ГЛАВА 25

— Ну так что, до чего договорились? Давай, капитан, озвучь окончательный вариант.

Скульптурная группа из дроу, Лешего и капитана НКВД, расположившаяся на заросшей осокой полянке в окружении кучи вещей, которыми рано или поздно обрастает любая вооруженная группа независимо от расы и вероисповедания, выглядела диковато.

— Если я правильно понял гражданина Лешего, получается такой расклад: он обязуется оказывать Дому Риллинтар в твоем лице, Ссешес, помощь в борьбе с врагами Дома. Союзники Дома являются также и союзниками Чащи, если это не касается случаев умышленного нанесения Чаще вреда. В свою очередь Дом Риллинтар обязуется вернуть магический фон к нормальному уровню и представлять интересы Чащи перед людскими племенами.

— Стой, стой, вот тут давайте уточним. Не обязуется вернуть, а постарается вернуть, я еще сам не знаю, что тут и как.

— Так у меня ж наметки есть, куда корни-то растить! Не на пустом месте работать нужно, я ведь помню, где в додревние времена источники магические находились. Так тебе, Ссешес, там делов-то с комариный чих, заставить их заработать. Меня же разбудил — значит, и источники проснуться заставишь. Там ведь только первоначальный сильный магический импульс нужен, а потом все само заработает. А я, к сожалению, могу только с той магией работать, которая отношение к лесу имеет, так что тут только ты помочь можешь. Это ведь и тебе выгодно, да и я в союзниках — сила немалая, особенно если хоть один источник в пуще-то моей запустим.

Внимательно посмотрев на Лешего и на напрягшегося капитана, я решил все же озвучить некоторые скользкие вопросы, заставляющие представителя Союза Советских Социалистических Республик так нервничать:

— Ну, Дух Чащи, а тогда почему ты непосредственное общение с окружающими хумансами отдаешь моему Дому на откуп? Какая тебе в этом выгода, почему бы не самому с ними общаться? Кстати, вот рядом с нами представитель государства, на территории которого твоя чаща находится.

— Да, действительно, гражданин, почему вы не хотите вести переговоры о сотрудничестве с Советской властью? Зачем вам посредник в лице Дома Риллинтар, состоящего вообще из одного человека?

Резкое передергивание ушами и тихий скрежещущий шепот, раздавшийся с темноэльфийской стороны:

— Дроу, капитан, дроу. В экстренных случаях правилами допускается принятие в Дом хумансов или дварфов, но только в случаях, когда существование Дома стоит под угрозой. И если мне встретится существо, достойное восполнить собой ряды Дома Риллинтар, то ты, капитан, узнаешь об этом первым.

— Прошу прощения. Но все же, уважаемый Леший, почему вы не хотите вести дела непосредственно с представителем Советской власти?

— Капитан, вот ты вроде очень умный человек. Ответь мне на один вопрос: сколько лет существует твое государство? А потом задай такой же вопрос сидящему рядом с тобой длинноухому.

Немного отвлекшийся на арифметические действия капитан довольно быстро ответил:

— Пока что двадцать четыре года.

Дальнейшую тираду о просвещенности коммунистического строя Леший прервал вопросом, обращенным непосредственно ко мне, причем сама постановка вопроса заставила Андрея изменить выражение лица:

— Сколько тысячелетий существует Дом Риллинтар?

Арифметических операций я не проводил, так как историю Дома предварительно зубрил для игры, поэтому сразу, с честным выражением лица озвучил цифру, заставившую капитана поморщиться, как от сильной зубной боли:

— Письменная история насчитывает порядка двадцати трех тысячелетий. Просто часть летописей была уничтожена в междоусобицах и войнах. Но согласно эльфийским хроникам, Дом Риллинтар упоминается среди пятнадцати родов, покинувших поверхность из-за несогласия с политикой Совета и, в частности, правящего Дома Серебряных листьев. Точной датировки этого события история не сохранила, но примерно на семьдесят тысячелетий рассчитывать можно.

Прервавшись и решив немного разбавить потемневшую атмосферу (Андрей и так уже сидел мрачный и надувшийся, диверсант из капитана явно лучший, чем дипломат), я попробовал зайти с другой стороны:

— Так получилось, что мы являемся союзниками. Так давайте подумаем, чем мы можем помочь доблестному советскому народу, кроме непосредственно военных действий — это мы и так уже делаем. Нужно показать себя надежными и ценными союзниками, а для этого нам необходимо определиться, что мы на текущий момент можем предложить и что заинтересует твое руководство, капитан…

Сама картина беседующих, как он себя называет, дроу и Лешего, как будто вышедшего из бабушкиных сказок, вызвала у меня чувство нереальности происходящего.

«Как я это все буду в Москве докладывать? Ждут меня желтый дом и рубашка с длинными рукавами. А скорее всего, просто уютная камера, как и большинство моих бывших коллег в тридцать седьмом году. Ведь как все начиналось? Под личным патронажем Берии — особый отдел, да за место в нем такие драки шли — не перечесть, сколько человек на это самое место готовилось. Вспомни, да если бы не кореш твой закадычный Серега, ничего бы тебе не светило. А как радовался — лейтенант особого отдела НКВД, как первые дела раскручивал, от азарта неделями не спал! Да одну только мадам Жюли, которая под прикрытием гипноза клиентов обворовывала, вспомни. Да если бы не тот же Серега и не подвернувшаяся вовремя возможность оказать интернациональную помощь испанскому народу, сидеть бы тебе, Андрюша, в бараке где-нибудь под Соликамском. А вернее всего, лежать в общей могиле с пулей в затылке, как чрезмерно много знающему о провале этого самого особого отдела. Мне ведь еще повезло, когда начальство специалистов для той злосчастной экспедиции в Тибет собирало. Грипп, батенька, он ведь, оказывается, для организма бывает жутко полезен. Из тех ребят, которые в эту экспедицию ездили, уже через год в живых никого не осталось. Ведь того, ради чего отдел создавали, по миру в экспедициях шлялись, так и не нашли. Ну, пару десятков бабушек-шептуний, парочку гипнотизеров одесского разлива — и все. А материалов гору перевернули, закрытые фонды почти всех музеев перерыли.

В январе, помнишь, с Галочкой в Эрмитаж соизволили зайти — так даром что в гражданском, при одном виде моего лица директор в стойку встал и побледнел. Видно, вспомнил, как мы его ночью вместе с частью экспозиции в подвал морга на Никитинской привезли, была тогда идейка, что магические проявления нужно в рентгеновских лучах заснять и посмотреть, какие из вещичек в фонде музея следует изъять для дальнейшего изучения. Толку, правда, в этом никакого не оказалось, единственное, что нашли, — обнаружили, что большинство икон писалось странно: сперва, значит, на одной обнаружили четкий контур Божьей Матери с младенцем, хотя поверху какой-то мужик с копьем нарисован был. На некоторых рассмотрели, что головы уже потом дорисовывали. А с одной иконой вообще смех получился: в доске, как рентген показал, прямо напротив глаз, углубления, чем-то темным заполненные. Директор музея как увидел, так сразу руками замахал, зенки раззявил и кричать стал, что это, мол, находка века, новое слово в анализе и исследовании исторических ценностей. И что он теперь понял, почему эта икона после реставрации и покрытия лаком кровоточить перестала. Тут уж наши спецы к нему головы повернули и ласково так под микитки взяли. Потрусили немного — вот из него информация и посыпалась, даже особо не запирался. Оказывается, очень часто при реставрации или даже просто при перемещении в другое помещение так называемые „мироточивые“ или „плачущие кровью“ иконы, которыми попы приманивали верующих, переставали работать. Теперь, благодаря этому рентгеновскому снимку, ему все понятно: под слой белил, которым покрывается доска, нанесен слой каких-то квасцов, судя по цвету потеков, оставшихся в углах глаз этого святого, скорее всего, это красная кровяная соль. После покрытия краской такая икона может стоять столетиями, но как только церковникам нужно очередное чудо, они просто протыкают слой краски в уголках глаз или в местах размещения стигмат иголочкой — и вуаля. Через некоторое время влага, содержащаяся в помещении, впитывается обезвоженными квасцами и выступает на иконе в виде кровавых потеков.

Как потом он за эту икону и снимок держался, но мы ему быстренько объяснили, что реквизируем данное произведение изобразительного искусства для дальнейшей проверки и чтобы он, интеллигентишка драный, лапки-то свои разжал по-хорошему.

История эта нервов потрепала — не счесть. Да вспомни только лицо патологоанатома Лаврицкого, вроде так его звали, когда на прозекторский стол под рентген-аппарат из деревянных ящиков иконы выкладывать стали. Он ведь по старой памяти уже и шланг приготовил кровь смывать.

Нет, вовремя я в Испанию интернациональный долг исполнять отправился. С кучей людей познакомился и, самое главное, попал под крылышко Судоплатова. Ведь если бы он по возвращении на родину к себе не перетащил, неизвестно, как бы дальше судьба повернулась. А он за своих всегда держится и за ребят горой стоит.

Вот представь, появишься к нему пред светлы очи да и начнешь правду рассказывать. Выслушать он, конечно, выслушает и вопросы наводящие задавать начнет, да вот только чем свои слова подтверждать будешь? А? Разведчик-дипломат, особист хренов.

А теперь давай, напрягай извилины, что по Испании помнишь и на что в особом отделе напирали, что там для Москвы поважнее да поубедительней будет…»

— Ссешес, мне тут по Испании некоторые моменты вспомнились, вот твоему лечению кого-нибудь научить сможешь? Думаю, наше руководство очень сильно бы этим заинтересовалось. Скорость заживления ран просто невероятная.

— С магическим фоном проблемы. Даже если я хумансу заклинание по буквам разжую, с чего бы оно в его исполнении сработало? Магии в хумансовской тушке нет ни капли, а окружающий фон почти на нуле. Я думаю, по этому вопросу надо Духа Чащи потрошить.

Странное, ничего не понимающее выражение, образовавшееся на лице Лешего, быстро дополнилось недоуменным скрипящим басом:

— Чего со мной делать надо? Ты, трау, за говором своим следи. Не дам я себя потрошить, да и смысла в этом нет, тело это фактически целиком из древесных волокон состоит, внутренностей в нем нет.

Леший многозначительно посмотрел в мою сторону, с невысказанным прозрачным намеком на толстые обстоятельства. В ответ дипломатической почтой был отправлен не менее многозначительный взгляд. Вот ведь мерзавец, это он так слегка намекает, что мои прототипы, трау или драу, в этом мире засветиться и до потопа успели, и засветиться довольно неплохо.

— Про потрошение сказано было образно. Я к чему разговор-то веду, помнится, ты проговорился, что мэллорны высадил? В моем мире светлоэльфийские лекари часто листья данных сорнячков как лечебное средство используют, причем с довольно хорошими результатами. Даже небольшое количество растолченного в пыль листа в рану — та гнить перестает и излечивается почти на глазах. В этом мире эффект, конечно, пожиже будет, но думаю, эти листики все равно поработают, магия содержится прямо в них и внешней подпитки не требует. Правда, о побочных эффектах ничего сказать не могу — не моя специализация. Думаю, поставки такого хорошего лечебного средства будут заметным вкладом в зарождающийся союз между нашими Домами.

— Сердце Чащи людишкам на лечение обдирать!

Выражение искреннего возмущения, прорисовавшееся на лице Лешего, доставило мне просто небесное удовольствие и сильно обеспокоило капитана, настолько, что он с тревогой начал всматриваться в наши лица.

— Так никто не говорит о том, что обдирать нужно именно сейчас. Ты на ростки небось весь запас магии угрохал и, наверное, даже резерв? Дай догадаюсь — сейчас они, мэллорны твои, они же Сердце Чащи, как ты поэтически высказался, размером с человека примерно или чуть больше?

Понурый кивок Лешего был как бальзам в чашку с кофе. Вот почему старичок такой покладистый и тихий. Он вообще на голодном пайке — не рассчитал, видать, и после пробудки вбухивал магию налево и направо, тело вот себе соорудил. А потом, видно, решил шикануть и сразу восемь мэллорнов высадил. Нет, ну не дурак? Ведь заработают без подпитки только лет через пятьдесят, а подпитку-то брать неоткуда — вот и пришлось к дроу да хумансам на поклон идти. Нет, посадил бы одно деревце, подпитал бы до полного развития, и с уже работающим источником магии высаживал бы другие. Ну не дурак он после этого?

— На зиму листва с них все равно опадать будет, конечно, не вся — эти растеньица, как я помню, вечнозеленые. Так вот, давай прикинем: лечебная доза на одно серьезное ранение — примерно одна восьмая листа, но можно использовать и меньшими дозами, просто процесс выздоровления затянется. С восьми-то деревьев за зиму тысячи полторы листьев соберется. Заметь, ничего обдирать не надо, берем только то, что само упало. А это уже порядка пятнадцати — двадцати тысяч выживших безнадежных больных. Капитан, у ваших медиков гниль в ранах часто встречается?

— Да, от заражений ран умирает чуть ли не больше бойцов, чем от самих ран. И антисептики используют, а толку? По Испании помню, доставили бойца в лазарет, рана вроде маленькая, да пулей туда грязи загнало, потом в окопе добавило, он там почти полдня валялся. И все, готовь могилу для парня. Смотришь доктору в глаза, а там сразу приговор, края раны уже вспухли и посинели, да и запашок пошел. А если уж в кишечник ранение, так шансов вообще мало.

Радостно потираю руки и продолжаю свою наглядную агитацию:

— Во-о-от! Тогда продолжим рассуждать. Если не привередничать и выжидать не полного излечения, а только исчезновения гнили в ранах, пусть потом долечивают хумансовскими методами, то расход листьев можно еще уменьшить. И прекрати на меня, как бихолдер, пыриться, Дух Чащи называется, жлобится, как последний дварф. Ничего с твоими любимыми мэллорнами не станется, сам будешь листву опавшую собирать, никто хумансов к ним не подпустит, сам знаешь, какие из них садовники. А с подпиткой, чтобы росли побыстрее, мы потом что-нибудь решим. Отдельно попозже сядем и поговорим по-нормальному, без нервов.

Ну, скажу я вам, командир с этим несчастным лосем и побегал. Вытоптано все, вплоть до небольших деревьев, как будто трактор из соседнего мехдвора на полдня взяли и вокруг нашей стоянки кругами ездили. Старшина, правда, сразу объяснил, что здесь к чему. Сергеич, он ведь мужик умный да в свои-то годы уже разного навидался. Вот и сейчас, посмотрел на эту катавасию и сразу сказал: так, мол, и так, Ссешес его к нашей стоянке гнал, а тот ни в какую, вот они кругами и бегали, пока командиру это не надоело.

Нашли мы этого лося, тушища, конечно, знатная. Ну, благо все мужики нормальные, поросят и телят разделывать умеем, приступили. Разница-то только в размерах. С ливером особенно заморачиваться не стали, благо ни условий, ни оборудования для приготовления свойских колбас не было. Так что ободрали шкуру, выпотрошили, откопали яму поглубже и туда — кишечник, содержимое желудка, ну и Сергеич голову зачем-то тоже выкинул. Правда, высказался перед этим, что если кому-то надо аппетит на недельку испортить, то вот топор, вот голова, пусть вдоль разрубит, но он лично на это смотреть не будет и отойдет подальше. Тут наш комсомолец Серега очнулся, он как раз тушу топором вдоль позвоночника разрубал. Мол, что там такого страшного? Мозги, мол, они и в Африке мозги, да если их в котелочке пожарить, да в мучке перед этим обвалять, то, как говорила лучшая подруга его мамы, тетя Соня: «Это такой цимес будет! Пальчики до самых локтей оближем!»

Сергеич при этих словах аж позеленел. И на такую мать-перемать его пробило, я аж заслушался, у нас в деревне только мельник дед Гриша так завернуть мог. Если пропустить весь мат, то рек наш старшина следующее. Когда он еще молодой был, в Гражданскую, с ребятами из его роты лося, контуженного после артобстрела, подбили. А охотников в роте тоже не было, все из крестьянских семей, дичину-то в глаза считай что и не видели. Точно так же выпотрошили, в лагерь принесли и с ребятами из соседних рот, чтобы мясо не пропадало, ухомячили всю тушу. А посля одному тоже мозгов, в мучке обжаренных, захотелось. Он на пенек голову-то лосиную поставил, топором взмахнул, а потом вся рота дружно в кусты блевать побежала и фельдшера звать кинулась. Благо из соседнего окопа сибиряк один высунулся да и объяснил, что черви эти, что у лося в черепе живут, они, мол, незаразные и человеку от них ничего не случается. А потом, сволочь, добавил, что эвенки у оленей таких же за лакомство считают и сырыми едят. От тех слов кто уже из кустов вылез, обратно побежали. Фельдшер потом объяснил, что это овода личинки, и ни лосю, ни человеку от них ничего не случается.

Нас с ребятами от такого объяснения дружно передернуло. Серега, тот вообще позеленел, ему, судя по виду, сразу мозгов, в мучке обжаренных-то, расхотелось.

Ну, потом оклемались немного. Срубили две сухостоины, привязали за копыта полутуши распластанные, а в шкуру ливер завернули. Так до лагеря и пошли. Впереди старшина с шкурой на плече. За ним Серега с Олегом. Ну а опосля них и мы с Юриком под весом тушки шатаемся. Хоть аппетит нам Сергеич-то подпортил, но все равно, как представлю шкварчащий кусок мяса, да с прослоечкой сала, чтобы не особо сухой да жесткий был, так слюна изо рта хуже чем у бешеной собаки льется. Да и Юрик вон тоже, судя по всему, слюну сглатывает…

«Ну, если с таким раскладом, да и листья эти действительно таким уж чудесным средством окажутся, то, может, сразу в дурку-то не упекут. Только все равно не то это, не то, нашему руководству эти пестики-тычинки, чую, легковатыми покажутся. А уж если до Берии или до Самого дойдет… Тут надо что-то поубедительней, поубойнее…»

— Ссешес, а что из твоей магии, да поубойнее, можно в Москве показать, чтобы, так сказать, ты один раз вышел, продемонстрировал, и все сразу поверили?

По лицу дроу при моих словах пробежала целая гамма чувств, правда, из-за большой скорости смены выражений лица я смог разобрать только последнее — выражение крайнего возмущения.

— Поубойнее, гховоришь, в Москхве, гховоришь? Андрей, мешду нашими Домами покха никхакхих договоренностей нет. И ты уж извини, все гхарантии моей неприкхосновенности, кхоторые ты можешь дать, кхак кхапитан армии своегхо Дома, смотрятся довольно бледно. Покха нет никхаких дипломатических отношений между Домом Риллинтар и твоим Домом. Я ведь не дварф, упившийся гхрибной настойкой, никхуда я не поеду, самоубийцы и особо доверчивые долгхо не живут. Потом, кхогда наши Дома будут связывать более тесные узы и мы окхажем друг другу некхоторые услугхи и докажем обоюдную полезность, тогхда — да, поеду. А пока, кхапитан, извини.

— А мне так вообще путешествовать не получится, я ж ведь в каждой травинке своей чащи живу, и поэтому переместить меня никак нельзя. А вот коряга эта очеловеченная, которая с вами сейчас разговаривает, ну, может, версты две за пределами леса и продержится, а вот потом, звиняйте, я ей управлять не смогу, упадет пень-пнем, только на растопку.

Тут уж у меня в мозгу что-то немного перемкнуло — посмотрел я так подозрительно-подозрительно на Лешего, у самого шарики за ролики заходят, и спрашиваю:

— Это получается, что сейчас я не с тобой говорю? И это не твое тело?

Леший в ответ так глазками своими захлопал с абсолютно непонимающим выражением лица, но мне-то что, я в НКВД, в особом-то отделе, и не таких художников видел, мне мозги канифолить такие зубры пытались, что этот гражданин Леший еще слабо выглядит. Ну как таких хлыщей колоть, мне уже не раз показывали, да вон начальник отдела — незабвенный Семен Петрович… попробуем по его методе. Улыбочку на лице нарисовал добрую такую, душевную, постарался по-отечески прищуриться и спрашиваю:

— И с кем-же мы сей разговор ведем, если не с Лешим, что за гражданин тут сидит и с представителем Советской власти беседует?

И по лучшей Серегиной методе… как в ухо заору, тут уж завсегда клиент из равновесия выходил и лишнее начинал выбалтывать:

— Имя! Звание! С какой целью прикидываешься Лешим?

Смотрю, а у него лицо оплывать начинает, медленно так, а вокруг словно потемнело. Будто тучка на небе солнце загораживает. И шелест такой, со всех сторон доносящийся, в слова складывается:

— Ты на кого, человечек, голос-то повышаешь! Да я сейчас тебя на корм травам пущу!

Тут как-то мне страшновато стало, выхватываю наган и пытаюсь вскочить, а у самого в голове мысль бьется: «Хм… чревовещатель хренов, кого испугать собрался! Да я после пяти лет работы в органах ни черта, ни Бога не боюсь. Сейчас я тебе пилюльку от невнимания пропишу. Серегина, кстати, разработка — этот шутник у клиента над ухом любил стрелять, говорил, что пациент потом внимательный-внимательный становится, правда, немного глуховатый. Но ничего, в крайнем случае переспросит. В Испании методика пригодилась на все сто: один раз какого-то Хуана поймали, молчал как убитый, а от Серегиной пилюльки от невнимательности расчирикался, что твой соловей!»

А вот подняться мне как раз и не удалось, дергаюсь, встать пытаюсь, а толку никакого — взгляд опускаю, а меня по пояс травой опутало, и травинки, как живые, расти продолжают. Я их начинаю стволом отрывать, руками что-то не хочется. А они, сволочи, хоть и рвутся, но расти продолжают, да так быстро — стоит мне плеть оторвать, в другом месте уже две выросли и по гимнастерке к портупее тянутся…

— Так, дварфы вы мои парнорогатые! Ша! Баста! Такхизис твою за ногу! Бихолдера в зрачок палантиром, да с тройным переворотом через Минас-тирит. У одного все мысли через одно место — только о врагах родины и шпионах думает. А второй тоже хорош — достойно ли Духу Чащи, как молоденькому оленю, брыкаться? Так, оба успокоились, ты, Леший, траву-то свою убери, а ты, капитан, громыхалку тоже спрячь. Уж поверь, ею ты только навредить себе можешь.

Прохаживаюсь между нашими горячими грузинскими парнями и про себя думаю: вот послал ректор союзничков!

У одного еще детство в одном месте пару миллионов лет играет, второй на всю голову энкавэдэтнутый. Вообще-то для молодого Советского государства с его развитым коллективизмом и всеобщей уравниловкой будет очень большим шоком столкнутся с возможностью существования магически одаренных индивидов. Так сказать, сам себе жнец, на дуде игрец и апокалипсец. Попробуй такого раскулачь — как кастанет цепную молнию, вот и нет больше председателя колхоза со всей партийной верхушкой. Ведь действительно, фактически государственность поддерживается только страхом члена общества перед наказанием, а что будет твориться в социалистическом обществе, если там появятся маги, да еще, не дай ректор, уровня хорошего архимага? Ну да ладно, данный геморрой пусть разгребает ЦК, а я в сторонке постою и посмотрю, чем дело кончится. Лишь бы меня не трогали.

— Ладно. Как dalharen себя ведете. Заканчивайте. Ты, капитан, пойми: он — ДУХ Чащи. Дух — понимаешь?

Посмотрев в немного вытаращенные, испуганные глаза капитана и не обнаружив в них признаков интеллекта, попытался разжевать поподробнее:

— Дух Леса — это энергетическая сущность, обитающая в совокупности растительного мира данной чащи.

В глазах капитана огонька понимания так и не зажглось, поэтому я продолжил:

— Все, что ты сейчас вокруг видишь, — все это вмещает в себя Дух Чащи, а это чучело он просто создал, чтобы удобнее было с нами общаться, понятно?

Капитан, с удивлением покосившись на медленно опадающие пряди травы и вновь ставшее отчетливым лицо Лешего, произнес:

— Так это что, аналог телефонной трубки?

Выходим мы, значит, с мясом на поляну. А там наша троица сидит напыжившаяся. Капитан с Лешим почему-то друг на друга дуются, а Ссешес между ними вперед-назад бегает и что-то втолковывает. Нас увидел, рукой на них махнул — и к старшине сразу. Говорит: мол, ты, Сергеич, давай пока костерок организовывай, а я пойду за травками разными пользительными пройдусь, видел тут недавно, когда за лосем этим придурочным бегал. Да и, может, успокоюсь немного. Правда, зачем-то лук свой взял и в лесу, как всегда, истаял. Ну а мы с ребятами развернулись, тушу пока на траву положили, Сергеич дерн разметил и с Серегой начал его аккуратно так снимать и по краю бортик выкладывать. А под дерном — слой землицы сероватой, а потом песок белый-пребелый, такой только на болотах встречается, как будто с щелоком вымытый. И вот этим песком мы края этой выемки и обсыпали. Старшина нас потом всей толпой за сушняком отправил, добавил, чтобы без ольхи или орешника не приходили. Сам взял штык-нож, тарелку из немецких да кусок брезента и к болоту почесал. Ну и вдогонку Юрке крикнул, чтобы тот жердей штук восемь срубил да чтоб тушу выдержали и пошире ямы были. Ну, с ольхой, конечно, были проблемы, но ма-аленькую такую горку орешника, дуба и березок мы сообразили. Тащимся, значит, через кусты и видим картину: два наших мыслителя все разговаривают, правда, теперь уже спокойно, а старшина на брезенте кучу глины откуда-то притаранил и любовно так ямищу обкладывает. Отдельно песочек горкой громоздится. Порубили мы тушу, ребра в одну сторону, шею и грудинку в другую, а окорока старшина чуть ли не грудью закрыл и говорит:

— Ну, ребята, сейчас вы у меня отведаете копченой лосятины по-походному. Все мы сразу все равно не съедим, а в копченом-то виде дольше храниться будет, да и повкуснее, чем просто жареное.

Я, конечно, у бати коптильню видел, да и сам с ней работал, но конструкция старшины все равно восхищала. Сперва мы распалили в ней костер и прогрели слой глины до покраснения. Она даже потрескивать от жара стала, и из земли по краям получившейся глиняной ванны слабый парок пошел — видно, вода из земли испарялась. Потом старшина угли выгреб и началось священнодействие. Чурбачки из орешника порубили, положили на запекшуюся глину, и не просто так, а в шахматном порядке, решеточку такую изобразив, просыпали их слоем щепок, а на них окорока взгромоздили.

Пока чурбачки из орешника рубили, щепок куча образовалась, вот как раз их и оприходовали. Мы, значит, с парнями все это раскладываем, а старшина где-то все же надыбал веточку ольхи. Ну, веточка — это так, слабо сказано. Хороший такой сук. И пока мы возились, он его сперва в ершик превратил, а потом вообще в щепу перевел. Вот окорока мы этими щепочками и подзасыпали слегка. Потом на всю эту конструкцию положили слой веток орешника, причем с листвой, а на них уже слой глины, где-то пальца два толщиной. Серега при этом все Сергеича пытал, не будет ли дыма много, нам ведь сейчас светиться-то не с руки. А тот ему в ответ: «Все будет, как в лучших ресторанах, и без дыма». Сам при этом не отрывается и края глиной промазывает, чтобы никаких щелок не оставалось.

А вот опосля началось самое жестокое — поверх глины из сушняка кострище запалили. От первого костра углей навалили, сверху сушняком обкладывать начали. Сперва, конечно, подымило немного, но потом глина подсохла, прихватилась и дымить перестала. Тут только успевай дрова подкидывать. Сушняку все равно приволокли мало что не гору. Мы пока с ребятами дрова подкидывали, старшина по-быстренькому рогулек нарезал, ивовых прутиков для мяса нарубил, ошкурил и печенку с сердцем и легкими к костру-то пристроил — неча жару пропадать. А с другого края костра бочину лосиную на вертеле организовал. Серегу, как самого любопытного, под это дело и реквизировал — стоит теперь, ворочает, слюнями мало что костер не заливает. Иду, значит, за очередной порцией дров из кучи, нагибаюсь, чтобы взять, потом поднимаю глаза — глядь, а у костра уже командир образовался, довольный, аж светится. Сгрузил старшине стопку какой-то зелени. Лук свой положил и побрел опять к нашим мыслителям, думку думать. Ну а тут как раз Серега семафорит — мол, мясо уже готово. Старшина брезент мокрой стороной к земле перевернул и давай на нем лопухи раскладывать, а что — вместо тарелок завсегда использовали, как на покос идем, удобная вещь и мыть не надо. Серега с Юриком бочину жареную притащили, а с нее такой духмяный запах, да мы еще с утра, считай, почти и не ели — у меня живот подвело, и он так квакнул, что командиры даже обернулись. Олег, сволочь, рядом печенку жареную положил и по спине как врежет — мол, не дрейфь, боец, сейчас хавать будем.

Тут и командиры подтянулись — правда, без старичка этого странного, тот в лес ушел, ну и черт с ним — нам больше достанется…

— Успокоились?

— Успокоились. Вот Андрею рассказывал, как листья правильно сушить и обрабатывать.

— Да, я тут уже половину блокнота исписал, не ожидал столь подробной лекции. Даже о побочных эффектах поговорили.

— Ну и что ж там, в побочных-то эффектах? Даже самому интересно? Вдруг, не дай Ллос, лечиться придется.

— С тобой, трау, и с любым другим эльфом ничего не случится. А вот с хумансом, если чрезмерно часто употреблять будет, посложнее выйдет.

— Что, шесть суток поноса и смерть от обезвоживания?

— Да нет, ничего смертельного, неделя глубокого сна и в одном случае из дюжины пробуждение лесным эльфом.

— Э… э… э… нда… по-моему, лучше уж понос… ненавижу этих любителей зеленого цвета…