Книга: Лунная радуга
Назад: ТИГРОВАЯ ЯМА
Дальше: «ВЕЛИКИЙ ПРЕДОК» Вместо эпилога

ПЛЕЧО ГИГАНТА

До фигуры «командира» самого многочисленного во Внеземелье отряда «космодесантников» было отсюда метров сорок. Не успел драккар сделать и десяти – Андрей почуял неладное. Создавалось заведомо ложное впечатление, будто спуск по внутреннему склону кольцевого вала на плоское и относительно ровное дно все еще продолжается. «Черная лилия» по ходу дела преобразовалась в огромное, заслонившее собой полмира «черное опахало», украшенное невиданно крупными кристаллами голубоватых топазов. Нижнюю часть безудержно распухающей рукояти «опахала» вдруг залила очень яркая белизна – предельно яркая (на этом участке даже сработала светозащитная автоматика блистера). Заинтригованный поразительной эволюцией черного дива, Андрей не сразу обратил внимание, как изменилась фигура «командира». Гигант стоял теперь в наклонном положении – как «падающая башня», и рост его по меньшей мере удвоился… С пространством что-то происходило. Но что именно – невозможно было понять. И с полем тяготения что-то происходило. Оно слабело предательски незаметно, но тренированное чутье пилота улавливало перемену. Хотелось остановить драккар, не спеша обдумать ситуацию. Андрей закусил губу под маской. На указатель кислородного обеспечения он боялся даже смотреть.
«Спуск» в иллюзорный прогиб совершенно плоского дна кратера завершился выходом на подъем. Подъем не очень крутой и, похоже, не иллюзорный. Глянув далеко вперед – на «объект восхождения», Андрей почувствовал, что голова пошла кругом, хотя в таком положении «падающую башню» можно было считать почти упавшей. Он не уловил, когда это произошло, но ступоходы «Казаранга» уже вышагивали по светлой поверхности титанического скафандра. Вдоль огромного, как цистерна, набедренного баллона, разрисованного цифрами и буквами (дата техконтроля, индекс, марка, техресурс). Цепляясь геккорингами за невидимые глазу неровности, «Казаранг» двигался под исполинской перчаткой. Это было не слишком приятно – слегка раздвинутые и немного согнутые над блистером пальцы выглядели удивительно живо. Рука гиганта казалась приподнятой специально для поимки драккара. Чего доброго – схватит и раздавит как жука…
Иллюзия восхождения исчезла после перехода по бедру вдоль огромной серебристой скобы. На обычных скафандрах эта скоба – деталь крепления запасных аккумуляторов. Режим работы шагающего механизма катера практически ничем не отличался от рабочего режима в условиях невесомости: очень похоже, как если бы катер шагал вдоль корпуса танкера класса «Анарды» где-нибудь на орбите. Да и размеры суперскафандра были сопоставимы с размерами дальнорейсового корабля, разница небольшая.
Андрей взял левее из-под гигантского рукава – решил дойти до фиолетового выступа над местным «горизонтом», чтобы взглянуть по ту сторону корпуса «командира», а уж после непременно и безотлагательно повернуть обратно. Он не сомневался, что овальный, пылающий яркой белизной по контуру выступ представляет собой огромную копию кольцевого держателя, впрессованного в нагрудно-боковой разъем скафандровых электро– и пневмокоммуникаций. Наверное, так оно и было, но машину до выступа он не довел: посмотрел на облитый яростным голубовато-белым светом край рукава и понял, что заглядывать «по ту сторону» не стоит. Со световым потоком такой интенсивности автоматика блистера не справится. Свет из термоядерной топки автоматике блистера не по зубам. Из термоядерной или даже аннигиляционной… Он вспомнил о своих надеждах на слабую энерговооруженность гурм-феномена, и ему стало нехорошо. А «по эту сторону» ход «Казаранга» в направлении к плечу гиганта сопровождался довольно быстрой сменой зеленого сияния пылающе-голубым – сначала ошеломительно живописное смешение разноокрашенных участков, а затем и полная смена. Голубое сияние исходило от множества фонарей и фонариков, сгруппированных в основном в неровные кольца вокруг центра все еще расширяющегося «черного опахала». И чем ближе «Казаранг» подбирался к надписи на великаньем плече, тем больше прояснялась впереди какая-то грандиозная картина и упорядочивались на бархатно-черном фоне светоносные узоры, но… тщетно старался Андрей разобраться в конструктивной сути предмета невольных своих наблюдений: то ему казалось, что он видит перед собой декоративное изображение спиральной галактики (с неярким ядром и, напротив, с очень яркими рукавами), то представлялось, что его дразнят видом необычно иллюминированной голубыми фонарями люстры «Байкала» (вид со стороны хвостовой части безектора). Фонари светили прямо в лицо.
Драккар пересек огромную надпись АН-12 ДКС № 1, а затем и широкую, похожую на парковый ковротуар, стеклянно мерцающую полосу катофота. Округлый «холм» плеча постепенно изменил свой геометрический вид: над округлостью, как над игрушечным горизонтом, «взошел» прямоугольный выступ плечевой фары. Андрей остановил машину, открыл гермолюк. Осторожно подтянул днище катера вплотную к залитой голубым светом поверхности. Вышел наружу. Ступоходы торчали коленными шарнирами кверху, как ноги кузнечика.
Он почувствовал себя лилипутом на плече Гулливера. Ощущение не из приятных. Взглянул на вмонтированные в рукава своего скафандра приборы, машинально отметил повышенный фон радиации, стал взбираться на плоский верх прямоугольного выступа. Отсюда «черное опахало» гляделось по-другому: оно переместилось кверху, опустило края куда-то глубоко вниз, естественно, передвинув все свое узорчато-фонарное хозяйство ближе к зениту.
Андрей и раньше уже догадался, что «опахало» – это просто большая дыра в облачном мире гурм-феномена, выход, распахнутый в космос, и сейчас он ясно чувствовал, что догадка верна. Он был взволнован, но что-то сдерживало его радость. «Слишком много здесь этих чертовых фонарей», – думал он, на ходу подготавливая для работы вынутую из фотоблинкстера коробку видеомонитора. Мышеловок на птичьих базарах, конечно, не расставляют, но это все же лучше, чем ничего. А вдруг даже такая видеофиксация «фонарно-галактической люстры» сможет хоть что-нибудь подсказать вечно страдающим от недостатка информации специалистам.
Андрей повел видеомонитором снизу вверх и слева направо. С интересом оглядывая громадный, как утес, гермошлем великана, обведенный по контуру каймой белого нестерпимо яркого света, он сделал шаг вперед, и в этот момент его собственный гермошлем потрясло взрывом.
Ошеломленный, почти контуженный, обхватив гермошлем руками, он неосознанно потоптался на месте. Он так привык к глубокой тишине, нарушаемой только шелестом дыхания да поскрипыванием сочленений скафандра, что внезапно хлынувшая в неизвестно почему ожив-ший шлемофон лавина радиозвуков оглушила точно взрывом. Понадобилась минута, чтобы преодолеть болезненную реакцию слуха и быть в состоянии выхватывать из звукового хаоса отдельные ноты.
Он быстро пришел в себя, успокоился. Многие «ноты» были хорошо знакомы. Во всяком случае, хоровой стрекот многомиллиардной армии «цикад» был не внове. Из хаотического нагромождения очень разнообразных и разнохарактерных созвучий при некотором усилии можно было выделить более узкие и ассоциативно более понятные акустические «пакеты». Не составляло труда выделить «щебет» (ссорятся воробьи), глухой «рев» и нетерпеливый «рык» (прайд голодных львов атакует буйволов), на несколько секунд перекрывший даже хоры «цикад» громоподобный «всплеск» (опрокинулся айсберг), перестук «деревянных колоколов» (крик тропических лягушек), дремотное «жужжание» (летний полдень, пасека, улей), однотональные и вибрирующие свисты…
Вдобавок обострившийся слух явно дал толчок обострению зрения: словно бы пелена слетела с глаз, и он наконец разглядел в деталях у себя над головой узорчато-фонарное сооружение – УФС (по пилотской привычке он сразу сократил название этой штуки до трех букв). Но легче было выдумать для нее сотни новых названий, зарифмовать их, запомнить и пропеть на два голоса, чем осознать и смириться с мыслью, что ничего поразительнее УФС, а главное – ничего грандиознее он никогда не видел. Ничего грандиознее земная цивилизация пока не производила.
Что можно противопоставить УФ-сооружению? Все города Земли и города Внеземелья, все плотины, башни, мосты. Все космотехнические объекты, весь космофлот. И будет ли довольно этого – кто знает…
В основе конструкции УФС была не слишком правильная спираль. Начиналась спираль где-то так далеко, что невозможно было с уверенностью сказать, какую поверхность обрисовывают ее витки – цилиндрическую или коническую. Совершенно неправдоподобное, невероятное, неизвестно как и неизвестно кем ограненное где-то в космических глубинах спиральное сооружение сверхпланетарного масштаба настолько щедро отражало солнечные лучи, что на бархатно-черном фоне окружающего пространства не было видно звезд. Кроме одной. Кроме той, лучи которой отражало УФС и которую для удобства приходилось называть местным солнцем.
Кстати сказать, было заметно: кайма белого, нестерпимо яркого света на гермошлеме суперскафандра стала и шире и ярче. Андрей отступил от линии верхне-переднего среза рефлекторной стороны фары. На всякий случай. Как и каждый пилот-профессионал, он хорошо знал, что это такое – взглянуть на солнце в открытом пространстве плохо защищенными глазами. Тем более на бело-голубое… Его опасения подтвердились: сверху и слева будто хлыстом ударил по глазам отраженный (он сразу понял это) голубой луч – спасибо, мгновенно сработала светозащитная автоматика лицевого стекла. Он прикрылся рукой и посмотрел в том направлении из-под ладони. Рядом, буквально метрах в пяти от его собственного плеча, в голубой тени, которую давала голова-«утес», медленно поворачивался вокруг своей… диагональной, что ли, оси какой-то странный сине-зелено-черный предмет не крупнее «Казаранга». Или обломок предмета?.. Трудно сказать, что это такое. Больше всего эта штука напоминала бутерброд. Между двумя неровными, плохо выпеченными «галетами» с бугристой, темно-синей (словно окалина на металле) поверхностью переливался голубыми и зелеными бликами довольно толстый слой чего-то, очень похожего на ртуть. Зеркальная субстанция, по-видимому, играла роль если и не продолжения внутренней поверхности «галет», то клейко их соединяющего состава. Это видно и по вогнутому со всех сторон мениску слоя, и по тому, что «галеты» не слишком-то четко соблюдали ориентацию в пространстве относительно друг друга. Некоторый пространственный люфт у них определенно был. Даже во время медленного вращения было заметно, как «галеты» колыхались на зеркальной «подушке», сдавливали ее или растягивали. Догадайся попробуй, что это такое. Машина? Деталь машины? Осколок? Форма инозвездной жизни? Существо? В скафандре? Без скафандра? Разумное? Примитивное?
Андрей вскинул руку (с болтающимся на цепочке видеомонитором, про который он позабыл), крикнул:
– Эй, ты!
«Бутерброд» мгновенно перестал вращаться, замер. «Интересно, – удивился Андрей, – как эта штука сумела зафиксировать себя в пространстве?» Однако вслед за резкой остановкой вращения «бутерброд» продемонстрировал еще более удивительный кинематический трюк: верхняя «галета» сорвалась с места и моментально отпрыгнула далеко вперед, вытянув зеркальный слой в сверкающую ленту. Доля секунды покоя – и нижняя «галета», блеснув «обожженной» поверхностью, повторила прыжок напарницы. При этом сверкающая «лента» стремительно сократилась, словно резиновый жгут, втянулась в прежний объем зеркального слоя – отскочивший метров на сто пятьдесят «бутерброд» вернул себе первозданный облик. Никакого намека на реактивный способ передвижения… В компактном виде «бутерброд» неторопливо поплыл по дуге, намереваясь, вероятно, присоединиться к большой группе подобных ему особей.
Андрей схватился за видеомонитор. Честно говоря, ему было не по себе, когда эта штука висела рядом, и теперь он был рад, что она убралась. Если представители инозвездной формы жизни пугливы – это кстати.
«Эй ты! – звонким эхом прозвучало в шлемофоне. – Эй ты!..»
Андрей с сожалением посмотрел вслед уплывающему «бутерброду».
«Эйты-эйты-эйты!..» – скороговоркой прозвучало в шлемофоне, и компания бутербродообразных особей (числом, наверное, в несколько тысяч) на мгновение превратилась в ярко и остро сверкнувший веер серебряных стрел.
Это действо напомнило что-то до боли знакомое… Ах, да! Ну конечно! Так прыскает в разные стороны испуганная на мелководье стайка рыбешек-мальков… Чего или кого пугаются эти стаи? Своих разговорчивых собратьев?
Пока он вытряхивал утопленную в корпус видеомонитора черную бленду, трое «мальков» (уже в компактном виде добропорядочных «бутербродов») вошли в тень головы-«утеса» и зафиксировались тут ступеньками неподвижной лесенки. Каждый из «мальков» вдвое превосходил размерами первого посетителя. Занятый видеозаписью, Андрей не сразу заметил прибытие еще одного визитера. А когда заметил – взмахнул руками и громким голосом с пугающими интонациями закричал:
– Эй, ты!!!
Ни громкий голос, ни пугающие интонации действия не возымели: огромный «бутербродище» с темными многоугольниками вместо «галет» (это делало его похожим на обкусанный со всех сторон кусок пригорелого пирога) продолжал сближение с прежней скоростью, да еще покачиваясь на ходу. Андрей ввел поправку:
– Эй, вы!..
Реакция была мгновенной: три серебряные стрелы прошили пространство слева, исчезли где-то за спиной. А «бутербродище» выметнул, казалось, на полмира исполинскую перламутровую полосу. Выметнул и так же резво убрал. А когда убрал, то на таком удалении выглядел уже просто синеватой точкой.
«Эйвы-эйвы-эйвы-эйвы! – донесло эхо. И еще быстрее, захлебываясь, более высоким тоном: – Эйвы-эйвы-эйвы!»
– Молодцы, – похвалил несколько ошеломленный стремительным разворотом событий Андрей. – Нарекаю вас эйвами! Отныне и на века.
«Эйвами-эйвами-эйвами!.. – прозвучало в ответ. – …Века-века-века-века…»
В черных глубинах космического океана то и дело выблескивали беспорядочными фейерверками пугливые стайки «мальков».
– С чего это вы такие переполошенные?.. – вслух подумал Андрей. А про себя подумал: «Совсем чужой этот мир, елки-горелки. Абсолютно не наше пространство».
«Такие-такие-такие…» – затоковало пространство.
Где-то близко с громоподобными всплесками один за другим опрокинулись сразу четыре айсберга. После этого кто-то пробормотал:
– Вышла из мрака младая… с перстами пурпурными Эос!..
Андрей узнал свой голос, но собственные интонации почему-то ему не понравились. Примолк и словно бы насторожился густо населенный болтливый мир.
– Что за стрекот там у тебя? – спросил голос Мефа Аганна. – Откуда помехи?
Копии слов звучали внятно, вполне узнаваемо, а вот вопросительная интонация была неестественно вялой, тусклой, безжизненной. «Как с того света, – подумал Андрей. – Убираться надо отсюда подобру-поздорову…»
Отступая, он старался охватить объективом всю видимую сферокартину. Он надеялся, что, может быть, какие-то участки ее удастся зафиксировать. На это оставалось только надеяться. Даже в тени исполинской фигуры было светло от зарева короны бело-голубого (а значит, высокотемпературного) местного светила. Само светило находилось где-то там, далеко внизу, а ослепительно белая бахрома его короны виднелась чуть ли не на уровне маски великаньего гермошлема. Плюс очень яркие блики сверху. Оставалось надеяться, что одно из важнейших слагаемых успеха затеянной здесь видеозаписи – слабенькая свето-защита объектива бытового видеомонитора – не подведет хотя бы в некоторых ракурсах.
Понимая, что такая возможность может больше и не представиться, Андрей на подходе к драккару продолжал ловить объективом все, на чем задерживался взгляд. Случайно подняв глаза, он заметил на большом расстоянии сверкание колоссальной стаи «мальков». Эйвы стремительно расплывались, однако не веером, а во все стороны. Вкруговую. Подобно тому, как дети изображают на рисунках лучи солнца. Что-то новое… Среди удирающих было много перламутровых полос. Но самая крупная, самая яркая полоса неподвижно «дымилась» (другое слово трудно здесь подобрать) в центре всеобщего кругового бегства. Вглядываясь до боли в глазах, он вдруг понял, что это блистающий край какого-то большого объекта, слепленного из множества эйвов, собранных в одно место. «Дым» состоял из серебристой «пыли», а каждая пылинка – это, несомненно, эйв. Тысячи эйвов спешили слиться со строителями объекта, а миллионы других по непонятной причине только что пустились наутек. «Странные закономерности чуждого мира», – подумал Андрей, остановился и уже по-другому взглянул на пылающие голубыми отблесками-«фонарями» прямоугольные выросты… Мириады эйвов? Спиралевидное их скопище? И ничего, кроме эйвов? Он отвернулся. Тоскливо подумал, что, если посредством этой примитивной видеозаписи удастся передать хотя бы десятую долю здешних образов и впечатлений, давнишняя романтическая мечта человечества о межзвездных контактах легко может перевоплотиться в неприглядную свою противоположность. Если, конечно, удастся… Он обреченно взглянул на часы. Попробовал задержать дыхание. Торопливо поковылял к драккару. Ощутив в груди спазм удушья, не выдержал – с жадностью отдышался. Подумал: «Где же обещанная Аверьяном способность долго обходиться без дыхания? Или я еще не вполне созревший экзот?» Цифры на часах бесстрастно свидетельствовали: не дышал он ровно две с половиной минуты. Совсем никакое это не достижение. И скоро придется жалеть, что экзотическая зрелость опоздала… По забывчивости он тоскливо, но глубоко, полной грудью вздохнул. Совершенно неэкономно. Слопал по меньшей мере двухминутный запас кислорода.
Пузырь блистера уже «взошел» над выпуклостью игрушечного «горизонта», когда Андрей вдруг обратил внимание, что звук непростительно мощного вздоха словно бы застрял в ушах – ни туда и ни сюда. Мало того – стал нарастать, забивая другие шумы. Что-то вроде нескончаемо-тоскливого шороха, треска и грозного гула стронувшейся лавины. Звуковую картину усложнило тревожное фырканье табуна лошадей. Гул, фырканье, ржание, топот… В полном, очевидно, соответствии с возникновением лавинно-табунных этих созвучий выскользнула из-за «горизонта» и потянулась над блистером вправо колоссальная стая «компактных» эйвов. Летели они быстро, довольно плотным, сверкающим в лучах своего яростного светила косяком, и не было им конца, и гигантская, прямо-таки неестественно голубая тень фигуры сверхвеликана, дрожа, проваливаясь куда-то и опять поднимаясь, эффектно вырисовывалась на мозаичных скоплениях участников грандиозного стайного перелета. В этой стае склонность одиночных эйвов к слипанию в плоские, как отколовшиеся льдины, образования была очевидной. Иногда, впрочем, в потоке «льдин» заведомо случайной геометрической формы вдруг проносилась, блистая зеркальными срезами, длинная, идеально прямоугольная «платформа». На пути к машине Андрей был вынужден снова пустить в ход видеомонитор: он надеялся, что успел поймать в объектив мелькнувшую среди «льдин» огромную скобу для крепления запасных аккумуляторов…
– КА-девять, – прозвучало в шлемофоне. – Контакт.
Катер выпрямил ступоходы, неуверенно потоптался на месте, мигая светосигналами. «О, черт!» – изумился Андрей. Рявкнул:
– Стоп!!!
– Стоп! – спокойно продублировал шлемофон. Машина замерла.
В спешке Андрей переставлял ноги без «притирки» геккорингов, и был момент, когда его крутнуло на одном каблуке и едва не сорвало с плеча исполина – пришлось бы долго летать. Улететь в «Снегире» не проблема, вернуться сложнее.
– Подними передние ступоходы, – спокойно, властно произнес знакомый голос.
Андрей на несколько мгновений онемел: «Казаранг» пошевелил лидарами и действительно поднял передние ступоходы. Корпус драккара опасно раскачивался над зеленой пропастью, охваченной пылающе-изумрудным кольцом облаков; тело сверхвеликана торчало из пропасти, как половина танкера на выходе из наливного тоннеля какого-нибудь аванпорта. Мельком взглянув на обросшие ледяными окатышами геккоринги поднятых ступоходов, Андрей почти не дыша скомандовал:
– Опусти.
– Хорошо, опусти, – снисходительно позволил голос.
Ухватившись за нижний край гермолюка, Андрей пружинным броском швырнул свои без малого четверть тонны в твиндек. После удара об отжатые к борту грузовые фиксаторы, интуитивно почувствовал, что машина стронулась с места. Обернуться мешали мизерная сила тяжести и схваченное чем-то запястье левой руки – он не глядя оборвал это что-то и, пробираясь к ложементу, видел смену картин переднего обзора: то фонари УФС впереди, то сверкание косяка, то пылающе-изумрудная окантовка провала; машина медленно, точно корова на льду, поворачивалась, скользя на разведенных в стороны ступоходах. То, чего он боялся: геккоринги практически перестали держать. «Черт с ними», – подумал он, соображая, как при таких условиях не упустить из-под контроля движение «Казаранга». Машина очень кстати скользила в направлении к зеленой пропасти, домой, но скользила слишком нерасторопно. Он выровнял ее по курсу тремя микроимпульсами, закрыл гермолюк и в нарушение всех инструкций, не убрав геккорингов, увеличил скорость скольжения. Геккорингам, конечно, крышка. «Черт с ними», – еще раз подумал он. Ему до того надоело это мерное вышагивание на металлических костылях, что при всем драматизме своего положения он был рад, что теперь, кроме как на флаинг-моторы, и надеяться не на что. Если ему суждено здесь погибнуть, он по-пилотски умрет на лету… Правда, переходить на флаинг-режим и умирать на лету он не спешил. Оттягивал до последнего. Главное – выбраться из чужого пространства. Хоть на карачках. Погибать в чужом пространстве он не был согласен ни на каких условиях.
– Ты доволен? – внезапно спросил голос Мефа.
– Чем? – полюбопытствовал его собственный голос.
– Ну, в общем… Его поведением.
– …И если летные качества будут не хуже…
«Вот именно», – подумалось ему. К попугаечной болтовне чужого радиоэфира он почти не прислушивался: все внимание – движению катера. Машина вдвое быстрее, чем это у нее получалось в режиме ходьбы, скользила вдоль кромки суперскафандрового суперлюка (словно вместо геккорингов на ступоходах были лыжи или коньки), а ему хотелось еще быстрее – не терпелось достигнуть хотя бы уровня пылающе-изумрудного облачного кольца. Существовала ли на самом деле четкая граница между двумя мирами, он не знал, но визуально впечатление такой границы создавало кольцо облаков. Казалось, что ниже этого уровня стрекот и болтовня чужого пространства должны мгновенно умолкнуть. Ничего подобного.
– Зара, Бара, бзыс бой! – на разные голоса продолжало орать пространство. – К чему маневры?! Чему-чему-чему-чему… Прикрой тылы, следи за флангами, а я беру на себя фронтальный прорыв! Шедевры надо создавать шедевры!

СНЕЖНАЯ РОЗА

Скорость скольжения росла; теперь на разгон «Казаранга», несомненно, влияло поле тяготения Япета. Драккар нырнул в зеленый полусумрак под руку сверхвеликана. Пора тормозить. Андрей, испытывая нехорошее предчувствие, осторожно стал выдвигать подпяточные когти на ступоходах. Так и есть: скорость машины резко возросла. Вдобавок он ощутил нарастающий крен и понял, что левая пара ступоходов потеряла контакт с поверхностью скольжения. На секунду он растерялся: никаких, даже курсантских навыков рационального торможения трением у него не было.
– Капелька тщеславия тебе, я уверена, не повредит, – заявило пространство. – …Ит-ит-ит-ит-ит…
Машина, внезапно задрав корму, уже входила в переворот через нос, когда Андрей ввиду явной бесполезности любого иного своего противодействия решился на плазменный выстрел. Шпаги фиолетовых молний сверкнули над головой, вперед ушло фиолетовое копье, и последнее, что он отчетливо видел перед тем, как машину крутнуло волчком, был надвигающийся разрисованный буквами и цифрами бок набедренного супербаллона-цистерны, объятый бледно-лиловым пламенем. Андрей пытался угадать, куда последует удар. Ожидал слева. Но удар пришелся в правый борт. Очень тяжелый удар. Катер остановился.
– Ну почему ты у меня такой обыкновенный?.. – горестно вопросило пространство. – …Ный-ный-ный-ный-ный…
Потирая то место на гермошлеме, под которым определенно будет шишка или синяк, Андрей разглядывал замутненный зелеными струйками пара бок супербаллона, дымящуюся (очевидно, именно сюда угодила струя плазмы) воронку великаньего заправочного устройства. Кольцевой держатель для заправочного шланга был с одной стороны расплющен ударом, предохранительный колпак сорван, но торчащая из воронки игла инжектора уцелела. Андрей перевел взгляд на указатель кислородного обеспечения, на цифры таймера, и ему стало ясно, что он ошибся в подсчетах более чем на полчаса. Уже скоро завоет микросирена… Подняв голову, он обвел глазами знакомый облачный интерьер (в секторе от верхушки супербаллона до распростертой ладони сверхвеликана), и его почти не удивила довольно быстрая перемена характера свечения: нежная зелень уступала место мрачной мертвенно-синюшной краске. Он нисколько не сомневался, что неприятная перемена – результат действия плазменных выстрелов. Гурм-феномен ужасно не любит, когда его беспокоят. И самый нестерпимый для него вид беспокойства – удары плазменных струй. «На флаинг-моторах он меня отсюда не выпустит, – с тоской подумал Андрей. – Эта синюшная муть – возмездие мне. Жди теперь какого-нибудь супервыверта, не иначе.»
– Ну а если тебе там, на танкере, станет совсем уж невмоготу, – продолжал витийствовать радиоэфир, – дашь мне понять об этом словами: «Скучаю, очень скучаю… чаю-чаю-чаю-чаю…»
Завыла сирена. «Так весело я еще никогда не скучал», – подумал Андрей, пытаясь вспомнить, в каком месте на «Снегирях» встроен выключатель этого голосистого микрочудовища. Пока вспоминал, наблюдая за распространением синюшной мути, сирена умолкла. Итак, пять минут нормального дыхания плюс восемнадцать «последнего желания»… Он заставил «Казаранга» выпрямить ступоходы, выдвинул из корпуса щупальце манипулятора и запустил его в воронку заправочного устройства.
– Увх-увх-увх… – захлебнулось филиньим криком пространство. – Спокойно, Леха, спокойно!
Мысль о попытке заправиться кислородом от супербаллона пришла ему в голову еще на первых метрах путешествия вдоль суперскафандра. Нет, даже раньше – когда ему показалось, что исполин пошевелил рукой. Курьезная возможность «одолжить» литр-другой кислорода у сверхвеликана пощекотала воображение, и не более того. А теперь со смешанным чувством неверия и сумасшедшей надежды следил, как под натиском манипулятора «игла» инжектора уходит в муфту на дно воронки…
– Мой веселый, звонкий мяч, ты куда помчался вскачь-ачь-ачь-ачь-ачь… Пап, гляди! Гуси-лебеди! Там! Там-там-там-там…
Убрать манипулятор он не успел – все произошло молниеносно. Он успел только увидеть, как из конца «иглы» вырвалась и пошла почему-то наискось струя белой пены. Внезапно инжектор, да и сама воронка заправочного устройства исчезли со скоростью взрыва, и не успел он глазом моргнуть – перед ним бушевал белопенный вулкан. Точнее, перед ним лишь мелькнула картина бушующего вулкана, и тут же видимость упала до нуля – сначала блистер накрыла серая мгла, а затем – непроглядная темень… И снова, как в прошлый раз, реакция рук опередила реакцию мозга: руки инстинктивно произвели какую-то работу – поверхность блистера окрасил нестерпимо яркий ртутно-фиолетовый свет, машину рвануло влево, но какая-то более мощная силища бешено подхватила драккар, грубо перевернула и, жестоко встряхнув, швырнула в ревущее озеро расплавленного металла.
Рев, звонкий грохот и невыносимый вой.
Сверхвизг!..
Тишина.
Тишина, спокойствие и полная непрозрачность блистера.
Темный пояс нижних экранов.
Такое впечатление, будто машина плывет в темном тоннеле, слегка покачиваясь. После сверхвизга это даже приятно… На вогнутой поверхности блистера и экранов отражается горсть разноцветных светосигналов, вспыхивают отблески мигающих марок времени. «В загробном царстве тоже есть время», – подумал Андрей, неожиданно осознав, что совсем не дышит. Спазматическое сокращение мышц горла перекрыло дыхательные пути – легкие словно забыли о настоятельной необходимости перекачивать воздух. Однако стоило вникнуть в сей поразительный факт – мучительно захотелось дышать. А дышать было нечем!..
Он подорвал аварийный патрон кислородной поддержки. Голова прояснилась. Но не настолько, чтобы понять, куда, в какой закоулок гурм-феномена зашвырнуло машину. Вокруг ни лешего не видать… Подозревая, что вулканоподобный выброс белопенной массы все же имел отношение к жидкому кислороду, он шевельнул щупальцем манипулятора, подвигал им перед носом драккара (двигалось оно довольно легко) и наложил на выпуклость блистера. Попытка расчистить щупальцем хотя бы маленькое «окно» была безуспешной. Он чувствовал, как машину покачивает, вертит вокруг продольной оси (несомненно, какой-то поток), и в то же время чувствовал стремительное ослабление и без того мизерной силы тяжести. Признак падения катера? Нет, не просто… Динамическая картина перемещений машины была бы, наверное, идентична картине ее падения в струях водопада. Или верхом на сорвавшейся в пропасть снежной лавине. Любая пропасть имеет дно… Он попытался открыть гермолюк – не хотел разбиваться с завязанными глазами. Крышка люка не поддалась.
Покривив в усмешке задубелые под маской губы, он поблагодарил судьбу за тридцать три своих года замечательно прожитой жизни, подумал, что идущие следом разведчики будут (непременно должны быть) удачливее, два раза вдохнул полной грудью колючий кислород и рванул оранжевый рычаг отстрела.
По корпусу «Казаранга» пробежала легкая судорога – блистер вдруг сорвало и ослепительно белым парусом унесло кверху. Андрей ожидал увидеть все что угодно, только не это и два-три мгновения оторопело разглядывал знакомо кратерированный ландшафт.
– Ур-ра-а-а!.. – не помня себя от радости, закричал он, вскинув разведенные в стороны руки, обнимая залитое солнцем просторное ледорадо Япета, всю систему Сатурна и вообще сразу все Внеземелье.
Но, поздоровавшись с родным пространством, он снова взялся за рукоятки, потому что внизу действительно была пропасть и катер действительно валился в нее на гребне лавины. Машина, задрав нос и глубоко погрузив корму в кипящие сугробы снежной пыли, покачивалась, вздрагивала и вращалась, падая по крутой дуге на таком крутом склоне, что это было уже равносильно свободному падению. Посмеиваясь, как в счастливом сне, Андрей взмыл над склоном на полной тяге.
За время десанта гурм-феномен из колоссального пудинга с козырьками отвислых карнизов перевоплотился в идеально ровную колоссальную полусферу. Чудовищное яйцо, полупогруженное в темный ледорит посреди равнины Атланта… На маневре ухода от белесого купола-исполина Андрей не мог оторвать взгляда от вспухающего на его вершине необыкновенно красивого фарфорово-хрупкого образования, которое формой очень напоминало цветок розы. Обрамленная десятками полукружий неярких радуг, снежно-белая красавица отбрасывала многокилометровую черную тень в северном направлении, а южный склон был залит ярко-белыми языками схода лавин. Общая масса поднятой загадочным взрывом ледяной пыли наводила на мысль, что свой «кислородный вклад» в создание розоподобной суперскульптуры внес весь отряд великанов.
Хлынувшая в кабину после отстрела блистера снежная пудра густо запорошила индикаторы и светосигналы – ничего не видать; на траекторию сближения с «люстрой» сверкающего над Япетом «Байкала» Андрей вышел интуитивно, дал форсаж. А на орбитальном маневре, когда планетоид вздыбился справа по борту стеной, Андрей заметил в промежутке между двумя кратерами у восточного склона гурм-феномена лагерь космодесантников. Вглядевшись, присвистнул. Это был крупный стационарный лагерь… «Ну дела! – подумал он. – Определенно, „Снежный барс“ в полном составе сюда пожаловал. Ай да Фролов! Вот это оперативность!..» Потом он увидел вокруг белесого чудища с белым «цветком» на макушке множество блестящих точек и черточек и зауважал Фролова еще больше.
На подходе к рендель-ангару «Байкала», возбужденный, переполненный радостным нетерпением, он чуть не разбился: выпустил из виду, что твиндек наполнен зачерпнутым из лавины снегом, и на тормозном маневре весь этот груз снежной пудры ухнул на голову. Кое-как очистив лицевое стекло перчаткой, он с трудом успел приподнять машину над срезом прямоугольной щели вакуум-створа. Повторил заход и вдруг почувствовал: снова дышать стало нечем…
Андрей плохо помнил, как вогнал машину в вакуум-створ, как отстегнул фиксаторы и прямо из кабины прыгнул в розовый квадрат открытого люка переходного тамбура. Прыгнул удачно. Взглянув на свисающую с левого запястья оборванную цепочку от видеомонитора, он мимолетно подумал, что самым неудачным прыжком за время десанта был прыжок в твиндек… Не дожидаясь, когда вспыхнет перед глазами транспарант «Барическое равновесие», Андрей нащупал замок и открыл стекло гермошлема – легкие обожгло горячим воздухом с едким запахом аммиака. Кашляя, со слезящимися глазами, Андрей перешагнул комингс скафандрового отсека и, подхваченный транспортировочным захватом, оказался в гардеробной скаф-ячейке. Выскользнув из осточертевшей ему липкой, пропитанной аммиаком, бронированной скорлупы, он, пошатываясь на бегу (не успел еще адаптироваться к условиям корабельной гравитации), бросился в душевую. И лишь под струями ароматной воды у него появилось время проанализировать схваченную зрительной памятью картину: лишенный блистера, выбеленный снежной пудрой «Казаранг», как потрепанная арктическими штормами лодка, садится на чистую, блестящую как зеркало палубу рендель-ангара по соседству с двумя новенькими драккарами. Космодесантных катеров такой модели ему еще не доводилось видеть. Что-то среднее между «Бураном» и «Казарангом», но со своими особенностями: очень яркая люминесцирующая окраска (изумрудная с огненно-оранжевым и белая с серебром); две пары коротких (возможно, втянутых в корпус наполовину) ступоходов; три лыжи (одна – впереди, две – на корме); аккуратные прямоугольные коробы выступающих по бортам реверс-моторов… Неведомая ему модель (если глаз не ошибся в спешке) называлась «Вьюга». Это название он слышал от проектировщиков малотоннажных машин, однако то обстоятельство, что эскадрильи «Снежного барса» уже укомплектованы «Вьюгами», изрядно его озадачило. Впрочем, разве за всем уследишь… Он представил себе, как будут поражены пилоты новых драккаров, когда увидят обындевелые останки сильно помятого музейного экспоната, ревниво нахмурился.
«Байкал» был на удивление малолюден. По дороге на свой ярус Андрей сквозь блики прозрачной многослойности ветрокоридоров заметил у себя над головой только двух пролетающих мимо людей (десантников, судя по их голубым костюмам и манере плыть в невесомости, вытянув руки не в стороны, как это делают все, а вперед). Да против двери капитанской каюты встретил связиста Круглова. С удовольствием поздоровался, спросил:
– Ну, как у вас тут дела?
Круглов не ответил. Стоял и, глубоко засунув руки в карманы, безмолвно смотрел на него с выражением печального (если не сказать скорбного) смирения на припухшей физиономии. Должно быть, от Ярослава за что-то здорово схлопотал.
– Валаев у себя? – спросил Андрей уже менее дружелюбно.
С неохотой высвободив руки из карманов, связист сделал вялый, неопределенный жест. «Чего этот парень на меня уставился?» – подумал Андрей и вдруг вспомнил о своей трехдневной щетине. Брезгливо ощупал лицо. Первого пилота никто и никогда не видел на борту «Байкала» небритым или неряшливо, не по форме одетым.
– Извини, я небрит, – сказал он и заторопился вдоль анфилады солнечных «гротов». Не встретить бы еще кого-нибудь.
Внезапно какой-то необычный звук заставил его обернуться и посмотреть в спину Круглова. Связист смеялся.
До ушей Андрея донеслось что-то похожее на куриное квохтанье. И негромкий возглас:
– Он, видите ли, небрит!
Круглов исчез за поворотом. Андрей почувствовал, как деревенеют скулы. Входя в свою каюту, подумал: «Хорошо тебя встречают твои товарищи, первый пилот. Приветливо».
В центре холла стоял кто-то в белом костюме.
– Тринадцать-девять, визит отменяется, – быстро сказал Андрей. И только после этого до него дошло, что в центре затемненной каюты он видит свое собственное стереоизображение.
Он вгляделся и почувствовал себя словно в кошмарном сне. Это была мемориальная каюта. Каюта-паноптикум… Повсюду на глянцевых вогнутостях специально затемненных стен были видны слабые отражения недвижной центральной фигуры. Его фигуры. В прозрачных глубинах стеклянистого массива скорбно источали золотистый свет в виде отвесных лучей четыре декоративных потолочных колодца. Вдобавок холл вдруг наполнили торжественно-печальные звуки органной музыки. На фоне звездно-черного окна из каюты в открытый космос поплыли светлые строки, повествующие о подвиге первого пилота суперконтейнероносца «Байкал» Андрея Васильевича Тобольского. Год рождения, год гибели.
– Однако!.. – пробормотал Андрей. Мелькнула мысль: «С ума они здесь посходили, что ли?» – Тринадцать-девять, – позвал он. – Свет. Музыку прекратить.
Ничего не изменилось.
– Информбюро, контакт! – позвал Андрей, закипая холодным бешенством.
Музыка смолкла, автомат ответил женским голосом:
– Информбюро базы «Япет-орбитальный».
– Какова формула обращения к бытавтомату в каюте, из которой я говорю?
– Двенадцать-одиннадцать.
– Индекс двенадцать-одиннадцать сменить на индекс тринадцать-девять.
– Принято к исполнению.
– К немедленному исполнению, – подсказал Андрей. – Вы мне больше не нужны, отбой. Тринадцать-девять, изображение в центре каюты убрать, музыку не включать. На окно – летний морской пейзаж. В течение часа все каналы связи блокировать, на запрос любого абонента реагировать сигналом «занят».
Изображение фигуры в белом исчезло. В каюте стало светло: по всему помещению рассыпались, замельтешили отражаемые волнами наката жаркие солнечные блики, в «окно» хлынула яркая морская синь. Слишком тихо… Безупречно вышколенный бытавтомат по старой памяти дал пейзаж без звукового сопровождения.
– Шум прибоя, – добавил Андрей. – Чуть тише!.. Вот так. На борту корабля будет порядок. – Входя в бытотсек, процедил сквозь зубы: – Я вам покажу «база»!..
Сбросив авральный комбинезон, он еще раз с большим удовольствием поплескался под душем и, пристально рассматривая себя в зеркалах, постоял в сушилке. Потом неторопливо, старательно вернул своей персоне вид первого пилота сверхскоростного суперкорабля. Впрочем, это касалось только физиономии, потому что надеть первому пилоту было нечего: в гардеробной он обнаружил лишь пакеты с комплектом форменной одежды космодесантника. Морда снежного барса на рукаве… С той минуты, когда он встретил Круглова, ему никак не удавалось избавиться от впечатления, что Валаева нет на борту «Байкала», хотя абсурдность этого впечатления по логике дела можно было считать стопроцентной. От ощущения, что на борту не все в порядке, никакая логика избавить не могла.
Отбросив пакеты, Андрей открыл было рот, чтобы заставить автосистему бытового сектора делать то, что ей положено здесь делать, и вдруг покачнулся: в глазах на мгновение потемнело и на мгновение же тело ощутило очень странный, глубокий покой. Было так, словно он на секунду заснул, вздрогнул, проснулся. Он еще раз взглянул в зеркало на себя (мускулистого, загорелого, в плавках) и счел за лучшее оставить тяжбу с бытавтоматикой на потом и побыстрее перебраться в спальню.
Лежа на диване лицом кверху и наблюдая суету солнечных бликов на потолочных «сталактитах», он прислушивался к своему внутреннему состоянию. Состояние было необычное. Стоило чуть расслабиться – и в уши внезапно хлынули тысячи тысяч звуков, созвучий. Необъятный голосистый мир… Было так, словно бы радужный взмах крыльев Галактики, почему-то похожей на колоссального мотылька, смел остатки плотины, воздвигнутой гурм-феноменом из монолита тишины, и все то, что плотиной этой раньше задерживалось, с разнузданным ликованием вырвалось на свободу. И суетливые мысли, будто возбужденные радужным гомоном, заторопились куда-то… Торопятся, бегут, сплетаясь в колеса, катятся, катятся – куда-то в огромный, умный, созданный для великанов мир…
«Стоп!» – в ошеломлении подумал Андрей и каким-то неосознанным, спазматическим, что ли, усилием вернул себя в обычное состояние. Приказал бытавтомату дать на «окно» ночной пейзаж зимнего леса. Глядя в сумрак потемневшего потолка, он поймал себя на том, что возврат в обычное свое «нормальное» состояние нервов и чувств не успокоил его и не обрадовал. Было грустно. Было так, как если бы он вдруг выбросил в глубокий снег только что найденный на таежной тропинке дивный, сказочный самоцвет.
Пытаясь отвлечься от новых для себя ощущений, он спросил:
– Тринадцать-девять, кто сменил твой индекс на двенадцать-одиннадцать?
– Операторы центрального информбюро.
– Да, разумеется… Когда сменили?
Бытавтомат назвал число, месяц, год.
– Вот как, – проговорил Андрей. – Название эры?
– Сведений нет, – возразил автомат.
– Верно, таких сведений у тебя быть не может. – Андрей мысленно вынес бытавтомату каюты приговор: «Ремонтировать надо. Или менять». На всякий случай полюбопытствовал: – Какое сегодня число?
Автомат ответил.
– Месяц? – добавил Андрей.
Автомат ответил.
Андрей усмехнулся.
– Год?
Автомат ответил и выразил сожаление, что сведениями о названии эры не располагает.
– Хочешь сказать, мы с тобой не общались больше восьми лет? – улыбаясь, спросил Андрей. И вдруг понял, что это правда…
– Восемь лет четыре месяца и девятнадцать суток, – уточнил автомат.
«Магия цифр, – растерянно подумал Андрей. – Магия цифр, помноженная на бытавтоматическое упрямство. Я, кажется, готов поверить!..» Он попытался представить себе двенадцатилетнюю Лилию.
– Тринадцать-девять, свяжись с кухонным распределителем. Мне нужен охлажденный березовый сок. И как можно быстрее.
Через полторы минуты у изголовья звякнул и выдвинулся пенал пневмопосыльной системы. Андрей вынул холодную прозрачную коробку, шершавым языком нащупал соковыводную трубочку. Напился и сунул было коробку в пенал, но снова поднес ее к лицу, нашарил глазами дату изготовления… Пальцы сжали коробку в комок, рука опустилась. Просто немыслимо…
И когда тело стало проваливаться куда-то в мягкую белизну, он разжал пальцы, расслабился и успел подумать: «За восемь с половиной лет я могу позволить себе роскошь один раз нормально поспать».
…Лавина несла его в узкий проран между обледенелыми скалами. Это было не страшно. Он бежал в бурном снежном потоке навстречу ветру и громко смеялся. И гордо кричал, перекрывая гул грозной стихии: «Старт! Старт, дикая кошка, старт!» – и знал, что непременно поднимется в воздух, и видел, как падают в пропасть обломки утесов, и ступни быстро бегущих ног его были больше этих обломков. Ветер подставил ему свою упругую грудь – он взлетел и, смеясь, распростер напряженные под напором воздушного потока руки над клубящимся снежной пылью ущельем, и белые вершины Гималаев постепенно становились ниже траектории его полета, а над вершинами расцветала исполинская снежная роза…
В такой позе он и проснулся. В воздухе, под потолком. Внизу белел квадрат постели. Но едва Андрей осознал, что невесомости нет, что с полем искусственной гравитации все в порядке, загадочная подъемная сила моментально иссякла и амортизаторы дивана с шипением приняли на себя увесистого пилота.
Андрей ошарашенно сел, ощупал грудь, руки, колени. Посмотрел на розовые цифры часового табло. Он спал всего полчаса, но чувствовал себя прекрасно.
– Тринадцать-девять… – произнес он формулу обращения. Собрался было распорядиться насчет привычной одежды, однако раздумал. Какая будет одежда – это теперь не имело значения. Кто-то подбросил ему в гардеробную пакеты с формой космодесантника отряда «Снежный барс». Пусть так и будет. Андрей Тобольский, бывший первый пилот бывшего суперконтейнероносца «Байкал», со спокойной совестью может носить форму «Снежного барса». Как десантник с восьмилетним стажем. Тем более что суперконтейнероносец «Байкал» перестал, очевидно, существовать. База… «Япет-орбитальный»…
– Вам что-нибудь нужно? – спросил автомат.
– Да, – проговорил Андрей. – Мне нужно найти себе место в моем теперешнем мире…

СВЕТЛАНА

– Здравствуйте. Кому я тут понадобился, кто хотел меня видеть?
Андрей окинул взглядом гостиную Грижаса (с той поры ничего здесь не изменилось), посмотрел на молодую русоволосую женщину, забравшуюся с ногами в широкое кресло. Женщина сидела у пылающего камина.
– День добрый, – приветливо ответила она. Высвободив руку из-под белой шали тончайшей вязки, указала на кресло рядом: – Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее.
Он сел. Потянулся к теплу, чувствительно исходящему от огня на несгораемо-вечных поленьях. Незнакомка словно бы чего-то ждала. Он покосился в ее сторону. Она улыбнулась – в серых глазах дрожали язычки каминного пламени, – сказала:
– Я чувствую, мне пора представиться. Светлана Аркадьевна Фролова, бывший практикант-медиколог базы «Титан-главный», в настоящее время – медиколог базы «Япет-орбитальный».
– Очень приятно, – сказал он. – Андрей Васильевич Тобольский, бывший пилот, в настоящее время – экзот. И, может быть, даже с приставкой «супер»…
– Хотелось бы, чтобы вам действительно было очень приятно.
Он взглянул на нее.
– А можно, я буду называть вас просто по имени? – вдруг спросила она.
– Сделайте одолжение.
– Но только в обмен на ваше согласие тоже называть меня просто Светлана.
– Считайте, Светлана, мое согласие вы получили.
– Спасибо. Так мне будет легче беседовать с вами на равных, – пояснила она.
– Я понимаю.
– И давайте сразу примем за аксиому: приставка «супер» у вас, Андрей, без всяких «может быть». Истины ради: комплекс присущих вашему организму экзотических свойств уникален. И хорошо, что это известно теперь и вам самому. Вы не напрасно экспериментировали над собой почти сутки…
– А вы, конечно, за мной наблюдали. – Андрей покивал.
Светлана слабо улыбнулась:
– Заглядывать в мемориальную каюту волен каждый.
– При этом нетрудно было заметить, что в момент моего появления мемориальная каюта превратилась в жилую.
– Вашего появления… В этом все дело. Надо было понять, кто вы.
– Даже так? Ну и… каков итог?
– Благополучный, одним словом.
– То есть по крайней мере я могу надеяться, что вы не собираетесь меня физически уничтожать?
Серые глаза Светланы расширились.
– Вы… серьезно? – спросила она недоверчиво.
– Вполне.
– Я понимаю… вы раздражены, однако… простите, Андрей, ваша досада выглядит несколько… – Она помедлила.
– Что?
– …Экстравагантно. Согласны?
– Нет.
– Почему?
Он не ответил. Просто сидел и смотрел на огонь.
– Будьте со мной откровенны, Андрей.
– Я говорю то, что думаю. Этого мало? – Он продолжал смотреть на огонь.
– Мало. Нужна доверительность в отношениях. Судя по всему, нам с вами предстоит общаться, и… и недоверие друг к другу может превратить такое общение в пытку.
– А вам не приходило в голову, что вы уже отравили мне радость возвращения заговором молчания?
– Чем? – не поняла она. – Заговором?..
– На протяжении суток я никому здесь не был нужен.
– Ах да, ведь вы же ничего не знаете…
– Виноват. Меня приветливо встретили, толком все объяснили.
– Андрей, – перебила она, – не надо иронии. Давайте во всем разберемся спокойно, по-деловому. А главное – по порядку. Допустим, я скажу вам, что за любым, кто появляется на борту базы, в принципе мы должны наблюдать не менее двадцати двух часов. Если, конечно, хотим отделить зерно от плевел со стопроцентной гарантией… Это мое сообщение не вызывает у вас категорического протеста?
– Продолжайте.
– Я сказала: «должны наблюдать». Но мы уже устали от бесконечных наблюдений, сопоставлений, экспериментов, анализов, и на практике привыкли больше доверять опыту, чутью. За восемь лет можно многому научиться. Мне, к примеру, достаточно только взглянуть и… Вероятно, вам трудно следить за моим рассказом?
– Да, но вы продолжайте. Пока мне ясно одно: мое появление здесь после восьми… гм… восьми лет отсутствия – событие для вас вполне заурядное.
– Не совсем так, – возразила она. – Точнее – совсем не так.
– Тогда я ничего не понимаю, – сознался Андрей.
– Я объясню. Дело в том, что ваше внезапное возвращение – случай совершенно уникальный, но, к сожалению, здесь он был воспринят именно как событие заурядное. Кроме меня – никто… Впрочем, тут есть своя логика. Ведь появились вы необычайно эффектно: из облака снежного выброса, верхом на лавине, машину вашу трудно было узнать. Десантники южного штурм-лагеря и моргнуть не успели – вы уже были в ангаре «Япета-орбитального». То ли вы не замечали их попыток обратить на себя ваше внимание, то ли…
– А вы взгляните в ангар и полюбопытствуйте, на чем я прилетел. Вдобавок у меня кончился кислород.
– Как все совпало!..
– Что совпало?
– Ваше совершенно неожиданное появление, странное поведение на Япете и вдобавок это… Дежурные, которые осматривали ваш старинный, лишенный даже признаков кислородного обеспечения скафандр, без колебаний приняли вас за эфемера. Ничего удивительного…
– За кого меня приняли? – не понял Андрей.
– За эфемера. Экзот довольно долго может не дышать, но вообще без кислорода обходиться не может. К тому же, в отличие от эфемера… – Она взглянула на Андрея и сама себе скомандовала: – Стоп! Я вижу, этот термин вам незнаком.
– Смысл его я улавливаю, но применительно к человеку слышу впервые.
– Нет, к людям термин «эфемер» неприменим… Вот видите, как бывает, когда пытаешься объяснить все сразу. – Она смущенно улыбнулась, потерла пальцами виски. – Я совсем упустила из виду, что к тому времени, когда вы познакомились с Копаевым, о способности экзотов производить матрично-эфемерные копии функционеры МУКБОПа начинали только догадываться. И конечно, не знали, что эфемерные копии могут существовать лишь от полутора до двадцати двух часов – не более того. Свое существование все эфемеры заканчивают одинаково: быстро деформируются – как бы оплывают – и затем уже спокойно тают лужицей блеска… Первое время нам было очень не по себе. Потом привыкли. Привыкли к частым визитам субъектов в блестящих одеждах, острота реакции притупилась. Вплоть до того, что иногда только взглядом скользнешь – и мимо него, сердешного, дальше…
– В блестящих одеждах, говорите?..
– Да. Хотя в последние полтора года одежда на них перестала блестеть. Наши эфемерологи связывают это с какими-то сдвигами в эволюции гурм-феномена. Специалисты группы Калантарова называют иные причины… Но как бы там ни было, а удобный индикатор для визуального распознавания эфемеров исчез. Теперь приходится вглядываться в каждого встречного. Пялим глаза друг на друга… Казалось бы, мелочь – однако жизнь из-за этого осложнилась. Ну вот вам свежий пример: неделю назад в северном штурм-лагере один из незамеченных вовремя эфемеров поднял катер, не справился с управлением и в результате разбил машину. Впрочем, в ту минуту он, возможно, просто прекратил свое существование, а машина разбилась сама…
– Дожили, – вслух подумал Андрей. – Призраки в пилот-ложементах драккаров!..
– Эфемеры не призраки, – возразила Светлана с хорошо уловимой ноткой грусти в голосе. – Мы понятия не имеем, зачем они появляются и отчего исчезают, но… Но, собственно, для нас эфемеры – это недолговечные, однако вполне вещественные и внешне довольно точные копии того или иного человека… или, скажем, экзота. Скульптурно, если угодно, точные копии.
– Внешне, – с нажимом повторил Андрей. (Перед глазами назойливо маячила спина псевдодесантника в глянцевито поблескивающем и очень твердом на ощупь «Снегире»…) – А внутренне?
– Эфемер копирует не только облик, но и особенности поведения, свойственные оригиналу. Живому оригиналу или давно погибшему – все равно. Некоторые из нас, общаясь с эфемером, порой даже «слышат» голос оригинала. Звук, правда, тут ни при чем – иллюзию голоса, как ни странно, вызывают в основном оптические эффекты. Так что просим извинить, у нас наличествуют призраки лишь одной категории – призраки голосов.
– Очень гибкий ответ. Предпочитаю более прямолинейные.
– Извольте. Эфемеры не дышат. Температура тела нормальная, сердцебиение и пульс не прослушиваются.
– И это все?
– Чтобы увести наш разговор в сторону, и этого оказалось достаточно. Андрей, вы все узнаете из бесед с эфемерологами и темпорологами. И те и другие сошлись недавно на том, что способ существования эфемеров чем-то похож на способ существования гурм-феномена. Но чем именно – не моя компетенция.
– Понимаю…
– Я вижу, вы разочарованы. – Она приятно, мягко улыбнулась. – Скажу по секрету: после бесед с темпорологами вы будете знать об эфемерах меньше, чем знаете сейчас. Я уже убедилась на собственном горьком опыте… А если серьезно, вопросы о физическом существовании гурм-феномена и эфемеров до того сложны, что только для правильной постановки этих вопросов был создан какой-то специальный раздел теории спиральной структуры Пространства-Времени. Я представляю, как хочется вам во всем разобраться, но вы не должны спешить в такого рода делах.
– Жаль, что этот полезный принцип не соблюдался в тот самый момент, когда меня скоропалительно приняли за эфемера.
– О, вы злопамятны!
– Да, знайте это на будущее.
– Теперь понятно, почему вы даже в качестве эфемера ужасно смутили наше начальство. Неспроста главный администратор базы предупредил меня: «Внимательно понаблюдайте за ним, это эфемер какого-то нового типа…»
– Кто главный администратор?
– Андрей Степанович Круглов.
– Ах вот оно что!.. – вырвалось у Андрея. – Скажите, Светлана, а почему, наблюдая за мной, вы не сразу смогли отделить зерно от плевел?
– Я знала, что вы не эфемер. Пыталась это втолковать Круглову.
– И что же?
– Ничего особенного. Произошел очередной никому не нужный конфликт. И стала я с безумным нетерпением ждать, когда наконец истекут эти двадцать два часа испытательного срока, чтобы иметь право крикнуть Круглову прямо в лицо…
– Простите, Светлана, а отчего такая экспрессия – «с безумным», «крикнуть», «в лицо»?
Она помолчала, наматывая на ладонь конец своей тонкой шали. Невесело усмехнувшись, сказала:
– От переизбытка чувств, вероятно. Мне хотелось быстрее встретиться с вами, поговорить… Я ведь знала, что вы – нормальный экзот, что испытательный срок не нужен и даже вреден, поскольку ваша реакция на длительное одиночество будет скорее всего негативной. – Светлана вздохнула, отпустила кончик шали. – Поначалу вы меня порадовали тем, что вам нужен был сон, – эфемеры не спят. Потом у вас нормально прошла левитация. Ваше недоумение показало мне, что левитатчик вы еще неумелый. Но как только вы, экспериментируя над собой, продемонстрировали мне свою способность проникать сквозь стены, я, грешным делом, подумала… Нетрудно, впрочем, догадаться, о чем я подумала в этот момент…
– Это когда я… из гимнастического отделения в душевую?
Она кивнула.
– Я и сам был потрясен не меньше, – признался Андрей. – Я не знал, что это у меня получится… Просто цвет стены напомнил мне дымчатую «мембрану», вот я и… решил попробовать. «Мембраны» – это участки туманных стен между полостями в центре гурм-феномена…
– Но ведь стены вашего бытотсека из листового металла!
– Я в курсе. Но понимаете… я как-то очень серьезно вообразил себе, что продавливаю «мембрану». Или, напротив, как-то очень несерьезно. Сейчас я даже и не знаю… Что-то надоумило меня попробовать. Возможно, попробовал просто из озорства и… и вдруг получилось. А что… никто из экзотов так не умеет?
– Сквозь стену? Нет… Вы – единственный в своем роде. Если, конечно, этому нельзя научиться.
– Не советую, – сказал Андрей.
– Почему?
– Я с удовольствием разучился бы. Ощущение не из приятных…
– Было больно?
– Нет, но… Меня, знаете ли, словно бы вывернули наизнанку и отстегали по внутренностям крапивой.
– Ну а сейчас? Ощущение прошло?
– Да, ощущение внутреннего ожога прошло, однако, знаете ли… зуд, неприятное такое покалывание в голове и вдоль позвоночника. Странно как-то и тревожно… Вы не подскажете, Светлана, чем все это может закончиться?..
Она улыбнулась. Затем не выдержала – рассмеялась. Он молча смотрел на нее.
– Ох, Андрей, простите ради всего святого! Глупый смех… Восемь с половиной лет назад, я, будучи еще студенткой, рвалась в Сатурн-систему на медикологическую практику. Ну разве я могла в то время даже вообразить, что мне доведется выслушивать здесь жалобы пациентов на желтизну в глазах после экстрасенсорного перенапряжения, на ушибы при нечаянной левитации в полусне! На зуд после проникновения… простите, «продавливания» через листовой металл!.. Ну что я как медиколог могу в этом случае вам посоветовать? Старайтесь как можно реже проходить сквозь стены. Чаще пользуйтесь дверью, а перед употреблением не забывайте ее открывать. Или хотя бы попробуйте выбирать для «продавливания» стены не из металла!..
– Что ж, ваши рекомендации мне кажутся вполне разумными, – сказал Андрей, – я их принимаю. Правда, в мое время здесь не было стен не из металла… Вы правы, это смешно, и в следующий раз я обязательно постараюсь проникнуться юмором ситуации.
– Великое Внеземелье! Меньше всего я хотела обидеть вас!
– Верю. Скажите, Светлана, а кто еще из экзотов, кроме меня и Мефа Аганна, здесь на борту?
Светлана метнула в него быстрый взгляд. После этого долго молча смотрела в огонь – не торопилась с ответом.
– Андрей, вы были последним, кто видел Аганна.
– Вот как? Куда же он подевался с «Анарды»?..
– Лучше спросите, куда он делся вместе с «Анардой». След «Анарды» затерялся где-то среди ледяных астероидов Зоны Мрака.
– Сбежал, значит!..
– Пять лет назад в том направлении, куда Аганн угнал танкер, была зарегистрирована подозрительная вспышка. Специалисты считают, что вспышка имела характеристики термоядерного взрыва. По-видимому, это был взрыв безектора «Анарды».
Андрей поднялся. Подошел к «окну». За темными силуэтами сосен утопающего в снегу перелеска догорала багрово-дымная полоса по-северному стылого закатного зарева. Он не мог вообразить себе, что Аганна уже нет в живых. Еще труднее было вообразить, что Аганна нет в живых уже пять лет. Он не чувствовал скорби. Безусловно, он верил всему, что говорила Фролова, но эта беседа казалась ему порождением странного сна. Пять лет назад, восемь… Да, он собственными глазами видел в долине Атланта стационарный лагерь космодесантников и понимал, что создать такой лагерь за двое-трое суток невозможно; да, видел в ангаре новые «Вьюги» и знал, что таких катеров просто не было в системе Сатурна в день появления Пятна на Япете; наконец сделался страдающим очевидцем кошмарных изменений на борту «Байкала». При всем при том не мог убедить себя перенастроиться согласно сногосшибательному сдвигу времени, а когда попытался заставить – с отчаянием вдруг почувствовал в этот момент, что впервые в жизни очень близок к самой настоящей панике!.. Либо сейчас сюда войдет Грижас и с его приходом немедленно выяснится, что пилот Тобольский – наивная жертва хитро задуманной и гениально осуществленной мистификации, либо…
– Я вас понимаю, Андрей, – донеслось от камина. – Но, даже если случится чудо и сюда войдет Грижас, который не может войти, потому что летает теперь на «Тоболе», все равно эти восемь лет никуда ведь не денутся. Восемь лет четыре месяца девятнадцать суток…
Андрей уставился на виднеющийся над спинкой кресла стриженый затылок Светланы. Спросил:
– Вы умеете читать чужие мысли?
– Нет, но мне нетрудно угадывать ваше настроение. Каждое ваше движение, каждый жест, направление взгляда говорят о многом…
– Особенно когда вы сидите ко мне спиной.
Фролова не шевельнулась. Молчала, глядя в огонь.
– Извините, – сказал Андрей. – Прошу прощения, минутная слабость… Капитан «Тобола», надо полагать, Валаев?
– Валаев уже не летает.
Андрей решил, что ослышался. Переспросил:
– Как вы сказали? Валаев уже не летает?
– Вину за то, что с вами произошло, он взвалил на себя и подал в отставку. Переубедить его было невозможно. Я не сумею описать вам его состояние. Расспросите здешних десантников – кто-нибудь из них вам расскажет, с каким трудом они перехватили катер, в котором Валаев намеревался таранить поглотившее вас чудовище…
Андрей слепо сел в кресло.
– Где и… кем он теперь?
– Калуга, академический музей космонавтики. Научный сотрудник отдела истории внеземных открытий темпорологии… или чего-то в этом роде.
– Экипаж «Байкала»… в основном теперь на «Тоболе»…
– Был. Теперь – не знаю… Не забывайте, Андрей, ведь все это происходило более восьми лет назад.
Помолчали.
Андрей обвел помещение тоскливым взглядом. Поежился, вспомнив, как, направляясь сюда, заглядывал в командную, пилотажную и навигационную рубки.
– Скажите, Светлана, а вместе со мной и с вами хоть с десяток народу здесь наберется?
– Мне кажется, вы еще не успели созреть для общения с многочисленной группой. Иначе я уступила бы место другим заинтересованным лицам. Разведчика гурм-феномена поджидают с нетерпением чрезвычайным.
– Да, вам правильно кажется. А велика ли «многочисленная группа заинтересованных лиц»?
– На борту орбитальной базы их немного – сотни полторы…
Андрей взглянул на Светлану.
– На Япете, – продолжала она, – в три раза больше. Точное число заинтересованных лиц в районе Япета – считая, разумеется, и меня – шестьсот пятьдесят шесть.
Пытаясь скрыть замешательство, Андрей весело пошутил:
– На десяток не дотянули – было бы точное попадание в порядковый номер центрального кратера гурм-феномена.
– С вашим появлением точное попадание произошло! – подхватила Светлана. – Вы один стоите десятерых. И это по меньшей мере.
– Э-э… спасибо, конечно, но с чего вы это взяли?
– Мой брат не устает повторять, что, если Земля еще способна рожать людей вашего типа, земная цивилизация довольно уверенно может плыть и дальше под всеми парусами неоднозначного своего прогресса.
– Он меня высоко ценит, ваш брат.
– А знаете, за какие ваши два основных качества?
– Нет.
– За чувство ответственности перед миром и за верность долгу.
– Хорошие качества. Но такими качествами обладает каждый землянин.
– Заблуждаетесь.
– Должен обладать, – уточнил Андрей.
– Вот это другое дело – должен… Скажите, Андрей, а почему, когда я представилась, вы не поинтересовались, имею ли я родственное отношение к Марту Фролову?
– Избегаю задавать однотипные вопросы слишком часто.
– Слишком часто?..
– У меня такое впечатление. Ну, такое… будто я разговаривал с вашим братом трое суток назад. Его странноватый ответ удивительно свеж в моей памяти. Кстати, память у меня довольно цепкая – восьмилетний срок ей нипочем.
Светлана слабо улыбнулась:
– Я знаю, что ответил вам брат, но ему действительно надоело отвечать на этот вопрос. К тому времени в Сатурн-системе уже скопилось около десятка наших родственников и однофамильцев, а тут вдобавок и я прилетела…
– Где Март сейчас?
– На Земле. В институте Пространства-Времени он теперь правая, можно сказать, рука самого Калантарова, один из ведущих специалистов-темпорологов. А начиналось с того, что будущему темпорологу закрыли визу и предложили покинуть систему Сатурна на танкере «Аэлита», и он был вынужден это сделать. – Светлана взглянула на собеседника сбоку и пояснила: – Это когда вы не вернулись вовремя и стало ясно, что кислорода у вас больше нет.
– Понимаю. А были попытки проникнуть за мной в недра гурм-феномена?
– Были. Не счесть попыток проникнуть туда и на флаинг-машинах, и гибкими манипуляторами, и снарядами буровых установок. Разными способами пытаются зондировать внутренности темпор-объекта… прошу прощения, но именно так называют теперь гурм-феномен. До сих пор на зондаж тратится много усилий, средств, а результаты, как и предсказывал Март, очень скромные. К моменту прилета на Япет «Виверры», от разлома, о котором вы сообщали, осталась только неглубокая оплывающая нора. Космодесантники ринулись было внутрь, но буквально в нескольких метрах от входа атака захлебнулась. Начались всевозможные чудеса, и десантники отступили, пожертвовав плотно увязшим катером. Ладно хоть люди успели уйти…
– Сверхвизг? – полюбопытствовал Андрей.
– И сверхвизг, и выверт. А самое неприятное – паралич мышц, которые управляют движением глазного яблока. К счастью, это прошло.
Андрей покачал головой:
– Такого у меня с глазами не было… Ну а потом? Разлом совсем затянуло?
– Да. Собственно, с этого и началась эпоха зондирования темпор-объекта всевозможными приборами. Любой прибор из любого материала, погружаемый в тело этого чудовища с какой угодно стороны под каким угодно нажимом, проходит в толще облакоподобной массы со смехотворной скоростью: около одной двадцатой километра в год. Если поинтересуетесь длиной кабельных шлейфов самых ранних наших зондов, выяснится: за восемь с лишним лет зонды прошли в недра темпор-объекта едва на четыреста метров…
– Вы говорите, Март это предсказывал?
– Он быстро понял, что белесый колосс – это не просто экзотический коктейль хорошо известных нам физических свойств. Когда на «Титан-главный» пришло сообщение о результате обследования «норы», он заподозрил, что мы имеем дело с четко локализованным объемом какого-то видоизмененного Пространства-Времени. Март был по горло занят отправкой к Япету спецлюггера «Вомбат» с очередной группой десантников, но ухитрился подготовить к экстренному заседанию ученого совета небольшой доклад или, как он сам говорил, «записку». В этой «записке» феноменальное явление на Япете впервые было названо «спиральной структурой дальнодействия темпор-пространственного прогиба», а белесая поверхность Пятна, – «оптической границей темпор-прогиба местного выреза». С тех пор в научных кругах за гурм-феноменом закрепилось название «темпор-объект», а «Запиской Фролова – Тобольского» пользуются вместо введения в «Общую темпорологию».
– При чем здесь моя фамилия? – спросил Андрей.
– Не столько ваша фамилия, сколько ваши наблюдения, – возразила Светлана. – Они помогли Марту обосновать и отстоять на ученом совете очень нужную в те первые сутки рабочую гипотезу. Математическое обоснование своей гипотезы Март сделал едва ли не на ходу, в организационных хлопотах, за полтора часа до истечения срока действия визы, но это обоснование считают теперь классикой темпорологии… На том же заседании, кстати, ученый совет потребовал от УОКСа немедленной передачи «Байкала» под орбитальную базу для разведчиков темпор-объекта. Уже тогда было ясно, что исследовательская группа должна довольно значительно вырасти.
– Накал страстей тут, видать, был нешуточный, – уверенно предположил Андрей.
Светлана кивнула:
– Да, бурное было время… Но как-то все утряслось. Колония у Япета постепенно стабилизировалась, Март привык руководить работой исследователей темпор-объекта «дистанционно», как он сам выражается. Впрочем, дистанционный стиль руководства тяготит его, и раз в полугодие он неизменно подает заявление о пересмотре запрета на визу. И каждый раз УОКС аккуратно ему отвечает стандартно-вежливым отказом.
– А чего другого он ждет?!
– Видите ли… Март всегда был почему-то уверен, что вы не погибли и обязательно вернетесь. «Такой человек не затеряется даже в складках темпор-прогиба», – говорил он о вас. На сеансах телесвиданий он не однажды пытался объяснить с помощью математических выкладок мне и другим, что какая-то формула предсказывает на конец девятого года резкое сокращение границы темпор-прогиба местного выреза и что у вас есть шанс дотянуть до этого момента. В доводах его математической логики я ничего не понимала, да мне это не нужно было. Я и так знала, что вы вернетесь. Я чувствовала: вы должны вернуться несколько раньше, чем обещали формулы Марта… Струился во мне странный ток постоянного ожидания.
«Япет-орбитальный», это не «Байкал», – мелькнула мысль у Андрея. – Орбитальная психолечебница.»
Светлана окатила собеседника завораживающим взглядом широко открытых серых глаз, и Андрей почувствовал, как у него шевельнулись и невольно затрепетали веки.
– Не беспокойтесь, – сказала она, – я действительно не умею читать ваши мысли.
– Но вы умеете угадывать мое настроение, а это почти то же самое, – возразил он.
– Как медиколог я обязана угадывать настроение. Вас, по-видимому, смущает повышенный, как выражается Март, потенциал моих к вам сопереживаний…
– Да, в определенные моменты нашего разговора я начинаю почему-то ощущать себя чуть ли не вашим родственником. Но с Мартом мы хотя бы заочно знакомы!..
– Не могу еще раз не похвалить вашу уже хваленую вами цепкую память, – сказала она насмешливо и печально. – Я надеялась, очное наше знакомство будет более долговечным…
– Простите, – перебил он, – не будем ходить вокруг да около. Ну что делать, я действительно не помню, где это мы с вами успели…
– Здесь, – проговорила она.
– Это где, значит? В Сатурн-системе? Или в Дальнем Внеземелье вообще?
– Это значит – на борту «Байкала». В кабинете-приемной Грижаса, то есть в соседнем помещении. Когда? Восемь с половиной лет назад. Впрочем, по вашей шкале времени – совсем недавно… Каких-нибудь два месяца миновало.
– Так вот вы кто!.. – Андрей с облегчением рассмеялся. Он сразу вспомнил корабельный чемпионат, вторую свою победу подряд не по очкам, а нокаутом, ироническое поздравление Грижаса, осматривающего в приемной поврежденный в жестком бою нос победителя; за пультом отвратительно шипящего физиотерапевтического агрегата Грижасу ассистировала длинноногая, от бедер до бровей закутанная в белое девица, которую Грижас по своему обыкновению весьма церемонно представил: «Вы, кажется, еще не знакомы? Сейчас мы это мигом исправим. Мой молодой коллега, медиколог-стажер Светлана. Коллега временно – до прихода в систему Сатурна – исполняет очень ответственные и, скажем прямо, очень почетные обязанности рейсового медиколога в секторе П. Но, поскольку в пассажирском секторе поводов демонстрировать свое медицинское мастерство едва ли не меньше, чем в нашем, мы с коллегой поровну делим добычу, которая нам в обоих секторах перепадает. Сегодня нам повезло – в наши руки попал самый крупный из альбатросов Дальнего Внеземелья… Видите повреждение хрящевого основания носа? Что будем делать, коллега?.. Верно, маску Румкойля… Вы слышали, Андрей Васильевич? Коллега предлагает радикальный способ лечения и через десять минут вас можно будет поздравить не только с победой, но и с выздоровлением. Вот вы и познакомились. Прошу друг друга любить и, не побоюсь этого слова, жаловать. Маска не жмет?» У Грижаса было хорошее настроение. Не исключено, что хорошее настроение было и у его коллеги, но девица очень смущалась.
У пациента тоже было хорошее настроение – он отпустил из-под маски Румкойля какой-то подобающий случаю комплимент. Не в чей-то конкретный адрес, а медицине вообще. Однако что-то не получилось с коэффициентом рассеивания и весь комплиментарный заряд целиком пришелся на беззащитные центры эмоций молодого, неопытного медстажера. Этого следовало ожидать; с одной стороны – довольно известный первый пилот единственной в мире «сверхлюстры», зрелый мужчина приятной наружности, в роскошной форме – альбатрос и золотая лилия на груди, с другой – юная пичуга, впервые в жизни выпорхнувшая в Дальнее Внеземелье. Он понял это, но поздно. Пытаясь взглянуть на нее из-под неудобной маски, он только усугубил ситуацию: над пультом ему удалось-таки высмотреть краем глаза что-то пунцовое на белом фоне. Он никогда не думал, что нормальная человеческая кожа может краснеть до такой степени.
И если бы Светлана об этом не заговорила, он ни за что бы не догадался, что та длинноногая, постоянно красневшая без особого повода, нескладная девица с порывистыми движениями, и эта уже весьма уверенная в себе, хотя на вид еще и очень молодая женщина с прелестным профилем и плавными жестами – один и тот же человек!
Честно объяснив собеседнице свой нечаянный всплеск веселья, Андрей извинился и выразил убеждение, что уж теперь-то общаться им, старым знакомым – почти друзьям, будет намного проще. Светлана, видно, поняла это по-своему.
– Да, теперь мы с вами почти ровесники, – проговорила она. Бесцельно собирая в пригоршню свисающий край белой шали, тихо добавила: – Я очень вас ждала… Очень. Все эти восемь лет я ловила на себе сочувственные взгляды… разные взгляды я ловила на себе, но верила, что вы вернетесь. Знала.
– Почему? – сорвался у него с языка совершенно неуместный, глупый вопрос, и он вдруг ощутил себя дурак дураком.
– Потому что я… люблю вас, – просто сказала она. – И это началось у меня гораздо раньше, чем вы думаете.
На этот раз он промолчал. Неторопливым, мягким движением она высвободила из кресла свои длинные, замечательно стройные ноги, плавно встала. Спохватившись, он тоже вскочил и невольно подтянулся, расправил плечи, полностью выпрямился. Рост Светланы его поразил. Было видно, конечно, что уютно расположившаяся в кресле женщина – довольно рослая особа, но Андрею как-то и в голову не приходило, что она может быть ростом почти с него.
– Не знаю… видимо, и так бывает: избалованный вниманием герой с приятной внешностью, известный пилот в красивой форме, лилия на груди, – продолжала Светлана. – Да, наверняка так бывает. Но у меня было все по-другому. Испуг, когда вы, проломив перила, сверзились в сугроб с высокого крыльца нашего домика на гималайской турбазе «Гулливер». Еще больший испуг, когда я близко увидела вашу залитую заледенелой кровью куртку-штормовку, окровавленное лицо, лоскуты биопластыря на небритой щеке. Мне было очень страшно, когда вы, преодолевая слабость, с трудом подняли голову, одеревенелой рукой запихнули в рот горсть снега и, улыбаясь здоровой щекой, спросили одну из глазевших на вас девчонок, не найдется ли в нашем бунгало телефона, свежего биопластыря и чего-нибудь съедобнее перепуганных школьниц. Потом мы всей группой ходили смотреть, откуда вы «спрыгнули» в нашу долину. Тот, кто нам показывал это место, наверное, ошибся, потому что слететь оттуда живой могла только птица…
Светлана отошла к «окну». Повинуясь малозаметному ее жесту, хорошо запрограммированная бытавтоматика заменила куцый пейзаж тусклого зимнего вечера безбрежностью звездной ночи. И опять Андрей невольно обратил внимание на осанку своей собеседницы. Грациозное изящество плавных движений… Такое впечатление, будто она давно не бывала на Земле и тело ее уже привыкло жить исключительно в условиях пониженной гравитации. Но давно не бывать на Земле тоже можно только при обстоятельствах исключительных. Скажем – если УОКС упразднил отделы ОТ и ОЗ (отделы Охраны Труда и Охраны Здоровья). Он смотрел на нее и чувствовал себя несчастным. Он все уже понял и почти не слушал ее. То, что она говорила, уже не имело значения. Его, во всяком случае, это не должно трогать.
– Пилот с приятной внешностью, – говорила Светлана, – появился в моей жизни тоже гораздо раньше, чем вы успели заслужить золотую лилию. В одном из выпусков новостей агентства Информвнезем я увидела ваше лицо и узнала, что вы – второй пилот балкера «Фомальгаут». Это меня взволновало – я места себе не находила. Долго не могла понять почему… Заказала видеокопию этого выпуска новостей, и с той поры стереопортрет второго пилота балкера «Фомальгаут» был со мной постоянно. И вдруг – о, волшебство случая! – вы и я на одном корабле! Могу видеть вас почти каждый день, видеть близко, иногда разговаривать с вами! А бывают моменты, когда могу наяву прикоснуться к герою девичьих моих сновидений!.. И знаете, я была счастлива. Такое счастье вам, наверное, трудно понять, однако поверьте мне, я была счастлива. Внезапно вы ушли в разведку – и случилось… то, что случилось. Правдами и неправдами мне удалось улететь к Япету помощником медиколога группы десантников на люггере «Вомбат». Не однажды я пыталась взять приступом непроницаемо-вязкие стены белесого исполина и от бессилия плакала под аккомпанемент его эхокашлей. Потом, когда во время телесвиданий Март с великим трудом объяснил мне физический смысл идеи темпор-прогиба и посоветовал обратить внимание на скорость погружения зондов, я поняла, что грубой силой туда не проникнешь. Надо было как-то по-другому. Но как?.. «Если темпор-прогиб, – думала я, – результат деятельности неземного Разума, то неужели этот Разум меня не поймет?!» Я часами простаивала у стен инозвездной крепости, однако так и не довелось мне увидеть хотя бы что-нибудь похожее на вход. Белесое чудище проявило полное равнодушие к моим слезам и мольбам… Стоя у его стен, я часто находила созвездие Девы, подолгу смотрела на Спику – ее лучи казались мне струнами, на которых звучала завораживающая мелодия… В конце концов, все это спокойно можно было отнести на счет моего воспаленного воображения, но едва только я проговорилась Марту о «звонкострунной» Спике – он окатил меня несвойственным ему рассеянным взглядом и прервал связь. Неделю они с Калантаровым что-то вычисляли, подняли на ноги весь институт, а потом Март с удивлением и восторгом сообщил мне, что моя «звонкострунная» лучше всех других звезд этого класса удовлетворяет условиям существования вектора дальнодействия темпор-прогиба. Честно говоря, я так и не поняла, что представляет собой «вектор дальнодействия» в ракурсе теоретической темпорологии, но у меня был свой ракурс. Просто я хорошо ощущала: Спика звучит в моем воображении струной потому, что вы движетесь где-то в том направлении… Ну, вот и все… Остальное вы знаете.
Она оборвала себя так, будто вдруг спохватилась и пожалела, что дала волю словам и чувствам. Андрей ожидал этого. Он был готов к тому, что Светлана сообразит наконец: она – это она, а он – экзот, и этим все сказано. Не надо ложных ситуаций. Ложные ситуации – это как раз то, из-за чего все пошло наперекос у них с Валентиной.
– Значит, говорите, Спика… – произнес он, чтобы снять неловкость молчания. – Что ж, похоже. Когда я экспериментировал над собой, убедился, что воспринимаю ультрафиолетовые лучи как пылающую белизну. Если сопоставить океаны пылающей белизны, которые меня там окружали, и то обстоятельство, что Спика – аномально мощный источник ультрафиолетового излучения, можно с большой долей вероятия утверждать, что видел я именно Спику. Вернее – ультрафиолетовую ее корону. Так и передайте Марту во время следующего телесвидания.
– Обсуждать с Мартом подробности вашей разведки теперь уж придется вам самому. – Легким мановением руки Светлана вернула на «окно» зимне-вечерний пейзаж и добавила: – Причем сегодня. И довольно скоро. Словно в ответ на ваш упрек по поводу «заговора молчания» мы прямо сегодня начнем втягивать вас в сферу назревших дискуссий. Через полтора часа – пятидесятиминутный сеанс связи непосредственно с институтом Пространства-Времени.
– Да, пора мне познакомиться с вашим братом, – согласился Андрей. Деловито спросил: – Кто будет первый?
– О чем вы? – не сразу поняла Светлана.
– Об очередности сеансов, естественно. Или на свой вопрос брату «Как поживаешь?» вы два часа терпеливо ждете ответа?
– Представьте себе, у нас уже больше трех лет в обиходе живая двусторонняя связь.
– То есть… как это?
– То есть приблизительно со скоростью видеотекторной связи между Москвой и, скажем, Ангарском, – пояснила она. – Не смотрите на меня так недоверчиво, я вас не обманываю.
– «Зенит» – «Дипстар»!.. – неожиданно догадался Андрей.
– Немного сложнее: Земля – «Темп-2» на Луне – «Зенит» – комплекс «Дипстар» – «Темп-3» в нашей системе. Сверхбыстрая двусторонняя связь между Землей и системой Сатурна – первый практический результат многолетнего изучения темпор-объекта.
– Это немало.
– Да. Но Т-связь – необыкновенно дорогое удовольствие, и пользуются ею не часто.
– Во время Т-сеанса я постараюсь не допускать длительных пауз, – рассеянно пошутил Андрей.
– Но никто в целом мире вас не осудит, если следующие пятьдесят минут двусторонней Т-связи регламент пауз вы совершенно не будете соблюдать.
Андрей уловил многозначительность интонации и понял, на что намекала Светлана. Едва шевеля вдруг одеревеневшими губами, спросил с надеждой:
– Когда? Неужели сегодня?
Светлана молча кивнула. Он не сводил с нее взгляда:
– Лилия будет… одна?
– Видите ли, Андрей…
– Достаточно. Не продолжайте.
– Но вам необходимо знать! – резко произнесла (почти выкрикнула) Светлана. – Когда всем стало ясно, что вы не эфемер, администрация пыталась вызвать на связь вашу – простите, буду говорить прямо – бывшую жену. Валентина Николаевна Гуляковская не смогла найти в себе…
– Гуляковская? – перебил Андрей. – Я правильно расслышал ее теперешнюю фамилию?
– Да.
– Ну что ж… это последнее из того, что я хотел узнать о Валентине Николаевне. – Андрей взглянул на часы. – Скоро первый сеанс Т-связи?
– Минут через сорок. После двухчасового перерыва – второй. Затем, если вы, конечно, не против, на первом ярусе вам предстоит свидание с Аверьяном…
– Копаев?! Он здесь?!
– Здесь многие из тех, кого вы знаете.
– Скажите, Светлана, а где сейчас находятся Кизимов, Йонге, Нортон, Лорэ? Я ведь почему спрашиваю… Не из пустого любопытства. Хочется мне этого или нет, но эти четверо, надо полагать, теперь уже моя компания…
– Я понимаю вашу озабоченность. – Светлана покивала. – Все экзоты находятся здесь – в этом, как выражаются десантники, «придавленном регионе». Кизимов командует штурм-группой южного лагеря, Нортон – северного. Йонге решает проблемы десантно-технического обеспечения обоих штурм-лагерей. А вот Лорэ неожиданно для всех увлекся темпорологией непосредственно и, говорят, делает научные успехи. По крайней мере я сама слышала, как Март в беседах с местными темпорологами не раз ссылался на эффект «периферийной Т-дивергенции», впервые описанной Жаном Лорэ. Кстати, именно эффект Лорэ лежит в основе расчетов темпор-вектора для Т-связи… Я все это веду к тому, Андрей, чтобы убедить вас: жизнь экзота вовсе не так ужасна, как вы сгоряча себе ее представляете.
– Спасибо вам, Светлана, за моральную поддержку, но не надо меня успокаивать. Направляясь сюда, на свидание с вами, я, чтобы сразу не очень пугать медикологов, снял чужеродный заряд прикосновением обеих ладоней к экрану гардеробной моего бытотсека. Много ли в этом проку? Ведь все равно я ни на мгновение не забываю про свой «черный след» у себя за спиной. Слушая вас, я не могу не учитывать, что вы по инерции все еще видите во мне человека и все еще ставите меня в один ряд с собой. Но едва чужеродный заряд опять начнет проявляться, вы почувствуете во мне монстра и с отвращением отшатнетесь. Ведь я экзот, Светлана! Другими словами, я – монстр среди вас, нормальных людей!..
– Здесь нет людей, – тихо проговорила Светлана. – Здесь только экзоты.
– Как?! И вы?..
– И я. И Круглов. И Копаев… Короче – все.
– Что… все шестьсот пятьдесят шесть – экзоты?
– Шестьсот пятьдесят семь, – поправила Светлана. – Здесь только экзоты…
Назад: ТИГРОВАЯ ЯМА
Дальше: «ВЕЛИКИЙ ПРЕДОК» Вместо эпилога