Глаза инквизитора закатились, остались одни белки, он потрясал посохом, точно грозил кому-то, голос его был хриплым, надтреснутым, напоминал те звуки, что издает несмазанная колесная ось. Его одежда порвалась и испачкалась, а сам он похудел, превратившись в скелет, так что хламида висела на нем мешком. Никто не помнил, откуда он пришел, зато всех поразил его вид, непривычный для инквизитора. Обычно представители этой касты не выставляли напоказ роскошь (да и у рядовых членов ордена за душой ничего не было), но зато они всегда ревностно следили за тем, чтобы их одежда была чистой и опрятной.

— Они придут за всеми вами! Пощады никому не будет! — вещал он, похожий больше не на инквизитора, а на сумасшедшего пророка. Словами этими он нарушал множество законов собственного ордена, провозгласившего: все сверхъестественное — ересь, несмотря на то, что и вознесение, и прочие чудеса, о которых они проповедовали, тоже относились к разряду сверхъестественных явлений. А вот это предсказание будущего, звучавшее из уст инквизитора, точно было ересью. За такие слова можно было угодить в пыточную камеру, во спасение души, чтобы отступник покаялся в грехах, а после — очищение огнем.

Вокруг оратора стала собираться толпа. Люди его внимательно слушали. С юга доходили слухи, будто там творится что-то непонятное. Но сведения были обрывочными, как мозаика рассыпанная. Общая картина не составлялась.

Одни говорили, что там вот уже несколько дней небо заволокли тучи, серые, непроглядные, и идет дождь, не сильный, но бесконечный, противный, как зубная боль, от которой никуда ты не спрячешься. Дороги размыло, залило поля, вода стоит везде по колено, потому что обычно мелкие неказистые речки вышли из берегов, затопили округу, и теперь там ходить нет никакой возможности, только плавать на лодках. Этого средства передвижения почти ни у кого не было. Люди в домах сидели, на чердаках, точно куры на насестах, и смотрели, как прибывает вода. Но это было не все. Стихийное бедствие — вещь неприятная, но природа, побушевав да позабавившись, все равно, как правило, успокаивается. Люди отстраивают разрушенные дома, начинают жить прежней жизнью, а чтобы впредь ничего такого не повторилось, заковывают в камень русла рек, строят вдоль берегов валы.

Прежде такого на юге никогда не случалось. Порой земля там совсем высыхала от жары, трескалась, как глиняные черепки, и проходила не одна неделя, прежде чем дождь вновь ее склеивал. Серое мрачное небо давило на всех, рождало тревогу, закрадывались мысли о том, что мир на самом деле плавает в огромном океане, то есть со всех сторон он окружен водой и от нее его отделяет только тонкая прозрачная стенка. Но теперь и она дала трещину.

Люди смотрели вверх, утирали влагу с лиц, она накапливалась на бровях, заливала глаза, мешала рассмотреть, что же творится там, в небесах. Вода тоже была странной. Дождь ведь по сути чистый, чище воды не найти, разве что в родниках, когда она смешивается с целебными травами. Но от этого дождя кожа начинала чесаться, как от укусов насекомых. Говорили, что какой-то колдун наслал на весь мир проклятие и дождь будет идти вечно, пока этот мир не утонет и не отчистится от ордена инквизиторов, а потом те немногие из людей, что выживут, начнут строить его заново.

Чтобы такие слухи пресечь, инквизиторы отправили на юг несколько отрядов, но все они исчезли, и вот этот сумасшедший пророк был единственным, кто, похоже, сумел уцелеть. Он увидел такое, отчего с ума сошли бы многие. Ему же все-таки удалось сохранить немного разума.

Когда его отряд проходил мимо кладбища, могильные плиты вдруг зашевелились, стали приподниматься, падать, противно чавкая в мокрой грязи. А потом зашевелилась и сама грязь, стала вздуваться, как болезненный волдырь на коже, из которого, когда он рвется, вытекает гной. Но это был не гной. Инквизиторы уже поняли, что полезет из могил. Сердца их закалились в борьбе с грешниками. Они видели чужие раны, так что страх покинул их души, ведь они верили, что заслужили себе место на небесах и жизнь после жизни будет у них гораздо лучше, чем сейчас.

От каких-то мертвецов, тех, что в земле пролежали несколько десятилетий, только скелеты остались, у других на костях еще было много сгнившей, почерневшей плоти, третьи, кого в могилы совсем недавно положили, почти не отличались от людей. Крючковатыми, как у куриц, руками они пробивались на свет. Эти жуткие кисти появлялись вначале, потом — головы с пучками полусгнивших волос.

— Постоим за нашу веру! — закричал командир отряда.

Мертвецы были похоронены без обряда инквизиторов, они являлись еретиками, неверными, ведь иначе они не смогли бы встать из могил. Отчего вообще это произошло в ту минуту, мало кто задумывался. Инквизиторы знали о том, что какой-то очень сильный маг совершил обряд, забрав в округе почти всю магическую энергию. Говорили, что он превратился в камень и стоит где-то в лесу. Инквизиторы хотели найти этот камень и уничтожить. Думали, что это он наколдовал дождь и потоп, но оказалось, что он наколдовал совсем другое, но тоже связанное с религией ордена инквизиторов. Это был не потоп, а воскрешение и страшный суд.

В посохи инквизиторов были вмонтированы выдвигающиеся металлические штыри, делавшие их чем-то похожими на копья. Наконечники их были смазаны ядом и святой водой. Они отлично подходили для драки с людьми и магами.

Какое-то время инквизиторы сдерживали мертвецов, не давали им выбраться из могил — разбивали черепа своими посохами, кололи штырями. В этот момент казалось, что в неупокоенных молния попадала: по телу огонь проходил и оно начинало рассыпаться, превращаясь в пепел. Вот только святой воды, что была на кончиках штырей, хватало на один-два удара, а дальше она теряла свою силу.

Оружия у большинства мертвецов не было, за исключением тех, кого положили в землю в незапамятные времена, когда люди еще верили, будто умершему пригодятся в загробном мире и его лук, с которым он охотился, и его меч, которым он от набегов соседей оборонялся или сам на этих соседей ходил. Они были в шлемах и доспехах. Металл с той поры почти полностью разъела ржавчина. А на открытых участках тел совсем не осталось мяса. Кости с трудом удерживали рукояти мечей, и скелеты неумело взмахивали ими, словно впервые вообще взяли это оружие. Пустые глазницы упирались в руку с мечом, не понимая, что происходит, почему привычное оружие не подчиняется. Но они были когда-то хорошими воинами и быстро вспоминали навыки ведения боя.

Лезвия их мечей, некогда острых как бритва, теперь, как плесень, покрывали рыжие наросты. После одного удара они отваливались, а после двух-трех — ломалось само оружие. Эти мечи оставляли на посохах глубокие рваные раны, как от пилы. После таких ударов любой порез на коже будет долго заживать, если вообще когда-нибудь заживет. На мечах усопших воинов скопилось полным-полно всякой гадости. А это отрава не хуже, а может, и лучше той, что была на кончиках штырей инквизиторов. Правда, инквизиторы просто падали, получив удар в голову или в грудь, а не рассыпались, будто в них угодила молния.

Кладбище было старым. Здесь хоронили не одну сотню лет. Еще с тех времен, когда люди ничего не знали про загробный мир и думали, что если умершего человека положить в землю, то он прорастет вновь, как пшеница. Мертвецы лежали в несколько слоев. Самые старые и опасные из них — те, что были с оружием, — полезли из земли, когда посохи инквизиторов практически потеряли свою силу и стали обычными палками.

Поначалу инквизиторы поодиночке бегали от могилы к могиле, потом, когда мертвецов стало слишком много, не меньше чем по три на каждого члена ордена, и число их все увеличивалось, тактику пришлось изменить.

Инквизиторы сгрудились, стали в круг, выставили вперед свои палки, ощетинились ими, точно еж, который выпустил свои иголки. Кто-то из них затянул песню, жуткую, с какими-то еще языческими мотивами, вспоминая, видимо, то время, когда он, напевая ее, шел в атаку на троллей. Удивительно, но многие ее подхватили и продолжали петь, когда перед ними уже возвышался вал мертвецов. Инквизиторы ломали их тела, точно это были хрупкие игрушки, а когда расстояние стало уже таким, что и посохом не ударишь, они перешли врукопашную. Бились кулаками да кинжалами, отрывая от врагов куски плоти, выламывая им руки, сбивая черепа, как будто они были кувшины, висящие не на позвоночнике, а на заборе. Но мертвецов оказалось больше. Они завалили инквизиторов своими телами.

Это была хорошая битва, жаль, что о ней некому было рассказать. За исключением одного сумасшедшего, которому никто не верил.

Когда ветер развевал его хламиду, обнажая грязное тело, становилось видно, что оно покрыто множеством ссадин. Кровь запеклась и местами присохла к одежде. Во время сражения его завалило мертвыми телами товарищей. Он сам был ранен и на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, то все уже закончилось. Он остался один посреди мертвецов. Вода, все еще льющаяся с небес, поднять их уже не могла, она только растворяла кучки пепла, и казалось, будто никакого сражения и не было, а инквизиторы погибли, переругавшись друг с другом. Из-за дождя у них помутился рассудок. Это очень сложная магия. Лишь однажды она удалась, когда к границам королевства три века назад подошла неисчислимая орда кочевников под предводительством хана Бренкая. Но его орда состояла из представителей множества покоренных народов, и заставить их обратить оружие друг против друга было все-таки полегче, чем ввергнуть в междоусобицу соплеменников.

Очнувшись, он не мог прийти в себя, осматривался, вглядывался в небеса, пытался вспомнить, что же здесь произошло. Ему удалось одно — обогнать мертвецов и добраться до города гораздо быстрее их, позаимствовав в одной из деревень лошадь.

Возле инквизитора собралась уже приличная толпа. Она колыхалась, как волны прибоя, потому что сзади накатывались все новые слушатели, которым не хватило места в первых рядах, но они очень хотели узнать то, что говорил инквизитор, и пытались пробиться к нему поближе. Из-за этого толпа будто цементировалась, становилась крепкой, как стена крепости, так что двум инквизиторам пришлось сильно потрудиться, чтобы сквозь нее пройти. Обычно, завидев их хламиды с надвинутыми на головы капюшонами, люди сами дорогу уступали, глаза свои опускали в землю, чтобы их не заметили. Но не в этот раз. Им бы подумать об этом, но пока они были слишком сосредоточены на своем безумном брате, которого слушали вот уже несколько минут. Он не замечал их, и если голос его и стал чуть тише, то только из-за того, что он уже устал, а не испугался.

— И сказал бог, что мир обратится в пыль, когда из могил поднимутся мертвые! Это произошло. Я и мои братья по вере видели их и пытались остановить. Мои братья все остались там, и я тоже думал, что останусь.

Инквизиторы подошли к нему, похлопали по плечу, приказывая замолчать.

— Пойдем с нами, брат наш, — тихо сказал один из них.

— Разойдитесь, — обратился к толпе другой.

Люди зашевелились, но мало кто из них ушел. Просто тяжело это было сделать, когда позади тебя десятки и сотни других. Не пройдешь же сквозь них.

Безумный инквизитор на миг замолчал, точно словами поперхнулся, но он и не думал выполнять приказы своих братьев по вере.

— Они должны знать. Вы не утаите это от них! — сказал он громко, чтобы его слышали не только инквизиторы, но и как можно больше людей, собравшихся на площади.

— Пойдем!..

Незачем им было что-то объяснять ему на виду у простых горожан. Это, как говорится, сор из избы выносить. Собрата надо было допросить с пристрастием, выяснить, что он видел, а после, если он не образумится, не станет прежним, а продолжит свои проповеди — то пусть он уж лучше к небесам побыстрее вознесется. Братья по вере окажут ему такую услугу.

— Эй, пошто человеку сказать слово не даете, — послышалось из толпы.

Это уже был опасный симптом. Прежде инквизиторам никто не перечил, любые их приказы выполнялись безоговорочно, будто это и вправду были веления небес.

Инквизиторы уставились на толпу, выискивая того, кто мог сказать эту дерзость.

— Дайте ему сказать, — теперь уже осмелев, кричали несколько глоток.

— Да, да… — эхом прокатывалось по всей толпе.

В глазах у инквизиторов появился не то чтобы страх, но… какая-то нерешительность, растерянность. Хорошо еще, что капюшоны скрывали их лица, а то толпа бы уж больше не раздумывала о том, что там будет впереди, и набросилась бы на них.

Нужно было быстро найти зачинщиков и забрать их, пока еще не поздно.

Глаза инквизиторов выловили в этой монолитной массе того, кто больше всего возмущался. Лицо и одежда человека были испачканы угольной пылью. Пот стекал по лицу струйками, смешиваясь с бурым налетом, изображая на лице какую-то боевую раскраску, которой часто украшали себя перед боем дикари, да и не только они. Даже регулярные королевские войска, по крайней мере, те солдаты, кому не хватило шлемов с забралами, грешили боевой раскраской, думая, что если они нарисуют у себя на щеках тигриные полоски, то и души их тоже станут тигриными и это поможет им выжить в бою или хотя бы испугает врагов. Но те тоже разрисовывали свои лица.

На горожанине был кожаный передник, надетый поверх пропотевшей суконной рубахи. Под ней бугрились огромные мышцы. Человек этот, похоже, прямо от горна отошел или, скорее, от наковальни, даже молот, которым он придавал нужную форму раскаленной заготовке, с собой прихватил.

— Ты тоже пойдешь с нами, — сказал инквизитор, ткнув в кузнеца крючковатым пальцем.

— А попробуй меня забрать!

Он сам лез в петлю. Ведь его запомнят, найдутся и те, кто наговорит на него с три короба, что он, мол, в мастерской своей поклонялся дьяволу, чтобы тот научил его с огнем обращаться, приносил ему жертвы. Если он не пойдет сейчас, то спустя непродолжительное время за ним явятся другие инквизиторы и все равно заберут, а пустись он в бега, бросив свою мастерскую, его опять-таки найдут, добьются, чтобы он признал свои прегрешения, и… сожгут.

— Образумься, сын мой, — сказал инквизитор. Он двинулся к кузнецу, приготавливая штырь для удара. Но здоровяк увидел это и, когда инквизитор хотел вогнать свое оружие в его тело, опередил его. Быстрым движением он занес свой тяжелый молот и опустил его на голову инквизитора. Вложил он в этот удар всю свою силу, будто бил по наковальне, куда подмастерье положил совсем не обработанную заготовку. Когда еще далеко до конца работы. В конце-то как раз по ней надо бить аккуратно.

Будь у инквизитора под капюшоном железный шлем — и тот не уберег бы его. Череп треснул, как упавший с дерева перезревший плод, а тело наверняка вошло бы в землю, точно гвоздь в доску, не стой инквизитор на мощеной площади. Ноги его подогнулись, казалось, они сломались… Во все стороны брызнули капли крови и куски мозга, испачкав тех, кто стоял поблизости. Тело осело в один миг, будто под накидкой вовсе ничего не было.

— Во как с ними надо! — сказал кузнец, озираясь и ища одобрения. Тыльной стороной ладони он размазывал чужую кровь по своему лицу. — Хватит над нами измываться! Надоело! — Глаза его горели безумием. С молота капала кровь.

— Так с ними надо! — подхватила толпа.

Второй инквизитор попытался было защититься, выставил перед собой посох, пару раз ткнул в кого-то, не разбирая. Но людская масса словно перелилась через упавших… Штырь застрял в чьем-то теле, и инквизитору теперь просто нечем стало защищаться. Толпа его разорвала на куски, растоптала, так что, соберись братья его хоронить, ничего бы не вышло. От него ничего не осталось.

Обезумевшей массе было этого уже недостаточно. Плотину прорвало. Страх, который так долго копился в людях, выплеснулся наружу, преобразился, им теперь нечего был терять, они еще не понимали этого, лишь где-то глубоко пульсировала мысль, что, если они остановятся, по домам разойдутся, будто ничего и не случилось, это их уже не спасет. Всех их найдут поодиночке и казнят, а пока они держатся вместе, всего этого удастся избежать.

Что бояться инквизиторов, когда нечто пострашнее надвигается?

Люди спешно вооружались чем придется. В ход шли даже тесаки — те, которыми мясники кости в тушах перерубают.

— Убивай их! Убивай инквизиторов! — пронеслось по толпе.

Пророка подняли на руки, понесли впереди, будто знамя. Он что-то говорил, уже очень тихо, потому что перекричать народ уже не мог. Да его никто уже не слушал.

Толпа стала растекаться по узким улицам города. Искали инквизиторов. Их убивали на месте, вздергивали на деревьях. Если бы было побольше времени, то и костры бы для них развели. По всему городу и без того запылали пожары. Городские стражники не могли утихомирить толпу. Мародеры принялись грабить дома и лавки торговцев. Те стали срочно заколачивать досками витрины, но это не помогало, а лишь еще больше распаляло грабителей.

Город погрузился в хаос.

В последнее время все только о том и говорили, что Стивр Галлесский сбежал. Любой завсегдатай таверны, пропустив пару-тройку кружек, обычно заводил разговор об этом побеге. О нем перешептывались на площадях, в лавках — тихо, чтобы никто не подслушал, хотя история эта стала известна абсолютно всем и обросла подробностями, которых наверняка на самом деле и не было.

— Он улетел на драконе, — говорил один.

— Да откуда им взяться-то? — поднимал его на смех другой. — Ты слышал, чтобы где-то еще сохранились драконы? Они все давно вымерли.

Впрочем, откуда вообще стало известно, что на самом деле стряслось в том злополучном подземелье? Свидетелей-то не осталось. На полу обнаружили только изуродованные тела двух инквизиторов, а в затхлом воздухе стоял непривычный для подобного места запах — точно туда угодила молния. Вот и все улики.

Инквизиторы провели расследование, но смогли только установить, что братьев по вере убили огромной палицей и, скорее всего, это мог сделать либо великан, либо тролль.

— Тролль? — переспросил король, когда главный инквизитор доложил о результатах расследования.

— Да, очень сильные удары. Их буквально в кашу превратили. — Главный инквизитор выдержал паузу, а потом высказал свою мысль вслух: — Может, это и вправду был Стивр Галлесский?

— Нет.

— Тогда смысл какой спасать самозванца?

— Тот, кто его спасал, тоже ошибся.

— Вам виднее, — поклонился главный инквизитор.

— Могли попробовать пустить нас по ложному следу. Но слишком это мудрено вышло. Тролль, — повторил король, — что ж, такое вполне могло быть. У Стивра были друзья среди троллей после битвы, про которую он рассказывал. На торговле с троллями и благодаря благосклонности их правителя он и капитал нажил. Что там, кстати, с его имуществом?

— Все арестовано, — заверил короля главный инквизитор, — дом описан, замок и прилегающие поля — тоже.

— Хорошо. Получается, я могу кому-нибудь из своих вассалов Галлесский замок пожаловать. — Король задумался, в уме перебирая имена рыцарей. — Нет, — наконец сказал он, — никто не достоин. Служат усердно, жаль только, давно не возникало поводов подвиги во имя короны совершать. Вот война с троллями — отличная возможность. Можно сказать, что похищение самозванца из ваших подвалов — отличнейший повод для объявления войны. Но не думаю, чтобы они пошли на обострение отношений с нами ради человека. Хм… Итак, Стивр все еще на нашей территории. Ищите его, пока он не ушел в неподвластные мне земли. Я не буду затевать с соседями войны из-за него. Если он уйдет, то можно подослать к нему убийцу. Тогда тайна молний будет утеряна, зато она хотя бы соседям не достанется. Имей в виду, если он уйдет, я очень рассержусь на твой орден!

— Мы постараемся найти Стивра Галлесского, — вновь поклонился главный инквизитор, — и доставить тебе его живым… или мертвым.

— Иди, — махнул ему король.

Инквизиторы разослали во все концы государства гонцов с подробным описанием внешности Стивра Галлесского, пообещав тому, кто найдет его и доставит во дворец живым или мертвым, приличное вознаграждение. Разбойники, что промышляли на дорогах, должны были бы свое ремесло на время приостановить и пуститься на поиски беглеца. Его поимка сулила им куда большие дивиденды, чем основной вид их деятельности.

Король ждал, что Стивра поймают со дня на день. Однако время шло, но о задержании беглеца ему никто не докладывал, будто тот растворился. А потом и не до него стало! На юге страны взбунтовалось несколько областей.

Если бы это было единственной напастью, с ней регулярные войска легко бы справились. В бою профессиональный солдат с хорошим вооружением стоит доброго десятка горожан да крестьян, которые хоть и умели обращаться с косами да топорами, но применяли это страшное оружие совсем не для того, чтобы отнимать у людей жизнь.

Затем поползли слухи, будто бы на юге прошел дождь, из-за которого стали воскресать мертвецы. Они вроде бы собирались в колонны и шли на столицу. Мертвые наступали медленно, гораздо медленнее живых, но им не нужно было устраивать привалы и отдыхать по ночам. Они уже достаточно отдохнули — кто в течение долгих-долгих лет, а кто и веков.

От такого зрелища волосы дыбом вставали, голос пропадал, сердце замирало в страхе. Поначалу люди бросались бежать из своих домов, хватали, что только под руку попадется, грузили на телеги и… кто куда. Одни направлялись к столице, а другие подальше на север, решив, что мертвецы в первую очередь как раз осадят столицу.

Беженцы заполонили все дороги. Слухи обгоняли их, искажали то, что на самом деле происходило. И не сразу, далеко не сразу стало понятно, что мертвецы ни на кого из мирного населения не нападают.

Мертвецы шли молча через деревни и города, уже покинутые живыми, где только ветер гулял — стучался в двери и окна, играл с брошенными на дороге вещами.

Они наступали, точно лемминги, которых направляет лишь слышимый только ими зов смерти.

Сообщение с южными провинциями оказалось практически парализовано.

И все-таки находились такие, кто остался. Любопытство пересиливало страх. Спрятавшись в придорожных зарослях, они наблюдали за колоннами воинов, восставших из преисподней. И они уже не казались такими страшными, как поначалу. Шли они нетвердой походкой, натыкались друг на друга, точно слепые, и походили, скорее, на израненных в бою солдат, беззащитных и уставших, а не на армию захватчиков. Но такое впечатление они производили только на тех, кто наблюдал за ними издалека и не видел, что творилось, когда дорогу им преграждали отряды инквизиторов.

Короткие схватки были такими ожесточенными, точно и вправду сражение шло не за жизнь, которую одни давно уже потеряли, а другие практически не ценили, а за что-то более ценное. Мертвецы сгорали, обращались в пепел, и ветер разносил его по окрестным полям, щедро удобряя почву. Того, кто решился бы засеять эту землю, ждал хороший урожай. А в небесах, над кучками пепла и мертвыми инквизиторами, стояли грозовые тучи, точно души погибших все еще продолжали сражаться, а боги никак не могли решить, чья возьмет и кому отправляться на небеса, а кому вечно гореть в огне.

Инквизиторы ко всему прочему получили удар в спину, когда начались погромы в нескольких городах, а они не могли отрядить сколько-нибудь значительные силы, чтобы установить там прежний порядок. Но и на этом беды не кончились. Возможно, те, кто предпочел остаться дома, а не бежать с насиженных мест, испугавшись восставших из могил, смогли бы пережить эти времена, если бы…

Лет триста назад вдоль границы с кочевниками возвели сплошной вал. Нагнали туда обитателей всех окрестных деревень и заставили их таскать мешки с землей. Походили они на муравьев, которые жилище себе возводят — так их много было. Крестьяне роптали поначалу, говорили, что землю надо пахать, а не в мешки складывать, но когда им за работу заплатили, да еще так хорошо, что они урожай в том году могли и вовсе не выращивать, а купить все необходимое на базаре, то недовольные разговоры прекратились.

Подумывали еще построить над валом каменную стену. Но средств в королевской казне хватило только на несколько башен и еще на укрепленные форты, стены которых были не каменными, а деревянными. Там разместили немногочисленные гарнизоны. Свести эти укрепления в единую защитную цепь уже не получилось.

За прошедшие столетия вал почти не ремонтировали. Подсыпали немного земли, там где непогода уж совсем его на нет свела. Однако теперь укрепление это стало слабой защитой от кочевников, которые в последние годы активизировались. Появился среди них вождь, решивший объединить все племена. Так сообщали разведчики, которые отправлялись в степь под видом путешественников или торговцев. Большинство из них разоблачали, и ждала их тогда смерть, причем долгая.

Жизнь кочевников была скучна. И они развлекались, придумывая разные способы казни. С кого-то могли содрать кожу. При этом человек жил еще весьма продолжительное время… От рассказов таких мурашки по коже пробегали.

Дозорный на сторожевой башне прогонял сон, вспоминая как раз такие страшные случаи. Метод был старый. Дети тоже рассказывают друг другу на ночь леденящие кровь истории. А поскольку веки у стражника слипались, он решил взбодриться. Дозорный завербовался на приграничный сторожевой пост всего пять месяцев назад. Хотел немного заработать.

Все, что творилось в нескольких десятках метров от него, погрузилось в непроглядный мрак. Будь он хоть оборотнем, который может в кошку превращаться, и тогда бы ничего не разглядел. Все пространство перед башней тонуло в темноте, точно откуда-то из глубины степи накатилась черная волна, похожая на те, что насылает океан на побережье, разрушая волноломы, причалы и дома. Такая волна, когда отступает, обычно оставляет на берегу тела утопленников.

Дозорного раздирало любопытство: вот бы посмотреть, что оставит волна мрака, когда и она уйдет; хорошо бы найти после нее мертвых кочевников и отполированные песком золотые монеты, которые они насобирали во время своих набегов.

Позади него тоже было неспокойно. Какие-то беспорядки начались. Но его дело — границу охранять, и он тешил себя надеждой, что в спину вряд ли кто ударит.

Слух постового обострился. Он слышал, как завывает ветер. Он даже уловил звук: металлический наконечник стрелы рассекает воздух, а ветер расчесывает ее оперение. Он было дернулся в сторону, чтобы спрятаться за камнями, но не успел. Стрела вошла ему не точно в горло, а чуть сбоку и вышла по другую сторону шеи. Часовой захрипел, изо рта у него полилась пузырящаяся кровь. Он обхватил стрелу двумя руками и стоял, хрипя и раскачиваясь, пока угасающее сознание решало, что же делать дальше: то ли стрелу вырвать, то ли закричать в полный голос и предупредить товарищей. Но ни того ни другого сделать он не смог.

Шлем, свалившись с головы, гулко ударился о камень, по нему зашуршали чешуйки кольчуги, оставляя неглубокие бороздки. Под упавшим телом растеклась лужа крови.

Лучник провожал стрелу взглядом, а потом, когда он ее потерял из виду, когда ее слизнула темнота, он все равно слышал, как свистит ее наконечник, разрезая воздух. Мысленно он был с ней, направлял ее, чтобы она не заблудилась и попала в горло дозорному.

Раскосые глаза кочевников в темноте видели куда лучше, чем глаза тех, кто обитал в пограничном укреплении. Чтобы сравниться с жителями степей, надо было пить на ночь специальный отвар, обостряющий зрительные и слуховые рецепторы, однако инквизиторы посчитали его тоже дьявольским изобретением и запретили. Запрет этот мало кто соблюдал, вот только отвар делать стало не из чего.

Рот стрелка прорезала улыбка, он обернулся. Из темноты стали возникать человеческие силуэты на маленьких, похожих на осликов, лошадях. Своим неказистым видом эти животные кого угодно могли ввести в заблуждение. Но на самом деле они были очень выносливыми. Несколько часов скачки их почти не изматывали. Преследовать кочевника в степи было делом бесполезным. Чего доброго еще в засаду угодишь.

Степняков было немного. Может, пятьдесят. Может, чуть побольше. Сколько их скрывалось в темноте — неизвестно. Вдруг сама эта тьма тоже состоит из человеческих тел на маленьких конях, просто их так много, что они сливаются в единое целое?

Кочевники городов не строили. Свои поселения стенами не обносили. Все равно их круглые хижины из войлока и дерева на одном месте стояли недолго. К городам они относились с каким-то страхом, как к чему-то чужеродному, что немедленно надо уничтожить, потому что городские стены мешают ветру разносить по свету слухи. Когда-то земляной вал для них был чем-то сродни шерстяной веревочки, которую путешественник кладет на землю вокруг себя, чтобы через нее не переползли всякие ядовитые гады — скорпионы или змеи. В большинстве случаев веревочка от ядовитых насекомых не спасает. Прошло более сотни лет, прежде чем степняки наконец-то решились переступить через этот вал. Они боялись гнева чужих богов, ведь на этой земле — свои боги. Пока кочевники не возвели на чужой земле храмы и капища своим богам — они бессильны: им неоткуда силу свою черпать.

Прежде чем они научились штурмовать города, им не раз приходилось заваливать защитные рвы возле стен своими телами. Вместо того чтобы использовать бревна, степняки громоздили горы из трупов и карабкались по ним. А когда на стены лезли, то даже не пользовались лестницами с крюками на концах, чтобы защитники подольше не могли их сбросить. Ну а что касается таких вещей, как штурмовые башни с раздвижными мостиками, они даже не слышали о них никогда. Правда, у них в арсенале имелись самые обычные лестницы.

Кочевник карабкался неумело, хорошо еще, что вниз не поглядывал, а то испугался бы высоты, пальцы его, что перекладины сжимали, разжались, и тогда он наверняка грохнулся бы на землю. Чем выше ты над ней оказываешься, тем тоньше твоя связь с богами. Боязнь, что связь эта вовсе порвется, долгое время заставляла их обходить стороной города или при штурме пытаться пробиться сквозь городские ворота, а не лезть на стены. Как могут жить люди в этих башнях? Как они могут жить на деревьях?

Воин-степняк перемахнул через бойницу, мягко опустился на камень, огляделся, задержав взгляд на башне, но там никого из живых, похоже, не осталось. Во дворе было тихо и пусто. Стражники спали в казарме. Рядом зашуршали одежды — второй кочевник забрался на стену, следом третий… Одни, едва коснувшись земли, побежали к воротам, другие заняли позиции на стенах, чтобы было удобнее стрелять из луков, когда стражники проснутся и начнут из казармы выбегать.

На ворота было наложено заклятие, не очень сильное, но действенное. Кочевники, схватившиеся за засов, вдруг взвыли от боли, точно руки огнем обожгло. И вправду кожа у них на ладонях волдырями пошла, а местами почернела. Вспыхнул огонь, но тут же погас, пошел дым, потянулся струйками по земле. По преданиям так появляются заточенные в кувшинах джины. Возможно, один из них был пленником этих ворот. Тех, кто его освободит, он либо убьет, либо выполнит три их желания.

Одно желание у кочевников было. Одно на всех. Ни золото, ни женщины — их ничего не интересовало, они хотели, чтобы эти чертовы ворота открылись.

Степняки стали готовиться к худшему, достали из ножен мечи — с обожженными ладонями это трудно и больно — и встали в боевую стойку, стеной, плечом к плечу. Хотя как им казалось, безнадежное это дело — человеку против джина не устоять. Но никакого волшебника так и не появилось. Дым рассеялся. По укреплению прошел гул, от которого легкой дрожью затряслись стены, а посуда — ложки да вилки с ножами, что на столах или в шкафах оставили, — зазвенела, точно трущиеся друг о друга доспехи.

Потом-то работы на всех хватило… Стражники из своих нор полезли, как суслики. Почти такие же глупые они были, что эти зверьки, которые обычно выберутся на свет да стоят возле норок столбиками, ждут, когда же в них кто стрелу пустит. На них хорошо новичков обучать, но кочевники зверьков этих любили, иногда ловили и оставляли в своих хижинах, а убивали редко, только, когда есть становилось совсем нечего.

Доски, из которых была построена казарма, давно высохли. Они загорелись, когда в них попало с десяток зажженных стрел, разбрызгивавших во все стороны темную густую жидкость, что хранилась в прикрепленных к наконечникам полых контейнерах. В казарме к тому времени людей немного осталось, большинство, когда тревогу услышали, наружу выскочили. Однако убежать им удалось недалеко, шагов пять-шесть, потом их скосили стрелы. Солдаты так и не поняли, откуда в них стреляют. Может, кому даже в голову пришло, что стрелы эти заколдованные. Такие надо только выпустить в небеса, а они себе жертву сами найдут, как стая заколдованных шершней, у которых на кончиках жал — яд. Укрыться от них невозможно, забирайся хоть в подвал, и там они тебя отыщут. У стражей границы мало было сведений о кочевниках, и уж тем более о том, какой магией они владеют.

Те, кто ворота с первой попытки открыть не смогли, опять в засов впряглись. Кожу на пальцах жгло, но уже не так сильно. Заклинание ослабло. Старое оно было, никто его не подновлял. Если они ворота не откроют, хан рассердиться может, сварит всех в котле или кожу живьем сдерет, причем не только с них, но и с их ближайших родственников. Что по сравнению с этим сожженные до костей руки?

У двух кочевников застряли в спинах арбалетные болты. Они почти полностью погружались в тело. В темноте и не поймешь — отчего вдруг человека всего передергивало, будто душу вмиг из тела извлекали, и оно, становясь безмолвной куклой, падало на землю. Трое других степняков из последних сил вцепились в засов, понимая, что другой попытки у них и не будет, если арбалетчик, засевший в горящей казарме, выбьет еще кого-нибудь из них. Одежда начала трещать, хотя она и без того была вся в дырах. Засов поддался, приподнялся, потом слетел с металлических держателей, и ворота распахнулись, отбрасывая изможденных воинов в стороны. В образовавшийся проход в туче пыли ринулся весь отряд.

Укрепление пало быстро. Кочевники, а это была еще не орда, а лишь маленький разведывательный отряд, собрали небогатую добычу. У мертвых стражников отрезали по левому уху и сложили в небольшой мешок. В сторожевом укреплении поживиться было почти нечем — доспехи не очень дорогие, ничем не лучше тех, что были на степняках, а то и похуже. На базаре за такие много не дадут, побольше бы стоили рабы-мужчины, но весь гарнизон крепости они перебили.

Младший хан, командовавший отрядом, посмотрел на мешок, на мгновение задумался, прикинув в уме небогатую добычу. Он отправился в этот поход на свой страх и риск. Что-то подсказало ему, что время пришло. Он верил в такие подсказки.

Удача — это белая кобылица, которую надо ухватить за хвост и мчаться вместе с ней. Вот только когда она заметит тебя, то так лягнет, что пожалеешь обо всем. Надо вовремя отпустить ее хвост и довольствоваться тем, что она уже дала. А требовать слишком много — шанс потерять все. Включая жизнь.

Но младший хан считал, что удача его еще не заметила. Он не желал останавливаться на взятии сторожевой крепости. Ему хотелось большего от этого набега. Когда придет орда, у него не будет шанса себя проявить так, как он мог бы сделать это сейчас. Он чувствовал, что ему не окажут сопротивления. Он смотрел куда-то в ночь, точно хотел увидеть, как выбивают искры копыта белой кобылы. Она могла мчаться по небесам, а звезды мерцали, как будто и вправду были искрами.

Казарма прогорела, крыша ее обвалилась, погребая под собой останки стражников. Трудно будет их душам вернуться в свои прежние тела.

Степняки даже не стали хоронить своих мертвых. Они привыкли, что в степи еды мало и надо заботиться обо всех ее обитателях.

— Приказываю всем по коням! Идем дальше! — скомандовал младший хан, когда его воины немного отдохнули.

Он понятия не имел, что находится дальше. Может, там мир кончается? Он не знал, когда повстречает вражеский отряд и насколько многочисленным он будет, ведь зарево над сторожевой башней было видно издалека, и кто-то должен прийти узнать, что с ней стряслось. Но он верил, что время отпустить хвост белой кобылы еще не пришло.