ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
ВНЕЗАПНАЯ БУРЯ
В конце концов я нашел Денну — как у меня всегда получалось, по чистой случайности.
Я торопливо шел по улице, занятый кучей разнообразных мыслей, и, повернув за угол, остановился как вкопанный: я чуть не налетел на нее.
Полсекунды мы оба просто стояли, ошеломленные и потерявшие дар речи. Хотя я искал ее лицо в каждой тени, в каждом окне кареты многие дни, встреча поразила меня. Я помнил форму ее глаз, но не очарование, их темноту, но не глубину. И теперь близость Денны вытеснила воздух из моей груди, как будто я внезапно оказался глубоко под водой.
Долгими часами я обдумывал, как должна пройти наша встреча, — я проиграл эту сцену в мозгу тысячу раз. Я боялся, что Денна будет отчужденной, молчаливой и обиженно замкнутой. Я опасался, что она заплачет, или накинется на меня с бранью, или просто отвернется и уйдет.
Денна одарила меня восторженной улыбкой.
— Квоут! — Она схватила мою руку и сжала ее в ладонях. — Я скучала по тебе. Где ты был?
От облегчения на меня навалилась слабость.
— Да ты знаешь, и там и сям. — Я рассеянно помахал рукой. — Везде.
— Ты намедни оставил меня на мели, — сказала она с насмешливо-серьезным видом. — Я ждала и ждала, но прилив не пришел.
Я уже собрался объяснить ей все, но тут Денна указала на мужчину рядом с собой.
— Простите мою грубость. Квоут, это Лентарен. Лентарен, это Квоут.
Лентарен был высокий и поджарый; прилично мускулистый, прилично одетый и прилично воспитанный; с линией подбородка, которой гордился бы каменотес, и ровными белыми зубами. Он выглядел как прекрасный принц из сказки и прямо-таки вонял деньгами.
Он улыбнулся непринужденно и дружелюбно.
— Приятно познакомиться, Квоут, — сказал он с изящным полупоклоном.
Я вернул поклон на чистом рефлексе, блеснув своей самой очаровательной улыбкой.
— К вашим услугам, Лентарен.
Я снова повернулся к Денне.
— Нам обязательно надо пообедать в ближайшие дни, — жизнерадостно заявил я, чуть заметным изгибом брови спрашивая: «Это мастер Ясень?» — У меня есть для тебя парочка интересных историй.
— Непременно. — Она чуть качнула головой, отвечая мне: «Нет». — Ты ушел раньше, чем закончилась предыдущая. Я ужасно огорчилась, что пропустила финал. Прямо чуть с ума не сошла.
— О, там вышло то же самое, что уже ты слышала тысячу раз, — сказал я. — Прекрасный принц убивает дракона, но теряет сокровище и девушку.
— Ах, какая трагедия, — опустила глаза Денна. — Не тот конец, на который я надеялась, но не худший, чем ожидала.
— Если бы на этом все кончилось, это действительно была бы трагедия, — согласился я. — Но на самом деле все зависит от того, как смотреть. Я предпочитаю думать, что эту историю ждет увлекательное продолжение.
Мимо прокатилась карета, и Лентарен отступил с дороги, случайно задев Денну. Она рефлекторно ухватилась за его руку.
— Обычно я не ввязываюсь в истории с продолжениями, — сказала она. На мгновение ее лицо стало серьезным и непроницаемым, но потом она пожала плечами и одарила меня тенью кривой улыбки. — Но я уже изменяла этому принципу раньше. Может быть, ты убедишь меня сделать это еще раз.
Я указал на футляр за своим плечом.
— Я играю у Анкера почти каждый вечер, так что заглядывай, если что…
— Загляну. — Денна вздохнула и посмотрела на Лентарена. — Мы уже опаздываем?
Он сощурил глаз на солнце и кивнул.
— Опаздываем. Но мы еще можем их догнать, если поторопимся.
Она снова повернулась ко мне.
— Извини, у нас встреча: катаемся на лошадях.
— О, тогда я не стану вас задерживать, — сказал я, изящно отступая с пути.
Мы с Лентареном вежливо кивнули друг другу.
— Я скоро найду тебя, — сказала Денна, повернувшись ко мне, когда они проходили мимо.
— Иди же. — Я кивнул в ту сторону, куда они направлялись. — Не позволяй мне тебя задержать.
Я смотрел, как они уходят по мощеным улочкам Имре. Вместе.
Вил и Сим уже ждали меня во дворике перед «Эолианом», заняв скамейку с видом на фонтан. Вода посверкивала на скульптурных нимфах, бегущих от сатира.
Я поставил футляр с лютней у скамейки и рассеянно откинул крышку, подумав, что моей лютне, наверное, хочется погреть струны на солнце. Если вы не музыкант, вам этого не понять.
Потом я сел рядом с друзьями, и Вил вручил мне яблоко. По площади бродил ветерок, и я засмотрелся, как струя фонтана колышется на ветру, словно газовый занавес. Несколько красных кленовых листьев кружились в танце над камнями мостовой. Я смотрел, как они скачут и вьются, рисуя в воздухе странные сложные траектории.
— Полагаю, ты наконец нашел Денну? — через некоторое время спросил Вилем.
Я кивнул, не отрывая глаз от листьев. Рассказывать о встрече мне не очень-то хотелось.
— Я догадался по тому, что ты такой тихий, — сказал он.
— Плохо прошло? — робко осведомился Сим.
— Повернулось не так, как я надеялся, — признал я.
Они многозначительно покивали, и снова наступила тишина.
— Я все время думаю о том, что ты нам рассказал, — сказал Вил, — что твоя Денна говорила. В ее истории есть дырка.
Мы с Симом с любопытством уставились на него.
— Она сказала, что ищет своего покровителя, — объяснил Вилем. — Она пошла с тобой искать его. Но потом сказала, что знает, что он уцелел, потому что он… — Вил сделал многозначительную паузу. — Встретил ее, когда она шла к горящей ферме. Так вот, кое-что не сходится. Зачем ей искать его следы, если она знала, что он жив?
Мне это и в голову не приходило. Прежде чем я нашелся с ответом, Симмон покачал головой.
— Да она просто придумала повод провести время с Квоутом, — сказал он, словно это было ясно как день.
Вилем чуть нахмурился.
Сим перевел взгляд с меня на Вила, явно удивленный, что надо еще что-то объяснять.
— Да очевидно же, что она к тебе неровно дышит, — сказал он и начал загибать пальцы. — Она находит тебя у Анкера. Она приходит и уводит тебя из «Эолиана» в тот вечер, когда мы там пили. Она придумывает повод, чтобы пару дней побродить с тобой в глуши…
— Сим, — раздраженно оборвал его я. — Если бы она интересовалась мной, я бы находил ее чаще, чем раз в месяц.
— Это логическая ошибка, — с готовностью парировал Сим — Ложная причинность. Это доказывает только то, что ты плохо ее ищешь или ее трудно найти. А вовсе не то, что ты ее не интересуешь.
— На самом деле, — указал Вил, принимая сторону Сима, — поскольку она находит тебя чаще, чем ты ее, то, вероятно, она проводит немало времени в поисках. Тебя не так уж легко выследить. Это признак интереса.
Я подумал о записке, которую Денна оставила мне, и на секунду почти поверил, что Сим может оказаться прав. В моей груди затеплился огонек надежды при воспоминании о том, как мы лежали вместе на серовике.
Но потом я вспомнил, что той ночью Денна бредила, и припомнил, как она опиралась на руку Лентарена. Я представил себе высокого, красивого, богатого Лентарена и всех прочих бесчисленных мужчин, которым есть что предложить ей — кое-что побольше неплохого голоса и мужского бахвальства.
— Да ты сам знаешь, что я прав! — Симмон отбросил волосы с глаз, по-мальчишески ухмыльнувшись. — Тебе нечего возразить! Она явно одурела от тебя. А ты вообще дурачок, так что вы прекрасно подходите друг другу.
Я вздохнул.
— Сим, я счастлив, что дружу с ней. Денна замечательный человек, и мне нравится общаться с ней. И все.
Я вложил в голос нужное количество веселого безразличия, чтобы Сим не поймал меня на слове и хотя бы на время оставил эту тему.
Секунду Сим пялился на меня, а потом пожал плечами.
— Ну, раз так, — сказал он, махнув куском курицы, — то Фела тоже все время о тебе говорит. Полагает, что ты классный парень. Да еще вся эта история со спасением жизни. Уверен, у тебя там есть шанс.
Я пожал плечами, наблюдая за игрой ветра с фонтанной струей.
— Знаешь, что нам надо…
Сим остановился на полуслове, глядя куда-то мимо меня. С его лица исчезло всякое выражение.
Я повернулся туда и увидел, что футляр пуст. Моя лютня пропала. Я дико огляделся, готовый вскочить и броситься на поиски, но нужды не было — в нескольких метрах от нас стоял Амброз с дружками. Он небрежно держал мою лютню за гриф.
— Ох, Тейлу милосердный, — вздохнул Симмон за моей спиной. Потом нормальным голосом сказал: — Отдай, Амброз.
— Тихо, э'лир, — огрызнулся тот. — Не твое дело.
Я встал, глядя прямо на него — и на мою лютню. Раньше я считал, что Амброз выше меня, но тут заметил, что мы одного роста. Он, кажется, тоже слегка удивился.
— Дай, — сказал я и протянул руку, с удивлением заметив, что она не дрожит. Зато я дрожал внутри: наполовину от страха, наполовину от ярости.
Две части меня пытались говорить одновременно. Первая кричала: «Пожалуйста, не делай с ней ничего. Не разбивай ее. Пожалуйста, отдай. Не держи ее так». Вторая половина скандировала: «Я ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу!» — как будто плевалась кровью.
Я шагнул вперед.
— Отдай ее мне.
Мой голос казался странным для моих собственных ушей: бесстрастный и ровный. Ровный, как моя протянутая ладонь. Я перестал дрожать внутри.
Амброз застыл на секунду: что-то в моем тоне его озадачило. Я чувствовал: он в замешательстве — я повел себя не так, как он ожидал. За моей спиной Симмон и Вилем задержали дыхание. За спиной Амброза умолкли его дружки, вдруг потеряв уверенность.
Амброз улыбнулся и вскинул бровь.
— Но я написал для тебя песню, и надо на чем-то подыграть.
Он неуклюже перехватил лютню и ударил по струнам, не заботясь ни о ритме, ни о мелодии. Люди остановились посмотреть, а он запел:
Жил однажды оборвыш по имени Квоут,
Чей язык был на колкости скорым.
Магистры его умным считали
И поркой его награждали.
К этому времени собралось довольно много прохожих, они засмеялись и захлопали маленькому выступлению Амброза. Ободренный, Амброз изобразил низкий поклон.
— Теперь все хором! — крикнул он, воздевая руки, словно дирижер оркестра, и размахивая моей лютней как палочкой.
Я сделал еще один шаг.
— Отдай, или я убью тебя. — В этот момент я говорил совершенно серьезно.
Все умолкли. Видя, что от меня он не добьется желаемого успеха, Амброз изобразил полную невозмутимость.
— У некоторых людей нет никакого чувства юмора, — со вздохом сказал он. — Лови.
Он бросил мне лютню, но лютни не созданы для того, чтобы их швыряли: она неуклюже перевернулась в воздухе, и я схватил лишь пустоту. Неловок был Амброз или жесток, значения не имеет — моя лютня, издав жалобный треск, упала корпусом вниз на камни мостовой.
Этот звук напомнил мне тот ужасный треск, с которым отцовская лютня раскололась подо мной в покрытом копотью тарбеанском переулке. Я наклонился подобрать лютню, и она застонала, как раненое животное. Амброз полуобернулся ко мне, и я увидел насмешливые искорки в его глазах.
Я открыл рот, чтобы закричать, заорать, обложить его проклятиями. Но что-то иное вырвалось из моего горла — слово, которого я не знал и не мог помнить.
Потом я слышал только голос ветра: он взревел во дворике, как внезапная буря. Ближайшую двуколку боком протащило по мостовой, лошади в панике подались назад. Вырвавшаяся из чьих-то рук нотная тетрадь промелькнула мимо, словно белая молния. Меня толкнуло вперед. Всех толкало ветром — всех, кроме Амброза, который лежал, пригвожденный к земле будто бы ударом длани Господней.
И вдруг все снова успокоилось. Бумаги попадали, кружась, как осенние листья. Люди оглядывались: ошеломленные, с растрепавшимися волосами и одеждой. Несколько человек пошатнулись, когда напор стихии, которой они сопротивлялись, исчез.
Горло у меня болело. Моя лютня была разбита.
Амброз, шатаясь, поднялся на ноги. Он неловко прижимал руку к боку, по волосам текла кровь. Полный дикой растерянности и ужаса взгляд, который он бросил на меня, доставил мне краткое, но сладкое удовольствие. Я прикинул, не крикнуть ли на него еще раз — интересно же, что получится. Придет ли снова ветер? Или, может, земля поглотит его?
Я услышал паническое ржание лошади. Из «Эолиана» и других домов вокруг дворика начали выбегать люди. Музыканты ошарашенно озирались, и все галдели разом.
— …это было?
— …ноты все разлетелись. Помогите собрать, пока они…
— …сделал это. Этот, вон там, с рыжими…
— …демон. Демон ветра и…
Я оглядывался в тупом оцепенении, пока Вилем и Симмон не увели меня торопливо прочь.
— Мы не знали, куда его отвести, — сказал Симмон Килвину.
— Расскажите-ка мне все сначала, — спокойно велел Килвин. — Но теперь пусть говорит только один. — Он ткнул пальцем в Вилема. — Попытайся поставить слова в ровный ряд.
Мы сидели в кабинете Килвина. Дверь была закрыта, занавески задернуты. Вилем начал объяснять, что случилось, потом увлекся и перешел на сиару. Килвин продолжал кивать, храня задумчивое молчание. Симмон напряженно слушал, вставляя иногда слово-другое.
Я сидел рядом на табурете. В моем разуме бешеным вихрем крутились смятение и невысказанные вопросы. Горло болело, тело было налито усталостью и отработавшим адреналином. В центре всего этого, глубоко в груди, кусочек меня горел гневом, словно раскаленный уголь в горне. А снаружи царила великая немота, как будто меня покрыли толстым слоем воска. Не осталось никакого Квоута — только смятение, гнев и немота, окутывающая его. Я был как воробышек, попавший в сердце бури и не способный ни найти надежную ветку, чтобы уцепиться, ни контролировать свой кувыркающийся полет.
Вилем уже подходил к концу объяснения, когда в кабинет ворвался Элодин, не постучав и не поздоровавшись. Вилем умолк. Я едва взглянул на магистра имен и снова уставился на разбитую лютню в моих руках. Когда я повернул ее, острая щепка вонзилась мне в палец. Я тупо смотрел, как капля крови набухла и упала на пол.
Элодин встал прямо передо мной, не утруждая себя разговорами с кем-либо еще.
— Квоут?
— С ним что-то не в порядке, магистр, — сказал Симмон звенящим от тревоги голосом. — Он совсем онемел. Ни слова не говорит.
Я слышал слова и знал, что они имеют значение, и даже знал, какие значения принадлежат им, но не мог извлечь из них никакого смысла.
— Думаю, он ударился головой, — сказал Вилем. — Он смотрит на тебя, но сказать ничего не может. Как собака.
— Квоут? — повторил Элодин. Когда я не ответил и не поднял взгляда, он протянул руку и мягко взял меня за подбородок, чтобы я посмотрел ему в глаза. — Квоут.
Я моргнул.
Он посмотрел на меня. Его темные глаза как-то уравновешивали меня. Сдерживали бурю внутри.
— Аэрлевседи, — сказал он. — Повтори.
— Что? — переспросил Симмон где-то вдалеке. — Ветер?
— Аэрлевседи, — терпеливо повторил Элодин, пристально глядя мне в лицо своими темными глазами.
— Аэрлевседи, — тупо сказал я.
Элодин на секунду умиротворенно прикрыл глаза, как будто пытался уловить слабое звучание мелодии, мягко плывущей по ветру. Я снова посмотрел вниз, на разбитую лютню в моих руках, но, прежде чем мой взгляд опять ушел слишком далеко, магистр снова поймал меня за подбородок.
Его глаза ухватили мой взгляд. Оцепенение ослабло, но буря в моей голове продолжала бушевать. Тогда взгляд Элодина изменился. Он перестал смотреть на меня, а заглянул в меня — я могу описать это только так. Он заглянул глубоко внутрь, не в глаза, а сквозь глаза. Его взгляд вошел в меня и прочно угнездился в моей груди, как будто магистр запустил внутрь обе руки, нащупывая очертания легких, движение сердца, жар гнева, узор бури, грохочущей во мне.
Элодин наклонился вперед, и его губы коснулись моего уха — я почувствовал его дыхание. Он сказал слово… и буря утихла. Я нашел, где приземлиться.
Есть игра, которую в какой-то момент изобретает каждый ребенок. Ты раскидываешь руки в стороны и быстро вращаешься, наблюдая, как размывается мир. Сначала теряешь ориентацию, но если продолжать крутиться достаточно долго, то все изменяется, и голова больше не кружится от вращения в этом размытом мире.
Потом ты останавливаешься, и мир возвращается в привычное состояние. Головокружение ударяет, как гром, все кренится, шатается, движется. Мир качается вокруг тебя.
Именно это и случилось, когда Элодин успокоил бурю в моей голове. Завопив от внезапного жестокого головокружения, я раскинул руки, чтобы не упасть, — вбок, вверх, внутрь. Мои ноги запутались в табурете, я начал валиться на пол и почувствовал, как меня подхватывают чьи-то руки.
Ощущение было ужасное, но быстро проходило. К тому времени, как я пришел в себя, Элодин исчез.
