ГЛАВА 11

В кабинете было сумрачно и тихо. Такое случалось не каждый вечер, а лишь когда по окончании рабочего дня Антар Сибау, председатель совета Независимого энергетического конгломерата закрывался в кабинете, строго приказав никого к нему не впускать, и закуривал сигару — одну из немногих, что остались у него с давних времен. Когда-то он курил сигареты, смолил, как говорится, по пачке в день и даже не думал бросать. Затем наносинтетическое тело баскопа само отучило его от этой пагубной привычки, но, как только он вновь вернулся в человеческую оболочку, тяга к табаку вспыхнула с новой силой. В Лиитании табак не произрастал, но запрещен не был и успешно импортировался из нескольких вариантов предприимчивыми торговцами. Не пожелав опускаться до прежнего уровня, Антар заказал себе партию сигар высшего качества. С тех пор только их и курил. Сейчас в изящной деревянной шкатулке осталось всего четыре металлических цилиндра с великолепными ароматными сигарами внутри. Курил Антар редко, но сегодня был особый день. И вот он сидел в полной тишине, полумраке и одиночестве, наслаждаясь терпким ароматом табака и вытаскивая из памяти то немногое, что связывало его с прошлым, давно канувшим в небытие.

Воспоминания словно вспышки падающих звезд — одно ярче, другое тусклее. И связывает их лишь одно — тепло, которое они приносят с собой. Тогда, много лет назад, он был молод и горяч, работал сначала баскопом, а затем активным наблюдателем НРП. Интересное время, лихое. Помнится, он перешел из СКОП в НРП сразу после ареста Андро Джаглареда, старшего смотрителя Службы контроля, обвиненного в тайном сговоре с Силдоном Фиором Крейдом, готовившим переворот и свержение Ишрара. Много голов покатилось тогда, а он, уставший от всей этой суеты, спокойно прошел рибермацию и по личной просьбе переведен в подчинение НРП. Хорошее было время. Неспокойное, жестокое, но хорошее. Гораздо лучше, чем теперь. Прослужив двадцать лет в НРП, он ушел и оттуда, перешел в бизнес. Карабкался как только мог, рушил любые преграды, возникшие на его пути, став в итоге тем, кем являлся сейчас — председателем совета Независимого энергетического конгломерата.

Все изменилось, когда умерла его жена, оставив у него на руках маленькую дочку. Боль от потери любимого человека оказалась такой нестерпимой, что он даже не почувствовал, как его сердце медленно превращается в камень, а тот огонь, что горел в его груди, — в жгучий лед. Шарот заметила перемену первой, но что могла сделать маленькая девочка, изо дня в день наблюдающая боль отца. Тогда она не понимала, почему мама умерла и ее невозможно вернуть назад. Потом она подросла, и отец объяснил ей. Она ужаснулась, но сделала вид, будто снова не поняла, ибо слишком жестока была эта правда. После того разговора она больше ни разу не возвращалась к этой теме, а сам отец не стремился затронуть ее. Это было так давно, казалось, вечность назад. Теперь Шарот выросла и, несмотря на все протесты отца, скинула оболочку из плоти, облачившись в могучее наносинтетическое одеяние боевого агента Службы контроля и охраны параллелей. Она выросла достойной дочерью своего отца, настырной, упорной и целеустремленной, каким был когда-то он. Именно поэтому сейчас, нарушив все уровни защиты, она прошла прямо сквозь голограмму секретарши, беспардонно ворвавшись в кабинет Антара.

— Отец, надо срочно поговорить! — прямо с порога начала она.

Антар, не ожидавший визитеров, едва не подавился дымом, но вовремя выдохнул и проговорил рассерженно, но не зло, скорее показывая отцовскую строгость, чем чиновную нетерпимость:

— Шарот Хелко, соблюдайте субординацию! — И уже тише, словно боясь, что его кто-то услышит: — Какого дьявола ты здесь делаешь в такое время?!

Как только радужная пыль за спиной Шарот уплотнилась, вновь став дверью, девушка быстро пересекла кабинет Антара и, не спрашивая разрешения, плюхнулась в одно из кресел за столом для совещаний.

— Присаживайся, дочка, — уже более сухо и негостеприимно проговорил Антар, понимая, что разговор предстоит не из легких.

— Прекрати, папа, я уже сижу, — проворчала Шарот.

— Я вижу. И что дальше? — спокойно поинтересовался Антар, хотя уже знал, о чем будет спрашивать дочь. Он не ошибся.

— Что дальше?! — Шарот ядовито сощурилась, криво улыбнулась. — Что же дальше? Дай-ка подумать… Наверное, небольшой разговор. Я задам пару вопросов, ты дашь пару ответов.

— Спрашивай. Я отвечу на любые твои вопросы, на которые имею право ответить, — согласился Антар.

— Хорошо, — кивнула Шарот. — Хочу у тебя спросить: что происходит, отец? Совсем недавно Институт физики Спектра получил два рапорта — мой и Вурба Миратисты, где подробно описывалась обнаруженная нами бинарная язва в варианте восемьсот семьдесят один, пятьдесят три. Но, как я выяснила, эти рапорты никто так и не изучил. И все потому, что они просто исчезли из базы данных ИФС. Более того — Вурб Миратиста, единственный, если не считать меня, свидетель и непосредственный участник событий, совершенно неожиданным образом умер. Снес себе голову из собственного «Килтрона». Конечно, ты сейчас скажешь, что по статистике два процента боевых агентов склонны к суициду, эту склонность не выявляют даже психотесты, но я-то знаю Вурба — незачем ему было так круто менять свою жизнь. Но и это еще не все! Данные по бинарной язве, хранившиеся у меня и у Вурба, исчезли, словно их никогда не существовало. Ни единой копии. Даже мой глоск пуст!

— Ты хочешь сказать, что я к этому как-то причастен? — спокойно осведомился Антар.

— А я ошибаюсь? — едко ответила вопросом на вопрос Шарот. Речь ее была сумбурна и сбивчива, словно в нескольких фразах она хотела выразить все, накопившееся в ее душе за те несколько часов, что она провела, анализируя происходящее. — В моем рапорте упоминалось оборудование, замеченное нами возле бинарной язвы. Собственность НЭК. И не говори, что ты не в курсе. Ты знаешь, что я очень неплохой аналитик. Мне кажется, что я не последовала примеру Вурба и не снесла себе голову только потому, что я твоя дочь и насчет меня поступил особый приказ.

— Шарот Хелко, поосторожнее со словами! — Голос Антара Сибау приобрел официальное звучание. — Ваши обвинения беспочвенны!

— Возможно, папочка. Кстати, ты в курсе, что сегодня меня сняли с оперативной работы и перевели на локальный контроль в параллель шестьсот сорок три, пятьдесят девять? Так что я больше не боевой агент. Я теперь внутренний страж!

— А разве это плохо? — вяло удивился председатель совета НЭК. — Никаких нервов, никакой стрельбы, и все перемещения ограничены пределами одного измерения.

— К псам локальный контроль! — взорвалась Шарот. — Ты либо глух, либо туп, либо умело притворяешься и тем и другим. Вурб Миратиста мертв, информация исчезла, а меня убирают подальше, с глаз долой, чтобы я не натворила еще чего. Кстати, в вариант, где мы обнаружили бинарную язву, больше не попасть. Вы установили технический карантин. Очень умный ход. И довольно своевременный. Я даже не могу пройти туда, чтобы снять повторные данные. Что происходит, папа?!

— Проводятся испытания нового оборудования. И мы не можем рисковать, оставляя параллель открытой. Ты и сама прекрасно знаешь, как в наши дни популярен промышленный шпионаж. Потерпи десять дней, и ты получишь полный доступ, — спокойно объяснил настырной дочери Антар. Действительно, аналитические способности Шарот были на высоте, Антар знал это и раньше. Но почему одним из двоих баскопов, заметивших язву, оказалась именно она?! Насколько проще было бы «поговорить» с ней, как с Вурбом Миратистой, не будь она его дочерью.

— Когда ты научился лгать своим близким, папочка?! — зло проговорила Шарот. — Или я ошибаюсь и ты уже не мой отец? Потому что я не узнаю в тебе человека, которого знаю всю жизнь.

Антар опустил голову, спокойно затушил о край пепельницы сигару, после чего прошептал едва слышно, но достаточно для тонкого слуха его строптивой дочери:

— Убирайся прочь!

— Что? — Шарот показалось, что она ослышалась.

— Вон отсюда, Шарот! — теперь почти проорал Антар, заставив дочь вздрогнуть. — Вон! И не приходи, пока не выбьешь из головы всю дурь, что напихала туда! Убирайся! Не желаю видеть тебя!

Шарот встала. Будь кресло, в котором она сидела, не таким тяжелым, оно, без всякого сомнения, отлетело бы к стене. А так лишь опрокинулось на пол.

— Спасибо, папочка, за столь милую беседу. Я многое почерпнула из нашего разговора. И знаешь что? Я действительно думаю, что жива до сих пор по одной-единственной причине — у тебя не хватило духу отдать приказ на ликвидацию собственной дочери. Я права?

— Вон! — в последний раз проорал Антар, но Шарот, не дожидаясь ответа, уже сама направилась к двери.

— До встречи, отец, — проговорила Шарот уже на пороге, стоя в радужной пыли открытой двери. — Если, конечно, ты не передумаешь и меня не найдут с простреленным черепом.

Шарот сделала шаг наружу. Продержавшись положенное ей время, дверь уплотнилась, отгораживая кабинет председателя совета НЭК от внешнего мира. Антар снова остался один. Только настроение у него был теперь совершенно другое.

«Офис памяти», — проговорил он. — Активировать образ номер триста двадцать семь.

Воздух посреди кабинета исказился, замерцал и превратился в изображение молодой женщины. Некоторое время Антар молча смотрел на квазимолекулярный голографический образ своей жены, после чего печально проговорил:

— Если бы ты только знала, милая, во что я превратился за эти годы одиночества. Если бы ты видела, чем стала наша дочь. Она забыла. Забыла, какой сегодня день. И некому ей напомнить. Как же мне не хватает тебя.

Женщина взглянула на него, не меняя выражения лица. Бесплотные губы прошептали:

— Я люблю тебя.

— С днем рождения, милая, — тихо проговорил Антар, отворачиваясь и вручную отключая «Офис памяти».