Эпилог

Туман. Вначале серый и беззвучный. Потом белый, колеблющийся и насыщенный странным не то шуршанием, не то шипением.

И при этом — никакого осознания бытия, никакого осознания собственного тела. Вата, кругом белая вата. Хотя нет! На вату это не похоже. Неужели потолок? Ну да! Идеально белый, стерильно свежий потолок. А что за шуршание? Надо напрячься и прислушаться, потому что зрачки не шевелятся и сдвинуть взгляд в сторону не получается. Зато веки двигаются легко: вот он был потолок, вот его нет!..

А вот шипение… О! Вроде стало похоже на говор! Точно! Кто-то спрашивает о чем-то. И голос такой знакомый, знакомый… Хм… а точнее?

Сознание стало срастаться с иным подсознанием, появились ассоциативные образы, воспоминания.

Да это ведь голос Гарольда! Его нельзя ни с кем спутать! И что это он там бормочет? Очередное напряжение слуха и слухового идентификатора. И вдруг — чудо! Послышались четкие слова:

— …В самом деле! Сколько можно прохлаждаться и лежать в спячке, словно медведь? Врачи уже давно сказали, что опасность миновала, жить будешь. Мозги тоже в порядке, если, конечно, лениться не будешь и заставишь себя хоть иногда извилинами пошевелить. А ты только глазками моргаешь, словно… О! Вроде уже и зрачками стал шевелить. Ну-ка, ну-ка! — Вдруг потолок заслонила огромная голова самого старого и верного друга. — Хоть моргни, если меня узнал!

И почему бы не моргнуть? И почему бы не улыбнуться старому товарищу? Но с другой стороны, зачем так громко орать? Словно медведь озверевший.

— Ха-ха! Он меня узнал и отреагировал! Пошла жара! Оживает! — Лицо чуток дернулось в стороны и продолжило сыпать вопросами: — Коньяк пить будешь?

Сразу вспомнился и ясно предстал перед мысленным взором барон Аристронг.

— А бонбули в собственном соку для тебя заказывать?

Память подсказала вкусное, с облачком пара блюдо, и рот наполнился слюной. Пришлось громко глотнуть.

— И чего это ты мне завидовать стал? — продолжал допытываться Гарри. — Понравилось, как я в колясочке с моторчиком езжу? Потому и себе ногу сломал? И руку заодно… Что, падать разучился? Так сейчас Хайнек придет и тебя живо на полосу препятствий выгонит!

«Хайнек? Причем тут замкомандира дивизиона?» — появилась первая, четко осознанная мысль.

А потом память к Тантоитану вернулась вся и сразу. Припомнилось, как он умирал, как умер и как ему снился сон с Патрисией. Естественно, после такой лавины воспоминаний даже губы зашевелились, выдавливая из охрипшего горла первые два слова:

— Где она?..

— Да почти двое суток от тебя не отходила, — восторженным тоном вещал старый друг. — И только недавно свалилась от усталости. Сейчас отсыпается в соседней комнате. Позвать?

— Нет, не буди.

— Тоже верно, на ней лица не было, пока часов пять назад врачи не подтвердили, что ты ожил и скоро очнешься. Что они с тобой только не вытворяли! В какие омолодители не засовывали! — Гарри покачал головой и сочувствующе вздохнул: — Ох, дружище, и перепугал ты нас всех.

— А как?

— О! Это длинная история. Ты вначале хоть головой вращать начни да руками шевелить. Еще наслушаешься о своих подвигах да о чужих. Тут такое творилось! Мы до сих пор не поймем, что это ты старшему Эхни наплел, что он прошерстил всех своих подельников, до которых служба безопасности не добралась. Видимо, тебя вначале без домутила допрашивали?

Этот вопрос Парадорский оставил без ответа. Зато спросил сам:

— Ребята?..

— Все живы! Хоть и не без ран.

После чего лицо капитана Стенеси пропало из поля зрения, голос его сразу смолк, но зато вместо него появилось осунувшееся, встревоженное, заплаканное… Но такое родное и близкое личико Патрисии. И раздался ее ангельский голос:

— Тан, ты меня так напугал!.. Я чуть от страха сама не умерла.

— Прости меня, любимая, я больше так не буду.

Длинная фраза потребовала максимума усилий от ослабленного тела, и Тантоитан Парадорский, проваливаясь в бессознательность, только и успел услышать от своей принцессы:

— Теперь мы с тобой никогда не расстанемся!