтурно склеенный горшок, он сел. До берега с домиками Одессы осталось метров пятьсот, можно было даже и не предлагать ребятам свою помощь. Пока добьешься пары весел, войдешь с ними в ритм... Быстрее так доберутся.
И добрались. Тут Ростика уже ждал капитан Дондик. Они успели с Кимом сесть на площади, заползти под галерею, потом добежали до пляжа. “Но зачем, какой в этом прок? Все равно, быстрее дело от этого не пойдет... Наверное, любопытство”, – решил Ростик. И уже после этого, опять-таки совершенно неожиданно для себя, провалился в такое беспамятство, что мысли исчезли вовсе. Исчез весь мир, исчезла сама жизнь из его тела. Осталась только крохотная частичка сознания, в которой медленно, тихо, едва заметно билось ощущение, что он чего-то не доделал, чего-то не завершил.
И по странной логике “наоборот” от этого становилось не тяжелее, а легче, потому что совершенно непонятным образом приходила уверенность: с ним не кончено, когда-нибудь он еще будет в порядке, он восстановится. И будет жить. Потому что обязан рассказать то, что узнал на дне. Это стоило того, чтобы жить. Люди без этого не обойдутся.
