Дуара, пристально следившая за моим лицом, догадалась, что дело неладно.

— Ты не знаешь, где находится море? — настойчиво обратилась она ко мне.

Я покачал головой:

— Нет.

— Значит, мы заблудились?

— Боюсь, что так. Мне очень жаль, Дуара. Я был уверен, что мы найдем «Софал» и ты будешь в безопасности. Это все из-за моей глупости и невежества.

— Не говори так. Никто бы не знал, куда идти в темноте, да еще в дождь. Возможно, мы в конце концов найдем море.

— Даже если мы сможем это сделать, боюсь, будет поздно…

— Ты думаешь, «Софал» отплывет?

— Конечно, есть и такая опасность. Но больше всего боюсь, что нас опять захватят тористы. Они наверняка бросятся туда, где схватили нас вчера. Они не такие уж дураки и понимают, что мы будем искать «Софал».

— Когда мы выйдем к океану, то сможем спрятаться на берегу, — предложила Дуара, — пока они не устанут искать и не вернутся в Капдор. И если «Софал» будет там, мы спасемся.

— А если его нет? Что ты знаешь о Нуболе? Не найдется ли здесь дружественного народа, который поможет нам вернуться в Вепайю?

Она покачала головой.

— Мне мало известно про Нубол, но то немногое, что помню, не обещает ничего хорошего. Эта малозаселенная страна простирается до Страбола, жаркой страны, где люди не могут жить. Там только звери и племена дикарей. А здесь лишь редкие поселения вдоль берега. Большинство захвачено и покорено тористами; да и другие, конечно, для нас будут не менее опасны, поскольку их жители всех чужаков считают врагами.

— Да, перспективы не блестящие, — признал я. — Но не надо отчаиваться. Что-нибудь придумаем.

— Если кто-нибудь и сможет это сделать, так только ты, — улыбнулась она.

Комплимент Дуары был мне сладок. За все время нашего знакомства она всего один раз сказала мне ласковые слова, да и то потом взяла их обратно.

— Я бы совершал чудеса, если бы ты любила меня, Дуара.

Она надменно выпрямилась.

— Ты не должен говорить так, — произнесла она с истинно королевской холодностью.

— Дуара, почему ты ненавидишь меня — человека, который тебя любит?

— Я не ненавижу тебя, — помолчав ответила она, — но ты не должен говорить о любви дочери джонга. Тебе необходимо это знать. Возможно, мы долго пробудем вместе, и потому помни, что я не должна слышать слова любви из уст ни одного мужчины. То, что мы просто говорим друг с другом, — уже преступление, но в сложившихся обстоятельствах нам не остается ничего иного, как нарушить закон и обычай. До того, как меня украли из дома джонга, никто, кроме членов нашей семьи, не говорил со мной, за исключением нескольких верных слуг отца. И до тех пор, пока мне не исполнится двадцать лет, это будет тяжким грехом для меня и преступлением для любого человека, который преступит древний закон королевских семей Амтора.

— Ты забыла, — напомнил я, — что один человек обращался к тебе в доме твоего отца.

— Бесстыжий негодяй, — отрезала она, — он должен был умереть за свое безрассудство.

— Однако ты никому не сказала о случившемся.

— Вот почему я так же виновата, как и ты, — ответила она, покраснев — Это постыдный секрет. Он останется со мной до самой смерти.

— Чудесное воспоминание, которое всегда будет поддерживать мои надежды! — воскликнул я.

— Фальшивые надежды, способные привести тебя к смерти, — промолвила она и добавила — Почему ты напоминаешь мне о том дне? Думая о нем, я невольно начинаю тебя ненавидеть. А я не хочу ненавидеть тебя.

— Это уже кое-что.

— Твое нахальство и твои надежды питаются из очень скудного источника.

— Кстати, о питании… Хорошо бы найти и какой-нибудь источник пищи для наших тел. Они не могут существовать на столь легкой диете, как надежда.

— В лесу может быть дичь, — она показала на лес, по направлению к которому мы двигались.

— Поглядим, а потом вернемся и будем искать океан, — сказал я.

Венерианский лес — замечательное зрелище. Растительность не слишком яркая — преобладают орхидеи, гелиотропы и фиалки, но стволы деревьев великолепны. Они окрашены в яркие цвета и часто так блестят, что кажутся лакированными.

Лес, к которому мы приблизились, состоял из мелких разновидностей деревьев, достигающих в высоту от двухсот до трехсот футов, и в диаметре от двадцати до тридцати футов. Здесь не было ни одного из тех колоссов с острова Вепайя, которые возносят свои вершины на высоту пяти тысяч футов и пронизывают нижний облачный слой, вечно укутывающий планету.

Внутри лес был освещен таинственным свечением, исходившим от почвы. Вот почему, в отличие от земных лесов в облачный день, он отнюдь не казался ни темным, ни мрачным. И все же в нем было что-то зловещее. Я не мог объяснить, почему и отчего возникало подобное ощущение.

— Мне не нравится это место, — произнесла Дуара, вздрагивая, — нет ни следов зверей, ни голосов птиц.

— Возможно, мы распугали всех, — предположил я.

— Не думаю. Скорее, здесь есть что-то другое, пугающее их.

Я пожал плечами.

— Тем не менее, нам надо найти пищу, — напомнил я и продолжал идти по зловещему и в то же время великолепному лесу, напоминавшему красивую, но злую женщину.

Несколько раз мне чудилось какое-то движение за стволами деревьев, когда же мы подходили ближе, там никого не было. По мере углубления в лес чувство надвигающейся угрозы становилось все сильней. Как будто что-то страшное таилось вокруг, готовое броситься из засады.

— Там! — внезапно прошептала Дуара, показав, — там что-то… вон за тем деревом. Я видела, как оно двигалось.

Что-то слева от нас привлекло мое внимание. Я быстро повернулся, какая-то тень скользнула за ствол большого дерева.

Дуара обернулась и воскликнула:

— Они вокруг нас!

— Ты можешь понять, что это такое?

— Мне показалось, я видела волосатую руку, но не уверена. Они быстро движутся, невозможно рассмотреть. О, давай вернемся! Это страшное место, я боюсь.

— Хорошо, — согласился я. — Так или иначе, не похоже, чтобы здесь можно было удачно поохотиться, а в конце концов, больше нам ничего и не надо.

Мы повернулись, чтобы вернуться по пройденному пути. Внезапно вокруг раздался хор хриплых голосов — получеловеческих, полузвериных, как рычание и рев животных, смешивающиеся с голосами людей. И сразу на нас со всех сторон набросилось из-за деревьев множество волосатых человекоподобных существ.

Я тут же узнал их — это были клунобарганы, такие же волосатые человекообразные существа, как и те, что напали на похитителей Дуары. Они были вооружены грубыми луками со стрелами и пращами для метания камней. Мне стало ясно, что нас хотят захватить живыми, поскольку нападавшие не пользовались оружием.

Но я не собирался легко сдаваться. Нельзя было допустить, чтобы Дуара попала в руки зверолюдей. Подняв пистолет, я выстрелил смертоносными р-лучами. Несколько нападавших упали, другие скрылись за деревьями.

— Не отдавай меня им, — произнесла Дуара ровным голосом, не подвластным эмоциям — Если увидишь, что нам не спастись, убей.

Ужасная мысль! Но я знал, что скорее выполню ее просьбу, чем допущу, чтобы она попала в лапы этих существ.

Я выстрелил из пистолета в высунувшегося клунобаргана. Он упал, но на меня сзади посыпался град камней. Я повернулся и выстрелил, и в тот же момент свет померк в моих глазах.

Первое, что я почувствовал, придя в сознание, было невыносимое зловоние. Вслед за этим — как что-то грубое обдирает мою руку. Еще я почувствовал, что мое тело ритмично встряхивается. Эти ощущения вряд ли осознавались мной в тусклом свете возвращающегося рассудка. Когда же сознание вернулось полностью, я понял, что меня несет, перекинув через плечо, сильный клунобарган.

От запаха его тела буквально перехватывало дыхание, грубая шерсть, обдиравшая мне спину, раздражала сильнее, чем даже его шаги, болью отдававшиеся в теле.

Я попытался освободиться. Поняв, что я пришел в сознание, он швырнул меня на землю. Вокруг были отвратительные рожи и волосатые тела клунобарганов. В воздухе распространялось исходившее от них ужасное зловоние.

Уверен, что это были самые грязные и самые отталкивающие создания, которых я когда-либо встречал. Возможно, они предки человека на пути его эволюции от зверя; но они стали хуже, чем звери. Ради привилегии ходить прямо на двух ногах, что освободило руки от вековечного закабаления, и ради дара речи они принесли в жертву все, что есть прекрасного и благородного в звере.

Я убежден, что человек не просто произошел от животных, но и опустился до достигнутого ими уровня, а потом потратил бесчисленные годы, чтобы вновь подняться на уровень своих древних предков. Но в некоторых отношениях ему это не удалось до сих пор, даже на вершине той цивилизации, которой он так гордится.

Оглядевшись, я увидел Дуару — огромный клунобарган тащил ее за волосы. Еще я обнаружил, что у меня отняли оружие. Уровень разума клунобарганов настолько низок, что они не способны пользоваться оружием цивилизованных людей, попадающим в их руки, так что они просто все выкинули.

Но даже разоруженный, я не мог видеть, как Дуара подвергается столь позорному обращению. Не раздумывая, прыгнул вперед, прежде чем твари смогли задержать меня, и бросился на существо, осмелившееся так обращаться с дочерью джонга, которую я любил.

Я дернул клунобаргана за волосатую руку и, развернув лицом к себе, сбил с ног сокрушительным ударом в подбородок. Его товарищи немедленно начали громко ржать — их насмешило, что он свалился с ног. Правда, тут же они набросились на меня, и можете быть уверены — их методы не отличались особой вежливостью.

Звероподобная тварь, которую я свалил, шатаясь, поднялась на ноги, отыскала меня взглядом и бросилась с яростным ревом. Это могло дорого обойтись мне, если бы не вмешался другой. Массивный и высокий, он встал между мной и моим противником. Тот остановился в замешательстве.

— Стой! — приказал мой защитник, и если бы я услышал, как говорит горилла, то не был бы удивлен больше. Так я познакомился с примечательным фактом: все человекоподобные расы Венеры (по крайней мере те, с которыми я вступал в контакт), говорят на одном и том же языке. Возможно, кто-нибудь сможет объяснить это, но не я. Когда я позже расспрашивал амторских ученых, те были просто ошеломлены моим вопросом — они даже и не предполагали, что могло быть по-другому. Вот почему мне не довелось получить никакого вразумительного объяснения.

Конечно, языки различаются в соответствии с культурой народов. Там, где меньше желаний и меньше знаний, там и слов меньше. Язык клунобарганов, вероятно, самый ограниченный — им могло хватить и сотни слов. Но основные, корневые слова оставались одинаковыми повсюду.

Вскоре оказалось, что существо, защитившее меня, было джонгом, или, точнее, вождем племени. Как я узнал позже, он руководствовался не гуманностью, а желанием приберечь меня для другого…

То, что я сделал, привело к кое-каким изменениям — оставшуюся часть похода Дуару не тащили за волосы. Она поблагодарила за то, что я защитил ее. Эти слова стоили того, чтобы вынести и самые страшные муки. Она предостерегла, чтобы я не разжигал их гнева еще больше.

Обнаружив, что хотя бы одно из существ может произнести по крайней мере одно слово из амторского языка, я попытался заговорить с ним в надежде узнать, зачем они захватили нас.

— Почему вы схватили нас? — обратился я к зверю, сказавшему «стой».

Он удивленно посмотрел на меня, а те, кто стоял близко и слышал вопрос, начали гоготать и повторять его. Их смех отнюдь не был довольным, беззаботным или успокаивающим. Они скалили зубы в отвратительной гримасе и издавали звуки, больше всего напоминавшие рвоту от морской болезни. Да и в глазах не было веселости.

— Албарган не знает? — спросил вождь, прервав смех. «Албарган» означает буквально «без — волос — человек», то есть безволосый.

— Не знаю, — ответил я. — Мы не причинили вам вреда. Искали берег моря, где нас ждут люди.

— Албарган скоро узнает, — и он засмеялся снова.

Я попытался придумать способ подкупить его, но поскольку с нас сняли и выбросили все ценные вещи, это казалось безнадежным. Мне нечего было предложить.

— Скажи, что ты больше всего хочешь, — еще раз попытался я, — и мне удастся дать тебе это, если ты приведешь нас на берег.

— У нас есть все, что мы хотим, — отрезал он, и этот ответ опять вызвал у них смех.

Теперь я шел с Дуарой рядом, и ее взгляд не выражал никакой надежды.

— Я боюсь того, что нас ждет, — наконец произнесла она.

— Это моя вина. Если бы я смог выйти к океану, такое бы никогда не случилось.

— Не вини себя. Никто не смог бы сделать больше, чтобы защитить и спасти меня, чем ты. Пожалуйста, не думай, что я не ценю этого.

Дуара никогда раньше не говорила мне столько добрых слов, и они сверкнули, как солнечный луч, во мраке моего отчаяния. Такое сравнение могло родиться только на Земле, поскольку на Венере не видно Солнца. Оно ближе к Венере, чем к Земле, и ярко освещает внутренний облачный слой, но это рассеянный свет, не отбрасывающий четко очерченных теней и не создающий резких контрастов. Здесь все кругом наполняет сияние с неба, смешивающееся с постоянным свечением почвы. В результате повсюду возникают мягкие и прекрасные пастельные цвета.

Стражи отвели нас далеко в глубь леса. Мы шли практически весь день. Они переговаривались редко и односложно. Хорошо хоть больше не смеялись. Трудно представить себе более отвратительный звук.

Мы могли лучше рассмотреть их за время долгого перехода. Было непонятно — зверовидные ли это люди или человекоподобные звери. Их тело целиком покрыто шерстью, ступни большие и плоские, а пальцы на ногах и руках снабжены толстыми острыми ногтями, похожими на когти. Фигуры крупные и массивные, с широкими плечами и толстыми шеями. Глаза посажены чрезвычайно близко к переносице, а лица походят на морды бабуинов, так что их головы имеют сходство с головами собак, а не людей. Мужчины мало отличались от женщин, которых в отряде было несколько. Последние в свою очередь поведением не отличались от самцов и держались на равных с ними. Они тоже несли луки со стрелами и пращи для метания камней, небольшой запас которых помещался в кожаных мешочках, повешенных через плечо.

Наконец мы вышли на опушку у маленькой речки, где стояло несколько очень грубых и примитивных жилищ, сооруженных из веток всех размеров и форм, переплетенных без всякого порядка и прикрытых сверху листьями и травой. В нижней части каждой постройки виднелось единственное отверстие, через которое можно пролезть лишь ползком. Все это напоминало мне крысиные норы, увеличенные во много раз.

Здесь были другие члены племени, включая нескольких детей, которые бросились вперед с возбужденными криками. Вождь и другие члены отряда с трудом отогнали их, не позволив разорвать нас в клочья.

Меня и Дуару запихнули в одно из таких зловонных гнезд и поставили у входа часового. Подозреваю, это было сделано скорее для того, чтобы защитить от своих соплеменников, чем предотвратить наше бегство.

Грязь в хижине невозможно описать. В полутьме помещения я нашел короткую палку, которой разгреб в стороны гниющий мусор, покрывающий пол, расчистил место, достаточно большое, чтобы мы могли прилечь на относительно чистой земле.

Мы легли головами в сторону входа, чтобы получить хоть немного свежего воздуха. Отсюда было видно, как несколько дикарей роют в мягкой земле две параллельные канавы — каждая около семи футов в длину и двух футов в ширину.

— Что они делают, как ты думаешь? — спросила Дуара.

— Не знаю, — ответил я, хотя начал кое-что подозревать, уж очень они походили на могилы.

— Может быть, нам удастся бежать, когда они заснут, — предположила Дуара.

— Конечно, мы воспользуемся первой же возможностью, — поддержал я, но надежды у меня не было. Когда клунобарганы отправятся спать, нас скорее всего уже не будет в живых.

— Посмотри, что они делают теперь, — позвала Дуара вскоре, — они наполняют канавы сучьями и сухими листьями. Ты не думаешь?.. — воскликнула она и затаила дыхание.

Я взял в свою руку ее ладонь и сжал ее.

— Мы не должны ничего думать, — произнес я. — Не надо воображать лишние ужасы. — Наверняка она сделала тот же вывод. Дикари готовили костры для приготовления жаркого.

Мы молча наблюдали, как эти существа трудятся над двумя канавами. Они соорудили подобие стен из камня и земли высотой в фут вдоль длинных сторон обеих канав, уложили поперек стенок жерди на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Мы видели, как на наших глазах постепенно появляется сооружение, очень напоминающее два гриля.

— Это ужасно, — прошептала Дуара.

Ночь наступила раньше, чем приготовления закончились. Настал момент, когда вождь подошел к нашей тюрьме и приказал выходить. Когда мы вышли, нас схватили несколько самок и самцов, державших длинные крепкие лианы.

Нас бросили на землю и оплели лианами. Дикари оказались очень неуклюжими и неумелыми. Они не умели завязывать узлы и потому оборачивали лианы вокруг нас до тех пор, пока, по их мнению, мы уже не могли освободиться.

Меня скручивали крепче, чем Дуару, но все равно их работа казалась на редкость неуклюжей. Однако они добились своей цели, поскольку мы не могли сопротивляться, когда нас подняли и положили на два ряда палок.

Завершив приготовления, клунобарганы медленно отодвинулись, образовав кольцо. Около нас внутри кольца сидел самец, который добывал огонь самым примитивным способом, вращая конец заостренной палки в наполненной гнилушками дырке в колоде.

Изо ртов закружившихся вокруг дикарей вырывались странные звуки, которые не были ни речью, ни песней. Я подумал, что они пытались нащупать какую-то мелодию песни, а своим неуклюжим кружением стремились найти самовыражение в танцевальном ритме.

Мрачный лес, слабо освещенный таинственным свечением почвы — характерной особенностью амторской ночи, — нависал темной массой над жуткой сценой! Вдали слышался угрожающий рев зверей.

Пока волосатые дикари кружили вокруг нас, самец у колоды наконец добыл огонь. Струйка дыма медленно поднялась от гнилушек; самец подложил несколько сухих листьев и подул на слабый огонек. Крошечный язычок пламени вырвался вверх, и кружащиеся танцоры издали восторженный крик. Из леса на него откликнулся рев зверя, который мы уже слышали незадолго до того. Теперь он раздавался ближе, и его сопровождали такие же громоподобные голоса других зверей.

Клунобарганы приостановили танец, с опаской вглядываясь в темный лес. Они выражали неудовольствие ворчанием и тихим рычанием. Самец около огня начал зажигать факелы, груда которых лежала рядом с ним. Он стал передавать их окружающим, и те возобновили танец.

Крут сжимался, и то и дело кто-нибудь из танцоров выскакивал из круга и делал вид, что поджигает хворост под нами. Пылавшие факелы освещали эту жуткую сцену, отбрасывая причудливые тени, которые прыгали и играли, как гигантские демоны.

Недвусмысленность нашего положения теперь была слишком очевидной, хотя еще задолго до того, как нас положили на костер, мы заподозрили, что нас собираются поджарить в качестве лакомого угощения на празднике каннибалов.

Дуара повернула ко мне лицо.

— Прощай, Карсон Нейпер, — шепнула она. — Прежде чем меня не станет, хочу сказать тебе, что оценила жертву, которую ты принес ради меня. Но я бы предпочла, чтобы ты сейчас плыл на борту «Софала», в безопасности среди верных друзей.

— Лучше я буду здесь с тобой, Дуара, чем где-нибудь во Вселенной без тебя.

Она отвернулась и ничего не ответила. Огромный лохматый самец подскочил с горящим факелом и поджег хворост в канаве под ней.