Глава пятьдесят первая
Двадцать восьмая проба кольца.
Олимпия
– Порадуйтесь, сударыня, – сказал Мангогул, входя к фаворитке. – Я принес вам приятное известие. Сокровища – просто дурочки, которые сами не знают, что говорят. Кольцо Кукуфы может заставить их болтать, но оно не в силах вырвать у них правду.
– Каким же образом, ваше высочество, вы уличили их во лжи? – спросила фаворитка.
– Вы это сейчас узнаете, – ответил султан. – Селим вам обещал рассказать все свои похождения. И вы не сомневаетесь, что он сдержал слово. Ну, вот, я поговорил с одним сокровищем, которое обвиняет его в дурном поступке, какой он, будто бы, от вас скрыл, какого, наверное, и не было и какой даже не в его характере. Тиранить хорошенькую женщину, требовать от нее контрибуции под угрозой расстрела – похоже это на Селима?
– Почему же нет, государь? – отвечала фаворитка. – Нет такой злостной выходки, на которую Селим был бы неспособен, и если он умолчал о похождении, которое вы открыли, это, может быть, потому, что он примирился с этим сокровищем, они в хороших отношениях, и он, не изменяя своему обещанию, думал прикрыть таким образом свои грешки.
– Вечная несостоятельность ваших догадок, – сказал султан, – должна была бы излечить вас от них. Это совсем не то, что вы воображаете. Это одно из сумасбродств ранней юности Селима. Дело идет об одной из таких женщин, которыми бывают заняты на минуту и которых потом бросают.
– Сударыня, – сказал Селим, – как я ни напрягаю память, я больше ничего не могу припомнить, и совесть моя совершенно чиста.
– Олимпия… – произнес Мангогул.
– Ах, государь, – перебил его Селим, – я знаю, что это такое. Это очень старая история, и неудивительно, что она ускользнула от меня.
– Олимпия, – продолжал Мангогул, – жена главного казначея, увлеклась молодым офицером, капитаном Селимова полка. В одно прекрасное утро ее любовник с растерянным видом объявил ей приказ, данный всем военным, присоединиться к своим корпусам. Мой дед, Каноглу, решил в том году начать военные действия раньше обыкновенного, – и превосходный план, который он выработал, не удался лишь вследствие огласки его приказаний. Политики стали фрондировать, а женщины проклинали этот план, – у тех и у других были на то основания. Я расскажу вам, какие были у Олимпии. Эта женщина задумала, повидавшись с Селимом, помешать, если возможно, отъезду Габалиса – так звали ее любовника. У Селима уже была и тогда репутация опасного мужчины. Олимпия решила взять с собой провожатых. Две из ее подруг, такие же красивые, как она, предложили сопровождать ее. Селим находился в своем особняке, когда они пришли. Он принял Олимпию, вошедшую без подруг, с той приветливостью, какая вам известна, и спросил, чему он обязан таким счастливым посещением.
«Я пришла по делу Габалиса, – сказала Олимпия, – у него есть важные дела, которые требуют его присутствия в Банзе, и я хочу попросить у вас для него полугодовой отпуск».
«Полугодовой отпуск, сударыня? Вы шутите! – сказал Селим. – Приказ султана вполне точен; я в отчаянии, что не могу оказать вам услугу, которая неминуемо погубила бы меня».
Олимпия продолжала просить, Селим продолжал отказывать.
«Визирь обещал мне повышение по службе в ближайшее время. Неужели вы потребуете от меня, сударыня, чтобы я топил себя, исполняя ваше желание?»
«О нет, сударь, вы не утонете, а мне окажете огромную слугу»…
«Сударыня, это невозможно; но если бы вы повидались с визирем»…
«Ах, сударь, к кому вы посылаете меня! Этот человек никогда не делает ничего для дам».
«Я стараюсь что-нибудь придумать, так как был бы счастлив оказать вам услугу, но я вижу только одно средство»…
«Какое?» – с живостью спросила Олимпия.
«В ваши намерения входит сделать Габалиса счастливым на полгода, но разве вы не можете разделить с другим на четверть часа наслаждения, какие предназначены для Габалиса?»
Олимпия прекрасно поняла, о чем он говорит, покраснела, пробормотала что-то невнятное и кончила тем, что возмутилась жестокостью условия.
«Не будем больше говорить об этом, – холодно произнес полковник, – Габалис отправится в поход, – воля государя должна быть выполнена. Я мог бы взять кое-что на себя, но вы ничем не хотите поступиться. Во всяком случае, сударыня, если Габалис уедет, то лишь потому, что вы этого пожелали».
«Я! – вскричала Олимпия. – Ах, сударь, отошлите скорее его документы, и пусть он останется».
Существеннейшая часть договора была заключена на софе, и дама уже считала, что Габалис в ее руках, когда злодей, который сейчас перед вами, спросил, как будто вспомнив невзначай, кто эти две дамы, которые с ней пришли и которых она оставила в соседней комнате.
«Это мои подруги», – ответила Олимпия.
«И также подруги Габалиса, – прибавил Селим, – тут не может быть сомнений. Ввиду этого я думаю, что каждая из них не откажет уплатить следуемую с нее треть за договор. Это мне кажется вполне справедливым, сударыня, и я предоставляю вам уговорить их».
«По правде говоря, сударь, это очень странно с вашей стороны. Могу вас уверить, что эти дамы не имеют никаких прав на Габалиса. Но чтобы вывести их и себя из затруднительного положения, я обещаю, если это вам по вкусу, оправдать вексель, который вы предъявляете им».
Селим принял предложение. Олимпия оправдала свое слово. Вот что, сударыня, Селим должен был рассказать вам.
– Я прощаю его, – сказала фаворитка. – Олимпия не настолько была интересна, чтобы я стала обвинять его в том, что он ее забыл. Я не знаю, откуда выкапываете вы этих женщин. Поистине, государь, вы ведете себя, как человек, который сильно опасается проиграть дворец.
– Сударыня, мне казалось, что вы изменили ваше мнение за эти дни, – сказал Мангогул. – Разрешите мне напомнить вам, над кем я хотел произвести первый опыт. И вы увидите, что не от меня зависело проиграть раньше.
– Да, – отвечала султанша, – я знаю, что вы дали мне слово исключить меня из числа говорящих сокровищ и что с того времени вы обращались только к женщинам, утратившим доброе имя, – к Аминте, Зобеиде, Фелисе, Зюлейке, чья репутация была почти установлена.
– Я согласен, – сказал Мангогул, – что смешно было рассчитывать на их сокровища, но, за неимением других, пришлось иметь дело с ними. Я уже говорил вам и сейчас повторяю, что хороший тон у сокровищ встречается реже, чем вы предполагаете; и если вы сами не захотите выиграть…
– Я, – с живостью перебила его Мирзоза, – отказываюсь от дворца, если для этого нужно решиться на что-нибудь подобное. Говорящее сокровище. Какая гадость. В этом есть что-то непристойное. Словом, государь, вы знаете мои взгляды на это, и я не на шутку повторяю свои угрозы.
– В таком случае, не жалуйтесь на мои опыты, или, по крайней мере, укажите мне, к кому, по вашему мнению, теперь нам прибегнуть, так как я не предвижу этому конца. Распутные сокровища да распутные сокровища – и так до бесконечности.
– У меня большое доверие к сокровищу Эгле, – сказала Мирзоза. – И я с нетерпением жду, когда истечет двухнедельный срок, который вы у меня просили.
– Сударыня, – ответил Мангогул, – он истек вчера; в то время как Селим забавлял вас рассказами о старом дворе, я узнал от сокровища Эгле, что, вследствие дурного настроения Селеби и ухаживания Альманзора, его хозяйка уже для него непригодна.
– Ах, государь, что вы говорите! – воскликнула фаворитка.
– Это факт, – подтвердил султан. – Я позабавлю вас этой историей в другой раз, но пока – поищите другой тетивы для вашего лука.
– Эгле, добродетельная Эгле, в конце концов, изменила себе! – с удивлением повторяла фаворитка. – Я никак не могу опомниться.
– Вы совсем растерялись, – сказал Мангогул, – и не знаете больше, куда вам метнуться.
– Дело не в том, – возразила фаворитка, – но признаюсь, я сильно рассчитывала на Эгле.
– Бросьте об этом думать, – промолвил султан, – скажите нам только, была ли она единственной безупречной женщиной из всех, каких вы знаете.
– Нет, государь, я знаю их сотни, – возразила Мирзоза, – и премилых. Я вам сейчас их назову. Я отвечаю за них, как за себя. Это… это…
Мирзоза внезапно остановилась, не выговорив ни одного имени. Селим не удержался от улыбки, а султан рассмеялся при виде смущения фаворитки, которая знала стольких безупречных женщин и не могла припомнить ни одной. Задетая за живое, она обернулась к Селиму и сказала:
– Помогите же мне, Селим, вы знаток по этой части. Государь, – прибавила она, – обратитесь к… к кому бы это? Да помогите же мне, Селим.
– К Мирзозе, – подсказал Селим.
– Вы не оказываете мне достаточно уважения, – сказала фаворитка, – я не боюсь испытания, но чувствую к нему отвращение. Назовите скорее кого-нибудь другого, если хотите, чтобы я вас простила.
– Можно было бы посмотреть, – сказал Селим, – нашла ли Заида в действительности такого идеального любовника, о котором мечтала и с которым сравнивала всех своих ухаживателей?
– Заида? – переспросил Мангогул. – Сознаюсь, что из-за этой женщины я могу проиграть.
– Это, – прибавила фаворитка, – может быть, единственная, репутацию которой пощадили и чопорная Арсиноя, и фат Жонеки.
– Это очень много, – сказал Мангогул. – Но свидетельство моего кольца значит больше. Отправимся к ее сокровищу.
«Этот оракул правдивей Калхаса».
– Как! – воскликнула фаворитка со смехом, – оказывается, вы декламируете Расина, как актер.
