ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Я вошел в кабинет Рубахина как в свой собственный. Распахнул дверь и вошел, несмотря на то, что фактически он являлся моим начальником, да к тому же он проводил совещание с какими-то хмурыми серыми мужчинами, восседавшими за прямоугольным столом.
Мое явление произвело должное впечатление. Мужчины выразили беспокойство, зашуршали бумагами и закидали меня гневными взглядами. Если бы эти взгляды могли взрываться, от меня мокрого места бы не осталось. Рубахин при виде меня скривился, точно сломал зуб, откинулся в кресло и застонал, как маленький ребенок, мучимый по ночам привидениями.
— Что еще? — спросил он, не обращая внимания на присутствующих.
— У меня доклад у губернатора, — напомнил я.
— А я при чем? — развел руками Рубахин.
— Мой доклад. Он у вас.
Рубахин прожег меня взглядом и толкнул мне через стол папку с бумагами.
— Здесь все. Тебе даже не придется раскрывать рот.
Подхватив папку, я хмыкнул и вышел. Миновав приемную, я измерил шагами длинный коридор и остановился перед закрытыми дверями лифта.
Я волновался. Я чувствовал жуткое волнение, точно иду на первое свидание с девушкой и мне вновь шестнадцать лет. Поразительно. Вроде и мне давно уже не шестнадцать, да и Пятиримов на девушку мало походит.
Губернатор заставил меня ждать. Секретарша доложила ему, а он распорядился приготовить мне кофе и подождать.
Сорок минут. Сорок долгих минут я просидел в приемной. Выпил пять кружек кофе, выкурил три сигареты, даже успел закрутить легкий флирт с Инессой — секретаршей Пятиримова. Флирт. Ничего больше. Все-таки не стоит разрушать образ начальника.
Ситуация мне успела порядком надоесть, и я заскучал. Мы обсудили с Инессой погоду, предстоящие выборы и грядущий юбилей города, прошлись по новинкам парижской моды. Сошлись на том, что мода поднимается и развивается тогда, когда цивилизация близится к упадку. Я вспомнил Римскую империю, которая изощрялась в одежде, и к чему это привело. Орды варваров разрушили ее, стерли с лица земли. Мода взлетела при Людовике XIV, Короле-Солнце, а привело это к Великой французской революции. Хотя какая, к черту, она Великая! Чернь смяла аристократию, но как была чернью, так чернью и осталась. Мода возвысилась на русской почве в начале двадцатого века, и это чуть было не закончилось катастрофой. Крушением монархии и империи. К власти рвались фанатичные большевики, готовые ради построения рая в одной отдельно взятой стране уничтожить половину собственного народа. Я выдвинул мысль, что мода развивается тогда, когда общество вступает в пору бездуховности. Инесса соглашалась со мной во всем, только отчего-то мне казалось, что она вовсе не согласна, а поддакивает ради приличия. Начальник все-таки. Иногда я видел в ее глазах легкое удивление и адресовал его к своему разглагольствованию, наверное, не свойственному прежнему Сапожникову.
Наконец Пятиримов соизволил выделить минуту для встречи со мной. Эта новость принесла и мне, и Инессе облегчение. Я отвесил ей легкий изящный поклон и решительно вошел в кабинет губернатора.
Кабинет был пуст. Огромный стол с россыпями бумаг и книг. Компьютер мерцал экраном. Кресло тихо раскачивалось, указывая на то, что только что в нем кто-то сидел и поспешно покинул удобные объятия. Но ни губернатора, ни хотя бы намека на него не было.
— Проходите. Присаживайтесь, — послышался бесплотный голос.
Я послушался. Скромно присел в кресло для посетителей. Странное ощущение, я вроде и не трудился в реальности на администрацию города, да и Пятиримов не являлся моим настоящим начальником, я больше походил на разведчика, засланного в ставку врага, но все равно испытывал дискомфорт и некую странную робость перед начальством. То ли это сказывался эффект удачного вхождения в роль, то ли в нашей сущности на генетическом уровне лежит преклонение перед чиновниками. Удивительно, что ни в одной стране мира не развито так чинопочитание, как у нас. Конечно, здесь стоило вспомнить, что такое положение дел сложилось исторически. Да и взятки на Руси — явление вполне исконное, так сказать. До Петра Великого чиновники стояли на кормлении. Государство не платило им жалованье, а существовали и исполняли свои обязанности они за счет тех подношений, которые им делали посетители. Ни одно дело не рассматривалось без вручения взятки в денежном или натуральном виде. Петр отменил такое положение, но психология настолько сильно укоренилась, что переделать ее и трех столетий не хватило. Чиновников же почитали всегда и испытывали перед ними робость, поскольку без их росчерка ни одно дело решить было невозможно, а системы контроля никогда не существовало, вплоть до сегодняшних дней. Чиновник распоряжался вопросом на полное свое усмотрение. Так и получилось, что на Руси самым уважаемым и самым ненавидимым классом оказались чиновники.
Пока я размышлял об исторических парадоксах и копался в собственных чувствах, неизвестно откуда за рабочим столом объявился Пятиримов. Вживую он выглядел совсем не так. как с экрана телевизора. Высокий, худощавый, лицо лошадиное, с большим чувственным ртом и аристократическими бакенбардами.
— Что вы хотели, Иван Николаевич?
— Я подготовил отчет о перспективах развития капитального строительства, — отчеканил я. Пятиримов уныло зевнул:
— Давайте посмотрю.
Я протянул ему папку.
Пятиримов положил ее перед собой, раскрыл и углубился в изучение документов. Не знаю уж, что он там понимал. Я пролистал подготовленный материал и не понял в нем ничего. Вот такой уж я тупица.
К сожалению, специального образования не хватает, хотя и губернатор вроде не строитель по профессии. Пятиримов листал материалы минут пять. Что-то просто просматривал, что-то читал внимательнее. Хмурился, где-то хмыкал недоуменно, где-то даже недоверчиво улыбнулся. Наконец отодвинул папку, посмотрел с сомнением на меня и спросил:
— Как вы оцениваете коммерческое финансирование восьмиэтажек на Черном острове?
Я шумно проглотил скопившуюся слюну, которую успел распустить на завязывание дружеских отношений с губернатором. Я почувствовал страшное волнение и вспотел.
— Думаю, положительно, — выдавил я.
— Что, положительно? — спросил губернатор.
— Вольются, — поправил я.
— Кто?
— Вливания коммерческие, — чувствуя себя полным идиотом, промолвил я.
— Иван Николаевич, вам, наверное, плохо. Болеете, наверное? — заботливо поинтересовался Пятиримов. — Вы бы взяли отпуск недельки на три. Впереди юбилей, думаю, как-нибудь обойдемся без капитального строительства в ближайшее время.
— Да нет, Владислав Никодимович, здоров. — Я напустил самое загадочное и страдающее выражение на лицо, помялся минуту-другую для проформы и поделился: — Друг у меня умер. Погиб при странных обстоятельствах.
— Сочувствую, — равнодушно бросил Пятиримов.
— Его убили. А официально следствие постановило самоубийство. Он утонул. Вот они и решили, что самоубийство, только сначала его удавили. А следствие сказало, что это след неудачной попытки расправиться с собой.
Я знал, что это опасно, но все равно закинул удочку. По тому, как отреагирует губернатор, можно определить, насколько все серьезно и далеко зашло.
— Загадочно. Следствие говорит, значит, что самоубийство, а смерть наступила в результате удушения. Тело же нашли в воде. Я правильно вас понял? — переспросил Пятиримов.
— Точно так. Истинно так. — Совершенно случайно я скопировал интонации Иеронима Балаганова.
— А как, простите, зовут… звали вашего друга? — спросил Пятиримов.
— Роман Романов.
— Один из директоров «Седуктиве Бед»?
— Точно.
— Я слышал об этом, но не придал значения. Мало ли почему человек решил покончить с собой. Да и котировки вроде у компании поползли резко вниз, — с сомнением произнес Пятиримов.
Я вбросил последний резервный козырь, внимательно следя за реакцией.
— Вы, кажется, дружны были раньше?
— Дела давно минувших дней. Преданье старины глубокой, — печально изрек губернатор.
И тут меня осенило. Я вдруг понял, что Владислав Никодимович никакого отношения не имеет к заговору. Он абсолютно постороннее лицо. За его спиной пауки сплели паутину, а он ни разу не обернулся, чтобы ее увидеть, хотя, возможно, и слышал шум, да уж очень ловко отвели ему глаза. Но, если губернатор лицо постороннее, кто возглавляет заговор? Кто главный паук, нарисовавший всю схему и удачно спрятавшийся за спиной видной фигуры? Я почувствовал, что оказался в тупике. Был расчет. Удачный план, но он накрылся медным тазом. И я не видел выхода. От волнения я покрылся мурашками, плюс к этому у меня поднялась температура и мысли путались. Стоило посидеть за кружечкой пива, уравновесить настроение и проанализировать ситуацию.
— Иван Николаевич, вы что-то еще хотели? — поинтересовался Пятиримов.
Я вздрогнул от неожиданности. Мысль оказалась настолько неожиданной, что вытеснила из головы ощущение места. Я даже забыл, где нахожусь, поэтому вздрогнул и непонимающе уставился на Пятиримова, который с удивлением взирал на меня.
— А? Что? — растерялся я.
— У вас еще что-нибудь есть, господин Сапожников? — раздраженно спросил Пятиримов.
— Нет. Благодарю за внимание, — строго сказал я, поднимаясь.
Пятиримов уткнулся в документы, потеряв ко мне всякий интерес. Зазвонили телефоны на столе, словно они все это время ожидали окончания важного разговора. Пятиримов стал отвечать на звонки, а я уже практически вышел из кабинета, когда меня остановил голос губернатора:
— Вы не беспокойтесь, Иван Николаевич, я обязательно разберусь в истории Романова. Следствие будет возобновлено. Я беру этот вопрос под свой контроль.
— Благодарю, Владислав Никодимович.
Я вышел из кабинета, испытывая легкое смятение. Не обратил внимания на Инессу, усиленно строившую мне глазки, и медленно, вразвалочку, как медведь, пошел к лифту.
«Это что же получается, — думал я. — Вновь в начале пути. Вроде загадка оказалась практически разрешенной, а тут полный нокаут. Вновь отброшен в самое начало пути. С чего начал, к тому и вернулся. Так кто же стоит во главе заговора? Вот в чем вопрос!»
Я и сам не заметил, что вместо своего этажа нажал кнопку первого. Я не собирался возвращаться в свой кабинет. Я подумывал о баре. Выпить. Вот что мне требовалось сейчас. Тогда и ниточка, может, отыщется.
