Глава сорок пятая
Двадцать четвертая и двадцать пятая пробы кольца.
Бал-маскарад и его последствия
Самые сумасбродные сокровища Банзы не преминули сбежаться туда, куда призывало их удовольствие. Одни из них приехали в обывательских каретах, другие в наемных экипажах, некоторые даже пришли пешком.
– Я никогда бы не кончил, – говорит африканский автор, при котором я имею честь состоять шлейфоносцем, – если бы стал подробно описывать все шутки, которые сыграл с ними Мангогул. Он задал в эту ночь своему кольцу больше работы, чем за все время с тех пор, как получил его от гения. Он направлял его то на одно, то на другое, иногда сразу на двадцать. Вот когда поднялся шум! Одно кричало пронзительным голосом: «Скрипка! „Колокола Дюнкирхена“, пожалуйста!»; другое хриплым голосом: «А я хочу „Попрыгунчиков“!» – «А я хочу трикоте!» – кричало третье. И целое множество голосов зараз требовало всевозможных затасканных танцев. Только и слышалось: «Бурре!»… «Четыре лица!»… «Сумасбродка!»… «Цепочка!»… «Пистолет!»… «Новобрачная!»… «Пистолет!»… «Пистолет!»… Все эти восклицания были пересыпаны тысячами вольностей. С одной стороны слышалось: «Черт бы подрал этого болвана! Его надо послать в школу!»; с другой: «Так я вернусь домой, не сделав почина?»; здесь раздавалось: «Кто заплатит за мою карету?»; там: «Он увильнул от меня, но я буду его искать, пока не найду!»; в другом месте: «До завтра! Прощайте! Но обещайте мне двадцать луи. Без этого дело не пойдет!» И со всех сторон раздавались слова, разоблачавшие желания или поступки.
В этом кавардаке одна буржуазка, молодая и хорошенькая, распознала Мангогула, стала его преследовать, дразнить и добилась того, что он направил на нее перстень. Тотчас же все услыхали, как ее сокровище воскликнуло:
– Куда вы бежите? Стойте, прекрасная маска! Неужели вы останетесь равнодушным к сокровищу, которое пылает к вам страстью?
Султан, шокированный таким наглым заявлением, решил наказать дерзкую. Он вышел, нашел среди своих телохранителей человека приблизительно его роста, уступил ему свою маску и домино и предоставил буржуазке его преследовать. Обманутая сходством, она продолжала говорить тысячи глупостей тому, кого принимала за Мангогула.
Мнимый султан был не дурак. Он умел объясняться знаками и быстро заманил красавицу в уединенный уголок, где она в продолжение часа воображала себя фавориткой, и бог знает, какие планы роились в ее голове. Но волшебство длилось недолго. Осыпав ласками мнимого султана, она попросила его снять маску. Он повиновался и показал ей лицо, украшенное огромными усищами, отнюдь не принадлежавшими Мангогулу.
– Ах! Фи! Фи! – воскликнула буржуазка.
– Что с вами такой, мой маленький белка? – спросил ее швейцарец. – Я думать хорошо вам услужить, зачем вы сердиться, что меня узнайт?
Но богиня не удостоила его ответом, вырвалась из его объятий и затерялась в толпе.
Те из сокровищ, которые не претендовали на столь высокие почести, дорвались-таки до удовольствий, и все они направились обратно в Банзу, весьма удовлетворенные поездкой.
Публика расходилась, когда Мангогул встретил двух старших офицеров, оживленно разговаривавших.
– Она моя любовница, – говорил один. – Я обладаю ею уже год, и вы первый осмелились посягать на мое добро. Зачем вам беспокоить меня? Нассес, мой друг, обратитесь к другим. Вы найдете сколько угодно любезных женщин, которые сочтут за счастье вам принадлежать.
– Я люблю Амину, – отвечал Нассес. – Мне только она и нравится Она подала мне надежды, и вы позволите мне ими воспользоваться.
– Надежды! – воскликнул Алибег.
– Да, надежды.
– Черт возьми! Не может этого быть…
– Говорю вам, сударь, что это так. Вы оскорбляете меня недоверием и должны немедленно дать мне удовлетворение.
Тотчас же они спустились по главной лестнице. Сабли были уже обнажены, и спор их должен был кончиться трагически, когда султан остановил их и запретил им драться до тех пор, пока они не спросят свою прекрасную Елену.
Они повиновались и направились к Амине, Мангогул следовал за ними по пятам.
– Меня измучил бал, – сказала им она. – У меня слипаются глаза. Какие вы жестокие! Приходите как раз в тот момент, когда я собиралась лечь в кровать. Но у вас обоих какой-то странный вид. Нельзя ли узнать, что привело вас сюда?..
– Пустяки, – отвечал Алибег. – Нассес хвалится и даже весьма высокомерно, – прибавил он, указывая на своего приятеля, – что вы подавали ему надежды. В чем дело, сударыня?..
Амина открыла рот, но султан тотчас же направил на нее перстень, и вместо нее отвечало сокровище:
– Мне кажется, Нассес ошибается. Нет, сударыне угодно совсем не его. Разве у него нет высокого лакея, который большего стоит, чем он? О, какие глупцы эти мужчины! Они думают, что почести, титулы, имена – пустые слова – в состоянии обмануть сокровище. У всякого своя философия, а наша состоит главным образом в том, чтобы различать достоинство от его носителя, подлинное достоинство от воображаемого. Не в обиду будь сказано господину де Клавиль, но он знает об этом меньше нас, и я сейчас вам это докажу.
Вы оба знаете, – продолжало сокровище, – маркизу Бибикозу. Вам известна ее связь с Клеандором, постигшая ее опала и глубокая набожность, в какую она теперь ударилась. Амина – добрая подруга, она сохранила связь с Бибикозой и не перестала посещать ее дом, где можно встретить браминов всех сортов. Один из них просил однажды мою хозяйку замолвить за него словечко перед Бибикозой.
«О чем же я должна ее попросить? – удивилась Амина, – она погибшая женщина и ничего не может сделать даже для себя самой. Право, она будет вам благодарна, если вы станете обращаться с ней как с особой, имеющей еще значение. Оставьте это, мой друг. Принц Клеандор и Мангогул ничего для нее не сделают, и вы будете зря терять время в передних».
«Но, сударыня, – отвечал брамин, – речь идет об одном пустяке, который зависит непосредственно от маркизы. Дело вот в чем. Она выстроила небольшой минарет в своем особняке; без сомнения это для того, чтобы совершать салу, – здесь необходим имам, и об этом месте я и прошу»…
«Что вы говорите! – возразила Амина. – Имам! Да вы шутите! Маркизе требуется лишь марабу, которого она и будет призывать время от времени, когда пойдет дождь или когда она захочет совершить салу перед тем, как лечь спать. Но содержать в своем особняке имама, одевать его и кормить, – это не под силу Бибикозе. Я знаю положение ее дел. У бедной женщины нет и шести тысяч цехинов дохода, а вы думаете, что она может дать две тысячи имаму. Вот так фантазия!»…
«Клянусь Брамой, я очень этим огорчен, – отвечал святой муж, – ибо, видите ли, если бы я был ее имамом, я не замедлил бы стать ей необходимым, а когда этого добьешься, на тебя посыпятся деньги и всякие прибыли. Честь имею представиться, я из Мономотапы и хорошо знаю свое дело»…
«Ну, что же, – отвечала Амина с запинкой, – пожалуй, ваше дело имеет шансы на успех. Жаль, что в отношении достоинств, о которых вы говорите, недостаточно одной презумпции».
«Имея дело с людьми моей страны, ничем не рискуешь, – продолжал человек из Мономотапы. – Взгляните-ка».
И он тотчас же дал Амине доказательство таких исключительных достоинств, что с этого момента вы потеряли в ее глазах половину значения, которым она вас наделяла. Итак, да здравствуют жители Мономотапы!
Алибег и Нассес слушали с вытянутыми лицами, молча глядя друг на друга. Но вот они пришли в себя от изумления, обнялись и, окинув Амину презрительным взглядом, поспешили к султану, чтобы броситься к его ногам и поблагодарить за то, что он открыл им глаза на эту женщину и сохранил им жизнь и дружбу. Они пришли в тот момент, когда Мангогул, вернувшись к фаворитке, рассказывал ей историю Амины. Мирзоза посмеялась над ней, и ее уважение к придворным дамам и браминам отнюдь не возросло.
