2
Представление было хуже некуда. После такого зрелища начнешь впадать в депрессию, думая, что мир катится под уклон, в пропасть. Расцвет его давно уже миновал, а значит, вряд ли в нем появится что-то новое. Даже те, кто только придут в него, наверняка станут жалкими подражателями своим предшественникам.
Король прервал выступление, хлопнув в ладоши. Этот тихий звук был сравним с раскатами грома — циркачей точно заклинание какое поразило, связанное с мгновенным окаменением. Они застыли в нелепых позах. Вот только девушка, которую подбросили акробаты, зависнуть в небесах не могла. Она грохнулась о каменный пол, ведь партнеры ее ловить и не думали, да так и осталась лежать, лишившись чувств. Королю почудилось, что он услышал треск, с каким ломаются кости. Он поморщился, отвернулся.
Из-за колонн вышли стражники.
— Прогоните их прочь, — бросил им правитель, указывая на циркачей.
— Господин, — заголосили артисты хором, бросившись было к трону, но остановились перед частоколом пик, что выставили перед собой охранники, загораживая своего хозяина.
— Прочь! Побыстрее, — отмахнулся король.
Волосатая женщина оказалась искусственным созданием. Кто-то вживил в ее тело волосы, даже не волосы, а шерсть, мягкую, бархатистую, как у кошки, но таких уродов не трудно создавать. Король слышал о магах, которые поставили на поток производство подобных существ, благо спрос на них был большой. Бродячие артисты частенько хотели иметь в своих труппах уродца с огромным лягушачьим ртом или заостренными ушками. Иногда и магии никакой не требовалось. Подобного мог сделать буквально любой. Рецепт не сложный: надо лишь раздобыть ребенка, а потом из него, как из глины, слепить практически все, что захочешь. В общем, если в селении пропадал ребенок, то не стоило сразу винить волков или вампиров.
«Кто ее сделал?» — хотел спросить король, но он знал, какая после его вопроса последует реакция. Маги, которые выполняют подобную работу, преступают черту закона. Никому из смертных не позволено исправлять то, что сотворил создатель, и расплата за это — костер. В подобных случаях чародеи накладывают защитные заклинания, стирающие память, так что циркачи вряд ли смогли бы дать вразумительный ответ на этот вопрос.
Акробаты быстро подняли распростертую на полу девушку, схватили ее за руки и за ноги без каких-то усилий. Она была легкой. Иначе ее трудно было бы подбрасывать.
«А кто ее сделал?» — Теперь король хотел ткнуть пальцем в сторону акробатки.
Она и вправду походила на фарфоровую статуэтку цветом кожи и хрупкостью. Но ее кожа была белой только оттого, что девушка потеряла сознание. От удара о каменный пол она вообще должна была рассыпаться.
Король так и не задал этот вопрос. Стражники подталкивали циркачей кончиками копий. Циркачи поспешно отступали. Им повезло, что живы остались.
Монарх встал с трона, прошелся по залу, разминая ноги, подошел к окну, за которым лежал начинающий засыпать город. Вдоль крепостных стен шагали стражники. Король различал их даже в сгущающейся темноте. Много лет назад он влил в свои глаза раствор, из-за которого мог видеть ночью так же, как кошки. Помимо зрения раствор обострял еще и слух. Вот только кошка, откуда бы она ни упала, всегда на лапы приземляется, и, говорят, у нее не одна жизнь, а девять, но чудодейственный раствор такими способностями не наделял. Любой удар кинжалом в жизненно важные органы мог бы стать для короля последним. Он уловил движение позади себя, резко обернулся. — Что тебе?
Главный инквизитор согнулся в поклоне. Он сжимал в руке пергаментный свиток, обвязанный веревочкой с сургучной печатью.
— Донесения тайных агентов. Они докладывают, что у кочевников в городе разветвленная шпионская сеть.
— Все сведения получены во время пыток? — Да.
— А сам-то ты разве не признался бы, что являешься агентом кочевников, начни тебя пытать?
— Не признался бы.
— Да? Не уверен я в этом. Хотя ты ведь можешь усмирять боль. Каленое железо и огонь тебе боли не причинят. Хватит пыток! — Голос короля стал резким. — Мы настроим против себя население города, и люди сами откроют ворота, когда сюда кочевники подойдут, вас всех поднимут на пики, а с меня снимут голову.
— Но как же с этим быть? — спросил инквизитор, чуть склонив голову и протягивая свиток.
— С этим?! — Король взял послание, сломал печать, развязал шелковые веревочки.
Далеко на востоке люди тратят всю свою жизнь, чтобы научиться писать таким вот каллиграфическим почерком. Завитушки и картинки, что появлялись по краям пергамента, приобретали какой-то подтекст. Они сами по себе были ценными, более ценными, нежели сообщения. Жаль, что они не могли сохраняться, а исчезали каждый раз, когда приходило новое донесение, иначе король смог бы собрать их все без исключения, все, что появлялись на этом пергаменте. За три сотни лет, что он существовал, набралась бы целая библиотека. Но, к сожалению, удавалось лишь переписать, в лучшем случае сам текст. Не так красиво, конечно, потому что даже у самых искусных переписчиков, сколько бы они ни бились, это не получалось.
Писать послание мог человек, находившийся в этот момент на другом конце света. Его почерк мог быть таким отвратительным, что, кроме него, слова никто бы и не разобрал. Но это не важно. Важно другое: чтобы он указал на своем послании секретное слово, и тогда его текст мгновенно проявлялся на волшебном пергаменте, с той лишь разницей, что написан он был каллиграфическим почерком. Пергамент совсем не истрепался и был таким же прочным, как если бы его сделали только что. Этот способ был гораздо надежнее и быстрее, чем пересылать донесения с гонцом или почтовым голубем.
— Нам нужен герой из народа, — сказал король, — красивый, сильный, благородный, наподобие тех, кого в сказаниях описывают.
— Это только мифы, — развел руками инквизитор.
— Все имеет под собой основу. Вот только герои, которые вошли в легенды, на самом-то деле были совершенно иными. Просто их приукрасили, наделили чертами, которых у них и в помине не было.
У короля изо рта шел пар. Зал был слишком большим и слишком холодным. Каменные стены впитывали тепло, как губка воду, и сколько бы ни сгорало дров и угля в каминах, все равно эти стены не прогревались. Они походили на окоченевшего мертвеца, которому можно вернуть способность двигаться, но он так и останется навсегда холодным. Здесь было зябко, до мурашек на коже, даже когда за окном народ мучился от жары и истекал потом. Король завернулся в полы плаща, подбитого серебристым мехом.
— Я читал некоторые хроники, — продолжил он, — знаю, о чем говорю. Лейбор, к примеру, тот Лейбор, о котором старики рассказывают детишкам в каждой деревне по вечерам, а те слушают, затаив дыхание, был трусом. Он бежал без оглядки вместе со стражниками, что стояли на приграничном перевале, от варваров. Ему повезло. Лавина с гор сошла и погребла всех его врагов.
а Лейбор потом рассказывал, что это он их перебил голыми руками. У него мозгов было не больше, чем у дракона. И все они помещались не в голове, а чуть пониже пояса. В те времена любой волшебник мог считывать мысли, и выяснить, что там, на перевале, произошло на самом деле, не составляло труда. Вот только тогда, как и сейчас, нужен был народный герой. Простой парень из низов, который служит на благо государству, себя не жалея. Лейбор на эту роль подошел. Ну а когда в нем перестали нуждаться, от него избавились. Он слишком много возомнил о себе и захотел обладать всем самым-самым: титулами, наградами, поместьями, женщинами… Не буду говорить, как от него избавились. Ты ведь и сам сотню способов придумаешь, не сходя с этого места, как нам расстаться с тем героем, когда надобность в нем отпадет. Но сейчас он нам нужен. Ты не знаешь такого?
— Стивр Галлесский? — спросил главный инквизитор. Он знал, что рискует, что может вызвать гнев короля, ведь Стивра инквизиторы упустили, но его имя первым приходило на ум.
— Я тоже о нем подумал. Мы могли бы чуть подправить его память. Но он ведь перешел границу с троллями.
— Инквизиторы границу не охраняли. Мои люди Стивра не пропустили бы.
— Знаю.
— Казнить начальника поста?
— Не стоит. Я же тебе сказал, что хватит казней. Нам нужен герой. Мы должны сделать так, чтобы все хотели быть на него похожими, чтобы без страха шли против кочевников, против мертвяков, против кого угодно. Но главное — чтобы они видели цель своей жизни в защите короля и королевства. И не важно, кто окажется в роли врага. Не исключаю такой возможности, что со временем им может стать и сам Стивр Галлесский.
— Начальник поста, что выпустил Стивра — его зовут Гром, — хороший солдат.
— Быстро соображаешь. Но если я запретил его казнить, это не значит, будто я хочу его возвысить. Из грязи-в князи? Нет! К тому же он слишком стар. Его не исправить. Он так и умрет, не поднявшись выше начальника приграничного поста. Нам нужен молодой герой.
Король посмотрел на пергамент. Само сообщение, начертанное на нем, ничего не стоило, — он не успел его даже прочитать до конца, когда неожиданно слова вверху пергамента стали бледнеть, исчезать, а на их месте появляться совершенно другие.
Первые же буквы заставили короля впиться взглядом в текст.
— Кто такой Дориан Хо? — спросил король, дочитав сообщение.
— Инквизитор, перспективный, молодой. Мертвецов он остановил. Кочевников не смог. Сил не хватило. Я думал, что он погиб. Но он выжил.
— Вот-вот! — обрадовался король. — Срочно отзовите его и поставьте во главе своих вновь формируемых отрядов. Он будет нашим героем.
Вспышки боли пронизывали черепную коробку, прокатываясь по ней, как волны, готовые выплеснуться наружу. Стивр сел на кровати, свесил ноги, огляделся. Из-за плохого освещения невозможно было понять, утро сейчас, день или вечер.
— Ох, посмотрел бы ты на себя сейчас, — сказал стоявший напротив Крег.
— На себя посмотри, — огрызнулся Стивр, — это ты во всем виноват. Как я мог отказаться выпить за тебя, за твоих друзей, ну и за прочее, прочее?
— Действительно!
— Слушай, — вдруг пришла в голову ужасная мысль Стивру, от которой он даже побледнел, — а мы ведь вино вашего производства пили, ну в смысле, его тролли делают?
— Да.
— Как его делают?
— Так же, как у вас. У вас ведь гроздья винограда собирают в деревянный чан?
— Да.
— Потом в него забираются девушки и ногами начинают из винограда сок выдавливать. Да?
— Да, — кивнул Стивр, и тут его скрутило от спазмов в желудке. Он представил, как в огромной деревянной бочке толкутся тролльчихи. Появись эта картина перед его мысленным взором во время пиршества — ни капли бы местного вина он не выпил!
— Чем прекраснее девушки, тем лучше получается вино, потому что оно впитывает… — продолжал рассказывать Крег, но прервался, увидев, что со Стивром творится что-то неладное.
— Что с тобой? — спросил Крег. — Отравился, что ли?
— Нет, — стал отмахиваться Стивр, — сейчас все пройдет. У тебя яблоки есть?
— Яблоки? — удивился Крег. — Яблоки не самый лучший способ бороться с головной болью.
— Леонель вылечит мне головную боль за мгновение, — самонадеянно заявил Стивр. — Яблоки мне нужны, чтобы сверчка накормить.
Крег распорядился, чтобы слуги принесли яблок.
— Что касается головной боли, то здесь и я тебе смогу помочь. Зачем девчушку будить? Пусть поспит. Наверное, она устала еще больше, чем ты.
— Девчушка? Ну, тут ты ошибаешься. Ей…
— Стой! — замахал руками Крег. — Разве у вас принято рассказывать всем и каждому о возрасте женщины? Я слышал, что это нетактично.
— Я тоже об этом слышал, — скорчил гримасу Стивр, но, возможно, произошло это не из-за слов Крега, а оттого что у него вновь разболелась голова. — Давай свое обезболивающее!
Тролль полез в карман, покопался там, но безуспешно. Затем, плюнув на все, вытащил наружу все его содержимое, зажатое в кулаке. Тролль раскрыл ладонь и посмотрел на свой улов. Что там было, Стивр не увидел, к счастью своему. Наконец Крег взял маленький мешочек, подцепив его двумя пальцами, и протянул Стивру.
— Вот, развяжи-ка его сам. Тебе это полегче сделать, чем мне.
— Что, мешочек — не ваших рук дело? Содержимое тоже? Эльфийское какое-нибудь.
— Что за сказки? Где ты эльфов видел? Они все вымерли давным-давно.
— Я про это и говорю. Может, у вас какие раритеты, ими сделанные, сохранились.
— Э-э-э… — не придумав, что ему сказать, протянул Крег, из чего можно было сделать вывод, что догадка Стивра не далека от истины. — В общем, вот это, — Крег кивнул на мешочек, — обезболивающее.
— Спасибо! — Стивр развязал тесемки, вытащил комок коричневого цвета, похожий на засушенную сливу, посмотрел на Крега.
— Откуси немного, — стал давать инструкции тролль, — прожуй и проглоти.
Стивр осторожно поднес ко рту комочек, понюхал, потом надкусил, стал медленно жевать. Он боялся, что обезболивающее окажется на вкус противным, как и все лекарства, но оно было абсолютно безвкусным. Думать, из чего это сделано, совсем не хотелось — а то желудок начнет наружу выворачивать. Пусть это будет сушеная слива.
Слуга принес поднос, на котором стояло блюдо буквально с горой яблок, причем каждое — с дыню или арбуз.
— М-да, пожалуй, это многовато будет, — протянул Стивр, увидев поднос.
Он уже оделся, пошарил в кармане куртки, вытащил деревянную коробочку и показал ее Крегу.
— Вот. Сверчок там.
Стивр положил коробочку на кровать, потом ножом отрезал от яблока небольшой кусочек, счистил с него кожуру, открыл коробку и стал ждать, когда из нее появится сверчок. Тот не торопился. Похоже, ему совсем не хотелось выбираться из своего теплого жилища в холодную комнату.
— Он тебя боится, — сделал заключение Стивр.
— Ну тогда я уйду. — Крег направился к двери.
Но как раз в эту секунду из коробочки показались лапки, а потом выбрался и сам сверчок. Он зажал кусочек яблока передними конечностями и стал его грызть.
— Не понимаю, что ты в нем нашел? Он на нечисть похож.
— Не очень, — сказал Стивр.
— Нуда, примерно так же, как ты на обезьяну смахиваешь. А один из ваших ученых утверждал, что вы как раз от обезьян и произошли. Интересно, тогда мы от кого? Тоже от обезьян?
— Обезьяны разные бывают. Большие и маленькие.
— Спасибо.
— Поговаривают, что, когда огонь до пяток этого ученого добрался, он от этой своей теории отказался, но уже поздно было. Инквизиторы костры зажигать умеют, но вот тушить их не торопятся, даже если грешник раскаялся. Им достаточно, что они его душу спасли, а уж о теле они не заботятся.
— Вот-вот… Но вернемся к твоему сверчку. Собаки, кошки — я еще понимаю, а вот эта образина чем тебе приглянулась?
Слово «образина» в устах тролля казалось смешным, и Стивр не сдержал усмешки.
— Ты не слышал, как он поет, — сказал он.
— Я слышал сказку о том, как один путешественник вбил себе в голову, что павлин должен петь лучше всех на свете. Такой вывод он сделал оттого, что считал павлина самой красивой птицей. Выпало на его долю много опасностей и приключений, но все-таки он услышал, как павлин поет. Это было похоже на скрип несмазанной телеги.
— Не все то золото, что блестит?
— Ага, примерно. Но сверчок твой на вид страшный. Так что логично было бы предположить, что поет он великолепно. Вот что меня беспокоит — ты ведь не был таким раньше.
— Каким?
— Я не знаю, как это сказать, но раньше ты бы точно не стал таскать с собой коробку с букашкой.
— Так ведь и мешок с ядовитой змеей я бы тоже не стал таскать.
— Да, — кивнул Крег, — но идея с ядовитой змеей мне нравится. Всегда ведь можно недоброжелателю ее в комнату запустить. Завтрак, между прочим, давно уже готов.
Едва Дориан Хо дописал свое послание, как получил ответ, причем он сразу догадался, еще до того, как в конце текста появилась подпись, что писал ему не главный инквизитор, а сам король. Ему предлагалось немедленно явиться в столицу.
В детстве Дориан Хо пас табуны и неплохо научился управляться с конем даже без помощи упряжи и седла. Он ездил верхом, как будто слившись с конем в одно целое, как кентавр. Обычно инквизиторы предпочитали передвигаться пешком, медленно, неотвратимо, но посади кого из них на коня — натрут себе мозоли на заду, ноги у них будут гудеть, оттого что им постоянно придется то приседать, то вновь приподниматься на стременах в такт бегу коня, да и то, если усидят, а не грохнутся на первой же кочке.
Дориан Хо держался в седле прямо, будто его на кол посадили за все прегрешения, которые он совершил за последние дни. Но ведь он дважды беду отвел. Пока его не казнят, а потом, может быть, и простят, забудут обо всем: и о том, что он сделал, и о нем самом, отправив бороться с грешниками на окраины королевства.
Он мчался через селения, порванный плащ развевался за спиной. Бледное лицо и глубоко ввалившиеся от усталости глаза делали его похожим на посланника смерти. Люди выходили на него посмотреть, провожали взглядами, пока он совсем не становился неразличим на горизонте либо не исчезал за поворотом и его не поглощал лес. Его ни о чем не спрашивали, не пытались остановить, но слухи отчего-то бежали впереди него и все уже знали, кто это мчится на коне. Кто эти слухи разносил? Узнать бы!
Дориану Хо уже могли простить многое, даже то, что он инквизитор и на руках у него наверняка кровь простых людей, — ведь он все искупил. Кто без греха? Нет таких! Он смыл все свои грехи! Вслед ему тыкали пальцами и шептались, что этот человек сперва разбил мертвяков, а потом и кочевников.
Он никогда не добрался бы до столицы, если бы стал останавливаться во всех селениях, где любой рад был накрыть ему стол. Конь не уставал ни днем ни ночью.
Он сам был, как ночь, черным, а свет звезд и луны играл серебристыми отблесками на его лоснящейся бархатистой шкуре. Дориану Хо казалось, что ни одна стрела не пробьет эту шкуру, потому что она прочнее любых доспехов, а сам конь увернется от стрелы, ведь он быстрее ветра. Инквизиторы нашли его на заброшенном постоялом дворе, буквально через пару часов после того, как Дориану Хо пришло послание явиться к корою.
Постоялый двор выглядел подозрительно — невысокое, чуть покосившееся строение, сложенное из старых, уже начинающих трескаться бревен, покрытых мхом и россыпью поганок. Северные варвары любили есть похлебку из таких грибов перед битвой. Она делала их тело невосприимчивым к боли. То ли дом давно забросили, то ли в нем жили разбойники, то ли, что более вероятно, здесь обитала всякая нечистая сила. Войдешь вот так внутрь и встретишь владельца, который похож на корягу, а его подручные — из кошмарных снов.
— Пошли, — сказал Дориан Хо, — посмотрим, что там.
Петли давно не смазывали, но они даже не скрипнули, дверь отворилась легко. На постоялом дворе было слишком темно, и инквизиторы, которые первыми увидели коня, поначалу и не разобрали, кто перед ними стоит. Они лишь уловили пар, который выбивался из его ноздрей, различили чуть красноватые глаза, услышали звон цепей, которыми конь был прикован к стойлу.
— Там дракон! Там дракон!!! — закричали братья, выбегая из конюшни. — Он сожжет нас всех! Бегите!!! — В их глазах был страх.
— Дракон? — засмеялся Дориан Хо. — Вы так много уже видели, а все сказок боитесь. Пойду-ка посмотрю, что вас так напугало.
Он шагнул внутрь, подождал, пока глаза привыкнут к полутьме.
— О! — не смог он сдержать восторженного возгласа, когда наконец-то увидел, кто стоит в стойле.
Этот конь был предназначен крушить своей грудью, как тараном, противника. Под шкурой переливались рельефные мышцы. Невольно рука Дориана Хо потянулась к нему, чтобы потрогать. В эту секунду он забыл о том, что конь может встать на дыбы и ударить его копытами. Такой удар человек не выдержал бы, даже будь он закован в лучшие латы.
— Он черный, — сказал молодой инквизитор, который зашел в стойло следом за Дорианом Хо, — и он тебя не боится.
— Намекаешь, что и моя душа тоже черной стала.
— Нет. Но этот конь появился на свет явно не без помощи колдовства. Что он тут делает — ума не приложу.
— Может, ждет меня? Мне ведь надо «немедленно явиться к королю»! — процитировал Дориан Хо часть послания.
— Явиться к королю на черном коне, от которого просто разит магией? — усмехнулся молодой инквизитор. — Ты думаешь, тебе и это простят?
— Откуда же я знаю!
Дориан Хо сделал короткий шаг вперед, второй, третий… Конь попятился. Потом, когда его круп уперся в бревна стены, он захрапел, напрягся, задрожал. Говорили, что если рука инквизитора коснется чего-то магического, то магия исчезнет, если инквизитор чист душой. Молодым членам ордена иногда даже устраивали подобный экзамен. Дориан Хо его не прошел бы. Он знал об этом.
— Не бойся, — сказал он.
Конь позволил себя погладить, потом вывести из стойла, надеть на себя седло, которое нашлось здесь же, точно его специально кто-то оставил, зная, что за ним когда-то придет Дориан Хо. Он почти не протестовал, когда инквизитор вскочил в седло, а уж сжимать ему бока ногами, приказывая двигаться, вообще было не нужно. Конь точно мысли читал.
— Ты знаешь, кому он принадлежал? — спросил Дориан Хо у молодого инквизитора.
— Нет, — ответил тот, — откуда?
Дориану Хо показалось, что инквизитор лжет.
— Он хоть не превратится в черного ворона и не унесет меня… — Дориан Хо не закончил своего вопроса, подумав, что ворон вообще-то должен нести в небеса, а небеса — это рай, но ведь черный ворон — постоянный спутник ведьм и колдунов, а это значит, что он унесет не к небесам, а совсем в другую сторону.
— Не знаю, — сказал молодой инквизитор, — но мне кажется, что конь этот предназначался тебе.
— Будь что будет! — воскликнул Дориан Хо. Он уже и не надеялся отмыть свою душу. Она у него стала такого же цвета, что кожа у угольщика или трубочиста. — Встретимся в столице! Буду вас там ждать.
— А нас туда пустят? — закричал кто-то вслед Дориану Хо.
Но тот уже ничего не слышал, конь мчался быстрее ветра, что разносит слова.
— Нас посчитают за бродяг, — послышался ропот, — выгонят взашей.
— Возможно, — сказал молодой инквизитор. — Но не исключено, что мы поспеем как раз к тому времени, когда такие оборванцы будут нужны в городе. Попытка не пытка.
В глазах его блеснул какой-то свет, что-то черно-желтое. Лицо чуть изменилось. Стало старше. Гораздо старше. Его прорезали глубокие морщины. Казалось, реки и дожди, что разъедают землю столетиями, оставляя на ней чудовищные овраги, с его лицом управились всего за секунду, но ровно столько же и смогли удержаться на нем. Кожа его тут же разгладилась. Но поскольку его лицо было прикрыто капюшоном, никто этих изменений даже не заметил.
Инквизиторы обыскали постоялый двор и никого там не нашли, только старые, давно не использовавшиеся глиняные миски, деревянные, уже потрескавшиеся ложки, полусгнившие, рассыпающиеся в руках клочки, которые прежде были то ли одеждой, то ли скатертями. Этот постоялый двор бросили много лет назад, но отчего тогда конь в нем не превратился в мумию, в скелет? Отчего на него не напали лесные звери? Чем он вообще здесь питался?
Если кто и задавал такие вопросы, то не вслух.
Отряд медленно двинулся к столице. На дороге были различимы глубокие следы от копыт — следуя им, инквизиторы никогда не заблудятся, вот только надо поспешить, чтобы эту путеводную нить не смыли дожди.
Когда они отошли на приличное расстояние, постоялый двор стал бледнеть, становиться прозрачным, а потом и вовсе исчез, точно это был мираж.