Глава IV
Нью-йоркский вокзал Пенсильвания до того, как он почему-то был разрушен в конце ХХ столетия (смутный период, о котором мало что можно узнать), посещали миллионы пассажиров. Никому из них не приходило в голову, что вокзал осуществляет связь времен. А между тем внутри он представлял собой точную копию знаменитых бань Каракаллы в Древнем Риме. То же самое можно сказать и о вместительном особняке, принадлежавшем мадам Марии Бомон, более известной среди сотен ее интимнейших врагов в качестве Золоченой Мумии.
Спускаясь вниз по эскалатору в восточной части дома с доктором Тэйтом под боком и убийством, притаившимся в кармане, Бен Рич, как чуткая струна, отзывался на все убыстряющееся стаккато своих чувств. Толпа гостей внизу… Блеск мундиров, туалетов, сверкающая кожа и пастельные пучки лучей, падающие от торшеров, раскачивающихся на тонких ножках… Три, четыре – горячо. Слышатся голоса, музыка, возгласы, отзвуки… И когда сказал «четыре», получил синяк под глаз… Восхитительное попурри тел и запахов, еды, вина, мишурного блеска… Три, два… раз!
Мишурный убор смерти… Верней, того, чего – свидетель бог – уже семьдесят лет никому не удавалось осуществить… Забытое искусство… Забытое, как алхимия, умение отворять кровь, делать операции с помощью скальпеля. Я верну людям смерть. Не жалкий акт уничтожения себе подобных, наскоро осуществленный в приступе ярости или безумия, а здравое, расчетливое, преднамеренное, хладнокровное…
– Богом вас заклинаю, – прошипел Тэйт. – Осторожней. Убийство так и прет из вас.
Три, два, раз! А ну еще! Три, четыре – горячо…
– Вот то-то. К нам направляется один из эспер-секретарей. Он выслеживает тех, кто здесь без приглашения. Пойте дальше.
Секретарь Марии, тонкий и стройный юноша, весь порыв, подстриженные золотистые волосы, лиловая блуза, брыжи с воланами.
– Доктор Тэйт! Мистер Рич! Я немею. Буквально немею. Я не нахожу слов. Входите же! Входите!
Три, четыре – горячо…
Мария Бомон, рассекая толпу, тянулась к нему руками, глазами, обнаженным бюстом… пневматическая операция превратила ее тело в несколько преувеличенное подобие индийской статуи: раздутые бедра, раздутые икры, раздутые позолоченные груди. Будто раскрашенная фигура на носу корабля порнографии, подумал Рич… знаменитая Золоченая Мумия.
– Бен, голубчик мой, – воскликнула она, заключая его в мощные пневматические объятия и прижимая к себе его руку, – как все это поэтично!..
– Как все это хирургично! – прошептал он ей на ухо.
– А что твой миллион?
– Едва не выскользнул из рук.
– Поосторожнее, бедовый мой любовничек. Этот прелестный бал у меня весь до капелюшечки записывается.
Рич искоса взглянул на Тэйта.
Тэйт одобрительно кивнул.
– Ну, иди там пообщайся, – сказала Мария. Она взяла его за руку. – У нас с тобой еще уйма времени впереди.
Под крестовым сводом потолка люстры загорелись другим светом, и весь спектр зала сразу переменился. Изменили цвет костюмы. Отсвечивавшие розовым перламутром тела излучали теперь призрачное сияние.
С левого фланга Тэйт подал предупредительный сигнал. Внимание! Опасность! Опасность! Опасность!
Смотри в оба, смотри в оба! И когда сказал «четыре», получил синяк под глаз. Три, четыре! Три, два, раз! Трамм!
Мария знакомит с ними еще одного среднеполого – весь порыв, подстриженные волосы, пурпурная блуза, голубые прусские брыжи с воланами.
– Это Ларри Ферар, Бен. Мой второй секретарь. Ларри умирает от желания с тобой познакомиться.
Три, четыре – горячо…
– Мистер Рич! Я счастлив. Я не нахожу слов.
Ах ты, камбала, не вобла! Смотри в оба! Смотри в оба!
Рич одарил юношу улыбкой, и тот удалился. Тэйт одобрительно кивнул Ричу, все еще продолжая его прикрывать защитным кольцом. Снова переменились огни в люстрах. Часть туалетов на гостях как бы растаяла. Рич, который отрицательно отнесся к моде вставлять в одежду ультрафиолетовые оконца, был в полной безопасности в своем непроницаемом костюме и с гадливостью наблюдал, как другие торопливо шарят глазами в толпе, высматривая, оценивая, сравнивая, вожделея.
Тэйт сигнализировал: Опасность! Опасность! Опасность!
Ах ты, камбала, не вобла…
Рядом с Марией возник секретарь.
– Мадам, – пролепетал он, – маленький конфуз.
– В чем дело?
– Юный Червил. Гален Червил.
У Тэйта вытянулось лицо.
– Ну и что такое с ним? – Мария поискала в толпе глазами.
– Слева от фонтана. Он здесь без приглашения, мадам. Я его прощупал. Он студент колледжа. Побился об заклад, что проберется на бал незваным. В доказательство хочет похитить вашу фотокарточку.
– Мою карточку! – Мария с интересом глянула в оконца на костюме молодого Червила. – А что он обо мне думает?
– Видите ли, мадам, его очень трудно зондировать. Мне кажется, что он не прочь похитить у вас кое-что еще, кроме фотокарточки.
– Да вы что! – умилилась Мария.
– Это так, мадам. Прикажете его вывести?
– Нет, – Мария бросила еще один взгляд на стройного юношу. – Он получит доказательство.
– Не прибегая к краже, – сказал Рич.
Мария пискнула:
– Ревнует! Ревнует! Ну а теперь прошу к столу.
Тэйт встревоженно поманил Рича, и тот поспешно отошел вместе с ним в сторону.
– Рич, сегодня ничего не выйдет.
– Это еще почему?
– Здесь молодой Червил.
– Ну и что же?
– Он эспер второй ступени.
– А, черт!
– У этого юнца не по летам блестящие способности… В прошлое воскресенье я видел его у Пауэла. Мария Бомон не приглашает щупачей на свои вечеринки. Я на это и рассчитывал. Меня самого пустили только из-за вас.
– И надо же, чтобы этот чертов щупачонок пролез сюда без приглашения. Такая дрянь.
– Будьте благоразумны, Рич.
– А может быть, он до меня не доберется?
– Рич, я могу блокировать вас от секретарей. У них всего лишь третья ступень. Но я не могу ручаться, что плюс к ним сумею справиться еще и с эспером-два… пусть даже совсем зеленым. Он, конечно, еще мальчишка. От волнения может запутаться. Но я не отвечаю ни за что.
– Я не отступлюсь, – отрезал Рич. – Я не могу. Такого случая больше не подвернется. И даже если бы была возможность попытаться еще раз, я не стал бы тянуть. Сил нет. Я нюхом чувствую этого вонючего де Куртнэ. Я…
– Рич, вы же не сможете…
– Не спорьте. Я решил довести дело до конца. – Рич яростно взглянул прямо в испуганное лицо Тэйта. – Я знаю, что вам хочется найти лазейку и улизнуть, но ничего у вас не выйдет. Мы в этом деле так увязли, что вам от меня не избавиться вплоть до самого конца, до Разрушения.
Спрятав за ледяной улыбкой перекосившую его лицо злобную мину, Рич присоединился к хозяйке, которая уже устроилась на одной из кушеток, расставленных вдоль столов. На пиршествах такого рода все еще сохранялся обычай каждой парочке кормить друг друга. Порожденный восточной учтивостью и восточным гостеприимством, обычай этот выродился в эротическую игру. Пищу слизывали друг у друга с пальцев языком, часто передавали из уст в уста. Таким же образом поили вином. Сладостями угощали еще более интимным способом.
Рич, которого смертельно раздражали эти штучки, с нетерпением ждал Тэйта. Тэйт должен был определить, в какой части дома прячется де Куртнэ. Крошка щупач сновал между гостей, принюхиваясь, приглядываясь и примериваясь, но, вернувшись в конце концов к Ричу, отрицательно покачал головой и указал на Марию Бомон. Во всем зале, конечно, одна только Мария знала, где де Куртнэ, но разве к ней подступишься, когда она так взбудоражена от сладострастия. В бесконечном ряду препятствий, преодолеть которые должен был инстинкт убийцы, появилось новое. Рич встал и зашагал к фонтану, Тэйт бросился ему наперерез.
– Что вы хотите делать, Рич?
– А разве вам не ясно? Вышибить молодого Червила у нее из башки.
– Как вы это сделаете?
– Есть только один способ.
– Ради бога, Рич, не приближайтесь к нему.
– Отойдите.
Волна необузданной воли, налетев на Тэйта, отшвырнула его прочь. Он стал в ужасе сигнализировать, и Рич попробовал взять себя в руки.
– Это, конечно, риск, но не такой уж страшный, как вы думаете. Прежде всего он молод и зелен. Во-вторых, он здесь без приглашения и трусит. В-третьих, он, наверное, еще не насобачился в ваших делах, если эти эсперы на побегушках так быстро его нащупали.
– Умеете вы контролировать свое сознание? Как у вас получается процесс параллельного мышления?
– С меня хватит этой песни. Слишком много у меня хлопот, чтобы развлекаться параллельным мышлением. Займитесь Марией и не путайтесь у меня под ногами.
Червил ел в одиночестве возле фонтана, довольно неловко пытаясь изобразить, что он тут свой человек.
– Пим, – сказал Рич.
– Пом, – сказал Червил.
– Бим, – сказал Рич.
– Бам, – сказал Червил.
После этой «разминки», с которой модно было начинать любой непринужденный разговор, Рич уселся рядом с юношей.
– Я – Бен Рич, – сказал он.
– Я – Галли Червил. То есть… Гален. Я… – На молодого Червила явно произвела впечатление фамилия его собеседника.
И когда сказал, «четыре», получил синяк под глаз…
– Вот идиотская песня, – проворчал Рич. – На днях ее услышал и никак не отделаюсь. Мария знает, что вы заяц, Червил.
– Знает?!
Рич кивнул. Получил синяк под глаз…
– Значит, я должен смываться?
– А фотография?
– Вы и об этом знаете? В доме, наверное, есть щупач.
– Целых два. Секретари хозяйки. Их обязанность – выслеживать таких господ, как вы.
– Как же мне быть с фотографией, мистер Рич? Я на нее поставил пятьдесят кредиток. Вы должны понимать, что такое пари. Ведь вы сами игр… мм… финансист.
– Небось рады, что я не щупач? Я не обиделся, не беспокойтесь. Видите ту арку? Пройдите через нее, и сразу же направо. Там будет кабинет. Все стены в нем увешаны фотопортретами Марии, заключенными в синтетические камни. Позаимствуйте один, а Мария его никогда не хватится.
Юноша вскочил, рассыпав еду.
– Спасибо, мистер Рич. Когда-нибудь я, в свою очередь, окажу вам услугу.
– Каким образом?
– Вы ни за что не догадаетесь, ведь я… – Гален прикусил язык и покраснел. – Там увидите, сэр. Еще раз спасибо. – Огибая столики, Гален заторопился и арке.
Три, два, раз – а ну еще!..
Рич вернулся к хозяйке дома.
– Изменник, – сказана она. – Кого ты там кормил? Я ей глаза выцарапаю.
– Молодого Червила, – ответил Рич. – Он меня спрашивал, где ты держишь свои фото.
– Бен! Неужели ты сказал ему?
– Ага. – Рич усмехнулся. – Он туда уже навострил лыжи. А потом смотается. Я ведь ревнивый, ты знаешь.
Мария вскочила и понеслась к кабинету.
– Есть такое дело, – сказал Рич.
К одиннадцати часам гости до того взвинтились, потчуя друг дружку, что жаждали только уединения и темноты. Мария Бомон никогда не обманывала ожиданий своих гостей, и Рич надеялся, что она и в этот раз не отступит от правил. По его расчетам Мария непременно должна была затеять игру в «Сардинки». Он в этом уже совсем не сомневался, когда из кабинета вышел Тэйт, принесший точные данные о местонахождении де Куртнэ.
– Не представляю, как это вам удалось себя не выдать, – шепотом сказал Тэйт. – Вы излучаете жажду крови на всех телепатических волнах. Он здесь. Один. Без слуг. При нем только два человека охраны, которых предоставила ему Мария. Экинс был прав. Де Куртнэ в самом деле очень серьезно болен.
– Ничего, я его вылечу. Где он?
– Выйдите из зала через Западную арку. Поверните направо и поднимитесь по лестнице вверх. Пройдите по крытому переходу и снова сверните направо. Там будет картинная галерея. Дверцу между полотнами, изображающими «Соблазнение Лукреции» и «Похищение сабинянок»…
– Какие удачные ориентиры!
– Дверцу откроете. За ней будет небольшая лестница, ведущая в прихожую. В прихожей охрана, дальше – де Куртнэ. Это покои для новобрачных, построенные еще дедом нашей хозяйки.
– Для новобрачных? Бог ты мой, вот и прекрасно. Я обручу его со смертью! А сам выйду сухим из воды. Да, да, малютка Гас, выйду, не сомневайтесь.
Мария что-то собиралась сообщить гостям. Облитая розовым светом, распаренная, красная, она стояла на помосте между двумя фонтанами и хлопала в ладоши, требуя тишины. Хлопки ее потных ладоней отдавались в ушах у Рича громким отзвуком: «Смерть. Смерть. Смерть».
– Слушайте, миленькие мои, слушайте! – водила Мария. – Сегодня у нас будет очень весело. Мы будем сами себя развлекать.
По рядам гостей пронесся сдавленный стон и чей-то пьяный голос выкрикнул:
– Я просто туристка!
– Не смейте жаловаться, негодники, – продолжала Мария, не дожидаясь, когда смолкнет смех. – Мы будем играть в чудесную старинную игру, и играть в нее мы будем в темноте.
Освещение начало меркнуть, толпа оживилась. Лампы гасли одна за другой, и только помост по-прежнему был залит ярким светом.
Мария достала потрепанную книжечку, подарок Рича.
…И когда сказал «четыре»…
Мария медленно листала страницы, всматриваясь в непривычный печатный шрифт.
Получил синяк под глаз.
– Эта игра, – провозгласила Мария, – называется «Сардинки». Ну не прелесть ли?
Она взяла наживку. Она на крючке. Через три минуты я буду невидим. Рич пошарил по карманам. Револьвер. Родопсин. Ах ты, камбала, не вобла! Смотри в оба! Смотри в оба!
– «Один игрок водит», – читала Мария. – Этот игрок буду я. «В доме гасят все огни, и ведущий прячется».
Пока Золоченая Мумия по складам разбирала пояснение к игре, зал погрузился в кромешную тьму, и только на помост все еще падал розовый луч света.
– «Постепенно и другие игроки разыскивают спрятавшихся „сардинок“ и присоединяются к ним. Проигравшим считается тот, кто остается последним и в одиночестве бродит по темному дому». – Мария закрыла книгу. – И, куколки вы мои, нам нужно очень пожалеть бедняжку проигравшего, потому что эту интересную старинную игру мы с вами прелестно подновим.
Стало темнеть и на помосте. Но не успел еще погаснуть свет, как Мария сбросила платье, обнажив свое удивительное тело, чудо пневматической хирургии.
– Вот как мы будем играть в «Сардинки»! – крикнула она.
Погас последний отблеск света. В темном зале раздались громкие аплодисменты, ликующий хохот гостей, а вслед за тем отовсюду послышался шелест торопливо сбрасываемой одежды. Время от времени раздавался треск порванной материи, досадливое восклицание, и это вызывало новый взрыв смеха.
Рич наконец-то стал невидим. У него было полчаса на то, чтобы проникнуть внутрь дома, разыскать де Куртнэ, убить его и после этого опять присоединиться к играющим. Обязанностью Тэйта было устроить так, чтобы секретари Марии не оказались у него на дороге. Рич мог чувствовать себя свободно. Единственное, что ему угрожало, это молодой Червил. Тут уж ничего поделать было нельзя.
Он пересек главный зал и у Западной арки наткнулся на чьи-то тела. Выйдя из арки, Рич оказался в маленьком концертном зале, потом свернул направо и стал ощупью искать лестницу.
Возле самых ступеней ему пришлось перелезть через груду тел, и чьи-то руки хватали его, как щупальца осьминога, пытаясь повалить. Затем он преодолел семнадцать ступенек, семнадцать бесконечных ступенек, и стал пробираться по узкому крытому переходу, обитому велюром изнутри. Вдруг его схватили, на нем повисла какая-то женщина.
– Сардиночка, привет! – прошептала она ему на ухо.
Потом женщина разобрала, что он одет.
– Бр-р! – фыркнула она.
Ее рука наткнулась на револьвер, лежавший у него в грудном кармане.
– Что это у тебя?
Он оттолкнул ее руку.
– Не теряйся, сардинка, – захихикала женщина. – Вылезай из баночки.
Наконец он от нее избавился, забрел в тупик и расшиб нос, наткнувшись на стену. Выбравшись из перехода, он двинулся направо, открыл дверь и очутился в сводчатой галерее более пятидесяти футов длиной. Здесь тоже были погашены лампы, но подсвечиваемые ультрафиолетовыми прожекторами картины наполняли галерею призрачным светом. В галерее было пусто.
Между мертвенно-синей Лукрецией и ордой сабинянок блестела бронзовая дверца. Остановившись перед ней, Рич достал из заднего кармана слепящую капсулу. Его руки так тряслись, что он еле смог удержать между большим и указательным пальцами крохотный медный кубик. Ненависть и гнев кипели в нем; он воображал себе корчащегося в смертельной муке де Куртнэ и вновь и вновь упивался этим зрелищем.
– Господи! – воскликнул он. – Если не я, так он. Это ведь он схватил меня за горло. Я только защищаюсь.
Он троекратно вознес мольбы к небу, трижды повторяя каждую:
– Господи, не оставь! Ныне, присно и во веки веков. Не оставь! Не оставь! Не оставь!
Дрожь унялась. Он крепко зажал в пальцах капсулу, потом распахнул бронзовую дверь, и перед ним открылось девять ступенек, ведущих к прихожей брачных покоев. Рич щелкнул по медному кубику ногтем большого пальца с такой энергией, будто намеревался запулить его на луну. В тот миг, когда капсула влетела в прихожую, Рич зажмурился. Полыхнуло холодным пурпурным огнем. Словно тигр, Рич бросился вверх по ступенькам и прихожей. Двое из охраны, обслуживающей особняк «Бомон», словно окаменели на скамейке. Их челюсти отвисли, глаза ничего не видели, сознание отключилось.
Если кто-нибудь войдет, пока он здесь, и обнаружит охранников в таком состоянии, Разрушение неминуемо. Если охранники очнутся, пока он здесь, Разрушение неминуемо. Чем бы ни кончилась игра, ставка – Разрушение. Оставив за порогом последние крохи благоразумия, Рич толкнул богато инкрустированную дверь и вошел в брачные покои.
