Глава 22
Блокировка Эль, которую я укрепляла последние пять лет, несколько смягчила удар, но все равно тело скручивает волной острой, на грани боли, печали. Потеря, невосполнимая, мучительная, накатывает отовсюду, сминает мои мысли, мои чувства, мою личность. Горестный вопль вырывается из миллионов глоток, миллионы крыльев взмывают над головами в жесте отчаяния. Все, как один, эль-ин плетут сен-образ прощания, и я добавляю в бесконечный гобелен свою нить, свою печаль, и огромное ментальное творение взмывает ввысь, расширяется в стороны, чтобы покинуть Шеррн-онн, чтобы объять все онн, всех эль-ин и всех, кто пожелает добавить ноту своего сочувствия в эту песню. Эль прощается со своей Хранительницей.
Источник появляется в пустоте Зала концентрированным клубком светящихся ментальных нитей, и помещение как-то сразу перестает казаться таким огромным и необъятным.
Медленно, со скользящей грацией медузы, гигантский шар Дикой Магии парит в воздухе, опаляя ресницы тем, кто по неосторожности оказался слишком близко к его бушующей энергии.
Всплеском синевы и темноты Раниэль-Атеро взмывает ввысь, красивый и жесткий, как нацеленная в сердце стрела. Секунда — он застыл в неподвижности, секунда он сложил крылья, секунда — он падает вниз, падает в Источник, врывается в этот бушующий океан силы, растворяется в нем.
Источник наливается чернотой, расцвеченной редкими темно-синими всполохами.
Секунда. Напряжение спадает, вторжение в мой разум исчезает. Возвращается личность. То, что только что было единым существом с миллионом тел, вновь становится миллионами существ, ошалело трясущих головами, потирающих виски, пытающихся привести мысли в порядок. Да здравствует индивидуальность! Коллективный разум, шагом марш в подсознание.
Делаю глубокий вдох, натыкаюсь на настороженный взгляд Аррека.
Кривая усмешка невольно кривит губы.
— Расслабьтесь, дарай-князь, это снова я.
— А кто был до вас?
— Эль.
Он садится рядом со мной, точнее, грациозно соскальзывает на невидимые силовые нити, поддерживающие тело в воздухе. Само терпение. По опыту знаю, что этот тип вполне может сидеть здесь до скончания вечности и даже не моргнет, пока не получит ответы на свои вопросы.
Ну что ты с таким будешь делать?
— Я ведь рассказывала вам о нашем коллективном разуме? О…э-э… проблеме контроля? Обычно Эль контролирует нас через Хранительницу, обладающую непререкаемой властью. Хранительница Эвруору только что умерла, и тот груз, что она несла в себе, оказался в… нигде. Разумеется, Эль тут же попыталась вернуть себе равновесие, опираясь на любой доступный ей материальный носитель, то есть на эль-ин. Мы все имели удовольствие быть ЕЮ. Затем Раниэль-Атеро занял положение Стража Источника, чтобы удержать равновесие до тех пор, пока не будет избрана новая Хранительница, и Эль отступила.
— Но ведь это означает, что он…
— Угу. Раниэль-Атеро не зря считается лучшим из аналитиков. То, что он сейчас делает, не поддается воображению: расширить свой разум так, чтобы тот вобрал в себя разумы всех эль-ин, все, когда-либо узнанное нашим народом, в том числе и самого себя, и не утратить при этом своего «я»… Ауте — мать парадоксов, но этот — шедевр даже для нее.
— То есть он может стать Хранителем?
— Нет. Уору и еще несколько линий наследуют эту способность, отчим же проделывает все исключительно за счет своей ментальной мощи да изменчивости вене. Но и его возможности ограничены. У нас есть лишь несколько часов, чтобы выбрать новую Хранительницу.
— То есть сейчас начнется драка за власть?
— Боюсь, в данном случае слово «драка» придется понимать даже в более буквальном смысле, нежели обычно…
Свист рассекаемого крыльями воздуха заставляет меня умолкнуть. Нуору тор Шеррн, крыло к крылу с Зимним, взмывают над Источником, зависают в гудящем пространстве. Я не могу не выпустить сен-образ восхищения. Да поможет нам Ауте, но они красивы, они так красивы вместе. Она само пламя, сама дерзость, он в ледяном совершенстве древней гордости. Алое на белом, тьма в серебре, юность под крылом у мудрости тысячелетий. И боль. Невысказанная, невыразимая печаль в каждом жесте, в трепете шелка.
Они — идеальная пара. Они нужны друг другу. Это заметно в том, как его крыло чуть касается ее, как ее поза невольно копирует линию его тела. Им нужно чувствовать страдания другого, чтобы не потеряться в своих. Открытие поражает меня как гром среди ясного неба. Какой бы циничной ни была причина объединения, сейчас их отношения переросли во что-то иное. И во взгляде фиалковых глаз, следящих за выточенной из эбена женщиной, читается нежность, почти любовь. Ауте, как могут эти двое, чувствуя то, что они чувствуют, продолжать творить… такое?
Голос Нуору разносится под притихшими сводами.
— Я, эль-ин Нуору-тор, наследница клана Шеррн, дочь Эвруору-тор, Хранительницы Эль, готова спуститься в Источник и представить себя на суд Древних сил. Таково мое право и мой долг. Есть ли здесь те, кто не считает меня достойной нести этот груз?
Тишину, повисшую, когда колокольчик ее голоса затих в самых отдаленных уголках Зала, можно ощутить на вкус. Притаившаяся, выжидающая тишина. Тишина, полная хриплых угроз и невысказанных обещаний.
Сумерки падают на нас так внезапно и стремительно, что, должно быть, не мне одной сейчас пришла в голову аналогия с хищником, падающим на беззащитную добычу. Даратея тор Дернул появляется, окутанная тенями и силой, и даже самый невежественный наблюдатель не посмел бы в этот момент назвать ее юной. Тьма, сила, блеск алмаза. Золото Ашена, Дракона Ауте, неподвижно зависшего за ее плечом, придает сцене особую грозную красоту.
Противостояние началось.
Миллионы сен-образов беззвучно срываются с пальцев. Восхищение красотой. Эль-ин, даже понимая всю серьезность момента, не могут не оценить его эстетическое совершенство. Мой собственный сен-образ искренне присоединяется к всеобщему хору. Хотя на этот раз, как мне кажется, несколько переборщили со спецэффектами. Тьма, окутавшая весь Зал Совета, — это уже слишком. Мама иногда увлекается.
Аррек демонстративно громко аплодирует. Вот нахал.
Впрочем, на него никто не обращает внимания.
— Достойной? Ты не достойна зваться дочерью Эвы, ты, маленькая тварь! Клан Дернул умрет до последнего эль-ин, прежде чем ты доберешься до Источника!
При всех ее многочисленных достоинствах в дипломатичности маму никто и никогда не обвинял. Нуору, однако, достойно держит удар.
— Вы забываетесь, Мать клана.
— Да ну?
Девчонка иронично взмахивает крыльями, но слышны в вопросе, который она задает, совсем не смешные нотки.
— Вы действительно готовы бросить свой клан против Атакующих, Мать? Готовы превратить политику в кровавую мясорубку? Низко же пали эль-ин!
Ауте, она это всерьез, она все это всерьез…
— О да, эль-ин пали низко, эль-ин пали в такую бездонную пропасть, откуда до скончания вечности не смогут теперь выбраться. И падут еще ниже. Ты, Нуору, с такой легкостью перешагнула через труп матери. И тебя, похоже, совсем не пугает перспектива «кровавой мясорубки». Цель оправдывает средства, не так ли? И эль-ин вполне могут грызться между собой стаями, была бы хорошая цель. Совсем как ЛЮДИ.
Последнее слово ударяет Нуору сильнее, чем можно было предполагать.
— Стерва!!!
От ее крика стены кое-где начинают дымиться. Слишком много времени проводит в компании Зимнего, в этих трюках чувствуется его дурное влияние.
Губы Даратеи искривляет… улыбка. Ауте, если когда-нибудь она будет так мне улыбаться, окажи милость: пошли дочери своей быструю и безболезненную смерть.
— Ах, как ты оскорблена! А ты, Зимний? Не надо так цепляться за рукоять меча, ты же сейчас Рассекающему шею свернешь! Ну почему вас так возмущает сравнение с людьми? Право же, то, что вы творите последние пять лет, заставляет этих несчастных смертных смотреться вполне презентабельно. В обрамлении достойного фона, так сказать…
Рычание вырывается не только из глоток Зимнего и Нуору-тор. Больше половины собравшихся хватаются за оружие, и я, если честно, ощущаю сильное желание сделать то же самое.
— Посмотрите на себя! Эль-ин! Древние и безупречные! Эль-ин, тысячелетиями не поднимавшие оружия против друг друга, режут соседей по малейшему поводу! Эль-ин, убивающая свою МАТЬ, чтобы захватить ВЛАСТЬ! Эль-ин, серьезно обсуждающие планы геноцида целого вида лишь потому, что несколько их представителей устроили нам кровопускание! Эль-ин, стоящие на пороге ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ!!! Да простит мне высокое собрание человеческий термин, но как еще вы назовете ЭТО? И мы все еще имеем наглость именовать себя эль-ин? Как низко мы пали, как непередаваемо низко…
Даратея вдруг затихает, опустив уши, и охватывает себя руками, будто от внутреннего холода. Все начинают потихоньку отходить от транса, в который нас погрузили ее слова. Ауте, вот что означает «владеть аудиторией»! Даже воины Атакующих прячут друг от друга глаза.
Нуору-тор выпрямляется, и ее гордая красота сверкает в окружающей тьме огненной искоркой.
— Мы все уже слышали ваше мнение на этот счет, Мать Дериул. Давайте не будем опять углубляться в старую дискуссию. Ваши аргументы против моей кандидатуры?
Мама поднимает голову, и глаза ее стары и печальны.
— Изменяющиеся не принимают твою кандидатуру, Нуоритти, по причинам, которые мы не будем опять обсуждать.
— Альтернативное решение?
Вот тут она, конечно, пошла с козыря. Нуору — последняя из женщин в своей линии (не считая нерожденного ребенка, конечно), и заменить ее некому. Тем не менее мама не полезла бы в этот спор, не будь у нее в рукаве припрятан сюрприз. Неужели?
— Смена династии.
По балконам и галереям прокатывается коллективный вздох. Все этого ожидали, к тому все и шло, но вот так озвучить… Смена династии, отказ от линии Уору, это… это… немыслимо.
Нуору, надо отдать ей должное, совершенно спокойна.
— Неприемлемо.
Даратея-тор — а это вновь Даратея-тор. я просто не могу думать о ней как о «маме», когда она так себя держит, — печально улыбается:
— Меня тоже пугает подобная перспектива, но выбора нет. Ты неадекватна.
— Вот как?
В голосе ее насмешка, густая и какая-то непристойная. Хочется залезть в душ и долго-долго отмываться от услышанного.
Даратея резко вскидывает голову, то, что светится в ее глазах, заставляет Нуору-тор отшатнуться.
— Ты маленькое, избалованное отродье. Глупая девчонка, столь гордая своим положением и своей силой, что не способна увидеть ничего дальше собственного задранного носа. Ты не достойна быть пылью у ее ног, не достойна ни одной ее слезы, ни капли ее крови.
Я думала, она была сердита, когда явилась сюда. Я ошибалась. Сейчас Мать Дернул не утруждала себя ни голосовыми трюками, ни демонстрацией гнева, ни прочей бутафорной мишурой. Это были только ее слова, ее сен-образы, чистый смысл, лишенный чувств и эмоций. У меня кровь застыла в жилах.
— Ты сломалась при первых же серьезных неприятностях, выпавших на твою долю, это простительно. Все через это проходят. Но ты готова сломать всех окружающих, чтобы облегчить свою боль, а это уже позволительно мужчине, но никак не Хранительнице. Ты неадекватна.
Нуору-тор бледнеет под своей эбеновой кожей, подается вперед. Сен-образ, слишком быстрый и слишком личный, чтобы кто-то мог понять, что он означает, летит в сторону противницы.
Мама выгибается всем телом, точно от удара молнией. Отец протягивает руку… и его отбрасывает назад ударившей волной гнева. Эль-ин, удивленно пытающихся разобраться, что же все-таки происходит, вжимает в стены, весь Шеррн-онн судорожно вздрагивает. Я несколько секунд бьюсь в объятиях Аррека, прежде чем соображаю, что нужно полностью отключить эмпатию. Поднимаю глаза и встречаю бледную улыбку арра, безуспешно пытающегося остановить хлещущую из носа кровь. Между нами вспыхивает и угасает мгновение полного понимания. Ауте, а я — то думала, что умею бить своими эмоциями по окружающим что твоей дубинкой. Да, девочка, до мамочки тебе еще расти и расти. Кстати о мамочке…
— …бросаю вызов этой женщине, не достойной своего имени и своей крови!
Какого?
Зимний, прикрывавший Нуору-тор от учиненного мамой эмоционального погрома, вырывается вперед. Уже одно то, что мужчина осмелился вмешаться, говорит о нестандартности ситуации.
— Даратея, ты в своем уме?
Несколько фигур срываются со своих мест на балконах, подлетают к застывшим в воздухе противникам. Глазами ищу Вииалу и нахожу ее на одной из нижних террас, спокойной и отстраненной. Ага, что бы сейчас ни происходило, все идет по плану. Все страннее и страннее.
Женщины разрезают пронизанный напряжением воздух между Даратеей и Нуору, отсекая их друг от друга, защищая обеих от самих себя.
— Дар, опомнись! — Это одна из Мастеров клана Расплетающих Сновидения, и она, кажется, не на шутку испугана. Нельзя сказать, чтобы я ее не понимала.
— Я прекрасно себя помню. Вызов на дуэль этой… женщине остается в силе.
— Ты не можешь!
— Не могу? Она убила Эву! Она, Ауте ее побери, гордится этим! Она ответит!
На это возразить нечего. Заметно, что все присутствующие, без исключения, очень неуютно себя чувствуют при упоминании о смерти старой Хранительницы.
Снова вклинивается Зимний:
— Мать Дернул, возьмите себя в руки. Матери клана не дерутся на дуэлях ни при каких обстоятельствах, и уж тем более не может сейчас сражаться Нуору-тор. Она не может рисковать жизнью ребенка!
— Вы планируете убить этого ребенка в любом случае, вы, пара грязных!..
Я в принципе согласна с маминым определением этой парочки, но по сути Зимний прав. Ни одна из них не может выйти на арену.
С минуту все громко препираются и обмениваются оскорблениями, но я уже понимаю, что это всего лишь прелюдия. Сейчас что-то будет.
— Прекрасно! — Мама с отвращением сбрасывает с себя удерживающие ее руки. — Мы не можем драться сами, но мы можем выбрать себе защитников, которые сделают это за нас. Уверена, Ашен не откажет мне в такой просьбе?
Отец молча кивает.
— Зимний? — Это Нуору-тор. Все это время она держалась поразительно тихо, явно пытаясь вычислить, куда мама клонит, и, кажется, не преуспела.
Зимний отвечает острым кивком.
Даратея вскидывает руку.
— Мы не можем рисковать нашими жизнями, но что-то должно быть поставлено на кон. Да будет дуэль. Если проиграет ее защитник… — тычок в сторону Нуору-тор. Если мама говорит, что отказывается признавать за дочерью Эвы ее имя, она это всерьез и надолго. — Если проиграет ее защитник, то она отказывается от Источника и подчиняется новой Хранительнице. Если поражение терпит мой муж, от своих претензий отказываюсь я.
Даже отсюда вижу, как удивленно расширились глаза Нуору. Да, ситуация проясняется. Мама сделала единственное, что могло предотвратить надвигающуюся кровавую баню, — свела все к поединку двух сильнейших. Только вот Зимний считается первым клинком Эль-онн, а отец — увы! — только вторым. Исход схватки будет в лучшем случае… неопределенным. На что рассчитывает?
Мать клана?
— Согласна. — Почему-то мне слышится щелчок захлопываемой мышеловки. Вот только кто туда попался? Не кот ли?
Примечательно, что Нуору-тор не удосужилась спросить мнения Зимнего по данному поводу. А Древний хмурится, явно подозревая подвох. Затем, словно почувствовав направление моих мыслей, поднимает голову, ловит мой взгляд, и лицо его пусто и чуждо. Только глаза что-то ищут во мне, точно пытаются найти ответ на незаданный вопрос.
Белой и золотой молнией два воина взмывают ввысь, туда, где потолок открывается прямо в бескрайнее Небо Эль-онн. Женщины возвращаются на свои места странно притихшими, на Зал падает испуганная, какая-то нервная тишина. Я мечусь по нашему балкону, ломаю пальцы.
Аррек чуть вопросительно прочищает горло. Я удивленно и рассеянно гляжу на него, только сейчас вспомнив о его существовании.
— Это дуэль.
Он явно не понял.
— Дуэль. До смерти или до поражения одного из противников. Если выиграет Зимний, он убьет отца.
Вот теперь дошло. Я усаживаюсь на выросшие пару секунд назад перила, спиной к Бездне, впиваюсь взглядом в стену. Впервые за много лет попытка медитировать оканчивается неудачей: беспокойство прорывается через все внушения.
Шелест теней: на нашу террасу приземляется мама, складывает крылья до полного их исчезновения, отходит в дальний угол. Сейчас она непривычно тиха, задумчива, но под отрешенностью угадывается невероятное напряжение. Взгляд то и дело непроизвольно скользит вверх, затем пытливо останавливается на мне, вновь начинает потерянно блуждать.
Первый удар потрясает Шеррн-онн до самого основания, многие сваливаются со своих мест, мне приходится судорожно вцепиться в раскачивающиеся перила. Ауте. Для дуэлей мы обычно уходим в некое подобие параллельной реальности, называемой для удобства Ареной, дабы никто из обитающих на Небесах Эль-онн не пострадал во время нашего выяснения отношений. Это какие же силы должны быть вовлечены в поединок, чтобы их столкновение докатилось сюда? Ясно одно: в ход пошла тяжелая магия. Интересно, от Арены после этого что-нибудь останется?
Еще один удар, на этот раз ментальный. Я морщусь. Аррек в который раз лезет за платком, чтобы остановить текущую тонкой струйкой кровь. Должно быть, кровеносные сосуды арров очень тонки. Надо с этим что-то делать, иначе в следующий раз они могут лопнуть не в носу, а где-нибудь еще. Только инсультов для полного счастья не хватало.
Даратея застыла мраморным изваянием.
В воздухе начинается какая-то фантасмогория, свет сходит с ума, физические законы делают что им вздумается, пока наконец кому-то из Древних не надоедает приспосабливаться к диким вывертам гравитации и они не принимают серьезные меры.
Мы ждем.
Какое-то время все спокойно, должно быть, в швырянии магической гадостью наступила передышка и они схлестнулись на мечах. Ллигирллин, конечно, гораздо моложе Рассекающего, но, будь я проклята, если она хоть в чем-то ему уступает. Особенно после нашего близкого знакомства с северд-ин. Нет, здесь у Зимнего не будет преимущества.
И снова стены Зала начинают мелко подрагивать. Я, честно говоря, восхищаюсь устойчивостью оннов. За тысячелетия нашей истории эти дома-деревья, должно быть, пережили такое, что и Расплетающим Сновидения представить сложно. И тем не менее они все еще с нами. Потрясающие существа.
Опять затихает. Напряжение уже не просто ощутимо кожей, оно впивается в кости, тысячью мелких иголок пронзает тело. Да что же это такое?
Усталый, блеклый сен-образ вспыхивает в воздухе, отчетливо видимый всем собравшимся.
Облегчение невероятно. Я бессильно сползаю на пол, не в силах пошевелить и пальцем.
Золотой. Бледный, слабый, но тем не менее сен-образ явно окрашен золотом. Мы победили.
Отчаянный нечеловеческий крик Нуору-тор эхом отражается от сводов.
— Антея, что?..
Не обращаю на Аррека внимания. Мой взгляд прикован к той точке в вышине, где потолок плавно открывается в Небо. Вот падает быстрая тень, блики золота заиграли под просторными сводами: огромный Дракон солнечного света и лунного серебра проскальзывает внутрь, беззвучно планирует вдоль бесчисленных галерей. И снова выдох коллективного восхищения, снова все застывают, пытаясь сохранить великолепие момента.
Он летит, чуть шевеля кончиками крыльев, и живое золото его чешуи освещает восхищенные лица. Песня нечеловеческой усталости, песня победы, не принесшей радости, песня печали, и любви, и долга — мотивы сплетаются в единую мелодию, разлетаются солнечными брызгами, и уже невозможно понять, где звук, где цвет, а где мысль.
Крылья выгибаются, гася скорость, и на нашу террасу мягко ступает высокий мужчина с загорелой кожей, золотистыми волосами и сине-зелеными, такими опустошенными глазами.
Мой нечленораздельный вопль тонет в рыданиях. Бросаюсь к нему, обхватываю руками шею, вжимаюсь в его тело, выплескиваю в истеричном и неразборчивом сен-образе все, накопившееся во мне за время этой безумной дуэли. Сильные руки обнимают меня, подхватывают, точно боясь потерять, не дают упасть. Драконы, расцвечивающие сейчас мою кожу, сияют ярким, первозданным золотом и излучают почти обжигающее тепло.
Мама приближается к нам, медленно, не то испуганно, не то соблазнительно, глаза чистейшего льда слепо распахнуты, точно в трансе. Девочка-подросток лет четырнадцати, и лишь предательское серебро мелькает в черных волосах. Их губы сливаются, пальцы слепо бродят по милым лицам, и из маминого горла вырывается что-то подозрительно похожее на всхлип.
Ашен прижимает нас обеих к себе, свою семью, своих женщин. Мы позволяем. Сейчас мы — семья, одна душа, одна судьба в триедином теле. Сейчас можно все.
Через секунду мы отстраняемся, спокойные, собранные, обновленные. Я отхожу, а родители остаются вместе, сплетенные в единый клубок силы и исцеления.
Нуору-тор взлетает над Источником, и на мгновение мне кажется — все. Она не сдержит слово, она сейчас нырнет и будет, без сомнения, уничтожена разгневанными таким предательством силами.
Я ее недооценила. Наследница Шеррн и не думала кончать самоубийством, нет, не раньше, чем будет осуществлена ее месть.
Дрожь крыльев, трепет пальцев, плавные, точно проходящие через слой воды движения. Миллионы глаз смотрят озадаченно, пытаясь понять происходящее. Я понимаю первая.
Кто-то кричит, кричит дико и страшно, и это я. Все смешалось, эль-ин срываются со своих насестов, рассыпаются в стороны, буйство красок и мыслей, и ничего не понять.
Нуору-тор танцует туауте.
— Нет! — Одежда Зимнего алая от крови, крылья едва его держат, однако Древний бросается к ней, чтобы задержать, остановить, помочь. — Нет! Нуору, не надо!
Их всех отшвыривает. Она уже в танце, она уже в изменении, и сейчас не имеют ни малейшего значения ни клятвы, ни законы, ни обещания. Эль-э-ин танцуют по ту сторону добра и зла.
Я слишком хорошо помню, что это такое. Сила нарастает в ее теле, сила, не подвластная ни разуму, ни даже вере. Сила сплетается миллиардами нитей, натягивается тугим луком, уже нацеленным. Тетива срывается.
Сила вылетает плавящим кости ураганом, бросается к жертве и… разбивается о щит. Нет, пожалуй, разбивается — не самое верное слово, разлейся тут такое количество энергии, и на Эль-онн не осталось бы ничего живого. Поглощается. Выводится, точно через портал, в бесконечность пространства Ауте.
Триединый щит медленно тает, в то время как поставившие его без сил планируют вниз. Их сознание все еще спаяно: Даратея в блеске своей невиданной силы; Ашен с непознаваемым могуществом Дракона Ауте; Раниэль-Атеро все еще связанный с бурлящей энергией Источника.
Нуору-тор продолжает свой танец. Пролитое, рассеянное могущество вновь концентрируется в угрожающем крещендо.
Сама не помню, как оказалась в воздухе, не знаю, когда начала танцевать. Только в какой-то момент оказалось, что нас двое, две фигуры дрожат и переливаются в пустоте Зала Совета Шеррн-онн, две женщины спаяны в усилии туауте.
Сначала лишь танцую рядом с ней, танцую в унисон, танцую в слиянии. Затем — веду ее за собой, подхватив, подчинив, использую тот же трюк, что она и сама пыталась провернуть, наслав на меня наваждения. Мы слишком похожи. Мы два отражения одного зеркала.
«В одни и те же воды нельзя войти дважды». Ах, смертные, как же мало вы знаете.
Время — ничто. Время — абстракция, выдуманная некоторыми разумными и полуразумными, чтобы облегчить свое существование. Нет непрерывного потока, есть лишь точка существования, субъективная априори, некое сейчас, окрашенное воспоминаниями о прошлом и предвидением будущего. Измени свое априори — и ты вторгаешься в избранный момент времени. Так просто.
Боли нет, нет слез. Ауте, Ауте милосердная, но почему нет слез, почему? Ведь он был достоин, достоин моих слез, достоин всех слез Неба? Почему? Нет боли. Холодное отупение, как паралич души, как ледяная неподвижность смерти. Где?
Нет чувств. Совсем нет, ничего. Это — ошибка. Я умерла, да, я уже умерла, не может такое неподвижное быть живым, я умерла вместе с ним, оболочка осталась.
Они ответят. Не могут не ответить, убийцы. Месть? Они не должны больше убивать.
Ребенок. Дочь. Я ведь должна что-то чувствовать, обрекая ее, должна. Ничего. Ничего не осталось, ни чувств, ни слез. Все умерло вместе с ним.
Нужно. Нужно защитить остальных. Чувств нет, но долг остался, долг, как нити, привязанные к марионетке. О, какая ирония: я — и путь древних эль-э-ин. Должно быть смешно, но смеха нет.
Иннеллин…
Туауте.
Туауте — проклятье и благословение. Для затерянной в туауте нет ни добра, ни зла, ни чувства, ни даже долга. Лишь цель. Цель должна быть достигнута.
Чистая, чуждая, ничем не замутненная сила. Вышвырнуть оливулцев из Небес — что может быть проще? Просто пожелай, чтобы этот могучий, непобедимый флот оказался не здесь, а там.
Материализоваться на холодных ступенях Императорского дворца. Все системы безопасности расплавлены. Стража валяется без сознания. Придворные парализованы, видят все, все понимают. Они будут все помнить.
Подойти к Императору — Ауте, какой огромный, какой неуклюжий. Нависающая над тобой гора мускулов и гнева. Бросить слова официального вызова — непонимание, недоумение, ужас в его глазах. Слова принятия вызова, и едва эхо последнего звука замирает, мужчина бесформенной грудой мяса падает к твоим ногам. Так же, как падают сотни, тысячи людей, отмеченных проклятием королевской крови. Опять-таки ты не знаешь, как это сделала. Сила эль-э-ин не поддается сознательному контролю.
Тело автоматически произносит нужные слова, совершает нужные движения. Теперь ты — официальная императрица Оливула. Исчезнуть, чтобы появиться дома, на Эль-онн.
Сила уходит, медленно и незаметно, как схлынувший прилив, и за ее замолкающим рокотом ты начинаешь слышать еще один голос. Тихий голос, лепечущий внутри тебя. Единое существо, которым ты до сих пор была, распадается на два, и ты вдруг понимаешь, что это, второе, это твоя дочь, твой ребенок. И ты знаешь ее, ты помнишь ее будущее, как люди, бывает, помнят свое прошлое. Знаешь ее всю, какой она станет, какой она; должна стать. И никогда не станет. Потому что она уходит, удаляется, покидает тебя навсегда.
Осознание ударяет мгновенно, воплем в никуда, выцарапанными глазами, сломанными крыльями. Уходит! Твоя дочь уходит, потеряна, убита! Моя дочь!
* * *
Крик Нуору-тор сливается с моим собственным, криком невосполнимой потери, крик ужаса и понимания. Сила, которую она накапливала для повторного удара, замирает, точно замороженная вне времени, но уже поздно, слишком поздно. Непоправимый вред хрупкой плоти, вмещающей всю эту невероятную энергию, уже нанесен.
— Нет!
Танец перенес нас куда-то, в какое-то место вне пространства и времени, пятачок твердой поверхности, затерянный в туманах. Она в моих объятиях, плачет навзрыд, плачет, как испуганный ребенок, которым она на самом деле и является.
Вода на моих щеках. Я? Плачу? Глупость какая, я разучилась плакать.
Мы уже не эль-э-ин, но еще и не в нормальном состоянии. Какое-то промежуточное, подвешенное положение. Сила еще здесь, цель не достигнута, задача не выполнена.
— Я… ее… убила… — она умудряется выдавить между всхлипами.
— Шш-ш-ш… Я знаю. Кто может знать лучше, чем я?
Внезапно тело под моими руками напрягается, наливается силой. Что?.. — Я не дам еще и ей умереть.
Сила уже столь велика, что я не могу находиться рядом. Отползаю, озадаченная, испуганная, непонимающая.
Кожа Нуору-тор начинает светиться. Испаряться, исчезать.
— Нет! — Кидаюсь вперед, чтобы быть мягко, но безоговорочно вжатой в землю. — Нет, Нуору!
Не верю, не могу поверить в то, что здесь происходит. Так не бывает. Не может, не должно быть. Ауте, пожалуйста…
Она все-таки была величайшим достижением генетики Эль-ин. Она была силой и гордостью и надеждой нашего народа. Она смогла сделать то, что до сих пор считалось неосуществимым. Вся энергия, все разрушительное великолепие туауте обрушивается на ее тело, уничтожая, пожирая, поглощая. Плата за неограниченное могущество, чудовищная отдача, забиравшая жизнь наших детей, пикирует сорвавшимся с цепи цунами. Но не на свою обычную жертву.
Теперь пылают не только крылья, пылает она сама, ее тело, ее разум. С ярким, непереносимым сиянием сгорает она в затерянном где-то беспределье, а я ничего не могу поделать. Ничего.
— Мама! — последний крик Нуору-тор тонет в затягивающем ее водовороте света.
Ее душа, то, что эль-ин называют душой, вспыхивает огненной искоркой, чтобы исчезнуть в темноте. На какую бы дорогу ни вступило сейчас это эфирное создание, мне не дано проследить его путь.
Закрываю глаза. Пальцы вцепились в плечи, из-под судорожно сжатых когтей тонкими струйками течет кровь.
Все кончилось. Туауте ушло.
Она убила себя. Я убила ее. И ее тоже. Ауте, за что?
Точно в ответ на мой вопрос пустоту беспределья нарушает чуждый всему здешнему звук.
Удивленно вскидываю уши.
Там, где только что бесновались демоны всех стихий, что-то происходило. Ошалело подползаю к требовательно попискивающему существу. Замираю, не зная, что делать, что думать. О, Ауте.
Она совсем маленькая. Меньше, чем человеческие дети и безусловно гораздо красивее их. Черная кожа. Огромные, на пол-лица глазищи потрясающего фиалкового оттенка. На маленькой головке вьются белоснежные кудряшки. Серебристые коготки на маленьких ручках. Не к месту вспоминаю человеческие легенды о Фениксе, умирающем в пламени, чтобы воплотиться в…
Я совсем не знаю, что делать. Никогда раньше не видела такого маленького ребенка. Испуганно протягиваю руку, чуть прикасаюсь кончиком пальца к крошечной ладошке. Ауте, какая же она миниатюрная. Издаваемые ею звуки становятся более требовательными. Я наконец прихожу в себя достаточно, чтобы начать действовать хоть немного осмысленно. Когтем взрезаю себе кожу, даю ей напиться свежеизмененной, идеально сбалансированной крови. Маленький тиран довольно причмокивает и засыпает. Пройдет еще лет шестнадцать, прежде чем она научится различать тех, кто ее окружает, проявлять к ним что-нибудь вроде симпатии или благодарности.
С минуту сижу не двигаясь, пытаясь переварить произошедшее. Затем сердито встряхиваюсь, осторожно — о, как осторожно! — поднимаю на руки чудесное существо.
Так, теперь надо как-то отсюда выбраться. Активирую свой новенький имплантант, немного экспериментаторства — и вот я уже планирую в ошалело молчащем Зале Совета, приземляюсь на террасу, где собрались целители и генохранительницы.
— Во имя милосердной Ауте, у кого-нибудь есть пеленки?
