Книга: Месть Ориона
Назад: 22
Дальше: 24

23

Остаток ночи мне пришлось ухаживать за сказителем. Боль, терзавшую его, я облегчал вином, но успокоить его душу мне было нечем. Я положил его в моем шатре. Политос рыдал и стонал. Лукка привел целителя – достойного седобородого старца – с двумя помощницами: они смазали бальзамом раны, кровоточившие на месте глаз и ушей Политоса.
– Даже богам не под силу возвратить ему зрение, – грустно сказал мне лекарь негромко, чтобы Политос не мог услышать. – Глаза его выжгли.
Я знал, как страдал сказитель, – так, как меня терзал огонь ненависти.
– Пусть будут прокляты эти боги, – прорычал я. – Будет ли он жить?
Если слова мои и удивили врачевателя, он ничем не выдал этого.
– У него сильное сердце. И если он переживет сегодняшнюю ночь, возможно, впереди у него еще долгие годы жизни.
Целитель размешал в вине какой-то порошок и заставил Политоса выпить. Тот сразу же погрузился в глубокий сон. Потом одна из помощниц приготовила чашу болтушки и показала мне, как намазывать ее на ткань, которой следовало покрывать глаза Политоса. Они молчали и изъяснялись со мною жестами, словно немые, и ни разу не посмели взглянуть мне в лицо. Целитель удивился тому, что я захотел ухаживать за человеком, которого он считал моим рабом, однако благоразумно промолчал.
Я просидел возле ослепленного сказителя до рассвета, меняя через каждые полчаса компрессы и не позволяя ему притрагиваться к ожогам. Политос спал, но и во сне дергался и стонал. Заря уже окрасила облака в нежно-розовый цвет, когда дыхание Политоса вдруг участилось, и он потянулся к тряпке, прикрывавшей его лицо. Я оказался проворнее и остановил руки сказителя прежде, чем он успел причинить себе боль.
– Мой господин Орион? – хрипло спросил он.
– Да, это я, – отвечал я. – Вытяни руки вдоль туловища и не прикасайся к глазам.
– Выходит, это и правда случилось… а не привиделось мне во сне?
Я приподнял его голову и дал глоток вина.
– Да, – подтвердил я. – Ты слеп.
Стон, который сорвался с губ старика, заставил бы зарыдать мраморную статую.
– Агамемнон… – сказал он после долгого молчания. – Могучий царь отомстил старому сказителю, словно это может повлиять на нравственность его жены.
– Попытайся уснуть, – посоветовал я. – Тебе необходимо набраться сил.
Политос покачал головой, тряпка соскользнула, открывая два свежих ожога на месте глаз. Я решил сменить повязку, заметив, что она подсохла, и смазал ткань болтушкой.
– Теперь, Орион, ты можешь просто перерезать мне горло. Более я не могу быть тебе полезен… Ни тебе, ни кому-нибудь другому.
– Здесь пролито уже достаточно крови, – устало сказал я.
– Теперь я бесполезен, – упрямо повторил он, пока я обрабатывал его раны. Потом я вновь приподнял его голову и дал выпить вина.
Скоро Политос снова уснул.
В шатер заглянул Лукка:
– Мой господин, царь Одиссей хочет видеть тебя.
Я вышел наружу и окунулся в свежесть наступающего утра. Приказав Лукке приставить кого-нибудь приглядывать за спавшим сказителем, я направился к кораблю Одиссея и полез по веревочной лестнице, спускавшейся с его борта.
Палубу покрывали награбленные в Трое сокровища. Я отвернулся от ослепительных трофеев и взглянул в сторону разграбленного города. Сотни крошечных фигурок маячили на укреплениях, сбрасывая со стен почерневшие камни, сравнивая с землей стены, так долго противостоявшие ахейцам. Мне пришлось осторожно передвигаться вдоль борта, чтобы не споткнуться о груды добычи.
Одиссей находился на корме корабля; обнажив широкую грудь, он грелся под ярким солнцем, а волосы еще отливали влагой после утреннего купания; на заросшем лице царя Итаки бродила довольная улыбка. Он посмотрел мне в глаза:
– Победа полная… Спасибо тебе, Орион. – Указав на разрушителей, трудившихся вдали, он добавил: – Троя никогда не возродится.
Я мрачно кивнул.
– Приам, Гектор, Александр… Весь царствующий дом Илиона погиб.
– Погибли все, кроме Энея Дарданца. Утверждают, что он побочный сын Приама. Тело его мы не нашли.
– Труп мог сгореть во время пожара.
– Возможно, – проговорил Одиссей. – Но едва ли жизнь Энея настолько значима. Если он жив, значит, прячется неподалеку. Найдем и его. Но даже если он ускользнет, все равно ему некуда возвращаться.
На моих глазах один из массивных камней парапета Скейских ворот стронулся с места, покоряясь усилию множества мужчин, налегавших на рычаги и веревки. В густых клубах пыли он рухнул на землю. Звук донесся до меня через мгновение.
– Аполлон и Посейдон не порадуются, узнав, что произошло со стенами, которые они воздвигали.
Одиссей усмехнулся:
– Иногда и богам, Орион, приходится склоняться перед волею людей, нравится им то или нет.
– Ты не боишься их гнева?
– Если бы боги не захотели, мы не смогли бы обрушить стены Трои.
Я задумался. Поступки богов всегда сложнее объяснить, чем деяния простых смертных, к тому же у творцов долгая память. Аполлон гневается на меня, но в чем проявится его гнев?
– Теперь твоя очередь выбрать себе сокровища. – Одиссей махнул в сторону огромной груды на корме корабля. – Забери пятую часть всего, выбирай, что понравится.
Я поблагодарил его и, наверное, целый час провел, копаясь в вещах. Я брал одеяла, доспехи, одежду, оружие и драгоценности, которые можно обменять на еду и кров.
– Пленники внизу, между кораблей, возьми одну пятую и от их числа.
Я покачал головой:
– Рабам я предпочту лошадей и ослов. Дети для меня бесполезны, а женщины только посеют раздоры между моими воинами.
Одиссей внимательно посмотрел на меня:
– Ты говоришь как человек, который не собирается ехать со мной в Итаку.
– Господин мой, – сказал я. – Ты более чем щедр со мной. Но никто в этом лагере не шевельнулся, чтобы защитить прошлой ночью моего слугу. Агамемнон – не более чем животное, жестокое и злобное. Если я вернусь в твою землю, то скоро захочу начать войну против него.
Одиссей пробормотал:
– Глупо.
– Конечно. Так что лучше, если наши пути разойдутся сейчас. Позволь мне забрать людей и слепого слугу и отправиться, куда я захочу.
Обдумывая мои слова, царь Итаки медлил, поглаживая бороду. Наконец он согласился:
– Очень хорошо, Орион. Иди своим путем. Да хранят тебя боги.
– И тебя, благороднейший из ахейцев.
Больше я не видел Одиссея. Вернувшись в свой шатер, я приказал Лукке послать людей за отобранной мною добычей и прихватить лошадей и ослов, способных нести нас вместе с поклажей в долгой дороге. В глазах его я прочитал вопрос, но Лукка не стал спрашивать, а молча выполнил мои поручения.
Когда солнце начало опускаться за острова, мы собрались возле костра на последнюю дневную трапезу. Молодой вестник подбежал ко мне, задыхаясь:
– Мой господи Орион, благородный гость желает перемолвиться с тобой несколькими словами.
– Кто это? – спросил я.
Юноша простер ко мне обе руки:
– Не знаю. Мне приказали передать тебе, что персона царского рода посетит тебя перед закатом. Приготовься.
Я поблагодарил его и предложил присоединиться к нашей трапезе. Казалось, его чрезвычайно обрадовала возможность просто посидеть возле моих воинов-хеттов. Восторженный взгляд его все время обращался к их железным мечам.
«Благородный гость из царского рода». Кто-нибудь из людей Агамемнона? Мне оставалось только гадать, кто хочет видеть меня и зачем.
И когда длинные тени заката утонули в пурпурных сумерках, шестеро ахейских вояк в полном вооружении подошли к нашему костру, окружая хрупкого невысокого воина.
«Кто-нибудь очень важный или же пленник», – подумал я. Среди ахейской знати я не встречал подобных незнакомцу. Панцирь его закрывал длинный плащ, а нащечные пластины шлема прилегали к лицу, словно бы воин приготовился к бою.
Я встал и слегка поклонился. Небольшая процессия проследовала к моему шатру и остановилась. Я подошел и откинул полог.
– Тебя послал великий царь, – спросил я, – чтобы проверить, ослеп ли старик сказитель?
Не отвечая, гость шагнул внутрь. Я вошел следом, в груди моей кипел гнев. Я не спал уже два дня; ненависть к Агамемнону не утихала, не давая не то что уснуть – просто захотеть спать.
Гость взглянул на Политоса, распростертого на соломенном ложе; старик спал, грязная тряпка прикрывала глаза, а раны на месте ушей уже покрылись запекшейся кровью. Я услышал, как мой гость охнул, и тогда лишь заметил, как изящны и нежны его руки – слишком гладкие и слабые, чтобы держать меч или копье.
Я взял гостя за плечи и, повернув к себе лицом, снял шлем. Золотые волосы рассыпались по плечам Елены.
– Я пришла… посмотреть, – прошептала она. Глаза красавицы округлились от ужаса.
Я подтолкнул ее к лежавшему сказителю.
– Смотри, – сказал я мрачно. – Смотри внимательно.
– Это сделал Агамемнон?
– Собственноручно. Твой зять ослепил его из чистой ненависти. Опьяненный силой и могуществом, он отпраздновал свою победу над Троей, изувечив этого старика.
– А что делал Менелай?
– Стоял рядом и смотрел. Его люди удерживали меня копьями, пока его брат вершил свой благородный поступок.
– Орион, я бы хотела, чтобы… Словом, когда я услышала о случившемся, то рассердилась. Нет, мне стало плохо…
Но ее глаза оставались сухими, и голос не дрогнул. Мне трудно было угадать ее истинные чувства или мотивы, по которым она оказалась здесь.
– Чего же ты хочешь? – спросил я.
Она повернулась ко мне:
– Теперь ты видишь, как жестоки ахейцы и какими варварами они бывают?
– Но ты в безопасности, – успокоил я женщину. – Менелай вновь сделает тебя царицей. Конечно, Спарта не столь цивилизованна, как Троя, однако Троя погибла, и тебе придется довольствоваться тем, что есть.
Она смотрела на меня, явно решая, стоит ли быть со мной откровенной.
Мой гнев таял, растворяясь в безмятежной небесной синеве ее дивных глаз.
– Я не хочу быть женой Менелая, – наконец произнесла Елена. – Один день, проведенный в этом ничтожном лагере, сделал меня несчастной.
– Скоро ты поплывешь домой в Микены, а потом…
– Нет! – проговорила она отчаянным шепотом. – Я не хочу возвращаться с ними! Возьми меня с собой, Орион! Возьми меня в Египет.
Назад: 22
Дальше: 24