Сергей Крамцов

Когда мы проезжали по Большой Никитской улице, нас обстреляли. Стреляли плохо, безбожно мазали. Стрелок, судя по всему, сидел в здании Зоологического музея, на верхнем этаже. Расстояние всего ничего, но ни одна пуля даже в броню не попала, а мы провалились в десантный отсек за долю секунды. Гранатометов у стрелков не оказалось, ничего крупнокалиберного — тоже. А судя по звуку, пальба шла из пистолета-пулемета. Вообще странно, зачем они это делали? Надеялись кого-то из нас с брони сшибить? Непонятно.

Соловьев приказал даже ответный огонь не открывать, и мы проехали мимо, вся колонна. Выехали на простор Манежной площади и снова выбрались на броню. Дисциплина дисциплиной, а любопытство — страшная сила. Но смотреть на Манеже на что-то еще, кроме картины запустения, смысла не было — пустота, даже мертвяков почти не видно. Совсем им тут делать нечего — или в других местах гуляют, или попрятались. Зато снова вдалеке мы разглядели неторопливо едущий следом за «уазиком» большой грузовик, в кузове которого виднелись вооруженные люди. Еще кто-то «по хозяйству» промышляет, наверное.

Машины свернули левее, проскочили прямо на Красную площадь, где ничего, кроме скуки, на нас не напало. Пустота. Один-два мертвяка на всем этом огромном, продуваемом злым ветром пространстве. Замершие навсегда Минин и Пожарский. Архитектурный пряник Василия Блаженного. Длинный ряд окон ГУМа. За ГУМом опять пожар, большой, тянет шлейф дыма, и выплескиваются выше крыш языки пламени, но что горит — непонятно. И никакой суеты, полная тишина, и это в центре гигантского города. Ни рева сирен пожарных машин, ни толпы, ничего. Плетущиеся по улицам мертвяки останавливаются и тупо глазеют на огонь.

Ворота в Кремль были открыты, но выглядело все абсолютно безжизненным, так что и заезжать туда не стали. Все же тесная и закрытая территория, маршруты отхода все через ворота, которые так просто перекрыть, да и смотреть там не на что. Не Царь-пушку же себе на буксир цеплять? Из нее все равно не постреляешь.

Колонна выкатилась на набережную, тоже пустынную, и пошла в сторону Остоженки. После храма Христа Спасителя, на этот раз проспавшего новое бедствие, выбрались на Бульварное кольцо, с него дернули на Пречистенку и по ней выехали на Садовку. И уже оттуда пошли сначала в сторону Нового Арбата, а потом — на Кутузовский.

Для наших перемещений мы старались выбирать самые широкие и самые прямые улицы. Их сложно перекрыть, заблокировать, завалить, там у нас всегда будет маршрут для отхода. На том же Кутузовском всегда можно выскочить из-под огня, просто увеличив скорость, если, конечно, тебе не ПТУР залепят сразу же в борт. Если залепят, то уже не выскочим.

Кутузовский тоже давил на нервы запустением и множеством объеденных до самых костей трупов, лежавших тут и там и невыносимо смердевших. Целых трупов почти не осталось, все больше костяки с клочьями гниющего мяса или вообще разбросанные кости. На некоторых из них кормились крысы, причем явно мертвые, на иных еще пировали зомби. Заметил я и пару стай мертвых собак. Интересно, но у этих тварей стайный инстинкт и смерть не нарушила — одиночек я пока еще ни разу не видел. Попасться такой стае — верная смерть, без вариантов.

— Ты гля, а мертвяки друг друга жрут, оказывается, — сказал Бугаев.

— Ну да, а что? — удивился я заявлению. — Давно уже заметили. Но это так, утилизация отходов, лучше было бы, если бы они друг друга убивали.

— Ага, жди, — сказал сзади прапорщик. — Дожидайся. Но хоть гниль немного подберут, раньше вонять перестанет.

— Кстати, а почему они вообще друг на друга не нападают? — вдруг спросил Бугаев. — Тоже ведь пища и всегда под рукой.

— Не знаю, — ответил я. — Может быть, их плоть после смерти снова как-то изменяется и становится более привлекательной в качестве пищи.

— В смысле? — уточнил Соловьев.

— Не знаю… — пожал я плечами. — В теории если… Например, они вырабатывают какие-то феромоны, которые работают как система «свой — чужой».

— Чего вырабатывают? — переспросил прапорщик.

— Запах, в общем, — уточнил я. — Заметили, как странно мертвяки пахнут?

— Не заметь тут, — ответил прапор. — Дохлятиной и чем-то вроде ацетона.

— Вот этот ацетонный запах, может быть, и есть их система опознания, — кивнул я. — А как помер, он быстро выветривается, и тогда можно жрать. Он уже не «свой», а по разряду «еды» числится.

— Надуманно, как мне кажется, — возразил Соловьев.

— Возможно, — согласился я. — Но другую теорию пока придумать не могу. По-хорошему, надо бы мертвяков наловить и поэкспериментировать. Однако то, что повторно убитый зомби пахнет как обычный мертвец, а пока он бродит — то по-особому, очень заметно.

— Ну тоже верно, — подвел итог разговору Соловьев.

Колонна шла дальше, уверенно и неторопливо, а я задумался еще глубже. Еще одно несоответствие того, что я вижу, тому, что должно быть, просто мозолит глаза. Зомби на улицах мало, а людей не видно вообще, если не считать две группы мелькнувших моторизованных мародеров. Значит, люди должны были уйти из города или погибнуть. Но ушло не так уж и много. Думаю, что подавляющая масса беззащитных и безоружных горожан все же погибла. Погибла в попытках добыть еду или оружие, в попытках завести чужую машину или залить бензин в свою на брошенной бензоколонке. Погибли все слабые, все медленные, все неуклюжие, все одинокие пожилые, все трусливые, все наивные и все, кто верил, что правительство их спасет. В общем, погибли миллионы. А где они теперь?

Два тоннеля под мостами были забиты мертвяками, пребывающими в коме. Добычи нет, и они угомонились. Но не все. Некоторые бродят по улицам. Но всех их чертовски мало для того количества зомби, которое должна была «произвести» Москва.

Где еще могут скрываться? В домах? Проверять? А какие именно проверять? И где гарантия того, что в каком-то доме мы не найдем сразу всех отсутствующих на улице одновременно? И не будем ими съедены, если они кинутся разом, для примера. Страховка это не покрывает, короче. Да и нет у меня никакой страховки, это я так глупо и нервно шучу.

Колонна проскочила по Кутузовскому до поворота на Минскую улицу, что за Поклонной горой, по ней дошла до Мичуринского проспекта. Затем свернула направо, и мы начали вызывать на частотах радиоопознания автобазу, на которой должна была базироваться группа Доценко. О кодах опознания мы договорились заранее, поэтому, к моему облегчению, там меня узнали. Даже более того, к микрофону подошел Доценко. Я рассказал ему в двух словах, с кем я еду, на чем и зачем, и получил от него «добро» на посещение.

И еще через десять минут вся наша колонна на скорости влетела в распахнувшиеся стальные ворота в бетонном заборе и остановилась. Встречал нас сам Доценко, в необычном комбинезоне, в котором, как в «горке», на руках и ногах были вставки отличающегося оттенка, и в черной разгрузке. Вместе с ним был Игорь, в такой же форме, у которого на плече висел бессменный ПКМ. Интересно, он его постоянно с собой таскает или сейчас прихватил, в честь нашего визита? Кстати, что за комбинезоны такие интересные?

Я поспешно стащил с головы шлем с очками и маской, давая возможность себя опознать, помахал рукой. Доценко тоже изобразил что-то вроде приветствия.

К моему удивлению, к Доценко подошел Соловьев и тоже поздоровался, причем намного теплее, чем я. Перехватив мой удивленный взгляд, сказал, что они в первую чеченскую пересекались по службе.

Ну и замечательно, подумалось мне, меньше придется заниматься дипломатией. Доверие-то между представителями человечества, особенно вооруженными, проявляется все меньше и меньше. А так я могу предоставить им самим все возможности по налаживанию контакта, сложив с себя эти обязанности с чистой совестью.

Действительно, начальная настороженность прошла быстро. Все люди из нашей группы разошлись кто куда, оставив лишь одного часового у машин. Я тоже решил прогуляться, тем более что моя основная задача установить контакт уже выполнена, а о дальнейших планах на совместное мародерство в торговых центрах командиры и без меня договорятся.

В автохозяйстве, которое, к слову, было очень даже немаленьким, работа кипела. Бетонный забор, окружавший его раньше, с колючей проволокой поверху, был достаточно неплох в городе как защита от хулиганов и очень хорош против зомби, но против нормально вооруженных людей он никак не годился. Гранатомет, крупнокалиберный и даже обычный единый пулемет — и дыра гарантирована. А разогнавшийся грузовик проехал бы его насквозь без проблем. Поэтому изнутри забор обкладывали кирпичом и земляным валом. Местами укрепляли мешками с землей. Откуда у них столько мешков, кстати? По верху же ограды размотали еще два ряда «егозы».

На территории были видны не только мужчины в черной форме и с оружием, но и женщины, подростки и даже дети. Доценко собрал всех своих людей с семьями и, можно сказать, положил начало новому «племени» — все атрибуты такового были налицо. И все были при деле, даже дети были чем-то заняты, за исключением самых маленьких. Пересыпали землю в мешки, например. Работа скучная, разумеется, но несложная и очень нужная.

Несколько зданий на территории автобазы разбирались за ненадобностью. Полученный материал шел на укрепление периметра. Впрочем, стена была не единственным рубежом защиты территории, а лишь первым. В зданиях, на верхних этажах и крышах, были оборудованы огневые точки. Где-то под пулеметы, и оттуда торчали стволы крупнокалиберных «Утесов», а где-то под АТС-17, автоматические гранатометы, способные в бодром темпе забросать 30-миллиметровыми гранатами любую цель на дальности до километра. Очень эффективное оружие против людей. А вот против зомби — весьма сомнительно.

Было оборудовано несколько качественных НП, почти неуязвимых для снайперского огня, в которых постоянно дежурили люди. Наблюдать за окрестностями было несложно — комплекс автобазы стоял на отшибе, к нему примыкало еще небольшое складское хозяйство, но его Доценко тоже приватизировал, снеся забор между территориями. Вообще, всерьез они тут устроились.

Интересно, а где вход в само подземное хранилище? Не то чтобы мне туда хотелось заглянуть, но все же… простительное любопытство. Столько все слышали про эти гигантские подземные склады, но мало кто видел. Скорее всего, вход в большом складском здании, что в середине автобазы. Во-первых, по размеру подходит, во-вторых, охрана возле него под грибочком караульным и в окружении мешков с песком. Два человека. Может быть, и не нужны в сугубо дружественном окружении, но порядок есть порядок. Это сейчас они все на стройках работают, а когда закончится процесс строительства? Хотя бы его основная фаза? Вот тогда только службой людей от одурения и спасешь.

Кстати насчет «слыхал о складах»… Кое-где на стенах и заборе есть следы пуль. Свежие, выбитые ими сколы силикатного серого кирпича почти белые, а он быстро темнеет. Значит, с кем-то повоевать местному «племени» уже пришлось. С кем бы это, а? Кто-то еще «услыхал о складах»? Надо спросить. Но если в городе имеются вооруженные группы людей достаточной численности или даже в пригороде, то атаковать эту базу будут наверняка. Хоть объект и секретный, но скрыть его наличие в огромном городе невозможно. И знают о нем многие хотя бы потому, что земля здесь стоит дорого, а разрешений на строительство нет и не было. А это наверняка вызывало вопросы, которые, в свою очередь, получали ответы, и эти ответы, в свою очередь, разойдутся среди выживших и вызовут у них желание взять этот самый вход в хранилище под личный, собственноручный контроль, потому что ценность такого склада в мертвом мире переоценить невозможно. Для чего следует вытолкать отсюда неплохо окопавшегося Доценко со товарищи, со чады и домочадцы.

Что тут еще интересного у них есть? Я пошел дальше и столкнулся с Игорем, который так и таскал на плече свой пулемет с «сотым» коробом, да еще два у него было разложено в боковых карманах разгрузки. При этом он в тяжелом бронике с наплечниками, правда, шлем висит сбоку на ремне, на голове черная «шэпээска». Но все равно — человек-дот, блин. Еще гранат шесть штук на нем висит и СР-1 в кобуре. Вот ведь верблюд здоровый…

— Гуляешь, партизан? — спросил он меня.

Вопрос такой, с намеком, что гулять не зазорно, конечно, но слишком-то здесь не разгуливай. Ты тут все же чужой.

— Гуляю, — кивнул я. — Интересно же, куда меня звали.

— Да ты вроде не хуже устроился. Даже лучше. — Он показал на наши машины.

— Я тоже так думаю, если честно, — согласился я. — Но я понял, что вам-то особо выбирать не давали?

— Правильно понимаешь, — подтвердил он. — Уже знаешь, что здесь у нас?

— Знаю, — кивнул я. — Сергеич рассказал. Кстати, а почему вам броню не дали? Не нашлось, что ли, для таких задач? — высказал я давно вертевшийся на языке вопрос.

— Почему не дали? — удивился Игорь. — Дали. В боксах стоит, так просто для разъездов не пользуем. Куда же по таким задачам без брони?

Мы как раз проходили мимо стены с отметинами от пуль, и я показал ему на них:

— А не пора еще разве?

— Нет, не пора, — усмехнулся он. — Это залетные какие-то нарисовались. Шпана обычная на первый взгляд, где-то оружие добыла и носится по Москве. Постреляли, получили из «Утеса». Одна машина сгорела, если поедете к Матвеевскому, то увидите, а остальные сбежали.

— А если вернутся? Числом поболее? — поинтересовался я.

— Тогда из Спецакадемии бронегруппа придет, — пояснил Игорь. — Основные силы наши там, здесь вроде как форпост. Там и народу много, и даже школа есть. Через пару недель откроется, точнее. Наших детей туда отвезем.

— Артиллерию там не догадались поставить?

— Плохо о нас думаешь, — усмехнулся собеседник. — У нас три «Подноса» есть и в академии, но побольше наших.

— «Сани», что ли? — уточнил я.

— Они самые, — кивнул он. — От нас до них два километра всего, так что прикрывают оттуда полноценно.

Два километра. Если исходить из того, что второй вход в хранилища точно в Спецакадемии находится, склады-то немаленькие получаются. Они же не просто тоннелем сделаны, если два километра (как минимум) в длину, то сколько в ширину? И сколько там вообще уровней?

— Пойдем чайку попьем. Там еще из академии народ заехал с вами познакомиться, — сказал Игорь.

— Пойдем, — согласился я. — Мне тоже интересно.

Мне действительно было интересно. По всему выходило, что в Спецакадемии обосновались фээсбэшники, да и кто туда, кроме них, мог доступ получить? Никто. И насколько я понимаю, наиболее боевая их часть, все спецподразделения, что были прикреплены к УФСБ по Москве и области, а заодно центрального подчинения. Можно сказать, коллеги наших Пантелеева с Соловьевым, но из несколько конкурирующей организации. Впрочем, без нездоровых проявлений этой конкуренции.

Кстати, прошлое самого Игоря меня тоже здорово интересовало, непохож он совсем на кабинетного человека, да и просто на охранявшего объекты — тоже. Это по всему видно — как с оружием обращается, как снаряга на нем висит, как вообще держится. Не выдержал, спросил. Оказалось, служил в контртеррористическом управлении, но не в Москве, а в Управлении по Питеру. Потом официально вышел в запас, устроился в частное агентство, в какое приказали.

Рассказывал теперь он это легко, потому что мы оба понимали, что всем этим тайнам прошлого в нынешнем мире цена хрен целых хрен десятых. Нет уже ни ФСБ, ни Управления по Санкт-Петербургу, даже террористов не осталось. Вообще ничего не осталось. Не веришь — выгляни за забор.

Возле нашей техники на площадке стоял БРДМ-2А — современная переделка заслуженного броневика, который теперь получил широкую колесную базу, расширители арок над массивными бронетранспортерными колесами и дизельный двигатель вместо старого, не слишком мощного бензинового. Симпатичный броневик получился, обзавидуешься, нам бы такой. Мы на старом «бардаке» в инженерно-разведывательный дозор выходили, оценил машину. И, по нынешним временам, главное в ней даже не могучий КПВТ в башне и не броня, не хрен-то какая, если честно, а то, что расход топлива у этой машины, как у обычного грузовика. Недостатки есть, конечно, например, такой, что иначе чем через верхние люки его не покинуть и внутрь не залезть, но для езды на броне это некритично. А в этой модификации даже двери сделали, демонтировав выдвижные колеса, правда, низенькие, для входа «на четырех костях». А то, что он априори сильнее любого небронированного транспорта, это важно. Так что я от такого в нашей колонне при походе в «Шешнашку» нипочем бы не отказался. Если бы кто предложил.

Кроме «бардака» там пристроился УАЗ с удлиненной базой, явно бронированный, из последних, что для Чечни делали. Хорошая машинка, крепкая.

…Чаевничать собрались в одном из залов административного корпуса, перестроенном под столовую. Чай разливали из самого настоящего самовара, к моему удивлению. Ну надо же, вот гранаты чайной церемонии! Народ из академии приехал все больше серьезный, по мордам видно. И явно с нашими «подсолнухами» знакомый, потому что разговор у них шел оживленный, как будто даже не чай пьют, а водку.

Увидев меня, Соловьев представил меня как «командира партизанского отряда», «примкнувшего и сочувствующего», в общем, издевался, как хотел. Но такое представление было встречено доброжелательно, все по очереди пожали мне руку, представились. Запомнил я всего двоих — подполковника Нестерова, белобрысого, красномордого дядьку пугающих габаритов, и молодого старлея с гранатометом ГМ-94, новой мощной штукой для стрельбы 43-миллиметровыми гранатами, специально для городской войны сделанной. Старлея звали Димой.

Чаевничали час примерно. До чего договорились, так это до того, что завтра в «Пламя» прибудет первая группа «академиков», которые вместе с нашими начнут планировать мародерские операции в брошенных подмосковных торговых центрах. Теперь уже всем все равно, так что совесть спит спокойно, можно грабить.

Затем Соловьев дал команду к отбытию, и все засобирались. Через минуту мы уже сидели на броне, а двое доценковских бойцов, проверив, что делается за воротами, распахнули металлические створки, и колонна выбралась на улицу. Следующей точкой маршрута была улица Автопроездная. Это Пантелеев настоял, чтобы мы посетили здание института. Зачем — он и сам точно не знал, но сказал, что, может быть, мы обнаружим что-то интересное. Компьютеры ли, документы, что угодно. На месте разберемся. Ну, может, он и прав.

Дальнейший наш путь через город начал вызывать у меня тяжелую депрессию. Сейчас я был особенно рад, что не стал принимать предложение Доценко присоединиться к «племени» на автобазе. Смотреть на такое постоянно через забор — сам вскорости в петлю полезешь. Город умер. Город был убит. Жизнь из него ушла, но не это было самым мрачным. В него вошла Не-жизнь, то есть что-то намного более жуткое, чем сама смерть. И присутствие этой самой Не-жизни ощущалось постоянно, куда бы ты ни глянул, ты везде видел ее. Были ли это бестолково бредущие или смотрящие вслед машинам ожившие трупы, были ли это обгрызенные останки тех же зомби или людей на тротуарах, были ли это выбитые окна домов или не смытые дождем пятна запекшейся крови на асфальте. Все пугало, все давило, все вызывало тоску. И венчали картину пожары в опустевшем городе, которых было множество. Куда ни брось взгляд — везде поднимались в небо черные столбы дыма. Ад.

Учебный центр «Пламя», расположенный в лесу, между озером и его старицей, где кипит жизнь и люди работают, сейчас казался настоящим раем на земле. А здесь… мне казалось, что тысячи мертвых глаз следят за мной из тысяч мертвых окон, что сам воздух здесь враждебен любой жизни, и я как будто бы даже боялся вдыхать глубоко. Страшно было в Москве, очень страшно. Так страшно, что хотелось бежать отсюда без оглядки и никогда не возвращаться.

Я вновь натянул маску на лицо и закрыл глаза тактическими очками, словно это должно было охранить от того мертвого взгляда, которым смотрел на меня мертвый город, словно я скрыл свое лицо, и он меня никогда теперь не узнает. Это было бы смешно, но я заметил, что все сидящие со мной рядом на броне чувствуют себя неуютно. Тот же Копыто, которого я наконец рассмотрел и выяснил, что это «контрабас» из Костромы, рыжий, конопатый и круглолицый, и тот старался держать машину как можно дальше от всех стен и окон. Странное ощущение, что на тебя или могут броситься откуда угодно, или ты заразишься чем-то плохим, излишне приблизившись.

Едва мы вкатили на улицу Автопроездную, я сразу понял, что нам ничего в институте не светит. Потому что института не было, а было заваленное мощным взрывом или серией взрывов здание, от которого осталась груда изломанных стройматериалов. О чем я и известил Соловьева. Он кивнул и дал команду проезжать без остановки, только замедлиться до пешеходной скорости. Мало ли что разглядим в последний момент.

— Думаешь, твое начальство взорвало? — спросил меня Бугаев.

— А кто же еще? Они, разумеется, — подтвердил я. — Разом все вопросы сняли. Чтобы не копался никто.

— Значит, точно от них все пошло, — кивнул капитан.

БТР сбросил скорость и, слегка порыкивая дизелем, медленно поехал вдоль почти полностью завалившегося бетонного забора, объезжая наиболее крупные обломки бетона, лежащие на дороге. Обломков немного было, кстати, взрыв был произведен с умом, профессионально, здание просто сложилось внутрь себя. Тут и с экскаватором не один день провозишься.

Возле пролома я увидел сидящего на асфальте мертвяка, одетого в знакомый, хоть и очень грязный наряд. Я присмотрелся внимательно — Олег. Олег Володько, которого по-прежнему можно было узнать, несмотря на обвисшее, бледное, частично разложившееся лицо, измазанное запекшейся кровью.

— Остановите, пожалуйста, — сказал я неожиданно охрипшим голосом.

— Стой, Копыто, — не задавая вопросов, скомандовал Соловьев.

БТР, слегка качнувшись, остановился. Володько, сидящий неподвижно на земле, поднял голову и уставился на меня, спрыгнувшего с брони. Глаза были не Олега. Если все остальное, несмотря на посмертные изменения, было узнаваемо, даже две дырки от пуль против сердца, куда выстрелил Оверчук, то глаза были совершенно другими. Странная смесь равнодушия, даже непонимания, одновременно с невозможной, удушающей злобой и голодом, — вот что они, как мне казалось, излучали. Это даже не его взгляд был, это как будто нечто смотрело через его глаза на меня, ненавидело меня за то, что я живой, и хотело поглотить.

Я достал из кобуры ПБ. Не знаю, почему не взялся за автомат, а именно за пистолет. Это какой-то знак уважения к покойному? Может быть. Может быть, это еще станет когда-нибудь ритуалом. Последним «прости».

Володько издал тот самый еле слышный скулящий звук, который я уже не раз слышал от мертвяков, начал быстро и ловко подниматься с земли. Он уже был «ветераном», быстрым и хищным, непонятно только, почему он не убежал и не кинулся сразу. Да это и неважно теперь. Я навел пистолет ему в лоб, большим пальцем оттянул рубчатую округлую головку курка, взведя его с хрустящим щелчком, и нажал на спуск. Хлопнул выстрел, во лбу у Олега появилось отверстие, а сам он рухнул навзничь. И больше не шевелился. Похоронить бы надо, да не получится. Нехорошо. Жаль.

Я спустил курок с боевого взвода и убрал пистолет в кобуру. Ну вот и все. Хоть одному человеку из тех, кто работал со мной, отдал последний долг. Я вернулся к машине, и Соловьев, ничего у меня не спрашивая, дал команду трогаться с места.

— Копыто, давай теперь на Ленинградку, по утвержденному маршруту. Посмотрим там, как спасать программистов, — сказал он в люк.

— Понял. Сделаем, — откликнулся Копыто, снова скрывшийся за маской, очками и шлемофоном. Впрочем, теперь мы все так выглядели снова.