Когда я посадил свою амфибию в уютной бухточке на берегу острова Гуаделупа, небольшой мексиканский пароход, зафрахтованный для перевозки людей, материалов и продовольствия с материка, мирно стоял на якоре в небольшом порту.

На берегу у лаборатории толпились, ожидая моего прибытия, механики и рабочие, которые долгие месяцы самозабвенно трудились, готовясь к решающему дню. В толпе возвышалась голова Джимми Уэлша, единственной американца среди них.

Подрулил к берегу и поставил амфибию на якорь. Ко мне уже гребли на лодке, чтобы помочь добраться до берега.

Меня не было меньше недели; большую часть этого времени я провел в Гарамасе, ожидая письма.

Но люди приветствовали меня с такой радостью, как будто встречали давно потерянного и воскресшего из мертвых брата: так тосклив, безлюден и изолирован остров Гуаделупа для тех, кто должен оставаться на его пустынных берегах пусть даже и на недолгие промежутки времени между прибытиями пароходов с материка.

Возможно, тепло встречи объяснялось и желанием скрыть тяжесть предстоящего расставания. Истинные мужчины всегда сдержанны в проявлении чувств. Мы жили и работали вместе месяцами, сдружились, а сегодня ночью нас разделят космические расстояния, и вряд ли когда-нибудь встретимся. Последний день на Земле! Завтра я буду для них так же потерян, как если бы три фута земли покрыли мое безжизненное тело. Друзья понимали: предстоящее расставание со всем земным — это самое тяжелое из всех испытаний, предстоящих мне.

Я встречался с жителями многих стран, но ни с кем меня не связывали такие дружеские чувства, как с мексиканцами, не испорченными нерешительностью и жаждой денег, присущей уроженцам Соединенных Штатов. А потом появился Джимми Уэлш. Прощание с ним — как разлука с братом. Много раз он умолял взять его с собой; несомненно, он будет упрашивать об этом до последней минуты; но без необходимости нельзя рисковать еще одной жизнью.

Мы вместе погрузили продукты и материалы на вагонетки, обычно используемые для транспортировки грузов от берега до лежащего в нескольких милях в глубине острова лагеря. В этот раз мы отправили вагонетки в сторону небольшого плато, где на направляющих рельсах в милю длиной лежала гигантская сигара.

— Все готово, — объявил Джимми. — Мы все закончили сегодня утром. Каждый ролик и каждый направляющий рельс осмотрен по крайней мере дюжиной человек. Мы оттянули старую корзину назад и проверили три раза всю длину рельсов при помощи платформы с грузом, а затем смазали их лучшим маслом. Трое отдельно проинспектировали каждую единицу снаряжения и продовольствия. Сделано все, осталось лишь нажать кнопку: полет полностью подготовлен. Ты возьмешь меня с собой, не так ли, Кар?

Я отрицательно покачал головой.

— Пожалуйста, не надо, Джимми. Я вправе рисковать своей жизнью, но не твоей, не забывай этого. Но хочу в знак особой оценки твоей помощи подарить тебе свой самолет-амфибию, чтобы ты всегда помнил меня.

Конечно, он был благодарен, но все же не скрывал разочарования, что не сможет сопровождать меня на «старой корзине», как он окрестил огромный, похожий на гигантскую торпеду аппарат, готовый унести меня через несколько часов в космос.

— Тридцать пять миллионов миль! — посетовал он меланхолически. — Подумай только, Марс вместо родных стен!

— Но это же мечта моей жизни! — воскликнул я горячо.

Эстакада, с которой должна взлететь ракета, явилась результатом целого года расчетов и консультаций. День отправления планировался заранее, и задолго до старта было вычислено положение Марса в момент взлета ракеты. Требовалось учесть вращение Земли и притяжение ближайших небесных тел. Эстакада была проложена в соответствии с расчетами; она шла с очень легким понижением на первых трех четвертях мили, а затем постепенно поднималась под углом в два с половиной градуса над горизонтом.

Скорость четыре с половиной мили в секунду в момент отрыва от эстакады должна быть достаточной, чтобы вывести на круговую орбиту вокруг Земли. Чтобы выйти из сферы притяжения Земли, я должен достичь скорости 6,9 мили в секунду. Для достижения такой скорости я установил на ракету двигатель, способный разогнать мой корабль до семи миль в секунду в точке отрыва от эстакады и десяти миль в секунду при прохождении атмосферы. Какова будет скорость ракеты в космическом пространстве — неизвестно, но я опирался в своих расчетах на предположение, что она будет примерно та же, что и при выходе из земной атмосферы до того момента, когда я войду в сферу притяжения Марса.

Точное определение момента старта беспокоило меня больше всего. Я вычислял его снова и снова, но в расчете учитывалось так много факторов, что я решил отдать свои расчеты для проверки и перепроверки известным астрономам, математикам и выдающимся физикам. Их выводы в точности соответствовали моим — ракета должна отправиться в путь незадолго до того, как красная звезда бога войны взойдет на востоке. Траектория ее должна постепенно становиться близкой к прямой линии вследствие уменьшения притяжения Земли в соответствии с законом всемирного тяготения. Многократно проверенные расчеты указывали, что после отрыва ракеты от Земли при правильно выбранном моменте старта ее нос после выхода из сферы Земли будет направлен прямо на Марс.

На бумаге расчеты казались убедительными, но должен сознаться: по мере приближения старта я осознал, что моя судьба зависит от тех предположений, на которые опирался расчет, а кто мог бы поручиться за их абсолютную надежность? Слишком поздно до меня дошло безрассудство столь сумасшедшей авантюры!

Огромная шестидесятитонная ракета в начале эстакады в милю длиной показалась мне гигантским гробом — моим собственным, в котором я упаду обратно на сушу или на дно Тихого океана, или же улечу в необъятный космос, где придется блуждать до конца моих дней. Я испугался… Это чувство приходило ко мне раньше, но только теперь ощущался не столько страх смерти, сколько внезапное осознание могущества противостоящих мне космических сил, и это временами лишало меня уверенности в своих возможностях.

И тут послышался голос Джимми.

— Давайте в последний раз, прежде чем вас выпихнут с Земли, осмотрим все внутри старой корзины, — предложил он, и мое волнение и все предчувствия утонули в звуках его спокойного голоса.

Вместе мы проверили кабину, где сосредоточены приборы управления, достаточно вместительную и комфортабельную спальную каюту с широкой и удобной койкой, стол, кресло, материалы для письма и небольшую, хорошо подобранную библиотеку. За кабиной находился маленький камбуз, а за ним — кладовая с годовым запасом консервированных и обезвоженных продуктов. Здесь же размещались электрические батареи для освещения, приготовления пищи и обогрева. Тут же было место для динамо-машины и газового двигателя. Отделение на корме занимали главный двигатель и сложные механические устройства, по сигналам от приборов управления снабжающие горючим камеры сгорания.

Перед кабиной управления размещался отсек с резервуарами для воды и кислорода и с большим количеством разных полезных и бесполезных инструментов, оружия, необходимых как для обеспечения безопасности, так и для комфорта в столь длительном полете.

Все было тщательно укреплено в предвидении внезапного рывка от ускорения, возникающего при старте. Я знал, что в космосе сильные перегрузки при движении с выключенными двигателями ощущаться не будут, но при старте они неизбежны. Ракета имела особую конструкцию, призванную по возможности ослабить действие ускорения при взлете. Она состояла из двух ступеней, вложенных одна в другую, причем меньшая значительно короче большей и имела собственные двигатели, а также систему остроумно сконструированных гидравлических амортизаторов, призванных смягчить действие инерционных сил во время старта. Все это при правильной работе обеспечивало безопасный взлет.

Кроме того, мое кресло перед пультом управления было достаточно мягким и снабжено хорошими пружинами. К тому же имелись ремни, при помощи которых можно привязаться к креслу перед стартом.

Я старался не упустить ничего существенного для обеспечения безопасности, ведь от этого зависел успех всего проекта.

Проведя последний осмотр корабля, мы с Джимми поднялись на самый верх сигары, чтобы в последний раз осмотреть парашюты. С их помощью гасилась скорость после входа в атмосферу Марса, что позволило бы мне покинуть ракету и совершить безопасную посадку. Основные тормозные парашюты были размещены рядами, протянувшимися во всю длину верхней части ракеты. Это был целый комплекс парашютов разных размеров, начиная с малых и кончая достаточно большими. Каждый комплект открывался по желанию оператора из кабины. Все парашюты прикреплены к ракете отдельными металлическими канатами. Около половины парашютов будут наверняка сорваны и потеряны, прежде чем ракета уменьшит скорость, но оставшиеся затормозят ракету до такой скорости, что я смогу без опасения открыть люк и выпрыгнуть с собственным парашютом и кислородным прибором.

Приближался момент отправления. Мы с Джимми спустились на землю, и тут наступило самое тяжелое для меня испытание — сказать: «Прощайте!» верным друзьям и помощникам. Мы не говорили много, мы были слишком взволнованны, и ни у одного из нас не было сухих глаз.

Никто из мексиканских рабочих не мог понять, почему торпеда не была направлена вертикально вверх, если цель ее полета — Марс. Ничто не могло их убедить, что я не собираюсь лететь на короткую дистанцию и врезаться носом в Тихий океан.

Вокруг раздались рукоплескания. Проверив отбрасывающий механизм лестницы, ведущей к входу в ракету, я вошел внутрь. Пока закрывалась внешняя дверь, все провожающие сели в вагонетки и старались поскорее удалиться, потому что на расстоянии мили от ракеты никого не должно быть — выброс газов и море пламени сопровождают старт. Закрепив внешний люк прочными болтами, а затем закрыв внутренний, я проверил еще раз герметичность люков и занял место перед пультом управления, не забыв застегнуть привязанные ремни.

Посмотрел на часы. До старта оставалось девять минут. Через девять минут я или буду на пути в космос, или умру. Если все пойдет не так, как мы предвидели, то катастрофа последует через малую долю секунды после нажатия кнопки зажигания топлива.

Семь минут! Мое горло пересохло: хотелось пить, но уже не было времени доставать воду.

Четыре минуты! Тридцать пять миллионов миль — это очень много, но согласно расчетам полет должен продолжаться всего сорок пять дней.

Две минуты! Я взглянул на прибор, контролирующий подачу кислорода в кабину, и открыл кран немного больше.

Одна минута! Мысль о матери — может быть, она там где-то ждет меня.

Тридцать секунд! Руки легли на рычаги управления. Пятнадцать секунд! Десять, пять, четыре, три, две, одна!

Повернут рычаг и нажата кнопка. Раздался оглушительный рев. Ракета рванулась вперед. Взлет!

Я почувствовал, что старт прошел успешно, и взглянул в иллюминатор в момент, когда ракета оторвалась от эстакады, но из-за огромной скорости различил лишь туманные пятна — местность подо мной стремительно проносилась мимо. Меня приятно взволновала и восхитила легкость взлета. Должен сознаться, что ускорение в кабине оказалось почти незаметным. Возникло чувство, будто огромная рука прижала к обивке сиденья, но это чувство быстро прошло. Ощущения напоминали кресло-качалку в комфортабельной гостинице на родной Земле.

После нескольких первых секунд, в течение которых ракета проходила земную атмосферу, движения не замечалось. Все, что было в моих силах, сделано; остальное зависело от начальной скорости, тяготения и судьбы. Освободившись от привязных ремней, я обошел кабину, вглядываясь в иллюминаторы, расположенные по всему корпусу по бокам ракеты.

Космос — это черная пустота, усеянная бесчисленными точками света. Земли не видно, ибо ее заслонила корма ракеты. Высоко над головой — Марс. Кажется, все в порядке! Включил свет и сделал первые записи в судовом журнале, а затем стал сверять с расчетными фактические время и расстояние.

Согласно расчетам, примерно через три часа после старта ракета должна быть нацелена носом к Марсу — и время от времени я заглядывал в широкоугольный телескоп с перископическим окуляром, установленный на внешней поверхности ракеты, однако наблюдения не слишком успокаивали. Марс был прямо впереди, но через два часа траектория ракеты никак не становилась прямой линией… Вот тут я почувствовал страх. Где ошибка? Почему наши расчеты оказались неверными?..

Я отошел от телескопа и пристально вгляделся в задний иллюминатор. Подо мной — Луна. Великолепное зрелище в прозрачной пустоте космоса на расстоянии менее семидесяти двух тысяч миль — зрелище, какого я никогда до этого не видел, да и не мог видеть, так как земная атмосфера затрудняет наблюдения и размывает контуры.

Кратеры Тихо и Коперник рельефно выступали на светлом диске спутника Земли благодаря контрасту с более темным Морем Ясности и Морем Спокойствия. Контуры лунных Аппенин и Алтая вырисовывались так отчетливо, как их никогда нельзя увидеть в самые лучшие телескопы с поверхности Земли. Зрелище поражало великолепием, но беспокойство по-прежнему не оставляло меня.

Тремя часами позже ракета еще ближе подошла к Луне. Пролетая на высоте менее девяти тысяч миль над ее поверхностью, я смог полюбоваться видами ее рельефа, не под дающимся описанию, но мрачные предчувствия все больше росли.

Наблюдая в телескоп и пользуясь картами Луны, я рассчитал кривизну траектории ракеты, определил ее параметры и возможность пересечения с орбитой Марса. С ужасом убеждался, что этого не произойдет, иными словами, я никогда не достигну цели. Стараясь не думать о том, что ожидает меня впереди, принялся искать ошибку, вызвавшую катастрофу.

Целый час я проверял и перепроверял расчеты, но не мог найти ничего, что пролило бы свет на причину неудачи. Тогда я выключил освещение и решил снова посмотреть через задний иллюминатор на приближающуюся Луну. Ее там не было! Я бросился к носовому иллюминатору.

На мгновение меня охватил леденящий страх — полнеба в нем занял диск Луны! Передо мной, в двадцати трех тысячах миль была Луна! Я должен столкнуться с ней со скоростью тридцать шесть миль в секунду!

Я прыгнул к телескопу и в следующие несколько секунд проделал в уме серию расчетов с такой скоростью, которая сделала бы честь любой вычислительной машине. Пронаблюдав за положением диска Луны, определил расстояние до нее и скорость ракеты и пришел к выводу, что у меня достаточно шансов пролететь мимо огромного каменного шара и не столкнуться с ним. Кроме прямого удара, я ничего не опасался, поскольку скорость ракеты настолько велика, что притяжение Луны не могло захватить меня в плен, даже пролети ракета в футе от ее поверхности. Однако оно заведомо повлияло бы на траекторию. Поняв это, я нашел ответ на роковой вопрос!

Сверкнула мысль об истории создания первой идеальной книги. Надо сказать, что ни одна книга, выпущенная за всю историю книгопечатания, не обходилась хотя бы без одной ошибки. Выпустить книгу без опечаток взялось одно из крупнейших издательств мира. Гранки читались и перечитывались дюжиной специалистов, корректуры страниц подвергались самому внимательному просмотру. Наконец шедевр был готов для печати — безошибочный! Он был отпечатан, переплетен и разослан в продажу, и только тогда обнаружилось, что на титульном листе в заголовке — грубейшая опечатка!

Мы же со всеми тщательными расчетами, проверками и перепроверками упустили самое очевидное — не приняли во внимание тяготения Луны.

Объясните случившееся, если можете! Я не могу! Это один из тех случаев, когда прекрасная вроде бы лошадь проигрывает. Все рассчитывают на успех фаворита, а он приходит последним!

Я не смог ничего исправить и только сидел у телескопа, наблюдая за приближающейся Луной. Она становилась чем ближе, тем великолепнее. Каждая горная вершина и каждый кратер представали с удивительной четкостью во всех деталях. Я смотрел сверху вниз на вершины, и, казалось, даже с расстояния 25 тысяч футов, что их высота огромна и до столкновения остаются считанные секунды.

И тут до меня дошло, что громадная Луна уменьшается и уходит из поля зрения телескопа. Вздох облегчения — ракета не прочертит борозду на лунной поверхности, а пролетит мимо!

Я нагнулся к иллюминатору. Луна была как раз над головой, чуть левее. Диск Луны заполнял все поле зрения. На его нимбе выделялись титанические пики, на светлой поверхности там и сям зияли колоссальные кратеры. Я же был высоко и, подобно Богу, смотрел вверх на мертвый мир, подсознательно ощущая, что это иллюзия, поскольку понятия «верх» и «низ» в космосе теряют смысл.

Чтобы промчаться мимо Луны, потребовалось меньше четырех минут. Как близко я пронесся, приходилось только догадываться: возможно, не больше пяти тысяч футов над высочайшими пиками, но того было достаточно. Поле тяготения Луны изменило траекторию полета, и лишь благодаря огромной скорости я избежал ее Гравитационных объятий. Теперь ракета мчалась прочь от Луны. Но куда?

Ближайшая звезда, Альфа Центавра, находилась на расстоянии двадцати с половиной тысяч миллиардов миль от Земли.

Вероятность того, что из всех интересных мест в беспредельном космическом пространстве ракета попадет именно на Альфу Центавра, бесконечно мала. Я знал, что простора для странствий у меня много, так как по научным данным диаметр нашей Вселенной равен восьмидесяти четырем тысячам миллионов световых лет. Если учесть, что скорость света равна ста восьмидесяти шести тысячам миль в секунду, то, естественно, страсть наиболее изощренного любителя путешествий будет наверняка удовлетворена…

Однако меня не слишком интересовали такие расстояния, ибо я захватил воды и провизии всего на год, за который моя ракета могла пролететь немногим более трехсот пятнадцати миллионов миль. Даже если она когда-нибудь достигнет нашей ближайшей соседки, Альфы Центавра, то я к тому времени уже восемьдесят тысяч лет буду мертв. Такова необъятность космоса, который нас окружает!

В течение следующих двадцати четырех часов траектория ракеты пролегала почти параллельно лунной орбите вокруг Земли. Но не только поле Луны определяло ее полет; казалось вполне возможным, что корабль захватило поле тяготения Земли и что теперь мне суждено вечно кружиться вокруг нее крошечной второй Луной. Я, естественно, не желал становиться второй Луной, ничтожным спутником, который нельзя заметить даже в крупнейший телескоп.

Следующий день был самым тяжелым в моей жизни. Может показаться, что я находился на вершине самомнения, описывая свою жизнь на фоне космических сил, но я ценил свою единственную жизнь. И все более грозным представлялся момент, когда притяжение Земли погасит ее, как слабый, мерцающий во мраке космоса огонек. Нет, дорожа своей жизнью, я решил бороться за нее, дюйм за дюймом удлиняя отведенное судьбой время.

В конце второго дня наконец стало ясно, что удалось избежать и поля тяготения Земли. Не могу сказать, что это открытие подняло мое настроение. Теперь было бы хорошо вернуться на Землю, ведь план полета на Марс рухнул! Поскольку я рассчитывал безопасно опуститься на Марс, то существовала возможность и благополучного приземления. Была и другая причина, которая заставляла меня думать о возвращении. Солнце! Мысль о нем, ужасная мысль, вспыхнула молнией. Ракета неслась прямо к нему! В объятиях его могучего поля тяготения ничто не могло бы изменить судьбу, я был обречен. Оставалось ждать неизбежного конца — погружения в эту пылающую печь. Хотя печь — не совсем подходящее слово, ведь температура в центре нашего светила достигает 30–60 миллионов градусов. Правда, этот факт меня не слишком беспокоил, потому что я превращусь в раскаленный газ, далеко не достигнув центра.

Скучно тянулись дни или, точнее сказать, долгая ночь. Здесь не было суточных изменений, разве что рос отсчет проходящих часов, который я вел с момента старта, отмечая привычные земные дневные и ночные периоды. Много читал, делал записи в судовом журнале, хотя и не регулярно. Зачем описывать то, что вскоре будет поглощено Солнцем? И такое подавленное настроение преобладало…

Я с увлечением экспериментировал на камбузе, изобретал разнообразные кушанья. Много ел, что помогало тянуть время, и наслаждался приготовленными обедами, интеллектуально расслабившись и опустив руки перед грядущей неизбежной катастрофой.

На тринадцатый день вдруг увидел впереди великолепный сверкающий полумесяц справа по курсу. Признаться, я уже мало интересовался зрелищем космоса — через семьдесят дней предстояло падение на Солнце. Однако задолго до этого меня убьет его жар. Конец быстро приближался.