Прогулка в новолялинском лесопарке им с Валентиной понравилась. Местность была живописная. Было много обомшелых старых деревьев, но гнилью не пахло, делянки выглядели опрятно. В букет летних запахов леса уже успели войти ароматы осени, кое-где отсвечивали желтизной визитные карточки листопада – первые во второй половине удивительно теплого августа.

Желтые листья Валентину явно интриговали. Она разглядывала их внимательно, с профессиональным (он это чувствовал) интересом. Хотел было полюбопытствовать, чем отличается увядающий лист уральского дерева от своего кавказского соплеменника, но передумал. Однажды какой-то банальный вопрос на прогулке в приморском парке вдохновил Валентину выложить всю сумму знаний, приобретенных наукой о семействе реликтовых за последние полтысячи приблизительно лет. Лекция была такая длинная, а ночь такая лунная… Он сделал себе зарубку на память: в обществе Валентины лирика для него, как ни странно, несовместима с ботаникой. Одно из двух.

К вечеру небо над лесопарком совсем очистилось, и здешняя ночь обещала быть тоже лунной. Закат застал их на просеке, отделяющей лесопарк от культурного парка с аллеями и цветниками. Приятно было идти, похрустывая гравием, поглядывать в небо и чувствовать запах раздавленных листьев. А когда Валентина спросила: «О чем задумалось Ваше Величество?» – он вдруг осознал, что думает о «Енисее», и почему-то ему было совестно признаваться ей в этом. Внимание Валентины отвлекла скульптурная группка оленей из отполированного до зеркального блеска металла. Оленье трио – самка, самец и детеныш – эффектно отсвечивало закатным пламенем, и возле скульптуры толпились люди. Он увидел сокурсника (в паре с медичкой из Центра), кивком поздоровался, перевел глаза на оленью семью. Головка самки то и дело склонялась к неуверенно стоящему на тонких ножках теленку – дескать, все ли в порядке, малыш? – а высоко поднятая голова самца медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно выискивая опасность, и металлические рога вспыхивали багровыми отблесками. Люди смотрели молча. Какой-то особо осведомленный знаток монументального искусства бубнил про «удачную композицию», про «динамику изобразительных средств» и про то, что Новая Ляля имеет теперь «замечательный образец кинематической металлоскульптуры». Образец действительно замечательный, трудно с этим не согласиться, но голос был неприятный и мешал смотреть. Когда они уходили, знаток расхваливал «позицию» местных «мастеров светопластики» и «художников-имэджентистов». Это кошмарное слово – «имэджентисты» – Валентину очень позабавило.

С просеки они свернули в аллею. Закат догорел, вечерний сумрак сгустился, и ряды деревьев сделались темными, как стены ущелья. Неярко фосфоресцировали раковины парковых скамеек и светоузоры на плитах ковротуара; по слабым отблескам среди ветвей угадывались продолговатые пузыри лампионов, которые загадочно бездействовали в этом секторе, в то время как «прямо по курсу» – за тонкоствольной рощицей корабельных сосен – большой участок парка (по-видимому, центральный) уже сверкал скоплением огней.

Ужасно хотелось есть. Он было собрался предложить Валентине идти побыстрее…

– Гляди, Андрей, светлячок прилетел!

– Тебе показалось. Ну какие тут могут быть све…

Светлячок мелькнул у него перед носом и, пульсируя крохотным огоньком, пропал за темными кустами.

– Гляди-ка, еще один! И еще!.. Да их здесь уйма!

– Диво дивное!.. – Светоносных букашек он видел до этого только в субтропиках. – Южная фауна в северном Зауралье?..

– Тут чудеса, – пропела Валентина, – тут леший бродит… Знаешь, я немного устала. – Она взяла его под руку.

– Давай попробуем прибавить шагу. В центре парка наверняка есть рестораны или кафе. Поужинаем, потанцуем… И кто это сообразил привезти их сюда и выпустить на погибель?

– Никто их не привозил. Это, видишь ли… местное изделие.

– О, мастера светопластики! – Он рассмеялся. – Художники-имэджентисты!

Вышучивая эффект «южной фауны» и собственное легковерие, они зашагали быстрее. Рой «светляков» исчез.

До корабельных сосен было еще порядочно. Валентина сказала:

– Тихо как… И безлюдно. И есть хочется, и луны нет. И осень скоро…

– Луна взойдет позже. Во-от такая!

Разведя руками, чтобы показать ей, какая взойдет луна, он ощутил сгибом локтя, как напряглись ее пальцы. Валентина остановилась. Он посмотрел вперед. Со слабо светящейся ленты ковротуара уходила в кусты хвостатая тень.

– Не бойся, – сказал он уверенно, громко (с тревогой, однако, припоминая рассказ о том, что в прошлом году таежная рысь забрела прямо в парк возле Дворца Космонавтов). – Обыкновенная кошка.

– Величиной с болотного лешего, – добавила Валентина.

– С лешими, я до сих пор полагал, ты знакома заочно.

– Зато я очно знакома с пилотом, который успел позабыть, как выглядит силуэт леопарда.

«Хоть тысяча леопардов, – подумал он, глядя туда, где исчезла жуткая тень, – лишь бы не рысь…» К новолялинским леопардам он склонен был относиться индифферентно.

Нет, ему не верилось, что бродячая рысь может напасть на людей – не в ее это правилах. Но ведь темно и… кто знает…

В кустах сухо треснула ветка. Раздраженное фырканье. Снова треск и возня… Это его успокоило. Рысь не слон – пробирается осторожно, неслышно, обнаружить себя не дает – тем и сильна.

Где-то рядом пронзительно (как в тропическом лесу) заорала и громко захлопала крыльями птица. Будто в ответ в отдалении коротко прозвучал низкий и очень внушительный рык.

– Ты не волнуйся. – Он обнял Валентину за плечи. – Не стоит внимания.

– Напротив. Мне любопытно послушать рычание местных художников-имэджентистов.

От обочины отделилась хвостатая угольно-черная тень. Лениво так, не скрываясь, вышла на середину аллеи. Легла. Зелеными самоцветами сверкнули глаза. Угасли. Вспыхнули снова… Крупная тварь. Валентина права: силуэт леопарда. Точнее – черной пантеры.

Сзади зашелестела листва. Он оглянулся. Еще одна пара светящихся глаз…

– Пробьемся! – весело сказала Валентина. – Прикрой тылы, следи за флангами, а я беру на себя фронтальный прорыв.

– Давай-ка присядем, стратег. Имэджентисты впали в амбицию, и добром они нас отсюда не выпустят.

Раковина скамьи приятно пружинила – сидеть вдвоем здесь было удобно. И было бы даже уютно, если б не эти горящие в полумраке – слева и справа – две пары зеленых глаз.

Сверху посыпались листья. Опять заорала «тропическим» голосом неизвестная птица и, по-куриному шумно хлопая крыльями, тяжело приземлилась (точнее, плюхнулась) прямо перед скамьей. Засеменила по тусклым разводам светоузоров, беспорядочно меняя направление, волоча длинный хвост и громкими криками выражая свое недовольство.

– Индонезия, – сказал он. Погладил смутно белеющий возле скамьи ствол березы. – Римба Калимантана. Пантеры, павлины, удавы…

– Где ты видишь удава?

– Нигде. И не хотел бы видеть. – Он сжал Валентину в объятиях и сразу нашел в темноте ее губы. Сладко пахло жасмином.

– М-м… погоди! На нас смотрят.

– Кто посмел?! А… старый знакомый.

На них глядели розовые глазки-пуговки ярко люминесцирующего удава. Библейская рептилия, аккуратно так навинтившись на ствол березы лимонно-желтой спиралью, неприлично виляла хвостом. Из открытой пасти выпирал большой апельсин.

Он поискал, чем бы швырнуть в змеиную голову. Швырнуть было нечем. Валентина спросила:

– Не помнишь, кто первый из нас помянул удава?

– Счастье, что я не успел помянуть королевскую кобру… – Ладонь Валентины чуть-чуть опоздала закрыть ему рот. Ладонь он с удовольствием поцеловал. – Виноват, первый был я.

– Ну тогда ты обязан его развлекать.

– Нет, не обязан. Я не умею развлекать рептилий. И не желаю. Я умею и желаю развлекать тебя. Пусть свинчивается обратно. Вот выну у него изо рта апельсин и скажу, чтобы проваливал ко всем чертям.

– Вот вынь и скажи.

– Я раздумал. Освобождать пасти рептилий от фруктовых затычек – женская привилегия.

Валентина погрозила люминесцентному удаву пальцем:

– Искушение не состоится. Сгинь!

Удав поморгал розовыми глазами, съежился и угас.

Птица, силуэтом похожая на павлина, перестала кричать, развернула веером хвост – перья вспыхнули языками лучистого пламени. Мягко прозвучал женский смех. И голос:

– Добрый вечер, молодые люди!

– Вечер добрый, – ответила Валентина.

Щурясь, он с удовольствием разглядывал пламенеющее костром изделие мастеров светотехники. Или светопластики – он плохо в этом разбирался. От Жар-птицы, как от костра, исходило тепло, с перьев сыпались искры. У нее были яркие голубые глаза и благодушно-степенная походка, как у добрейшего Ван-Ваныча, преподавателя теории опорных траекторий. Чинно вышагивая, голубоглазое произведение светопластического искусства нежным голосом пообещало:

– Ай да повеселю вас, молодые люди, ай да распотешу!..

Он переглянулся с Валентиной.

– Сударыня, – обратилась к птице Валентина, – вы меня извините, но здесь я вынуждена просить вас опустить занавес.

– Да, – подтвердил он смущенно. – Извините, торопимся.

Огнеперое диво застыло на одной ноге и перестало сыпать искрами.

– Вырубай Феникса, Митя, – прогундосил кто-то из-под скамьи унылым тенором. – Клиент… одно расстройство. Это ему не по вкусу, то ему надоело, здесь он торопится. Пусть идет к… куда ему надо.

– Лимон ты, Эдик, пополам с верблюдом! – жизнерадостно отозвался Митя (голос шел откуда-то сверху). – Ну критикнули твоего червяка – так вполне поделом! Знаем сами – кривы сани. К чему маневры?! Шедевры надо создавать, шедевры!

– Не могу я с такими работать, – упорствовал подскамеечный тенор. – Мне пластику надо держать, а они полемику развели. У меня от них уже в правом ухе звенит. И в левом.

– Некстати это у тебя, – с сожалением сказал Митя. – Я собирался вывалить на них весь сундучок бабушки Серафимы.

Они с Валентиной подняли головы кверху. Жар-птица угасла, и было слышно, как Митя вздохнул где-то там – в темноте березовой кроны. И вдруг негромкий смешок:

– А гениально мы их подсекли на светляках и пантерах!..

– Мальчики, – сказала Валентина, – было все интересно. С удовольствием поглядели бы ваше искусство, но увы, мы элементарно проголодались. Голодное брюхо к искусству глухо. Учтем на будущее.

– Вы впервые в саду неожиданностей? – полюбопытствовал голос Мити.

– Мы впервые в этом парке. И вообще – в Новой Ляле.

– Ах, значит, из Центра!.. Эдик, у нас в гостях небожители. Рожденным летать ты подсунул рожденного ползать. Чем прикажешь загладить вину?

– Дмитрий, отстань. Люди голодны, а до «Уюта» без малого километр.

– Не скучай работой, а скучай заботой… Скажите, вам удобно было на этой скамье?

– Да, – ответила Валентина. – Мы отдохнули и теперь отлично дойдем.

– Нет, вы поедете! – Жутко свистнув, Митя позвал: – Зара! Бара!

Пантеры откликнулись рыком. Угольно-черные силуэты и две пары зеленых светящихся глаз возникли перед скамьей. Он почувствовал, как по ногам мягко скользнул тяжелый хвост, и на всякий случай подтянул ноги на приступок скамьи.

– Как вы это делаете? – спросил он.

– Секрет фирмы, – небрежно обронил Митя. – Рекомендуем посетить заповедник фантасмагорий и уголок Бажова – неделю в себя не придете… Итак, до свидания! Нет-нет, пока не надо вставать, я собираюсь произнести магические формулы ужасных заклинаний. – Шутейным голосом чародея Митя проговорил: – По щучьему велению, к вашему недоумению… Зара, Бара, бзыс бой!

Раковина скамьи внезапно качнулась под ними и вслед за пантерами лихо вырулила на середину ковротуара. Смех Мити, жизнерадостный крик:

– Синхронной безекции! Приятного аппетита!

– Спасибо! – догадалась выкрикнуть Валентина.

Аспидно-черные кони-звери шли на рысях, до автоматизма синхронно перебирая лапами. По обеим сторонам аллеи химерическую упряжку сопровождала пульсирующая волна вспышек, и в трепетном свете блиц-фонарей было видно, как на антрацитово-глянцевых спинах леопардорикш вздувались и опадали под шкурой мускульные бугры. Редкие парочки прогуливающихся жались к обочине, но почти никто из них не смотрел на необыкновенный транспорт. Валентина поправляла сбитые ветром волосы и никак не могла удержаться от хохота. Он был рад за нее.

Во время внезапного старта ей было заметно не по себе, а теперь на нес снизошло очень веселое настроение. Неудержимо-заливистый смех Валентины был для него откровением.

А потом, когда они, приятно возбужденные увеселительной ездой, ужинали в павильоне действительно уютного кафе «Уют», он заприметил в глазах Валентины озорную лукавинку и подумал, что такого во всех отношениях безмятежного дня у них, пожалуй, еще не. бывало. От этой мысли ему сделалось невыразимо уютно. Он понял, что влюблен в эту женщину по уши и навсегда. Низко подвешенные над столами большие роскошные лампионы давали мягкий свет, на подсвеченный снизу овал танцплощадки невесомо падали радужные пузыри вперемешку с зелеными искрами. Сквозь решето стен то и дело врывались внутрь павильона отсветы полыхающей где-то в парке феерии светотехнических чудес, и в эти мгновения стеклянные детали интерьера вспыхивали мириадами разноцветных огней. Музыкальная машина без пауз грохотала новинками модного ритма «конта-модерн» – публика была довольна. Почти все танцевали. Он ждал, когда Валентине захочется танцевать. Ей не хотелось. Почему? Есть причина – перед отъездом сюда она консультировалась с медикологами. Нет, не надо тревожиться, она абсолютно здорова. Дело в другом. Дело совсем в другом… Он догадался: «Великое небо! Ты… Это правда?» Она кивнула: «У нас с тобой будет дочь». – «И ты об этом так… прозаично!» – «Да? А как я должна? Стихами?» – «У нас будет дочь! К чему маневры?! Пусть слышат и знают все! Шедевры!..» – «Андрей, не дури. Соседи уже обращают внимание.» – «Калинка-малинка моя Валентинка!..» В голове царил радужный беспорядок. Потом все это вдруг прошло. Он почувствовал себя отцом, главой семейства. Рядом сидела жена, мать его будущего ребенка, и надо было эту будущность трезво осмысливать. Мешала музыка. Пойдем, мать, отсюда. Поедем на монорельсе и через десять минут будем дома. Жаль, что нельзя уехать прямо за этим столом. Зара, Бара, бзыс бой!..

Их первый семейный дом светился на территории Центра широкими окнами. Круглое семиэтажное здание, роскошное, как свадебный торт. Над зданием висела слегка ущербная луна. По дороге к дому он бережно вел Валентину под руку. Она глядела на луну и рассеянно улыбалась. Где они будут жить? Она сказала, что согласна жить там, где он пожелает, и работать там, где для них будет удобное – хоть на Луне. А как же аспирантура? Она сказала, что закончит аспирантуру без отрыва от производства. Что же касается имени для будущей дочери, то выбор она уже сделала и просит его это имя одобрить, поскольку оно пришлось ей по вкусу. Да? А какое имя пришлось ей по вкусу? Она сказала. Он одобрил. Имя красивое, но почему именно Лилия? Потому что на счастье. Потому что ей доводилось встречать лилейные знаки на форменной одежде наиболее уважаемых деятелей космофлота. Так что ботаника сливается здесь с космонавтикой. Ей хочется, чтобы имя дочери было не просто именем, а несло бы в себе смысловую нагрузку, способную пробудить у отца хотя бы слабую тягу к тщеславию. Будущему папаше капелька тщеславия не повредит. Кстати, каково конкретное назначение золотого лилейного символа на эмблеме? Он пояснил: лилия – принятый на космофлоте знак отличия постоянного члена командного совета корабля. Эмблематические изыскания Валентины выглядели забавно. «Вот я и хотела бы видеть тебя в командном составе», – сказала она. Он промолчал. Она еще не видела его в новой форме. Это был безмерно счастливый день и безумно счастливый вечер. И таких дней было много… Иногда, правда, он чувствовал, что Валентину время от времени подмывает вышутить его «отчаянную обыкновенность», но ему и в голову не приходило, что это у нее всерьез. Он и предполагать не мог, что волей-неволей именно здесь придется ему заподозрить причину семейного катаклизма. Вот и пришлось… Других причин вроде бы не было… Но, собственно, какого рода «обыкновенность» в нем ее угнетала? «Обыкновенность» внешности? Нет. Он нравился женщинам и знал об этом. «Обыкновенность» интеллектуальной организации двух его мозговых полушарий? Да, он не имел ученых степеней, да, не ощущал в себе тяги карабкаться на административный Олимп. Ну и что? Быть хозяином межпланетных трасс – это зазорнее, чем, например, властелином реторт и пробирок? Какая чушь, однако! Он выбрал себе профессию по призванию и не собирался петлять как заяц. Свою профессию любил, профессиональное свое мастерство совершенствовал и мастерством этим очень гордился. И считать это «отчаянной обыкновенностью», по меньшей мере, несправедливо с ее стороны. По большей – серьезно быть увлеченной кем-то другим. По-видимому, этот кто-то – действительно необыкновенная личность… И если окажется, что Валентина сделала выбор, то… здесь ничего уже не поделаешь… Остается взять себя в руки и больше не думать об этом.

Толчок в спину был неожиданный, сильный: взмахнув руками, Андрей ударился грудью о штангу захвата, чувствительно «достал» носом стекло гермошлема, выронил сварочный пистолет. Успел заметить метнувшийся в сторону ярко-зеленый отблеск. Что за черт!.. В ошеломлении он постоял, ничего не видя во мраке. Наконец спохватился, включил наплечные фары и обернулся – настолько быстро и резко, насколько это можно было сделать в скафандре с прилипшими к палубе геккорингами подошв. Свет фар, лизнув по пути ступоход «Казаранга», канул в прямоугольную пропасть. Ничего подозрительного сзади не было. Сзади вообще ничего не было, кроме распахнутого в Пространство горизонтально-щелевого выхода из вакуум-створа. Черный, как африканская ночь, прямоугольный кусок Внеземелья с невзрачным созвездием Девы. Самая яркая точка созвездия – голубовато-белая Спика, звезда навигаторов…

Андрей подвигался, высвечивая вдоль и поперек помещение вакуум-створа – изрядно помятое металлопокрытие палубы, обшарпанные стены, трубопроводы пневмокоммуникаций, телескопические штанги двух манипуляторов захвата, округлый корпус драккара с высокой кормой. Ступоходы драккара сложены на паучий манер – коленными шарнирами кверху. Нет, что за чушь в самом деле – пинок в спину и отблеск!.. Странный отблеск – словно бы перед носом шевельнули зеркальную дверь с зелеными катофотами.

Он выключил фары и наклонился немного вперед, копируя прежнюю позу ради эксперимента. Подождал. В темноте догорал остывающий шов на штанге захвата. Эксперимент не удался: темнота и спокойствие. Ни ударов в спину, ни отблесков… «Ну хорошо, – подумал Андрей, – отблеск мне просто привиделся. Обмануться глазами – куда ни шло. Но обмануться спиной!..»

– Как дела, шкип? – спросил шлемофон голосом Аганна.

Андрей, продолжая осмысливать ситуацию, ответил:

– Порядок. Великолепный вид на созвездие Девы. Попутно провел визуальное наблюдение Спики.

– Случилось что-нибудь? – настаивал Меф.

– В темноте всегда опасаешься, как бы чего-нибудь не случилось.

– Светильники пробовал?

– Ты мог бы припомнить, когда они светили у тебя в последний раз?

Шлемофон промолчал. Андрей представил себе, как Аганн стоит там, у пульта, вытирает ароматической салфеткой свои веснушчатые руки – все сплошь в синяках, царапинах, ссадинах.

– Давай воспользуемся фарами «Казаранга», – предложил Меф. – Все равно мне надо выводить его перед тобой на рысистые испытания.

Андрей осветил «Казаранга». Н-да… Конек-горбунок. С грацией машины Уатта. Или паровоза Черепанова. Шевельнулось слабое подозрение… Он осмотрел носовую часть лыжеобразно загнутого кверху днища, круглые копыта ступоходов с щетиной геккорингов и втянутыми в пазы крючьями когтей, глянцево-серый пузырь керамлитового блистера кабины. Задержал взгляд на отверстии клюза с торчащим из него кончиком щупальца втянутого в корпус гибкого манипулятора.

– Меф, кроме обогрева, на борту катера что-нибудь включено?

– Нет. Катер на полуконсервации. Давай подведем к нему шланги заправки и кабель дистанционного контроля. Кстати, проверишь, как действуют вакуум-гифы.

– Действуют оперативно. Кабель агрегата сварки был у меня все время внатяжку: стоило выпустить пистолет из руки – только я его и видел.

– Соскочила пружина фиксатора… А что ты подваривал?

– Упор на штанге захвата. Полуцилиндр держался там на одном честном слове.

– Спасибо, – тихо произнес Аганн.

– Номера шлангов и кабеля для драккара?

– С восьмого по десятый.

– Понял. Будь на приеме.

Андрей поковылял в обход «Казаранга». Настороженно, с оглядкой. Странное ощущение, будто пинок в спину должен вот-вот повториться, не покидало его, хотя было ясно: катер здесь ни при чем. Устаревшие флаинг-машины такого типа были знакомы ему еще со времени курсантской летной практики, и теперь, иногда натыкаясь на них, он ничего, кроме жалости, к ним не испытывал. Подозревать «Казаранга» в способности к самопроизвольным действиям не было оснований. Абсурд. Это все равно что опасаться пинка от кухонного холодильника. Впрочем, здешние холодильники тоже не без греха…

Лучи фар осветили участок стены, сплошь утыканный короткими хоботами вакуум-гифов. На одном из хоботов висел утерянный сварочный пистолет. Андрей нашел гифы под нужными номерами и потянул на себя концы шлангов и кабеля, для удобства собрав их в пучок. Экономным усилием отрывая геккоринги от металлонастила, раскачиваясь и мысленно поругивая невесомость, с крутым наклоном тела вперед поволок эту связку к драккару. Как волжский бурлак на поразительной картине Ильи Ефимовича Репина.

– Готово, кэп! – сообщил он Мефу и для порядка подергал крепежные муфты разъемов. – Твой «Казаранг» на привязи. Я отойду, пожалуй, немного в сторонку, а ты заставь эту музейную редкость выпрямить ноги.

– Понял, шкип. После заправки дашь звуковой пароль для контакта. Командовать катером будешь сам.

Андрей отковылял к внешнему краю палубы на выходе из вакуум-створа. Край обрывался в звездно-черную пустоту. На нем сохранились две секции поручней релинга (было же время: в вакуум-створах делали поручни!). Сохранилась и надпись по краю медной наклепкой: АНАРДА. Танкер класса «дальний-АН», последний из танкеров-ветеранов знаменитой юпитерианской флотилии… Решение снять его с транспланетных линий опоздало лет этак на десять.

Глядя на звезды, Андрей внезапно нашел объяснение удару в спину: газовый метеорит! Простота объяснения неприятно его поразила. Медленно соображаем, шкип, все данные для догадки были, что называется, под рукой. А главное, была «под рукой» прямоугольная пасть вакуум-створа, открытая в ледяную тьму. Комочки смерзшегося газа с замысловатыми траекториями скоростных миграций не редкость в лунных системах Дальнего Внеземелья.

Внизу (если смотреть с края палубы) звездно-черная пропасть резко переходила в угольно-черную, совершенно беззвездную бездну. Провал в распахнутом мире звезд, овеществленный образ самой Бесконечности… С трудом осознаешь, что дело обстоит как раз наоборот: перед глазами всего лишь большая заслонка – ночное полушарие ледяного Япета (вдобавок погруженное в конус тени Сатурна). Недаром философски настроенный персонаж «Махабхараты» Ману сказал: «Запредельное, То, Самосущее образа не принимает». А жаль. Иллюзия овеществленного образа Бесконечности – одна из самых редчайших и впечатляющих.

Взмах ногой между стойками поручней – из палубного клюза выскользнул, развернувшись словно змея, страховочный фал. Андрей поймал концевой карабин, выключил фары и, защелкнув карабин на поясном кольце, плавным толчком катапультировал себя из вакуум-створа наружу; непроизвольно втянул голову в плечи, ошарашенный многоголосым треском в шлемофоне.

Глаза слепил зеленый бортовой огонь, облицовка борта едва угадывалась во мраке, а шлемофон разливался пронзительно-певучим стрекотом: объединенный хор миллиардной, по меньшей мере, армии цикад. Он попытался вообразить, откуда здесь, на задворках Сатурн-системы, может распространяться в эфире такое мощное радиострекотание. Пожал плечами, насколько это позволил сделать скафандр. Многоголосый стрекот был скорее забавен, чем неприятен.

Зеленый бортовой огонь и входная щель вакуум-створа сместились кверху, и он понял, что остаточное ускорение, сообщенное телу рывком фала, потихоньку заносит его под брюхо танкера. Он посмотрел на Япет. Пустынный и практически еще не тронутый людьми спутник Сатурна укрыт плотным мраком – ни огонька. Но постепенно обострившееся зрение начинает вылавливать в недрах тьмы красноватые пятна. Это, конечно, иллюзия. Начинает казаться, будто пятна вспухают лохматыми клубами, темнота становится слоистой и распадается на смутно видимые, непонятные глазу отдельности…

Он почувствовал, как его прижимает бедром к борту танкера, и локтем подстраховал себя от удара. На шершавой, покрытой защитным слоем поверхности рука нащупала кромку паза, и ему стало ясно, что он налетел на крышку лацпорта сливного тамбура. Дальше по борту, вплоть до хвостовых трегеров, обозначенных лиловыми огоньками габарит-сигналов, должны быть еще два десятка лацпортов. «Анарда», даром что неказиста на вид, несла в своем чреве сорок танков и два балкер-трюма. Андрей усмехнулся, припомнив, как был изумлен, когда обнаружил, что оба трюма буквально завалены гранулированной пластмассой.

Тем временем завершался цикл затмения ночной стороны Сатурна Япетом – из-за края планетоида медленно выплывал узкий пурпурный серп гигантской планеты, перечеркнутый лезвием Кольца. В серединной части серпа пылал самоцвет – кроваво-красный рубин сказочного достоинства. Это сквозь самый верхний слой атмосферы Сатурна уже пробивались лучи маленького, по-неземному злого Солнца.

– Вышла из мрака младая… с перстами пурпурными Эос!.. – пробормотал Андрей, вспоминая полузабытые строки.

– Достаточно, – остановил его голос Мефа.

– Ты о чем? – не понял Андрей.

– Я просил тебя дать звуковой пароль на борт «Казаранга».

– А, Гомер в роли контактного импульса.

– Ну и что?

– Да так, ничего. Слишком роскошно для «Казаранга», вот что.

– Какая разница? Катер должен запомнить твой голос, и все дела… Что за стрекот там у тебя? Откуда помехи?

– Не знаю. Это не у меня.

С помощью фала Андрей подтянулся к поручням вакуум-створа. Зависнув у входа, опять посмотрел на ошеломительно пламенеющий серп окольцованного гиганта. Подумал: «Ради этого стоит летать» – и пожалел тех людей, которым не суждено самолично знакомиться с фондом сокровищ Дальнего Внеземелья.

Освобождаясь от фала, он упорно искал глазами далекую Рею. Будто надеялся разглядеть на ее орбитальном рейде «Байкал». Багровым ломтем парил среди звезд полумесяц Титана, и нежно светился тоненький серпик Тефии. Реи не было видно.

В глубине вакуум-створа шевелились лиловые, красные и голубые огни светосигналов ожившего катера. Через подошвы Андрей ощутил слабое сотрясение палубы и шагнул навстречу драккару. Шага от края было довольно, чтобы цикады помех разом умолкли. Тишина в шлемофоне. Голос Мефа:

– Замечательно, шкип, теперь у тебя не фонит. Гомера стираю и разрешаю вспомнить что-нибудь из Омара Хайяма.

– Зара, Бара, бзыс бой, – вспомнил Андрей. – К Хайяму, впрочем, это не имеет отношения.

– Неважно. Пароль принят на борт, можешь командовать катером. Кстати, я до предела заправил его сжиженной атмосферой. На случай, если ты возымеешь охоту…

– Не возымею, – перебил Андрей. Он понимал: идею Мефа вывести катер на летные испытания надо придавить в зародыше. Пока не поздно. Влипнешь в аварийную ситуацию на этой груде музейного металлолома – сраму не оберешься. Смеху на весь космофлот. – Кэп, фары у него в порядке?

Свет фар ударил в упор. Андрей моргнуть не успел – сработал светозащитный фильтр-поляроид стекла гермошлема. При ярком свете старое, обшарпанное оборудование вакуум-створа производило гнетущее впечатление.

– Внимание, шкип! – неожиданно выпалил Меф. – Шлангам пневмозаправки отстрел.

– Да. Убери, пожалуйста, избыток иллюминации.

Передние и кормовые фары драккара погасли. В лучах фар по левому борту было видно, как дернулись оба шланга и, выдохнув облако снежной пыли, фиолетово-черными змеями шустро втянулись в хоботы вакуум-гифов.

– КА-девять, – позвал Андрей. – Контакт. Подойди.

Катер сменил голубые огни на зеленые, повернул в сторону человека раковины лидаров и стал приближаться, равномерно и плавно перебирая голенастыми ступоходами. Палубу слегка потряхивало.

– Стоп! – тихо приказал Андрей.

«Казаранг» послушно остановился.

– Подними передние ноги.

«Казаранг» откачнулся назад и, точно лошадь, вставшая на дыбы, приподнял передние ступоходы.

– Хорошо, опусти.

Андрей похлопал машину рукой по коленным шарнирам. «Еще попрыгает, – подумал он. – Утиль, конечно, но еще попрыгает.»

– Ты доволен?! – В голосе Мефа скрытое торжество.

– Чем?

– Ну, в общем… Его поведением.

– Да, у него хорошая реакция на голос… Даже геккоринги ступоходов в порядке. И если летные качества будут не хуже, то…

– Надежная машина, шкип. Может быть, я слегка старомоден, но «Казаранга» считаю самой удачной моделью малого катера.

Андрей облизнул подсушенные кислородом губы. Этот «слегка» старомодный рыбак знает, куда забрасывать удочку. Чувствует, до какой степени надоело эксперту две недели топтаться среди орбитального хлама, и предлагает прогулку на отнюдь не «слегка» старомодном драккаре. Серьезный соблазн, леший его подери… Мышцы, подыгрывая воображению, сами собой напряглись и с профессиональным автоматизмом «сбутафорили» типовую динамику схода с орбиты и форсированного реверс-маневра для разворота над планетоидом. Эксперту экспертово, пилоту пилотово. Желание оказаться в кабине драккара было настолько мучительным, что пришлось на минуту крепко зажмурить глаза.

Ладно, потерпим. Тринадцать суток терпел. На борту «Байкала» все станет на свои места. Еще перетерпеть каких-нибудь трое суток… А на «Байкале» перетерпеть беседу с Копаевым. От специального разговора с функционером МУКБОПа никуда, понятно, не денешься. Вернее – с функционерами, потому что на этом дело вовсе не остановится. Теперь даже ему, наивному эксперту, ясно: Международное управление космической безопасности прицепилось к «Анарде» и ее капитану не зря…

Его наивность была беспредельной: за одиннадцать дней спокойной работы бок о бок с Аганном он успел привыкнуть к мысли, что мрачные сведения Аверьяна Копаева являют собой результат каких-то тяжелых ошибок почтенного ведомства. Меф не вписывался в компанию легендарных экзотов. Человек как человек. С хорошими манерами, вежлив, любезен, уравновешен. Словом, таков, каким был всегда. В тесных и до предела запущенных интерьерах «Анарды» ничего примечательного тоже не обнаружилось. Ни «черных следов», ни разбитых экранов. Ни тем более гипотетических призраков, скупой информацией о которых Аверьян достал его на прощание в спину, точно булыжником.

Да, он поверил Копаеву и в первые дни, осваиваясь на борту «Анарды», наивно был озадачен тем, что на танкере ничего экзотического не происходит. Потом привык к размеренному ритму суток, и нервное напряжение стало ослабевать. Работа, отдых, сон, еда. Возня с документами. Осмотр устарелого оборудования в запыленном и душном чреве ужасно изношенного «кашалота», вечерние посиделки у электрокамина в салоне (единственный, кроме кают, уголок, где Мефу удавалось поддерживать чистоту), неторопливые беседы за ужином. Кстати, про Оберон и «Лунную радугу» Меф, как и прежде, не обмолвился ни единым словом. До утра не засиживались, ровно за час до полуночи желали друг другу приятного сна и разбредались по своим каютам. Постель, тишина и всякие разные мысли. Тоска по «Байкалу»… Убаюканный десятисуточным однообразием, позавчера утром он вдруг осознал, что навязанная ему разведывательная миссия провалилась с треском. Он подумал об этом почти равнодушно, без удовольствия и без тени злорадства. Но зато ощутил себя так, словно выбрался на прямую тягу после изнурительного контрметеоритного маневра. С другой стороны, было немного досадно за своего земляка. По вине каких-то оболтусов из оперативно-следственных отделов МУКБОПа земляк сел в лужу сам и едва не усадил рядом с собой доверчивого пилота. Самая опасная разновидность паники – это когда паника выползает из отделов службы безопасности… Днем он еще острее почувствовал, как смертельно здесь ему все надоело. Ближе к вечеру, правда, случился маленький праздник – «Титан-главный» ретранслировал на борт «Анарды» сообщение из УОКСа: коллегия летного сектора утвердила Андрея Васильевича Тобольского первым кандидатом на должность капитана суперконтейнероносца «Лена». Меф наладил с «Байкалом» видеосвязь; улыбки товарищей, поздравления, шутки. Ярослав поручил Мефу Аганну как старейшему капитану Дальнего Внеземелья взять на себя обязанности «регента» и присвоить «принцу Андрею» звание «шкипер» (традиционный на космофлоте развлекательно-поздравительный ритуал). За ужином новоиспеченный «рег» и «шкип» посмотрели видеозапись юбилейного торжества, прогремевшего в лунной столице. Встречая на экране кого-либо из общих знакомых, оживленно комментировали происходящее. Однако за два часа до полуночи Меф повел себя странно: нервно гримасничая, стал к чему-то прислушиваться, говорить невпопад (глаза виноватые) и, наконец очень рассеянно пожелав кандидату приятного сна, покинул салон. Обескураженный кандидат смотрел ему вслед, пытаясь понять, какая муха вдруг укусила обычно любезного, деликатного капитана…

Сон не был приятным. Таких странных снов он отродясь не видывал. Он проснулся и долго таращил глаза в темноту. Грань между сном и явью была неестественно зыбкой, и даже розово-светящиеся цифры на часовом табло казались достоверной деталью жуткого сновидения. Без двадцати минут полночь… Он натянул на себя одеяло, заснул и снова проснулся в тревоге. Снилось одно и то же: будто бы рядом с постелью стоят какие-то двое и с молчаливым упорством каменных идолов смотрят на него, спящего. Во мраке он их не видит, но чувствует холод массивных фигур и неподвижность зрачков… Утомленный диковинным сновидением, он включил разноцветный фонтан ночника. Походил по каюте, остановился у двери. В чем дело? Нервы, что ли, шалят?.. Не прибегая к услугам пневматики, мускульным усилием рук раздвинул дверные створки. После отбоя в коридоре царит полумрак – до утра ничего здесь не светится, кроме синих полос по краям дорожки (контур зоны искусственной гравитации), и красное дерево стен выглядит глянцево-черным. Повернув голову вправо, он замер: на подсвеченном через открытую дверь капитанской каюты участке стены коридора как на красном экране дергалась тень многорукого пианиста… Зашипела пневматика – створки двери освещенной каюты захлопнулись. Тишина. Давящая тишина и мертвенная синева дорожки…

Определение «многорукий пианист» пришло ему в голову несколько позже, а в тот момент он просто ничего не понял. В каюту капитана «Анарды» вошел Некто (хотя кто здесь может войти в каюту Аганна, кроме Аганна?!). Тень на стене (а силуэт коренастой фигуры был достаточно четким) вполне могла принадлежать Аганну, если бы… если бы не одна ошеломительно-бредовая особенность: фигура имела две пары рук. Разведенные в стороны руки извивались и дергались… Вот, по сути, и все, что он увидел. Эпизод какого-то непонятного полуночного действа, неслышимо-бурный пассаж в четыре руки на невидимом фортепиано… Он приблизился к двери капитанской каюты и уж было решился нажать кнопку вызова, но вспомнил наставления Копаева: «Пройди мимо и сделай вид, будто ничего особенного не заметил». Делать вид было не перед кем. Чувствуя сухость во рту, он побрел по коридору обратно – мимо своей каюты, мимо кают отсутствующего экипажа, – отодвинул дверь кухонного отсека и, перешагнув порог, угодил ногой в лужицу. Вспыхнул свет. Зеркальная стена отразила среди белоснежного кухонного оборудования загорелый торс эксперта в плавках. Вид у эксперта был неприглядный – волосы в беспорядке, с лица, еще не сошло выражение недоумения и брезгливого неудовольствия.

Потягивая ледяной березовый сок, он обратил внимание на лужу возле одного из холодильных боксов. Тронул кнопку – дверная крышка, чмокнув уплотнителем стыковочного паза, съехала в сторону. Бокал с березовым соком едва не выскользнул из руки: на полу морозильника стояли ботинки Аганна… Он окинул взглядом заросшие снежной шубой стены, заиндевелые «лапы» бездействующих фиксаторов и снова уставился на капитанскую обувь. Добротные, но просто кошмарные по расцветке ботинки: оранжевый верх, красная с белым рантом подошва, золотистые бляхи. Обувь в холодильнике – бессмыслица, но еще более дико смотрелись на плотном снегу рядом с ботинками талые отпечатки босых ступней. А на заснеженных стенах – отпечатки ладоней… Он ущипнул себя за ухо. Ковырнул пальцем стыковочный паз: там, ему показалось, застрял какой-то блестящий лоскут. Но это был не лоскут. Это было… Черт знает что это было! Оно потянулось за пальцем: сверкающее, липкое и, подобно паутине, почти не осязаемое!.. С внезапностью проблеска молнии пришло озарение: в апокалипсическом перечне свойств, присущих экзотам, Копаев упоминал о некой ртутно-блестящей субстанции, которую кожа экзота выделяет под воздействием низких температур. «Стоит поплавать в ледяной воде или сильно продрогнуть…» Концы с концами вроде бы сходятся: холодильник – следы босых ног на снегу – липкий блеск…

В душевой он вымыл и продезинфицировал руки. Блеска на пальце не было, но, вспомнив затяжной медосмотр, которым Грижас удивил его на прощание, вымылся весь и перепробовал на себе все из имевшихся в наличии антисептических средств. Делал это размеренно, как автомат. Мысль о том, что МУКБОП поступил с ним просто бессовестно, не вызвала должных эмоций, он подумал об этом холодно и спокойно. Важнее было другое: Копаев прав, Аганн – экзот. Но в какую из сущностных категорий прикажете отнести «многорукого пианиста»?.. Копаев, правда, оговорил вероятность появления призраков, но касательно их внешнего вида – ни слова. Утаил? Или не знал? Скорее последнее. Функционеры МУКБОПа, видимо, плохо себе представляют детали всего этого дела, иначе бы вряд ли послали с разведкой плохо подготовленного эксперта. Разведка угодила в лужу на первом же перекрестке. Ей было ясно одно: следы на снегу – не просто следы на снегу. Это следы далекого «радужно-лунного» прошлого Мефа Аганна. А насчет «пианиста» можно было думать все что угодно…

Остаток ночи прошел в размышлениях. Под утро кое-как задремал. Во сне увидел Аганна с двумя парами верхних конечностей, проснулся в холодном поту. Сколько мог, оттягивал выход к завтраку. Но деваться некуда, хочешь не хочешь – надо идти… Долго стоял перед дверью салона. Ладони влажные. «Ты аферист, Копаев, – думал он, пытаясь унять сильное сердцебиение, – Ты зачем послал меня сюда одного!..» Он вошел в салон и почувствовал слабость в ногах от огромного облегчения. Аганн выглядел обыкновенно. Красно-синий комбинезон, красно-бело-оранжевые ботинки, обыкновенные руки, свежее, тщательно выбритое лицо. Голубые глаза на этом лице смотрели приветливо: «Салют, шкип! Как настроение? Вид у тебя… не очень веселый». – «Салют, капитан. Значит, говоришь, не очень?..» Рухнув в кресло, он еще раз взглянул на ботинки Аганна, расхохотался. Не мог сдержаться. Это была реакция. Аганн смотрел на него с интересом. Все утро они приглядывались друг к другу с интересом и взаимно были ужасно любезны. А потом весь день он старался держаться от Аганна подальше – придумал работу по экспертизе вакуум-оборудования на причальной палубе (в скафандре чувствовал себя почему-то увереннее). В кухонный отсек, разумеется, заглянул (для очистки совести и для того, чтобы у Копаева не было оснований смотреть на разведчика с презрением и досадой). Можно было и не заглядывать: следы аккуратно стерты… Беспокойная ночь отозвалась усталостью, он рано лег спать и проспал двенадцать часов мертвым сном. За это время на борту «Анарды» могло произойти множество самых экзотических событий – ему было все безразлично. Танкер в полном распоряжении Аганна и призраков, пусть делают здесь что угодно. Пусть обрастают инеем в холодильниках или поджариваются в стеллараторах, если это им нравится. Пусть только не очень шумят. Он слишком устал, и ему в самом деле было все безразлично. Утром, однако, нервное напряжение снова вернулось, и, так же как и вчера, сегодня он предпочел болтаться в скафандре среди музейных экспонатов вакуумного хозяйства. Он боялся, как бы недоверие к Аганну не переросло в неуправляемую враждебность. В неодолимое отвращение, в слепую ненависть и – чего доброго – в страх. Ни желания общаться с Аганном, ни прочной веры в неколебимость собственного самообладания у него не было. С другой стороны – пассивно отсиживаться в бронированной скорлупе скафандра глупо и унизительно. Надо что-то решать. Перейти к активным методам разведки? Допустим. А что это за зверь такой – «активные методы»? Как это в принципе делается? Вдобавок вряд ли МУКБОП одобрит активную самодеятельность. Аверьян в своих наставлениях внятно предостерегал от вмешательства: «Пройди мимо…» К черту Копаева и его наставления. Кроме Копаева и МУКБОПа, существует земная цивилизация, в интересах которой жизненно важно узнать, насколько опасен для нее суперэкзот под маской благообразной личины капитана дряхлого «кашалота».

– Кэп, слышишь меня? – проговорил Андрей.

– Да, превосходно.

– Я возвращаюсь. Закрывай вакуум-створ.

– Внимание! – капитанским голосом скомандовал Меф. – На вакуум-палубе в створе щита не стоять!

Андрей почувствовал холодные мурашки на спине, вообразив, как громогласно, нелепо роняет спикер слова команды в устоявшуюся тишину отсеков, кают, коридоров этого мертвого, в сущности, корабля.

Иллюминация «Казаранга» угасла. Палуба дрогнула, беззвучные челюсти вакуум-створа сомкнулись. Андрей включил фары скафандра и двинулся к темному отверстию люка шлюзового тамбура.

– Связь прекращаю, – предупредил Меф.

Андрей машинально выдал «квитанцию»:

– Понял, конец связи, конец… – Он стоял у входа в тамбур и разглядывал стену.

Сама стена ничего особенного собой не представляла – монолитный участок внутреннего корпуса из модифицированного металла. Грязноватый, правда, участок, но дело в другом: свет фар, скользнувший вдоль этой твердыни, выхватил из темноты полосу, вернее, цепочку зеркально-блещущих пятен.

Пятна блестели как свежевымытые зеркала. Ни дать ни взять – зеркальные кляксы. Размеры – чуть больше ладони. Цепочка клякс пересекала участок стены прямолинейным пунктиром. Наискось. В одном месте (на уровне груди) в пунктирной цепочке был пробел – двух клякс недоставало, – и Андрей мгновенно сообразил, где находятся недостающие «звенья»… Простая и ясная версия о газовом метеорите неожиданно усложнялась. Точнее – летела ко всем чертям, потому что новоявленное настенное украшение вызывало иные ассоциации. Например, такую: кто-то (скажем, ради забавы) окатил правый борт танкера струей из импульсного огнетушителя-брызговика, заправленного ртутью; струя ворвалась в открытый вакуум-створ, тяжело хлестнув по пути в спину скафандра… Но откуда, леший бы ее побрал, хлестнула эта струя? Ведь на правом траверзе Пространство было чистым. Не было там ничего подозрительного. Ничего подозрительнее созвездия Девы.

Он осторожно потрогал ближайшую кляксу. Ее зеркальная поверхность не прогнулась под натиском пальцев и даже не сморщилась, хотя это зеркало было странно мягким на ощупь. Нажим посильнее – рука, медленно преодолевая сопротивление, погрузилась в зеркало на треть толщины ладони. Это его поразило. Похоже на то, как если бы подстилающий зазеркалье модифицированный металл утратил твердость!.. Так, чего доброго, можно шутя добраться рукой сквозь стену до скафандрового отсека… Впрочем, он сознавал, что имеет дело с какой-то необыкновенной иллюзией. Потянул руку обратно. Обеспокоенно рванулся, но вытащить ладонь из липкой западни удалось не сразу: блестящая субстанция обладала клейкостью густой смолы. Вот так «иллюзия»!..

Он ошеломленно взглянул на металлизированное покрытие перчатки. Никаких повреждений. И никаких следов блестящего вещества. Таинственная «бесследность» липучего блеска напомнила эпизод с «лоскутом», прилипшим к двери холодильного бокса…

С запоздалой опаской он отступил от стены и, подняв руку к стеклу гермошлема, посмотрел на светосигнал радиометра, вмонтированного в рукав. Уровень радиации нормальный (для здешних условий – естественный фон). Заодно посмотрел на часы. Снова уставился на «мягкие зеркала», не зная, что предпринять. И только теперь заметил: кляксы постепенно таяли. Величина каждого «зеркала» была теперь меньше ладони. Эта блестящая мерзость скоро, должно быть, исчезнет совсем… Он торопливо поковылял к противоположному краю палубы, освободил страховочный фал.

– Меф, связь!

Молчание. Он повторил вызов, поймал концевой карабин. Голос Аганна:

– Ты еще не в отсеке?

– Нет. Открой мне вакуум-створ. А впрочем… – Он медлил, соображая. Подумалось: «За двумя зайцами…» Отшвырнул карабин и сказал: – Впрочем, не надо.

Конечно, разумнее постараться успеть бросить взгляд на спину скафандра.

В шлюзовом тамбуре освещение тоже бездействовало. Лениво мигали светосигналы радиационного и газохимического контроля, было тесно и сумрачно. Фары Андрей не включил – не хотелось видеть грязные стены. Овальные люки обведены по краям крышек светящимися контурами – красным и желтым; оба люка задраены наглухо, однако оранжевый глаз автомата, ответственного за герметичность, выкатываться не спешил. Как назло. Вот выкатился наконец неумытой луной – тусклый, чем-то заляпанный.

Сверху, вместе с воздушными струями, ударил заряд снежной пыли. Горловина воронки воздуховода, обрастая инеем, быстро светлела; изморозь опускалась по стенам широкими языками. На крышке люка, окантованного желтым, вспыхнул синюшными буквами транспарант: «Барическое равновесие. Выход открыт». Андрей уже знал, что здешние надписи в основном рассчитаны на оптимистов, и терпеливо ждал. Судя по состоянию бортовых систем сервиса, на «Анарде» давно и заботливо культивировали идею стоического аскетизма.

Крышка люка отошла с отчаянным визгом, светлый овал затянуло клубами пара. Андрей слепо шагнул через комингс. Влажный воздух и неоправданно долгое шлюзование превратили скафандр в подобие айсберга, а в теплом отсеке все это растаяло, и теперь через пленку воды на стекле гермошлема всего удобнее было смотреть рыбьим глазом. Верно, идея здешнего аскетизма сильно пострадала бы, если бы кто-нибудь удосужился наладить в тамбуре влагопоглотитель… Пробираться к своей скафандровой нише в гардеробном ряду приходилось чуть ли не ощупью.

Скаф-захват в нише сработал исправно (невероятно, но факт). «Может, успею?» – подумал Андрей, отжимая вниз рукоять у бедра, – клацнула, распахиваясь на спине, гермодверца. Выдернув руки из полужестких рукавов, он торопливо отсоединил разъемы внутренних электро– и пневмокоммуникаций и, взявшись за холодную, мокрую кромку люка, выдвинулся из скафандра спиной, вытащил ноги. Его повело ногами кверху, он завис над скафандром вниз головой и успел увидеть на тыльной стороне гермодверцы две угасающие искры зеркального блеска… По опыту зная, что пальцы лучше туда не совать, он поймал конец электрокабеля, подсоединенного к бедру ТБСК (термо– и баростабилизирующего костюма), и потыкал штепсельным разъемом в те места, где секунду назад угасли искры. Металлопокрытие дверцы было твердым. Это успокаивало. Похоже, «мягкие зеркала», что бы они собой ни представляли, не наносили вреда структуре подстилающего материала. Ну и… леший с ними.

Прямо в воздухе он содрал с себя ТБС-костюм, затолкал в утилизатор. При здешней скудости запасов одноразовое использование экипировки – непозволительная роскошь. Но сейчас иначе нельзя. Из-за этих «зеркал», будь они неладны…

Когда ничего, кроме плавок, на нем не осталось, он перелетел к двери переходного тамбура (эта дверь с квадратным иллюминатором посередине действовала ему на нервы: вверх она поднималась лениво, а за спиной срабатывала с быстротой гильотины – того и гляди, пятки оттяпает). Сейчас он был не вправе открывать эту дверь. Мало ли что… Он открыл люк шахты санобработки.

В шахте было тесно и душно. Он прижал к губам респиратор (легкие обожгло ледяной свежестью с приторным запахом медикаментов), надавил кнопку и крепко зажмурил глаза. Люк захлопнулся над головой, со всех сторон хлестнули колючие струи. Потом что-то лязгнуло (он почувствовал, как шахтный цилиндр слегка изменил положение в пространстве), пошел теплый воздух – горловина шахты распахнулась, и воздушный поток вынес его наверх.

В тамбуре голубовато светился узкий экран аварийного оповещения, пылали зеленые кнопки комплекса стерилизации скафандрового отсека, и Андрею впервые в жизни представился случай включить их все до одной. Увидев через квадратный иллюминатор, как заклубился в отсеке желтый туман и яростно вспыхнули бактерицидные излучатели, он оттолкнулся рукой от экрана и выплыл в карпон (вторая дверь срабатывала на удивление плавно).

Ветротоннели на «кашалотах» оборудованы мощными воздуходувками – финишировать после стремительного полета приходилось чуть ли не кувырком. Он полежал на синей дорожке, привыкая к вновь обретенному весу, чихнул (и откуда здесь столько пыли?), побрел в душевую. Тщательно вымылся – опять же с употреблением антисептических средств, – хотя ощущал себя чистым до хруста. Третий раз уже за последние двое суток он вдыхал медицинские запахи, от которых его мутило, и очень надеялся, что это даст нужные результаты. Тревожило подозрение, что блестящий «лоскут» на двери холодильника и «мягкие зеркала» родственны по природе. И то и другое не только похоже блестит, но и поразительно одинаково тает. Совершенно бесследно. Правда, есть и отличие: «лоскут» клейко тянулся за пальцем – «мягкие зеркала» норовили втянуть в себя руку, не трогаясь с места.

В гардеробной, копаясь в пакетах с одеждой, он с трудом разыскал костюм своего размера (если судить по эмблеме – из бывших запасов второго пилота «Анарды»), Надевая, брезгливо морщился. Блекло-лиловая ткань, брюки коротки, плохого покроя, куртка узка в плечах. Ни с того ни с сего он вдруг подумал, что никогда не согласился бы работать на «кашалотах». И только подумал об этом – стало совестно. Будто оскорбил невзначай всех водителей танкеров космофлота. Этакий сноб. Согласишься, никуда не денешься. Не то что «кашалоту» – люггеру будешь рад, лишь бы летать. Вот стукнет тебе пятьдесят с чем-нибудь – рад будешь заурядному тендеру. Повезет со здоровьем – до шестидесяти продержишься на орбитальных перевозках или на транспортном обслуживании космостанций, верфей, терминалов. Ну а потом – как ни крутись – почетная старость на дне атмосферы. А что оно такое – почетная старость? Дачный коттедж? Рыбная ловля, которая через неделю смертельно тебе надоест? Болтовня у костра в обществе юных и до невозможности самонадеянных космопроходцев? В лучшем случае будешь перебирать старые документы в архивах УОКСа или шефствовать над молодыми пилотами, и все в один голос будут тебя уверять, что занят ты очень полезным делом, а молодые пилоты, исчерпав весь запас мудрых твоих наставлений при первом же выходе на орбиту ожидания, начнут травить о тебе анекдоты, чтобы снять с себя напряжение перед стартами на кораблях такого класса, таких типов и категорий, о которых ты в свое время и мечтать не мог.

Завернув в кухонный отсек, он постоял, глядя в зеркало, и неожиданно осознал, что думает не о себе. Старость была для него где-то там, за горами, – чего ради думать о ней? Скорее всего он, размышляя над экзотической тайной Мефа Аганна, пытался открыть один из ее хитроумных замков обыкновенным житейским ключом. Впервые такая попытка была предпринята им во время беседы с Копаевым, но тогда Копаеву почти удалось его убедить, что капитан «Анарды» – самая зловещая фигура в компании «оберонцев»-экзотов. Матерый суперэкзот. В качестве довода функционер МУКБОПа резонно использовал то действительно странное обстоятельство, что Аганн с упорством маньяка жаждал уединиться в безлюдном уголке Дальнего Внеземелья, которое, как выразился Копаев, стало поперек горла другим экзотам. А между строк Копаев сказал много больше: дескать, Аганн в своем орбитальном скиту связан с чем-то враждебным Земле, человеку. Да, не учитывать такую вероятность было бы глупо, но ультрамаксимализм в предположениях всегда вызывает желание спорить. Конечно, одного желания мало, нужны аргументы. Извольте. Кизимову, Нортону, Йонге, Лорэ отказаться от Внеземелья психологически проще, чем старому капитану. Аганн – селенген (рожден на Луне). Аганн посвятил Внеземелью всю свою жизнь. Аганн одинок – ни семьи, ни родных. И, наконец, Аганн на десяток лет старше любого из «оберонцев»-экзотов. Иными словами, отставка буквально автоматически обрекает бывшего капитана бывшего танкера на роль «почетного старца». Аганн верно все рассчитал: летать ему уже не позволят, единственный способ отодвинуть угрозу «почетной старости» – мертвой хваткой вцепиться в «Анарду» и всеми правдами и неправдами утвердиться в должности коменданта орбитальной базы. Кто-то из древних не то со злорадством, не то с болью душевной пустил в обиход афоризм: «Человек, возьми все, чего ты желаешь, но заплати за это настоящую цену!» И Аганн, по-видимому, решил, что испить до дна полную чашу какой-то блестящей мерзости – приемлемая для него цена. То, что заставило других экзотов с отвращением отвернуться от Внеземелья, Аганн принял. Вот и пьет свою чашу молча и тайно… Чем не версия? В бытовом плане, по крайней мере, выглядит она рациональнее апокалипсической версии МУКБОПа. «О великих вещах помогают составить понятие малые вещи, пути намечая для их постиженья…» – так, кажется, писал в свое время Лукреций.

Впрочем, максимализм функционеров МУКБОПа есть прямой результат их постоянной готовности к худшему. «Ну а мне? – тоскливо подумал Андрей. – Какую степень готовности прикажете соблюдать мне?.. И посоветоваться не с кем.»

На клавиатуре пульта кухонного агрегата он настучал «дежурный обед». Проглотил еду машинально, не ощущая, что ест, и, захватив с собой эластичную бутылку с березовым соком, направился вдоль коридора. Блеклые круги светильников над головой, облицованные красным деревом стены, опечатанные двери необитаемых кают. Печати – оранжевые треугольники липкой пленки с надписью «УОКС – „Анарда“», с белыми изображениями длиннокрылого альбатроса (главный элемент космофлотской геральдики) и черными – тупоносого корабля (кстати, в силу именно этой особенности пилоты прозвали танкеры «кашалотами»). Аганн законсервировал каюты по всем правилам. Очень старался. Вписывай, эксперт, похвальные отзывы в заключительный акт. Ладно, вписал. А кому это надо? УОКСу – меньше всего. Там народ ушлый – наверняка уже смекнули, что Аганна взял под свою опеку МУКБОП, и понимают: при такой ситуации «Анарда» получит статут орбитальной базы, когда рак на горе свистнет.

Скользкую и холодную как лед бутылку он нес в руке. Поймал себя на том, что избегает соваться в карманы неприятного ему костюма – чувство брезгливости не проходило. Он зашел в свою каюту, вскрыл последний пакет привезенной с «Байкала» одежды и, с удовольствием ощущая ароматную свежесть белого свитера, переоделся. Переодеваясь, думал о встрече с Аганном. И неожиданно перед глазами возникла картинка из прошлого: угодивший в полынью олень… Да, с оленем было все просто. А вот куда, леший подери, прыгнуть, чтобы выручить из беды Аганна?.. Впрочем, не поздно ли выручать? Много ли в этом экзоте осталось от настоящего Аганна? Может, это совсем уже не Аганн?..

Помещение командной рубки иллюзорно слито с Пространством: вогнутые потолок и стены – сплошной экран. Пол – тоже поверхность экрана (за исключением белых плашеров поворотных кругов для спаренных ложементов). Танкер висел над освещенной солнцем стороной Япета. Окольцованный серп Сатурна – над головой. За счет модернизации пилотажного и навигационного оборудования «Анарды» командная рубка выглядела вполне современно. Впереди – спаренные ложементы для первого и второго пилотов, посередине – спарка для капитана и штурмана (давно бы следовало ее демонтировать, но Аганну, видимо, трудно решиться). По бокам спарки, как колесные движители у старинного парохода, выступали из-под настила сегменты ротопультов. Возле штурманского ротопульта розоватым облачком приткнулось на плашере необычное для этого помещения надувное кресло. В кресле сидел Аганн. У ног капитана в беспорядке навалены демонтажные инструменты, через пухлый подлокотник был перекинут кабель с пистолет-резаком на конце; кабель, змеясь кольцами, уходил к двери координаторской рубки. Андрей посмотрел в открытую дверь. Переборка между координаторской и соседней рубкой связи была безжалостно уничтожена: грубо нарезанные металлоплиты с оплывшими от плазменного жара краями стояли вдоль стены вперемежку с извлеченными из контактных щелей тонкими, как молодой ледок, блоками аппаратуры. Орбит-монтажники всегда расширяют тесноватые рубки связи за счет ненужного на орбитальной базе помещения координаторов, и потенциальному коменданту не оставалось ничего другого, как следовать этому правилу, – сегодня он поработал солидно. Словно обескураженный учиненным разгромом, он сидел неподвижно, подперев желтоволосую голову кулаком (рукав красно-синего комбинезона прожжен выше локтя). Из координаторской тянуло запахом гари, доносился шелест задействованной на полную мощь вентиляции.

Андрей опустился в штурманский ложемент. Взглянул на ушедшего в себя капитана и только теперь увидел на сфероэкране за его спиной парящего в пространстве справа по борту «Лемура». Фары вакуумного кибер-ремонтника были погашены, манипуляторы втянуты, но объектив видеомонитора открыт. Андрей сразу понял, зачем понадобилось Аганну выводить наружу «Лемура», однако решил от расспросов пока воздержаться (хотя интересно было узнать, успел ли ремонтник застать зеркальные кляксы). Откупорил бутылку. Аганн смотрел на него. Углубленно-задумчиво, не мигая. Смотрел не в лицо, а как бы разглядывал в общем и целом. Так разглядывают незнакомый предмет. Андрей перевел глаза на горизонт Япета, отхлебнул из бутылки. Он чувствовал на себе взгляд капитана.

– Напрасно ты здесь, – тихо проговорил Аганн. – На «Анарде» я предпочел бы видеть другого эксперта.

«Многообещающее начало», – подумал Андрей.

– Моя персона тебя не устраивает?

Длинная пауза.

– Меня всегда восхищали умники из экспертного отдела, – сказал Аганн. – Узнаю почерк. Затея Морозова?

– Да. Ну и что?

– Там обожают таскать каштаны из огня чужими руками. И самое интересное – легко находят для этой работы наивных парней.

Андрей промолчал.

– Место здесь скверное, вот что, – добавил Аганн. – Ты даже не подозреваешь, какое это проклятое место…

– О моих подозрениях, наверное, проще судить мне.

– Немногого они стоят, если ты до сих пор пребываешь в состоянии эйфорического благодушия.

– Да? А твоя цель – встряхнуть мои нервы?

– Если бы это могло обеспечить твою безопасность… Тебе нельзя было здесь находиться. По крайней мере – сегодня. Хотя бы сегодня…

Андрей посмотрел Аганну в глаза.

– Поэтому ты предлагал мне прогулку на «Казаранге»?

Аганн не ответил, по-прежнему разглядывая собеседника углубленно-задумчиво, не мигая.

– Вот оно что… Тогда возьми на заметку: твое предложение опоздало. И кстати, заботу о безопасности ближнего не проявляют в такой неуверенной и необоснованно деликатной форме. В вакуум-створе я тебя просто не понял.

– Да, я старый осел, – проговорил Аганн, и на лице его рельефно, как никогда, обозначились скулы и желваки. – Деликатничал, это верно. А надо было выставить тебя отсюда в первый же день. Отправить обратно на том же люггере, на котором ты прилетел, черт бы побрал мою деликатность.

– Капитан, мне не нравится тон разговора.

– А я теперь сожалею, что не взял такой тон с самого начала и не вышвырнул тебя за борт вместе с твоим мандатом. Это избавило бы нас обоих от… – Аганн не сказал от чего, только поморщился. – Прежде чем принимать мандат от Морозова, надо было вызвать меня на связь и спросить совета. Я бы тебе посоветовал…

– Бывает, я сам решаю, как мне поступить.

– Извини, но есть полезное правило: обсуждать кандидатуры экспертов с капитанами. Я пока еще капитан.

– Никому и в голову не приходило, что моя кандидатура тебе окажется не по вкусу. Грешным делом, и я, принимая мандат, свято верил в твое дружелюбие.

– Существуют разные ситуации. Одно дело – наши контакты в отеле «Вега», другое – на борту мертвого корабля в условиях Дальнего Внеземелья.

– Дружелюбие – это не ситуация. Это, я бы сказал, особая категория отношений в мире людей. – Андрей отхлебнул из бутылки. Добавил: – В нашем мире. – На капитана он не смотрел.

– Философствовать будешь у себя на «Байкале», – сказал Аганн. – А здесь я в ответе за твою безопасность. Ясно?

– Не очень. Перед кем?

– Перед собственной совестью. Этого довольно?

– Интересно, как вела бы себя твоя совесть, если бы экспертом на «Анарде» был кто-либо другой?

Ответа на этот вопрос капитан, по-видимому, не имел. Впервые за время беседы его ресницы затрепетали.

– А принципиальнее «если бы» у тебя ко мне ничего нет?

– Принципиальнее уже просто некуда, – заметил Андрей. Спросил: – А почему твоя совесть молчала так долго?

– То есть?

– То есть десять лет помалкивала после Оберона.

Аганн пошевелил белесыми бровями. Угрюмо пробормотал:

– Угум… Тогда иной разговор.

– Нет, – сказал Андрей, – разговор тот же. Только в ином тоне.

Уже в душевой, поливая себя антисептиками, он предчувствовал, что сегодняшний разговор зайдет далеко. Кончилась игра в безмолвного космического детектива, ну ее к лешему. Не он затеял эту беседу, но коль скоро начало положено, он доведет ее до конца. Чего бы это ни стоило. Никаких эмоций сентиментального свойства он сейчас не испытывал.

Было такое ощущение, будто ему предстоял логический поединок с совершенно чужим человеком. Или нечеловеком. Даже привычному облику Мефа Аганна он больше не доверял.

– Не понимаю, – сказал Аганн, – ты экспертируешь танкер или нравственность его капитана?

– Одно другого не исключает. Танкер – будущая орбитальная база, ты – ее потенциальный комендант.

– Ты парень настойчивый, умный… но неопытный.

– Смотря в чем.

– В делах прощупывания нервных узлов человеческого несчастья. Наверное, потому, что в жизни твоей все было гладко.

«Человеческого…» – подумал Андрей. Ответил:

– Мне простительно, я еще молод, все у меня впереди. – Он кивнул на изображение «Лемура». – Ремонтник застал зеркальные кляксы?

– Ты их видел? – резко спросил Аганн.

Тон вопроса, лицо и глаза капитана Андрею в этот момент не понравились еще больше.

– Две из них финишировали на моей спине, – пояснил он, с тревогой вглядываясь в лицо обеспокоенного экзота. – Не будь я в жестком скафандре, мне сломало бы позвоночник.

– Позвоночник, – пробормотал Аганн. Тронул на ротопульте клавиш возврата: «Лемур» покачнулся и поплыл среди звезд к приемному бунку – скользнул вдоль борта, как привидение, пропал за овалом входной двери. – Удивительно, как ты вообще уцелел.

– Что это было?

– Это была дьявольщина.

– А точнее? Мне показалось, это была струя тяжелого, как ртуть, вещества.

– Зеленую вспышку видел?

– Вспышку? – Андрей вспомнил зеленый отблеск, мелькнувший сразу после удара. – Видел.

– Дьявольщина!.. – повторил Аганн с каким-то ожесточением. И внезапно спросил, останавливая на собеседнике очень внимательный взгляд. – Ты как себя чувствуешь?

Холодея от ужаса, Андрей попытался прислушаться к своему состоянию. С трудом удалось расслабить парализованные страхом мышцы.

Вроде бы ничего подозрительного… Никаких особенных ощущений… Понемногу это его успокоило…

– Чувствую себя нормально.

– Вполне? – усомнился Аганн.

– У меня все в порядке.

– И никаких непривычных для тебя ощущений?

– Решительно никаких. Все в норме.

– Странно. По меньшей мере, загадочно…

– Даже для тебя?

Аганн отвернулся.

– А что я должен был ощутить?

– Что? – рассеянно переспросил капитан, глядя в сторону двери координаторской. – А… Ну, прежде всего – неприятный такой… ядовито-железистый привкус на языке. Тем более что луч, как ты говоришь, угодил тебе прямо в спину.

– Так это был луч?.. Откуда?

– Не знаю. Гадать не берусь.

Андрей отпил из бутылки, задержал глоток. Обычный вкус березового сока. Ничего такого, что напоминало бы «ядовито-железистый» привкус… «На этот раз обошлось, – подумал Андрей, опоражнивая бутылку до дна. – Пейте витаминизированный березовый сок – и вам не страшна никакая блестящая мерзость!»

Капитан, по-видимому, заметил перемену его настроения, предупредил:

– Не слишком себя обнадеживай. Самое занятное, вероятно, ждет тебя впереди.

– Впереди – это значит когда?

– Это значит – потом.

– Н-да, предсказатель из тебя… как из меня зоотехник.

– Тем не менее я рискнул предсказать твое будущее, – равнодушно возразил Аганн. – По линиям твоей спины… – Взгляд его был рассеян, глаза блуждали. Было ясно: Аганн катастрофически теряет интерес к разговору. Или уже потерял.

– А я раскусил твое настоящее в холодильнике. По отпечаткам твоих ладоней и голых ступней.

Подбросив в угасающий костер беседы это смолистое и сухое полено, Андрей был готов к обострению отношений.

Капитан поднялся. Однако на эксперта он не смотрел: стоял, глядя в сторону двери координаторской рубки, и явно к чему-то прислушивался. Андрей невольно тоже прислушался, но ничего, кроме шелеста вентиляции, не уловил.

Быстро и молча обогнув ложемент с тыла, капитан бросился в координаторскую. Сбитый с толку Андрей почти инстинктивным движением рукоятки развернул спарку на четверть окружности влево, проводил его взглядом.

Не задерживаясь в координаторской, Аганн через проделанный сегодня пролом нырнул в рубку связи, пропал из виду.

Секунду спустя Андрей услышал оттуда неразборчивое бормотание голосов на фоне уже знакомого стрекота радиопомех. Громкий голос Аганна:

– Танкер «Анарда» радиоабонентам Сатурн-системы, прием!

«Внеочередной сеанс? – подумал Андрей с досадой. Взглянул на часы. – Вот некстати!»

– «Анарда» слушает вас! Прием, прием!

Бормотание, стрекот… Автоматы системы радиофильтров по дееспособности нисколько не выделялись среди остальной автоматики танкера. Логический блок радиофильтра так долго вырабатывал программу устранения помех, что Андрей десять раз успел пожалеть будущих орбит-связистов этой развалины. Стрекот наконец угас. Но о чем бормотали радиоголоса – уловить на таком расстоянии все равно невозможно.

– Алло, шкип! – крикнул Аганн. – Включи-ка тонфоны там, у себя.

Андрей покосился на отлетевшее к пилот-ложементам надувное кресло Аганна, вернул спарку в исходное положение, тронул кнопку кольцевой связи.

«…Минус две тысячных», – внятно сказал женский голос.

«Диона, это опять я – Энцелад, – нежно проблеял чей-то лирический тенор. – Повторите свой результат.»

«Энцелад, не мешайте! Я говорю не с вами, я говорю с орбитальным Титаном. Максим Петрович, зачем он мешает!»

«Затем! – возмутился лирический тенор. – У нас результаты не совпадают! Ваше альбедо Пятна – это сверкающая белизна, почти метановый снег, а наше – на сорок процентов ниже!»

«Ну погодите вы, ну не все сразу, – страдальчески проговорил молодой баритон (очевидно – Титан-орбитальный). – Мы вот уже десять минут мусолим элементарные характеристики Пятна и делаем из этого проблему. Кира, вы по какой таблице берете?»

«Вторая Шеппеля, – ответила тихо Кира-Диона. – А что?»

«Ничего. – Титан-орбитальный тяжко вздохнул. – За исключением разве того невеселого обстоятельства, что Шеппель и слыхом не слыхал про нашу сингуль-хроматронную оптику. Возьмите таблицу Щеглова. Практика у аспирантов, я полагаю, должна проходить на современном профессиональном уровне.»

«Фэгив ми фор интэраптинг ю!..» – вклинился новый голос.

«Ну кто там еще? Айм сори, бат ай хэв ноу тайм.»

«Титан! Титан! Опять я – Энцелад. Макс, мы тут успели все просчитать. И знаешь, туман получается!»

«Когда развеется – поговорим».

«Ты выслушай! Пятно на Япете – это вовсе не наледь и не снежное поле. Откуда им было взяться за девять часов, да еще на равнине Атланта! И чтобы сразу диаметром в двадцать пять километров!.. Идеально круглая форма!..»

«Спокойнее, Володя, не горячись, я абсолютно согласен».

«Но если не снег и не лед, значит – туман. Линзовидное скопление густого тумана. Отсюда и эта невероятная форма. В первом предположении – газовый гейзер, или, пользуясь термином Добровольского, газер. Но у меня другая гипотеза…»

«Фог ин Джапет?! Чарминг новлти!»

«А у меня, Володенька, изжога от ваших гипотез. Я, видишь ли, догадываюсь, какая гипотеза по поводу фог-объекта отягощает твои мозговые извилины. Помалкивай пока. Пусть будет газер.»

«Что-то я тебя не пойму…»

«А ты задействуй кумеку хотя бы наполовину».

«Это чтобы не будоражить нашу общественность?.. Понял.»

Радиоэфир взорвался негодующими возгласами разноязыкой общественности.

«Ти-хо! – выкрикнул по слогам Титан-орбитальный. – Ай бэг ё паадн, конечно, фэрцайхэн зи биттэ, но попрошу освободить эфир. Э-эх, Володенька, сокровище ты мое… Я – Титан, я – Титан-орбитальный! Япет-«Анарда», выходите на связь!.. Молчат по-прежнему. Вас не слышу, «Анарда», не слышу! Спят они, что ли? Диона, вы этих «летучих голландцев» тоже не слышите?.. Ну вот, теперь Диона исчезла…»

«Сюзерен», – произнес кто-то тихо, с сарказмом.

«Не понял. Какой сюзерен?»

«Обыкновенный такой, с позументами».

«Кто говорит?»

«Все говорят. Имей совесть – дай Кире спокойно поплакать. Надо же, из-за какой-то лепешки вонючего дыма на каком-то паршивом Япете!..»

Всеобщее пятисекундное замешательство. Реплика Энцелада:

«Радиоанониму с Дионы: не суйтесь в дела, в которых вы разбираетесь, как осьминог в парфюмерии. И зарубите у себя на носу: мы не даем своих руководителей в обиду.»

Ответа не было. Ничего, кроме неловкости, не ощущалось в наступившей вдруг тишине. И ничего, кроме акустических пакетов, вызванных электроразрядами в кольцах Сатурна, не прослушивалось.

Неловкую тишину очень кстати развеял женский суховато-дикторский голос административного ЦС (Центра связи):

«Напоминаю: радиоабонентов, не имеющих отношения к деятельности отряда селенологов, администрация Сатурн-системы убедительно просит не занимать диапазон, предназначенный для связи с Япетом-„Анардой“. Диапазон исключительно в распоряжении селенологов под руководством Максима Лазарева. Благодарю за внимание.»

«Благодарю за такую связь, – скорбно обронил Максим. – И не делайте вид, будто вам непонятно, что без фотонного передатчика мы сейчас как без рук.»

«Даже неспециалистам ясно: в районе Япета зона полного радиомолчания, – подхватил Энцелад. – Вам не стыдно, спецы?»

«Сочувствую, селенологи, но помочь не могу, – быстро отреагировал на справедливый упрек Энцелада знакомый Андрею сильный и очень красивый голос низкого регистра (этот голос часто звучал во время сеансов связи на подходе к Сатурну). – У меня по графику Ф-связь с кольцевиками „Фермуара“. И с танкером „Аэлита“ первый сеанс. Что такое первый сеанс, объяснять никому не надо? Советую связаться с „Анардой“ через „Байкал“ – Рея скоро выходит на прямой луч с Япетом. Ну а пока радиосредствами дайте знать „Байкалу“, в чем дело. Успеха!»

Переговоры в радиодиапазоне «Анарды» иссякли.

Вернулся Аганн. Поднял кресло, приткнул его к ротопульту на плашере пилот-ложементов. Усаживаясь, сообщил:

– Наш Ф-позывной для «Байкала» дает автоматика.

Андрей не ответил. Он смотрел на Пятно.

О том, что Пятно лежит на равнине Атланта, было ясно из полемики Титана и Энцелада. Визуально Андрей, пожалуй, и не сумел бы сразу определить этот район планетоида, хотя в свою курсантскую бытность изучал общую и прикладную селенографию (куда, понятно, входила и прикладная япетография). Вообразить себе «равнину Атланта» равниной мог бы отважиться только истый оригинал. С орбиты хорошо просматривались ледяные обрывы, «молодые» структуры извилистых гребней и желобов, покрытые сеткой черных трещин участки «слоновьей кожи», сильно изжеванные мелкими складками зубчатые холмы (гофры), ну и, конечно же, вездесущие черные оспины взрывных и ударно-взрывных кратеров, окольцованных светлыми валиками. К западному региону этой, с позволения сказать, равнины, окрещенной именем мифического небодержателя, примыкал бассейн Плейоны – крупная, но не слишком глубокая впадина с обычной для бассейнов ударного типа системой концентрических разломов и гребней. Западный край Пятна упирался в уступ внешнего гребня Плейоны.

Рассматривать Пятно было удобно: его изображение медленно, со скоростью улитки, ползло по невидимо-вогнутой поверхности сфероэкрана – левее белой полосы настила, соединяющей плашеры пилот– и штурм-ложементов. Кроме удивительно круглого абриса, ничего такого, что поражало бы взгляд, в этом новообразовании не было. Слегка бугристое в центре, похожее на широченный пудинг скопление светло-серого дыма. Или тумана, если доверять прозорливости селенологов Энцелада.

Толщина «пудинга» сравнительно невелика. На глаз – порядка трех километров. Вряд ли более четырех. Трудно представить себе, чтобы рождение туманного диска диаметром в двадцать пять километров не сопровождалось выбросом соответственного масштаба. И всего за девять часов колоссальный султан газа успел осесть на равнину геометрически правильным слоем?.. Крайне сомнительно. А для гипотезы о спокойной миграции газов – из трещин к поверхности – форма Пятна совсем не подходит. Трещиноватый участок, допустим, может быть круглым, но ведь не до такой же степени!.. Да, именно форма Пятна волновала воображение и заставляла теряться в догадках. Неправдоподобно, неестественно круглый пудингообразный диск… Хорошо, хотя бы в достаточной мере определенно угадывается издалека его туманная плоть, видны облакоподобные «карнизы» и «оползни» на отвислых (где больше, где меньше), а местами кисельно-оплывших краях. Иначе трудно было бы удержать фантазию от искушения окунуться в мир иррациональных домыслов, а руки – от желания крепенько ущипнуть себя за ухо. Смятение селенологов можно понять.

Мало-помалу изображение Пятна уползло под плашер штурм-ложемента. Андрей перевел глаза на светлую полосу, выбелившую горизонт. Она была несравнимо ярче всех остальных подсвеченных Солнцем деталей рельефа темно-серого в массе своих площадей ледорадо ведущего полушария Япета. Светлая полоса принадлежала ведомому полушарию, которое, вероятно, по причине давнишнего столкновения с астероидом гораздо больше запорошено инеем. Мертвец-в-Простыне… На Япет десантировались две смешанные по составу (космодесантники и ученые) исследовательские экспедиции; обе сделали вывод, что эта луна, вполне нормально изуродованная в прошлом сейсмической активностью недр и метеоритной бомбардировкой, ныне мертва как булыжник. Скорбное Внеземелье опустило снежную Простыню на окоченелые останки. А теперь, выходит, Мертвец шевельнулся?..

– Я – «Байкал»! – внезапно взревели тонфоны. – «Анарда», слышу ваш позывной! Кто на приеме?

Аганн убавил громкость, взглянул на Андрея.

– «Анарда» – «Байкалу», – проговорил Андрей. – На приеме Тобольский. Салют, капитан!

– Салют, шкип! – Голос Валаева потеплел. – Чертовски рад тебя слышать.

– Взаимно, Ярослав, взаимно! Как дела на разгрузке?

– Кое-как. Здешних приемщиков ты знаешь. Одним словом – провинция. – Валаев вздохнул. – Но послезавтра «люстру» – в руки экзоператорам, а тебе – добро пожаловать на «Байкал». Масс-центровку проведут под твоим руководством. Соскучился?

У Андрея чуть было не вырвалось чистосердечное «да, очень», но, вспомнив Копаева, он вовремя притормозил язык:

– Да… как тебе сказать? Здесь скучать не приходится.

– Что у вас с радиосвязью? В эфире паника: все поголовно встревожены вашим молчанием. Говорят, там пятно у вас объявилось какое-то ненормальное?

– Облако белесого тумана. Слишком круглое такое облако… Не идеально круглое, потому что края кое-где оплывают, но все равно – слишком. Я думаю, это оно влияет на радиосвязь.

– Мы взяли его телефотерным увеличением. Мне эта штука напоминает круглую льдину.

– А мне – пудинг. Хорошо отформованный грандиозный пудинг. Хватит на всех. Для всего человечества, как сказал бы один мой знакомый.

– Чего только не выдумает мать природа… Кстати, о человечестве. Тут специалисты по лунам страшно взволнованы, пылают желанием взять у вас интервью. Одного едва успокоили – нервы у парня сдали. Из-за этого Пятна, говорит, мою диссертацию теперь к чертям в болото. Жалко его, хороший такой человек, молодой – и уже, понимаешь, с запятнанной диссертацией… Ну, до встречи? Привет Аганну. Передаю канал селенологам. Будь здоров!

– Общий привет, – процедил Андрей вместо привычного «Салют!». Специально для Аверьяна.

– Титан-орбитальный – Япету. Мы вас тоже приветствуем, Андрей Васильевич! Вас и капитана «Анарды» Аганна. Если вы ничего не имеете против, мы хотели бы войти с вами в контакт по поводу фог-объекта – он же Дым-диск, он же Грандпудинг и он же Пятно на Япете.

Это был голос не Максима, и новый голос Андрею не очень понравился. Этакая жесткость интонаций под сиропчиком снисходительной вежливости.

– «Анарда» – Титану. С кем имею?..

– Постоянный член ученого совета Сатурн-системы Март Аркадьевич Фролов к вашим услугам. Мы с вами почти ровесники, предлагаю называть друг друга по имени.

– Согласен. Борис Аркадьевич Фролов вам, случайно, не родственник?

– Вполне может быть. Родственников – тьма.

Андрей опешил.

– Знавал я вашего брата… Если это он и… если это вас хоть капельку…

– Андрей, если вы ничего не имеете против, сейчас меня много больше волнует Пятно.

– Против я ничего не имею, хотя и не совсем улавливаю, что от меня требуется.

– Ваши впечатления. Как результат визуальных наблюдений.

«Напористый малый», – подумал Андрей, взглянул на часы и добросовестно выложил свои впечатления. Результаты – он это и сам сознавал – были скромные и удовлетворить постоянного члена ученого совета Сатурн-системы не могли.

– Это все. Наверняка я мало прибавил к тому, что вы наблюдаете на экранах телефотеров.

– Увы, да, – согласился постоянный член. – Но пусть это вас не смущает. Мы дадим вам несколько полезных указаний, которые помогут вашей группе собрать о Пятне дополнительную информацию.

Андрей на мгновение онемел.

– Послушайте, Март!.. О какой группе идет речь?

– Ну, положим, на танкере вы не один.

«Лучше бы я был один», – подумал Андрей, разглядывая остроносый профиль Аганна. Экзот тоскующе водил глазами по сторонам, ерзал в кресле и, страдальчески морщась, то и дело потирал затылок – словно перспектива получить ценные указания отозвалась у него приступом головной боли.

По затянувшейся паузе Март, видимо, понял, что взял неправильный тон, и добавил:

– Ваши возможности, да, ограничены. Однако бездействие, согласитесь, недопустимо. Давайте вместе обсудим, как быть.

– Благоразумнее командировать сюда специалистов, более сведущих в вопросах проблемной селенологии, чем я и Аганн.

– Безусловно. Готовится к старту люггер «Виверра» с десантниками и селенологами на борту. Но где гарантия, что до прихода «Виверры» Пятно не исчезнет так же внезапно, как появилось? В его стабильности я, например, далеко не уверен. А люггер, в лучшем случае, прибудет к вам через сутки.

– Я вам сочувствую.

– Тронут. Кстати, сочувствие, как и любой благородный металл, можно отлить в конкретную форму.

Только теперь Андрей осознал масштаб столкновения интересов ученых и функционеров МУКБОПа. С приходом люггера заповедно-тихая обитель заповедно-экзотических тайн мигом перевоплотится в орбитально-десантное общежитие. И никакие запреты МУКБОПа ведь не помогут…

– Март, как вы эту «конкретную форму» себе представляете?

– Как сумму технических средств, которые есть у вас на борту и которые необходимо задействовать в целях оперативной разведки Пятна.

– Во избежание возможных недоразумений я подскажу вам, чего на борту у нас нет. У нас нет разведывательных флаинг-станций автономного действия, нет флаинг-зондов. Нет даже специализированных программ для многозональной локации. Я уж не говорю о полном отсутствии всякого присутствия исследовательских навыков у меня и Аганна.

– У вас есть драккар.

«Ну конечно, – подумал Андрей, – так и прыгнул я тебе на Япет – пятки вдали засверкали». Заметив, что все еще держит в руках пустую бутылку, он бросил ее на сиденье капитанского ложемента, сказал:

– Вот с этого и надо было начинать – с уговоров нарушить все писаные и неписаные правила десантных разведопераций.

– Всю ответственность я беру на себя.

– Идите вы со своей ответственностью!.. – вдруг вмешался Аганн. – Будто бы вам невдомек, чем пахнет проклятый кругляк на Япете.

– Нет, почему же, – обеспокоенно возразил Март. – Обдумываем кое-какие догадки. Кстати, именно это вынуждает нас…

Аганн не стал его слушать:

– Мало вам одного Оберона? Хотите заиметь второй? До свидания. – Поднимаясь из кресла, он попутно выключил автоматику Ф-связи, окинул взглядом неприятно вдруг онемевший сфероэкранный простор системы Сатурна.

– Ты имел в виду оберонский гурм? – ошарашенно спросил Андрей. – Пятно на Япете – гурм?..

– Нет. Но это прелюдия к гурму.

– С чего ты взял?..

– Чувствую. Как? Тебе не понять.

Аганн приблизился к штурм-ложементу и, словно не зная, куда деть свои беспокойные руки, заложил их в карманы. Андрей близко увидел его измученные глаза.

– Пока не понять, – добавил Аганн.

– Но луч, который ударил мне в спину, не мог исходить из Пятна. В тот момент Пятно было где-то за горизонтом.

– Да, это странно… Впрочем, какая разница откуда? – Обернувшись через плечо, капитан посмотрел на белую полосу у горизонта. – Вот тебе и Мертвец-в-Простыне…

– Зачем вырубил связь?

– Не хотел, чтобы тебя уговаривали. Не лезь к Пятну, ты не десантник.

– Это опасно?

– Не знаю.

– Ты знаешь, что такое гурм.

– Я знаю, что такое собственно гурм. Но что собой представляет Пятно – не имею понятия. Чувствую только, что эта круглая туча – зародыш будущей грозы. Туман на Япете – это первая стадия… какой-то подготовительный процесс, который, судя по Оберону, в конце концов завершается серией гурмов.

– Сколько времени может длиться этот процесс?

– Кто знает… Годы? Месяцы? Дни? До тех пор, по-видимому, пока не исчезнет туман. Опять же судя по гурмам на Обероне. Во всяком случае, погибший во время предпоследнего гурма экипаж «Леопарда» никакого тумана уже не застал. И мы не видели ничего похожего на здешний Пудинг. Ни в районе Ледовой Плеши, где потом сработала западня, ни в каких-либо других районах поверхности планетоида. Конечно, туманных пятен специально мы не искали, но пропустить даже самое маленькое не могли. В поисках обломков «Леопарда» телефотеры «Лунной радуги» обшарили на Обероне каждый квадратный метр. И в том, и в другом смысле планетоид был девственно чист. Понимаешь? Чист. Абсолютно!..

Андрей смотрел на руки рассказчика. Они все время были в движении. За разговором экзот, должно быть, не замечал, как суетливо вели себя его руки. Он нервозно засовывал их на всю глубину карманов, нервозно вытаскивал, закладывал за спину, поднимал к голове, щупал шею, затылок или судорожно складывал на груди. А когда он, нервно жестикулируя, разводил руки в стороны, перед глазами Андрея едва ли не с физической ясностью возникало ночное видение – тень «многорукого пианиста»… Да и ноги Аганна не стояли на месте – притоптывали, переминались, словно ему жгло ступни. Все у него ходило ходуном – ноги, руки, плечи… Наконец Аганн обратил внимание на лицо своего собеседника – растерянно смолк, необычная жестикуляция прекратилась.

– Выходит, не зря селенологи возбуждены, – сказал Андрей, чтобы дать время опомниться ему и себе.

– Теперь они облепят Пятно, как муравьи конфету, – пробормотал экзот, нервно гримасничая. – Суета, ажиотаж, десанты…

«И десантники, – мысленно дополнил Андрей. – И над кем-то из них нависает угроза стать похожим на теперешнего Аганна. Второй Оберон… Десанты, наверное, следовало бы запретить. Но успеет ли Копаев хотя бы что-нибудь здесь предпринять?.. Н-да, ситуация, леший ее побери…» Минуту он размышлял.

– Кэп, что еще полезного о гурме ты мог бы сообщить мне под занавес?

Аганн, продолжая гримасничать, уставился на него долгим взглядом.

– По-моему, все сказано.

– Ясно. – Андрей набрал на клавишах ротопульта команду для автоматики связи. Экзот его больше не интересовал.

Голос Фролова:

«…Все что угодно. Кроме бездарных острот. „Байкал“, держите меня на луче, пока позволяют условия.»

– «Анарда» – Титану, – вмешался Андрей. – Март, связь. Вы там скоро уйдете с прямого луча, поэтому к делу. Вашу идею разведки десантом я принимаю. В обмен на твердые заверения, что объясняться с УОКСом будете вы. УОКС почему-то ужасно не любит самодеятельных десантников, а мне почему-то ужасно не хочется терять служебную визу.

– Гарантирую: никаких недоразумений с администрацией УОКСа у вас не возникнет. Но истины ради, Андрей: не визой вы рискуете – головой! Обдумайте это, пока не поздно, моральный перевес на вашей стороне – вы не десантник.

Андрей спросил:

– Я могу рассчитывать хотя бы на минимум полезных сведений о гурме?

– Когда планируете старт?

– К старту готов.

– Дряхлый у вас катерок… Выдюжит?

– Давайте так: занимаемся каждый своим делом.

– И общим, если позволите, – добавил Март. – Андрей, мы имеем дело с уникальным явлением. Похоже, догадка Аганна верна: Пятно на Япете – кровный родственник оберонского гурма. А это весьма безотрадно, и вот по какой причине. Ареал обитания нашей цивилизации изучен достаточно хорошо, чтобы с уверенностью сказать: нигде не обнаружено никаких следов действия… э-э… гурм-феномена в прошлом. Здесь понятие «в прошлом» охватывает всю историю эволюции Солнечной Системы вплоть до недавнего времени. Гурм-феномен – это какая-то принципиально новая и, не буду скрывать, очень странная производная сложной жизни нашего Внеземелья. И поневоле начинаешь с тревогой думать о будущем. Если гурм-феномен был способен отгрызть солидный кусок Оберона, где гарантия, что он не сумеет проделать того же с Япетом, Луной? С Землей, наконец, Юпитером, Солнцем?.. Грызуна с лунно-масштабным аппетитом надо изучать немедленно и подробно. Всеми доступными нам средствами…

– Март, дальше мне все понятно: беззащитное человечество, судьбы мира и прочее.

– Верно. А доступные нам средства в ближайшие сутки – старый катер, его примитивная аппаратура и ваше личное мужество. И это в условиях, когда у вас нет напарника, нет исследовательской сноровки, нет опыта десантных операций и нет надежды на радиосвязь. Вдобавок из двух десятков имеющихся в Сатурн-системе спасательных гулетов автономного базирования именно на Япете и в его окрестностях нет ни одного. По нашей вине. И сверх того, мы не в состоянии предложить вам достаточно рациональную схему контактной разведки гурм-феномена.

– Контактной? – переспросил Андрей, ясно теперь сознавая, чего, собственно, от него ждут. Прогулка к Пятну на устаревшей флаинг-машине – само по себе довольно рискованное предприятие даже в чисто техническом плане. Без связи – полное безобразие где-то на грани беспардонного аферизма. Но этого мало – в проклятый туман предстоит нырнуть с головой…

– В общем, действуйте по приборам и обстоятельствам и, если те и другие позволят, попробуйте углубиться в туманное тело Пятна где-нибудь на окраине. Разумеется, нас больше интересует центральная область, но туда мы сначала пошлем автоматы. Если, конечно, успеем. А вы не рискуйте. Еще неизвестно, что за похлебка в этом котле.

– Геометрический центр Пятна совпадает с какой-нибудь приметной деталью рельефа равнины Атланта?

– Лучше сказать – гипоцентр. Вам, собственно, это зачем?

– В таком тумане легко заблудиться даже на самой окраине. Автокарты синхронно-маршрутного сопровождения у меня, естественно, не будет, абрис Пятна придется изобразить на обыкновенной карте.

– Понял. По нашим расчетам, гипоцентр можно отождествить с кратерком-малюткой, диаметр которого не превышает сотни метров. В Лунном Кадастре – раздел «Япет», подраздел «Эпигены ведущего полушария» – кратерок этот числится под номером 666. Абсолютно банальный ориентир…

– И на том спасибо. У вас ко мне все?

– Ну что ж, Андрей, ни пуха ни пера!.. На вашу долю выпала рискованная, сложная, но очень важная для родимой планеты миссия. С другой стороны, русскому человеку не привыкать нести на своем хребте судьбы мира. С нетерпением ждем вашего возвращения. Капитан «Анарды», надеемся, периодически будет поддерживать с вами Ф-связь?.. А гурм – в фазе собственно гурма – для вас, по-моему, не слишком опасен. Во-первых, вряд ли его механизм готов сработать в ближайшие сутки. Во-вторых, вы, говорят, отличный пилот с превосходной реакцией. Гурм опасен только своей неожиданностью, и есть резон полагать, что после трагедии на Обероне элемент неожиданности иссяк. Будьте здоровы! Связи конец.

«Н-да, знал бы ты, чем опасен гурм», – подумал Андрей, наблюдая, как тщетно Аганн пытается подавить в себе эти дьявольские позывы к гримасничанию и судорожной жестикуляции.

– «Байкал», кто сейчас у пульта Ф-связи?

– Инженер связи Андрей Круглов, – услужливо-быстро и явно испуганно откликнулся оператор.

Странная робость Круглова болезненно уколола Андрея. «Заранее, что ли, они там меня отпевают?» – подумал он с щемящей тоской. Бодрым тоном сказал:

– Привет, тезка! Я обязан тут отлучиться по неотложным делам и… хотел бы сдать на хранение на борт «Байкала» некий объем информации. Вруби звукозапись.

– По распоряжению капитана звукозапись идет непрерывно.

«Ну разве могло быть иначе», – мельком подумал Андрей и коротко, сухо изложил детали своего невольного контакта с «мягкими зеркалами» в вакуум-створе. Круглову сказал (для Копаева):

– Всем передай: очень скучаю. Очень. Связи конец. Салют!

Аганна нельзя оставлять без присмотра. Даже сутки бесконтрольного одиночества рядом с Пятном – многовато для загадочно возбужденного суперэкзота… Копаев парень вроде бы шустрый – должен смекнуть, что к чему, материала для обобщения достаточно. Смекнет – Ярослав вынужден будет немедленно стартовать к Япету в форсажном режиме. Хоть бы они там успели как следует сбалансировать «люстру» во время предстартового аврала…

Андрей поднялся. Молча постоял, оглядывая запорошенное инеем ведомое полушарие Япета (теперь, на траверзе, оно выглядело не белым, как это было у горизонта, а скорее белесым – напоминало светлый мятый картон, испещренный черными иероглифами). Он не знал, что сказать экзоту на прощание.

– Ладно, шкип, мягкой тебе посадки, – первым заговорил Аганн. – Только не проходи над центром Пятна и… вообще не суйся в его центральную область. Тут Фролов прав – одному дьяволу известно, какое варево там закипает.

– Спасибо, кэп. Я пошел… – В дверном проеме Андрей задержался. – Гостей надо будет устроить здесь поудобнее. Волей-неволей ты теперь комендант. – Ощущая спиной взгляд новоиспеченного коменданта, он оглянулся и обомлел: скалясь в очередной гримасе, Аганн сверкнул двумя рядами зеркально-блестящих зубов!..

– Лучше бы ты о себе подумал, – произнес экзот блистающим ртом. – Не верю я в инозвездных пришельцев, несмотря на дьявольски четкую геометрию этого кругляка… Но если чудо произойдет и ты их там встретишь – передай им мое проклятие. Мое и всех тех, кого они убили на Обероне. А заодно и свое…

Дверь закрылась.

Андрей брел куда-то вдоль коридора. На ватных ногах, почти бездумно, как во сне. В голове роились обрывки странно неосязаемых мыслей – ни на одной из них он не мог толком сосредоточиться. Перед глазами – блестящий оскал… Наконец его остановило смутное ощущение чего-то незавершенного. Перед стартом он должен был что-то сделать. Но что?.. Ах да, карта Япета.

Подключив принесенный с собой фотоблинкстер к информканалу библиотечного дисплея, он просмотрел на экране кассету с необходимым ему подразделом Лунного Кадастра. Стометровая метеоритная яма номер 666 на карте выглядела меньше макового зерна. Заданным радиусом (от «макового зерна» до внешнего гребня бассейна Плейоны) рисовальная подсветка вычертила на равнине Атланта синюю линию тонкой окружности – абрис Пятна. Подступиться к туманному кругляку будет, наверное, проще с юго-востока – со стороны долины Гиад. Ни подступать к Пятну, ни тем более соваться в туман ему не хотелось. Ему отчаянно хотелось на «Байкал». Так отчаянно, что вся его готовность к десанту в какой-то момент повисла на волоске. Но он знал свой характер и даже в эти мгновения понимал: минутная слабость пройдет, и ничто не заставит его пойти на попятную. Хотя, откровенно сказать, приближаться к Пятну он боялся. Особенно теперь, когда Пятно и жуткий оскал экзота были слиты в его потрясенном сознании в одно зловещее целое.

По дороге в скафандровый отсек он чуть ли не всерьез прикинул, нельзя ли употребить для десанта тяжелый скафандр противорадиационной защиты типа «Сентанк». Шальная прикидка была отзвуком пережитой паники. Слов нет, чудовищный панцирь «Сентанка» – хорошая биозащита (выдерживает лучевую нагрузку рабочей секции стелларатора), но и только. Он представил себя в неповоротливой бочке «Сентанка» в кабине катера. Н-да… более верного способа гробануться в долине Атланта, пожалуй, и не найти. Что ж, надо топать в обыкновенном корабельном скафандре типа «Снегирь». Один раз кираса обыкновенного «Снегиря» отразила атаку «мягких зеркал» (даже экзот удивился), так почему бы ей не продолжать в том же духе. Конечно, когда десантники встретят возле Пятна разведчика в «Снегире» – лопнут от смеха в своих роскошных «Дэгу», «Вишну», «Шизеку», «Витязях» и «Селенах». Впрочем, вряд ли им будет здесь слишком весело. И работать придется наверняка не в «Селенах» и «Дэгу», а в неуклюжих скафандрах высшей защиты типа «Суперцеброн». Тяжелая и тоже не очень удобная скорлупа, но в ней хотя бы можно летать без особой опаски.

Из ветротоннеля его вынесло прямо к двери переходного тамбура. Дверь мягко открылась – он по инерции влетел в тесноватое помещение, в котором манипулировал кнопками санобработки полтора часа назад, и с ходу прильнул к стеклу квадратного иллюминатора: в скафандровом отсеке было светло и чисто. Что-то заставило его посмотреть на экран аварийного оповещения – он посмотрел и почувствовал, как шевельнулись волосы на голове. В голубом экранном прямоугольнике зияла угольно-черная пятипалая дыра – как если бы кто-то насквозь продавил поверхность экрана ладонью левой руки. Великое Внеземелье!..

Но это была не дыра: иллюзию углубления создавала контрастная чернота плоского отпечатка на фоне светящейся голубизны. Он сразу все понял, инстинктивно отпрянул, крепко стукнувшись головой о корпус парящего в воздухе фотоблинкстера: «А, черт!» Снял блокировку с автоматики замка двери скафандрового отсека и покинул тамбур так резво, будто спасался от пчелиного роя.

Дверь сработала за его спиной с быстродействием гильотины: пфф-крэк! Опомнившись, он извернулся в воздухе, прильнул к иллюминатору, чтобы снова взглянуть на черную пятерню, – не мог поверить в этот кошмар до конца. Издали «черный след» уже не казался дырой – выглядел плоским. В тамбуре у него и мысли не возникло сравнить размер отпечатка с размером своей ладони. Видимо, следовало бы сравнить… для порядка… однако он слишком хорошо понимал, что не сделает этого. Не прикоснется к черному силуэту. Ни за что. Да и не стоило этого делать. Не было смысла. Полтора часа назад он, выплывая из тамбура, оттолкнулся левой рукой от экрана. Он сразу вспомнил об этом, как только увидел дьявольский отпечаток, и сразу все понял, но только сейчас нашел в себе смелость это признать. На борту «Анарды» он встретил единственный «черный след» – свой собственный… Очень мило.

Андрей оттолкнулся ногами от переборки и поплыл вдоль гардеробного ряда.

Предстартовой экипировкой руки занимались самостоятельно. Без участия головы. Мозг парализован мыслью о полной необратимости положения, чувства – ужасом. Как падение в пропасть: летишь в самых что ни на есть привычных условиях невесомости, но превосходно знаешь, чем это кончится. Тогда, в Гималаях, это кончилось, к счастью, глубоким сугробом на склоне и ободранной физиономией. Здесь – безнадежность полная. «Мягкие зеркала» достали его сквозь скафандровую кирасу, и теперь он, по сути дела, на одной доске с Аганном и другими экзотами. «Черный след» – аргумент, против которого не попрешь. По существу, разбито вдребезги все, чем жил, чем дышал первый пилот «Байкала» Андрей Тобольский… Сейчас он думал только об этом. Перешагивая комингс шлюзового тамбура, выбираясь в темный вакуум-створ. Ни о чем ином думать сейчас он просто не мог.

Темнотища в закрытом вакуум-створе – глаз выколи. По словам Аверьяна, экзоты видят в темноте. Он ничего не видел. Ни зги… Он все время взвешивал свое внутреннее состояние на весах ощущений, пытаясь уловить в себе хоть какие-нибудь признаки экзотических изменений. Их не было. Никаких. Абсолютно. Даже пресловутого ядовито-железистого привкуса на языке не было и в помине. Не было в командной рубке, не было и теперь. Но теперь он по крайней мере знал, в чем дело. Копаев ведь говорил, что прикосновением к действующему экрану экзоты способны освобождаться от «чужеродного заряда». На какое-то время. Именно это позволяло им запросто проходить медосмотры спецкарантина. Так-то вот, эксперт… Как и предсказывал Аганн, самое занятное ждет тебя впереди.

– КА-девять. Контакт. Открыть гермолюк.

В темноте вспыхнули бортовые огни «Казаранга».

– Свет, – добавил Андрей.

Щурясь от избытка иллюминации, он осмотрел участок стены, где недавно блистали зеркальные кляксы. Никаких следов. Будто бы этой блистающей мерзости никогда здесь и не было.

Вплыв в кабину драккара, он пробрался вперед к пилот-ложементу, закрепил фотоблинкстер и, пристегнувшись к сиденью, с помощью пневмораздвижки отрегулировал габариты спинки по габаритам своего скафандра. Соединил разъем электрокоммуникаций. Пошевелился, проверяя свободу движений рук и ступней. Покачал рукоятки управления на концах желобчатых подлокотников, опробовал, как дышат под пальцами диффузоры и гашетки (хорошо дышат, мягко), подал команду закрыть гермолюк. Необыкновенно ясно представилось вдруг, что в ложементе второго пилота кто-то сидит. Он преодолел в себе искушение немедленно оглянуться (второй ложемент был чуть правее и сзади), но потянул из спинки полужесткий штатив зеркала. В зеркальном овале отразилась задняя половина кабины: багажный твиндек с грузофиксаторами, за ненадобностью отжатыми к левому борту, справа – закрытый люк с зелеными светосигналами герметизации, вверху – часть блистера, сквозь керамлитовую оболочку которого, как сквозь грязное стекло, тускло просвечивали штанги захвата и едва угадывался потолок. Ложемент второго пилота был, разумеется, пуст. «Нервы шалят», – угрюмо подумал Андрей, сдвигая на рукоятках контактные ползунки в положение «предстартовая позиция». Кабина преобразилась: полупрозрачная оболочка блистера будто растаяла перед глазами, обнажив убогий интерьер вакуум-створа, и точно так же возникли широкие «проталины» экранных окон в корпусе ниже блистера, открыв для обзора участки помятой палубы (к работе оптических репликаторов нет претензий). Андрей оглядел набор фигурных светосигналов, блуждающие огоньки указателей на вертикальных шкалах и вдруг осознал, что плохо воспринимает предстартовую информацию. Привыкший к мигающим на сфероэкране цифро-буквенным формулярам, он с некоторой даже растерянностью восстанавливал в памяти курсантские навыки взаимодействия со светосигнальной информсистемой, настолько уже устарелой, что современные пилоты успели ее позабыть.

В режиме «предстартовая готовность» катер автоматически подал сигнал на сервомоторы вакуум-створа – щит уполз в потолок, распахнулась звездно-черная пропасть. Андрей окинул взглядом созвездие Девы. Приятная неожиданность: рядом с лучистой Спикой возник столбик цифр формуляра контроля работы флаинг-моторов. И на том спасибо. Он вздохнул с облегчением. Шелест вздоха заставил дрогнуть крылья зеленого мотылька индикатора звукозаписи – на драккарах голос пилота фиксируется. Бывают десанты, когда уцелевшая бронированная кассета с несколькими фразами пилота – единственный ключ к разгадке обстоятельств катастрофы десантного катера.

– Информсистема функционирует нормально, – сказал Андрей. – Выхожу на позицию старта.

Катер встряхнуло. Телескопические штанги захвата, медленно удлиняясь, вывели машину за пределы вакуум-створа. Андрей оглядел чернеющую под ногами ночную сторону Япета и удивился глухой тишине в шлемофоне: стрекотания не было слышно. И вообще ничего не было слышно. Такого идеального радиобезмолвия он за всю свою летную практику еще не встречал. Жутковатые радиометаморфозы у этого планетоида…

– Позиция старта. Ничего не слышу – полное радиомолчание. Судя по индикаторам, система связи в порядке.

Три щелчка в шлемофоне (сигнал минутной готовности) – замигали секундные марки времени. Андрей отстрелил кабель дистанционного контроля, привычно окинул взглядом всю картину индикации, выхватывая главное. Самым главным был синхронный разогрев обоих флаинг-моторов. С этим нормально. Ненормальным было одно – безмолвие в шлемофоне. К этому он не привык, ему недоставало диспетчерских голосов. На стартовой позиции пилот обязательно должен чувствовать себя в центре событий, иначе сто против одного, что к старту он не готов.

И вспомнилось, как при буксирном отвале «Байкала» от аванпортов лунноорбитального терминала «Восток-приземельный» он опасался, что мысли о Валентине помешают ему сразу войти в рабочий ритм вахты. Но достаточно было принять запрос терминала и отправить короткий и, по сути, формальный ответ – душевная боль уползла куда-то глубоко внутрь, точно в нее угодила струя анестезирующего средства. Мозг автоматически впитывал информацию, быстро реагировал на радиоголоса, дозировал время переговоров: этому – краткий ответ, тому – основательный рапорт. Совершенно нет времени размышлять о своем, и, как ни странно, всегда успеваешь довести общение с каждым из радиоабонентов до логической развязки, хотя там есть и такие, кто не отступится, пока не выжмет из тебя все подробности «текущего момента». А «текущий момент» это не только голые цифры. Это вызолоченная солнцем горбушка Луны, еще недавно занимавшая в рубке добрую треть обзорной сферокартины, доклад командира эскадрильи буксиров, ювелирно-тонкий процесс расстыковки в намеченной зоне, минута прощания с пилотами-буксировщиками, их неизменное зубоскальство (недаром этих парней прозвали москитами), капитанская предстартовая «десятиминутка» с короткими рапортами готовности по секторам, когда последнее слово за первым пилотом, и слышно, как диспетчеры Приземелья передают руководство движением корабля диспетчерам стартового коридора, и старт-диспетчер тут же предупреждает тебя о подходе туера-ускорителя. «Вас понял, к стыковке готов!» Включаешь автоматическую программу сближения («Есть зональный захват!»), подаешь на сфероэкран фрагмент хвостового обзора и, обмениваясь с диспетчером промежуточной информацией, шаришь взглядом между мигающими столбцами строчек цифробуквенных формуляров. А вот и он, озаренный солнцем помощник. Сперва это просто звезда, астероид, затем – серебристый восьмиугольник с вогнутыми сторонами, и на сближении долго не удается высмотреть крохотный носик миниатюрного пилотажного корпуса туера на сверкающем силуэте его необъятной кормы. Наконец блеснули усики параванов стыковочного узла. Традиционный обмен приветствиями между пилотами и капитанами, последняя коррекция, алый свет транспаранта «Причаливание», мягкий, но увесистый толчок, заметно поколебавший огромную «люстру» «Байкала». «Есть касание! Есть механический захват, есть стыковка!» Дальше все по командам диспетчера: коррекция по оси в стартовом коридоре, выход восьми маршевых двигателей туера на режим принудительного разгона, согласование параметров действительной и запроектированной траектории, расстыковка. И в двух десятых астрономической единицы над эклиптикой: «Счастливого пути!» – «Синхронной безекции!» – «Удачного рейса!» Подарок с борта только что отвалившего туера – звуки марша «Прощание славянки», фейерверк и видеотрансляция готового к активному разгону «Байкала». Со стороны контейнероносец-гигант смотрится просто божественно: залитая огнями хрустальная люстра под звездно-черным куполом бескрайнего Внеземелья. И даже «индустриального» вида колонна безектора с белой воронкой массозаборника впереди отнюдь не портит общего впечатления. Корабль немыслимой красоты. Было в нем что-то от романтического великолепия парусников земных морей. Но глазеть уже некогда – тонкие линии белого перекрестья курсового коллиматора совмещаются с желтыми, краснеют, и начинается главный этап разгона в своем эшелоне…

Все, Андрей Васильевич, кончено – отлетался. Никто не доверит суперконтейнероносец экзоту. «Казаранг» – последняя твоя космическая лошадка, а этот десант – последний пилотируемый полет…

На задворках сознания смутной тенью скользнула какая-то нехорошая мысль. Он не успел за ней проследить – щелчок в шлемофоне и вспыхнувший транспарант «Захват чист» мгновенно переключили его внимание на другое. Снежное облако выхлопа стартовой катапульты, нарастающий крен. Слева по борту – черная стена планетоида, над головой – бортовые огни «Анарды». Реверс-моторами он «подработал» ориентацию «Казаранга» по каналам курса и тангажа (так, чтобы катер держался рядом с «Анардой» кормой вперед – «валетом») и дал тормозной импульс для схода с орбиты. Перегрузка вдавила тело в амортизаторы ложемента. Пульсирующие носовые огни танкера немедленно отодвинулись куда-то в звездную высь и начали отставать – катер, уменьшив скорость, обогнал «Анарду» в плоскости орбиты (кажущийся парадокс, перед которым здравый смысл человека, мало знакомого с динамикой орбитальных полетов, обычно пасует).

– Первый тормозной импульс отработан нормально. Определился на траектории сближения, даю второй.

В шлемофоне тихо звенело. Очень тихо – где-то на пределе слышимости. Слабенький звук (лучше сказать – призрак звука) вяз в мягкой, как ватный ком, тишине, и Андрей пожалел, что не наполнил кабину воздухом. По крайней мере, свист флаинг-моторов был бы слышен отчетливо. Теперь уже поздно – от перепада температур, чего доброго, запотеет стекло гермошлема. «Снегирь» есть «Снегирь», – думал он, – экспериментировать не стоит». Он готов был думать о чем угодно, лишь бы не подпустить к себе снова ту нехорошую мысль. Но скоро понял, что от нее не так-то легко отмахнуться. Зудит как муха, будь она проклята. Зря ведь зудит. Только мешает. Прихлопнуть – и дело с концом. А как прихлопнешь? Попробуй прихлопнуть оборотную сторону своего «я»… Оборотную? У Андрея Тобольского нет оборотных сторон. Андрей Тобольский везде, всегда, весь и во всем как на ладони.

Он не разбил экран, не сделал попытки уничтожить свой «черный след». И впредь не намерен поступать иначе. Правда, совершенно неясно, как он будет жить в шкуре монстра-экзота (и будет ли?), но прятаться от людей, лгать, изворачиваться на медосмотрах не станет – это уж точно. Скрытая от людских глаз таинственно-жуткая жизнь Аганна и других «оберонцев»-экзотов – это определенно не для него. «Но ведь, в сущности, кроме шока от появления „черного следа“, ничего экзотически-странного ты еще не почувствовал, – надоедливой мухой зудел внутренний голос. – Тебе еще не известно, как это будет, и сейчас ты чувствуешь, думаешь и решаешь как человек. А где гарантия, что сиюминутная твоя решимость не развеется в прах, когда с головой окунешься в незнакомый пока тебе мир ощущений, желаний и настроений экзота?..» Ну уж нет, пропади оно пропадом! Он даст разрезать себя на куски, лишь бы люди сумели понять, в чем тут дело, и успели обезопасить свой мир от «мягкозеркальной» напасти. Блистающие оскалы монстров человечеству не к лицу.

– Вниманию функционеров МУКБОПа, – проговорил Андрей, искоса глядя на оживленно затрепетавшие крылья индикаторного мотылька звукозаписи. – Важное сообщение. Мой контакт с «мягкими зеркалами» в вакуум-створе не был безрезультатным – я обнаружил у себя способность оставлять на экране черные отпечатки ладони. Каких-либо иных экзотических изменений в своем организме пока не нашел. Конец.

«Невозвратный» рапорт в адрес МУКБОПа ни удовлетворения, ни особого облегчения не принес. Ощущение катастрофы уступило место ощущению какой-то мучительной опустошенности, только и всего. Похоже на то, как если бы невинно осужденному заменили смертный приговор пожизненным заточением в подземелье.

Андрей определился по высоте, выключив флаинг-моторы и развернул катер носом по курсу. До поверхности планетоида было не меньше двенадцати километров. Из-за горизонта с внезапностью взрыва ударил в блистер машины первый солнечный луч: в пламенном ободке ореола взошел над Япетом и стал взбираться по вертикали маленький иссиня-черный кругляк «затменного» Солнца (жесткий свет его диска был «съеден» поляроидным фильтром буквально вчистую), Потом среди звезд на бархатно-черное небо взошел при полном параде и сам владыка этого края Сатурн – с начищенной до жемчужного блеска острой шпагой Кольца, гладкий, как дыня.

Теряя высоту, драккар инерционным ходом перевалил изрезанную частоколом теней пограничную зону темноты и света и потянул над озаренной солнцем, обезображенной неровностями рельефа и оспинами кратеров пустыней.

Детали рельефа навевали уныние. Краски были однообразные, тусклые (вся палитра «бесцветности» – от черного до светло-серого) и тоже навевали уныние; изредка проплывали внизу участки, скупо подбеленные жиденькими сугробами замороженных газов. Но местность в целом уныния не навевала, на нее было страшно глядеть. Воображение подсказывало, что тут творилось в те времена, когда коллективно буйствовали сейсмические судороги недр и метеоритная бомбардировка. «А что тут будет твориться, когда начнет буйствовать гурм!..» – подумал Андрей, увидев на горизонте светлую полосу. И чуть не вздрогнул от неожиданности: в ушах прозвучал хриплый кашель. Или что-то похожее на кашель. Странный звук странно качнулся на волне дрожащего эха и замер. Потом повторился. Андрей с подозрением посмотрел на светлую полосу, вернее, на холм заметно подросшего на горизонте Пятна. Подумал: «Радиофокусы Пудинга. Электроразряды? А может, у меня начинается это?..» Ему стало очень не по себе. Ядовито-железистого привкуса на языке он по-прежнему не ощущал. Впрочем, «привкус» Аганн мог просто выдумать. Чтобы, скажем, уйти от расспросов. Или экзоты, скажем, так шутят.

Минуту спустя шлемофон стал выдавать дрожащие эхокашли не только сольного исполнения, но и в составе дуэтов, трио, а иногда и квартетов. Причем довольно-таки регулярно. Крылья индикаторного мотылька трепетали; значит, эхокашли проходят на звукозапись – это уже хорошо. Может быть, специалисты-акустики разберутся. Очень странные звуки…

– Иду инерционным ходом, высота – восемьсот. Первый радиозвук совпал с моментом выхода верхней кромки Пятна в зону луча прямой видимости. Ясно вижу дугу юго-восточного фронта Пятна, готов к маневру сближения и посадки. Включаю систему видеозаписи. («А кстати, есть ли тут чему включаться? Есть. И самое поразительное – работает!») Высота – шестьсот девяносто. Выполняю маневр.

По дну корытообразной и словно очень неровно заасфальтированной долины Гиад жуком пробежала черная тень драккара.

Вцепившись геккорингами и крючьями ступоходов в лед, «Казаранг» стоял перед стеной тумана. Бок исполинского Диска начинался где-то на высоте более трех километров валиком оплывшего карниза и падал с этой высоты бугристо-складчатым обрывом – похоже на вертикальный срез необъятного облачного массива, белесого, плотного, совершенно непроницаемого для взгляда, как мраморная, все заслоняющая перед глазами стена. Подножие грандиозной стены опиралось на грунт (вернее, на ледорит) оползневым склоном, который с полукилометровой дистанции выглядел хаотичным нагромождением «мраморных» облаков – местами шаровидно-кучевых, местами сплюснутых буквально в лепешку, а местами растянутых, скрученных или расслоенных на отростки и даже разодранных в клочья. Андрей, оцепенев в ложементе, водил глазами, обозревая доступную взгляду часть немыслимо колоссальной и совершенно неуместной на Япете Горы Тумана. До него не сразу дошло, почему это облакоподобное Нечто кажется монолитным, неестественно плотным. Вдруг понял: естественные облака и туманы клубятся. Клубятся, ползут, расширяются, тают, они изменчивы и подвижны. Гора Тумана – олицетворение статики. Глаз не улавливал здесь никакого движения, никаких изменений. Таинственные силы, которые успели сформировать на поверхности этого колосса бугры, карнизы, складки и оползни, либо кончили свою работу, либо делали ее теперь в ненаблюдаемо-замедленном темпе.

Шлемофон периодически напоминал о себе эхокашлями. Андрей снизил громкость звука и решил прощупать туманный массив лучами локаторов. Экраны пусты, отраженного сигнала не было – как будто Гора действительно целиком состояла из одного тумана. И не было ни малейшего намека на то, что лучи доставили ей хоть какое-нибудь беспокойство, – даже параметры эхокашлей не изменились. «Кашлять она хотела на меня и мои локаторы», – подумал Андрей и включил шагающий механизм «Казаранга».

По причине очень малого тяготения на Япете катер мог продвигаться вперед пешим ходом только в режиме малого шага (на жаргоне десантников – «скорость осла»). Плавно покачиваясь, точно это происходило в воде, машина мерно перебирала ступоходами, вонзая в податливый ледорит крючья фиксаторов. И как ни мала была «скорость осла», машина достигла подножия оползневого склона быстрее, чем Андрею того хотелось. Он чувствовал, что психологически еще не созрел для «контактной разведки гурм-феномена», и осадил своего конька-горбунка на краю кратерной ямы, за которой уже начинались владения «мраморных» облаков. Инстинкт подсказывал: обстановка сложная, торопиться не надо. Хорошо, не будем спешить. А что надо? Ведь не стоять же на месте!.. На это инстинкт ответить не мог. Ощутив сухость во рту, Андрей опустил руку ниже левого подлокотника, пошарил в поисках полетного НЗ. Вместо пакета неприкосновенного запаса рука нашарила в продовольственном боксе глубокий вакуум. Все правильно. От хозяев «Анарды» этого следовало ожидать. Впрочем, сам виноват: нарушил космодесантную заповедь: «Уходя на сутки, иди на неделю».

Подстраховывая взлетную стабилизацию «Казаранга» реверс-моторами, он дал импульс вертикальной тяги и, уклонившись от карниза (огромного вблизи, как фланговое крыло грозовой тучи), поднял машину над верхней кромкой Пятна. Взглянул на безмерно широкую «крышу» Диска, присвистнул. «Крыша», которая с орбиты выглядела слегка бугристой равниной, явно обнаруживала теперь склонность к выпячиванию. Похоже, это необозримое скопище белесого тумана всерьез решило трансформировать свою геометрию от формы Диска к форме выпуклой Линзы. Недоразвитый мениск Линзы был сильно всхолмлен, и при некотором воображении его можно было принять за раскинувшийся под звездным небом массив земных облаков, залитых ярким светом приземельно-спутниковых зеркал – поставщиков дополнительной светотепловой радиации для сельскохозяйственных угодий в ночное время.

Осторожничая, Андрей прошел высоко над Пятном. Сначала по хорде. Затем резко снизился и повернул к центральной группе холмов, которые были заметно выше периферийных и занимали на макушке мениска Линзы сравнительно небольшую площадь – этак порядка дюжины квадратных километров. «Разведка это или нет?! – подумал он, отгоняя воспоминание о советах Аганна и Марта Фролова не приближаться к центру Пятна, и лишь теперь мимоходом отметил, что эхокашли умолкли. – Советчики!.. Ни тот, ни другой никогда не имели дела с Пятном. А доведись самому Фролову быть сейчас в этой кабине? Наверняка сиганул бы в туман очертя голову.»

«Казаранг» завис над крайним холмом центральной группы. Ничего не случилось. Андрей ослабил напряжение в мышцах и опустил машину ниже. С небольшой высоты было видно, как на склоне холма углубляется под напором струи подвесной тяги продолговатая яма. Туман уступал натиску неохотно и, стоило катеру отойти, затягивал вмятину сразу. Как молочный кисель, если дунуть в него. Фролов непременно изобрел бы соответственные термины. «Эффект киселя» в начальной стадии эволюции «гурм-феномена». Что-нибудь в этом роде. Поразительно вязкий туман…

Чуть в стороне Андрей приметил темно-серую полосу шириной в метр. Она отчетливо выделялась на однообразно белесом фоне туманной массы и была слишком длинной, чтобы не обратить на себя внимание. Он присмотрелся. Поразительно напоминает след эленарт на мягком снегу. Глубокая такая борозда, взрыхленная траками гусеницы движителя. Занятная иллюзия… Он подогнал катер поближе и вновь присвистнул от удивления: под напором струи борозда лишь прогнулась и как ни в чем не бывало, легла на стенки и дно круглой вмятины. Стало ясно: «гусеничный след» – это плохо затянутая щель разлома в туманообразном теле Пятна. «Разлом… – подумал Андрей. – А какого лешего пасует перед разломом „эффект киселя“?..»

– Беру след, – сказал он, разворачивая машину. – Полоса разлома ведет меня меридиональным направлением: юг – север.

Это было не совсем точно. Вернее, совсем неточно. Борозда, извиваясь как тропинка в лесу, пересекая тени холмов и постепенно отклоняясь к северо-западу, вела заинтригованного следопыта по дуге, огибающей центральный участок. Потом она отклонилась к западу, а дальше – к юго-западу… Похоже, вела по кругу. Андрей прикинул: разлом, охватывая всю аномально всхолмленную макушку мениска Линзы, по-видимому, оконтуривал глубинный очаг силовой деятельности Горы Тумана. В таком случае, радиус очага сравнительно невелик – около двух километров. При условии, правда, что щель разлома уходит в глубину Пятна цилиндром…

Все прикидки разом вылетели у него из головы, когда он увидел еще одну борозду. С километр старый и новый «гусеничные следы» шли параллельно, затем неожиданно переплелись между собой и вдруг разбежались по обе стороны от встречного холма. Следопыт растерялся. Круто взмыв над холмами, он посмотрел с высоты. Борозд было много. Извиваясь среди холмов, они образовали на центральном участке малозаметный путано-кружевной рисунок из волнообразно деформированных, местами переплетающихся окружностей. Довольно сложная система концентрических разломов. Впрочем, концентрических ли?.. Он внимательно присмотрелся и понял: нет здесь никаких окружностей. Это была одна-единственная борозда, небрежно скрученная на макушке Пятна во многовитковую спираль. Словно бы кто-то огромный, держа нетвердой рукой садовый шланг под напором, долго водил струей вкруговую, пока прицелился в нужную точку. А кстати, вот и она, эта черная точка между холмами… Напоминает глаз урагана. Миниатюрный такой глазок. Дырка в тумане. Так вот от какой печки начала свою шальную пляску со спиральным кружением трещина разлома…

Андрей снизил катер к верхушкам холмов и, все еще осторожничая, готовый в любой миг взмыть кверху, медленно пересек первый от «дырки» виток борозды. Сердце сжимала необъяснимая тревога, возникло странное предчувствие чего-то опасного. Однако на маневр драккара гипотетически опасная местность никак не реагировала. С двадцатиметровой высоты «глазок урагана» выглядел просто скважиной в теле Пятна, узким – чуть шире борозды – колодцем. Андрею скважина почему-то не нравилась, хотя он не мог объяснить себе, в чем тут дело. На подходе к «дыре» он сбросил скорость практически до нуля, собираясь применить свой старый курсантский трюк – зависание с дифферентом на нос, – другого способа заглянуть в «колодец» не было. Едва нос катера опустился – полыхнула зеленая молния и страшный удар опрокинул машину.

Ослепленный вспышкой, он подавил в себе рефлекторный позыв рвануть драккар на форсаже куда-нибудь наугад; ощущая падение машины с вращением, открыл счет секундам (как при нокдауне) и вслепую стал подавать реверс-моторами короткие импульсы стабилизации, пока не почувствовал, что вращение прекратилось. Перед глазами плыли цветные пятна-фантомы, он ничего не видел, не мог даже представить себе, в каком положении валится вниз машина (боком? носом? кормой?), и этот мучительный отсчет секунд был для него единственной возможностью хоть как-то оценивать в состоянии невесомости метраж убывающей высоты. Он хорошо теперь понимал: позволить драккару коснуться тумана вблизи от устья предательской скважины – значит сыграть с безносой в чет-нечет.

Фантомная завеса поредела вовремя – стена тумана с бороздой и черным «колодцем» уже закрывала все справа и сверху, – он рывком развернул катер носом к Солнцу и дал форсаж. Резкая перегрузка вернула ему самочувствие хозяина полетной ситуации.

Подвесив драккар высоко над краем аномально всхолмленной зоны, он лишь теперь заметил, что левый нижний экран погас. Экран… Легко отделался. Именно сюда – в левую скулу днища – ударил из скважины луч. Или молния? Кто знает… Но это было как удар правой с ближней дистанции. Кто-то огромный провел молниеносный хук довольно твердой рукой… А катерок показал себя молодцом. В нокдауне побывал – и ничего. Глаз заплыл? Ерунда, мелочь. Могло быть хуже. Главное – моторы в порядке. Все основные системы, кажется, в норме…

Включив воздуходувку гермошлема, чтобы высушить покрытое испариной лицо, он поискал черную точку между холмами. Все там было на своих местах, без изменений: холм, борозда, «колодец».

Пусть заглядывают туда автоматы Фролова. Пусть заглядывает сам Фролов, если советы Аганна придутся ему не по вкусу. Аганн, видимо, знает, о чем говорит. «Не проходи над центром Пятна…» Откуда знает – другой вопрос, но ведь факт: откуда-то знает… «Теперь наша очередь знать», – подумал Андрей и вслух доложил результаты разведки макушечного участка белесого чудища.

Доклад он закончил предположениями:

– Думаю, сердцевина Пятна представляет собой вертикально ориентированный цилиндр с четырехкилометровым диаметром основания, пронизанный осевой скважиной и трещиной спирально развитого разлома. Собственно, это геометрия рулона. В своей периферийной зоне рулон туманообразной массы, должно быть, сильно изрезан взаимными пересечениями витков разлома. Подобно тому, как изрезан или, вернее, расслоен на лепестки бутон розы. Ударный выброс из скважины… условно я называю это лучом, имеет, мне кажется, ту же природу, что и луч, угодивший в «Анарду». По крайней мере, и здесь и на танкере это сопровождалось ярко-зеленой вспышкой. Однако ударные свойства здешнего выброса по мощности на два-три порядка выше. Левая скула днища драккара, очевидно, покрыта теперь слоем зеркальной субстанции. О результатах осмотра днища доложу при посадке.

Он развернул катер на юго-восток и вдруг увидел внизу одинокую борозду.

Эта борозда была уже иного типа. Такое впечатление, будто она вырвалась на простор из сумасшедшего хоровода витков запутанной спирали и без оглядки помчалась к южному краю Пятна – идеально прямая, словно ее провели по линейке. Андрей не мешкая облетел по кругу аномально всхолмленную зону и убедился, что за пределами спирали разлом имеет развитие по прямой только в южном направлении. «Начальную точку разлома я обследовал довольно лихо, – подумал он, устремляя катер вдоль борозды. – Что ожидает меня в конце?»

В конце его ожидала посадка на ледорит. Пока таял пар под брюхом катера, Андрей разглядывал темную расселину – почти ущелье в облакоподобном массиве оползневого склона. Прочертив «крышу» Пятна южным радиусом, борозда беспрепятственно сошла на обрыв (оплывающего карниза в том месте не было) и, постепенно расширяясь, строго по вертикали сбежала вниз трещиной в стене тумана, а в самом низу – извольте полюбоваться! – превратилась чуть ли не в ущелье… В целом это напоминает неудачный удар топором по сосновому чурбану, когда чурбан радиально трескается, но не разваливается. Любопытно, каким «топором» проделан разлом в вязком тумане, да еще снизу…

– КА-девять, открыть гермолюк.

По привычке Андрей проверил замок стекла гермошлема и выпрыгнул в люк. Замедленное падение. Коснувшись ледорита, он включил геккоринги, выпрямился. Его шатало из стороны в сторону. Почти невесомость.

Мимолетная мысль о том, что это уже третья луна Сатурн-системы, где он оставляет следы, мало его взволновала. Он обдумывал тактику предстоящей «контактной разведки гурм-феномена», и обнаруженный в монолитной стене тумана пролом казался ему подарком судьбы. По крайней мере, есть шанс заглянуть внутрь белесой громадины. Далеко ли – другой вопрос, но именно заглянуть. А вслепую ломиться сквозь этот жуткий «кисель», в котором вязнут лучи радиолокаторов и лидаров, – безнадежная и, надо полагать, бессмысленная авантюра.

Левая скула днища была абсолютно чиста: никаких фрагментов обширной, как он ожидал, нашлепки зеркальной субстанции. Ни единого пятнышка… Это его озадачило. От момента удара над скважиной до осмотра прошло немного времени – гораздо меньше, чем это было на танкере. Здешние «мягкие зеркала» тают быстрее орбитальных?.. Не исключено. Как, впрочем, не исключено и то, что здесь их не было и в помине. И превосходно. Отсутствие блестящей мерзости его устраивало.

Он осмотрел бортовые обводы, корму, ступоходы и отошел на несколько метров от катера – взглянуть на примеченную во время посадки странную прямую бороздку, прочертившую ледорит.

Вместо бороздки он увидел прямолинейный пунктир из идеально круглых ямок с конусовидными донышками, и с первого же взгляда это чертовски ему не понравилось. Пунктир брал начало от разлома оползневого склона, проходил мимо катера и, строго выдерживая взятое направление, исчезал в полусотне метров отсюда за пологим бугром. Очень странный пунктир. Более странный, пожалуй, и неприятный, нежели все остальное…

Андрей низко склонился над одной из ямок, но, схваченные геккорингами, подподошвенные участки ледорита надломились как хрупкий наст, и следопыт медленно завалился на четвереньки. Некрасиво, конечно. Зато удобно. И минимум вероятия, что позорные отпечатки растопыренных пальцев останутся здесь на потеху потомкам: гурм слопает все. Как слопал округу в сто шестьдесят километров на Обероне.

Впрочем, не было особой нужды ползать над загадочными вмятинами. И без того было видно, что все они одинаковы по размерам (две ладони закрывали ямку целиком). Интервалы между ямками всюду выдержаны с машинной точностью. Словно бы тут прокатилось огромное колесо с шипами на ободе. Андрей поднялся и посмотрел на бугор, за который оно укатило. Воображение мигом воспроизвело перед глазами многорукие фигуры копошащихся в тумане инозвездных пришельцев и то, как они, обмениваясь между собой информационными эхокашлями, разгоняют по спирали одноколесный экипаж и, набрав скорость, уносятся куда-то в человеческий мир по каким-то своим нечеловеческим надобностям. А кстати, почему не слышно здесь эхокашлей?

– Потому что пришельцы уехали, – пошутил он вслух.

Мертвая тишина в мертвой пустыне успела ему опротиветь, и, шагая вдоль пунктира к бугру, он прислушивался к поскрипыванию в гибких сочленениях скафандра. Потом услышал свое дыхание. Идти было трудно – ледорит не везде был достаточно тверд для геккорингов. Ландшафт под черным небом с редкими звездами и «прожектором» Солнца бессовестно напоминал гобийское плато ночью при искусственном освещении. Впрочем, нет, гобийское плато выглядит живописнее. А здешнее ледорадо (так называют селенологи поверхность ледяных спутников планет-гигантов) – точнее, ледорадо ведущего полушария – из-за ноздристого, потемневшего от метеоритной пыли и радиационных эффектов ледорита имело довольно непривлекательную цветовую гамму старого, небрежно уложенного асфальта.

Он взошел на бугор, оглядел местность в абрисе близкого здесь горизонта. Бугор оказался частью вала неглубокого, древнего, по-видимому, кратера. Идти дальше не имело смысла. Цепочка ямок, все так же строго выдерживая южное направление, пересекала дно кратера и снова терялась за буграми противоположной стороны вала, – Андрей смотрел на нее с тревогой. Надо не мешкая выяснять, куда запустило Пятно свою длинную лапу. Куда и, главное, зачем… Он обернулся. Издали катер напоминал беспомощное насекомое, остановленное необозримой стеной белесой громадины. Забывшись, Андрей приказал:

– КА-девять, подойди ко мне.

«Казаранг» даже не шевельнул «ушами» локаторов.

Мысленно проклиная «грязные радиофокусы» этой «помеси облака без штанов с вывернутой наизнанку лоханью тухлого киселя», Андрей потащился обратно. С трудом удержал себя от соблазна прыгнуть. По опыту знал: «кенгуру» (обычный способ десантников передвигаться в условиях слабого тяготения) ему не подходит. Недоставало еще вывихнуть себе суставы. Или – хуже того – поломать кости; как-никак, а его общая масса – почти четверть тонны. Десантникам прыгать можно: у них за плечами годы специальных тренировок, а на плечах – лунно-десантные спецскафандры. Им здорово здесь придется попрыгать.

Двигаясь вдоль цепочки загадочных вмятин, Андрей смотрел на нее, и постепенно появилось ощущение, будто глаза видят что-то очень знакомое. Ах, черт!.. Он замер на месте. Подозрение ошеломило его. Этот пунктир подобен пунктиру зеркальных клякс в вакуум-створе… Он повернулся лицом к югу и без труда представил себе, где находилась «Анарда» в момент, когда луч угодил в вакуум-створ. Все верно, никаких сомнений… Разыскивать конец пунктира на юге теперь ни к чему. Это уже не имело значения. Пришлый луч задел борт «Анарды», мазнул по Япету с юга на север и, достигнув Пятна, сплясал в центральной зоне волнистой спиралью. А потом сосредоточился в том месте, где теперь скважина. Буквально как в аналогии с садовым шлангом… Однако вполне могло быть, что Пятно возникло не до, а после пляски луча. Скорее всего так и было. Не потому ли Пятно заметили с орбитальных баз именно после?.. «Ну что ж, следопыт, – подумал Андрей, возвращаясь к машине, – кажется, ты неплохо делаешь свое дело.»

Ремни пристегнуты, люк закрыт, результаты пешей разведки доложены. Вглядываясь в непроницаемо-темную глубину расселины, Андрей не чувствовал ни малейшей охоты направить туда драккар. Медлил. Еще оставались вопросы, над которыми он усиленно размышлял. Почему над скважиной удар был нанесен не сверху, а в днище? Куда подевался пришлый луч? Заварил исполинскую кашу и спокойно угас? Или переметнулся куда-то?.. Удар снизу определенно свидетельствует: Пятно способно генерировать лучи с мощными ударными свойствами. И полбеды, если дыра в центре этого «облака без штанов» – единственный канал распространения лучей. А если каналов несколько? Или, скажем, лучевые удары подстерегают на всем протяжении разлома? Подстерегают в каждой ямке, проделанной пришлым лучом? Вздор. Он ползал над ямками, и ничего такого… Пунктир – это просто следы ударов о грунт уже знакомых «мягких зеркал». Просто… Здесь, вне контура белесого чудища, это действительно просто ямки, но внутри… Внутри может быть все, что угодно.

Андрей снялся с точки, взял вправо, стремительно огибая стену обрыва. На круговой облет Пятна он потеряет четверть часа… Не слишком большая отсрочка. Но это будут его четверть часа.

Шлемофон закашлял. Умолк. Снова закашлял. Андрей обратил внимание, что эхокашли слышатся только возле участков обрыва, над которыми нависают оплывающие карнизы. Однако это ни о чем ему не говорило. Катер нырнул в тень на северной стороне Пятна будто в глубокую воду – над головой вспыхнула усыпанная алмазными крошками лента Млечного Пути. Он включил фары, и дрожащие на бугристой стене отсветы долго сопровождали машину. Потом он увидел залитые солнцем верхушки внешнего хребта Плейоны, а над ними – изящную, словно мачта катапультера, вертикаль Кольца. Местность была живописная. Особенно там, где ледяные утесы хребта соприкасались с туманной стеной и «мраморными» облаками высоко приподнятого здесь оползневого склона. Непримиримый Япет отважно вонзил в пришлый туман клыки своего ледорадо. Нет, этим гурм не проймешь.

Взглянув на окруженный ярким ободком кругляк «отфильтрованного» Солнца, Андрей посадил машину рядом с протоптанной «мягкими зеркалами» пунктирной тропинкой. Сбросил на ледорит проблесковый маяк с бронированными кассетами видео– и звукозаписи внутри и включил шагающий механизм. Расселина была довольно широкой – вдвое шире драккара. У входа Андрей покосился на круглые (слева) и рогатые (справа) громадные выступы облаков. Страшилища справа и впрямь как стражи замка сказочного людоеда. С той только разницей, что теперь людоед зовется иначе: гурм-феномен… Черным занавесом упала на катер ощутимо плотная тень. Свет фар вспорол темноту ущелья.