5

Как это ни странно, но, несмотря на свое «контуженное» состояние, Андрей довольно быстро догнал подозрительную троицу.

Поднявшись на плоскую спину очередного бархана и распластавшись на песке, он осторожно выглянул на ту сторону, тут же испуганно отпрянув назад. Вероятный противник был совсем рядом (а здесь, в чужой послевоенной, точнее, откровенно «оккупированной» стране, любой местный старше двенадцати лет подпадал под это определение).

Причем преследуемые им иракцы вовсе не старались остаться незамеченными или поскорее скрыться: похоже, они об этом даже не думали, самозабвенно копаясь среди каких-то наполовину скрытых песком каменных развалин. О которых, к слову, Андрей даже не знал — что странно. Топографические ориентировки и привязки к местности америкосы им давали, чего греха таить, просто отличные— о количестве висящих над головой разведывательных спутников он мог только догадываться.

Но как бы то ни было, а занесенные песком руины имели место быть. Как и трое арабов, вооруженных привычными «сорок седьмыми» «калашами». Впрочем, сейчас столь обожаемое ими оружие было легкомысленно составлено пирамидкой в стороне, а смуглокожая троица лихо орудовала малыми пехотными лопатками, откапывая из-под слоя песка нечто, пока еще Андрею невидимое.

Очень хорошо. Даже просто замечательно!

Привычно перебросив сектор предохранителя на автоматический огонь, бывший миротворец, а ныне — бескомпромиссный мститель старший сержант Андрюха Кольчугин, более известный среди погибших друзей как Кольчуга, решительно поднялся во весь рост и рявкнул отчего-то на жутком суржике из русских и немецких слов (просмотренные в детстве кинофильмы «про войну», надо полагать, не прошли бесследно, подсознательно определяя любого противника как фрица):

— А ну, быстро хенде хох, мать вашу!

Последнее не относилось ни к «великому и могучему», ни к упомянутым кинофильмам: подобное «наш человек» — и, кстати, неважно, на каком языке он при этом разговаривает! — добавляет в критической ситуации в любом случае. Гены, наверное.

Конечно, будь на его месте тот же американский морпех, британский пехотинец или даже польский жолнеж, он бы вначале занял позицию повыгоднее, взял всех на мушку и, сделав обязательный предупредительный выстрел, вежливо и политкорректно изложил требование «сдаться, бросить оружие и не оказывать сопротивления патрулю коалиционных сил». Однако Андрей никем из вышеупомянутых не был. Даже больше: он был славянином в самом лучшем смысле этого слова. И поступил так, как поступали до него тысячи идущих в самоубийственную атаку предков.

Иракцы это, похоже, прекрасно поняли, дисциплинированно бросили работу и задрали руки вверх, демонстрируя не то знание русского и немецкого языков, не то понимание психологии русского солдата: «Рыпнешься, сука, завалю, и никакой, нах… коалиционный трибунал мне не страшен!»

А спустившийся с бархана Андрей, в свою очередь, подскочил к плененным арабам и, пинком завалив оружейную пирамиду, наставил на противника безотказный АК.

— Ложись! Ложись, я сказал! Мордой вниз, бля!

Один из иракцев, судя по всему старший, что-то негромко сказал товарищам и первым плюхнулся на песок. Остальные двое почти без заминки последовали за ним — перспектива получить пулю от этого странного парня в заляпанной свежей кровью тельняшке и с неумело перевязанной головой их явно не прельщала.

Андрей же, глядя на дисциплинированно распластавшихся по песку арабов, неожиданно понял, что не знает, что делать дальше. Нет, в задержаниях, проверках и печально знаменитых «зачистках» он и раньше участвовал, но тогда все было иначе. Грамотно «держащие» противника и не перекрывающие друг другу секторы огня товарищи, знающий иракский и английский старший офицер, надежное прикрытие башенной пулеметной установки бэтээра… а сейчас-то ему что делать?

Пока бежал, задыхаясь и борясь с головокружением и тошнотой, по песку, знал лишь одно: догнать и уничтожить. Стрелять не думая; не отпускать спусковой крючок, пока патроны в магазине не закончатся… просто стрелять!

А сейчас?.. Вот они, перед ним — может, как раз те, кто мину на дороге ставил, может, другие, просто случайно оказавшиеся в этом месте и в это время. Дело-то не в этом. Андрей вдруг со всей остротой понял, что не может просто так взять и нажать на спуск. И дело вовсе не в приличиях, не в воинском долге или возможном наказании — кто и что тут потом докажет, ха! — дело-то в душе. В душе и, наверное, в чести…

Ствол автомата медленно опустился. Не совсем, конечно, — все-таки не первый месяц в Ираке: плавали — знаем, на что горячий местный люд способен! — и тут на помощь старшему сержанту неожиданно пришел тот самый иракец, что первым выполнил команду «лежать».

— Рюськи, не стрелай. Я хорошо на ваш говори, я в офицер училищ учился, ещьо когда у вас камунист был! Послюшай чуть-немного: я хорошо рассказать буду, ты нужный вещь слюшать будиш…

Андрей на всякий случай вздернул повыше увенчанный компенсатором ствол «калаша», однако особо не удивился: за время службы он уже не раз встречался с выпускниками советских военных училищ, одними из самых желанных курсантов в которых были, наряду с кубинцами и вьетнамцами, именно иракцы и иранцы. А узнав историю многолетней войны этих двух стран, когда друг против Друга воевали специалисты, обучавшиеся в одной стране и зачастую на одном курсе или факультете, даже подумал: не решал ли таким образом Союз какие-то свои геополитические интересы? Очень даже может быть… Так что заговоривший по-русски иракец Андрея совсем не удивил.

— Встань. — Сержант сопроводил команду понятным всему на свете военному люду жестом, коротко дернув автоматом вверх. — Остальные пусть лежат.

Иракец кивнул и, что-то коротко бросив товарищам, поднялся, деловито отряхивая от песка не первой свежести одежду. Андрей незаметно напряг лежащий на спусковом крючке палец, однако нападать на него — по крайней мере пока — никто не собирался.

— Буду рассказать, — как ни в чем не бывало продолжил между тем пленный. — Болшой тайну открою, а ты меня за это — отпускать, харашо, рюськи? Да? — И, видимо, не узрев на лице Андрея должной степени оптимизма, торопливо добавил:

— Я знай, что ты думает. Ты думает, что это мы твой бэтиер на дороге взрывать, но мы это не делать! Аллахом клянус — не делать. — Иракец провел ладонями по несуществующей бороде и помотал головой. — Сейчас рассказат тебе буду, поймешь, что я правда говорить! Отпускать будешь? — желая удостовериться в заключении сделки, переспросил он, обнажив в неискренней улыбке кажущиеся излишне белыми на его смуглом лице зубы.

— Посмотрим. — Чувствуя готовую разлиться по всему телу предательскую слабость (сказывалась недавняя контузия), Андрей осторожно сделал шаг назад и опустился прямо на покатый склон бархана. Автомат он положил на колени, по-прежнему держа его направленным на противника. Состояние у него, конечно, сейчас еще то, но пока арабы преодолеют разделяющие их метры, на спуск он нажать, вне всяких сомнений, успеет. Иракцы в этом, будем, надеяться, тоже не сомневаются.

— Эти тоже по-русски умеют? — Он кивнул на остальных задержанных. — Или только ты такой образованный?

— Толко я! — со свойственной восточным людям гордостью за самого себя, любимого, подтвердил тот. — Они — нет. Солдат, едва-еле школу кончал, язык не учит, сразу армия идти, — доверительно сообщил он, презрительно кивая на лежащих товарищей. — Мало чего знают. Я — старший группа, я много чего знаю. Болшой тайна знаю. Саддам тайна. За нее надо меня отпускать. Честный договор, жалет не будиш! Я быстро пустыня уйду, граница недалеко. Лаже машин не надо, пешком ходить можно…

Последнее утверждение, с точки зрения Кольчугнна, было более чем сомнительным, однако спорить он все-таки не стал. Даже если у них тут неподалеку припрятана машина (что, вероятнее всего, так и есть: местным поверить — себя обмануть), его это мало интересует. Все равно скоро америкосы на «вертушке» прилетят — поляки ведь наверняка им про взрыв на дороге уже сообщили. А от вертолета в пустыне не очень-то и спрячешься, тем более на машине, тем более когда у пилота привычка: сперва вжарить ракетой, а потом уже разбираться, куда и в кого он попал.

Кстати, насчет их непричастности к подрыву БТР. Это, скорее всего, правда. Методику действий оккупационно-миротворческих сил они ничуть не хуже самого Андрея знают и, значит, должны понимать, что сидеть в километре от взорванного шоссе и ковыряться в каких-то развалинах — занятие в данной ситуации глупее некуда. Что ж, уже хорошо…

— Говори. — Старший сержант демонстративно взглянул на часы.

Араб его понял.

— Знаю, рюськи, у меня мало времени — скоро ваши вертолет прилетят, всех искать будут. Но рассказат буду успеть. Толко скажи: отпустиш потом? Слово даш?

— Нет, — честно ответил Андрей, словно невзначай приподнимая и поудобнее устраивая на коленях автомат. — Говори! Это у тебя времени мало, а у меня его — сколько хочешь…

— Значит, не обманеш. — Сделав из сказанного неожиданный вывод, удовлетворенно кивнул знаток «саддам тайна». — Это харашо, что ты рюськи. Вы не обманыват, как эти. — Он презрительно дернул головой, но объяснять ничего не стал. Впрочем, Андрей отчего-то прекрасно понял, кого тот имеет в виду. — Но и вас тоже обмануть сабсем легко… Ладно, слюшай, я очен быстро все сказать буду! Здесь, — иракец показал рукой на тонущие в песке развалины у себя за спиной, — город был, очен древний, очен старый, как… — он замолчал, подыскивая подходящее, с его точки зрения, сравнение. Наконец нашел: — Как Вавилон, знаиш? Можит, еще много древний. Дажи шумер потом, после были! Историк, археолог — не знаит, никто не знаит… Саддам давно искал, много лет. Только зимой два год назад нашел, но раскопат не успел. Война с американцы началась. Саддам думал, тут очен болшой тайна ест, важный тайна… Болшой город — болшой тайна. — Иракец засмеялся, но увидев, что шутка у единственного слушателя успеха не имела, продолжил: — Саддам думал, здес что-то важный ест, можно найти и использоват. Зачем — не знаю, что здес — тоже не знаю, я в охране был, чтоб секретность, панимаиш? — Иракец замолчал, вопросительно глядя на Андрея и, судя по этому взгляду, ожидая вопросов. Или удивляясь отсутствию таковых. Разочаровывать его Кольчугин не стал.

— Че-то я не понял: зачем Хусейну древние руины? Археологией решил на старости лет увлечься?

— Ай, рюськи! — Иракец, похоже, ожидал другого вопроса. — Говорю: не знаю. Город под песок глубоко был, после бури в феврал два тыща третий год песок ушел, руины снаружи виден стали. Наши ученый, которые на Саддам работать, говорил: от древних люди осталось, — можит, важный информация, можит, еще что-то — Аллах знает…

— Ну мне-то что с этого? — Андрей был разочарован. Тайна, которой пленный собирался выкупить свою свободу, на поверку оказалась очередной статейкой в газете для любителей всего загадочного и непознанного. Или — если все это правда — бесценной информацией для профессиональных археологов или востоковедов, к числу которых Андрей себя уж никак отнести не мог. — Вот удивил…

— Зачем так говориш, рюськи? — Обиделся разговорчивый иракец. — За эта тайна Саддам много людей убиль, много — в тюрма держаль… Но я еще что-то знаю, смотри. — Он решительно повернулся к Андрею спиной и спрыгнул в неглубокую яму, которую плененная ныне троица успела раскопать до появления старшего сержанта. Уже почти расслабившийся было Кольчугин вновь напрягся, но стрелять, как и в прошлый раз, не пришлось. Зато пришлось подняться на ноги, чтобы не упускать из виду пленного и увидеть, что тот ему показывал,

— Смотри. — Иракец с видом победителя продемонстрировал Андрею несколько облепленных песком ящиков армейского образца. — Это Саддам в Багдад увезти не успел. Осталное, что нашли, увез. Это — не успел. Бомбы падат стали, война началась… Всех своих ученый Саддам где-то спрятал. Даже я не знаю, где… Можит, даже сабсем убил… А кроме них, толко я про ящики помнил. Думал: посмотрю, что там, — можит, ценност ест. Тогда через границу уходить буду, ждать, пока все здес сабеем не закончится. Тепер ты тоже знаиш, можиш их своим отдат, можиш себе все забират, а меня отпустиш, да?

Андрей в задумчивости созерцал нежданный дар, в который его пленный оценил собственную свободу. О содержимом ящиков он мог только догадываться, подозревая, впрочем, что внутри находятся какие-нибудь древние черепки, может и обладающие безумной исторической ценностью, но вряд ли способные хоть как-то улучшить благосостояние небогатой семьи старшего сержанта.

Впрочем, отпускать пленных все равно было нужно, поскольку Андрей прекрасно осознавал, что отконвоировать всех троих куда-нибудь поближе к шоссе и дождаться помощи он сейчас не в состоянии. И случись что, справиться с ним будет более чем легко, даже с учетом зажатого в руках автомата. Голова кружилась все заметнее, да еще и пошла носом кровь. И бывший курсант советского военного училища это, похоже, прекрасно понимал, недобро поблескивая прищуренными от яркого света масляными глазами…

Андрей отступил от края ямы и качнул стволом автомата в сторону:

— Вылезай. Иди туда. И своих забирай. Отпускаю…

— Хароший сделка, честный сделка, да? — Иракец даже не пытался скрыть своей радости. Несмотря на уверенность в порядочности «рюськи», стоять под прицелом автомата ему, видимо, было не слишком комфортно. — Исмаил тоже честный, не будет спина нападат, просто уйдет пустыня!

— Да на фиг мне твои ящики сдались! — все же не выдержал Кольчугин. — Сделка, блин, «ценност» великая… Валите отсюда молча — и все!

Араб кивнул и пихнул ногой ближайшего товарища, сопроводив действие очередной короткой фразой. Оба «товарища» ждать себя не заставили, бойко приняв вертикальное положение, а один даже сделал было шаг в сторону лежащих на песке автоматов. Андрей, несмотря на слабость, среагировал мгновенно, что называется, на уровне рефлексов — все-таки неплохо их за последние месяцы натаскали: прожаренный неутомимым месопотамским солнцем воздух разорвала короткая очередь, взбившая султанчики песка в полуметре от ног местного любителя оружия. Иракец испуганно отскочил в сторону, смерив шурави злым взглядом из-под насупленных броней, и наткнулся на не менее злой взгляд командира.

— Ай, рюськи, он дурак, говору же, толко школа Учился! — Иракец махнул подчиненным рукой, интернациональным жестом приказывая им уходить. — Спасиб, рюськи, ты настоящий мужчин. Это, — он махнул рукой на яшики за спиной, — сам смотри, толко американец не отдават, лучше снова песок закопай. Держи на памят!

Быстрым жестом он засунул руку за спину и, вытащив из-под прикрытого полой куртки ремня пистолет, бросил его к ногам Андрея. И с усмешкой взглянув на ошарашенное лицо сержанта, сказал:

— Не надо думат, как американский пропаганд говорит. Надо сам думат. Мы тоже люди. Просто другой страна, другой мир, другой… — он задумался, припоминая сложное иностранное слово, — «псик-хо-льо-гия». Прошай, рюськи. Пуст тебе поможет Аллах. — Иракец еще раз белозубо ухмыльнулся и легко побежал вслед за товарищами.

Присев на корточки и не сводя взгляда с его удаляющейся спины, Андрей осторожно поднял брошенный «Макаров». Однако… А ведь он их даже не обыскал, и этот улыбчивый офицер уже несуществующей ныне армии мог его запросто пристрелить из-за ближайшего же бархана!

Проводив взглядом освобожденных иракцев и убедившись, что они и на самом деле не собираются возвращаться — скорее наоборот: вся троица довольно резво удалялась прочь, стремясь побыстрее скрыться из виду, — Андрей спустился в яму и осмотрел трофеи. Самые обычные армейские ящики, даже какие-то подозрительно знакомые с виду.

Наклонившись и смахнув рукой песок с крышки одного из них, Кольчугин понял, что не ошибся. На зеленых досках проступила полустершаяся трафаретная надпись на русском языке, согласно которой перед ним лежала тара от 122-мм артиллерийских снарядов для советской гаубицы Д-30. Ну здорово!

Андрей со злостью пнул ящик ногой. Его таки обманули! По-азиатски утонченно обвели вокруг пальца, сначала рассказав красивую сказку про затерянный в песках древний город, а затем впарив под видом несметных сокровищ брошенную боеукладку для артрасчета!

И наверняка никакие это не древние руины, а вполне современная бывшая позиция иракской батареи, разбомбленной америкосами еще в самом начале войны! Разбитые орудия за два года, скорее всего, увезли, а засыпанные песком снаряды не заметили.

Вот только на кой этим ребятам было их откапывать? Неужели они… От последней мысли Андрей дернулся, словно от удара. А что, если это все-таки именно те, кто заминировал дорогу? И эти ящики — их тайник? Сам же ведь недавно вспоминал про местных «умельцев», часто использующих именно гаубичные снаряды для изготовления своих смертоносных «рукоделий»? А он их отпустил… Отпустил с миром тех, кто, возможно, как раз и виновен в гибели его товарищей!

Кольчугин бессильно скрипнул зубами и, до боли сжав руками автомат, посмотрел вслед отпущенным пленникам. Куда там! В его нынешнем состоянии нечего и думать их теперь догнать…

Выматерившись, он вновь наклонился к разочаровавшему его ящику: все, что ему остается, — это все-таки открыть находку и убедиться в том, что его нелицеприятная догадка, увы, верна.

Однако открыть незапертый с виду ящик оказалось не так просто. Ушко одной из стальных щеколд было загнуто вбок, и, чтобы ее разогнуть, Андрею пришлось воспользоваться брошенной иракцами лопатой. От напряжения из-под повязки на лбу снова начала сочиться кровь, да и дурнота никуда не исчезла, но, провозившись минут пять, он все же это сделал.

Наконец стальная полоса соскочила с петли и сержант осторожно — поди узнай, не запихнули ли под нее прошлые хозяева какую-нибудь взрывоопасную гадость разгрузочного действия? — приоткрыл крышку. И замер удивленный. «Русскоговорящий» араб не соврал: никаких снарядов в ящике не было.

Правда, и сказочных сокровищ (по крайней мере на первый взгляд) тоже не наблюдалось. Контейнер вообще был практически пуст, лишь на самом его дне заботливо уложенные на слое песка покоились какие-то блестящие предметы — не то бронзовые, не то из какого-то иного металла… В общем, как Андрей и думал вначале, типичный археологический хлам, за который, впрочем, наверняка готовы подраться крупнейшие музеи мира.

Два других ящика разочаровали сержанта еще больше. В одном вообще ничего не было, второй был почти до краев заполнен обломками керамической посуды — тоже, видимо, очень древней и… абсолютно для него бесполезной.

Захлопнув крышку, Кольчугин уселся на один из контейнеров и вытащил из кармана мятую сигаретную пачку. Что ж, поиски завершены, и вот что интересно: похоже, выторговавший собственную свободу иракец и на самом деле не знал, что в ящиках. По крайней мере, открыть их он явно не успел. Ладно, замнем пока… Отерев ладонью залитый потом вперемешку с сочащейся из-под повязки кровью лоб и дрожащими пальцами размяв сигарету, Андрей попытался прикурить.

Удалось это только на третьей по счету «элэмине»: зажигалка осталась где-то возле разбитого бронетранспортера, а спички ломались в непослушных пальцах. Впрочем, покурить все равно не удалось — после первой же затяжки в глазах потемнело, и окутанный жарким маревом пустынный горизонт неожиданно утратил былую четкость.

Андрей испуганно отбросил сигарету — не хватало только сознание потерять, а ему ведь еще обратно на дорогу выйти надо и помощи дождаться. Посидев несколько секунд неподвижно, старший сержант нащупал на поясе флягу и сделал пару-тройку глотков, вылив остальную воду на голову. Немного полегчало, однако все равно нужно было спешить — с местной жарой шутки плохи, а уж раненому…

Опираясь на автомат, Андрей встал. Вроде нормально, идти можно. Проходя мимо первого из ящиков, он грустно усмехнулся и, наклонившись, взял на память о своем неожиданном приключении первое, что попалось на глаза, точнее, под руку: пару каких-то простеньких металлических браслетиков, совершенно одинаковых и никчемных с виду. Да и какая разница — на память же. Можно будет сестренке подарить — сказать, что из дворца самого Хусейна.

Спрятав бесполезные вещицы в карман, Андрей вытер налипший на ладонь песок о камуфляжные брюки и, ориентируясь по дымному столбу догорающего бэтээра, двинулся в сторону невидимой за барханами дороги.

Когда он был примерно на полпути назад, откуда-то со стороны Аль-Кута зарокотали долгожданные вертолетные двигатели…