ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
О том, что, когда политика подменяет собой религию и веру, первыми горят книги, вторыми — люди…
— Я к нему несправедлива или он это нам специально? Тока за то, шо я таки не отдала ваше чистое казачье тело на потеху тем недомытым бабам в пенсне, — задумчиво протянула Рахиль, и рявкнула на старичка: — Отвечай, козёл безрогий!
— Рогатый… — таинственно хихикнул он.
— Безрогий, — ровно опроверг подъесаул, в два взмаха клинка совершив непоправимое.
Роскошные оленьи рога, покачнувшись, рухнули наземь. Старец ошарашенно взял их в руки, всхлипнул, но поздно — синее сияние рогов явственно таяло…
— Идиоты, — без малейшей попытки закосить под древнерусскую речь пискнул дед, похожий на отупевшего марала по весне. — Они ж меня теперь сожрут! И вас тоже, но вас-то не жалко… Как вы посмели?!!
— Нам можно, мы же проклятые, — безмятежной кошкой потёрлась о рукав любимого иудейская язва. — По крайней мере, Ваня точно проклятый, а я нарываюсь. И нам после этого всё фиолетово!
Но глава общины язычников, не дослушав, неожиданно проявил ретивую прыть и, по-козлиному скакнув в сторону, повёл себя вообще самым непотребным образом. Рванув на груди рубаху, он выставил наружу нацистский Железный крест на верёвочке и истошно завопил:
— Ахтунг! Ахтунг! Дас ист фашист!
Навь недоверчиво приостановилась, мускулистые и склизкие чудовища заинтересованно смотрели на человека, пытающегося их обмануть…
— Зиг хайль, майн фюрер!
— У меня родной дед погиб на Великой Отечественной, — тихо протянул Иван Кочуев.
— А у меня двоюродный, по папе. И треть маминой родни в лагерях, — так же негромко поддержала боевая еврейка. — Давайте не будем ссориться за пальму первенства и убьём его вместе. Вы «за»?
— Нет.
— Он фашист, антисемит и таки русофоб, как все приличные фрицы! Вы меня конспектируете?
— Я стариков не бью… В этом славы нет, — обрезал астраханский казак, и Рахиль не оставалось ничего, кроме как, раздражённо передёрнув затвор, встать спина к спине с этим чубатым упрямцем. А кто-то подумал, что она его бросит?
Навь покосилась на них, а потом две-три твари без предупреждения бросились вперёд и, невзирая на блестящий немецкий с правильными нацистскими лозунгами, порвали старца в лоскуты. И хотя мгновением позже в четыре очереди из «галила» отчаянная еврейская девочка расстреляла этих ублюдков, не менее пятидесяти таких же (если не хуже!) монстров начали подбираться и к нашим героям. Не сговариваясь, сладкая парочка предприняла тактическое отступление в ту же баньку, сколь решительное, столь же и безоглядное. Короче, метнулись так, что только пятки сверкали! Навь с воем ломанулась вслед…
Бегство не всегда худший способ выйти сухим из воды. Понимаю двусмысленность и даже парадоксальность данной фразы, но тем не менее она верная. Как мы уже отмечали ранее, с неумеренно превосходящими силами противника обычно рубится герой, обладающий мускулами слона и мозгами курицы. Того начитанного умника, что советует вам: «Ни за что не бегите от рычащей собаки — просто строго посмотрите ей в глаза!» — просто ещё никогда не кусал бультерьер.
Подавляющему большинству псов ваши «кто кого пересмотрит» абсолютно до лампочки, и умение вовремя влететь в подъезд, вскарабкаться на забор или влезть на дерево наверняка окажется более полезным для вашей жизни, здоровья и психики. К тому же нет ничего веселее, чем видеть разобиженную морду злобной псины, которая так хотела тяпнуть вас, — а фигу ей!
Примерно так рассуждали и наши практичные грешники, забаррикадировав дверь и время от времени аккуратно отстреливая через узкое окошечко наиболее психованных особей. Навь рычала, шипела, плевалась, скребла когтями, скрежетала зубами, но поделать ничего не могла. Это дало возможность господину филологу прочесть коротенькую, но специфическую лекцию на тему современного неоязычества.
— В основном в него уходят достаточно образованные и начитанные люди. Некоторые искренне реставрируют историю древних славян, носят домотканую одежду, готовят по прапрабабушкиным рецептам и, сбиваясь на лето в специализированные этнолагеря, старательно наслаждаются игрой в жизнь предков. Причин ухода много, и, кстати, кое-кому это действительно помогает. Чаще народ приходит к язычеству в поиске своих корней, реже из-за разочарования в христианстве, но есть и такие, кто лезет туда исключительно из сексуальных или магических практик. В массе абсолютно надуманных и лживых…
— И шо, завалить одну красну девицу всем селом на вспаханном поле по весне, — в промежутках между очень одиночными выстрелами заинтересованно уточняла израильская военнослужащая, — оно точно будет способствовать буйному плодородию? А детишек через девять месяцев традиционно называют «сын полка»…
— С научной точки зрения хрень неадекватная, — важно подтверждал подъесаул, — но некоторым озабоченным нравится как сама идея, так и отсутствие индивидуальной ответственности за произошедшее. Женщины, кстати, с радостью принимают один из ритуалов ночи на Ивана Купалу…
— Таки как правильно — Купала или Попала?
— Исторически — на Купалу, так как и купались толпой. Но с точки зрения женской физиологии Попала будет точнее. Выбежали голышом из речки, сплясали камаринскую, и хватай себе первого же паренька, не успевшего спрятаться в кусты. По сложившемуся ещё у ариев обычаю — женщине нельзя отказать в совокуплении! Отказал — всё, грех, хана тебе, вышибут из общины на фиг!
— Я вас умоляю, а если она ему не нравится и у него на неё, образно выражаясь, не… функционируют секреции. Тогда как? — вступилась за унижаемых мужчин поборница еврейской справедливости.
Молодой человек пожал погонами:
— Всё равно вышибут, а не надо капризничать! Один раз в году можешь и потерпеть с нелюбимой, страшной, старой, похотливой тёткой… Это же на благо рода! Древние боги такому только радуются. Существует такая точка зрения, что язычество просто вымерло именно из-за того, что в своих обрядах они практиковали… ну… в общем, когда в основном языком. Детей нет, мудрость передавать некому, а вот название «язычество» прижилось. Хотя, по-моему, эта теория притянута за уши…
— Скажите, но тока изо всех сил честно, я хочу знать, оно мне важно до не могу, — вот если бы вы сами, без меня, а они вас все надень Ивана Попала, таки вы бы хоть сопротивлялись?
— Рахиль, пользуясь твоей терминологией — у меня на других секреции не функционируют…
— Ой, мама! И шо, мне таки достался казак-девственник?!! О нет, нет, нет… Ваня, фу! Тумба! Не надо на мне ничего доказывать…
Пылкий астраханский казак в очередной раз признал, что жизнь полна обломов и киданий. Как известно, столь любимое всеми женщинами «милый, позже…», легче всего трансформируется в столь же нелюбимое всеми мужчинами «увы, никогда…». Что делать, братцы, такова наша судьба в любом из миров.
Женщины всюду вертят нами, как им заблагорассудится, а мы, грешники, дарим им цветы, пишем стихи, посвящаем картины, отдаём душу за один лишь поцелуй. А зачастую и всего лишь за обещание этого же поцелуя, в неизмеримо далёком будущем. Для нас, мужчин, число лет — не цифра, как для бешеной собаки семь вёрст — не крюк… Почему же они так с нами? Почему мы такие с ними? Кто виноват, что делать, какое-то вечное преступление и наказание…
С этими грустными мыслями он и уснул. Заботливая иудейка незаметно притулилась рядом. Навь, взяв баньку в плотное кольцо осады, на открытый штурм тем не менее больше не нарывалась, значит, какие-то мозги имела…
А пригревшаяся Рахиль так и задремала с автоматической винтовкой на взводе. Благо рассвет был уже совсем недалеко, тёмные силы спешили убраться в свои дурно пахнущие норы, чтобы на следующую ночь вновь посетить общину язычников для выбора свежей жертвы. Быть растерзанным навью при полном равнодушии древних идолов, в которых так верил, это ли не наказание? Не совсем…
Ужас такой смерти, переживаемый, возможно, не единожды, в том, что в последний миг сознания человек понимает: он не заслужил этот Ад! Он так праведно жил по закону древлян или полян, что попал к ним и после смерти, так что же произошло? Почему его столь жестоко наказывают и никто не может заступиться?! Неужели его вера в древних богов… ошибка?!
На самом деле каждому язычнику, как бы он ни был грешен, даётся одно мгновение для того, чтобы узреть существование Господа. И открыть глаза, ужаснувшись самому себе…
Бывает, что после этого человек вновь и вновь сам будет бросаться в смрадную пасть нави в несбыточной надежде узреть и поверить ещё раз… Но второго явления не бывает. Наутро проявятся лишь рубленые черты деревянных идолов, кровь и жир на их равнодушных лицах, вечность страха и умирания, бесконечно, без возврата и перерождения. Навьи зубы не выпускают законную добычу…
Казак и еврейка уходили на рассвете, за час до гипотетического пения не существующих здесь петухов. Двигаться в черноту леса они не рискнули, сплавляться по реке было не на чем, идти вдоль берега проблемно, во-первых, из-за камыша, во-вторых, чёрная река всё равно уводила в лес. Поэтому, образно выражаясь, героическая парочка пошла туда, откуда вышла. То есть в пещерный проём… Их никто не преследовал, уцелевшие за ночь язычники, лишившись духовного главы общины, вели себя тихо и на свежий воздух носу не высовывали…
Сначала шли молча. Угадайте, кто начал разговор первым?
— Ваня, давно хотела спросить, наверное, уже минут пять, но терпела через не могу, как героическая казачка, пока муж в балканском походе…
— Короче можешь?
— Могу, но оно скучно, — честно покаялась Рахиль. — Мы так уверенно шлёпаем куда-то в полной темноте, шо я таки подозреваю у вас в роду наличие знатных спелеологов или, на худой конец, кротов промышленного масштаба. А выход будет?
— Я иду, положившись на волю Божию.
— Ой, я вас умоляю! Этот наивный казак находится в Аду, ведёт меня по не освещенной лампочками пещере, сам не зная куда, и надеется на помощь того, кто конкретно обозначил невозможность своего участия в самом начале?!
— Не богохульствуй!
— Ваня, а может, вы просто похотели затащить меня, где вам потемнее, откуда я знаю…
— Не богохульствуй, кому говор…
Бум!
Звук был глухой только лишь потому, что в голове ретивого подъесаула ещё сохранились мозги. Будь она совсем пустой, звук был бы полнее и ярче, а ехидные реплики умненькой еврейки продолжались на полтора абзаца больше. Ушибленный астраханский казак, лихо приложившийся лбом, вынужденно признал, что впереди тупик.
Обратно шли уже слегка напряженно и аккуратно нащупывая шашкой дорогу, на манер палочки слепого. Примерно через полчаса блужданий иудейка плюхнулась на тёплую землю и наконец-то высказала решительное «ша!» В том плане, что наболело, осточертело и не пошло бы оно всё в задницу, потому как заблудились! Иван не стал спорить, жизнь дороже…
— Вы знаете, я таки была намерена ругаться. А теперь не хочу. Нет настроения, есть… грусть… почти тоска… И вы на меня молчите, как на врага родины…
Действительно, если ещё минутой назад бывший филолог не раскрывал рта исключительно из нежелания нарываться, то теперь его сердце словно сжала в мягких лапках неизъяснимая печаль. Даже нет, хуже… Печаль в большинстве случаев имеет светлый оттенок, а здесь имело место полное и бесповоротное разочарование — всем и вся!
— Рахиль, мне плохо…
— Ванечка, мне тоже…
— Ты не понимаешь, мне действительно очень хреново! Прости за грубость… Хотя можешь и не прощать, это неважно… Ничего уже неважно… всё потеряно, всё рухнуло, всё бессмысленно и пусто…
— Да, да, как вы правы! И на мне тоже… Утерян самый смысл бытия! Ради чего?! Мы стока пережили, вы мёрзли, я голодала, кругом кровь и недопонимание глухих душ… Даже мама меня не слышит. Какая тоска-а…
— Поплачем вместе?
— Таки да!
И, может быть, впервые за все их головокружительные приключения два любящих сердца с искренними слезами бросились в объятия друг другу! Раздался впечатляющий удар лбов, и осветили на мгновение брызнувшие искры обиженные лица Ивана и Рахили.
— Таки ещё одно разочарование… кому тут нужна эта наша любовь, когда у меня от неё синяки по всему телу? Скока я могу болеть девичьей душой по вам, а оно зря, вы — не еврей, не обрезаны, и мне не светит белое платье на свадьбе в ресторане «Цимес» под «Семь сорок» от Киркорова…
— Именно! И мне не светит…
— Шо, белое платье? И вам?!
— Свадьба, дура! Кому мы такие, несостоявшиеся, нужны… Всё зря, всё впустую, надежды нет, нет даже лучика в небе, потому что и самого неба нет, мы заживо погребены в бездонном чреве Ада…
— Брошенные, одинокие, никем не востребованные… Ой! — Последнее восклицание вырвалось у всхлипывающей израильтянки, когда на противоположной стене вдруг радостно вспыхнули знакомые оранжевые глаза!
