Магнолия привыкла, что сумерки пролетают в одно мгновение. К вечеру, когда становилось не так жарко, они с Виктором обычно играли в футбол. Задняя стена дома была глухая — без окон, и к тому же — без плюща. Виктор разметил ворота, она в них становилась, а он бил. Потом наоборот.

И всегда им мешала темнота. Только разыграются — а мяча уже и не видно. Нужно идти ужинать, а потом и спать.

Зато сейчас, когда Магнолия, ожидая темноты, сидела в кустах, под ленивым шелестом плюща, сумерки тянулись ну просто бесконечно… Солнце бог знает когда скрылось за горизонтом, а вокруг, если приглядеться, все еще ясно видны деревья. Их белые стволы — как строго поднятые гигантские пальцы, предупреждают: ни-ни, выходить из укрытия опасно!

Все мы в плену стереотипов. А почему, собственно, опасно? Надо пойти к солдатам, к их начальникам — есть же у них какие-то начальники? — и сказать, что вы уж, извините, но я, несмотря на вашу охрану, выбралась из сада, а теперь мне надоело и я хочу вернуться.

И вообще. Сказать, чтоб не боялись они так за нас! Ничего с нами не станется. Не нужна такая охрана. И шлагбаумов не надо, и автоматов. Да пусть запросто приходят в гости! И мы к ним будем в гости ходить. Вон как Виктору нравится их спортплощадка — будем вместе в футбол играть, на батуте прыгать. Виктор плавать научится.

Какое простое и правильное решение! Как только она приняла его, все стало просто и правильно.

Уже ничего не опасаясь, она распрямилась во весь рост, со сладким удовольствием потянулась. Раздвинула кусты и напрямик, через пахоту, пошла между сонными, почти безлистными яблонями. К казармам, к проглядывающим электрическим огням.

Нет, все-таки это здорово, когда заканчиваются сомнения!

Темный бок казармы надвинулся неожиданно. Это, наверно, была жилая казарма. Магнолия заглянула за угол — освещенная дверь была открыта, и в ее желтом свете, лежащем на пороге и на асфальте ярким прямоугольником, топталось несколько солдат.

Магнолия не хотела с ними объясняться — она искала их начальников.

Пройдя неосвещенной, безлюдной стороной казармы, она едва не наткнулась на еще одну группу солдат.

Эти солдаты сидели в темноте и почти не были видны — только красноватые дымные огоньки выдавали место их расположения. Это была беседка-курилка.

— А че, если вот так не знать, то она — бабец неплохой, — выдохнув дым очередной затяжки, задумчиво сказал один из солдат. — Все, можно сказать, при ней… Приехала — писюшка-писюшкой, подержаться не за что. А тепе-ерь!

— Ох и тянет ее небось этот, молодой, — мечтательно произнес голос из глубины беседки. — Как ни глянешь — они из кустов вылазят. Довольные!

— Не-е, ее тянет тот, однорукий — он у них за пахана, — авторитетно заявил еще один голос.

— Да они небось оба ее и тянут, — произнес мечтательный.

— Говорю тебе — однорукий, — лениво упорствовал авторитетный голос.

— А молодой что ж, думаешь, смотрит на это просто так — и все?

— А он Железку тянет, — высказал после очередной затяжки гипотезу самый первый голос. Все довольно рассмеялись.

— Ладно, — резюмировал все тот же голос. — Нам их расклады — по ветру! — Сигарета, шипя, погасла, нырнув в какую-то жестянку. — Пошел я, наверно, спать.

— Да чего, ребята, еще отбоя не было, — запротестовал мечтательный.

— Хочешь — сиди. А мне в два часа подыматься, а с трех гулять под звездочками в обнимку с дружком-автоматом, — объяснил первый голос.

Все задвигались — гасили окурки, поднимались. Стуча каблуками по деревянному полу, повалили из беседки.

Мечтательный, пару раз торопливо затянувшись, выскочил последним.

Магнолия еще некоторое время прислушивалась к их удаляющимся голосам, затем осторожно пошла дальше.

Она не раз слышала от солдат всякие такие разговоры. И они ей были неприятны, хотя главного, о чем шла речь, она для себя так и не уяснила. Это главное обозначалось в солдатских разговорах самыми разными словами. Она советовалась с Виктором, но он тоже этого не знал. Юрок, конечно, знал, но отвечать не стал. Буркнул только, что, мол, сами узнаете, когда биологию будете проходить. И угрюмо посоветовал никого до тех пор не расспрашивать.

А Магнолия потом специально проглядела в библиотеке учебник биологии — и ничего подобного не нашла. Ни одного словечка из солдатских, любимых… Может, это будет в устных объяснениях?

Теперь она продвигалась почти в полной темноте, ступая очень осторожно. К счастью, под ногами все время была ровная асфальтовая дорожка. Это с задней-то стороны казармы! «А у нас, — с недоумением и обидой подумала Магнолия, — всего одна асфальтовая дорожка — и та уже порастресканная и пораскрошенная. Даже травка пробивается в щелях!»

Из-за края казармы на дорожку падал яркий свет. Несколько шагов до него Магнолия прошла медленно-медленно и, дойдя, чуть выглянула из-за угла.

Впереди была необычная казарма. Наверно, Виктор говорил о ней — перед ее дверью стоял часовой, а все пространство между ней и той казармой, за которой пряталась Магнолия, было залито пустым ровным светом люминесцентных ламп.

Послышались шаги — со стороны центральной аллеи по освещенной дорожке шагал довольно высокий сутулый военный. В фуражке. Наверно, это и был один из тех солдатских начальников, с которым она хотела поговорить и все объяснить.

Шагал этот военный так забавно: туловище наклонено вперед, и наклон будто торопит его размашистые шаги. И голова наклонена — он как бы ныряет вперед с каждым шагом. Интересно было б попробовать повторить его манеру двигаться. Правда, для этого, наверно, надо иметь и его самоуверенно-неприятное лицо.

Не глянув на часового, начальник в фуражке проследовал внутрь казармы — и вдруг Магнолия решилась догнать его и все изложить. Некоторые опасения вызывал часовой — он мог не пустить, хуже того — мог испугаться, поднять панику. Сбегутся другие солдаты, а Магнолии так не хотелось давать объяснения перед всеми…

Но часовой пропустил беспрепятственно. Правда, вид у него при этом был несколько обалделый, и, зайдя в казарму, она поняла, почему он, бедняга, обалдел. Сразу за дверью был небольшой коридорчик, на стене которого, прямо напротив входа, висело высокое прямоугольное зеркало. Магнолия еле различила в этом зеркале себя — на ней была внешность только что прошедшего солдатского начальника.

Его гулко стукающие шаги еще доносились из левого ответвления коридорчика. Потом хлопнула дверь, и стало очень тихо.

Магнолия остановилась в задумчивости. Если она опять может принимать образ кого угодно, то теперь вернуться домой ничего не стоит. Ни с какими солдатскими начальниками разговаривать не надо. Конечно! Но раз уж она все равно здесь, то посмотрит вокруг немножко — чуть-чуть, а потом — домой!

И тяжелой, ныряющей походкой самоуверенного военного она зашагала в правое ответвление коридорчика.