Глава 2
Какое необычное тут небо. Даже ночь и та условна – вполне можно читать газету при свете таких близких звезд, если бы у меня, конечно, была эта газета. Надо подняться. Переворачиваюсь на живот и упираюсь взглядом прямо в тяжелые сапоги перед моим носом.
– Лим, ты смотри! Кого это нам подбросили?
Говорящего можно было принять за робота или киборга. Если бы не непокрытая голова. Все остальное тело заковано в броню. И не в средневековую, а явно в высокотехнологичный доспех. Матовый пластик его ломаных линий топит в себе отблеск далеких солнц. На бедрах две кобуры с очень характерными рукоятками, такие удобно держать, чтобы стрелять в кого-то. Вряд ли оружие пороховое, нет характерных деталей, присущих пулевым пистолетам. Но подробнее не разглядеть. Попытка подняться на ноги тут же пресекается. Второй, тот, кого назвали Лимом, опускает мне на спину свой ботинок, буквально вминая меня в царапающее покрытие посадочной площадки.
– Бид, и правда это что-то новенькое. Ни разу не видел, чтобы вот так выкидывали с кораблей. Голым да на «бетон».
Говорят явно не на одном из языков Земли, но понимаю все прекрасно. Если надо, смогу даже внятно ответить. Знание дал корабль?
– За что тебя сбросили сюда? А, голыш?
– Не знаю. – Громче шепота ничего не получается, горло отвыкло и саднит от сухости.
– Это неправильный ответ, голыш! – Бид хлестко бьет мне по ключице деревянной дубинкой.
Сильно не вяжется этот примитивный способ воздействия с технологией космических перелетов и брони, которая явно опережает земную не на одно столетие. Но мне не до этого, боль молнией пробегает по телу.
– Ты сломал мне ключицу! Ты что творишь, придурок! – Из глаз градом катятся слезы.
– Лим, я не ослышался? Как он меня назвал?
– Придурком, Бид, придурком! – Второй хохочет во все горло.
– Забыл, что такое боль, задохлик? Так я напомню!
Он умеет бить, каждый удар ломает какую-либо косточку в моем теле. А я так ослаб, что не могу сопротивляться. Остается только кричать и выть от боли, захлебываясь слезами. Хрустят пальцы на левой руке, безжалостно раздавленные бронированным сапогом.
– А-а-а-а-а-а!!! Скотина!
– Лим, ты гляди, он не понимает уроков.
Тяжелый удар сзади заставляет забыть о сломанных костях. Боль в паху настолько резкая и всеобъемлющая, что накрывает как цунами. Когда эта волна доходит до головы, спасительное беспамятство укрывает меня. Но не надолго. Что-то льется на лицо, возвращая в реальный мир боли. Злость придает сил: они не поливают меня водой – они мочатся мне прямо на глаза!
– Упфутки! – «Ублюдки» мне уже не выговорить, половина зубов отсутствуют, а губы напоминают две чрезмерно надутые и от этого потрескавшиеся шины.
– Упорный. – Нет, я не упорный, ты ошибаешься. – Извиняться будешь? – Если бы это что-то изменило, я бы в ногах валялся и целовал твои ботинки, Бид. Но я уже мертв, уж это понять могу даже в таком состоянии. Как говорится, травмы, не совместимые с дальнейшей жизнедеятельностью. Несколько ребер сломаны, и одно явно проткнуло легкое – харкаю кровью. Еще пара-тройка минут, и этот ад закончится.
– Возвращайтесь туда, откуда родились! Скоты! – Мне показалось, что удалось произнести это четко.
– Он мне нравится, Бид. А ну-ка, разожми ему рот.
Рука в холодной перчатке сдавливает челюсть, заставляя раскрыть губы. Какая-то чрезмерно сладкая жидкость насильно заливается в меня. Потом меня бросают, оставляя в покое. Все тело начинает безумно чесаться, даже внутри рта.
– Бид, ты не против, если я возьму его себе? Брату на ферме не хватает рук, и холоп ему будет не лишним.
– Он же совсем задохлик, одна кожа да кости!
– Ничего, откормит его Тук. Судя по сложению, раньше он был довольно крепким.
О чем они? Я же умираю! С такими повреждениями не живут.
– Эй, голыш, вставай, дай тебя рассмотреть! – Бид недвусмысленно поигрывает дубинкой.
– Как я это сделаю? Твой дружок сломал мне ноги! – Ого, мой ответ получился связным.
Что происходит? Губы зажили и зубы на месте, да и в теле больше нет боли. С недоумением шевелю пальцами недавно расплющенной руки. Это была какая-то иллюзия? Но в ладонь впивается что-то острое – осколок моего недавно выбитого зуба! Ничего не понимаю!
– Ты откуда свалился на наши головы, задохлик? В тебя влили полную капсулу ивира. Вставай, не морочь нам головы. – Ивир – это то, чем меня опоили? И этот напиток сделал меня вновь здоровым, залечив все переломы, и даже вырастил новые зубы? Это же невозможно!
– Сейчас. – С недоверием поднимаюсь на недавно сломанные ноги. Они меня держат! И грудь не болит, будто и не было пробивших легкое ребер.
– Как тебя зовут, голыш?
– Меня зовут… – Но договорить не успеваю, удар кулаком разбивает губы и сбивает с ног. На этот раз бьют гуманно, ничего не сломано, только чуть кровоточит.
– Опять неправильный ответ. – Он издевается! И это, видимо, приносит ему радость. – Тебя зовут так, как скажу я, и никак иначе! Понял?! – Дубинка в руках Бида описывает круги.
– Что?! – Ярость затуманивает разум, никому не позволено так со мной обращаться!
Мне долго вбивали науку рукопашного боя. И хотя мне это не нравилось, отец все равно заставлял заниматься. Что-то со временем затерлось в сознании, но, видно, некоторые навыки получилось в меня вбить. «Хвост дракона» – перекатом из нижней стойки, подсекая обидчику ногу. Бам! А-А-А! Как по скале ударил! Бид даже не шелохнулся, а я же вложил в удар все силы! Не прост его костюмчик, ой как не прост.
– Хватит игр, Бид! – В мою грудь направлено дуло извлеченного из левой кобуры оружия Лима. – Говори, как хочешь его назвать.
– Берком, ему подойдет это имя!
– Как бешеную собаку бабки Туи?
– Ага! – Это вызывает их общий смех.
Меня в честь какой-то шавки! Но не успеваю даже размахнуться, Лим нажимает на спуск. И тело скручивает в пароксизме дикой боли. Что-то вроде шокера, не иначе. Пока прихожу в себя, вслушиваюсь в продолжение их диалога.
– Лим, ты уверен, что он подойдет твоему брату как холоп? Ведь и правда бешеный!
– Ничего, тот умеет урезонивать таких. Не забывай, он две дюжины лет отслужил стражем.
– Так-то да, но этот задохлик совсем не похож на раба. Явно или флиб, или из благородных. – Бид легонечко толкает меня в бок сапогом. – Эй ты, ты случаем не благородный? Может, за тебя выкуп получить можно?
– Или награду какую, если флиб, – подхватывает мысль напарника Лим. – Рассказывай, кто ты.
– Ничего не помню. – Так я им и сказал – в психушку упекут, за такими не заржавеет. – Очнулся уже тут, а прошлое как в тумане.
– Ты мне голову-то не морочь! Ивир должен был вылечить любые травмы!
– Постой, Бид. Помнишь пастуха Лара? Его как-то бык лягнул прямо по голове. Рану-то залечили, а память… так ту отшибло полностью. Уже три года как прошло, а даже отца вспомнить не может.
– И то верно, было такое. Что ж, нам и легче тогда. Корабль, с которого его выбросили, странный какой-то. Никаких записей в журнале порта не оставил. Будто призрак какой. Отдадим задохлика Туку, а сами скажем, что выкупили холопа у торговцев вчерашних.
– Дело говоришь! С меня два ящика бражки!
– Конечно, куда ты денешься. – Они пожимают руки, подтверждая договор.
В рабство? Меня?! Ну-ну. Я им покажу, какой из меня холоп. Но только чуть позже. Дубинка Бида резко отучила от поспешности, ведь второй капсулы ивира у них может и не быть.
– Вставай, Берк, пошли. Покормим тебя.
– Предложили бы сразу еду, побежал бы не глядя за вами. – Желудок утробно и требовательно урчит. А то, что называют иначе, чем мама с папой, так и не на Земле. Новое место, новое имя. Если бы не в честь собаки, вполне даже ничего имя – звучное.
– Ты гляди, смышленый какой.
Босые ступни не самая лучшая обувь для ходьбы по площадке космопорта. Когда мы подошли ко входу в здание, левая нога уже кровоточила, ободранная о какой-то осколок камня. Дверей не было, их заменяла уже знакомая пелена цветной завесы.
Помещение, в которое вошли, очень напоминало знакомые по Земле залы прибытия в аэропортах. Одна из стен целиком служила каким-то табло, по которому пробегали одинаковые, переливающиеся всем спектром кругляшки. Черт, они же одинаковые все. Сперва я принял их за знаки, возможно иероглифы, но они были одинаковые! А таких букв и знаков не бывает, какой смысл в не отличающихся друг от друга символах?
В центре зала на высоте полуметра от пола висела трехмерная звездная карта. Точкой отсчета, видимо, служило местное солнце. Господи! Сколько же тут звезд! И ведь эта карта явно охватывает лишь малую толику скопления. Сотни полторы светил отражаются в трехметровом шаре. Если приглядеться, то вокруг каждой звездочки на разных орбитах располагаются кучи маленьких точечек. Рассмотреть бы поближе!
– А можно как-то увеличить масштаб? – Ой зря я это спросил, две пары глаз настороженно поглядывают на меня.
– Точно флиб! Может, ну его? А, Лим? На кой нам неприятности?
– Все равно не помнит ничего, а если скажем, что он флиб, то его заберет алькар, причем даром.
– Тут ты прав.
– Так что с масштабом-то?
– Слушай, ты в кого такой умный выискался, а?! – Что это Лим так взбеленился? Простой же вопрос вроде. Чего бесится? – Масштаб ему поменяй. Я что, похож на чтеца?
– Будь ты чтецом, Лим, жрал бы с дорогой посуды, а я был бы при тебе охранником, – хохочет во все горло Бид.
– Заткнись, Берк. Если хочешь жрать, лучше помолчи.
Глядя на тянущуюся к рукоятке шокера ладонь, я благоразумно замолкаю. Черт! Кто такие чтецы, флибы, алькары? Почему речь понимаю, а эти слова лишены для меня какого-либо смысла? Может, по той причине, что нет прямых аналогов в знакомых мне языках и понятиях? Или это совсем непонятные термины, вообще не имеющие ничего даже приблизительно общего с известным мне? Ладно, будет время – разберусь. Если, конечно, у меня будет время.
С трудом отрываюсь от звездной карты. Захватывает она, не то что скупые и серые атласы Земли. Обогнув висящий в воздухе шар, натыкаюсь взглядом на что-то похожее на терминал с жидкокристаллическим экраном. Выглядит как школьный пенал размером два на один, воткнутый вертикально прямо в пол. Кнопок управления не видно. Может, сенсорное? Весь «экран» от пола до верха поделен на двенадцать широких строк. Каждая строка разбита на три графы. И если две правые понять не получается, на них все те же непонятные кругляшки, что и на огромном стеновом табло, то крайняя левая графа притягивает мой взгляд как магнит железо. На ней изображение, двухмерная проекция, находящаяся в непрерывном медленном вращении. И изображены там космические корабли. Ничем иным эти конструкции не могут быть по определению! Слишком иные у них формы, чем у любого механизма, предназначенного для работ на поверхности или в атмосфере. Все двенадцать «кораблей» разные, от размера до форм и раскраски корпусов. Хотя нет, четвертый и седьмой снизу, наверное, однотипны, очень характерный у них обоих обвод носовой части. Различия меж ними есть, но примерно такие же, как между систершипами одного проекта.
– На, накинь. Сегодня теплая ночь, но голым ходить все же не стоит. – Лим накидывает мне на плечи какой-то обрез ткани. На нем масленого вида пятна, и пахнет он едой! Голова начинает кружиться от этого запаха. Ткань очень напоминает льняную. Следую совету и заворачиваюсь в нее как в тогу.
– Что это, Лим? – указываю на то, что принял за терминал.
– Да, крепко же тебе память отшибло. Это журнал космопорта, тут фиксируются последние двенадцать кораблей, совершившие посадку. – Ладонь, закованная в броню, опускается на плечо и легонько сдавливает. Ну как легонько, кости целы будут, но больно! – Если ты врешь, что не помнишь ничего, и тебя будут искать флибы твоей унии, то лучше признайся сейчас. Ростарг – мирная планета, нам не нужны неприятности.
– Не помню, честно. Но вряд ли я флиб. Потому что просто не знаю, кто такие эти самые флибы!
– Вроде не врешь. Совсем не помнишь, кем ты был?
– Точно не флибом и не холопом! – Может, получится, и рабство минует?
– Холопами редко рождаются, ими становятся! – Философ, укуси его за ногу бешеный пес. Стоит лыбится во всю свою широченную и откормленную рожу. – Ничего, Тук – хороший хозяин, зря не обидит. Будешь хорошо работать, очень скоро станешь свободным. – Что в твоем понимании «быстро», не знаю и радоваться подожду.
– Вот этот корабль прилетал последним? – Указываю на верхнюю строчку – изображенное судно ничем не напоминает тот корабль, что меня сюда доставил. Его можно было сравнить с до неприличия разжиревшим бегемотом, а «мою» летающую тарелку – с дельфином.
– Последним был тот, с которого тебя вышвырнули. Но он, как ты видишь, не отмечен в журнале. А тот, на который указываешь, прилетал вчера. Торговцы из местного отделения Лиги. – Разворачивает меня к себе лицом. Черт, он и правда такой сильный или броня оснащена усилителями? – Запомни, тебя сгрузили с него перед отлетом. И продали нам. Понял? – Недвусмысленное у него выражение лица. Если скажу «не понял», будут бо-о-о-ольши-ие-е неприятности.
– Чего ж не понять-то? А Лига разве занимается работорговлей? – Мне не хватает знаний о мире, в который я попал. Катастрофически не хватает! Некоторые вещи на амнезию не спишешь.
– Чудной ты. Лига занимается всем, что приносит деньги. Пошли, Бид уже, наверное, приготовил пожрать!
Лим ведет меня в соседнее помещение. Пройдя пелену дверей, сбиваюсь с шага. Чрезмерно отличается оно от всего виденного ранее. Нет, с точки зрения архитектуры все так же – и материал стен и пола такой же, но… Два ряда по двенадцать пустых ДЕРЕВЯННЫХ (!) кроватей вдоль стен. А в центре помещения длинный, грубо сколоченный опять же из деревянных, плохо обработанных досок стол. И табуреты! Неудобные, без намека на спинку, массивные табуреты!
Как это вяжется с виденным ранее? Космические корабли, обычная гравитация на планетоиде размером с «песчинку» по меркам космоса. Высокотехнологичная броня, шокеры… И тут же рядом примитивная дубинка в руках охраны и почти первобытная мебель!
– О! Скатерть сама пришла! – За центральным столом Бид что-то разогревал в очень похожем на медный котелке. Разогревал на примусе!
– Поедим так, не раздевай парня. – Понятно, откуда пятна на моей «тоге». Укутался в скатерть… – Чем порадуешь?
– Кашей, греча с куриными желудочками.
– Что, опять?! – Лим снимает перчатки, но не бросает их на стол, а аккуратно вешает на пояс.
– Найди что-то другое и приготовь! – Бид в ярости кидает деревянную мешалку на стол.
– Не кипятись, просто третий день одно и то же. Надоело!
– А я поем с удовольствием и кашу! – Честно говоря, и сырое мясо воспринял бы сейчас как пир.
– А тебя вообще не спрашивали. Будешь жрать, что дадут. – А я что, против? Главное, чтобы дали поесть, а что – неважно.
Лим протягивает мне ложку. Вполне обычную столовую ложку, алюминиевую. Бид достает из плетеного напольного ящика металлические глубокие тарелки и с грохотом швыряет их на доски стола. Порция, которую положили в мою тарелку, порадовала своей величиной. Может, кормят тут и не разнообразно, зато дают много.
Теперь надо взять себя в руки. Не дать себе накинуться на еду и судорожно вычистить всю тарелку. Надо есть аккуратно, не торопясь, тщательно пережевывая даже самую мелкую частицу пищи. Не для того, чтобы показать свою «культурность» перед тем, кто пленил, а для того, чтобы желудок не отторгнул еду. После голодовки такое бывает часто, можно даже умереть от переедания. Никогда не думал, что удержаться от жадного запихивания еды себе в рот так трудно.
– Голодал раньше? – А Лим не так прост, умеет подмечать детали.
– Наверное, – отвечать честно себе дороже.
– То и видно. – Собеседник брезгливо заглатывает целую ложку, не пережевывая. Это легко, с его-то пастью. Но, невзирая на вид обычного мордоворота, Лим пугает меня гораздо сильнее, чем его явно сумасшедший напарник-садист.
– А где остальные? – киваю на застеленные спальные места. Не верится, что космопорт охраняют всего двое.
– Наказаны! – Бид ржет во все горло, разбрасывая куски еды по столу и полу. – Четвертый день ночуют под открытым небом с другой стороны посадочного поля. – Тьфу, он смеется, как кабан хрюкает. Противно, но виду показывать нельзя.
– Точно не помнишь, чем занимался раньше? – Лим все продолжает гнуть свою линию, выведывая о моем прошлом.
– Не-а, – как можно более легкомысленно пожимаю плечами, не опуская ложку.
– Лови! – Видно, я и правда сильно ослаб. Кинутый Лимом предмет ударяется о грудь и падет мне в тарелку. Черт! Он бросил в меня шокер!
– Не-э, Бид, он не флиб и не благородный. – Не стесняясь, лезет ко мне в тарелку немытыми руками, возвращая оружие себе. Уф, а ведь будь я в форме и поймай шокер, мог бы схлопотать выстрел из зажатого в руке Лима пистолета. Причем по тому, как поспешно Лим убрал оружие в правую кобуру, видно, это не парализующая игрушка, а что-то более убойное.
– Наелся? – Конечно нет, но знаю, хватит, лучше остановиться.
– Да.
– Руки на стол и не шевелись! – Упс, какой резкий переход. Выполняю приказ под дулом шокера. Бид обходит меня сзади и защелкивает что-то на шее. Сволочи! Они на меня ошейник повесили! – Бери всю посуду вместе с котелком и иди мыть на ручей за портом. Как выйдешь из главного зала, иди прямо. Через сотню шагов упрешься в мелкий песчаный ручеек, там все и отмоешь. Потом возвращайся. Понял?
– Понял. – Засветить бы тебе в глаз, да не кулаком, а кувалдой! Как псину какую захомутали.
– И да, не пытайся бежать. Для потерявших память объясняю! – А вот наклоняться надо мной и орать в лицо, брызгая слюной, можно было и воздержаться. Но Биду нравится ощущение власти, много я таких повидал еще там, на Земле. – Отойдешь от этой штуки, – подкидывает в руках маленький желтый кубик, – дальше чем на пятьсот шагов, будет бо-бо! – Его взгляд просто просит, чтобы я попытался сбежать, ему на радость.
– Может, не надо, Бид? Парню и так сильно досталось.
– Пусть привыкает, холоп. – Лим не хочет больше спорить и замолкает. – Чего ждешь? – Его рука тянется к дубинке. – Пшел работать!
Ручей и правда нашелся быстро. Драить котелки песком мне не привыкать. Из-за своего характера часто попадал на губу в учебке. А начальник там был зверь, плевать хотевший на мои связи. Наверное, по этой причине батя и отправил меня именно в то училище.
Странное место. Нет, не ручей, а вообще. Что ожидаешь увидеть, выйдя за пределы большого здания через центральные ворота? Уж никак не протоптанную тропинку с пробивающейся зеленой травкой. Где дороги? Черт! Как все неправильно! И трава, она обычная, зеленая, видел такую тысячу раз, но сейчас не вспомню название. Кусты вдоль ручья – это же сморода, дикая, но смородина! А вон клонит ветви рябиновый ствол. Да и кормили меня именно гречей, уж ее вкус я отличу от многих! Что за другая планета, где все так похоже на Землю?
Сейчас главное – не рыпаться. Запихать свой характер глубоко-глубоко в… и ждать. Смотреть, изучать, не торопиться и не пытаться бежать. Не потому, что не могу. Даже не будь на мне странного ошейника, все равно нельзя, потому что некуда! Не вернется за мной это гребаное инопланетное блюдце, чувствую филеем – не вернется.
А потом когда-нибудь все изменится, если доживу. Захватившие меня – примитивы, даже наблюдательный Лим и тот прост как пробка. Неделю-две, и, даже будучи холопом, я бы вил из них веревки. Если уж батя танцевал под мою дудку, то… Да, в этом шанс. Только бы не сорваться, притвориться, как это умею…
– Закончил? – Не успев переступить входную завесу, почти врезаюсь в бронированную тушу Бида.
– Да, все вымыл. – Страх в моем голосе неподдельный. И правда боюсь. Другое дело, что мог бы это скрыть, но ведь ему нравится, когда боятся.
– Дай посмотрю! – Резким рывком вырывает из моих рук котелок. Тарелки удержать не успеваю, и те катятся по шершавому полу зала. Порываюсь поднять, но наливаются красным глаза Бида. – Ты! Ты! Уронил мою тарелку на пол!
– Не специально! – А вот такой ужас уже скрыть не получится при всем желании.
– Ах ты падаль! – Попытку убежать прерывает тычок сапога в колено. А-а-а-а-а! Да что это за броня! Валюсь на пол, ору от боли в раздробленной коленной чашечке.
– Не специально! – кричу, пересиливая боль.
– Я видел! – Раз удар – и трещат ребра, он не достает дубинку, бьет ногами. – Ты! – Правая ступня дробится от его веса. – Сделал! – На грани сознания подставляю плечо, закрывая голову. – Это! – Рука, которою пытался прикрыться, падает сломанной веткой. – Намеренно! – Удар под дых, и я лечу, ударяясь о стену спиной. И благословенная пелена бессознательного укрывает меня.
«Папа, папа, смотри, как я умею!» Я еле дотягиваюсь до педалей газа и тормоза, но уже мню себя героем из гоночной «Формулы-один». «Я как гонщик, папа!» Но отец не обращает внимания, у него какая-то важная встреча с серьезными дядями. Только махнул рукой, мол, вижу-вижу. Ревет мотор карта, быстрее, еще быстрее, оборачиваюсь и зову опять: «Папа, смотри!» Но не замечаю вовремя поворот, и карт заносит, он врезается боком в ограждение трассы…
– Бид, держал бы ты себя в руках. А то доведешь парня, наложит на себя руки и весь сказ.
– Но он бросил наши тарелки на пол!
– Мы с тобой договорились. Он уже мой, а тебе достанется два ящика браги. Или ты хочешь выложить триста шекелей и купить мне нового холопа?
– Не лезь в бутылку, я все понял, сержант.
– То-то, капрал.
Во рту приторно сладкий, уже знакомый привкус. Мои мысли о том, что чудо-эликсир ивир – дефицит, не оправдались. С ним для таких больных и отмороженных на всю голову садистов, как Бид, раздолье. Одна надежда, что Тук больше похож на своего брата, нежели на безумного капрала. А то придется нарушить данное себе самому десять лет назад слово: никогда не думать о самоубийстве.
– Добрый совет – вытри кровь с пола. – Лим протягивает мне руку, помогая подняться. – А то ее вид может совсем снести ему разум.
– Понял, сержант, я все понял. – Угораздило же нарваться на безумца. – На вашей мирной планетке не все такие, надеюсь? – Лучше получить ответ прямо сейчас, чтобы знать, к чему готовиться.
– Еще два года назад он был нормальным. Пока не случился налет унии Гоб. А потом… Бид остался единственным, кто выжил из дежурной смены охраны порта. С тех пор его немного заносит.
– Как вы его терпите? – Это у них принято называть «немного заносит»?! Ну был какой-то налет, но мне от этого не легче. Почему из-за каких-то флибов страдаю я?
– С нами он нормальный.
Что ж, с флибами вроде начало что-то проясняться. Пираты? Нет, иначе я бы понял это слово. К тому же уния – это понятие королевского вассальства, объединение разных государств под одной короной. Или неправильный перевод? Черт! Поймай я брошенный шокер там за столом, Бид бы меня убил. Плюнул бы на триста этих шекелей (интересно, это вообще много или мало) и убил бы. Живу, выходит, в долг, по случайности.
– Что уставился? – Лим занервничал от моего пустого взгляда. Надо не так явно уходить в себя.
– А триста шекелей – это много?
– Мое жалованье сто пятьдесят в месяц, а я сержант. – Хоть и на грани сознания мелькает, что месяц совсем не тот, к которому привык, но понимаю: триста – это много. Не может же солдат в таком вооружении получать среднюю зарплату, ведь не может? Ой ли, я уже ни в чем не уверен…
– Сержант, мне надо отдохнуть. Голова тяжелая и в сон клонит.
– После двойного приема ивира-то? Понимаю. Из зала ни ногой, сейчас принесу тебе матрас.
Очень тянуло осмотреть зал прилетов получше, но голова была как цельночугунный шар, мысли ворочались еле-еле. Помимо матраса, вполне обычного, набитого соломой, Лим принес и набор белья – льняную рубашку, одевающуюся через голову, и шаровары из грубо сотканной ткани. Пристроившись в уголке, свернулся калачиком и, чувствуя себя дворовым псом, пущенным в дом по случайности, уснул. На этот раз без сновидений.
– Эй, Берк! – С трудом понимаю, что будят меня уже почти минуту. – Вставай, нам пора.
– Куда? – От черт! Я же не дома! Сейчас как получу сапогом да меж ребер за вопросы. Тут же вскидываюсь на ноги, но от резкого движения голова начинает кружиться.
– Через десять минут придет транспортер, и мы уезжаем. – Лим придерживает меня за плечо, пока мир не перестает водить свой хоровод вокруг.
– Я могу умыться?
– Да, в знакомом тебе ручье. Помнишь, где это? – Согласно киваю и как сомнамбула, тяжело передвигая ногами, иду к выходу из зала.
Краем глаза отмечаю, что желтый кубик теперь находится у Лима. Прохладная проточная вода несколько освежила, но спал, видимо, не очень долго – все еще стояла ночь. Только сейчас начал осознавать всю неправильность сложившегося положения. Ладно корабль чужих и его странности – их я уже смог принять, не понять и осознать, а именно смириться, принять как должное. Все равно изменить ничего не мог. Но эта планета! Она вызывает страх. Нет, неправильно, не сама, а странности, которые меня окружают с момента появления тут.
– Поторопись! – Крик сержанта прерывает размышления.
– Почему так рано? – Подойдя, показываю на яркие звезды темного неба.
– Вот странный ты, говоришь, как грамотный. – Упс, а это в данном мире достижение? Судя по тону Лима, «грамотный» – это комплимент, а не констатация факта. – Но вот элементарные вещи не помнишь. – Разворачивается спиной и идет к не замеченной мной ранее пелене малого прохода в дальнем углу зала. – Транспорт ходит по расписанию – раз в три часа, и неважно – ночь или день. – Похвальная работа местных служб. Но почему мы поднимаемся наверх по лестнице, а не выходим из здания? По логике транспорту же нужна дорога или?..
– Лим, я задаю много вопросов. В моем новом положении это не наказывается? – Вспоминаю капрала, мурашки страха пробегают по телу.
– Так, объясняю. Холопство в системе Тринат – это не совсем рабство. – Ого, получается, вокруг ближайшей звезды вертится не один такой планетоид. – Да, ты будешь подневольным работником, тебя могут даже убить. Но унижать не будут. – И в чем принципиальное от рабства отличие?
– А это, – тереблю «украшение» на шее, – разве не унижение?
– Это нормально! – Тон Лима становится резким. Инстинктивно напрягаю мышцы, ожидая удара. – Не дергайся так, я не Бид. – Наблюдательный, подметил страх.
Мы вышли на крышу космопорта. В этом месте она была плоской, свет недалеких звезд позволял рассмотреть некоторые подробности. Площадка, на которой мы находились, размером с теннисный корт. Под ногами какие-то знаки, рисунки. Это не символика, скорее обозначения. Оранжевый прямоугольник, восемь на четыре в центре, и широкие желтые полосы, как направления, отходят от него. На одной из таких полос мы и стоим, вторая ведет к выделенному другим оттенком квадрату.
– Что это? – указываю на него ладонью.
– Грузовая платформа лифта.
Не вижу никаких кнопок управления, черт, как все странно, непривычно.
Подойдя к краю крыши, пытаюсь рассмотреть окрестности с высоты. Посадочное поле интересует мало, сейчас оно пустует. Вглядываюсь в ночную полутьму, пытаясь найти дорогу или иной признак цивилизации кроме космопорта. Безрезультатно, кажется, кто-то просто воткнул это сооружение посреди девственной природы. За небольшим полем и лугом начинается густой лес и никаких дорог! Никакой инфраструктуры. Как так? Порт же явно транспортный узел, к нему по определению должны стекаться хоть какие-то пути. Может, конечно, он уже заброшен и не играет большой роли… Возможно, есть и другие посадочные поля на этой планете, а про этот космопорт забыли? Нет, ведь по словам стражей, вчера здесь опускался корабль Торговой Лиги. К тому же не замечаю даже признаков заброшенной дороги. А-а-а-а! Голова сейчас кругом пойдет, не от слабости, а от странности окружающего мира.
– А вот и транспортер. – Я ждал шума, звука, который предупредит о приближении, и ошибся. Уже догадался, что будет воздушный транспорт, не зря же мы поднялись наверх.
К космопорту бесшумно приближалось нечто непонятное. Простая платформа, овал толщиной всего в пару десятков сантиметров и площадью два с половиной десятка квадратных метров. По периметру транспортера тянулось полуметровой высоты ограждение из прозрачного, как показалось, пластика. Я ждал вертолетов, реактивных авиеток, но не примитивную на вид антигравитационную «вагонетку»! К тому же не заметно было никаких рулей, рычагов или иных пультов управления. Она была пуста. Автоматика?
– Отойди от края. – Предупреждение прозвучало вовремя. Воздушный поток от подлетающего транспорта мощно ударил в грудь. Это ж на какой скорости он летел? Беззвучно опустилась платформа на очерченный прямоугольник, ограждение мигнуло переливом зеленого света и исчезло. Вот это техника! – Пошли! – Видя мою нерешительность, Лим легонько подталкивает в спину.
– А что, Бид останется охранять порт один?
– Нет, сейчас остальные стражи уже возвращаются в казарму. – Лим явно не желает, чтобы меня кто-то видел в космопорте, кроме капрала. Ничем иным подобную спешку объяснить не могу.
– Нам обязательно лететь на этом?! – Понимаю, что чужая техника наверняка надежна, но слишком хрупка на вид эта конструкция.
– Мне надо вернуться до вечера. Ты знаешь более быстрый способ передвижения? – Откуда мне его знать?
– Нет.
– Тогда заткнись. Грузовой лифт не активирован, значит, транспортер надолго не задержится. Три-четыре минуты, не более.
И опять чувствую какую-то неправильность. Слово «минута» мне понятно, но оно несет несколько иной смысл, другое количество времени, нежели привык.
– У меня совсем плохо с памятью. Расскажи, как измеряют время.
– Сперва сядь. – Показывает пример, опускаясь на пол платформы. – А то собьет с ног, когда полетим. – Если такое говорит человек, закованный в техноброню, лучше последовать совету. – А время измеряют часами.
– Это я понимаю. – Моя беда – неверно сформулированные вопросы. – Меня интересует другое: вот минута – это сколько?
– Минута – это сто секунд. Тебя, наверное, и правда сильно приложило по голове. Ладно прошлое забыть, но элементарные вещи… – Он удивлен, но подозрения в голосе не слышится. Главное – это слово «секунда», оно не вызывает отторжения, похоже, точное совпадение с известным мне.
– А дальше? Сколько минут в часе, сколько часов в сутках? – Надо пользоваться моментом, пока Лим разговорчив.
– В часе сто минут, в сутках десять часов. В неделе десять дней, в месяце десять недель. В году четыре месяца…
– Спасибо, Лим, – вовремя проглатываю слово «понял». – Я вспомнил. А…
– Держись за ограждение. – Увлеченный временными подсчетами, я пропустил появление барьера.
С опаской прикасаюсь ладонями к тому, что кажется пластиком, но не идет из головы то, как этот барьер способен без следа исчезать. На ощупь ограждение вполне соответствует тому, чего ожидаешь по его виду. Прохладное и прочное. Мои попытки его расшатать не приводят ни к чему – как литое, не шелохнется ни на миллиметр, как я ни стараюсь.
– Лим, ты говорил, что транспорт раз в три часа приходит. Почему мы не улетели раньше? – Не может быть, что я провел тут меньше времени, чем три, даже непривычно длинных, часа.
– Предыдущий транспортер был с четвертого завода. Ферма Тука рядом с седьмым, откуда как раз эта платформа.
Я-то думал, он давал мне отоспаться и отдохнуть. Как бы не так, простой расчет и личная выгода. Плавно транспортер отрывается от крыши. Это движение почти незаметно. Нет ни шума двигателей, ни звуков активации каких-либо механизмов. Кажется, в платформе вообще нет движущихся деталей. Насколько же они нас обогнали в техническом плане?
Резкий рывок перегрузки заставляет судорожно вцепиться в ограждение. Два жэ, не меньше! Прячусь за барьером от набегающего воздуха. Разговаривать совершенно невозможно, воздушный поток уносит все слова. А платформа набирает ход. Совершенно нет ощущения, что мы летим. Транспорт идет как по проложенной в воздухе колее на высоте трех десятков метров на землей. Космопорт удаляется с огромной скоростью. Под нами мелькают детали пейзажа, но рассмотреть подробности в полутьме невозможно. Лес, поле, опять лес. Где же хоть какие-то постройки?
Рассвет застает врасплох, слишком он неожиданный. То ли близкий горизонт тому виной, то ли набранная платформой скорость. Местное светило имеет характерный желтый оттенок – один в один Солнце. Прошло не больше десяти минут, одна десятая местного часа (мне надо привыкать к местному измерению времени), как верхушки деревьев сменились распаханными полями. Что-то похожее на пшеницу колосилось на них. Вдали мелькнул одноэтажный бревенчатый домик, рядом пара человеческих фигур на его фоне. Наверное, мне показалось, что эти люди запрягали телегу, слишком уж невероятно подобное предположение для столь технически развитой цивилизации.
– Скоро прибудем, – перекрикивая ветер, сообщает Лим.
Прикрывая ладонью глаза, всматриваюсь вперед.
Прямо по пути высится пирамида. Геометрически правильная четырехугольная конструкция. Но в отличие от египетских, не из камня она сделана, а из матового, серого материала. Издали кажется, что она цельная, а не состоит из блоков или кирпичей. И наша платформа летит прямо в нее, не сбавляя скорости! Нос транспортера нацелен точно в центральную часть сорокаметровой высоты пирамиды.
Пригибаясь за полуметровым барьером, испуганно замираю. Разумом-то понимаю, столкновения не будет, но чувства вопят об обратном. И только когда глаза различают в стене пирамиды знакомые переливы входной завесы, облегченно выдыхаю. Шутки близкого горизонта с восприятием расстояния, к этому придется долго привыкать. Только пять минут назад глаза едва различили здание, и вот уже по коже пробегают «паутинки» входа, и транспортная платформа резко тормозит, кидая меня на ограждение. Что характерно, Лим в своем доспехе даже не покачнулся. Гравикомпенсаторы?
Иссиня-матовый пол услужливо подставил себя под мой нос, когда заграждение платформы, на котором я висел, в результате резкого торможения растаяло без следа. Что-то, схватив за рубаху, легко отрывает мое тело от пола. Это «что-то» не что иное, как рука стража. Крепкая тут одежда – трещит по швам, но вес держит. Или просто я так исхудал?
– Экий ты неуклюжий. – Как диковинную зверюшку подняв меня на уровень своих глаз, Лим с осуждением косится на капающую на пол кровь из моего разбитого носа. – Чтец будет недоволен. – И не удосужив себя попыткой хоть как-то облегчить мне жизнь, сержант просто разжал ладонь.
Падать с высоты полутора метров, с одной стороны, вроде невысоко, но с другой… да когда неожиданно… Сгруппироваться я не успел, больно ударившись о привычно шероховатую поверхность. Инопланетные технологии что, принципиально против излишней гладкости полов? Или это конструктивная особенность материалов? Глупые вопросы лезут в голову, когда думать надо совсем о другом. Мое шипение от боли в разодранных коленях прерывается.
– Вытри пол от крови и старайся больше не пачкать. – Впрочем, сочувствия от Лима я и не ждал. Вопрос в другом: что он так разнервничался от нескольких капелек на полу?
Или здешние хозяева пирамиды в чем-то напоминают его напарника? Тогда плохо, мне и одного сумасшедшего уже хватило. Рукавом старательно оттираю не успевшую загустеть кровь, краем глаза рассматривая место, в которое меня занесло.
Пожалуй, это самое просторное помещение, в котором я был за последнее время – раза в три больше зала космопорта. И, как я уже начинаю привыкать, абсолютно пустое, привычно скругленно-овальных форм, без единого угла. Лишь непонятные красные и оранжевые линии незнакомых знаков чертят узоры по всему полу.
– Пошли! Если чтец занят, а местная охрана спит, то есть шанс, что нас не заметят. – К чему подобная скрытность у сержанта стражи? – И тогда не придется проставляться, чтобы молчали о том, что я покинул пост во время дежурства. – Просто скупердяйство и боязнь нарваться на гнев начальства, а я-то уже нафантазировал о каких-то конфликтах и прочем.
«Пошли» оказалось недалеко, всего семь шагов в строну, и мы стоим внутри очерченного оранжевым круга. Недоуменно взираю на замершего, как средневековый истукан в доспехах, сержанта. Но прежде чем успеваю задать вопрос: «А чего, собственно, ждем?» – нас окутывает купол силового поля. Затем пол резко уходит из-под ног. Не успев толком испугаться, понимаю, что нахожусь в «простом» лифте. А ведь никто никаких кнопок не нажимал! Или я просто такой невнимательный? А может, все проще, и элементы управления местной техникой встроены в броню моего сопровождающего?
– Ты что дрожишь, как лист на ветру? – Да Лим прямо поэт!
Меня и правда колотит крупная дрожь. Что немудрено. «Лифт», доставив нас за пределы пирамиды, сбросил силовой барьер, а погода снаружи не располагала к прогулкам в одном легком белье. Мелкий моросящий дождик, подгоняемый резкими порывами ветра, неприятно хлестал по голым участкам тела. А быстро тут погода меняется, десять минут назад еще и намека на тучки не было.
– А как иначе, если холодно и ветер? – Я не шутил над сержантом, поясняя очевидное. Просто тот сейчас напоминал боевого робота, так как забрало шлема было опущено, и разгул погоды он явно не замечал.
– И то правда. – Зеркальная поверхность с едва различимым лязгом приподнялась, открывая лицо Лима. – Прохладно. Но ничего, пойдем быстрее, говорят, от этого люди согреваются. – И довольно похохатывая своей же шутке, страж широким шагом направился по утоптанной дороге, удаляясь от пирамиды.
Ничего не оставалось, как последовать за ним. Да! Дорогой я это назвать погорячился. Ни намека на какое-либо специальное покрытие! Внимательно смотрю под ноги, дабы не поранить босые ноги об острые камушки и сучки валяющихся то тут, то там веток. Скорее проселочная тропинка да глубокая колея, оставленная узкими колесами неизвестной техники. Как-то запущено тут с транспортной инфраструктурой! Или все основные перевозки осуществляются антигравитационными платформами и дороги в привычном мне понимании просто не нужны? Хотя это не вяжется с явно не случайно образованной в утоптанной земле колеей – тут много и часто ездят именно по земле, иначе такой след не образуется. Привычная логика пасовала перед местными загадками.
Утренний туман низко стелился, прикрывая белым покрывалом чахлую травку. Кусты колючего кустарника плотно подступали к тропинке. Никак не мог вспомнить название этого растения, но то, что его видел не раз, это точно, видел на Земле.
– Не дрожи так, сейчас выйдем из зоны безопасности завода, и передам тебя «извозчику». Всего час в дороге. А там Тук тебя приоденет.
– Целый час? – Вспоминая, на какой скорости шла платформа, доставившая нас к пирамиде, нервно вздрагиваю. Ферма сержантского брата что, на другой стороне планетоида?
– Ну да, я же говорю, недалеко, километров семь-восемь.
Или я как-то не так воспринял понятие «километры», или… Куда меня занесло?! Гребаные чужие! Верните меня назад!
Тропинка, плавно огибала небольшую дубовую рощу. Странная штука – человеческое сознание. Вот меня удивляет колея от непонятных колес, оставленная на земле. А наличие на находящемся неизвестно на каком расстоянии от Земли планетоиде обычных дубов и прочей привычной растительности воспринимается как само собой разумеющееся.
Порыв ветра принес с собой запах дыма. Ноздри жадно затрепетали – где-то рядом готовится мясо. Желудок жалобно заурчал, чувство голода ударило в голову, затуманивая разум…
– Так! Стой здесь, никуда не отходи, я быстро. – Лим дождался моего понимающего кивка и направился в стоящую неподалеку деревянную постройку, из трубы которой валил плотный дым, с пьянящим мясным ароматом.
Оказывается, пока мечтал о еде, мы уже пришли. А я сам как баран на новые ворота смотрю на инопланетную технику, которою явно и образована так заинтересовавшая меня колея. Смотрю в упор с расстояния не больше метра и не верю. Усталые глаза видавшей гораздо лучшие годы старой лошади с упреком оглядывают меня: мол, что уставился, на себя посмотри, оборванец! А я разглядываю примитивную дощатую телегу на четырех деревянных колесах, обитых тонким металлическим ободом. Перевожу взгляд то на скошенную траву, которою по края загружена подвода, то на клячу, которая в нее впряжена. Вроде вижу, но не понимаю. Это все равно что на лунной базе зайти в уборную и вместо привычной сантехники найти там детский горшочек с ручкой!
После шока от местного транспортного средства небольшой деревянный домик из грубо обработанных бревен смотрелся как само собой разумеющееся. Даже узкое окно, что смотрело на меня блеском мутного стекла, не вызвало приступа панического непонимания. Видимо, всему есть предел, даже удивлению.
С жалобным скрипом дверь постройки отворилась, фигура Лима на секунду замерла на пороге.
– Не мерзни. Залезай в телегу, в сене согреешься. Я уже почти договорился с этим сквалыгой. – Смачно сплюнув на тропинку, сержант громко хлопнул дверью.
Совет стража был как нельзя кстати. Невзирая на уже полностью поднявшееся над горизонтом местное светило, было изрядно холодно, да и ноги озябли после шагания по утренней росе. Правда, первая моя попытка забраться в подводу окончилась громадной занозой, впившейся в большой палец правой ноги. Они тут что, вообще не знают, что такое шкурить доски перед тем, как делать из них хоть что-то? Деревянные борта повозки и правда были сделаны из грубо струганного дерева, без малейших следов дополнительной обработки. Выдернув ужасное на вид почти двухсантиметровое заостренное полено из пальца, громко зашипел от боли. «Твою дивизию!» – столько ссадин и побоев, как за сегодня, я не получал, наверное, и за десять лет.
Закопавшись по шею в сено, ощутил себя обманутым. Обещанное потепление от данного действия не наступало, а скорее наоборот – пропитанное росой сено отбирало остатки тепла из моего озябшего тела. Кругом какой-то постоянный обман. Как сказал бы дядя Валерий, любитель восточных философий: «Это тебе, Димыч, карма аукается». Но вся беда в том, что в карму я не верю, как и в судьбу и прочий фатум.
«Да шли бы вы лесом со своими советами!» С этой мыслью я со стучащими в лихорадочном ознобе зубами выскочил из подводы и, после пары отжиманий, начал бегать кругами вокруг домика. После третьего круга почувствовал изрядное облегчение: кровь ли быстрее побежала или солнышко начало припекать, но озноб отступил. Правда, тут же замучила одышка и закружилась голова: «путешествие» на корабле чужих не прошло даром для организма; вынужденное голодание – не то, что надо для физических нагрузок.
Что-то сержантское «почти договорился» уже растянулось минимум на двадцать местных минут. Хотя возможно и более простое объяснение. Судя по доносившимся из-за приоткрытой двери звукам, они там хорошо проводили время, выпивая что-то горячительное и обильно закусывая. «Сволочи!» Могли бы и мне вынести что-нибудь перекусить. Но гостеприимство, видимо, не входит в число местных добродетелей, и еды я не дождался. «Скоты!»
Что-то красное мелькнуло в траве под ногами, привлекая мое обостренно-оголодавшее внимание. Раздвинув ладонью зелень, нахожу маленькую ягодку спелой земляники! «А-а-а-а, супер!» На мое счастье, эта ягодка оказалась не единственной. Наесться, конечно, не получилось, но острые спазмы голода прекратились. Конечно, меня посетила мысль, что данная «земляника» может вовсе и не та самая знакомая мне ягода, невзирая на идентичный вид и вкус. Но! Чувствовал я себя в полной безопасности, пожирая ее горстями, и вовсе не из-за того, что так был уверен в том, что это не отрава. А по причине того, что давно приметил на броневом поясе сержанта около десятка ампул с уже знакомым мне веществом – ивиром. Подобное лекарство под боком вселяло удивительную уверенность в собственной безнаказанности относительно шуток природы. А вот с чего я решил, что Лим в случае чего пожертвует эликсиром ради нового холопа, это загадка, которую может объяснить только некоторое помутнение моего рассудка. Но когда подобная мысль пришла в голову, уже доедал где-то четвертый десяток земляничин, и было поздно отказываться от природного угощения. Так ползающим на коленях в траве меня и застал окрик стража:
– Эй, холоп! – Сержант неуверенно держался за дверной косяк. – Ты это… – Сыто отрыгнув, Лим попытался почесать свое пузо, но, наткнувшись на броню, с сожалением отдернул руку. – В общем… Э-э-э-э… Вот! – Его палец уткнулся в плечо выходящего из постройки старика. – Вот, значит, холоп. Это дедушка Вим. Чтоб в дороге его слушался! А то!.. – Недвусмысленно сжатый кулак, видимо, является универсальным жестом. Мне показалось, что сержанта я понял правильно.
– Да, герр сержант! – быстро вскочив на ноги, поспешно уверил стража в том, что осознал возможные последствия.
Но беспокоил не вероятный когда-то в будущем гнев сержанта в случае ослушания, а то, что находилось в руке старика. Сухая, но явно жилистая и далеко не слабая, его ладонь крепко сжимала уже знакомый желтый предмет – куб контроля над ошейником. Вкупе с явно пьяными глазками «дедушки» Вима он навел меня на невеселые мысли о предстоящем пути.
– Значится так, дед. – Лим развернул старика к себе. – Мы с тобой договорились. Отвезешь на ферму Тука этого холопа, передашь его моему брату, и мы в расчете. Но гляди у меня! – Массивный закованный в броню кулак уткнулся под нос Вима. – Чтоб без твоих обычных шуток! – Забыв, что шлем у него сейчас прикреплен к поясу, Лим хлопнул себя по голове той же ладонью. Если не выпьет ивира, то шишка будет у него теперь знатная. На пару секунд замолчав от собственной оплеухи, сержант продолжил: – Вот, передашь брату. – И протянул извозчику синеватый кристалл размером с перепелиное яйцо.
– Почти двести лет живу, а пользоваться этой приблудой так и не научился. – Ого! Я-то по первому взгляду определил возраст Вима максимум в шестьдесят пять!
– Так то талант нужон! – Сержант аж раздулся от гордости за себя любимого. – Не каждый может «письма» наговаривать. – Ничего себе прогресс?! Получается, этот кристаллик не что иное, как инфопакет. Или какой-то вариант аудионосителя. Причем пользоваться им могут не все, а только те, у кого есть «талант».
Если сейчас из-за дубравы покажется дракон с наездником или прямо под нос мне телепортируется какой-нибудь местный маг, я уже не удивлюсь. Может, упомянутые стражами чтецы и есть маги?
– Забирайся в телегу, Берк. – Сержант подошел ближе и на ухо прошептал: – Ты это… с дедушкой Вимом поосторожнее. У него уже маразм. И иногда он бывает буйным. – Нечего сказать – успокоил.
– А если я отберу контроллер ошейника и сбегу? – Мне и правда пришла такая мысль, но что-то изнутри подсказывало, что подобный поступок может быть опрометчивым.
– Ы-ы-ы-ы-ы. – Какой угодно ожидал реакции от Лима, вплоть до сломанных костей за такой наглый вопрос, но не истерично-веселого смеха. – Смотри.
Подобрав с земли небольшой камушек, сержант запустил его со всей силы в затылок поправляющему сбрую деду. Как только камень оторвался от ладони Лима, старик резко отклонился в сторону, немного присел, незаметное движение его руки – и вот уже этот же камень с треском врезается в заблаговременно надетый стражем шлем. Ух-х, ничего себе, а ведь в момент броска Вим стоял спиной к нам и всего в четырех метрах! Удовлетворенно хмыкнув, дедушка ничего не сказал и продолжил заниматься своим делом.
– Ты не смотри, что он стар. За его плечами восемьдесят лет гвардейских полков Сиугарильской империи! Без вот этого. – Сержант хлопает себя по броне. – Я бы против него не продержался и пары секунд, а ты задохлик и подумать ничего не успеешь, как то, что с тобою сделал Бим, покажется легкими оплеухами. – Меня аж передернуло. – Уяснил?
– Да. – Похоже, побег отменяется на более далекую перспективу.
– Все, мне пора на пост, скоро уже платформа с завода пойдет в порт. Не переживай так, мой брат – добрейший человек, лет десять – и будешь свободным!
А он и правда думает, что оказывает мне милость? Десять, «вашу ж мать», лет рабства!
– Спасибо, герр сержант! – Весь мой вид говорит о глубокой благодарности.
– Залазь в телегу, как тебя там, а, Берк… Залазь, я говорю! – Подчиняюсь брюзгливым выкрикам старика и забираюсь в повозку. Уф-ф, хорошо, что солнце подсушило сено. – Но-о-о! Пшла, кляча старая! – Вим длинным прутом лозы хлещет по исхудавшим бокам бедной лошадки.
С жутким скрипом подвода трогается с места. Похоже, о смазке осей, не говоря уже о подшипниках, тут никто не слышал. Как и о самых примитивных амортизаторах! Больно ударяю сам себя коленкой в челюсть, когда телега проваливается в яму на дороге. Оглядываюсь, ища глазами сержанта, но вижу только его спину в пятидесяти метрах позади – он неспешной походкой удалятся в направлении пирамиды. Да-а-а, прощаться тут тоже не принято.
…Я гляжу на лугу, солнышко встает.
Я гляжу за тропой, дерево растет.
Я гляжу за кустом, ягода цветет…
Дедушка Вим как тот чукча в анекдоте – едва телега набрала постоянную скорость и ему больше не требовалось подгонять кобылу, начал напевать эту песенку из цикла «пою о том, что вижу». Надо признать, минут через десять уже жутко хотелось стукнуть его чем-то тяжелым по голове или просто заткнуть рот кляпом. Но, судя по впечатляющей демонстрации Лима с камушком, это чревато. Раз нельзя остановить процесс, надо его возглавить, тем более что голос у меня явно получше, да и слушать себя всегда приятнее:
Дерево, а за деревом дерево…
А за деревом дерево, а за деревом куст!
За кустом снова дерево, а за деревом дерево…
Бесконечная «песенка», в принципе состоящая из одного «куплета», петь можно сколь угодно долго, пока не надоест. Вим мгновенно заткнулся, едва я запел первую строку, и с интересом вслушивался. «Черт!» Ему явно понравился тот бред, что я пел! Через несколько минут в горле пересохло, и я начал закашливаться. Это явно не понравилось старику, в его руках как по волшебству материализовался кожаный бурдюк, и он протянул его мне. Открыв плотно прилегающую деревянную затычку, приложился к горлышку. В нос запоздало ударил запах брожения. От ё-о-о-о, аж поперхнулся – в бурдюк была залита низкокачественная брага, судя по всему, на основе забродившего яблочного сока. Деревенский сидр обильно тек по подбородку, пока я пытался остановить так не вовремя обуявший меня кашель.
– Только добро переводишь! – Неподдельное возмущение старика сопровождалось резким рывком бурдюка из моих рук. – А поешь знатно да интересно! – Точно маразматик, что может быть интересного в повторяемом тексте? – Надо же как складно! Дерево-о-о-о, а за дере-э-эво-о-ом де-э-эре-ево-о-о-о…
Научил на свои многострадальные уши! Судя по всему, теперь моя очередь слушать новый местный хит. Тем временем тракт обступил самый натуральный дремучий лес. Широкие лапы еловых веток то и дело скребли по бортам телеги. Даже солнце, уже заметно поднявшееся над горизонтом, не могло полностью разогнать лесной полумрак.
Извозчик ненадолго прервал свои песнопения, правда, только для того, чтобы вытащить из своего мешка огромный кусок сыра с хлебом. У меня аж слюни потекли, а глаза намертво приклеились к маячившей неподалеку еде.
– А можно мне кусочек, а то очень давно не ел, – как можно более жалобно попросил я.
– Хм… – Дедушка Вим обернулся, глядя жалостливым взглядом, и сунул руку в мешок. От нетерпения я чуть не подпрыгивал.
Но моя радость была преждевременной, на свет появился не очередной бутерброд, а кубик контроля.
– Ты холоп, а у нас не принято, чтобы холопы первыми заговаривали со свободными.
Возражение «но я же нормально говорил с сержантом!» произнести не успел, меня скрутило в приступе дичайшей боли! Казалось, кто-то неведомый вытащил из тела все нервы и каждый из них обстукивал специальным молоточком. Даже кричать не получалось, только беспомощно выть.
– Очнулся? – Видимо, я на какое-то время и правда отключился. А голос-то какой у старика, весь просто пропитан сочувствием! Издевается? С трудом разлепив глаза, понимаю, нет, не издевается, а заботливо-заботливо вглядывается мне в лицо. – И то хорошо, что в себя пришел, а то уже почти приехали. Плохо было бы, если бы ты валялся без чувств. Неудобно бы перед Туком получилось. – И отхлебнув из бурдюка, поинтересовался: – Что, первый раз под ошейник попал? – Ха! Нашел дурака! Я теперь молчать буду как рыба об лед! Но не тут-то было. – Можешь ответить, разрешаю.
– Наверное, первый раз. – Не стоит забывать, что по легенде я лишен памяти. – Так как думаю, что такое бы не забыл.
– Ничего-ничего, привыкнешь. – От его заботы хотелось заскрежетать зубами, но, взяв себя в руки, сдержался. – Тем более ошейник, он для здоровья полезен. Не зря же его на коровах применяют, такое молоко после получается! – И Вим довольно причмокнул губами, вспоминая вкус.
– Я не корова! – Вот моя натура неугомонная.
– Ты этого, не огрызайся, холоп, не огрызайся. – Он подбросил кубик на ладони. – Злость – она до добра не доводит, – как маленькому ребенку объясняет, но лучше и правда заткнуться, а то как нажмет на кнопочку…
– Спасибо за науку, дедушка Вим. – Интересно, поймет, что я издеваюсь?
– Вот это правильно, слушай нас стариков, мы плохого не посоветуем! – И гордо приосанившись, хлестнул кобылу прутом. Н-да-а, как слону дробина мой сарказм, а может, и к лучшему, что он ничего не понял.
Пока я лежал в отключке, лес остался позади, и дорога, по которой катилась наша телега, уже рассекала огромные поля подсолнухов. Живописная сельская идиллия, если абстрагироваться от ситуации, в которой очутился я. Но этого как раз и не получалось. Я с завистью смотрел на огромные корзины цветов, которые украшали высоченные двухметровые стебли. Хорошо им, расти себе, «голову» солнцу подставляй, и никто ошейник не наденет. «Н-да-а-а, докатился, уже подсолнухам завидую!»
С огромным трудом запряженная в повозку лошадь втащила нас на небольшой холм. Ого! Не дальше чем в полукилометре дорога упиралась в двухэтажный особняк. Массивная постройка из бревен толщиной не меньше чем вполобхвата, с крышей, покрытой каким-то красноватым металлом. Окна блестели на солнце, раскрытые ставни раскрашены в сине-оранжевые узоры. К дому пристроились несколько построек поменьше, очень напоминающие сараи. Только вот людей не было видно, хоть входная дверь и была открыта нараспашку, а из кирпичной трубы шел легкий дымок.
– У Тука хорошее, крепкое хозяйство. – Прервав свои песнопения, водитель кобылы разоткровенничался. – Смотри, сколько полей распахано! И вон там за опушкой, – вялый взмах рукой в неопределенном направлении, – отменное стадо коровок пасется. А вот из того сада, – в этот раз целеуказание у старика получилось лучше, – такие яблочки! – И жадно отхлебнул бражки. – Такой сидр из них Тук гонит. Э-э-эх, не то что это пойло! Молодец Лим, не забывает брата, вот холопа ему справил. – И словно вспомнив, что рассказывает это не кому-то, а мне: – Тебя то есть. Молодец! – Я-то как раз никакой благодарности к сержанту не испытывал, ну, кроме того, что он вырвал меня из рук Бима.
Тихо поскрипывая колесами, подвода медленно вкатилась во двор фермерского хозяйства. Во двор моего будущего хозяина. Надо себя правильно настроить, иначе опять взбрыкну, и будут бо-о-ольшие и очень болезненные неприятности.
– Так! Как тебя там… – Но через несколько секунд поняв, что не может вспомнить, как же меня зовут: – В общем, ты это, холоп. Седай, где сидишь, с телеги ни ногой! Уяснил?
– Как скажете, дедушка Вим.
«Вот пакость», а мое подобострастие почти не наиграно, неужели я уже сломался?
Кивнув каким-то своим мыслям, старик извозчик, постучав в приоткрытую дверь, зашел в дом.
