ГЛАВА ПЯТАЯ
ЗАПИСКИ
Было уже далеко за полночь, когда Коут добрался до Ньюарра, таща бесчувственное тело Хрониста на израненных плечах. Дома и лавки городка уже умолкли и погасили огни, но трактир «Путеводный камень» сиял как свеча в ночи.
Баст стоял в дверном проеме, пританцовывая от бешенства. Заметив приближающуюся фигуру, он бросился к ней по улице, яростно размахивая клочком бумаги.
— Записка? Ты уходишь тайком и оставляешь мне записку? — яростно прошипел он. — Я тебе что, портовая шлюха?
Коут повернулся к Басту спиной и свалил Хрониста ему на руки.
— Так и знал, что ты будешь со мной спорить, Баст.
Тот легко подхватил бесчувственное тело.
— Что это за записка, скажи на милость: «Если ты читаешь это, я, скорее всего, мертв»?
— Предполагалось, что ты найдешь ее не раньше утра, — устало ответил Коут и побрел к трактиру.
Баст посмотрел на тело на своих руках, как будто впервые заметил его.
— А это кто? — Он слегка встряхнул Хрониста, с любопытством разглядывая его, потом перекинул через плечо, как пустой мешок.
— Да бродяга какой-то, оказался на дороге не в то время, — махнул рукой Коут. — Не тряси его слишком — у него с головой плоховато.
— За каким же хреном ты поперся куда-то среди ночи? — потребовал отчета Баст, как только они вошли в трактир, — Если уж ты собрался оставить записку, в ней должно было говориться, что…
Тут он увидел Коута в свете ламп: бледного и перемазанного кровью и грязью — и глаза его расширились от ужаса.
— Можешь продолжать злиться, если хочешь, — буркнул Коут. — Но все именно так…
— Ты ушел охотиться на них? — прошипел Баст, и тут его осенило: — Нет. Ты сохранил кусочек того, которого убил Картер. Я больше не могу тебе верить. Ты мне врал. Мне!
Коут дотащился до лестницы и вздохнул:
— Ты больше огорчен ложью или тем, что не поймал меня на ней? — и начал подниматься по ступенькам.
Баст задохнулся:
— Я огорчен тем, что ты мог подумать, будто мне нельзя доверять.
Разговор прекратился сам собой. Они открыли одну из маленьких пустующих комнат на втором этаже, раздели Хрониста и уложили на постель, плотно закутав. Коут оставил пенал и саквояж на полу около кровати.
Закрыв дверь комнаты, Коут сказал:
— Я доверяю тебе, Баст, но я хотел, чтобы ты остался в живых. Я знал, что смогу справиться сам.
— Я бы помог, Реши, — уязвленно возразил Баст. — Сам ведь знаешь.
— Ты и сейчас можешь помочь, Баст, — ответил Коут, добираясь до своей комнаты и тяжело опускаясь на край узкой кровати. — Меня надо слегка подштопать. — Он начал расстегивать рубашку. — Я могу и сам, но на плечах и спине шить трудновато.
— Ерунда, Реши, я все сделаю.
Коут жестом указал на дверь:
— Все нужное внизу, в подвале.
Баст негодующе фыркнул:
— Вот уж нет, спасибо, я буду шить своими иглами: добрая честная кость, а не твои подлые кривые железные штуки, которые вонзаются в тело, как осколки ненависти. — Его передернуло. — Ручей и камень, просто ужас, до чего вы, люди, примитивные.
Баст вышел, оставив дверь открытой.
Коут медленно снял рубашку, гримасничая и втягивая воздух сквозь зубы, когда приходилось отрывать присохшую к ранам ткань. Как только появился Баст с лоханью воды, лицо Коута вновь приняло стоическое выражение.
Когда засохшая кровь отмылась, под ней обнаружилось множество длинных прямых порезов, ало зиявших на бледной коже трактирщика. Его словно кромсали цирюльничьими ножницами или осколком стекла. Ран было с десяток, большая часть на плечах, несколько — на спине и руках. Один порез начинался на макушке и спускался до уха.
— Вроде бы из тебя не должна идти кровь, Реши, — язвительно заметил Баст. — Ты же Бескровный, все такое.
— Не верь всему, что слышишь в сказках, Баст. Они любят приврать.
— Ну, с тобой все не так плохо, как я думал, — сказал Баст, насухо вытирая руки. — Хотя ты спокойно мог потерять кусок уха. Они были ранены, как тот, что напал на Картера?
— Да я как-то не заметил, — ответил Коут.
— Сколько их было?
— Пятеро.
— Пятеро? — ужаснулся Баст. — А сколько убил этот парень?
— Он отвлек одного на время, — свеликодушничал Коут.
— Анпауен, Реши, — сказал Баст, продевая в костяную иглу нечто куда более тонкое и ровное, чем кишка. — Ты должен быть мертв. Дважды.
Коут пожал плечами:
— Не в первый раз я должен был помереть, Баст, уже привык как-то.
Баст склонился над работой.
— Будет немного жечь, — сказал он, на удивление мягко касаясь раны. — Честно говоря, Реши, я не понимаю, как тебе так долго удается оставаться в живых.
Коут снова пожал плечами и закрыл глаза.
— Я тоже, Баст. — Его голос звучал устало и уныло.
Несколько часов спустя дверь в комнату Коута, скрипнув, отворилась и внутрь заглянул Баст. Не услышав ничего, кроме размеренного дыхания, юноша неслышно прошел к кровати и склонился над спящим. Баст проверил цвет его щек, понюхал дыхание и легонько коснулся лба, запястья и впадинки под горлом, над сердцем.
Затем Баст пододвинул к кровати кресло и сел, глядя на хозяина и слушая его дыхание. Помедлив мгновение, будто мать над спящим ребенком, убрал неправдоподобно рыжую прядь волос с его лица. И тихонько запел — чудная переливчатая мелодия звучала нежно, убаюкивающе:
Странно зреть, как смертных души,
Вспыхнув, гаснут день за днем,
Зная: ветер их разрушит
И уйдет своим путем.
Поделиться бы огнем…
Что в мерцании твоем?
Голос Баста становился все тише. Наконец он умолк и застыл неподвижно, глядя, как тихо вздымается и опадает грудь хозяина в предрассветной тьме.
