ГЛАВА СОРОКОВАЯ
НА РОГАХ
После того как Хемме отпустил класс, новости о моем выступлении распространились по Университету со скоростью лесного пожара. По реакции студентов я понял, что магистра Хемме не особенно любили: когда я сидел на каменной скамье возле гнезд, проходящие студенты улыбались мне, некоторые приветственно махали или со смехом поднимали большие пальцы.
Пока я наслаждался признанием, холодная тревога медленно вползала в сердце: я сделал своим врагом одного из девяти магистров. Мне было необходимо узнать, насколько велика опасность, в которой я оказался.
На ужин в столовой давали черный хлеб с маслом, тушеное мясо и бобы. Там уже сидел Манет, буйные лохмы делали его похожим на большого белого волка. Симмон и Совой лениво ковырялись в еде, обмениваясь невероятными предположениями насчет того, чье мясо сегодня потушили. Но мне, меньше оборота назад покинувшему улицы Тарбеана, еда казалась великолепной.
Однако, слушая друзей, я стал быстро терять аппетит.
— Не пойми меня превратно, — сказал Совой. — Орехи у тебя увесистые, в этом сомневаться не приходится. Но все же… — Он сделал жест ложкой. — Они тебя за это выпорют.
— Если ему повезет, — заметил Симмон. — В смысле, мы ведь тут говорим о злоупотреблении магией, разве нет?
— Да большое дело! — протянул я куда уверенней, чем себя чувствовал. — Я лишь слегка поджарил ему пятки.
— Любая вредоносная симпатия подпадает под злоупотребление магией. — Манет указал на меня куском хлеба, его кустистые седые брови сурово сошлись арками у него над переносицей. — Надо умнее выбирать драки, мальчик. Перед магистрами нос не задирай. Они могут сделать твою жизнь настоящим адом, если ты вдруг попадешь в их черные книги.
— Он первый начал, — сказал я угрюмо сквозь полный рот бобов.
К нашему столу подбежал запыхавшийся мальчишка.
— Ты Квоут? — спросил он, оглядывая меня.
Я кивнул, желудок мой внезапно сжался.
— Тебя ждут в Зале магистров.
— Где это? — спросил я. — Я здесь всего пару дней.
— Может кто-нибудь из вас показать ему? — спросил мальчик, озирая стол. — Мне надо сказать Джеймисону, что я его нашел.
— Я покажу, — сказал Симмон, отталкивая от себя миску. — Я уже сыт.
Джеймисонов посыльный убежал, и Симмон начал вылезать из-за стола.
— Погоди, — сказал я, указывая ложкой на поднос. — Я еще не доел.
Симмон был весь как на иголках.
— Не могу поверить, что ты ешь, — сказал он. — Даже я не могу. А как ты можешь?
— Я голоден, — объяснил я. — Не знаю, что ждет меня в Зале магистров, но полагаю, что лучше встретить это с полным желудком.
— Тебя прокатят на рогах, — сказал Манет. — Это единственная причина, зачем тебя вызывают так поздно вечером.
Я не знал, что под этим подразумевалось, но не хотел демонстрировать свою неосведомленность всей столовой.
— Они могут подождать, пока я закончу. — Я отгрыз еще немного мяса.
Симмон вернулся на место и рассеянно поковырялся в еде. По правде говоря, я уже совсем не хотел есть, но досадовал, что меня выдергивают из-за стола после стольких голодных дней в Тарбеане.
Когда мы с Симмоном наконец выбрались из-за стола, обычный гул в столовой утих: все смотрели, как мы уходим. Они знали, куда я направляюсь.
Выйдя из столовой, Симмон засунул руки в карманы и пошел напрямую к пустотам.
— Серьезно говоря, ты, знаешь ли, влип в изрядную переделку.
— Я надеялся, что Хемме сконфузится и промолчит об этом, — признался я. — Они много студентов исключают? — Я постарался, чтобы это прозвучало как шутка.
— В этой четверти пока еще никого, — сказал Симмон со своей застенчивой, невинной улыбкой — Но сегодня только второй день занятий. Ты можешь установить новый рекорд.
— Не смешно, — сказал я, но тут же обнаружил на своем лице ухмылку. Симмону всегда удавалось рассмешить меня, что бы ни происходило.
Сим показывал дорогу, и мы дошли до пустот даже слишком быстро — на мой взгляд. Симмон поднял руку на прощание, а я открыл дверь и вошел.
Меня встретил Джеймисон. Он надзирал за всем, что не попадало под прямой контроль магистров: за кухнями, прачечными, конюшнями и складами. Нервный, он походил на птицу — человек с телом воробья и глазами ястреба.
Джеймисон проводил меня в большую комнату без окон со знакомым столом в форме полумесяца. Ректор сидел в центре, как и во время приемных экзаменов. Единственной разницей было то, что здесь стол не стоял на возвышении и мы с сидящими магистрами смотрели друг другу почти глаза в глаза.
Взгляды, встретившие меня, нельзя было назвать дружелюбными. Джеймисон проводил меня до самого стола; посмотрев на него с этого ракурса, я понял значение фразы про «рога». Джеймисон удалился за маленький отдельный стол и окунул перо в чернильницу.
Ректор сцепил пальцы лесенкой и заговорил без всяких предисловий:
— Второго кайтелина Хемме созвал магистров.
Перо Джеймисона сновало по листу, иногда снова окунаясь в чернильницу на верхнем краю стола. Ректор продолжал, все так же официально:
— Все ли магистры присутствуют?
— Магистр медицины, — сказал Арвил.
— Магистр архивов. — Лоррен, как всегда, хранил абсолютную невозмутимость.
— Магистр арифметики, — отозвался Брандье, рассеянно похрустывая суставами.
— Магистр артефактов, — буркнул Килвин, не отрывая глаз от стола.
— Магистр алхимии, — сказал Мандраг.
— Магистр риторики. — Лицо Хемме было красным и злым.
— Магистр симпатической магии, — произнес Элкса Дал.
— Магистр имен. — Элодин улыбнулся мне — не просто формальное изгибание губ, но теплая широкая зубастая улыбка.
Я вздохнул от облегчения оттого, что хотя бы один человек из присутствующих вроде бы не рвется подвесить меня за пальцы.
— И магистр языков, — сказал ректор. — Все восемь… — Он нахмурился. — Извините. Вычеркните это. Все девять магистров присутствуют. Изложите свое обвинение, магистр Хемме.
Хемме не заставил долго себя просить.
— Сегодня студент-первочетвертник Квоут, не числящийся в аркануме, наложил на меня симпатическое заклятие со злобным умыслом.
— Записаны два обвинения от магистра Хемме против Квоута, — сурово сказал ректор, не отрывая от меня глаз. — Первое обвинение: недозволенное применение симпатии. Какое за это полагается наказание, магистр архивов?
— За недозволенное применение симпатии, приведшее к травме, студент-нарушитель будет связан и высечен кнутом. Количество ударов не меньше двух и не больше десяти, по спине, кнут одинарный, — произнес Лоррен, словно зачитывая указания из книги.
— Назначаемое число ударов? — Ректор посмотрел на Хемме.
Хемме помолчал, раздумывая:
— Пять.
Я почувствовал, как кровь отлила от лица, и заставил себя сделать медленный вдох через нос, чтобы успокоиться.
— Возражает ли кто-нибудь из магистров против этого? — Ректор оглядел стол, но все рты были закрыты, все взгляды суровы. — Второе обвинение: злоупотребление магией. Магистр архивов?
— От четырех до пятнадцати ударов одинарным кнутом и исключение из Университета, — ровным голосом сообщил Лоррен.
— Назначаемое количество?
Хемме уставился на меня:
— Восемь.
Тринадцать ударов кнутом и исключение. Холодный пот выступил у меня на спине, и я почувствовал тошноту под ложечкой. Я знавал страх и раньше. В Тарбеане он всегда был рядом, помогая выживать. Но никогда раньше я не испытывал такой отчаянной беспомощности. Страх не того, что будет больно моему телу, но что рухнет вся моя жизнь. У меня начала кружиться голова.
— Ты понимаешь, в чем суть этих обвинений? — жестко спросил ректор.
Я сделал глубокий вдох.
— Не совсем, сэр. — Я ненавидел звук своего голоса, дрожащий и слабый.
Ректор поднял руку, и Джеймисон убрал перо с листа.
— Если студент, не являющийся членом арканума, применяет симпатию без разрешения магистра, это нарушение законов Университета.
Его лицо посуровело.
— Категорически запрещается причинять вред с помощью симпатии, особенно магистру. Несколько сотен лет назад за арканистами охотились и сжигали их живьем за такие дела. Мы не потерпим здесь подобного поведения.
Я услышал тяжелую злость, закрадывающуюся в голос ректора, и только тогда почувствовал, насколько он разгневан. Он перевел дыхание.
— Теперь ты понимаешь?
Я потрясенно кивнул.
Он снова махнул Джеймисону, и тот снова занес перо над бумагой.
— Понимаешь ли ты, Квоут, эти обвинения против тебя?
— Да, сэр, — сказал я как мог ровно. Все казалось слишком ярким, и мои ноги слегка дрожали. Я попытался заставить их успокоиться, но они только больше затряслись.
— Есть ли тебе что сказать в свою защиту? — коротко спросил ректор.
Я хотел только уйти. Взгляды магистров подавляли меня, мои руки похолодели и взмокли. Возможно, я бы покачал головой и выскользнул из комнаты, если бы ректор снова не заговорил.
— Ну? — раздраженно повторил он. — Нет защиты?
Фраза отозвалась во мне целым аккордом: этими же словами сотни раз пользовался Бен, бесконечно натаскивая меня в спорах. Теперь они вернулись ко мне, укоряя: «Что? Нет защиты? Любой мой ученик должен уметь защитить свои идеи. Не важно, как ты проведешь свою жизнь, твой ум защитит тебя лучше меча. Не давай ему тупиться».
Я сделал еще один глубокий вдох, закрыл глаза и сосредоточился. Через долгую минуту я почувствовал, как меня окружило холодное бесстрастие «каменного сердца». Дрожь прекратилась.
Я открыл глаза и услышал, как мой собственный голос произносит:
— У меня было разрешение на применение симпатии, сэр.
Ректор бросил на меня долгий суровый взгляд:
— Что?
Я завернулся в «каменное сердце», как в успокаивающий плащ.
— У меня было разрешение от магистра Хемме: и явное, и подразумеваемое.
Магистры зашевелились на своих местах, озадаченные.
Ректор недовольно потребовал:
— Объяснись.
— Я подошел к магистру Хемме после его первой лекции и сказал, что уже знаком с концепциями, которые он сегодня излагал. Он ответил, что мы обсудим это завтра. Когда он пришел на занятие на следующий день, то объявил, что сегодня лекцию буду читать я и на ней продемонстрирую принципы симпатии. Осмотрев доступные материалы, я показал классу первую демонстрацию, которую мне дал мой учитель.
Вранье, конечно. Как я уже говорил, в моем первом уроке участвовала горстка железных драбов. Это была ложь, но правдоподобная ложь.
Судя по выражениям лиц магистров, это оказалось для них новостью. Где-то в глубине «каменного сердца» я успокоился, радуясь, что магистерское раздражение основывалось на урезанной Хемме версии событий.
— Ты делал демонстрацию перед классом? — спросил меня ректор, прежде чем я успел продолжить. Он переводил взгляд с меня на Хемме.
Я сыграл наивность:
— Очень простую. А это не обычное дело?
— Немного странно… — заметил ректор, глядя на Хемме. Я снова почувствовал его гнев, однако в этот раз он, похоже, был направлен не на меня.
— Я подумал: наверное, таким способом подтверждают свое знание материала и переходят в более продвинутый класс, — невинно заметил я. Еще одна ложь, но опять правдоподобная.
Заговорил Элкса Дал:
— Что включала демонстрация?
— Восковую куклу, волос с головы магистра Хемме и свечу. Я бы выбрал другой пример, но мои материалы были ограниченны. Я думал, это еще одна часть проверки: показать свои знания на том, что есть, — снова пожал плечами я. — Я не смог придумать другой способ продемонстрировать все три закона на имеющихся материалах.
Ректор посмотрел на Хемме:
— То, что говорит мальчик, — правда?
Хемме открыл рот, словно собираясь это опровергнуть, затем, очевидно, вспомнил, что полный класс студентов были свидетелями нашего обмена любезностями. И не сказал ничего.
— Проклятье, Хемме, — взорвался Элкса Дал. — Ты позволяешь мальчику сделать свой образ, а затем притаскиваешь его сюда, обвиняя в злоупотреблении магией? — брызгая слюной, прошипел он. — Ты заслуживаешь худшего, чем получил.
— Э'лир Квоут не смог бы обжечь его просто свечой, — пробормотал Килвин. Он озадаченно смотрел на свои пальцы, словно прокручивал что-то у себя в голове. — Не с воском и волосом. Может быть, с кровью и глиной…
— Порядок! — Голос ректора был слишком тихим, чтобы назвать его криком, но в нем содержалась та же властность. Он обменялся короткими взглядами с Элксой Далом и Килвином. — Квоут, ответь на вопрос магистра Килвина.
— Я сделал второе связывание между свечой и жаровней, чтобы проиллюстрировать закон сохранения.
Килвин не отрывал взгляда от своих рук.
— Воск и волос? — буркнул он, не совсем удовлетворенный моим объяснением.
Я изобразил полуозадаченный-полусмущенный вид и сказал:
— Я сам не понимаю, сэр. Я должен был получить десять процентов передачи, в лучшем случае. Этого даже недостаточно, чтобы обжечь магистра Хемме, не то что сжечь. — Я повернулся к Хемме. — Я действительно не собирался причинять вам вред, сэр, — сказал я своим лучшим смущенным тоном. — Я предполагал только чуть-чуть нагреть ваши ботинки, чтобы вы подпрыгнули. Я держал куклу над огнем не больше пяти секунд и никак не думал, что обычный огонь при десяти процентах передачи может повредить вам.
Я даже стиснул руки: на все сто виноватый студент. Это было хорошее представление, отец бы мной гордился.
— Однако повредило, — язвительно отозвался Хемме. — И где, в конце концов, проклятая кукла? Я требую, чтобы ты отдал ее немедленно!
— Боюсь, что не могу, сэр. Я уничтожил ее. Она была слишком опасна, чтобы оставлять ее валяться просто так.
Хемме бросил на меня злобный пронизывающий взгляд.
— На самом деле не так уж важно, — пробормотал он.
Ректор снова взял поводья в свои руки.
— Все это значительно меняет дело. Хемме, ты все еще выдвигаешь обвинение против Квоута?
Хемме бросил на меня свирепый взгляд и ничего не ответил.
— Я предлагаю вычеркнуть оба обвинения, — сказал Арвил. Старческий голос магистра стал для меня сюрпризом. — Если Хемме поставил его перед классом, значит, он дал разрешение. И это не злоупотребление, если ты даешь свой волос и смотришь, как его втыкают в голову куклы.
— Я ожидал, что он лучше контролирует то, что делает, — сказал Хемме, стрельнув в меня ядовитым взглядом.
— Это не злоупотребление, — упрямо сказал Арвил, уставясь на Хемме из-за очков, морщины доброго дедушки сложились в гневную гримасу.
— Это подпадает под «неосторожное применение симпатии», — холодно заметил Лоррен.
— Вы предлагаете вычеркнуть два предыдущих обвинения и заменить на «неосторожное применение симпатии»? — спросил ректор, пытаясь вернуть хотя бы видимость официальности.
— Да, — сказал Арвил, грозно взирая на Хемме сквозь очки.
— Кто за предложение? — спросил ректор.
Раздался хор «да» — от всех, кроме Хемме.
— Против?
Хемме промолчал.
— Магистр архивов, каково наказание за «неосторожное применение симпатии»?
— Если кто-то получил травму, студент-нарушитель будет выпорот одинарным кнутом не более семи раз.
Я задумался, что за книгу цитирует магистр Лоррен.
— Назначаемое число ударов?
Хемме посмотрел на лица остальных магистров, понимая, что волна пошла против него.
— Моя нога в пузырях до колена, — проскрежетал он. — Три удара.
Ректор прокашлялся.
— Кто-нибудь из магистров возражает против этого наказания?
— Да, — хором сказали Килвин и Элкса Дал.
— Кто желает отменить наказание? Голосование поднятием рук.
Сразу подняли руки Элкса Дал, Килвин и Арвил, за ними ректор.
Мандраг руки не поднял, как и Лоррен, Брандье и Хемме. Элодин жизнерадостно ухмыльнулся мне, но тоже не поднял руки. Я выругал себя за вчерашний поход в архивы и дурное впечатление, которое произвел на магистра Лоррена. Если бы не это, он бы склонил весы в мою сторону.
— Четыре с половиной голоса за откладывание наказания, — сказал ректор после паузы. — Наказание остается: три удара будут нанесены завтра, третьего кайтелина, в полдень.
Поскольку я находился в «каменном сердце», то все, что я почувствовал, — это легкий аналитический интерес, каково это: быть публично выпоротым. Магистры уже собирались встать и уйти, но, прежде чем все завершилось, я заговорил:
— Ректор?
Он сделал глубокий вдох и выпустил его в слове:
— Да?
— Во время моего приема вы сказали, что мое зачисление в арканум будет произведено по подтверждении, что я освоил базовые принципы симпатии. — Я процитировал почти слово в слово. — Это может считаться подтверждением?
Оба, Хемме и ректор, открыли рты, но Хемме оказался громче:
— Слушай, ты, мелкий наглец!
— Хемме! — рявкнул ректор. Затем повернулся ко мне: — Боюсь, подтверждение усвоения требует большего, чем простое симпатическое связывание.
— Двойное связывание, — хрипло поправил Килвин.
Элодин заговорил, кажется, застав врасплох всех за столом:
— Я припоминаю студентов, уже допущенных в арканум, которые едва ли выжали бы из себя двойное связывание, не говоря уже о том, чтобы «покрыть волдырями ногу человека до колена».
Ясный и легкий голос Элодина проник в самые глубины моего сердца. Он снова радостно улыбнулся мне.
Наступила минута молчаливого размышления.
— Верно, — заметил Элкса Дал, бросив на меня пристальный взгляд.
Ректор с минуту разглядывал пустой стол перед собой. Затем, пожав плечами, поднял взгляд и выдал на удивление веселую улыбку.
— Все, кто считает «неосторожное применение симпатии» первочетвертником Квоутом подтверждением того, что он овладел основными принципами симпатии, поднимите руки для голосования.
Килвин и Элкса Дал подняли руки одновременно. Арвил — секундой позже. Элодин помахал мне. После паузы ректор тоже поднял руку, сказав:
— Пять с половиной голосов за принятие Квоута в арканум. Предложение принято. Собрание распущено. Храни нас Тейлу, дураков и детей.
Хемме унесся из зала вихрем, за ним, как на буксире, тащился Брандье. Когда они проходили в дверь, я услышал:
— Ты был без грэма?
— Да, — огрызнулся Хемме. — И не разговаривай со мной таким тоном, словно это моя вина. Можно с тем же успехом винить зарезанного в темном переулке, что на нем не было кольчуги.
— Следует принимать все меры предосторожности, — успокаивающе сказал Брандье. — Ты прекрасно знаешь, как и… — Их голоса отрезал звук захлопнутой двери.
Килвин встал и пожал плечами, разминаясь. Посмотрев в мою сторону, он с задумчивым видом поскреб обеими руками косматую бороду, затем подошел ко мне.
— У тебя уже есть сигалдри, э'лир Квоут?
Я непонимающе посмотрел на него.
— Вы имеете в виду руны, сэр? Боюсь, что нет.
Килвин задумчиво провел рукой по волосам.
— Не морочься с основами артофакции, на которые ты записался. Вместо этого придешь в мою мастерскую завтра. В полдень.
— Боюсь, у меня в полдень другая встреча, магистр Килвин.
— Хм… Да. — Он нахмурился. — Тогда в первый колокол.
— Боюсь, у мальчика будет встреча с моими ребятами сразу после порки, Килвин, — сказал Арвил со смешливым блеском в глазах. — Пусть кто-нибудь потом принесет тебя в медику, сынок. Мы тебя подлатаем.
— Спасибо, сэр.
Арвил кивнул и направился к выходу из зала.
Килвин проводил его взглядом и повернулся ко мне.
— Моя мастерская. Послезавтра. Полдень. — Тон его голоса намекал, что это на самом деле не вопрос.
— Почту за честь, магистр Килвин.
Он ухмыльнулся в ответ и ушел с Элксой Далом.
Я остался один на один со все еще сидящим ректором. Мы молча смотрели друг на друга, пока не стихли звуки шагов в коридоре. Выйдя из «каменного сердца», я почувствовал запоздалую смесь предвкушения и страха от всего, что здесь сейчас произошло.
— Мне очень жаль, что я сразу доставил столько неприятностей, сэр, — нерешительно начал я.
— Да? — сказал он, значительно смягчившись теперь, когда мы остались одни. — И как долго ты собирался ждать?
— По крайней мере оборот, сэр.
Во мне оставалось легкомысленное головокружение после миновавшей катастрофы. Я почувствовал, как неудержимая улыбка расползается по моему лицу.
— По крайней мере оборот… — пробормотал ректор, закрыл лицо руками и потер его, затем поднял взгляд и удивил меня насмешливой улыбкой. Я понял, что он не особенно стар — ему, пожалуй, лет под сорок, просто его лицо всегда сковано маской суровости. — Ты не выглядишь как человек, который знает, что его завтра выпорют, — заметил он.
Я отбросил эту мысль.
— Полагаю, я поправлюсь, сэр.
Он бросил на меня странный взгляд, только через пару секунд я вспомнил, что привык к таким в труппе. Ректор открыл рот, чтобы заговорить, но я неожиданно произнес его слова раньше:
— Я не так юн, каким кажусь, сэр. Я знаю это и хочу, чтобы другие люди тоже знали.
— Думаю, много времени это не займет. — Он посмотрел на меня долгим взглядом, а затем вытолкнул себя из-за стола и протянул мне руку: — Добро пожаловать в арканум.
Я торжественно пожал ему руку, и мы разошлись. Выбравшись наружу, я с удивлением увидел, что уже глубокая ночь. Я полной грудью вдохнул сладкий весенний воздух и почувствовал, как на лице расплывается улыбка.
Вдруг кто-то коснулся моего плеча. Я подскочил чуть не на полметра и едва не упал на Симмона в воющем, царапающемся и кусающемся помутнении рассудка, которое было моим единственным способом защиты в Тарбеане.
Он отступил на шаг, испуганный выражением моего лица.
Я попытался утихомирить свое бешено бьющееся сердце.
— Симмон, прости. Я просто… постарайся издавать какой-нибудь шум. Я легко пугаюсь.
— Я тоже, — потрясенно пробормотал он, вытирая лоб. — Хотя не могу тебя винить. Катание на рогах ломает даже лучших из нас. Как все прошло?
— Я буду выпорот и принят в арканум.
Симмон испытующе посмотрел на меня, пытаясь понять, не шучу ли я.
— Сочувствую? Поздравляю? — Он робко улыбнулся. — Тебе купить повязку или пива?
Я улыбнулся в ответ:
— И того и другого.
Когда я добрался до четвертого этажа гнезд, слухи о том, что меня не исключили, а приняли в арканум, расползлись повсюду. Меня приветствовал взрыв аплодисментов от соседей по комнате — Хемме не особенно любили. Некоторые из однокашников произносили торжественные поздравления, а Бэзил даже специально подошел пожать мне руку.
Только я успел залезть на свою койку и начать объяснять Бэзилу разницу между одинарным кнутом и шестихвосткой, как пришел староста третьего этажа. Он велел мне собрать вещи, объяснив, что студенты арканума живут в западном крыле.
Все мои пожитки по-прежнему помещались в дорожную сумку, так что труд был невелик. Когда староста уводил меня, позади раздавался хор прощаний от товарищей-первочетвертников.
Комнаты в западном крыле были похожи на ту, что я оставил. Здесь также стояли ряды узких коек, но они не были составлены в два этажа. К каждой кровати прилагался маленький одежный шкаф и стол — в придачу к сундуку. Не особенно роскошно, но определенно шаг наверх.
Самая большая разница обнаружилась в отношении соседей по комнате: меня встретили хмурые лица и сердитые взгляды, хотя основная часть студентов меня подчеркнуто проигнорировали. Это был холодный прием, особенно в свете одобрения, которое я только что получил от своих неарканумских соседей.
Но нетрудно понять, почему он оказался таким: большинство студентов отучились в Университете несколько четвертей, прежде чем были приняты в арканум. Здесь все своим трудом зарабатывали продвижение в ранге. А я нет.
Заняты были только три четверти коек. Я выбрал кровать в дальнем углу, отдельно от остальных. Повесив запасную рубашку и плащ в шкаф, а сумку запихнув в сундук у изножья кровати, я лег и уставился в потолок. Моя койка была в стороне от света свечей и симпатических ламп других студентов. Наконец-то я стал членом арканума — в каком-то смысле, занял то место, о котором всю жизнь мечтал.
