Глава 17

Комната, куда прибыли мама, тетя Вииала и я, находится где-то глубоко внутри Дериул-онн. Очень глубоко. Стены из обманчиво-тонкой живой материи мягко подрагивают, вдыхая и выдыхая в такт ударам наших сердец. Снаружи не пропускается ни одного лучика света. Любого другого излучения, впрочем, тоже. Защита по самому высшему уровню, куда там дарайским щитам Вероятности. Даже если снаружи разыграется Буря Ауте, здесь не дрогнет ни одна молекула.

Даратея ходит по комнате, мягко покачивая бедрами, с десяток созданных ею сен-образов вспыхивают, освещая пустое помещение. Воздух в середине сгущается, образуя что-то вроде невидимой антигравитационной колыбели. Судорожно сглатываю и отвожу глаза. Великий Хаос, это будет больно.

— Мам, я все еще не понимаю…

Она вдруг оказывается рядом, одна рука медленно ложится на мое предплечье. Я не отстраняюсь.

— Анитти, доверься мне.

А вот это уже пугает.

Плотно охватываю себя крыльями. Температура в помещении не изменилась, почему же мне вдруг стало так холодно?

Вииала усаживается на пол в позе концентрации, выжидательно замирает. Мать клана (это совершенно точно Мать клана, а не просто старая подружка Дар, некоторое время повращавшись в политических кругах, начинаешь разбираться в подобных нюансах) разрешающе кивает. Генохранительница закрывает глаза, на прекрасном лице появляется выражение отрешенности, предельной собранности. Что-то происходит. Что-то важное. Древнее. Могущественное.

Между вытянутых вперед рук Ви появляется едва заметное сияние. Свет сгущается, концентрируясь сначала в плотные волны, а затем в нечто материальное. От ощущения сжатой в тугую пружину силы у меня начинают болезненно пульсировать виски. Отворачиваюсь, пытаясь хоть как-то защитить свои излишне чувствительные рецепторы.

Через минуту все более-менее успокаивается. Медленно открываю глаза и позволяю вниманию сосредоточиться на появившемся между зелеными ладонями предмете.

Это стеклянная сфера, прозрачная и чистая, но рассмотреть, что внутри, не представляется возможным. Защита опять такая, что зубы начинают ныть. Да что же здесь происходит?

Вииала выпускает сен-образ на таинственную сферу, и находящееся внутри сферы становится отчетливо различимым. Небольшой камень плавает в невесомости, окруженный плотным слоем магии. Непостижимые для примитивного существа, вроде меня, силы доставляют драгоценности питательные вещества и минералы, необходимые для поддержания ее в «живом» состоянии, тончайшие нити нервных окончаний, невидимые простому глазу, расходятся в разных направлениях.

Недоуменно мигаю. Какого?..

Невозможно описать, какого цвета камень, потому что он вобрал в себя все цвета, отражая энергию на всех длинах волн. Рубин и сапфир, алмаз и изумруд, янтарь и жемчуг. Аметист, нефрит, перламутр, малахит, оникс — все это здесь, а также многое из того, чему и названия-то никогда не было. Все ритмично сияет, затягивая в гипнотический водоворот первобытной силы. Силы. И еще силы. Знания. Мудрости. Силы.

И поверх этого древнего океана тонкой изящной насечкой энергетических линий — способность манипулировать Вероятностями. Недавнее дополнение, поверхностная огранка, не меняющая сути, но добавляющая особой прелести.

Ауте.

Я рванулась назад с такой силой, что лишь железная хватка матери удерживает меня на месте.

— Вы двое, что, спятили???

Мой голос срывается на крик. Ви слегка приподнимает брови. Мама вообще не реагирует.

— Послушайте, это же сокровище, это же уникальная, неповторимая… Их же можно пересчитать по пальцам одной руки. Вы не можете доверить мне такое, такое…

На лице у мамы появляется этакое усталое выражение «слышали — видели — знаем — надоело». Меня начинают подталкивать в сторону операционного стола.

Прижимаю уши к черепу, шиплю на них, сверкая расширенными глазами.

— Мама, Ви, да послушайте же… Нельзя… Потребовались тысячелетия, чтобы вырастить эту вещь, знания и труд, вложенные в подобный камень, не поддаются оценке. Вы не можете отдать его мне! Я же умру через несколько лет, я не смогу… Я ведь не успею использовать и сотую долю его возможностей… Вы не можете… Это все равно, что выбросить…

Меня бесцеремонно укладывают на силовые линии, постель из воздуха мягкая и неощутимая, совсем не похожа на материальное человеческое ложе. Плечи непроизвольно расслабляются, крылья складываются, исчезают. Тело уже не принадлежит мне, даже при желании я не смогу сделать ни одного движения.

В конечностях разливается невесомая волна анестезии. Обездвижить вене — задачка та еще. Но нет ничего невыполнимого, когда за дело берутся профессионалы.

— Нельзя…

Бледная рука ложится мне на губы, прерывая дальнейшие высказывания.

— Анитти, просто доверься.

Окончательно расслабляюсь, но какая-то неугомонная часть моего «я» не может не оставить за собой последнего слова.

— А моего мнения по данному вопросу спрашивать, разумеется, никто не собирается.

— Никто. — Безапелляционный тон, хрипловатые нотки смеха.

Лицо мамы исчезает, надо мной склоняется тетя Ви.

— Антея, слушай внимательно. Это одна из тех операций, которая должна проводиться, когда пациент находится в полном сознании. Запомни. Ты ни на минуту не должна засыпать. Не должна впадать в транс, отсекать боль, ты все время должна ощущать происходящее максимально четко. Концентрируйся на боли, на всем, что ты почувствуешь. Если слияние твоей нервной системы с камнем не произойдет сразу, это может убить вас обоих. Понятно?

Ну и веселый же денек меня ожидает!

Кивать не могу, поэтому отвечаю:

— Да.

— Умница. Начинаем.

И мир утонул в боли.

Я кричала.

Я вопила, я хныкала, я называла их бессердечными стервами, наградила другими нелицеприятными эпитетами. Я пыталась убедить их, что никакого имплантанта мне не нужно, потом я просила, потом угрожала. Я залезла в генетическую память, чтобы дать подробнейшее описание их предков вплоть до двенадцатого колена и проследить, откуда в линии Тей и линии Ала могли взяться садистские наклонности. Я составила подробный план, как проникнуть на несколько столетий назад и перерезать всех пращуров, дабы такое позорище никогда не появлялось среди эль-ин. Под конец я могла только тихо скулить, потеряв все другие способности в волнах нестерпимой боли.

Но я не потеряла сознания.

Лежу, свернувшись калачиком, спрятав голову в маминых коленях. Больно. Стены комнаты то приближаются, то уплывают в разные стороны, пол, кажется, так и норовит исчезнуть. Тело ощущается странно, то и дело кажется, что руки или ноги меняют свой размер и пластичность, какой-то орган вдруг наливается огнем или становится зеленым (как, во имя Ауте, я могу видеть, какого цвета мой желудок?) или превращается во что-то совсем уж несусветное. В то же время отчетливо осознаю, что никаких изменений во мне сейчас не происходит. Больно.

Мама осторожно гладит меня по голове, расчесывая длинными когтями золотистые волосы. Это хорошо, это можно, пока она не поднимает вопрос об туауте, можно расслабиться и быть просто ребенком.

Чувство юмора, если этот извращенный голосок можно так назвать, просыпается, как всегда, первым.

— Как хорошо, что этот каземат полностью изолирован от внешнего мира. Не знаю, пережила бы я то, что сейчас, начни во мне говорить дистантные чувства. Спятившее ясновидение — это уже диагноз.

Ее рука на мгновение замирает, затем вдруг прижимает меня к груди с почти болезненной силой.

— Добро пожаловать домой, малыш.

— Угу.

Пытаюсь сесть самостоятельно, но после первого же движения передумываю и вновь сворачиваюсь жалким клубочком.

— А где Ви?

— Ушла. Думаю, переживает истерику где-нибудь в одиночестве.

— Истерика — это хорошо. Это помогает. Если остались силы на истерику, значит, не все еще потеряно.

— Угу. — Она утыкается носом в мои волосы и как-то подозрительно всхлипывает.

По человеческому объективному времени операция заняла от силы минут двадцать. Эль-ин не знают понятия «объективное время». Для меня она длилась века.

— Мам?

— Да, котенок.

— Мам, я опять влипла в неприятности.

— У тебя всегда был к этому особый талант, Анитти.

— Я серьезно. И неприятности на этот раз серьезные.

— И их зовут?..

— Аррек арр-Вуэйн. — Подавляю невольный вздох. Слишком глубоко дышать больно.

— Ах, твой новый консорт. Действительно, такой может доставить кучу неприятностей, но он вполне дрессируем. В чем же проблема?

Она смеется. Чуть сжимаю кисть, запускаю коготки ей в бедро.

— Мам, я серьезно!

— Я тоже. Этот молодой человек, кажется, понимает в эль-ин ровно столько, чтобы не путаться у тебя под ногами. Чего еще можно требовать от мужчины? Потрясающая красота, фигура, как у бога. Воин не ниже первой категории, Целитель в ранге Мастера, Видящий, причем Видящий Истину. Одна Ауте знает, какие еще таланты у него есть, какие потенциальные способности мальчик сможет в себе открыть. И он полностью очарован тобой, а ты, если глаза меня не обманывают, — им. Чего тебе не хватает?

— Но он поймал меня! Загнал в ловушку, не оставил мне ни малейшего выбора! Это не мое решение, мама! — Попытка повысить голос заканчивается печально — связки сорваны диким криком нестерпимой боли.

— Ты могла не заметить, но именно так все обычно и происходит. Я никогда не рассказывала, как вышла замуж за Ранизль-Атеро? Ведь я тогда уже была с твоим отцом и совершенно не собиралась ввязываться в новые отношения, тем более что и сам Ашен не приветствовал подобное решение — среди его соплеменников мужчины могут организовывать себе гаремы, но никак не наоборот!

Или напомнить тебе, что Иннеллину пришлось скрутить одну упрямую эль-ин прямо на арене поединков и в буквальном смысле выбить из нее согласие на брак?

— Это другое.

— Почему?

— Мама, он что-то сделал с моей физиологией, как-то вмешался, я не знаю. Я… я пять лет не смотрела в сторону мужчин, не ощущала вообще ничего, а тут… Я должна поверить, что это случайное совпадение? — Сама удивляюсь звучащей в голосе злости. На мгновение даже забываю о боли, но лишь на мгновение.

Она откидывает голову и смеется. Терпеливо жду объяснений.

— Антея, Антея, какая же ты еще молодая. И как плохо знаешь себя. Помнишь глупость, которую сотворили вы с Иннеллином? Ту, из-за которой я с вами год не разговаривала?

— Венчание Душами?

— Да, и поверь мне, это была глупость. Ни одна близость не стоит такой цены. Вы обвенчали не только души, тела в процессе оказались тоже затронуты. И когда души были разорваны, тела остались настроенными друг на друга. Твоя физиология, твоя нервная система, все то, что есть в вене более-менее постоянного, оказалось нацеленным на одного-единственного мужчину. А теперь вспомни, что случилось примерно за неделю до того, как ты впервые ощутила привлекательность Аррека?

— Моя… О Ауте! Дз-зирт!

— Точно. И ты была вынуждена отращивать новую нервную систему, так сказать, «чистую». Способную к нормальным реакциям очень чувственного, очень страстного существа. Все бы ничего, в твоем состоянии ты бы этого даже не заметила, но тут под руку подвернулся некто, кому ты, благодаря какой-то совершенно непонятной мне извращенной логике, начинаешь полностью и безоговорочно доверять. Результат объяснять?

— Знаешь, а ведь это можно использовать как лекарство для потерявших спутника жизни…

Она погружается в какие-то свои мысли.

Я пытаюсь понять, что означает открытие. Брак с Арреком как был, так и остался неизбежной необходимостью, но почему-то теперь с ней смириться легче. Чуть шевелю когтями, выражая обреченность. Похоже, теперь, хочу я того или нет, реакции на поведение арра совершенно утратят элемент подозрительности.

И в то же время мимолетно возникает призрачное сожаление. Еще одна частичка Иннеллина меня покинула.

— И все равно он меня поймал. Кормил маленькими, тонко отмеренными порциями искренности, а когда я немного расслабилась — загнал в ловушку.

— А разве не так оно всегда и происходит?

Разумно.

Задумчиво провожу когтем по полу.

— Я ведь уже встречалась с ним, мама, совсем еще ребенком.

Учитель тогда только-только открыл для меня прелесть древней поэзии, и я с неистребимым энтузиазмом ползала по генетической памяти, отыскивая эти простенькие, но такие цельные образцы искусства далеких предков. Тогда же на Эль-онн впервые появились люди. Исследовательская партия, включавшая в себя и этого сияющего дарая. Помню, как они ходили по нашим домам, зачарованные, недоумевающие, как они задавали свои странные вопросы, не имеющие, казалось, никакого смысла. Помню, как они сидели перед своей странной аппаратурой, спорили, что-то там вычисляли. Этот, не похожий на других ни внешним видом, ни повадками, казалось, всегда был в стороне, всегда сам по себе. Он не задавал вопросов, но глаза холодного металла замечали все, а в движениях чувствовалась тщательно скрываемая грация прирожденного хищника.

Старшие тогда не обратили на людей особенного внимания, по крайней мере, не утруждали себя личными встречами. Я же была заинтригована. Часами бродила среди смертных, в безупречной маскировке вене невидимая даже для эль-ин. Вслушивалась. Старалась понять, почувствовать суть. И более всех мое внимание привлекал именно этот, странный и одинокий, явно находящийся над другими. Всякий раз, когда мой взгляд останавливался на сияющей фигуре, что-то внутри замирало, и я могла лишь безмолвно восхищаться совершенством удивительного создания. И вспоминать забытые давным-давно строчки.

— Тигр?

Не без удивления понимаю, что последние строчки произнесла вслух. А может, она их просто считала. Какая разница?

Приподнимаюсь на локте, переворачиваюсь на спину, расслабляю тело. Голова все еще лежит на коленях у мамы, но теперь, по крайней мере, нет впечатления, что я прижалась к ней смертельно раненным зверьком.

— Как прошли последние пять лет?

Ее пальцы неопределенно вздрагивают.

— Не очень. Эль-ин зализывают раны. Конечно, и раньше случались удары Ауте, даже более сильные, но к этому мы были совершенно не готовы. Совсем расслабились… А тут еще эти воинствующие кретины. Нет, если с мстительностью можно мириться в индивидуальном порядке, то на уровне целого народа она самоубийственна. Такое… неконструктивное поведение.

Неконструктивное. Очень точное слово.

— Иногда помогает. Просто выместить гнев. На чем угодно, на ком угодно. — Мой голос предательски срывается.

Рука в моих волосах замирает.

— Анитти…

— Мам, не надо.

— Антея, ты не обязана проходить через это одна…

Делаю попытку встать, но она удерживает меня, через тактильный контакт передавая, что тема закрыта.

— Расскажешь о своих скитаниях среди людей?

И я начинаю говорить.

Мне нужен глоток свежего воздуха. Даратея ушла некоторое время назад по каким-то неотложным делам, оставив меня сотрясать жалобами стены. Стены молчат. Осторожно (ох как осторожно!) выбираюсь из непроницаемого каземата, куда меня запихнули мама с тетей Ви, коридорами и какими-то проходами за пару минут достигаю внешней границы онн.

Болит все. Никогда не знаешь, сколько всякого разного есть в твоем организме, пока оно не начинает вдруг пульсировать колющей болью. Хоть анатомию изучай, честное слово.

Наконец нахожу выход наружу и блаженно подставляю лицо лучам дрейфующей в воздухе энергии. Медленно иду по охватывающей онн сложной спиралью площадке. Через минуту набираюсь смелости раскрыть крылья (больно!), но в воздух пока подниматься не тянет. Просто ловлю проплывающие мимо потоки ветра, заставляя тонкую поверхность крыльев развеваться золотистым факелом.

Еще один поворот и… застываю на месте.

Если бы это происходило на какой-нибудь планете, я бы сказала, что на облюбованном им месте припекает солнышко. На Эль-онн это просто место средоточия различных излучений, хотя в результате достигается примерно тот же эффект.

На этот раз он выбрал максимально материальную форму.

Закованное в броню тело гигантского дракона переливается всеми оттенками золота. Расправленные крылья свободно лежат на спине, втягивая в себя разлитую в пространстве энергию, заставляя огромное тело буквально лучиться от переполняющего его здоровья и силы. Изящная, украшенная шикарной короной роговых выступов голова покоится на вытянутых лапах, длинный хвост чуть подрагивает во сне.

Когда-нибудь слышали слово «великолепие»? Прекрасно подходит для описания Драконов Ауте. Куда уж там дараям. Это существо, сотканное из света и пламени, настолько великолепно, что любое другое в сравнении с ним кажется лишь бледной тенью.

Бесшумно отступаю назад. Еще шаг. Пячусь, чтобы ненароком не потревожить отдых непостижимого создания. Еще шаг.

По мягкому сиянию крыльев пробегает едва заметная рябь, тяжелые веки вздрагивают, открывая чистые глубины сине-зеленых глаз. Голова поднимается и поворачивается в мою сторону. Я замираю на месте, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть невероятную красоту этого мига.

— Анитти…

Он выдыхает мое детское имя так музыкально, так нежно, что эта нежность действует на меня, как холодный ветер на обнаженную кожу. Небеса вокруг вздрагивают беззвучными перекатами грома, воздушные потоки сплетаются в сложные фигуры.

— Я тебя разбудила? Прости, я уже ухожу…

Мой собственный голос звучит хриплым карканьем.

— Я ждал тебя, Анитти. Все та же беспокойная душа, терпеть не можешь закрытых помещений.

Ждал меня?

Подхожу к сложенным перед грудью огромным лапам, устраиваюсь в них, развалившись среди когтей, каждый из которых не уступает мне в росте. Сияющая золотом голова склоняется ко мне, загораживая свет. Странно, но при таких размерах он вовсе не выглядит массивным, скорее, наоборот, изящным и хрупким. Но я — то слишком хорошо помню, насколько обманчива может быть эта кажущаяся хрупкость…

— Как ты себя чувствуешь?

Теперь в песне-вопросе чувствуется тень неуверенности.

— Нормально. Только болит все, но особых изменений я в себе пока не замечаю.

Секундное молчание.

— Я был против этой операции, но в конце концов вынужден был признать, что она необходима. — Почему-то у меня возникает впечатление, что он говорит не только об операции, подразумевая нечто большее.

Уши сами собой требовательно напрягаются.

— Папа, что вы задумали?

— Ш-шш, ш-ш-шш, малыш, не волнуйся. Все будет хорошо.

Невольно подчиняюсь колдовскому ритму его голоса-музыки и расслабляюсь, как в раннем детстве, когда мой разум еще не задавался вопросами «кто я?» и «где я?», а позволял себе просто быть. Теперь же не могу автоматически не отметить, что он уклонился от вопроса и от обсуждения «дел» вообще.

Мы с отцом никогда друг друга не понимали. В принципе ни одно существо, живущее на Эль-онн, не может похвастаться, что понимает другое, мы для этого слишком реалистичны, но в данном случае чуждость выражена особенно ярко. У отца до меня была куча сыновей, он всех выучил сражаться, накладывать сложнейшие заклинания на совершенно не приспособленные к тому вещи и другим необычайно полезным навыкам. Но вот что делать с дочерью, Ашен не имел ни малейшего представления. Тем более с такой бесталанной и бестолковой дочерью, как я. Как только мой разум стал достаточно зрелым, чтобы воспринимать и анализировать эмоции окружающих, мне стало ясно, что отцу неуютно в моем обществе. Он всегда смотрел на меня с каким-то беспомощным изумлением, всегда — и в теле эль-ин, и в своем истинном виде — действовал так, будто боялся неловким движением причинить мне боль. В изменчивой зелени раскосых глаз я всегда читала немое обожание и какую-то путающую покорность. Могу вспомнить лишь один раз, когда он посмел повысить на меня голос и даже поднять руку, когда я приняла решение уйти в туауте. Мама тогда закатила истерику в Совете, да такую, что главный зал, по-моему, так до конца и не восстановился, Раниэль-Атеро пытался сначала переубедить меня, а затем уговорить Хранительницу использовать право вето, а папа… Папа пытался меня удержать. Физически. Вспоминать не хочу, чего я тогда ему наговорила.

Именно тогда он и передал мне Ллигирллин. Одна Ауте знает почему.

Прикладываю ладонь к горячей чешуе. Где-то там, в недрах золотистого тела, бушует пламя химических реакций, поддерживающих невероятное волшебство его существования. Дракон судьбы, порождение Ауте, существо, сотканное из магии и света. Мой отец.

С мурлыкающим звуком прижимаюсь щекой к мягкому боку, выпускаю сен-образ. Это очень сложный образ, над которым я работала вот уже три года, полный противоречивых многозначных сплетений. Я назвала его «Извинение за все неприятности, которые я тебе когда-нибудь причиняла» и предназначала специально для отца, если он когда-нибудь будет столь терпелив, чтобы выслушать меня. Призрачное послание всплывает звенящей мелодией, столь напоминающей его собственные трели. Он мысленно перехватывает послание, поворачивает его новой гранью, заставляя сиять неизвестными мне бликами, наполняться иным, новым смыслом. Огромные когти вдруг сжимаются, бережно отсекая меня от всего остального мира.

— Спасибо, малыш.

Он хочет сказать что-то еще, но молчит, и за это я благодарна ему. Не хочется разрушать минуту постыдным бегством от эмоций, о которых я не хочу говорить.

Пытаюсь перевести разговор на что-то нейтральное.

— Где Ллигирллин?

В его ответной трели перекатываются раскаты смеха.

— С твоей матерью. Подозреваю, им есть, что обсудить…

Он коварно замолкает, позволяя моему воображению завершить зловещую фразу. Прижимаю уши к черепу. Ауте, чего им понарассказывала сребровласая ябеда?

— А новый меч?

— Интересная вещица. С ней можно будет поработать.

Хмыкаю. Папа — один из лучших кузнецов Эль-онн. «Поработать» в его понимании означает магию, которую я и представить себе толком не могу.

— Я изучил ваш опыт столкновения с северд-ин. Мои поздравления, еще никому не удавалось обратить в бегство боевую звезду.

— Это все Ллигирллин. Я при ней была этаким багажом, прилипшим к рукояти.

— Не скромничай. Бежали-то они от тебя, а не от нее.

Честно пытаюсь переварить эти слова. Отец не стал бы утруждать себя ложью, в этом я уверена. Но… похвала? От него? За успехи в воинском деле?

— Воинское дело — это не только размахивание мечом, Анитти. Не знаю как, но ты умудрилась перескочить все начальные стадии обучения и сразу же оказаться на уровне Мастеров, где даже монстры вроде меня с Ллигирллин чувствуют себя неуютно. Ты удивила всех. Опять.

Ах, но это не восполняет начисто отсутствующих… хм, «начальных стадий». Так что можно не волноваться: воина из меня все равно не получится.

— Уверена?

— Ауте, неужели я так прозрачна?

— Ты переняла человеческую манеру мыслить словами, малыш. Да, это прозрачно.

Подобное заявление меня пугает.

— Я… я действую как человек? Предсказуемо?

— Как человек? Не смеши. Вряд ли на всем Эль-онн есть существо, более далекое от людей. Ты думаешь, как смертные, ты чувствуешь, как они… но результат… результат получается каким угодно, но не предсказуемым.

В музыкальных фразах, которые всегда сопровождают его речь, вновь проскальзывают нотки смеха.

— А Аррек? Что ты о нем думаешь?

— Дарай-князь? Не знаю. Он слишком похож на Древнего. — Древним папа всегда называет Раниэля-Атеро, категорически отказываясь произносить его имя. Вот уже триста лет, как они одна семья, за это время успели стать близкими друзьями, однако эхо яростной схватки, с которой началось знакомство, еще дает себя знать. — Но этот человек пойдет ради тебя на все. В буквальном смысле слова. Так что я готов смириться с его существованием.

«На все»? Это наш господин холодный-скользкий-мерзкий-расчетливый манипулятор? Ну и ну, похоже, первый раз в жизни папа сделал ошибку в оценке другого живого существа.

Интересно, как «на все» сочетается с маленькими развлечениями дарай-княгини Лаары?

Ладно, проехали.

— Что с мамой?

На этот раз он молчит несколько дольше.

— Она… она не очень хорошо приняла последние события, Анитти. Эпидемия ударила по Изменяющимся сильнее, чем по любому другому клану, мы потеряли старшего сына, почти потеряли тебя… — Неуверенно шевелюсь, и он спешит продолжить, послушно не заостряя внимание на болезненной теме. — А последние события, истощение Эвруору… Знаешь, они очень близкие подруги, вместе были вене, вместе взрослели, вместе справлялись с обрушившейся на них слишком рано непомерной властью. Эва, Ви и Дар. А теперь мы не можем даже быть рядом с ней во время ее ухода…

Печаль его песни заставляет небеса потемнеть, набухнуть тучами, которые обещают тяжелые, затяжные дожди. Эвруору-тор была не только маминым другом.

Сворачиваюсь комочком, позволяя его теплу вобрать в себя мои заботы и печали.

— Но с мамой все будет в порядке?

— Она очень сильная, Антея, сильнее, чем все, что мы можем себе представить. Она справится со всем, что пошлет ей Ауте.

Теперь в мелодии слышится такая безоговорочная, всепоглощающая любовь, что окружающий мир пробирает дрожь. Вот-вот пойдет дождь.

Ашен Дернул — какое пустое сочетание звуков, не передающее совсем внутреннего содержания этого существа. Разумеется, у него есть и другое имя — музыкальная фраза, полная магии и света, слишком сложная, чтобы быть полностью услышанной ограниченным существом, вроде меня. Есть у него и имя души — сен-образ, передающий всю сложность и противоречивость свободного Крылатого, добровольно променявшего Небеса на объятия черноволосой женщины. Об этом на Эль-онн ходят легенды. О том, как однажды юная вене вернулась из рейда в Ауте, таща за собой раненого Дракона Судьбы. Как долго и мучительно выхаживала его, как сцепилась со своими старшими, не позволяя им убить опасное создание. О том, как позже он несколько раз встречался ей во время последней Вспышки Ауте, спасая из практически безвыходных ситуаций. О том, как однажды она нашла его в своей постели в человеческом виде и уже никогда не смогла расстаться с ним.

Забавно, но для дракона папа бессовестно молод. Пятьсот, максимум семьсот лет — ну разве это возраст? Вот после таких мыслей вспомнишь, сколько тебе самой осталось и как-то сразу грустнеешь.

Неужели мама права? По поводу недопустимости Венчания Душами? Вот посмотреть на нее саму и ее мужчин: они ведь отнюдь не в рабстве друг у друга. У мамы есть клан, семья, есть ее воинское искусство, научные исследования, проекты, разработки… политика и интриги, в конце концов. Папа тоже занят двадцать четыре часа в сутки, и, в крайнем случае, он всегда может спуститься обратно в Ауте, к своему народу. Ну а что касается Раниэля-Атеро, так тот вообще вряд ли бровью поведет, если весь окружающий мир бесследно исчезнет. Что ему, в первый раз, что ли? Абсолютно самодостаточная личность…

Когда я была с Иннеллином… Мир для меня ничего не значил. Мир заключался в спутнике моей души. Даже танцы, даже эта страсть, эта неотъемлемая часть моей натуры, стали казаться всего лишь прекрасным приложением к его музыке. И в устремленных на меня глазах я видела отражение той же страсти, того же отречения от себя в пользу другого. Это плохо? Это страшно? Жизнь показала, что да. Но будь у меня возможность, изменила бы я что-нибудь в своем прошлом? Отказалась бы хоть от одного мгновения?

Ни за что.

Какой еще ответ нужен?

Отец слегка шевелится, и я всем телом ощущаю перекаты могучих мускулов под золотистым покровом чешуи.

— Антея, я хочу, чтобы ты запомнила: что бы ни случилось, семья всегда тебя поддержит. Во всем.

Сначала хочу по привычке возразить, что ничья поддержка мне не нужна, потом наконец замечаю, что фраза построена в будущем времени.

— Папа, что происходит? Что вы планируете?

Он поднимается — огромная гора золотистого великолепия, когти аккуратно сжимаются, ставя меня на ноги.

— Я хочу вновь лететь с тобой, дочь.

Открываю рот, чтобы протестовать, но он уже напрягся, сжался яростной пружиной, глаза вдруг засверкали интенсивной зеленью. Толчок, взметенный могучими крыльями воздух сбивает меня с ног, а пламенеющий силуэт исчезает вдали. Бормочу себе под нос человеческое ругательство, резко бью крыльями, и знакомые очертания Дериул-онн вдруг оказываются далеко внизу. Разворот на кончике крыла, изменить направление, поймать воздушный поток. Вперед!

Меньше чем за минуту нагоняю сияющего золотом ящера, описываю вокруг него провокационную петлю. Состязаться в скорости? С кем, со мной?

От его смеха Небеса взрываются разрядами молний, облака вдруг приобретают золотой оттенок, наполняются внутренним светом. Летим вместе, быстрые, свободные, плетем сложный рисунок вращений и спиралей, петель и падений. Воздух сладок, воздух прозрачен, воздух наполнен запахами, которые нельзя встретить в человеческих мирах. Я воспринимаю ветер, потоки и течения как нечто материальное, осязаемое, нечто гораздо более плотное, но в то же время проницаемое, нежели поверхность любой планеты. Небеса Эль-онн — особенные. Они не имеют аналога в Ойкумене, они вообще, по физическим законам, не могут существовать. Это просто облако газов и болтающихся в нем различных объектов, неизвестно как оказавшееся посредине непостижимого Ничто, называемого нами Ауте. Здесь можно увидеть десяток солнц одновременно или же десяток лун, а можно столетиями не знать света. Здесь звезды имеют привычку подлетать и садиться на ладонь маленькими светлячками, здесь гравитация имеет примерно то же постоянство, что погода в других мирах, здесь соседствуют такие формы жизни и нежизни, что понятие разума теряет всякий смысл.

Отец с торжествующим криком взмывает вверх, по спирали падает вниз, я вторю ему с неподдельным восторгом. Это — то единственное, что действительно нас сближает: радость полета, непередаваемый восторг воздушного танца.

Мои крылья наконец раскрылись на полную ширину, несколько метров золотистой энергии, чуткой, проницаемой, послушной, не уступающей по мощи крыльям отца. Запрокидываю голову и радостно смеюсь, кричу, снова смеюсь. Дома, дома, дома, наконец-то дома, на Эль-онн, Ауте, я наконец-то вернулась! Вернулась!

Ашен начинает песню сначала тихо, неслышно для обычного слуха, с первой же ноты вплетая в мелодию высшую магию. Музыка ширится, разрастается, питаемые ею сен-образы вдруг заполняют все вокруг, все Небеса, становятся видимыми, материальными, ощутимыми.

Мы уже в другом мире, мире, созданном силой его таланта, столь же реальном и настоящем, как и любой другой. Небо здесь бездонной темноты, миллиарды звезд сияют длинными вереницами, луны танцуют стройной цепочкой, а снизу тянет пьянящим запахом трав и ночных цветов.

Мелодия меняется, и мы среди белоснежных, окрашенных лишь в цвета зарождающейся зари облаков, спешим навстречу восходу…

Мелодия меняется…

Нет, Драконы Ауте не могут перемешаться среди миров, как дараи, они просто создают их на свой вкус, на свой выбор.

Я выгибаюсь, нежась в ритмах его песен, в тепле его фантазий, я лечу тонкой золотистой стрелой, ощущая пламя огромного смертоносного создания за плечом, и чувствую себя в полной, совершенной безопасности. Смеюсь…

Боль появляется внезапно, оглушающим ударом поглощает весь мир, становится всеобъемлющей, единственной реальностью. Небо сотрясается от моего крика, но я сама его едва слышу, все поглотила боль. Руки отца (когда он успел принять человеческую форму?) подхватывают меня прямо в воздухе, укачивают, знакомый голос шепчет на ухо успокаивающие слова. Позволяю отнести себя обратно к они клана, стараясь не противодействовать сотрясающим тело спазмам. Через несколько минут приступ проходит, и я снова могу нормально мыслить.

Отец выглядит так, словно сейчас наложит на себя руки.

— Анитти, прости, я знаю, что я идиот, потащить тебя в таком состоянии…

Поднимаю ухо, останавливая поток извинений:

— Шш-ш, все в порядке, это не из-за полета. Просто камень отращивает внутри моего тела новые нервные окончания, это болезненный процесс.

Брови слегка сходятся над его собственным имплантантом, глаза вдруг приобретают темно-синий грозовой оттенок. Что-то да подсказывает, что маме с тетей Ви сегодня предстоит не слишком приятный разговор. Только теперь вспоминаю, что папа пришел к эль-ин сформировавшейся личностью, и ему камень тоже должны были пересаживать уже взрослому. Было ли это так же болезненно?

Вряд ли. Его симбионт производит впечатление идеально подобранного, возможно специально для него выращенного, взаимная адаптация в данном случае должна была пройти гораздо легче.

Он поднимает меня на руки, и на этот раз я не возражаю против того, чтобы с «уже совсем взрослой, совершеннолетней эль-ин» обращались как с ребенком. Утыкаюсь носом в темную тунику и тихо шепчу:

— Это был прекрасный полет.

И слышу такой же тихий ответ:

— Самый прекрасный, какой можно представить.