Книга II
ЧЕРНЫЙ КОЛДУН

Все рухнуло, и на месте дома, создававшегося веками, осталась лишь груда обломков. Плох ли, хорош ли был дом, но он укрывал от непогоды холодными осенними вечерами, спасал от стужи зимой и давал прохладу знойным летним днем. Обитатели этого дома еще не осознали всей глубины постигшего их несчастья, а кое-кто втихомолку радовался неожиданно обретенной свободе. Пожалеете, бараны, — это свобода до первого волка с ближайшего косогора.

Чирс поднялся с массивного кресла и в раздражении прошелся по залу. Священный огонь Великого по-прежнему полыхал в огромной золотой чаше, но исходившего от него тепла уже не хватало, чтобы согреть сотрясающееся в ознобе тело посвященного. Все рухнуло! Жизнь оказалась прожитой зря — его, Чирса, жизнь, как и жизнь многих поколений горданцев. Сколько крови, сколько слез, сколько усилий, сколько мудрости и глупости человеческой, сколько ненависти и любви было положено в основание Храма, и все оказалось напрасным, все рухнуло в грязь. Мечта так и не стала явью. Человек порочен по своей природе. Мало направить овец по праведному пути, надо, чтобы и пастыри знали, какой путь праведный. А нынешние пастыри — это кучка отупевших от безделья и вседозволенности негодяев. Хватит ли у них ума, чтобы понять очевидное: только объединившись, они еще могут уцелеть, спасти остатки былого величия. Сердце Великого остановилось, но руки еще действуют, и эти руки способны поднять кнут и обрушить его на спины непокорных. Только страх и боль способны удержать в повиновении обезумевшее стадо. Не ради собственного блага хлопочет посвященный Чирс, а исключительно в интересах заблудшего народа. Халукар прав — выбора нет. Даже робкий слух о гибели Храма может вызвать обвал. Жечь каленым железом всех ослушников и смутьянов. Время раздумий и колебаний прошло. На долю посвященного Чирса выпала тяжкая ноша. Спасти Храм не удастся, это ясно всем, у кого в мозгах осталась хоть одна извилина, но можно и нужно затормозить процесс его разрушения, пока в недрах гибнущего мира зародится новая сила, способная взвалить тяжелое бремя управления и подавления на свои плечи. Посвященному Чирсу выпал жалкий жребий, но он принимает его с достоинством.

Робкое покашливание за спиной заставило Чирса резко обернуться.

— Мы обнаружили их, посвященный, — достойный Кюрджи смотрел на Чирса не мигая, и в его бесцветных глазах таился страх. — Мои люди стерегут этот дом днем и ночью.

Чирс мрачно кивнул головой. Он придет. Он обязательно придет, почтенный жрец Ахай, Несокрушимый Меч Храма, или, точнее, меченый Бес из Ожского бора. Дети, это все, что у него осталось в жизни.

— Мне он нужен живым, — глаза наместника Великого сверкнули яростью.

— Все будет как ты пожелаешь, посвященный, — бритая голова жреца склонилась едва ли не до каменных плит пола.

В преданности Кюрджи Чирс не сомневается. Храм умел воспитывать служителей. Впрочем, бывают и исключения. Хотя почтенный Ахай, это ошибка не Храма, а посвященного Чирса. Прошлое отомстило ему как раз в тот момент, когда он меньше всего этого мог ожидать. Общность судьбы свела его много лет назад с капитаном меченых Чубом, оба были изгнанниками, оба жаждали вернуться, чтобы отомстить. Храм искал пути в Лэнд, и Чирс сумел доказать посвященным, что способен на многое. Переворот, совершенный Геронтом, круто изменил его судьбу. Но Чирсу не хотелось возвращаться чьей-то милостью, он жаждал вернуться победителем. Обстоятельства благоприятствовали ему. Меченые Чуба без труда захватили Лэнд. Посвященный Нумилин был вне себя от бешенства, его ставка на серых Труффинна Унглинского оказалась бита. Храм сделал первый шаг в Лэнд благодаря усилиям Чирса. У Геронта хватило ума оценить оказанную услугу. К сожалению, он промахнулся в другом. И тогда и сейчас Чирс считал убийство Тора Нидрасского ошибкой. Меченые и горданцы слишком одиноки в этом мире, чтобы противостоять друг другу. Самомнение Геронта дорого стоило по священным и почтенным. Сын Тора Бес разрушил сердце Храма. Душа старого жреца Ахая не обретет покоя в хрустальном дворце Великого. Его внук разрушил то, чему он служил всю жизнь, служил, даже будучи изгнанным из стен чистилища. Он завещал свою любовь к Храму сыну и дочери. Чирс выполнил завет отца. А Данне человек из чужой страны оказался дороже памяти отца и жизни брата. Она родила Беса и вложила в него силу, перед которой оказались бессильны генераторы Храма. Ее сын стал чудовищем, способным только разрушать. Чирс просто обязан остановить этого монстра, хотя бы потому, что сам приложил руку к его воспитанию. Почтенный Ахай, Несокрушимый Меч Храма, должен быть уничтожен! Он ускользнул из рук гвардейцев в Гордане, он избежал добрый десяток расставленных для его поимки ловушек и все кружил и кружил вокруг Хянджу, к немалому удивлению посвященных Чирса и Халукара. Его тянуло сюда, как гвоздь тянет к магниту. Теперь Чирс знает причину. Халукар расставил силки: добро пожаловать, почтенный Ахай, посвященный Чирс не прочь будет встретиться с тобой в последний раз.

Хянджу засыпал, утомленный жарким и долгим днем, его улицы стремительно пустели. Жрецы не любили праздношатающихся — время, отведенное на сон, должно использоваться по назначению. Охрана вокруг Чистилища была усилена гвардейцами убитого Канакара. Храм Великого уже не нуждался в их защите, зато они могли пригодиться в городе. Появление в Хянджу гвардейцев Канакара вызвало недоумение у многих обывателей, но, в конце концов, Великому виднее, куда направлять верных слуг, и недоумение не вылилось даже в легкий ропот, хотя одичавшие в степи гвардейцы не церемонились с горожанами. Целый квартал близ Чистилища был отведен под их казармы, и несколько тысяч хянджцев в мгновение ока остались без крова. Впрочем, Великий позаботился и о них. Правда, в новых домах порой не было даже крыши, но о подобных мелочах вслух распространяться не следовало, и покорные горожане с завидным усердием принялись обустраиваться на новом месте. Где-то среди этих новоселов затерялся старик Икскон, которому Бес доверил Волка и Тора. Наверное, он напрасно оставил детей в Хянджу, но тогда другого выхода у него не было, а потом ранение в ногу помешало меченому вернуться в город раньше посвященного Чирса. В верности старика Бес не сомневался. Зря что ли он так долго и усердно промывал ему мозги, хотя старый варвар, выкупленный им на свободу, скорее всего не предал бы и так. Если бы, конечно, не попал в руки псов Халукара — эти умели развязывать языки даже глухонемым.

Старик, изгнанный из дома, потерялся среди нескольких тысяч подобных бедолаг, и Бесу с большим трудом удалось его разыскать. Помог ему Хой, слуга Чирса, с которым меченого свел молчун Кон. Что связывало молчуна из Башни с плосколицым варваром из никому неведомых мест, Бесу выяснять было недосуг, но Хой пока не давал повода усомниться в его верности. Это он предупредил меченого, что возле дома Икскона не все ладно, похоже, ищейки Халукара отыскали след старика.

Желтый плащ служителя Храма скрывал высокую фигуру меченого с головы до пят. Городских стражников Бес не боялся — ни один стражник не осмелится задать вопросы человеку, облаченному в жреческий плащ. Иное дело гвардейцы-горданцы, эти не церемонились ни с кем, за исключением почтенных и посвященных. Однако знание системы охраны Чистилища позволяло меченому избегать не желательных встреч. Почтенный Кархадашт, Щит Великого, не утруждал себя нововведениями. Единственное, что он сделал, так это удвоил посты гвардейцев на улицах, прилегающих к Чистилищу.

Появление жреца в бедном квартале вызвало недоумение обывателей, но вопросов Бесу никто не задавал. Да и сам он ни к кому не обращался за советом. Черный колдун, ближайший помощник посвященного Вара, был хорошо известен в Хянджу. Никто не сомневался, что именно он убил Геронта, и каждый горожанин почел бы своим долгом сообщить о его появлении властям.

Бес миновал наполовину разрушенный глинобитный дом, крыша которого держалась только молитвами его обитателей, и скользнул в небольшой дворик, обнесенный полуразвалившейся оградой. Этот дом был побогаче соседнего и сохранился гораздо лучше. Вероятно, в нем жил когда-то торговец средней руки. Почему при дележке он достался старику Икскону, знала только левая нога какого-нибудь младшего жреца Храма.

Бес замер, прижавшись спиной к нагретым за день горячим солнцем камням ограды. Несколько десятков метров отделяли его от распахнутых настежь дверей гостеприимного дома. То, что старый Икскон не закрыл на ночь двери. Беса не удивило — в Хянджу не знали, что такое запоры. Смущала Беса неестественная тишина, царившая в доме. Лети в эту пору наверняка спят, но Икскон слишком стар, чтобы угомониться так рано. Бес нащупал под плащом приклад огненного арбалета. Короткий меч у правого бедра чуть качнулся, приподнимая полу длинного жреческого одеяния. Пожалуй, двери сейчас не для изгнанника Ахая.

Черепица хрустнула под ногой меченого, и он замер, прислушиваясь и приглядываясь к тому, что происходило во дворе. Обзор с крыши был довольно приличным, а падающий из открытой двери свет позволил вовремя увидеть крадущихся вдоль забора храмовиков. Бес поднял автомат и выстрелил. Кто-то закричал истошным голосом, и несколько стволов дружно ударили по крыше. Однако Беса там уже не было. Он кошкой скользнул вниз и припал к земле. Через мгновение с крыши соседней хижины застрочил автомат, это Крол отвлекал внимание храмовиков на себя. И, надо признать, рабы Великого в долгу не остались. Бес был даже слегка ошарашен тем, что врагов оказалось так много: почти из каждого дверного проема стоявших плотно друг к другу убогих хижин полетели огненные стрелы. Кролу сейчас приходилось туго.

Какой-то человек выступил из сумрака ночи и замер в нескольких шагах от Беса. Желтый плащ на плечах указывал на невысокий ранг обладателя. Человек этот не мог быть ни Кархадаштом, ни Халукаром, и тем не менее его фигура была знакома меченому. Следом за жрецом появились слов но из-под земли еще двое. Этих Бес опознал без труда по кошачьей бесшумной походке — тени. Поговаривали, что эти нелюди могли видеть в полной темноте так же хорошо, как и на свету. Что ж, почтенный Ахай тоже не из тех, кого пугает ночь. Бес достал из-под плаща резиновую маску и, морщась от отвращения, приладил к лицу. Прежнему обладателю этой личины ее потеря стоила жизни. Снова ударил автомат, но уже значительно дальше. Стрелял не Крол, это Бес знал точно. Красноглазый червь при всей своей расторопности не смог бы убежать так далеко. Но гвардейцы всполошились не на шутку. Жрец в желтом плаще что-то крикнул, и еще несколько теней выскользнули на свет, а потом, повинуясь его знаку, вновь растворились в ночи. Гвардейцы перестали скрываться, факелы в их руках горели едва ли не по всему кварталу. Крик стоял невероятный. И палили гвардейцы из своих огненных арбалетов практически беспрерывно. Бес невольно посочувствовал почтенному Кархадашту — тупость его подчиненных превосходила все мыслимые пределы. Жрец со столь знакомой фигурой выругался, и Бес узнал по голосу достойного Кюрджи. Сбросив на землю ненужный теперь плащ, меченый неслышно шагнул вперед, присоединившись к теням, окружавшим даровитого помощника Халукара. Никто не обратил на него внимания. Кюрджи встревоженно вслушивался в ночь, пытаясь определить, что же, собственно, происходит. Бес сам намечал пути отхода Кролу и Хою и сейчас ориентировался в происходящем лучше всех. Крол и Хой, попеременно отвлекая внимание на себя, опережая один другого, тащили за собой целую свору орущих во все горло гвардейцев.

— Опол, — приказал Кюрджи вибрирующим от бешенства голосом, — найди этого дурака Бастара и скажи ему, что беглецов двое, что идут они след в след, и пока второй стреляет, первый успевает проскользнуть под носом у гвардейцев.

— Ты думаешь, это меченый?

— А кто это еще, по-твоему, может быть? Он и его последний уцелевший червь. Слышишь, как они идут — словно связанные невидимой нитью.

— Бастар мог бы и сам догадаться, — проворчал недовольный Опол.

— Бастар всего лишь глупый гвардеец, и спрос будет не с него, а с нас, если упустим почтенного Ахая. Иди, старик, а не то посвященный Чирс сам оценит твое усердие.

Опол угрюмо буркнул что-то себе под нос и скрылся в темноте. Несколько теней двинулись следом, готовые в любую минуту к смертельному прыжку. С Кюрджи остались только двое, не считая Беса. Меченый вытащил из-за голенища нож и нанес два коротких удара — тени не издали ни звука, оседая на землю. Достойный жрец даже не обернулся. Бес положил ему руку на плечо и приставил нож к горлу. Кюрджи издал булькающий звук и ошалело уставился на взбесившуюся тень.

— Не суетись, достойный, — посоветовал ему Бес, — жизнь прекрасна.

Лицо жреца приняло наконец осмысленное выражение, видимо, он по голосу опознал почтенного Ахая.

— Тебе не пройти сквозь оцепление, — сказал жрец почти спокойно. — Только детей погубишь.

— Ты выведешь меня из города.

— А если нет?

— В таком случае достойному Кюрджи уже никогда не быть ни почтенным, ни посвященным.

— Первый же дозор нас остановит. Тем более, с детьми.

— Детей понесу я. Ни один гвардеец не посмеет прикоснуться к тени. А слишком уж старательным ты скажешь, что такова воля посвященного Халукара.

— Халукар никогда не простит мне этого.

— Это твои проблемы Кюрджи. Выбирай, достойный, — ты можешь умереть сейчас или жить очень долго. Я не верю, что такой предусмотрительный человек, как ты, не приготовил надежного убежища вне стен Храма. А Храм обречен, это ты знаешь не хуже меня. Самое время умному человеку найти иное приложение собственным силам. — Хорошо, — глухо отозвался Кюрджи, — я попробую.

Бес задумавшись сидел у затухающего костра. В много дневном бегстве через всю страну наступила желанная передышка. Он ошибся в расчетах: Храм оказался более устойчив, чем это казалось поначалу. Храм держался не только силой своих волшебных генераторов, но и многовековой привычкой народа к покорности. Сердце Великого остановилось, но ничего не изменилось вокруг: все так же гнули спины крестьяне на полях, все так же таскали железные цепи рабы в бесчисленных рудниках, а послушные обыватели суранских городов привычно славили наместника Великого по утрам. Расчет на то, что поднимутся степняки и варвары на зависимых от Храма землях, тоже не оправдался. Слишком свежа была память о недавних громких победах жрецов Великого. Да и сил у храмовиков было вполне достаточно, чтобы подавить в зародыше любое волнение.

К варварам в восточные леса Бесу дороги не было — там хорошо помнили почтенного Ахая, Черного колдуна. Слишком много крови на руках Несокрушимого Меча Храма, чтобы рассчитывать на теплый прием и степных ханов. О Приграничье лучше пока забыть. Осталась единственная возможность — Южный лес. Неведомый мир — мир стаи.

Крол неслышно скользнул к костру и, встретив вопрошающий взгляд Беса, кивнул головой. Погоня отстала и потеряла их след. Меченый взглянул на измученных детей и вздохнул. То ли Бес Ожский воевал со всем миром, то ли это мир воевал с ним. Он не желал зла ни Гарольду Нордлэндскому, ни посвященному Чирсу, и оба жестоко обманули его, убив без жалости всех, кого он любил. Зачем? Почему? Весь мир сошел с ума, или это только он, Бес, безумен? Меченый — значит отверженный. Он был последним сыном Башни, если не считать Тора и Волка, а их пока можно было не считать. Бес сжал кулаки так, что побелели пальцев. Ничего не кончено, Гарольд. Ничего не кончено, Чирс. Бес Ожский еще вернется, чтобы отомстить и за всех.

Чирс поднял на помощника покрасневшие от бессонницы глаза. Посвященный Халукар сокрушенно развел руками — меченый ушел, как вода сквозь пальцы. Посланные в погоню кукловоды возвратились ни с чем.

— Следовало направить в погоню гвардейцев Кархадашта, — спокойно сказал Вар.

Чирс бросил в его сторону недовольный взгляд. Вар был неравнодушен к посвященному Ахаю и, похоже, не слишком расстроился, узнав о его удачном бегстве.

— Гвардейцы нужны нам здесь, в Хянджу. Слухи о гибели Храма расползаются по городу.

— Не стоит нагнетать страсти, посвященный, — пренебрежительно махнул рукой в сторону Халукара Вар. — Слухи не способны побороть страх черни перед нашей силой. Этот страх впитывался с молоком матери, и пройдет немало лет, чтобы в этом мире появились люди, способные сбросить руки Великого с собственной шеи. Время у нас еще есть.

— Хватит ли нам войск, чтобы удержать варваров на границе?

— Да, это проблема, — согласился Вар. — Храм больше не будет поставлять нам кукловодов и пешек.

— Нужны союзники, — поддержал старого военачальники посвященный Халукар. — Почему бы не поискать их в Лэнде? Владетельские дружины охотно пойдут к нам на службу, за хорошую плату разумеется.

— Кюрджи так и не нашли? — спросил вдруг Чирс. Халукар отрицательно покачал головой, маленькие глазки злобно сверкнули из-под опущенных век.

— Кюрджи либо убит, либо ушел вместе с Ахаем.

— Вот как? — удивился Вар. — Ты подозреваешь в измене своего помощника?

— Никто не знает силы Черного колдуна, даже он сам. Кукловоды рассказывали мне, что пешки выходили из-под контроля, стоило ему только появиться поблизости. Степняки же просто разворачивали коней при виде его черного плаща. Я думаю, посвященному Вару не хуже, чем мне известны достоинства и недостатки Несокрушимого Меча Храма, — последние слова Халукар произнес не без яда.

— Поэтому я и предлагал послать гвардейцев, воины они никудышные, но краем черного плаща их не испугаешь.

— Гвардейцы нужны мне здесь, в Хянджу, — резко отозвался Чирс — Если чернь разрушит Чистилище, то это будет конец.

Посвященный Чирс покосился на главного военачальника Храма с сожалением — Вар сильно сдал в последнее время, гибель Храма подкосила его. Быть может, Халукар, человек решительный и беспощадный, будет более уместен вблизи хрустального трона в эти беспокойные времена.

— Владетель Рекин покинул Хянджу? — повернулся Чирс к Халукару.

— Мы задержали его отъезд, посвященный. Владетель Лаудсвильский не выказал по этому поводу неудовольствия.

Нордлэндский лис, судя по всему, почувствовал жареное, но это скорее на пользу делу, чем во вред. Благородный владетель неглуп, корыстолюбив, так что склонить его к более тесному сотрудничеству труда не составит.

— Видимо, пришла пора мне лично поговорить с человеком, уже не первый год доказывающим преданность Храму в далеком Лэнде, — произнес Чирс вслух.

Ни Вар, ни Халукар не высказали по этому поводу возражений. Посвященный Чирс был абсолютно прав в стремлении приблизить Лаудсвильского. Отношения с Лэндом выходили на первый план в создавшейся критической ситуации.

Приглашение посвященного Чирса, Правой руки Великого, не застало врасплох благородного Рекина. Он ждал чего-то подобного. Чуткий нюх не подвел владетеля. По городу ползли странные слухи. Рекин ловил их на лету, сопоставлял и размышлял. Что-то не сладилось у посвященного Чирса, что-то неожиданно сорвалось. Едва уловимый налет нервозности сквозил в действиях новых правителей, возникли перебои в четко отлаженном механизме Храма. Чернь заволновалась — неслыханное дело в благословенном Хянджу, где каждый чих ставился на учет все видящими жрецами. Неужели хрустальный трон зашатался под худой задницей Чирса? Власть всегда легче взять, чем удержать.

Посвященный Чирс был строг, но отменно вежлив. Владетель Рекин подчеркнуто почтителен, но отнюдь не раболепен. Оба кружили вокруг да около, не скупясь на изъявление добрых чувств, но глаза их цепко следили друг за другом. Позиция не слишком выгодная для Рекина, которого всегда пугали черные глаза горданца.

— Я слышал, что почтенный Ахай покинул стены Храма? Чирс любезно указал владетелю на кресло напротив.

Честь неслыханная — мало кто из непосвященных удостаивался права сидеть в присутствии наместника Великого. Такое гостеприимство в отношении варвара только утвердило Рекина в мысли, что в Храме далеко не все ладно.

— Жрец Ахай обречен, рано или поздно руки посвященного Халукара дотянутся до его горла.

Чирс отмахнулся от разговора о меченом, как от надоедливой мухи. Лаудсвильский согласился с посвященным — тема была не из веселых и грозила испортить столь сердечно начавшуюся встречу.

— Пришла пора исполнения наших с тобой заветных желаний, благородный Рекин, — торжественно обратился Чирс к Лаудсвильскому. — Годы трудов и лишений не пропали даром.

Владетель насторожился, не вполне понимая, о чем идет речь. Посвященный Чирс напустил столько патоки, что немудрено было влипнуть в нее глупой мухой.

— Объединив усилия, Храм и Лэнд могут продвинуться но пути процветания куда быстрее, чем поодиночке. Нам есть чем поделиться друг с другом, не так ли, благородный друг?

Рекин поспешно кивнул, хотя речь Чирса слегка его удивила — с чего бы такая любовь к далекой варварской стране прорезалась у надменных храмовиков?

— Мы преодолели все: бешеное сопротивление меченых, тупоумие приграничных владетелей, не понимавших своей выгоды, подозрительность Геронта и его окружения, не желавших видеть дальше собственного носа, и вот мы у цели. Мечта моего отца посвященного Ахая становится реальностью. Два мира сливаются воедино. Не без наших с тобой усилий, благородный Рекин. И ни я, ни Храм не забудем оказанной тобой услуги.

Чирс протянул руку к столу — огромный изумруд заиграл зелеными гранями в холеных пальцах посвященного. Лаудсвильский задохнулся от восхищения. Нечто подобное он видел как-то раз в руках Беса, но этот камень был раза в полтора больше. Посвященный Чирс вложил драгоценный кристалл в раскрытую ладонь благородного владетеля:

— Прими эту безделушку в знак моей личной признательности, дорогой Рекин. Благодарность Храма будет куда весомее.

Лаудсвильский с трудом проглотил застрявший в горле ком и рассыпался в благодарности. Храм покупал его, Рекина Лаудсвильского, но зачем? Конечно, владетель не последний человек в Лэнде, но и далеко не первый. К чему же тогда такая неслыханная щедрость — один этот изумруд стоит целого состояния. Правда, Чирс и раньше золота не жалел, но сегодня он, кажется, решил превзойти самого себя. Неужели Храм настолько заинтересован в союзе с Нордлэндом? Впрочем, Чирс всегда был сторонником этого сближения. Недаром же он так долго кружил вокруг Лэнда, пытаясь усилить там влияние Храма, и, надо сказать, не без успеха. Лаудсвильский сильно сомневался, что намерения Храма были столь чисты и бескорыстны, как это сейчас утверждает Чирс. Храм явно копил силы для более решительных действий, но что-то нарушилось в его отлаженном механизме, и посвященные вознамерились подправить свои позиции.

— Мы решили направить посольство в Нордлэнд. Кому, как не тебе его возглавить, благородный Рекин.

— Я сделаю все, что в моих силах, — скромно потупился Лаудсвильский. — Хотя не могу поручиться за полный успех.

— Посвященный Магасар будет сопровождать тебя, благородный Рекин.

— Я бы предпочел, чтобы со мной отправился достойный Кюрджи, — владетель вопросительно посмотрел на Чирса, — Он прекрасно знает обстановку в Лэнде.

На лицо наместника Великого набежала легкая тень: — Достойный Кюрджи умер. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Лаудсвильский не все понял, но почел за благо не уточнять. Жаль достойного Кюрджи, старого и надежного друга, но в тайные дела Храма лучше не соваться — во избежание очень крупных неприятностей.

Бес поднял голову, напряженно вслушиваясь в недружелюбный шепот Южного леса. Волк заворочался у него на руках и тихонько заскулил. Жар его маленького беспомощного тела меченый ощущал даже через полотно куртки. И Волк, и Тор уже двое суток не принимали пищи. Жареное мясо, которое без труда переваривали луженые желудки Беса и Крола, не пришлось им по вкусу. Трудности долгих переходов сказались даже на железном организме меченого, что уж тут говорить о детях, которым не исполнилось и четырех лет. Каждое утро Бес со страхом вглядывался в их исхудавшие лица и лихорадочно блестевшие глаза. В довершение ко всему дети простудились, и, слушая их кашель, Бес вздрагивал и сжимался в седле от собственного бессилия.

Крол подъехал к Бесу. Тор на его руках даже не шевелился, а только хрипел. В обычно равнодушных глазах червя меченый уловил ужас. Крол беспрестанно махал рукой, отгоняя кровососов от опухшего от укусов лица ребенка.

— Молоко, — произнес вдруг Крол, с трудом шевеля губами.

И это было едва ли не первое слово, которое Бес услышал за время их долгого, бесконечного пути. Меченый и сам знал, что без молока дети не выживут. Вопрос только в том, где взять это молоко посреди Южного леса, вдали от человеческого жилья, когда не знаешь, что подстерегает тебя за ближайшим деревом, и каждую секунду ждешь на падения вохров. С вохрами Бес уже имел дело два дня тому назад. Свежий шрам на лице и ноющая боль в боку не давали забыть об этом ни на минуту. Если бы не помощь Крола, то меченому, пожалуй, не удалось бы выйти победителем из схватки сразу с двумя чудовищами. Встреча с разъяренными вохрами сошла Кролу с рук, хотя Бес и опасался за его жизнь. Обладал ли красноглазый иммунитетом против вохров, или это была счастливая случайность, пока сказать было трудно.

— Молоко, — повторил Крол и даже чмокнул для убедительности губами.

— Знаю, — коротко бросил Бес, хотя раньше почти ни когда не разговаривал с Кролом вслух. Их общение сводилось только к мысленным приказам кукловода да повелительным жестам. Иногда Бесу казалось, что Крол — его продолжение, лишняя пара рук для изощренного мозга жреца Ахая. Но были случаи, вроде сегодняшнего, которые показывали, что собственный разум у Крола есть, и он вполне способен самостоятельно делать выводы из происходящего.

Шорох над головой заставил Беса насторожиться. В ту же секунду огромное тело мелькнуло в ветвях и всей своей массой обрушилось на круп коня. Бес среагировал мгновенно, даже не обернувшись, он всадил короткую очередь из автомата в чудовищно мускулистую грудь вожака.

— Молоко, — в третий раз произнес Крол.

Бес выругался и зло покосился на червя, но тот не отрываясь смотрел на поверженного вожака, и губы его мучительно шевелились, пытаясь сказать что-то очень важное.

— Проклятье, — Бес даже головой тряхнул, осуждая себя за недогадливость. Конечно Крол был прав. Вожаки не люди, но их самки выкармливают детенышей молоком. До сих пор меченый объезжал логова вожаков стороной, но, видимо, пришла пора нанести им дружеский визит.

Вожаки жили небольшими стаями. В каждой стае был матерый самец и десяток других помоложе, не считая многочисленных самок и детенышей. Стаи селились в больших гнездах из сухих веток, которые возводились над неглубокими, но вместительными ямами. Несколько раз Бес натыкался на подобные жилища, покинутые стадом, и даже провел в одном из них ненастную ночь. Вонь там стояла невыносимая, хотя по всему было видно, что вожаки покинули его довольно давно.

Бес передал Волка Кролу и, легко спрыгнув на землю, склонился над убитым вожаком. Заросшее рыжеватой густой шерстью мускулистое тело было разрублено очередью из арбалета едва ли не пополам. Меченый не знал, пользуются ли вожаки огнем, но то, что мылом они не пользуются, чувствовалось сразу. Вожак был из матерых — два пожелтевших клыка угрожающе торчали из широко разинутой смрадной пасти, хотя остальные зубы были вполне человеческими. Низкий покатый лоб придавал и без того не блещущему красотой лицу выражение тупой свирепости. Длинные когти на сведенных предсмертной судорогой пальцах внушали невольное уважение, так же как и чудовищные бицепсы. Насколько знал Бес, вожаки редко охотятся в одиночку, а следовательно, где-то неподалеку находятся молодые самцы, нападения которых можно ожидать в любую секунду.

Бес отправился на поиски гнезда один, оставив огненный арбалет Кролу. Меченый не сомневался, что красноглазый не оставит детей, если с ним случится несчастье. Другое дело, что шансов выжить у них практически не будет Жизнь Волка и Тора сейчас на лезвиях мечей Беса, и он не имеет права на ошибку.

Меченый умел ходить по лесу бесшумно — бесценный опыт, приобретенный в пору далекого детства. Ах, какая охота была в Ожском бору! И как он гордился своими победами. Первый олень, убитый стрелой прямо в глаз. Первый храмовик, выброшенный из седла ударом короткого меча. И радостный вопль победы, венчающей дело, — за Башню. Он одержит победу и в этот раз, но некому будет радоваться его успеху.

Молодой вожак издал короткий вопль и рухнул к ногам Беса, поверженный взмахом меча. Его собратья глухо заворчали, окружая пришельца. Из гнезда послышался визг детенышей и вой рассерженных самок. Этот вой подхлестнул Беса. Все пока складывалось удачно, наверняка среди есть и кормящие — спасение Волка и Тора. Не дать им только разбежаться по лесу. Бес рванулся к гнезду, по пути уложив двух самых агрессивных самцов. Однако их смерть не произвела на остальных особого впечатления, они не обратились в бегство, как рассчитывал меченый, а бросились на чужака, потрясая сучковатыми дубинками, Справиться с семью самцами оказалось не так-то просто, к тому же Бесу мешала рана в боку. Меченый метался на узком пятачке перед входом в гнездо, рассыпая удары на право и налево. Его хриплые крики не уступали воплям вожаков ни силой, ни свирепостью. Каждый отстаивал свое, и кровь, струившаяся из ран, только подхлестывала ярость противников. Бес уложил еще троих, но и сам получил несколько чувствительных ударов. Дубинка одного из вожаков скользнула по его голове и рассекла кожу на лбу. Кровь из раны заливала Бесу глаза, и он то и дело проводил по лицу рукавом. Несколько самок бросились было из гнезда в бега, но меченый без жалости зарубил одну из них мечом, а остальных загнал обратно увесистыми пинками. Молодые вожаки при виде убитой самки издали горестный вопль, поразивший Беса. Боль, звучащая в этом вопле, была почти человеческой. Но времени на переживания у него не осталось — четверо уцелевших вожаков навалились на него разом. Бес вышел из этой схватки не без урона: левая рука повисла как плеть, а оба меча так и остались в телах убитых вожаков. Последний уцелевший самец наседал на обезоруженного меченого, потрясая дубинкой, Бес кружил по поляне, уклоняясь от выпадов разъяренного вожака и выбирая время для удара. Вожак промахнулся в очередной раз и глухо зарычал. Бес коротко, без замаха, ткнул его носком сапога между ног. Вожак взвыл и присел. Бес прыгнул вперед и нанес ему удар ногой в висок. Вожак коротко хрюкнул и уткнулся носом в землю. Меченый склонился над поверженным, тот еще дышал. Бес достал из-за голенища сапога нож, но в последний момент передумал. Ему захотелось присмотреться к вожаку поближе. Раз уж придется жить в Южном лесу, то не худо бы узнать повадки его обитателей. Достав из сумки крепкую тонкую веревку, он стянул ею руки и ноги самца.

Крики самок в гнезде стихли, не было слышно и визга детенышей. Бес насторожился. Забросив мечи в ножны, он шагнул внутрь, держа в правой неповрежденной руке плеть. Так и есть: дыра в противоположной стене гнезда подтвердила его догадку. Бес выругался и, превозмогая слабость от потери крови, двинулся по следу. Погоня продолжалась долго, меченый обессилел от жажды и потери крови, но упрямо двигался вперед, благо следы на влажной от утренней росы траве читались четко. Самки с детенышами не могли двигаться быстро и рано или поздно должны были остановиться на отдых. Бес вдруг осознал, что самки ходят по кругу, не отдаляясь от гнезда, и проклял себя за недогадливость. Он решил переменить тактику и, вместо того, чтобы кружить за самками, рискнул пойти им наперерез. Его расчет оправдался довольно быстро: он едва успел занять удобную позицию, как на поляну вышли, испуганно озираясь по сторонам, две самки. Обе несли на руках детенышей и, видимо, обессилили от долгого кружения по лесу. Бес прыгнул вперед и вцепился в волосы ближайшей самки, та от неожиданности выронила детеныша и, издав протяжный испуганный вопль, рванулась в сторону, оставив в руках меченого добрую прядь волос. Бес выругался и подхватил на руки детеныша. Детеныш испуганно заверещал, самка мгновенно остановилась, ее глаза с ужасом и мольбой смотрели на грозного пришельца. Бес, не оглядываясь, пошел прочь. Детеныш заверещал громче, призывая мать. Судя по шороху за спиной меченого, она откликнулась на этот призыв. Время от времени размашисто шагавший Бес слышал ее жалобные всхлипы и ободряющие крики. Детеныш, как ни странно, успокоился довольно быстро и даже, как показалось меченому, задремал на его плече, Бес миновал разоренное гнездо. Связанный вожак по-прежнему лежал у входа, корчась и извиваясь в бесплодных усилиях разорвать путы. Меченый походя ткнул его сапогом в бок. Самка откликнулась на злобный рык вожака жалобным воем, но не остановилась. Бес с удивлением заметил, что и вторая самка с детенышем на руках крадется вслед за первой, пугливо озираясь по сторонам. Крол встретил Беса возгласом удивления и ошалело уставился на принесенного детеныша. Самка долго кружила вокруг костра, то приближаясь, то удаляясь. Бес терпеливо ждал, тупо глядя на огонь покрасневшими от дыма глазами. Детеныш проснулся и запищал. Волк и Тор поддержали его дружным ревом. Самка не выдержала и подошла к костру, судя по всему, огонь ее не пугал. Бес протянул ей детеныша, она жалобно вскрикнула и опустилась на землю в двух шагах от меченого, прижимая к груди драгоценную ношу. Детеныш затих и зачмокал губами. Крол, не дожидаясь команды Беса, притащил Тора и сунул его в руки испуганной самки. Вид одетого ребенка, видимо, поразил ее, но она быстро успокоилась и приняла Тора так же ласково, как и своего детеныша. Вторая самка уже не таясь подошла к костру и присела рядом с первой. С Волком проблем не было — он охотно принял предложенную ему грудь и принялся сосать с не меньшим аппетитом, чем Тор.

Бес вздохнул с облегчением: кажется, ему удалось решить и эту трудную проблему. Встал вопрос — что делать дальше? Необходимо было время, чтобы осмотреться, наметить дальнейший путь, да и Волку с Тором нужен был отдых. Бес приказал Кролу притащить пленного вожака. Красноглазый обернулся быстро: вожак, к удивлению меченого, шел сам, изредка огрызаясь в сторону подгонявшего его человека. Увидев самок, он успокоился и добровольно присел к костру, вытянув вперед связанные руки. Бесу показалось, что самец смирился со своей судьбой, но тем не менее приказал Кролу связать его покрепче.

Меченый прислонился спиной к толстому стволу дерева и утомленно задремал у костра. Налетевший ветерок уныло шелестел зеленой листвой, и в этом шепоте Южного леса меченый уже не улавливал ничего враждебного. Очнулся он от громкого визга рассерженных детенышей. Волк и Тор довольно вольготно расположились на коленях у кормилиц и, несмотря на слабость, завоеванных позиций сдавать не собирались. Возня продолжалась довольно долго. Самки смотрели на эту борьбу безучастно, Бес тоже решил не вмешиваться. Волк без лишних церемоний столкнул конкурента, и тот жалобно пищал, ползая по земле. Тор ограничился тем, что изрядно потрепал противника и благодушно позволил разделить ему материнское тепло. Самка, кормившая Волка, что-то проурчала ему на ухо, ребенок притих и уже не возражал против присутствия детеныша. Беса эта суета позабавила. Волк и Тор на удивление быстро пришли в себя и, судя по всему, чужое молоко пришлось им по вкусу. С некоторой оторопью меченый вдруг увидел, что у его костра собрались все самки из разоренного гнезда, числом никак не меньше пятнадцати, да плюс еще неисчислимое количество детенышей разного пола и возраста. И вся эта компания уходить явно не собиралась, а ждала от нового хозяина руководящих указаний.

Зима этого года выдалась на удивление мягкой: снег пролежал чуть больше трех месяцев и растаял без следа. Ранняя весна несла Бесу новые заботы — гнездо со дня на день должно было пробудиться от зимней спячки, а это ни много ни мало три десятка лишних ртов, которые будут перемалывать припасенную за зиму пищу с невероятной быстротой. Прошлая осень оказалась довольно бедной на урожай грибов, плодов и ягод, а это означало резкое сокращение живности в лесу и непримиримую борьбу за существование с соседними гнездами, которая, впрочем, редко переходила в кровавые разборки. До сих пор Бес сосуществовал с соседями довольно мирно. Лишь в первый год они доставили ему неприятности, выкрав из гнезда несколько молодых самочек, к большому неудовольствию Уха, единственного уцелевшего самца. Бес посмотрел на происшествие сквозь пальцы и, как вскоре выяснилось, напрасно — его равнодушие расценили как слабость. Вожаки соседнего гнезда разорили кладовую, унеся все припасы, кроме того, они изрядно потрепали Уха, который с героическим упорством защищал добро хозяина. Бес расправился с грабителями без жалости: убив матерого самца, он увел троих молодых самцов в свое гнездо. Такое подкрепление явно обрадовало Уха, который взялся за воспитание вновь прибывших со свойственной ему бесцеремонностью. Их визг Бесу пришлось слушать на протяжении недели, Потом все стихло. Ух навел порядок в гнезде, определив каждому его место. После этого случая Бес был признан всеми соседями, и за минувшие два года не произошло ни одного сколь-нибудь серьезного инцидента. Правда, по-прежнему крали из гнезда молодых, входящих в возраст самочек, но Ух относился к этому философски, а Бес тем более. Впрочем, Ух и его головорезы не оставались в долгу, и поскольку население гнезда не уменьшалось, действовали по мнению меченого, слишком уж усердно.

Появление молодых крепких самцов в гнезде облегчило Бесу жизнь. Вожаки, проявляя завидную изобретательность, всерьез занялись охотой под руководством неутомимого Уха, и вскоре гнездо вполне могло обходиться и без помощи меченого. Охота на лесных кабанов была любимым занятием Уха, проявлявшего завидную прыть, когда нужно было увернуться от острых клыков разъяренного кабана, и чудовищную силу, когда требовалось нанести последний удар дубиной или камнем по обессилевшему животному.

То, что с наступлением холодов гнездо впало в спячку, удивило и обрадовало Беса, но Тор и Волк придерживались иного мнения. Мало того, что исчезло дармовое молоко, но и посещение гнезда было им строго-настрого запрещено. Исчезли все друзья детских игр, и горе их было безутешным. Беса никакими силами нельзя было затянуть в гнездо. Вонь там стояла невыносимая. Зато Волку и Тору эта вонь ни сколько не мешала, они сами не прочь были завалиться в спячку на всю зиму в столь теплой компании. Самки, кормившие Волка и Тора, крепились дольше всех, но природа наконец взяла свое, и приунывшим детям пришлось смириться с потерей.

Крол в один из морозных дней притащил откуда-то целый выводок щенков, к большому неудовольствию меченого, который терпеть не мог псов. Зато Волк и Тор были в восторге. Скрепя сердце, Бес оставил щенков в срубе. За два года щенки превратились в матерых псов и ни на шаг не отходили от хозяев. К удивлению Беса, очухавшееся по весне гнездо приняло пришельцев без особого восторга. Псы тоже отнеслись к вожакам настороженно, к гнезду они близко не подходили, предпочитая держаться возле сруба. Для меченого вожаки были неотделимы от псов и такая их взаимная если не вражда, то неприязнь поразила его. Все это было тем более странно, что Бес не раз наблюдал, как Ух использует псов для загона крупного зверя.

Правда, после этого вожак очень скупо делился с ними добычей, хотя без куска не оставлял. Но, похоже, охотой и ограничивались точки соприкосновения вожаков и псов. Вне охоты и те и другие предпочитали держаться друг от друга на расстоянии, обустраиваясь каждый на свой лад. Еще больше поражало Беса то обстоятельство, что ни один вохр не осмеливался вступить на территорию, контролируемую гнездом. Ух тоже никогда не покушался на охотничьи угодья вохров. Создавалось впечатление, что между вохрами, вожаками и псами был заключен когда-то договор, и все стороны скрупулезно выполняли его условия. Все больше и больше меченого мучила мысль — какая сила гонит этих мирно сосуществующих друг с другом животных в Приграничье и Суранские степи? Но за эти годы он объездил Южный лес на сотни верст кругом и не нашел даже намека на присутствие подобной силы. В своих странствиях Бес частенько сталкивался и с вохрами, и с вожаками, но ни те, ни другие не проявляли по отношению к нему враждебности. Быть может, их успокаивало присутствие собак, а может быть, Бес настолько пропах запахом вожаков, что казался обитателям Южного леса почти родным? Бес не раз слышал досужие рассуждения о разумности вожаков, но, проведя с ними рядом два года, вынужден был отбросить эту идею. Вожаки были, конечно, разумнее псов, разумнее вохров, однако все их усилия были направлены исключительно на добывание пищи, и здесь они проявляли поражавшую меченого изобретательность. Ко всему остальному они проявляли редкостное равнодушие. Даже гнезда вожаки строили по одному раз и навсегда заведенному порядку, и все попытки Беса внести хоть какие-то изменения в уклад их жизни встречали глухое сопротивление всего стада. Если у вожаков и был разум, то это был разум совсем иного, чем у людей, склада.

Южный лес был на удивление щедр к своим обитателям. Такого количества плодов, грибов и ягод Бесу никогда не доводилось видеть, хотя он и вырос в Ожском бору. Плоды поражали не только количеством, но и величиной, словно их вырастил добрый волшебник, решивший осчастливить весь мир.

Зима в Южном лесу была мягкой, но все-таки вожаки и вохры впадали в спячку, стоило только ударить первым морозам. Бес любил Южный лес в зимнюю пору, он чувствовал себя здесь полным хозяином. Он обнаружил тут много интересного, но так и не встретил главного, ради чего и затеял поиски, — следов присутствия человека. Это обстоятельство огорчило Беса. Он уходил от сруба все дальше и дальше, но мир вокруг не менялся. Только однажды меченый натолкнулся на человеческий след — кто-то огнем и мечом прошелся по северной кромке Южного леса, истребляя все живое на своем пути. Скорее всего, этим человеком был Тор Нидрасский, его отец. Бес не раз слышал рассказы молчуна Кона о походе в логово вохров. Меченые встретили тогда жесткий отпор стаи. Кон уверял, что ни когда в жизни не видел такого количества вохров, а псами кишела вся округа. Словно кто-то невидимый предупредил обитателей Южного леса о вторжении чужаков. Тор Нидрасский, потеряв несколько человек убитыми и ранеными, повернул обратно. И правильно сделал, как теперь понимал Бес, меченые просто затерялись бы в этом зеленом мире, а сопротивление стаи возрастало бы с каждым их шагом. И все-таки Тор Нидрасский многого добился: часть Южного леса, обращенная к Приграничью, была выжжена дотла. Гнезда вохров и вожаков были разорены на добрую сотню верст, и только сейчас эти места стали заселяться вновь образовавшимися семьями. Южный лес медленно, но неуклонно залечивал тяжкие раны.

Бес не раз имел возможность наблюдать, как образуются новые гнезда: несколько заматеревших вожаков отделялись от стаи и, совершив ряд набегов на соседние гнезда, уводили молодых самок с собой на новые необжитые места. Но далеко не всегда такие набеги заканчивались удачно. Вожаки ретиво следили за своими семействами, и тогда незадачливым налетчикам ничего другого не оставалось, как искать счастье вне Южного леса, Так, собственно, и образуется стая: чем больше молодых окрепших вожаков не могут обрести семью под кронами Южного леса, тем сильнее становится напор стаи на Приграничье и Суран. Пожары и засуха тоже способствуют изгнанию лишних ртов из гнезда. К тому же в стаях количество детенышей-самцов более чем вдвое превосходило количество самок, и это приводило, в конечном счете, к тому, что Южный лес с поразительной регулярностью выталкивал за свои пределы тысячи и тысячи злобных существ, которые в поисках пищи готовы были все смести на своем пути.

Странные ноющие звуки за спиной заставили меченого обернуться. Отощавший вохр бежал к Бесу, и в его глазах не было дружелюбия. Какая-то случайность подняла его из гнезда раньше времени — такие вохры особенно свирепы и опасны. Бес вскинул арбалет и выстрелил. Вохр споткнулся на бегу и рухнул в грязь. Был он еще жив, когда меченый подъехал к нему вплотную, руки и ноги слабо подергивались, разгребая оттаявшую землю. Судя по всему, вохру пришлось несладко в эту зиму, шерсть на нем висела клочьями, а обвисшая кожа прилипала к костям. Бес прикончил чудовище ударами мечей. Это была самка и не из самых крупных. Что-то вдруг запищало под ее тяжелой лапой. Два маленьких комочка, напоминавших скорее беспомощных щенков, чем свирепых вохров, вцепились в бок самки и висели там, словно приклеенные. Бес с трудом оторвал вохрят от остывающего тела. До сих пор ему не доводилось видеть новорожденных детенышей вохров, а эти, судя по всему, появились на свет совсем недавно. Меченый довольно долго рассматривал покрытые пухом писклявые комочки, а потом бросил их в висевшую на боку сумку и в задумчивости покачал головой.

Бес возвращался домой уже под вечер, ревниво разглядывая набухающие почки на деревьях. Южный лес просыпался от зимней спячки, и это пробуждение несло с собой новые заботы. Поиски страны Хун придется оставить до лучших времен, если эти времена когда-нибудь наступят. Союзников придется искать поближе: в Лэнде, в Суранских степях, в Восточных лесах.

Волк и Тор, путаясь в полах длинных шуб из заячьего меха, выкатились из дверей сруба навстречу отцу, приветствуя его криками, которые больше напоминали вопли детенышей вожаков, чем речь обычных детей. И это обстоятельство неприятно поразило Беса. Ему вдруг пришло в голову, что подросшие дети редко обмениваются словами и между собой, и с ним, Бесом, предпочитая разговорам дикие вскрики и сумбурные бессмысленные жесты.

— Здороваться надо, — бросил он сыновьям не слишком дружелюбно.

Волк и Тор растерянно переглянулись, не понимая, что, собственно, от них требует рассерженный отец. Вопли, которые они издавали, были приветствием вожаку, возвращавшемуся в свое гнездо.

— Черт знает что, — буркнул Бес.

Мальчишки были правы: откуда они могли набраться человеческих привычек, если с весны и до глубокой осени пропадали в гнезде, играли, питались и даже в последнее время охотились вместе со стадом. Бес попробовал вспомнить себя пятилетнего, но без особого успеха. Скорее всего, эти дети отличались по развитию от других детей их возраста, но винить в этом можно было только отца. Волку и Тору нужна мать, а не самка вожаков Су, на которую он переложил бремя их воспитания. Да и Бесу нужна женщина. Вопрос только в том, где ее взять.

Меченый достал из сумки двух сосунков-вохров и протянул их сыновьям. Те взвыли от восторга, еще не совсем понимая, кого принес им из леса отец.

— Это вохры, — пояснил Бес.

Оба очень удивились этому известию. Вохры ведь большие. Волк едва не упал, пытаясь показать отцу, какими бывают вохры. Бес поймал его за ворот шубы и, встряхнув как следует поставил на ноги.

— Объясни словами.

Волк пригорюнился — зачем словами, когда все понятно и так.

— Вохр большой, — наконец выдавил он из себя, путаясь в согласных.

— Большой, — подтвердил расторопный Тор, — вот такой.

Он повторил движение Волка и издал крик, имитирующий вопль довольного жизнью вохра. Бес только рукой махнул.

Наступившее лето подтвердило ожидания Беса — дичи в Южном лесу стало гораздо меньше. Нельзя сказать, что гнездо голодало, но и прежнего изобилия не было. Положение соседних гнезд было еще хуже. Меченый ждал событий, и они не замедлили явить себя во всей красе. В один из жарких дней внимание меченого привлек шум в гнезде, там явно что-то происходило. Слышались громкие вопли и угрожающее рычание. И наконец из гнезда вывалилась шумная толпа детенышей, среди которых выделялись возбужденным видом Волк и Тор. Следом вылетели один за другим три молодых вожака, разъяренных и изрядно помятых. Бес помнил их еще детенышами, но за два года они подросли и еще осенью пытались претендовать на равное с взрослыми самцами положение в гнезде. Ух с помощью других взрослых самцов подавил бунт в зародыше, но, как оказалось, ненадолго. Молодые самцы бросились к Бесу, отчаянно при этом жестикулируя. Похоже, они просили у него защиты как у главаря стада. Ух и четыре других взрослых самца застыли в растерянности. Однако меченый не собирался вмешиваться в их действия, он терпеливо ждал, что будет дальше. Уха его поведение приободрило — потрясая дубинкой, вожак решительно двинулся на молодых самцов. Не найдя защиты у Беса, молодые вожаки растерялись и двинулись прочь от родного гнезда, недовольно огрызаясь. Вслед им неслись торжествующие вопли Уха и трех его ближайших соратников. К удивлению меченого, радость Уха разделяли и самки с детенышами. Бес сильно сомневался, что изгнанным самцам удастся создать новое гнездо. Начиная с весны, он встречал немало самцов, бродивших по лесу в одиночку, парами или небольшими группами. Были они агрессивными и злобными, так что ухо с ними следовало держать востро. Гнезда гнали их с охотничьих угодий без жалости, особенно непримиримы были самки. Это тем более удивительно, что более заботливых матерей, чем самки вожаков, трудно было себе представить. Но очень может быть, что именно забота о потомстве и делала их такими неуступчивыми в данный момент. Детеныши вожаков росли на удивление быстро и уже к десяти годам, по прикидкам Беса, становились зрелыми самцами. А выросшие самцы были лишними в родном гнезде, о чем им напоминали без лишних церемоний.

Пух и Дух выкатились из сруба, и двумя пушистыми комочками скатились к ногам Беса. За два месяца вохрята изрядно подросли и теперь уже не уступали псам ни ростом, ни силой, превосходя их понятливостью. Детеныши вожаков сторонились вохрят, зато Волк и Тор души в них не чаяли. Бес против этой растущей дружбы не возражал, тем более что Пух и Дух легко повиновались его мысленным приказам. С детенышами вожаков дело обстояло сложнее, быть может потому, что они были частью единого целого — гнезда.

Бес приказал Кролу седлать коня, но потом передумал. Гнедой будет только помехой в деле, которое он задумал. А задумал Бес ни много ни мало проверить свои предположения относительно стаи. По его наблюдениям вожаки скапливались на окраине Южного леса, там же рыскали псы и вохры. Со дня на день стая могла сорваться с места и уйти в набег. Бес никак не хотел пропустить этот момент. Ему еще многое предстояло узнать о стае, но он не сомневался в успехе: рано или поздно Бес Ожский заставит разум Южного леса работать на себя. И тогда посмотрим, сможет ли этот мир противостоять силе Черного колдуна.

Рекин Лаудсвильский пребывал в отличном расположении духа — близилось окончание тяжелого продолжительного путешествия. За маячившим на горизонте холмом начинались земли духов, а там и до крепости храмовиков рукой подать. В крепости можно будет отдохнуть, а потом продолжить путешествие до Бурга по дороге относительно безопасной, наезженной многими караванами и тщательно охраняемой в последние годы. Посвященный Чирс и король Гарольд покровительствовали торговле. И даже тупые приграничные владетели, косо посматривавшие поначалу на деятельность Лаудсвильского, потихоньку начали усваивать мысль о выгодности проводимой им политики. Первым поддержал Рекина Ульф Хаарский, один из самых умных и влиятельных, несмотря на молодость, владетелей в Приграничье и Нордлэнде. Ульф, в отличие от многих, умел считать на несколько ходов вперед и не отличался излишней щепетильностью в выборе средств. Лаудсвильский гордился тем, что первым разглядел в угрюмом мальчишке незаурядную личность и помог ему встать на путь возвышения. Кто знает, какой бы в ином случае оказалась судьба ярла Ульфа Хаарского, тем более что в начале пути ему пришлось столкнуться с такими людьми, как Бьерн Брандомский и Грольф Агмундский, да упокоятся их души в раю, если они нашли туда дорогу. Рекин тяжело вздохнул, припоминая кончину суровых владетелей. Угомонились-таки. Увы, никто в этом мире не вечен. Но угомонился ли наконец их убийца, этот подонок Бес Ожский, или его все еще продолжает носить грешная земля? Будем надеяться, что он все-таки сгинул среди вохров в Южном лесу. С этой мыслью жить как-то уютнее. Рекин пытался выяснить судьбу почтенного Ахая в Хянджу, но ничего нового храмовики сообщить ему не могли. Лаудсвильского отсутствие вестей о Черном колдуне успокоило, но Ульф Хаарский, приведший в столицу храмовиков отряд в две тысячи наемников, был, кажется, огорчен. Чужую душу понять трудно, даже такому проницательному человеку, каким считал себя благородный Рекин. В Хянджу ярлу будет где развернуться. Похоже, он нашел общий язык и с посвященным Чирсом, и с посвященным Халукаром. Правда, на Ульфа косо посматривал посвященный Вар, Левая рука Великого, но тем хуже для Вара.

Тонкая улыбка появилась на губах владетеля Лаудсвильского, когда он бросил взгляд на своего молодого спутника владетеля Аграамского. Дурачок. Он воображает, что породнился с одним из самых могущественных жрецов Храма Великого, хотя Рекин намекал ему об истинном положении дел. К сожалению, мальчишка слишком самоуверен. Его дед, старик Аграамский был поскромнее, правда, умом тоже не блистал. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что молодой Тейт потерял голову — дочь посвященного Вари Айяла была редкостной красавицей. Даже вечно угрюмый Ульф Хаарский не остался, кажется, равнодушным к чарам горданки. Возможно, именно поэтому благородный Тейт так спешил со свадьбой и отъездом. Даже долгая и трудная дорога не охладила чувств влюбленного владетеля. Он и в данную минуту вьюном кружился возле повозки, ободряемый улыбкой красавицы. Эх, молодость, молодость, святая простота! Время посвященного Вара закончилось — это Лаудсвильский уловил сразу. Судьба старого полководца читалась в прищуренных глазах Чуткого уха Храма и в горделивом взоре посвященного Чирса. В Храме готовились к большим переменам, и Лаудсвильский поспешил убраться восвояси, дабы не зацепили ненароком. Впрочем, Аграамский не останется в накладе — кроме красавицы он получил немалое приданое. Лаудсвильский покосился на телеги, окруженные плотным кольцом дружинников Тейта. Рекин от души пожелал молодому владетелю довезти обретенные сокровища до родового замка. Это было бы на руку и самому Лаудсвильскому: счастье, выпавшее на долю Аграамского, подхлестнет других владетелей, и от желающих послужить Храму отбоя не будет.

Лаудсвильский обернулся: густое облако пыли поднималось у горизонта. Сердце владетеля болезненно сжалось. Неужели стая?! А ведь достойный Санлукар утверждал, что пожары уничтожили в прошлом году огромные лесные массивы и тем самым перекрыли монстрам путь в Приграничье.

— Бросай обозы к черту и уноси ноги, — крикнул Лаудсвильский Аграамскому.

— А как же золото? — возмутился Тейт.

— Вохрам золото ни к чему. Если уцелеем, мы за ним вернемся.

Лаудсвильский огрел захрапевшего коня плетью и, не оглядываясь, поскакал вперед. Десять его воинов во главе с бывалым Эрлингом ринулись следом.

Аграамский растерялся: о стае он слышал, но никогда не сталкивался с ней нос к носу. Его дружина смешалась. Часть воинов бросилась вслед за Лаудсвильским, но большинство остались на месте, растерянно поглядывая на владетеля.

— Может, это кочевники? — неуверенно предположил кто-то.

Аграамский приподнялся на стременах, пытаясь разглядеть в клубах пыли угрожающую ему и его людям опасность. Если это кочевники, то было бы большой глупостью бросать им обоз на разграбление. Да и стая, если она не слишком велика, вполне по силам его людям, среди которых было несколько наемников, служивших на границе еще ярлу Гоонскому.

— Только бы вохров не было, — сказал один из дружинников, — а с вожаками мы справимся.

— Телеги в круг, — крикнул владетель Аграамский.

Возницы действовали на редкость слаженно. Дружинники поместили коней в огороженное пространство, а сами укрылись за телегами, изготовившись к стрельбе.

Лаудсвильский обернулся на скаку — кажется, благородный Тейт вздумал защищаться. Боже, какой идиот! Эрлинг, скакавший рядом с хозяином, грязно выругался.

— Тейту конец, — бросил он. — Это стая, и большая к тому же.

Рекин не отозвался — Аграамского, конечно, жаль, но собственная жизнь дороже. Видимо, со стен крепости заметили скачущих во весь опор беглецов. Ворота распахнулись раньше, чем Лаудсвильский доскакал до глубокого рва. Подъемный мост был уже опущен, и группа всадников стремительно ворвалась в крепость.

— Стая! — крикнул Эрлинг удивленным храмовикам. Это страшное слово произвело на обитателей крепости свое магическое действие. Подъемный мост был вздернут и мгновение ока, а воины, прихватив арбалеты, бросились на стены.

Встревоженный Санлукар, Меч и око Храма на далеких Северных землях, сам вышел встречать благородного Рекина. На иссеченном морщинами лице старого воина явственно читалась тревога.

— Всем удалось спастись? — спросил он вместо приветствия.

— Благородный Тейт Аграамский остался оборонять обоз, — вздохнул Эрлинг.

— Он что, сумасшедший, этот ваш благородный Тейт, — В сердцах воскликнул огорченный чужой глупостью Санлукар.

Лаудсвильский раздраженно хлопнул плетью по сапогу:

— Я предупреждал его, но мальчишка, похоже, обезумел от жадности. К тому же он вообразил, что нас атакуют кочевники.

— Так, может, он прав?

— Достойный Санлукар, — вспыхнул Лаудсвильский, — я прожил на границе почти двадцать пять лет и способен отличить кочевника от вохра.

— Я не хотел тебя обидеть, благородный владетель, — извинился жрец, — но, видимо, нам остается надеяться только на чудо.

Лаудсвильский сразу обмяк и тяжело оперся на руку Эрлинга, лицо его исказила гримаса боли:

— Я знал еще деда этого юноши, наши замки стоят рядом, но, черт возьми, что же я мог поделать.

— Со стаей шутки плохи, — подтвердил достойный Хоремон, помощник Санлукара, — чудо, что вы сами уцелели.

— Прошу благородного владетеля Лаудсвильского раз делить со мной ужин, — Санлукар вспомнил наконец о долге хозяина. — Достойный Хоремон позаботится об остальных.

Лаудсвильский с трудом привел в порядок расстроенные мысли и чувства. Надо же случиться такому несчастью на исходе пути. Стая явно шла с востока, и это обстоятельство не на шутку встревожило Рекина. Нужно поговорить с Санлукаром и послать гонцов к Гутормскому, пусть его наемники подготовятся — береженого Бог бережет.

Владетель критически осмотрел себя в зеркале и покачал головой: будем надеяться, что Санлукар простит небрежность в одежде гостя ввиду серьезности сложившихся обстоятельств. Хотя дело, конечно, не в одежде, а скорее в глазах, где надолго поселился страх. Все-таки встреча со стаей не проходит даром даже для людей, много чего повидавших в этой жизни.

За столом владетеля поджидали достойные Санлукар и Хоремон. Рекин не преминул отметить изысканность ужина — повара Храма славились своим искусством. Жаль только, что храмовики не пьют вина, но, может, для гостя сделают исключение.

— Я послал разведчиков на место трагедии, — сообщил Санлукар владетелю.

У благородного Рекина сразу пропал аппетит:

— Меня уверяли, что появление стаи этим летом в наших краях невозможно.

— Когда имеешь дело со стаей, то верить следует только собственным глазам, — холодно заметил достойный Хоремон.

Лаудсвильский уныло кивнул — упрекать кого-то в данной ситуации было просто глупо.

— Ежегодно мы теряем несколько десятков человек, — вздохнул Санлукар. — У Гутормского потери не меньше. Тем не менее все уверяют меня, что напор стаи сильно ослаб.

— Но это правда, — Рекин принял замечание жреца на свой счет. — После того как Тор Нидрасский разорил Южный лес, активность стаи сошла почти на нет.

— Посвященный Геронт, да не отринет его от сердца Великий, ошибся, приказав уничтожить меченых, — заметил вдруг Хоремон. — И мы теперь расплачиваемся за его ошибку.

Лаудсвильский слабо улыбнулся. Сразу видно, что достойный жрец никогда не имел дело с мечеными. Еще большой вопрос, что хуже: стая или Башня.

— Если бы меченых можно было высиживать из яиц, я бы сам стал наседкой, — невесело засмеялся Санлукар.

При этих словах достойного жреца в голове Лаудсвильского промелькнула интересная мысль, но вслух он ее высказывать не стал. Эту идею стоило для начала обсудить с корешем Гарольдом, и, кто знает, быть может, шутка Санлукара обернется явью.

Храмовый стражник неслышными шагами вошел в комнату и склонился к уху коменданта крепости.

— Не может быть! — Санлукар даже привстал от изумления. Стражник только руками развел в ответ на всплеск эмоций начальника, а Лаудсвильский застыл с поднесенным ко рту кубком, выражая нелепой позой немой вопрос.

— Тейта привезли, — сказал Санлукар собеседникам. — Кажется, он еще жив.

Рекин вздрогнул и едва не уронил на колени наполненный до краев кубок, уж слишком неожиданной оказалась принесенная храмовиком весть.