Фрэй Ульвинский с тревогой оглядел свой большой обоз. Этот переход считался самым опасным на длинном пути от Хянджу до столицы Нордлэнда Бурга. Именно здесь, в нескольких верстах от крепости храмовиков, погиб друг его молодости Тейт Аграамский. И не он один, к несчастью. Путь из Храма в Лэнд никогда не был безопасным, а уж о последних годах и говорить нечего. И добро бы только стая, к ней можно было приспособиться (обычно активная летом и ранней осенью, к зиме стая рассыпалась на мелкие осколки, а вохры и вовсе куда-то пропадали, словно растворялись в промозглых осенних туманах), но в последние годы обозы стали пропадать и зимой. Власть Храма все слабела и слабела, целые провинции грозили отколоться от когда-то единого целого, и с этим ничего нельзя было поделать. Что-то сломалось в отлаженном за века организме, и ни усилия посвященного Чирса, ни помощь короля Гарольда уже не могли остановить распад. Первыми почувствовали слабость Храма степняки хана Азарга и не замедлили воспользоваться этой слабостью, объявив о своей независимости. Варвары бесчинствовали на восточной границе, и даже победы, одержанные Ульфом Хаарским, не могли остановить неудержимо накатывающегося на Храм вала. Даже мирные суранцы в последнее время стали поднимать голову и огрызаться в сторону жрецов. Пришлось потрясти несколько городов, чтобы остановить распространение заразы.

Фрэй Ульвинский изрядно погрел руки на карательных походах. Надо отдать должное посвященным, их можно упрекать в чем угодно, но только не в скупости. Тринадцать лет, проведенных в степях Сурана, сделали благородного Фрэя богатым человеком. И сейчас он с улыбкой вспоминал свой нищий приграничный замок. Тех ценностей, что он везет с собой, хватит с лихвой, чтобы построить несколько таких курятников. А это ведь едва ли десятая часть нажитого им в последние годы состояния. Одно досадно: товары, производимые в его хянджских и азрубальских мастерских, гнили на складах, в то время как спрос на них в портовых городах Остлэнда и Вестлэнда был необычайно высок. За морские купцы на плату не скупились, а главное, их с каждым годом становилось все больше и больше. Но попробуйте доставить товар в Лэнд, когда от степных и лесных разбойников нет покоя. Владетель Ульвинский отправился в Лэнд не только за наживой. Нужно было что-то решать со стаей, иначе на торговле придется поставить жирный крест. Посвященный Чирс понимал это лучше, чем кто бы то ни было — бойкая торговля всегда будет помехой внутренней смуте. Суранские торговцы заинтересованы в торговле с Лэндом, и если наместнику Великого удастся обезопасить торговые пути, то позиции Храма упрочатся. Посвященный Чирс ловкий политик, отлично понимающий, что далеко не все проблемы в государстве можно решить грубой силой.

Группа расторопных хянджских купцов с помощью наемников ярла Хаарского добралась до таинственной страны Хун, и привезенные ими товары вызвали настоящий переполох в суранских городах. Благородный Фрэй в том походе не участвовал, но видел товары и слышал рассказы о таинственной стране из уст Ульфа. И хотя Хаарскому удалось побывать только в приграничном городе, его наблюдения вселяли большие надежды. Король Гарольд должен, наконец, осознать всю серьезность возникшей ситуации и вывести своих гвардейцев в Южный лес. Эти ребята славно поработали в Лэнде, укрощая строптивых владетелей, но, видимо, пришла им пора заняться более серьезным делом. К тому же нордлэндский король лично заинтересован в этом походе, его сын Оттар пропал много лет тому назад, и если мальчик жив, то следы его наверняка обнаружатся в тех загадочных местах. Слухи о постигшем короля и королеву несчастье доходили до Хянджу — пятьдесят человек охраны вместе с владетелем Гутормским были убиты, а проклятый колдун словно растворился в воздухе. Ульвинский до боли сжал кулаки — как глупо храмовики его тогда упустили! У посвященного Халукара едва глаза не вылезли из орбит, когда он увидел пустую яму у стен Чистилища. Была надежда, что почтенный Ахай сдохнет от ран, но он выжил, увы. И у Храма, и у Лэнда забот в связи с этим явно прибавилось. Фрэй не сомневался, что исчезновение обозов — дело рук Черного колдуна. Купцы бледнели при одном упоминании его имени. Ходили упорные слухи, что некоторые суранские города заключили с Черным колдуном договор и платили ему изрядные суммы за возможность торговать с Лэндом. Ульвинский этим слухам верил и суранцев не осуждал. Слухи о смерти почтенного Ахая неоднократно возникали то здесь, то там, но все они, к сожалению, опровергались довольно быстро. Черный колдун на месте не сидел и наносил то Храму, то Лэнду чувствительные удары.

Этот лесок впереди выглядит уж очень подозрительно. Ульвинский придержал коня и окинул взглядом своих людей. Сотня дружинников — сила немалая, да плюс еще три кукловода с пешками, посланные посвященным Халукаром в приграничную крепость. В случае необходимости сборный отряд вполне способен дать отпор и степнякам и стае. Тем не менее, предосторожность не помешает. Гейтер человек опытный, и от его зорких глаз не ускользнет ни одна подозрительная деталь. Фрэй махнул рукой — шестеро всадников оторвались от обоза и поскакали к лесу. Береженого Бог бережет.

Обоз остановился. Ульвинский достал из седельной сумки флягу с вином и основательно приложился. Что ни говори, а поход пока складывался удачно, хотя многие отговаривали его от этого опасного шага, даже жена сомневалась. Пожалуй, он был прав, захватив с собой и ее, и обеих своих дочерей. Негоже разбавлять древнюю кровь Ульвинских кровью суранских плебеев. А в Лэнде от женихов отбоя не будет. Да и сколько можно праздновать труса. Золото любит отважных, робким оно в руки не дается. Кому как не Фрэю Ульвинскому это знать: пока владетели Лэнда спивались в своих замках, он прошел почти полмира, не выпуская из рук порыжевшего от крови меча.

Гейтер появился на краю леса и призывно помахал рукой. Фрэй вздохнул с облегчением — еще одно препятствие будет благополучно преодолено. И вновь заскрипели телеги, закричали возницы — обоз, неспешно набирая ход, двинулся в путь. Сегодня вечером все тревоги будут уже позади, и они заночуют за крепкими стенами крепости храмовиков, а там и до родного замка рукой подать.

Лесная дорога, наезженная за последние годы сотнями повозок, рассекала лесок почти на две равные части, что делало его на первый взгляд совершенно безопасным.

— Все тихо, — подскакавший Гейтер обнажил в улыбке белые зубы. — Тут лесом и двух верст не будет, а там, дальше, ровная как стол, степь и крепость храмовиков на горизонте.

Фрэй хлестнул коня плетью и поскакал в голову обоза. Ему не терпелось собственными глазами увидеть долгожданную крепость. Обоз вдруг остановился. Гейтер растерянно покачал головой:

— Этого бревна здесь не было.

Поваленное дерево не представляло собой непреодолимого препятствия, но кто-то же, черт возьми, положил его поперек дороги. Не мог же Гейтер его не заметить! Благородный Фрэй оторопело наблюдал, как с бревна поднялся человек и направился к обозу. Ничего угрожающего в его поведении не было, он на ходу жевал ломоть хлеба и ослепительно улыбался Ульвинскому, словно встретил вдруг на пустынной дороге лучшего друга.

— Это еще кто такой? — Фрэй повернулся к Гейтеру, но тот в ответ только руками развел.

Мальчишка, а незнакомцу едва ли стукнуло больше шестнадцати лет, был нордлэндцем. На это указывали и светлые, скорее даже белые волосы и зеленые, задорно блестевшие глаза. Он остановился в трех шагах от владетеля и продолжал, как ни в чем не бывало жевать хлеб. Облачен мальчишка был в суконную куртку ядовито-зеленого цвета и высокие кожаные сапоги для верховой езды. Если не считать узкого кинжала у пояса, то оружия при нем не было. Кого-то он напомнил Фрэю — было в его лице и повадках что-то до боли знакомое, почти родное.

— Ты кто такой? — Вопрос прозвучал грубо, но Ульвинскому было не до обмена любезностями на глухой лесной дороге. Мальчишка, наконец, перестал жевать хлеб и, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул. И сразу же в ответ на его свист из-за деревьев ударили огненные арбалеты. Конь под владетелем встал на дыбы и рухнул на дорогу. Оглушенный ударом Фрэй не сразу понял, что выронил автомат, подаренный посвященным Чирсом, и именно из этой чертовой игрушки целится в него расторопный мальчишка. Судя по тому, как умело зеленоглазый разбойник управлялся со священным оружием Храма, оно не было для него в диковинку. Сверху, с нависающих над дорогой ветвей, стали прыгать одетые в зеленые кафтаны молодчики. Ошалевшие от неожиданности дружинники Ульвинского почти не оказывали сопротивления и мешками падали под ноги своих коней. Не прошло и пяти минут, как все было кончено — уцелевшие дружинники были согнаны в кучу у поваленного дерева, а в седлах их коней уверенно утвердились лесные разбойники. Благородный Фрэй не менее своих людей был ошеломлен внезапным нападением, он даже не сделал попытки к сопротивлению. Пленивший его белобрысый мальчишка хоть и продолжал приветливо улыбаться, но, если судить по прищуренным глазам, в любую минуту готов был нажать на спусковой крючок автомата.

Нападение не было случайным. Кто-то тщательно подготовил ловушку для благородного Фрэя. Но как же Гейтер умудрился их прозевать! Ульвинский покосился на распластанного на земле дружинника и покачал головой. Мальчишка перехватил его взгляд и восхищенно присвистнул:

— Хороший удар у Волка.

Фрэй промычал в ответ что-то нечленораздельное. Мечи за плечами нападавших яснее ясного указывали на то, что перед ним меченые. Но, черт возьми, не с того же света они появились, чтобы ободрать как липку благородного Ульвинского. Неужели это Гарольд решил таким странным способом свести счеты с вассалом и старым приятелем? Конечно, нордлэндский король в борьбе со своевольными владетелями в средствах не стеснялся, но при чем здесь Фрэй, более десятка лет не бывавший в родных краях? И потом, вряд ли Гарольд стал бы давать своим людям ненавистные ему имена меченых.

Ульвинский покосился на молодчика, которого его улыбчивый сосед назвал Волком. Конечно, среди меченых темноволосые не были редкостью, но этот рослый, с носом, похожим на клюв ночной птицы человек был вылитым горданцем. Если бы Фрэй встретил его в стенах Чистилища, то не удивился бы, но здесь все-таки лесная дорога, а не гвардейская казарма. Разбойников было человек сорок, не больше. Черт знает что! Достойный Санлукар, видимо, со всем обленился, если позволяет горстке молодчиков орудовать почти у стен крепости. Халукар сумеет оценить усилия нерадивого жреца, если слухи о происшедшем дойдут до его ушей.

— Я хотел бы поговорить с предводителем, — сказал Фрэй мальчишке.

— Капитан скоро будет.

Значит, все-таки меченые. Но откуда они взялись в этих забытых Богом местах? Не иначе как из Южного леса. Ульвинский похолодел от этой простой мысли. Похоже, он действительно попал в засаду Черного колдуна. А этот белоголовый, мальчишка наверняка принц Оттар. Именно Сигрид Брандомскую он напомнил Фрэю в первую минуту встречи.

— Рад видеть благородного Ульвинского у себя в гостях, — услышал он вдруг насмешливый голос и даже не удивился.

— Где моя семья? — Владетель поднял глаза на изуродованное лицо Черного колдуна.

— С твоей семьей все в порядке, владетель, — спокойно отолгался Бес — Пока в порядке.

— Собираешься торговаться, почтенный Ахай? — Ульвинский собрал в кулак все свое мужество.

— С тобой да. Тебя ведь не было в Ожском бору в тот день.

— Это всего лишь случайность.

— По крайней мере честно, — холодно сверкнул глазами Бес — Я тоже буду с тобой честен, владетель. Мне нужна Крепость Санлукара, и я ее возьму с твоей помощью.

— Нет.

— Не торопись, владетель. От твоего ответа зависит только твоя жизнь. — Бес кивнул головой на трех испуганных женщин, стоявших поодаль.

— Ты отдашь их своим молодцам? Бес отрицательно покачал головой:

— Это слишком завидная судьба для твоих красавиц Фрэй. Я отдам их червям.

Ульвинского передернуло — толпа заросших щетиной пешек стояла в стороне от меченых, и их пустые глаза не выражали ничего. Почтенный Ахай, судя по всему, набрал их в городах Сурана. Храм больше не мог поставлять новых кукловодов, и осиротевшие пешки разбрелись по стране. Они не были приспособлены для работы и бродили между дворов в поисках пищи. Кое-кто им сочувствовал и подкармливал, но иной судьбы, как сдохнуть в канаве, у них не было. Этих подобрал Черный колдун, а значит, им повезло — они обрели кукловода. Полсотни червей на трех беззащитных женщин. Как-то раз Фрэй видел в Хянда нечто подобное, тогда его едва не вырвало от отвращения.

— Я подумаю, — глухо сказал Ульвинский.

Бес кивнул и, не оглядываясь на раздавленного несчастьем владетеля, направился к черному коню. В его походке и жестах была полная уверенность в своем праве распоряжаться жизнями и судьбами людей, и не нашлось в округе человека, который бы осмелился ему возразить.

Достойный Санлукар пребывал в растревоженном ее стоянии духа — вести от лазутчиков поступали противоречивые. Вокруг крепости коршуном кружил Черный колдун, рвавший добычу из рук нерасторопной охраны. Посвященный Халукар присылал один за другим грозные указы, требуя обеспечить безопасность караванных путей, как будто сам Санлукар не понимал важности возложенной на него задачи. Счастье еще, что не все послания посвященных доходили до адресата, иные исчезали вместе с гонцами на долгом и трудном пути от Хянджу до Приграничья. Санлукар действовал решительно: выжег ближайшие леса, чем вызвал недовольство духов, повесил нескольких подозрительных личностей, болтавшихся в округе, но ровным счетом ничего не достиг. Со стаей бороться было практически невозможно. Она бесчинствовала на караванных дорогах и все чаще обрушивалась на земли не только Лэнда, но и Храма, сметая все на своем пути. Санлукар посылал отчаянные письма королю Гарольду, но получал в ответ только заверения в дружбе и нерушимости вечного союза. По словам владетеля Ингольфа Заадамского, возглавившего после смерти Хокана Гутормского оборону Приграничья, королю Гарольду сейчас было не до стаи. Он прилагал огромные усилия, чтобы разрушить власть замков и укрепить свою власть в землях Нордлэнда и Приграничья. Владетели сопротивлялись, то глухо, то открыто, отстаивая былые вольности. Борьба разгоралась, и стая в этой ситуации была союзницей Гарольда, она ослабляла силы владетелей Приграничья, а простой народ все больше склонялся к мысли, что только королевская власть способна оградить их от бед. Ингольф Заадамский пока сохранял верность королю и крепко держал в руках его замки на границе. Местные владетели обвиняли его в предательстве и утверждали, что последние прорывы стаи связаны вовсе не с происками мифического Черного колдуна, а с тем, что Заадамский, выполняя волю короля, практически открыл границу настежь. Достойный Санлукар находил эти подозрения не беспочвенными. Ингольф Заадамский вел себя иногда странно, чтобы не сказать подло. Он, по сути, переложил все работы по охране караванных путей на коменданта крепости Храма.

Видимо, посвященные не до конца понимали остроту создавшейся в Лэнде и на его границах ситуации. Оставшись один на один со стаей, храмовики Санлукара несли ощутимые потери. Закончилось все тем, что комендант вообще отказался от активных действий летом и плотно сел за надежными стенами крепости. В последние годы Санлукар потерял в стычках со стаей и обнаглевшими кочевниками до половины гарнизона и теперь не был уверен, что способен удержать крепость в случае серьезного штурма. К счастью, степняки еще не настолько сильны, чтобы решиться на отчаянное предприятие, а нордлэндцы клянутся в вечной дружбе, но кто знает, что будет через год-два. Храм слабеет день ото дня, теперь только слепой этого не видит, а охотников до чужого добра было немало во все времена. Санлукар посылал в Хянджу отчаянные письма с просьбой о помощи, но все как в глухую стену. В ответ только разносы и угрозы посвященных Халукара и Магасара. Было отчего прийти в отчаяние достойному жрецу Храма.

В последнем письме посвященного Магасара сообщалось о скором приезде в Лэнд благородного владетеля Ульвинского. С его появлением достойный Санлукар связывал все свои надежды. Если владетелю не удастся уговорить Гарольда возглавить поход в Южный лес, то, во всяком случае, он даст справедливую оценку возникшей ситуации и избавит Санлукара от бесчисленных обвинений в бездействии.

Весть о том, что к стенам крепости приближается долгожданный обоз, обрадовала и Санлукара, и его верного помощника достойного Хоремона. Жрецы прервали ужин и поспешили на стены, чтобы лично убедиться в правдивости доклада. Фрэй Ульвинский, если это был он, позаботился о том, чтобы сделать свое путешествие как можно более безопасным. Охрана обоза насчитывала не менее сотни всадников. Богатый владетель мог себе это позволить, многочисленным торговцам приходилось куда труднее.

Ульвинский первым подскакал ко рву, окружавшему крепость, в руках он держал зажженный факел, хотя в этом пока не было необходимости. Света было достаточно, чтобы даже на таком расстоянии достойный Санлукар узнал во всаднике благородного Фрэя. Комендант громким голосом отдал команду и, сопровождаемый достойным Хоремоном, спустился вниз, чтобы встретить гостя у ворот. Ульвинский, однако, не спешил в крепость — сначала по подъемному мосту прогрохотали телеги, их было не менее тридцати, груженных под завязку товарами на продажу и добром самого владетеля. Телеги раскатились по двору, перекрывая проходы и мешая передвижению. Хоремон попробовал протестовать, но Санлукар только рукой махнул. Все утрясется со временем. Возницы устали, натерпелись страха за длинную дорогу, и глупо с них сейчас требовать соблюдения порядка.

Благородный Фрэй уже вступил в ворота крепости, и достойный Санлукар поспешил ему навстречу с широкой улыбкой на устах. Владетель был бледен и выглядел смертельно усталым. Впрочем, чего еще можно ждать от человека, проделавшего столь трудный путь. И все-таки он нашел в себе силы, чтобы тепло поприветствовать коменданта:

— Рад видеть тебя в добром здравии, достойный.

— Хвала Великому, — весело отозвался жрец. — Пусть отдых твой будет столь же покойным, как было удачно твое путешествие, благородный Фрэй.

Что-то похожее на гримасу боли исказило лицо Ульвинского, но это продолжалось всего лишь мгновение:

— Позволь представить тебе моего друга, достойного жреца Атталида. Он послан посвященными для переговоров с королем Нордлэнда.

Спутник Ульвинского, молодой горданец с надменно-красивым лицом, едва заметно кивнул головой.

— Рад приветствовать достойного жреца в стенах крепости. — Санлукар сдержанно поклонился.

— Посвященный Чирс будет говорить с тобой моими устами, достойный, и, боюсь, его слова не покажутся тебе медом, — процедил сквозь зубы молодой Атталид.

Посвященные верны себе — прислали в крепость молокососа, чтобы учить уму-разуму поседевшего в битвах старого воина. С горданцев взять нечего, но посвященный Санлукар, да продлятся дни его вечно, мог бы вести себя и поумнее.

— Речь посвященного Чирса, наместника Великого, как бы горька она ни была, всегда будет бальзамом для нас, слабых духом. — Санлукар сломался в глубоком поклоне. Стоящий рядом Хоремон последовал его примеру. После чего все некоторое время хранили благоговейное молчание, мысленно взывая к Великому о даровании многих лет жизни посвященному Чирсу.

— Прошу тебя, благородный владетель, и тебя, достойный Атталид, разделить с нами скромный ужин.

Ульвинский согласился неохотно. Молодой горданец, который выглядел значительно свежее спутника, высокомерно кивнул красивой головой. Вино, однако, благотворно подействовало на Атталида: после нескольких кубков язык его развязался, а черноволосая голова уже не взлетала вверх горделивой птицей. Пара месяцев на границе, встреча со стаей, и вся спесь слезет с него, как шелуха с печеной картошки.

— Какие вести приходят из Бурга? — владетель Ульвинский первым приступил к серьезному разговору.

Достойный Санлукар говорил долго и обстоятельно. Гости слушали его с большим вниманием. Ульвинский то и дело крякал с досады, а с губ горданца не сходила презрительная усмешка — варвары, что с них взять. Однако рассказ о Черном колдуне его заинтересовал:

— Я слышал, что почтенный Ахай водил за собой до полусотни пешек?

— Это правда, — кивнул головой Санлукар. — Я имел несчастье принимать его однажды в стенах крепости. В то время он служил Храму.

— А сколько кукловодов привел нам ты, достойный Атталид? — спросил Хоремон. — Я видел пешек во дворе, надо полагать, это и есть обещанная посвященным Халукаром помощь?

— Да. Пять кукловодов и пятьдесят пешек, — пренебрежительно махнул рукой Атталид, — но кукловоды всего лишь суранцы.

Хоремон побагровел от обиды.

— Я думаю, нам следует пригласить кукловодов к столу, — проговорил он срывающимся голосом, — негоже Мечам Храма ужинать со слугами.

— Мы здесь только гости, — пожал плечами горданец. Хоремон поднялся и поспешно покинул зал. Атталид презрительно улыбался ему вслед, потягивая запрещенное Великим вино, впрочем, на подобные нарушения в Храме в последнее время смотрели сквозь пальцы.

Со двора донесся шум и даже, кажется, звон мечей. Санлукар насторожился и вопросительно посмотрел на горданца:

— Надеюсь, наши люди не передерутся между собой?

— Пешки у нас смирные, — усмехнулся Атталид, — а люди владетеля Фрэя слишком устали. Разве что кому-нибудь приглянулась одна из твоих служанок, достойный Санлукар, и это вокруг ее юбки поднялся такой шум.

Фрэй засмеялся, но смех его показался коменданту неестественным, и он вскинул на владетеля удивленные глаза. Ульвинский побелел и отшатнулся. Теперь у Санлукара уже не было сомнений: во дворе крепости действительно что-то происходило, крики слышались уже под самыми окнами.

— Видимо, смазливых служанок на всех не хватило, — горданец вдруг обнажил кинжал и приставил его к горлу Санлукара, — твой недосмотр, жрец.

— Что все это значит? — Старый комендант скосил глаза на владетеля.

Фрэй не спеша осушил наполненный до краев кубок. Глаза его смотрели мимо вопрошающего жреца, словно пытались прочесть ответ на противоположной стене зала.

— Мы проиграли, Санлукар, и надо платить, — сказал он наконец глухо.

— Предатель!

Горданец Атталид холодно улыбнулся Санлукару:

— Скажи своим людям, чтобы бросали оружие.

— В этом уже нет необходимости, — прозвучал от порога спокойный голос.

С первой встречи достойный Санлукар возненавидел этого человека, хотя тогда он был всего лишь наглым мальчишкой. Но у достойного Ахая уже в ту пору были задатки, многое обещающие в будущем. В отличие от посвященных жрецов старый служака не доверял буйному молодцу и оказался прав в своих неутешительных прогнозах. Взгляды старых знакомых скрестились, словно отточенные мечи в смертельном поединке. Это продолжалось долго, целую вечность. Санлукар дышал тяжело, пот градом катился по его посеревшему лицу. Благородный Фрэй отвернулся. Ему не достало сил смотреть, как теряет человеческий облик старый испытанный воин, которого он уважал. Сам Ульвинский испытания не выдержал, сломался сразу, и единственным оправданием ему служило то, что в ту минуту он спасал не столько свою жизнь, сколько жизнь близких людей.

— Нам следует кое-что обсудить, владетель Фрэй. Ульвинский обернулся. Санлукар был уже мертв. Фрэю с большим трудом удалось оторвать глаза от почерневшего лица старого жреца и перевести их на капитана меченых.

— Уберите эту падаль. — Бес брезгливо толкнул ногой обмякшее тело старика. Пешки, повинуясь его взгляду, подхватили мертвого коменданта и волоком потащили по полу. Седая голова Санлукара безжизненно болталась из стороны в сторону.

— Мы решили прервать твое путешествие, благородный владетель. — Бес присел к столу в неостывшее еще кресло достойного Санлукара. — Но твоя старшая дочь поедет в Бург, и не одна.

— Зачем? — встревоженно спросил Фрэй.

— Эвелина Ульвинская и ее жених ярл Хаарский, сын благородного Ульфа, повезут письмо раненного в стычке со степняками Фрэя Ульвинского королю Гарольду. Как, кстати, зовут щенка Ульфа?

— Ивар.

— Достойный жрец Атталид будет сопровождать Ивара и Эвелину. — Бес резко повернулся к молодому горданцу: — Смотри, Волк, короля провести будет труднее, чем дурака Санлукара.

— Рекин Лаудсвильский видел Ивара четыре года тому назад, — предостерег Фрэй.

— Ох уж этот Рекин, — усмехнулся Бес, — не сидится ему на месте. Впрочем, четыре года срок вполне достаточный, чтобы мальчишка подрос и изменился. Позовите Тора.

Владетель Ульвинский едва не вскрикнул от изумления. Ибо вошедший меченый был похож на Ивара, но еще более разительным было его сходство с самим ярлом Хаарским. Рослый и широкоплечий, с густыми светлыми волосами — вылитый Ульф в молодые годы. Вот только глаза у него были другими: веселыми и зелеными, как весенняя молодая трава. Тор вошел не один, следом скользнул уже знакомый Фрэю мальчишка, пленивший его в проклятом лесу.

— Я тоже поеду, капитан?

— Нет, ты останешься здесь, Оттар. — Голос Черного колдуна прозвучал неожиданно мягко. — Каждому свое.

— Не огорчайся, Оттар, — веселый Тор хлопнул белоголового мальчишку по плечу, — одну девчонку мы оставляем для тебя.

Смуглый Волк засмеялся неожиданно громко и заразительно, даже Бес усмехнулся. Оттар же покраснел до корней волос и обиженно надул губы. В эту минуту он удивительно был похож на королеву Сигрид.

— Я поговорю с дочерью, — сказал Фрэй. Он не собирался отговаривать Черного колдуна. Если есть возможность спасти хотя бы Эвелину, то ею надо воспользоваться. Фрэй согласился бы отправить обеих дочерей, но почтенный Ахай слишком умен, чтобы так рисковать — пока дочь здесь, он держит своего пленника за горло железной рукой.

— Что ж, — сказал Бес почти добродушно, — счастливой дороги, женихи.

Молодые люди засмеялись. Фрэю их смех показался зловещим предзнаменованием страшных событий, которые свершатся и против воли Черного колдуна, и против воли короля Гарольда.

Эвелина вздрогнула и поежилась от холода — осень уже вступила в свои права. Холодный ветер проникал в щели дорожной кареты, и даже теплый плащ не спасал девушку. Пожалуй, лучше бы было поехать в седле, как и предлагал ей неотесанный мужлан, пытавшийся играть роль Ивара Хаарского. Боже мой, где он рос, этот человек! Эвелина поморщилась, вспоминая ужин в Ожском замке. Даже простоватый Ингольф Заадамский был ошарашен. И второй но лучше. Горданец! Обоих самозванцев распознали бы после первого же ужина в Хянджу. Конечно, благородного Ингольфа обмануть нетрудно, он совсем одичал на границе, Но Бург, это не Ожский замок. Эвелина не забыла еще блестящего владетеля Рекина Лаудсвильского, который приезжал в Хянджу четыре года назад и много рассказывал о дворе короля Гарольда, о блестящем принце Рагнвальде, о пышных празднествах, об охоте в Расвальгском бору. Как она мечтала увидеть все это своими глазами — ее даже дальняя дорога не пугала. Кто же знал, что все обернется так трагично. Жизнь матери, отца и Астрид зависит теперь от Эвелины, от ее ловкости и изворотливости, от ее способности облагородить двух негодяев, скачущих сейчас во всю прыть впереди кареты.

Эвелина повидала мир. Она видела степняков, суранцев, варваров из самых отдаленных уголков земли, но этих даже сравнить было не с кем. А ведь ни Ивара, ни Атталида нельзя было назвать глупцами, но в их повадках и даже в манере смотреть на людей проскакивало что-то звериное. О диких воплях, которыми они сейчас перекликались, и говорить нечего. В крепости Эвелина видела двух вохров. Рассказы о необыкновенных чудовищах повергали ее в трепет еще в Хянджу, но действительность оказалась ужаснее самых кошмарных снов. Прямо на ее глазах Тор и белоголовый мальчишка Оттар затеяли борьбу с этими монстрами. Потом ей объяснили, что это была лишь шутка. Шутить с вохрами, которые убивают людей одним взглядом! Она до сих пор не понимала, почему осталась жива, хотя ей и стало дурно от запаха монстров. Счастье еще, что вмешался Атталид, прогнал вохров и отругал шутников.

Лже-Ивар на удивление красив в алом плаще. И когда он гордо восседает на гнедом жеребце, никому в голову не придет усомниться в его благородном происхождении. Пока он не раскроет рот и не присядет к столу.

Карета внезапно покачнулась, и Ивар ужом скользнул в открытое окно. Перевернувшись через голову, он, как ни в чем не бывало, уселся напротив девушки. Аришат, служанка Эвелины, испуганно вскрикнула.

— К женщине не входят без стука, — укорила Эвелина незваного гостя.

Лже-Ивар добродушно постучал кулаком по стене кареты. Сидел он боком, словно зверь, готовый к прыжку.

— Нельзя так смотреть на женщину, — Эвелина покраснела и отвернулась.

— А как можно?

Оба спутника Эвелины были прилежными учениками. Их не приходилось подгонять, но, боже мой, сколько же еще предстояло еще им рассказать, показать и объяснить. Иногда у нее просто опускались руки. Началось все с того, что — зеленоглазый лже-Ивар предложил ей переспать с ним в первый же вечер в замке Ож. Эвелина похолодела от страха, ожидая насилия. Они были в комнате с глазу на глаз, причем как парень попал в ее спальню, пленница до сих пор не понимала. Однако добродушный дикарь не собирался прибегать к насилию. Он спокойно сидел развалившись в кресле и, казалось, был абсолютно уверен в ее положительном ответе.

— Тогда я пришлю Волка, — сказал Ивар, огорченный ее отказом.

Протесты девушки по этому поводу привели лже-Ивара в изумление:

— Неужели тебе нравится этот побитый молью Ингольф?

И этот мужлан претендовал на то, чтобы зваться Иваром Хаарским. Конечно, благородный Ивар тоже не сахар, но не до такой же степени дикости. Рассказ Эвелины о сложной процедуре вступления в брак поверг Тора в ужас:

— Зачем столько придумано всего, если оба согласны? Конечно, говорить о таких вещах девушке с молодым человеком, да еще ночью и наедине, не пристало, но, к сожалению, у нее просто не было другого выхода. Получив отказ, лже-Ивар удивился, но смирился с неизбежностью.

— Я бывал в суранских городах, — сказал он, немного подумав, — но там девушки не просили меня вступить в брак — они просили золото.

Кажется, это был намек. Боже, за кого он ее принимает. Эвелина выгнала его тогда из спальни, и он ушел, сбитый с толку и немного обиженный. И вот теперь он снова сидит напротив, и его колени время от времени касаются ее колен. И каждый раз Эвелину обдает жаром. Суранка Аришат загадочно улыбается и прячет глаза, но Эвелине прятаться некуда, и она то и дело натыкается на горячий взгляд зеленых глаз.

Урок длится долго, и у Эвелины начинает кружиться а Аришат спрашивает ее о чём-то по-сурански, но девушка реагирует не сразу и тут же краснеет к удивлению лже-Ивара. С Атталидом ей проще, быть может потому, что он не делал ей пока никаких предложений. Зато с по явлением Атталида начинает волноваться Аришат, и трудно сказать, чего больше в ее бросаемых на горданца взглядах — страха или рабского обожания. В холодных темных глазах Атталида, казалось, навсегда поселилась подозрительность. Он не спускал глаз с Эвелины, но вовсе не потому, что она ему нравилась, просто он ей не доверял и не находил нужным этого скрывать. Атталид напоминал ей большую хищную птицу, готовую в любую минуту обрушиться на несчастную жертву. Даже в седло он не садился, а словно взлетал, широко разметав полы длинного черного плаща. Менее всего его можно было назвать простодушным. И вопросы, которые он задавал, отличались от вопросов зеленоглазого Тора.

Атталид, к удивлению Эвелины, неплохо разбирался в хитросплетениях храмовых интриг, но, судя по разговору, никогда не был в Хянджу. Он методично расспрашивал о диковинах чужого города и задумчиво кивал на ее ответы. У него была поразительная память — меченый цепко схватывал все на лету и не раз потом поражал Эвелину неожиданными замечаниями по поводу рассказов, о которых она и думать забыла. Спорить с ним было трудно, но интересно. Атталид много знал о прошлом и настоящем и Лэнда, и Храма. Он рассказывал о меченых, и его рассказы сильно отличались от тех, что девушка слышала от отца и других владетелей. Слово «меченый» всегда было ругательством в их устах, но этот сидевший перед ней человек явно гордился принадлежностью к проклинаемому всеми племени. Лже-Ивар о меченых рассказывал мало, зато много говорил о красотах Южного леса и часто поминал какую-то Айялу, что почему-то больно задело Эвелину по началу, пока она не поняла, что эта женщина либо была матерью Тора, либо заменяла ее. Рассказы о меченых и Южном лесе помогли девушке лучше понять спутников и заставили о многом призадуматься.

Они проделали длинный путь на удивление быстро, во всяком случае так показалось Эвелине. Проводник, предоставленный Ингольфом Заадамским, уныло махнул рукой на безобразное скопище мрачных зданий и произнес равнодушно:

— Это Бург.

Эвелина была разочарована. Бург оказался меньше ставшего родным Хянджу и гораздо грязнее, зато люди на его улицах вели себя куда более дерзко и развязно. Ивару и Атталиду пришлось изрядно поработать плетьми, прокладывая дорогу сквозь толпы зевак. Ближе к центру город разительно менялся. Мрачные, похожие на крепости дома сменялись более привычными взгляду Эвелины легкими ажурными зданиями. Не приходилось сомневаться, что здесь работали суранские мастера. Городская стража бесцеремонно разворачивала зевак, дерзнувших последовать за каретой, но Ивару и Атталиду никто не задал никаких вопросов.

Новый дворец короля Гарольда понравился Эвелине, ни, кажется, разочаровал ее спутников. Принявший молодых людей Рекин Лаудсвильский охотно подтвердил, что дворец проектировал суранец, вывезенный им с храмовых земель.

— Я бы предпочел более крепкие стены, — не слишком любезно буркнул Ивар.

— Королю Гарольду некого опасаться в своей столице, — любезно улыбнулся гостям Рекин.

Эвелину старый владетель принял на редкость приветливо и очень сокрушался, что раны не позволили благородному Фрэю благополучно завершить путешествие.

— К счастью, крепость нашего дорогого друга Санлукара место надежное, да и до Бурга оттуда не так уж далеко.

Ивар с Атталидом благоразумно помалкивали, предоставив Эвелине вести переговоры. Наверное, она показалась благородному Рекину болтушкой, но нужно же было отвлечь внимание блестящего кавалера от неуклюжих спутников. Страх, что лесные разбойники ляпнут что-то невпопад и разоблачат себя в глазах умного старика, преследовал ее на протяжении всего разговора.

Любезный хозяин пригласил было гостей к столу, но Эвелина так горячо запротестовала, ссылаясь на отсутствие аппетита и у себя, и у молодых людей, что Лаудсвильский только руками развел. От вина гости, впрочем, не отказались и с удовольствием промочили глотки заморским продуктом.

Благородный Рекин не преминул отметить сходство Ивара с дорогим другом ярлом Хаарским. Ивар довольно глуповато, но очень к месту расплылся в улыбке.

— Я помню тебя, владетель, ты был у нас в Хянджу четыре года назад.

Разговор вступил на скользкую почву, и Эвелина поспешила вмешаться:

— Благородный Ульф Хаарский совершил удачный по ход на восток и открыл страну Хун.

— Вот это новость! — Лаудсвильский едва не подпрыгнул в кресле от столь неожиданного известия. — Значит, слухи о богатой стране не были просто слухами?

— Благородный Фрэй знает все подробности похода и даже везет хунские товары в своем обозе, — дополнил Атталид.

Это была замечательная новость. Владетель не усидел на месте и в волнении заходил по комнате. Ульф Хаарский блестяще оправдал возлагавшиеся на него надежды — новая страна, богатейшая земля, оживление торговли, более тесный союз с посвященным Чирсом, словом, огромные перспективы просматривались на горизонте в связи с этим открытием.

— Как скоро поправится благородный Фрэй?

— Владетель Ульвинский пострадал очень серьезно, — поспешил на помощь растерявшейся Эвелине Атталид. — Вряд ли он встанет раньше весны.

Лаудсвильский разочарованно вздохнул: ждать до весны — это слишком долго. Впрочем, никто не помешает ему навестить Ульвинского, как только установится санный путь.

— Достойный Санлукар будет рад твоему приезду, благородный Рекин, — заметил Атталид. — Он считает, что стаю следует потревожить в ее логове уже этой зимой.

Рекин задумался. Пожалуй, Санлукар прав, дальнейшая оттяжка похода нанесет непоправимый ущерб торговле. Суранские купцы повернут обозы к открытой стране, и это будет означать новую изоляцию Лэнда. Пришла пора серьезно поговорить с Гарольдом.

— Посвященный Чирс прислал тебе в дар этот камень, — Атталид протянул на раскрытой ладони крупный, переливающийся всеми цветами радуги кристалл.

Лаудсвильский взял подарок, но смотрел при этом не на камень, а на молодого горданца.

— Ты молод, но твое лицо мне знакомо. Вероятно, я знал твоего отца?

Эвелина побледнела, а горданец вспыхнул:

— Я вырос в доме посвященного Чирса.

Теперь пришла очередь смутиться благородному Рекину. Старый дурак, мог бы и сам догадаться! Конечно, мальчишка похож на Чирса. Наместник Великого, по милой привычке всех горданцев, не делал различий между законными женами и многочисленными служанками.

— Кто может быть лучшим примером для молодого человека, чем посвященный Чирс, да продлятся дни его вечно. — Лаудсвильский далеко не сразу нашел выход из трудного положения.

Кажется, самолюбивый мальчишка успокоился. Ну и слава богу. В планы Лаудсвильского ссора с ним никак не входила. Пожалуй, стоит даже приручить Атталида. Посвященный Чирс неравнодушен к своим отпрыскам, и этого мальчишку он послал сюда не случайно.

— Мой дом — ваш дом, молодые люди, — Рекин широко и радушно махнул рукой. — Думаю, жених и невеста не захотят жить вдали друг от друга?

Эвелина покраснела. От смущения, как решил Рекин. А благородный Ивар расплылся в счастливой улыбке, которая еще больше усилила его сходство с Ульфом Хаарским. Впрочем, ярл Ульф улыбался редко.

Как и ожидал Рекин, король Гарольд выслушал доклад своего первого министра с большим интересом, хотя и казался несколько рассеянным после бурно проведенной ночи. По сведениям Лаудсвильского, очередная пассия короля отличалась вздорным нравом, что, впрочем, Рекина волновало мало. Его больше занимал вопрос, когда же сам Гарольд перебесится.

— Значит, Фрэй сумел сохранить обоз?

— Пострадал только сам владетель, да несколько человек из его дружины были убиты.

Гарольд надолго задумался, сидя в удобном кресле. Рекин продолжал стоять у стола в скорбной позе, пока король наконец не опомнился и не предложил министру сесть.

— Санлукар считает, что пришла пора потревожить стаю в Южном лесу. И лучше всего это сделать зимой. Он рассчитывает на твоих людей, государь.

Гарольд никак не отреагировал на слова министра, и, скорее всего, не случайно. Нынешняя ситуация в Лэнде была сложной, владетели хоть и притихли, но отнюдь не смирились с потерей привилегий.

— В конце концов, Храм имеет некоторые права на меченых, — напомнил Лаудсвильский. — На протяжении этих лет посвященные не скупились. К тому же поход в Южный лес — в наших интересах.

— Я подумаю. — Гарольд решительно поднялся и направился к двери, но у порога задержался: — А что, дочь Фрэя действительно так хороша, как об этом болтают?

Лаудсвильский укоризненно вздохнул. Гарольд не меняется, хотя в его возрасте пора бы уже взяться за ум. Мало ему неприятностей с Сивендом Норангерским, так нет — он собирается поссориться сразу и с Фрэем Ульвинским, и с Ульфом Хаарским.

— Все они одинаковы, — сухо сказал владетель.

— Стареешь ты, Рекин, — засмеялся Гарольд и вышел не прощаясь.

Может, Рекин и стареет, но если вспомнить, сколько сил ему пришлось потратить, чтобы хоть как-то склеить вдребезги разбитые отношения короля с Сигрид Брандомской, то можно понять его недовольство. После рождения третьего ребенка дело едва не дошло до развода, что грозило Нордлэнду и Приграничью новыми усобицами. Конечно, в этой истории не все чисто. Сигрид не стала скрывать от Рекина правды: Кеннета она действительно родила от Беса, но Гарольд об этом мог только догадываться. Это Лаудсвильский уговорил убитую горем женщину не открывать всей правды мужу. Гарольд тогда совсем бы закусил удила. Сигрид Брандомская — это Приграничье, которое ни в коем случае нельзя было потерять. Сколько сил было за трачено, чтобы сложился этот союз, сколько крови пролито, и все может быть разрушено из-за интрижек короля с вздорным и бабенками. Гарольд бывает порой просто непредсказуем — государственный ум причудливо сочетается в нем с импульсивностью, которая приводит к тяжелым последствиям. После смерти королевы Ингрид ладить с ним стало еще труднее. Рекин ждал, что с годами король образумится, но, похоже, ждать придется еще очень долго.

История с Реей, женой Сивенда Норангерского, тянется уже добрых полтора десятка лет, а сколько их еще было, подобных историй, менее продолжительных, но последствия которых приходится расхлебывать до сих пор. Ссора с Сивендом еще будет иметь продолжение, не таков человек ярл Норангерский, чтобы забывать обиды. Недаром король Скат Вестлэндский в последнее время стал неуступчив, Сивенд утвердился при его дворе и, похоже, мутит воду. Вестлэндцами придется заниматься всерьез и в самое ближайшее время. Рекина Лаудсвильского не покидало ощущение, что в нагнетании напряженности между двумя королевствами заинтересован не один Сивенд. Кто-то возбуждал умы в Лэнде не только пустыми баснями, но и золотом. Поначалу Рекин заподозрил Храм, но после недолгих размышлений это предположение отбросил — посвященные не заинтересованы в ослаблении власти Гарольда Нордлэндского. Но кто же он тогда, этот таинственный недруг Нордлэнда? Черный колдун? О нем известно очень мало, а неизвестность всегда пугает.

Рекин прошелся по комнате, разминая старые кости и почти молодо посверкивая глазами. Сегодняшний день все-таки можно считать удачным: известия, полученные от Фрэя Ульвинского, заставят Гарольда пошевелиться. Как бы ни был король Нордлэнда упрям и своеволен, но он понимает, что союз с Храмом — это, прежде всего, покой и процветание в самом Лэнде.

Девушка была хороша. Так же хороша в свое время была ее мать, которую Ульвинскому удалось увезти из-под носа короля в чужие края. Фрэй, надо отдать ему должное всегда отличался предусмотрительностью и осторожностью Гарольд усмехнулся, разглядывая северный цветок, возросший на южной почве, а потому особенно пленительный на взгляд знатока. Жалко отдавать такую ценную добычу неотесанному жениху. Ульф слишком долго таскал мальчишку в обозе, и тому, похоже, негде было научиться хорошим манерам.

— Тебе понравился мой дворец, благородный Ивар?

— Хорошее гнездо, много красивых самок, и все они твои, государь?

Гарольд расхохотался — мальчишка грубоват, но в чувстве юмора ему не откажешь. Нужно познакомить его с Реей, он ее позабавит.

— Наше счастье в наших руках, благородный Ивар, но разве твоя невеста менее красива?

— Скорее более недоступна, государь.

Ивар был не только забавен, но и не лишен наблюдательности. Наверняка буржские красавицы уже обласкали его своими взглядами. Хаарский красив, богат, знатен — что еще нужно, чтобы понравиться глупым курицам? К Гарольду вернулось хорошее настроение. К счастью, и постная рожа Рекина Лаудсвильского не маячила перед его взором, а все больше мелькали полуобнаженные плечи красавиц, доставлявшие удовольствие знатокам блистающей в свете суранских светильников белизной. Гарольду нравился этот покрой платьев, завезенный, как говорили, из Сурана, хотя старые перечницы из отдаленных замков называли его неприличным. Рекин Лаудсвильский клялся и божился, что в суранских городах ничего подобного увидеть просто невозможно, поскольку Храм строго блюдет общественную нравственность, и даже серьезно советовал королю власть употребить, но Гарольд в ответ только рассмеялся.

— Я слышал, что твой отец ярл Хаарский проложил путь в страну Хун?

— Да, государь, он привез оттуда много товаров. Надо признать, что Гарольд в свое время не ошибся в Ульфе. Что значит вовремя заметить способного человека и не дать ему закиснуть в нищете. А кто может помочь таланту раскрыться — только сильный правитель, озабоченный не шкурными интересами, а благополучием государства. Жаль, что не все это понимают, крови было бы пролито гораздо меньше.

Королева Нордлэнда Сигрид появилась в зале, и все присутствующие склонились перед ней в поклоне. Гарольд оставил Ивара и поспешил к жене. Рекин, конечно, прав, сейчас не время ссориться с Сигрид, спокойствие в Приграничье важно как никогда. Пусть спесивые владетели видят, что в королевской семье царят покой и согласие. Ибо кое-кто не прочь склонить Сигрид Брандомскую к бунту против супруга и короля. Двадцать лет назад, когда начиналась их любовь, он счел бы сумасшедшим всякого, кто предсказал бы ему времена, когда они с Сигрид будут врагами. Как меняются времена, и как, увы, меняются люди.

Сигрид, надо отдать ей должное, не очень постарела за эти годы, покрой нового платья оставлял почти открытыми плечи и подчеркивал достоинства ее фигуры. В последние годы они виделись редко, только на официальных приемах, когда требовалось продемонстрировать нерушимость союза, которого, надо признать, давно уже не было. Кто знает, быть может, король Нордлэнда совершенно напрасно обделяет вниманием собственную жену. Как они любили друг друга когда-то, и если бы не Бес…

Встреча супругов оказалась неожиданно теплой, и это удивило многих, осведомленных об их многолетней размолвке.

— Я хочу познакомить тебя с сыном Ульфа, — улыбнулся Гарольд. — Ивар Хаарский на удивление забавен.

Сигрид побледнела, увидев улыбающееся лицо молодого ярла. У ее Оттара тоже были зеленые глаза и светлые волосы. Сигрид испугалась слова «был» — он есть, он жив, обязательно жив! Гарольд верно угадал причину волнения жены и сжал ее руку. Это не только ее, но и его боль, пусть Сигрид знает — Гарольд Нордлэндский ничего не забыл.

— У тебя красивая жена, государь, — склонился в поклоне перед королевой ярл Хаарский. — Будь у меня такая, я бы тоже не искал женщин на стороне.

От этого Иварова «тоже» попрятали глаза все окружающие, а Сигрид закусила губу от рвущегося наружу в столь неподходящий момент смеха. Пауза длилась целую вечность, Гарольд расхохотался первым и тем самым спас многих от удара, поскольку сдерживаться пришлось до прилива крови в голове. Ивара такая реакция удивила, и он обернулся за поддержкой к Эвелине, однако выручил их нордлэндский король:

— У нашего молодого друга есть невеста, прекрасная Эвелина, дочь благородного Фрэя Ульвинского, — пояснил он Сигрид, отсмеявшись, — почему бы нам не справить им свадьбу еще нынешней осенью?

— Я хотела бы дождаться отца, — поспешно отозвалась девушка, склоняясь перед королевской четой.

«Слишком уж поспешно она отказалась», — не без удовольствия отметил Гарольд. Кажется, Ивар не по душе своей невесте. Зато у него есть шанс получить компенсацию из других рук. Вон их сколько, многообещающих взоров и улыбок.

Сигрид вздрогнула, встретившись взглядом с парой темных блестящих глаз. И сразу же сердце сжалось от боли и ненависти к оскорбившему ее человеку. Похоже, все сегодня будет напоминать ей о страшной ночи в Ожском замке, которую она и без того не может забыть.

— Это достойный Атталид, посланник посвященного Чирса, — шепнул ей Гарольд, — и, как уверяет наш дорогой друг Рекин, весьма близкий родственник, но об этом лучше не говорить вслух.

Сигрид вздохнула с облегчением. Бес ведь доводится родным племянником наместнику Великого, неудивительно, что этот незаконнорожденный отпрыск посвященного так похож на двоюродного брата.

— Я рад, что увидел своими глазами жену великого короля Севера, молва о красоте которой докатилась и до наших отдаленных краев.

Горданцы всегда славились умением говорить комплименты, но этот, кажется, всех заткнет за пояс — одной фразой он сумел угодить и королю, и королеве. Трудно сказать, как там у них в Хянджу, но в Бурге этот черноглазый молодчик далеко пойдет.

— Почему бы нам не навестить благородного Фрэя этой зимой, раз уж он не смог добраться до нас.

Слова Гарольда вызвали оживление в зале. Судя по всему, этой зимой следует ждать важных событий. Король слов на ветер не бросает, тем более что слухи о походе в Южные леса ходили и раньше, но, кажется, впервые Гарольд заговорил об этом публично. Многие украдкой бросали взгляды на застывших в неподвижности у входа гвардейцев короля. Именно этим молодцам, выкормышам чужака Кюрджи, предстояло показать доблесть в схватке с вохрами. И мало кто из находившихся в зале владетелей пожелал им счастливого возвращения. Разрушители замков — так прозвал их опальный Сивенд Норангерский, и это прозвище накрепко прикипело к головорезам короля Гарольда. Уж коли потомков меченых так долго готовили к этому походу, то самое время им браться за дело, поскольку стая уже который год бесчинствует в Приграничье, разоряя владетелей.

Замешательство присутствующих не ускользнуло от короля:

— Пришла пора посчитаться со стаей и Черным колдуном. Я сам поведу дружину.

Ропот неодобрения пронесся по залу — король не может так рисковать. Благополучие Лэнда зависит от его жизни или смерти. Гарольд усмехнулся. Каждый второй в этой толпе ненавидит его, и все-таки они страшатся потерять короля, потому что гибель государя — это неизбежная смута, это новая кровь, которой и без того льется в Лэнде Немало. Впрочем, в Лэнде хватает и тех, кому любая смута только на руку.

— Ты обещал этот поход мне, государь, — не удержался от упрека принц Рагнвальд.

Гарольд самодовольно улыбнулся. Его сын настоящий воин, любой государь мог бы гордиться таким наследником. Но Сигрид напрасно хмурится. Гарольд Нордлэндский, потеряв одного сына, никогда не пошлет на гибель другого, тем более что полный расчет с Бесом он не может доверить никому, даже Рагнвальду.

— Мы обсудим этот вопрос позднее, а сегодня мы собрались, чтобы повеселиться. Так в чем же дело, благородные господа?

Что-то произошло с Гарольдом в этот вечер. Что-то шевельнулось в его душе, давно уже казалось прогоревшее и развеянное по ветру. Он не спеша прошелся по комнате, придвинул кресло к пылающему камину и уставился на огонь невидящими глазами. Осень уже вступила в свои права, и даже во вновь отстроенном королевском дворце остро ощущался запах плесени. Гарольд не любил новый дом, но жил в нем безвыездно уже целый год. Видимо, просто пытался доказать кому-то приверженность наступающим переменам. Рея ждет его сегодня ночью в уютном домике на окраине Бурга, но он туда не поедет. Быть может потому, что и в его жизни наступила осень и пришла пора подвести первые итоги. Он уже немолод, как, впрочем, и Сигрид, несмотря на свой удивительно цветущий вид. Эти совместно прожитые годы не назовешь счастливыми. Он очень сильно любил ее в первые годы брака, казалось, ничто не могло разрушить их любви. И все-таки маленькая трещина имелась уже тогда. Со временем она разрасталась, пока не превратилась в бездонную пропасть.

Тень Беса стояла между ними. Гарольд вдруг осознал, что пытается и не может вспомнить лицо брата. Как давно это было. Да и не был Бес ему братом, а с самого начала стал лютым врагом, самым ненавистным Гарольду человеком. Бес все-таки отнял у него Сигрид. Гарольд вдруг осознал эту печальную истину, и она поразила его своей пугающей безысходностью. Черный колдун украл у него сына и разлучил с женой. Вот уже много лет он коршуном кружит над его королевством, над его судьбой и разрушает все, что с таким трудом создает Гарольд. Бес преуспел во многом, но борьба еще не окончена, она только вступает в решающую фазу — борьба за Оттара, за Сигрид, за эту страну, которую вручил Гарольду бог, а последний рано или поздно потребует от короля ответа за содеянное.

Рекин прав — пришла пора решительных действий. Пришла пора покарать Черного колдуна за все его преступления и разорвать наконец паутину, которую этот паук соткал вокруг его семьи. Этот забавный Ивар заставил Гарольда вспомнить о многом, наверное, потому, что удивительно похож на Ульфа тех прежних дней. Да и на самого Гарольда, пожалуй, тоже — Гарольда молодого и влюбленного в красавицу Сигрид Брандомскую, Гарольда ревнующего и ненавидящего до белого каления, до полного затмения в мыслях. Он был жесток тогда, и далеко не всегда это вызывалось государственной необходимостью. Наедине с самим собой можно и не кривить душой, но, черт возьми, если бы все это происходило сегодня, он действовал бы точно так же, а может быть, и еще жестче. Сегодня бы он Беса не пощадил.

Сигрид поразила его сегодня, он может признаться себе, что потерял ее на долгие годы, но, быть может, не навсегда. Сделать шаг ей навстречу — это долг Гарольда и перед ней, и перед самим собой. Нельзя допустить, чтобы тень Черного колдуна разлучила их на всю оставшуюся жизнь. Наверное, это будет непросто — слишком много всякого накопилось за последние годы, но король сделает это, обязательно сделает, даже если придется наступить на горло собственной гордости.

В спальне жены в этом общем для них новом доме он не был еще ни разу. Конечно, можно позвать слуг, но не хочется поднимать шум. Утром весь город будет смеяться над королем Гарольдом, который не нашел дорогу к ложу собственной жены. Он едва сам не рассмеялся от такой мысли, но смех был бы уж слишком горьким. Гарольд нащупал рукой массивные двери — строители не пожалели позолоты, и теперь она липла к пальцам. Король слишком волнуется, и, между прочим, есть от чего. Неизвестно, как Сигрид отреагирует на его появление. Следовало бы для начала поговорить с ней. Еще не поздно вернуться, чтобы избежать позора. Гарольд стиснул зубы, сдерживая рвущийся наружу нервный смех, — его положение воистину дурацкое, но винить в этом можно только самого себя. Счастье еще, что он не разбудил служанок — вот бы поднялся переполох! Никто бы не поверил, что он тайком крался в спальню своей жены, а Сигрид — тем более.

Гарольд упал в стоящее рядом с роскошным ложем суранское кресло. Сигрид пошевелилась во сне, но не проснулась. Он вздохнул с облегчением. Глупый страх наконец прошел, и король обрел обычную свою уверенность. Сигрид спала, ее грудь мерно вздымалась под тонкой, почти прозрачной материей. Кажется, она улыбалась во сне, но, похоже, не Гарольду Нордлэндскому. Он склонился над ложем, вглядываясь с болезненным любопытством в ее лицо. Оно было беззащитным в эту минуту, и Гарольд ощутил вдруг острое чувство собственной вины. Ему показалось, что она проснулась. Нет, она не открыла глаза, не изменила позы, но что-то подсказывало ему, что Сигрид не спит. Он долго ждал, затаив дыхание, что же будет…

Сигрид узнала его сразу, для этого ей не нужно было открывать глаза. Она узнала его по дыханию, к которому прислушивалась долгими ночами, вглядываясь в его знакомое и такое любимое лицо, по запаху, исходившему от его сильного тела, по участившимся ударам собственного сердца, по забытым ощущениям собственного пробуждающегося тела, которое шептало ей — это Гарольд. Это его рука лежит на ее груди, это его губы ловят ее дыхание. Она не противилась его ласкам, она ждала их, с внезапно пробудившейся жадностью давно тоскующего по любви тела. Жадностью, испугавшей ее. Но испуг прошел, и осталось только желание, острое и горячее. Это была их ночь, такая жаркая и такая не по-осеннему короткая. Это была их любовь, это было только их счастье, которым они не желали делиться ни с кем, чтобы чужие зависть и злоба не разрушили вновь того, что было обретено ценой стольких страданий и мук.

Они не говорили в ту ночь, им не нужны были слова. И с первыми лучами солнца он ушел, чтобы вернуться вновь. И осталось счастье — счастье на всю безумно короткую жизнь.