Долгая прогулка с Зеркой доставила мне большое удовольствие. Мы пообедали в том же ресторане, где встретились в первый раз, побывали в одном из театров Амлота и наконец, во второй половине дня, возвратились домой. Зерка пригласила меня на легкий ужин. Но за это время мы не узнали друг о друге ничего нового, хотя у обоих было большое желание как-то сломать лед недоверия. Не удалось мне выяснить что-либо нового и о Ган-Кум-Рове. Однако я провел отличный день, который омрачали только постоянные и все более тяжкие раздумья о Дуаре.

Театры Амлота и игравшаяся там пьеса немало удивили меня. Публика в театре сидит спиной к сцене. Перед ней на стене висит огромное зеркало, расположенное так, что каждый находящийся в зале видит хорошо все, что происходит на сцене.

Зрелище немного напоминает старые «волшебные картинки», только движущиеся. Действие, происходящее на сцене позади публики, отражается в зеркале и с помощью специальной системы освещения усиливается или ослабляется. Манипулируя освещением, можно устроить короткий антракт, сменить декорации. Конечно, отражение актеров в зеркальном экране меньше их реального размера, вследствие чего появляется иллюзия нереальности происходящего, напоминающая о кукольных спектаклях или ярмарочных балаганах, где показывали первые немые ленты.

Я спросил у Зерки, почему публика не поворачивается к сцене и не смотрит непосредственно на артистов. Она объяснила, что быть актером долгое время считалось позорным, и потому придумали такой остроумный способ. До сих пор считается дурным тоном поворачиваться лицом к сцене, хотя общественное мнение о профессии актера уже переменилось.

Но больше всего меня позабавила-сама пьеса. В Амлоте около ста театров, и во всех идет один и тот же спектакль, посвященный жизни Мефиса! Зерка рассказала, что пьеса насчитывает сто один эпизод. Один из них составляет всю программу вечера. Каждый житель Амлота обязан посещать театр раз в десять дней. Выдаются специальные свидетельства, подтверждающие этот факт. Пьеса идет уже более года.

На следующий день после визита к Зерке я получил под свое начало отделение из стражников зани и приказ о дальнейшем прохождении службы в Ган-Кум-Рове. Это не расстроило меня. Здесь, в карауле, я безуспешно добивался получить хоть какую-нибудь должность, пусть даже временную. А теперь меня официально откомандировали для службы в тюрьму. Что входит в мои обязанности и придется ли находиться там постоянно, я не знал. Мне приказали поступить в распоряжение начальника тюрьмы по имени Торко.

В моем отделении одиннадцать человек, в том числе кордочан. Именно ему я приказал отвести отделение в тюрьму. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из солдат догадался, что я не знаю, где она находится. Оказалось, что тюрьма расположена на маленьком острове в заливе, не больше чем в ста ярдах от берега. Я уже несколько раз видел ее, но мне и в голову не приходило, что эти постройки и есть страшное место заточения.

На пристани мы поднялись на палубу корабля, принадлежащего тюрьме, и скоро очутились в ее мрачных стенах. Наша принадлежность к караулу зани немедленно раскрыла перед нами все двери, и через короткое время я уже входил в кабинет Торко. Это крупный мужчина с грубыми чертами лица, выражавшими жестокость, какую до сих пор мне не доводилось встречать. В отличие от других жителей Амтора он был некрасив и неприятен на вид. Я почувствовал, что не понравился ему. Впрочем, неприязнь была взаимной.

— Я никогда не встречал тебя прежде, — проворчал он после того, как я доложил о прибытии — Почему не прислали кого-нибудь, кого я знаю? Ты хоть имеешь представление о службе в тюрьме?

— Нет, не имею. Я не просил об этом назначении, но подчинился приказу. Придется то же сделать и вам.

Он пробурчал что-то неразборчивое и обратился ко мне чуть приветливее:

— Следуй за мной! Раз ты здесь, тебя надо познакомить с тюрьмой и системой безопасности.

Вторая дверь в его кабинете, расположенная напротив той, в которую я вошел, вела в комнату, полную караульных зани. Одному из них Торко приказал спуститься во двор и привести моих людей. Потом он пересек караульное помещение и подошел к двери, закрытой на засов. Когда открыли и эту дверь, я увидел длинный коридор, по обе стороны которого были установлены перегородки из массивных железных решеток. У задних стен этих закутков толпились несколько сот узников, многие из которых были покрыты ранами и болячками.

— Эти скоты проявили неуважение к нашему любимому Мефису или к славным героям зани. Им нет пощады!

В конце коридора была еще одна запертая на засов дверь. Открыв ее, мы по лестнице поднялись на второй этаж, где были одиночные камеры. В каждой камере-колодце находилось от одного до трех узников, хотя места едва хватало на одного.

— Это предатели, — объяснил Торко — Они ждут суда. У нас не хватает помещений, поэтому каждый раз, когда прибывает новая партия, мы забираем часть этих и расстреливаем. Конечно, мы даем им возможность исповедоваться.

Если они сознаются, обходимся без суда и расстреливаем сразу. Если же не сознаются, расстреливаем за введение правосудия в заблуждение.

— Все очень просто, — сказал я.

— Да, очень просто, — согласился Торко.

— Наш любимый Мефис знает, кого выбирать себе в подчиненные, не так ли?

Он казался очень довольным и даже улыбался. В первый раз я увидел его улыбающимся и надеялся, что больше не увижу никогда — его лицо сделалось еще более отталкивающим.

— Пожалуй, я ошибся на твой счет: ты говоришь как разумный человек. Мы великолепно с тобой сработаемся! — воскликнул он. — Ты принадлежишь к ближайшим соратникам нашего любимого Мефиса?

— К сожалению, нет, — ответил я, — просто верно служу ему.

— Но, значит, ты знаешь кого-то, кто принадлежит к ним? — настаивал он.

Я уже собирался ответить отрицательно, но вспомнил о кольце, подаренном мне Зеркой. Оно было мало для моих пальцев, и я носил его на шейной цепочке. Я молча показал на него.

— Я угадал! — обрадовался он. — Ты знаешь Тоганию Зерку. Ты удачливый парень!

Мне не хотелось говорить с ним о Зерке, но он продолжал:

— Она правильно сделала, что пришла к зани. Большинство ее родственников убили, а такие, когда они переходят к нам, находятся под постоянным подозрением, но только не Тогания Зерка! Говорят, что Мефис ей полностью доверяет и часто советуется с ней даже в вопросах политики. Это она предложила организовать караул зани, чтобы отыскивать предателей и граждан, не приносящих городу никакой пользы. Пьесы о жизни нашего любимого Мефиса — тоже ее идея, как и мысль о том, чтобы жители приветствовали любимого Мефиса, стоя на голове. Она же придумала обращение «Наш любимый Мефис». Замечательная женщина! Мефис ей многим обязан.

Было неприятно слушать его. Мне казалось, что Зерка неискренна в своих похвалах, и я даже сомневался в ее верности Мефису и идеалам зани. Теперь только оставалось поздравить себя, что я не доверился ей, чего она явно добивалась. И все же мне было не по себе; так бывает, когда разочаруешься в друге, которым восхищался.

— Я надеюсь, — обратился ко мне Торко, — что если ты замолвишь за меня словечко, то оно обязательно дойдет до нашего любимого Мефиса. Не так ли, дорогой друг?

— Мне надо узнать тебя получше, — ответил я, — чтобы понять, о чем говорить Тогании.

Это был почти неприкрытый шантаж, но я не чувствовал угрызений совести.

— Ты должен говорить обо мне только хорошее, — убеждал он. — Мы великолепно поладим. А сейчас я отведу тебя в зал, там вершится правосудие, и покажу камеры, в которых наш любимый Мефис держит самых важных узников.

Он провел меня в темный подвал, а затем в большую комнату, где вдоль одной стены тянулась длинная скамья. Позади скамьи стояли в ряд кресла; все они были приподняты фута на два над полом. По стенам комнаты расставлены низкие скамейки, явно предназначенные для зрителей. Все остальное место в зале занимали орудия пыток — самые страшные, какие только могло изобрести извращенное сознание. Казалось, достаточно одного взгляда на них — и человек признается в чем угодно. Всю жизнь я буду стараться забыть эти орудия и те кошмарные сцены, которые мне довелось наблюдать.

Торко сделал широкий приветственный жест.

— Мои любимые игрушки, — объявил он. — Многие из них изобрел я сам. Стоит обвиняемому взглянуть на них — признание получено. Но мы все-таки даем им попробовать…

— Даже после признания? — поинтересовался я.

— Конечно. Ведь если ими не пользоваться, они могут заржаветь, не правда ли?

— Разумеется, — согласился я. — Ты рассуждаешь как государственный человек. Теперь мне ясно, что ты истинный зани.

Он повел меня по темному коридору за залом пыток. Здесь размещались маленькие камеры, тускло освещенные единственным слабым огоньком в центральном коридоре. В каждой камере находилось по одному человеку. Было темно, и я не мог рассмотреть заключенных как следует, поскольку они сидели или лежали далеко от дверей. Многие прятали лицо в ладонях, не замечая нашего присутствия. Один стонал, другой повизгивал, потеряв рассудок.

— Вот тот, — пояснил Торко, — был известным врачом, и ему доверяли все, даже наш любимый Мефис. Но ты никогда не догадаешься, чем же отплатил предатель за оказанное ему доверие.

— Неужели он попытался отравить нашего любимого Мефиса?

— До этого он не додумался. Но ты ужаснешься, когда узнаешь, что он сделал. Он попытался облегчить страдания жителей Амтора, умирающих от неизлечимых болезней. Можешь представить себе такое?

— Нет, — ответил я, — не могу. Есть вещи, недоступные воображению обычного человека, и ты убедил меня в этом.

— Его приговорили к смертной казни, но, когда он сошел с ума, казнь отменили. Мы решили, что он будет страдать больше, если останется жить. И оказались правы!

Он повел меня по другому коридору в комнату в дальнем конце здания. Здесь не было ничего, кроме огромной печи. В помещении стоял отвратительный запах.

— Тут мы сжигаем тела, — объявил Торко и показал на люк-ловушку в полу. — Осторожно, не наступи на него. Он не очень прочный. Пепел мы выбрасываем в залив. Если оступишься, попадешь прямо в воду!

Неделю я провел, обучаясь антигуманизму. Затем Торко уехал, и я остался за начальника тюрьмы. Пока он отсутствовал, я делал все возможное, чтобы облегчить страдания заключенных. Приказал вымыть камеры и разрешил помыться заключенным, сменить одежду и выдать приличную еду. За это время не состоялось ни одного заседания суда и лишь одна казнь, но таков был приказ свыше. Однажды в одиннадцать часов я получил уведомление, что Мефис посетит тюрьму в тринадцать часов, то есть в два часа дня по местному времени. Поскольку мне ни разу не доводилось проводить встречу великого человека и никаких тонкостей подобной церемонии я не знал, мое положение оказалось не самым лучшим. Любая ошибка, даже ничтожная, могла стоить мне головы. К счастью, мой кордочан — бывалый солдат — взялся помочь мне. Ему страстно хотелось проявить все свои знания, и, несмотря на столь короткий срок, я вскоре уже достаточно уверенно принимал участие в развертывающихся событиях. С несколькими воинами в качестве эскорта я ожидал в гавани на тюремном корабле прибытия высокого гостя. Когда появился Мефис со свитой, выстроил своих людей, и мы дружно прорычали «Малту Мефис!», он оказался достаточно любезным и удостоил меня личным приветствием.

— Я слышал о тебе. Раз ты протеже Тогании Зерки, то должен стать достойным зани.

— Есть только один достойный зани! — гаркнул я.

Он решил, что я имею в виду его особу, и это ему польстило. Кордочан выстроил всех оставшихся караульных в комнате, и, когда мы проходили, каждый во всю силу своих легких выкрикивал приветствие Мефису. Я удивился, как мог выслушать все это Мефис, не почувствовав себя ослом, но потом решил, что и сам длинноухий не всегда догадывается, что он осел…

Великий человек захотел побывать в подвале, где содержались особо важные преступники. Он взял только меня и двух своих помощников, один из которых был его фаворитом: изнеженный мужчина, похожий на женщину.

Когда мы вошли в коридор, где размещались камеры, Мефис приказал показать камеру, в которой находился Корд, джонг Корвы.

— Торко не назвал имен узников, — объяснил я с соблюдением всех правил отдачи приветствия — Он сказал, что ты пожелал не раскрывать их имен.

— Правильно, — кивнул он, — но, конечно, исполняющий обязанности начальника тюрьмы все же должен знать, где кто содержится, хотя и держать знания при себе.

— Ты хочешь поговорить со мной, Мефис? — послышался голос из ближайшей камеры.

— Это он. Открой камеру и выведи его, — приказал Мефис.

Я снял ключ с пояса и выполнил приказание. Несмотря на перенесенные лишения и голод, Корд все еще оставался красивым и величественным человеком.

— Что ты хочешь от меня? — требовательно обратился он к Мефису, не произнося обычного приветствия «Малту Мефис!». Корд по-прежнему оставался джонгом, а Мефис сжался, чувствуя свое ничтожество. Наверное, именно это вызвало у него раздражение и злобу.

— Отправьте узника в зал суда! — крикнул он и в сопровождении своих спутников направился туда же.

Я легонько взял Корда за руку.

— Пойдем!

Он явно ожидал получить пинок или грубый толчок и с удивлением оглядел меня. Я всем сердцем был на его стороне, ибо понимал, какое унижение он испытывает, когда им, джонгом, командует какой-то подонок, захвативший власть. Кроме того, я боялся, что Корда начнут пытать, и не знал, сумею ли выдержать это зрелище. Только сознание того, что вмешательство не принесет никакой пользы и лишь погубит меня, позволило собрать всю волю, скрыть возмущение и безропотно принять надвигающиеся события.

Когда мы вошли в зал, я увидел, что Мефис и его помощники уже заняли места судей. Мефис приказал подвести узника ближе. С минуту диктатор сидел молча, и глаза его беспокойно метались по комнате. Наконец он заговорил:

— Ты был могущественным джонгом, Корд. Ты можешь снова стать им. Я пришел, чтобы предложить тебе занять трон.

Он ждал, но Корд хранил молчание и стоял, иссохший, но величественный, высокомерно, по-королевски, глядя Мефису в лицо. Такое поведение еще больше раздражало Мефиса, ничтожного человечка, хотя и обладавшего большой властью, но всем существом ощущавшего превосходство гордо стоявшего перед ним узника.

— Я обещаю, что верну тебе трон, Корд — Голос Мефиса все повышался. — Тебе нужно лишь подписать бумагу — Он протянул большой лист — Это позволит Корве сохранить мир и закончить ненужное кровопролитие. Народ Корвы заслуживает мира.

— Что здесь написано? — требовательно спросил Корд.

— Приказ, который ты отдашь Мусо, — ответил Мефис. — Приказ сложить оружие, ибо ты снова провозглашен джонгом и мир вернулся в Корву.

— И это все?

— Практически все, — заявил Мефис. — Только еще одна бумага, которую тебе надо подписать, от чего зависит мир и процветание Корвы.

— Что за бумага?

— Указ о назначении меня советником джонга с правом решать все внутренние вопросы. Там еще содержится условие подтвердить и ратифицировать законы, принятые партией зани с тех пор, как она установила контроль над Корвой.

— Иными словами, бумаги означают передачу всей власти в руки Мефиса, — произнес Корд. — Я бы стал предателем, подписав их. Я отказываюсь.

— Подожди отказываться! Если ты их не подпишешь, тебя сочтут изменником и поступят с тобой соответственно…

— Кто сочтет?

— Суд.

— Значит, в случае отказа меня просто убьют?

— Казнят, — поправил Мефис.

— Я все равно отказываюсь.

Мефис поднялся со своего места. Его лицо было мертвенно-бледным от гнева.

— Тогда умри, глупец! — выкрикнул он и, выхватив пистолет, выпустил в стоящего перед ним безоружного человека пучок смертоносных р-лучей. Корд, джонг Корвы, рухнул на пол.